I Глава

На ветхом, кухонном столе с шатающимися ножками стояло около восьми пустых кружек с, уже прокисающими, остатками заварки. Сквозь зашторенные окна едва пробивался солнечный свет. Соседничая с посудой, на половину стола вольготно развалились раскрытые тетради с ночными набросками того, кто через несколько минут проснется от радостных криков своей младшей сестры, гиперактивно собирающейся в детский сад. Так начиналось утро почти каждой семьи в степном захолустье Острые Углы.
Поселок этот был невзрачен как снаружи так и внутри. Не сталось ему иметь своих Эйфелевых, Пизанских, да даже и Останкинских башен. Из его серых, склизких лап не удалось выбраться ни одному выдающемуся актеру, музыканту или физику-ядерщику. Молодежь, заканчивая школы, уезжала отсюда прочь, а оставшийся народ можно было разделить на несколько групп: алкоголики, наркоманы, бывшие заключенные, и зажатые среди этих красавцев старики и матери-одиночки со своими чадами. И если впасть в кому, да проснуться через сто лет, можно с легкостью будет согласиться с Салтыковым-Щедриным. Да, пьют и воруют. Дома здесь не поднимались выше пятого этажа, чаще встречались двухэтажные, полуразвалившиеся жилые строения, видимо для губернаторских проверок, косметически "отремонтированные" наспех. В одном из таких домов и жил Он, сетуя все 19 лет на то, что не упал с родильного стола на кафель и не умер от полученных травм еще тогда, в далеком начале 90х.
Визуально его ничем нельзя было выделить из толпы. Неброская внешность, любимый им серый цвет в одежде, нежелание общаться и, выработанный годами, ненавистный, полный желчи и презрения взгляд. На него не действовали чьи-то порицания, нравоучения, замечания и стимулляции к жизненной активности от "друзей". Ему, спустившему железный занавес безразличия к мерзкой людской массе, было на себя просто-напросто похуй