Последний старец по страницам 88

- Дружище, что вас волнует? – Геббельс поправил серый шарф на раскрытой груди кожаного пальто. – Вы кому-то обязаны отчитываться в своих поездках? Или число ваших поездок превышает лимиты на бензин, установленные  в третьем рейхе?

   - Я готов  вас ждать ровно столько, сколько мне предписано, - шофер сделал над собой усилие и поднял глаза. Геббельс понял: совесть («самая проклятая из химер») больше не мучает этого парня. Скорее всего, эти мерзавцы из IV-ого управления RSHA  убедили его, что доносы на рейхсминистра для блага самого рейхсминистра. Так и вся нация: верит, что тотальная слежка «каждого за всем» всего лишь контроль – лишь бы рейх не чувствовал одуряющий покой. Не забывал про окружение врагов, которых надо побеждать величием духа воинственных предков…

    У лифтовой шахты его взору представились двое плечистых молодых людей в теплых байковых пальто и фетровых шляпах. Сверху, цокая подковками хромовых сапог, спустился оберштурбаннфюрер в черном кожаном пальто-реглан. Завидев подходящего к кабине лифта рейхсминистра доктора Геббельса, он вытянулся как натянутая струна. Рука взметнулась наверх с окликом «хайль». Щепотью пальцев этот болван решительно вознамерился достать до небес, подумал Геббельс. «Хайль Гитлер», - произнес он в ответ, вяло отмахнувшись рукой от эсэсманна. Он открыл бронзовую вычурную дверцу шахты, коснулся ручки самого лифта, выполненного из красного дерева. На затылке у себя Геббельс непрестанно ощущал глаза этих двух, что стояли при входе.

   - Доктор Геббельс, я бы не советовал вам подниматься наверх, - это произнес оберштурбаннфюрер, скрипнув полами своего реглана.

   - Что? – не поворачивая головы, спросил Геббельс. Он продолжал держаться за бронзовую шишечку ручки кабины лифта. – Повторите, оберштурбаннфюрер. Я страдаю пониженным слухом…

   - Вам не следует подниматься наверх, - более решительно сказал эсэсманн. – Фрау Чехова не одна в своей квартире. У нее находится…

   …Ага, этот мерзавец, грязная полицейская овчарка Гиммлер уже тут. Инструктирует… о, нет!.. пытается уговорить «богиню третьего рейха» быть посговорчивее. Работать исключительно с ним, исключительно на него. Возможно сейчас «отец провокаторов» (это прозвище придумал именно Геббельс) добивается от фрау Чеховой информации о прошедших беседах с иными визитерами. Скажем, с доктором Геббельсом. Или с самим фюрером германской нации, Адольфом Гитлером. Ему все нипочем, этому мерзавцу в пенсне.

   - Оберштурбаннфюрер, мне ни к чему это знать, - Геббельс так и не повернул голову в высоковерхой фуражке. – Надеюсь, что ваш шеф будет доволен, столкнувшись со мной в квартире известной особы.

     …Наверху маячило еще двое «мальчиков Гиммлера», затянутых в черную, скрипящую кожу. Они, вскинув в партийном приветствии руки в черных кожаных перчатках, остались в непроницаемых лицах. Геббельс, повернувшись к ним спиной, все также вяло ответил им своим приветствием. Прежде чем вонзить палец в фаянсовую белую кнопку электрического звонка, он криво усмехнулся. Он бывал неверен своей красавице Магде, с которой познакомился в далеких 20-х на партийных митингах. Ее боготворил сам фюрер, называя «идеалом германской женщины», несмотря на страстное увлечение фройлен Евой Браун. Но здесь в неверности его никто не мог заподозрить. С фрау Чеховой его связывали лишь деловые отношения. Сугубо деловые, черт возьми…

               
*     *     *

…Russichе Chvain! Ferfluhten shaise! –заорал унтерштурмфюрер Эрнест Крейцель. Пунцовые жилы вздулись у него на шее и на лбу. Он рванул воротник мундира с черными бархатными петлицами войск SS. Вскочил с громоздкого деревянного табурета. Перегнувшись через стол с бурыми подтеками, он приблизил страшное багровое лицо с белыми, выкаченными из орбит глазами к печально-суровому лику сидевшего перед ним человека в исподней рубахе. – Большевистский ублюдок! Что ты из себя строишь, мразь? Молчишь… Да? Молчишь, я тебя спрашиваю, кусок старого дерьма!

     Кулак, обтянутый черной кожаной перчаткой (чтобы не вывихнуть пальцы и не отбить костяшки) со страшной силой врезался в обветренную, красновато-коричневую скулу странного русского, сидевшего перед ним.      -    Тебе было больно? Я спрашиваю тебя, красная собака, или нет? – снова удар; на этот раз прямо в нос, от которого на белую, пушистую как снег бороду красными каплями хлынула кровь. – Ты все еще молчишь, большевистская свинья? Ну?!?  Что ты делал в тех местах, где тебя задержал германский патруль? Что, гнида?!?

   От удара в глаз веко стало тяжелым и принялось медленно оплывать, приобретая вишнево-синий оттенок. Русский молчал. Это выводило из себя.

-     Продолжаешь молчать? Good, zer good, Main Herr. Большевистская разведка напрасно забросила такого кретина в наши тылы, - игриво заметил Крейцель, чувствуя как безудержная ненависть постепенно отпускает его; не теснит тело и не давит душу, что были спрятаны под землисто-серым френчем с черным отложенным воротником с белыми рунами в бисерной каемке. – Ты шпионил за расположением наших войск, маскируясь под сумасшедшего. Этому тебя учили до войны в большевистском огэпэу? Старый, убогий трюк, идиот, - Крейцель отчетливо произнес последнее слова, нарочито растягивая его как название той организации, которую многие коллеги по SD называли с долей почтения «Russiche Geheime». – Многие из твоих селян показывают, что до начала русской компании ты, полуголый, бегал в мороз и обливался ледяной водой. Признаться честно, твои хозяева выучили тебя на славу, - сказал унтерштурмфюрер, похлопывая Иванова по плечу. Он делал это не по доброте душевной, но применяя «форму три» (F-III), которая была обязательна для допросов. – Ведь я, герр Иф-ф-фаноф-ф-ф… знаю о вас многое. Ви есть знаит кое-кто из большевистский актив этот город.  Ja! Так есть? Also…Вас есть возить к первый секретарь… nein, Gauleiter… Так есть?   

    Крейцель нарочно перешел на ломаный русский, который (с грехом пополам) изучил на ускоренных курсах при высшей школе SS и полиции в Берлине. Поначалу он общался с Ивановым через переводчика, щуплого Айзинга, с большим кадыком и водянисто-голубыми глазами, который жил до 1939 года в Прибалтике, в чине гауптшарфюрера.

   – Подумайте, герр Иванов, над смыслом своей жизни. Вы, как и все большевистские фанатики, напрасно страдаете. Ваш иудейский бог отвернулся от России. Хотя ваши вожди и приносят ему кровавые жертвы. Как есть, маца с кровь – ритуальное еврейское… Вас учили приносить в жертву русских детей во имя кошерности?  - усмехнулся он, усаживаясь на край стола. – Москва пуста, а Сталин бежал за Урал. Москва отдана ее жителям на разграбления. Германские войска заняты тем, что пресекают мародерства в оставленной большевистской столице. Красной Армии больше не существует. Ваши… как есть, красноармейцы, больше не верят своим полит-комиссарам и командирам. Они презирают их, герр Иванов. Арестовывают или убивают… - Крейцель снова хлопнул Иванова по плечу. – Послушайте, старина. Внимательно послушайте – это «Русское свободное радио», что транслируется на берлинской волне…

   Унтерштурмфюрер Эрнест Крейцель поправил тугой ремень с «Вальтером» на тесном эсесовском френче. Поскрипывая черными сапогами на высоком голенище, он прошелся в дальний конец подвала («помещения для допрашиваемых»), где был установлен массивный радиоприемник, обтянутый шелковистой тканью. Покрутив рычажком настроечной таблицы, он нашел нужную волну. Сквозь треск и шипение, латиноамериканский джаз и негритянское пение, а также взрывы «хайль» и бравурное исполнение «Хорст Вессель» (марша гитлерюгенд) до ушей Иванов, опухших от напряжения и частых ударов (плашмя, ладонями обеих рук одновременно) донесся громкий, выразительный голос атамана Краснова, что-то вещающий по-русски. «…Дорогие братья и сестры! Конец большевистско-еврейской тирании близок… будьте благоразумны: не оказывайте сопротивление германским войскам, несущим вам долгожданное освобождение и европейскую культуру… Убедите тех, кто еще оказывает бессмысленное сопротивление – напрасно проливает свою кровь в угоду сталинским комиссарам… надругавшимся над вековыми святынями русского народа… истребили православное духовенство, казачество и крестьянство… предавшие мученической смерти последнего русского царя-батюшку – Николая Александровича Романова…»

    - Подумайте, герр Иванов, - усмехнулся Крейцель сквозь серое, удушливое марево, что обволакивало его с ног до головы, оседая мельчайшими, колючими кристалликами во лбу. – Ваше звание? Ви есть комиссар огэпэу? Отвечайт! Помощник комиссара, или… Нет, судя по возрасту, вы  «агент-V» (Vertrauensmann), либо кадровый офицер… Скорее всего, работали против нас еще с той войны. Когда войска кайзера вступили на эту землю… Вы помните прошлую войну, герр Иванов? – он снова прогнулся через стол, чтобы заглянуть в глаза сурового бородача: – Ви понимайт мой вопрос? Кто работает здесь вместе с вами от огэпэу? Кто есть ваш связной? Кто обеспечивайт передачу иформаций за линий фронт? Какие каналы использует огэпэу или разведка генштаб для оперативный контакт с вами? Ви ест глава большевистский агентур? Отвечайт!?! Проклятая свинья…

   И все начиналось снова, возвращаясь на круги своя. Это были адовы круги. Их не в состоянии был пройти даже самый стойкий из смертных. Страшная по своей силе боль пронзила ноготь большого пальца на правой руке Иванова. Набором кожаных ремней на металлических крючках и пряжках его руки были пристегнуты к массивной деревянной скамье с подлокотниками, но без спинки. Ножки были привинчены к полу здоровенными болтами. Отдыхавший за железной дверью переводчик-эсэсовец, по команде своего начальника, вызвал по внутреннему zummer гауптштурмфюрера Флетцинга из санитарной части SS. Они принялись загонять под ногти Иванова заточенные иглы. (Специальный набор был у Флетцинга в плоской оцинкованной коробочке со шприцами и марлей.) Крейцер  закурил сигарету Uno. (Сделал он это специально, узнав от солдат фельджандармерии, доставивших Иванова в здание зондеркоманды SS, что тот не переносит табачного дыма.) Выпустил в лицо сурового бородача, ставшее белым от боли, плотную синевато-сизую струю. При этом оберштурмфюрер сладострастно зажмурился и процокал языком. «Грязный мужик» начинал доставать его до самых печенок. Толкал на бессмысленные, ненужные жестокости…

   Эта большевистская свинья продолжала хранить упорное молчание. Удерживать сложную позицию («сохранение легенды») с момента задержания: у колонны шеститонных гусеничных тягачей «Стеур», перевозивших снаряды для дивизионной артиллерии. Как всегда (так это водится в русскую зиму) радиаторы машин обросли белыми сосульками. Двигатели по этой причине стали барахлить и глохнуть. Когда солдаты охраны рассыпались вдоль шоссе, один из них (кажется, унтер-вахмистер полевой жандармерии Губер) заметил в сугробах одного сумасшедшего (он так и написал в своем рапорте!) русского. Будучи голым, тот обтирался снегом посреди сугробов… При этом не гнушался наблюдать за буксующим в снегу германским транспортом. Это показалось солдатам и офицеру весьма странным, достойным внимания имперской службы SD. Это действительно занятно…

   Тем более, что дюжина осведомителей (V-mann) тут же состряпали чертову дюжину доносов. Данный субъект, как оказалось, постоянно бегает голышом в прифронтовой полосе, купается в проруби, чуть ли не живет в снегу. Подходит к солдатам проходящих германских частей, а также охранных войск, пытается о чем-то говорить с ними. Его, конечно, бьют и прогоняют. Был, правда один случай.  По свидетельству двух рядовых саперной части (Pioner Kompani) один офицер (на забаву другим, балбес) разрядил в мужика свой «Вальтер». Как ни странно, он не попал. Унтертурмфюрер нашел этого весельчака-гауптмана.  (Предварительно Крейцель изучил его личное дело, переговорил с армейскими осведомителями GFP.) Один из лучших стрелков части. Брал призы на полковых и корпусных турнирах в Тюрингии летом 1939 года, обладатель бронзового значка «за меткую стрельбу» (винтовку в обрамлении лаврового венка с орлом и свастикой) не попал с десяти шагов в недвижную мишень?!? Вздор, обман.  Или чей-то злой умысел, хитрая уловка, Mein Herr. Крейцель долго ломал голову над вопросом: был ли гауптман, поощренный благодарностями за меткую стрельбу, участник боев за Киев летом 1941 года, кавалер Железного креста 2-ого класса за Францию возможным агентурным звеном в работе большевистского агента Иванова, а пустая стрельба – операцией прикрытия или… паролем для связи… Перессорившись вконец с начальником саперного отдела 1s, он был вынужден признать: версия оказалось проигрышной. Правда, у гауптамана оказался далекий родственничек – отпрыск какого-то знатного баварского рода, по слухам, знакомого не то с Гейдрихом, не то с Кальтенбруннером. Нет, с этими лучше не связываться, опасливо подумал Крейцель. Он вовремя отпустил из своих отполированных когтей беднягу-гауптмана. Тот, противу всех ожиданий, оказался из робкого десятка. У него поджилки тряслись от страха при виде рун SS, а диагоналевые брюки подозрительно воняли спертым воздухом. Не то калом, не то мочой…

      Пока Иванов, откинувшись в пустоту, с охваченными кожей руками, с окровавленными ногтями, из которых наружу торчали никелированные головки игл (на его измученном лице, к удивлению мучителей с рунами SS, светилась странная, почти неземная улыбка), Крейцель подводил неутешительные итоги своего суточного «мучения». Итак, ровно сутки прошло с момента  допросов этого мужика – в штабе зондеркоманды при оперативной группе «Юг». Процедуры мягких и жестких допросов ничего не дали. «Старик» (так оберштурмфюрер порывался назвать его за пушистую бороду и густые усы) ничего не сказал. Продолжал хранить «вынужденное молчание». Редкая пауза, которую в состоянии были выдержать стандартные шпионы и диверсанты.

   Каков подлец этот Иванов – не думает сдаваться! Держится так, будто его начальники по огэпэу привили ему (вместе с закаливанием) чудовищную выдержку и терпение к любой боли. По-истинне варварский народ эти недочеловеческие особи. Хотя в Waffen SS тоже существует особый ритуал («сжатый воздух»), состоящий из суровых испытаний. Так, на кандидата-испытуемого  в тесном помещении нападает здоровенная овчарка: с ней, этой зверюгой, нужно справиться голыми руками. Затем, как поговаривают, содрать с нее шкуру и выпить содержимое мозга – чтобы дух поверженного зверя перешел в плоть и кровь триумфатора-арийца. Впрочем, раз ритуал секретный, то думать о нем так часто не стоит. Изредка можно. С оглядкой на соседа… Говорят, что «атмосфера высокого напряжения» включает в себя испытание холодом. Необходимо продержаться в морозильной камере (или средь альпийских снегов)  пару часов, а затем просидеть в противогазе с пережатым шлангом. Ничего себе, «сжатый воздух». Так и сожмешься весь… Обергруппенфюрер Сиверс, говорят, прошел этот смертельный ритуал и носит кинжал с золотыми молниями, инкрустированными в серебряную рукоять. Кроме этого – вызывает души предков, духов и богов Валгаллы. Общается с ними. Но ничего никогда не скажет. За разглашение секретного ритуала в Черном ордене SS никогда не жаловали. Загремишь либо в «болотную бригаду», в части Allgemeine SS, либо (если определит суд чести) в концлагерь, на общие нары…

   На цементной стене зазвенел внутренний zummer. Крейцель спешно взял трубку телефонного аппарата. (При этом он спешно загасил сигарету, так как курение по Уставу SS не одобрялось.) Из мембраны донесся слабый, приглушенный голос начальника следственного отделения оперативной группы SD. Ничего приятного, однако, этот разговор Крейцелю не сулил. Но делать было нечего. Надо было тужиться-тужиться, как будто сидел он (а не Крейцель) на ночном горшке и было ему (а не Крейцелю) много, очень много лет…

   - Мой мальчик все еще не в состоянии раскрутить это дело? – с замысловатой вежливостью начал свой «спич» оберштурбаннфюрер Гендольф. – Вас, видно, слабо учили методам устрашения на специальных курсах «психология поведения представителей недочеловеческой расы» при школе SS и полиции? Чему вас учили столько времени? Германский народ, ведомый гением великого фюрера, затратил на вас столько сил. Как вы оправдываете высокое арийское доверие, мой мальчик? Молчите… Помните, Крейцель, либо вы оправдаете высокую честь – служить в Черном ордене SS, в секретном подразделении SD, управлении имперской безопасности, либо… Вам будет оказано еще более высокое доверие – вас направят на фронт, в лютый мороз…

   - Да-да, герр оберштурбаннфюрер, - прошептал, млея от страха, Крейцель, лязгая зубами по мембране трубки. – Я приложу все свои силы, напрягу свой ум, потренирую волю… Мне это удастся, герр оберштурбаннфюрер. Я обещаю вам, что меньше, чем через сутки… Нет, я ошибся – к сегодняшнему вечеру… Да, он все скажет.

   - Это слово арийского война, мой мальчик? Железное слово солдата SS? – вкрадчиво, со скрытым презрением прошептал на том конце провода Гендольф. – Я могу надеяться на успех, Крейцель? Это не пустые слова, сотрясение воздуха? Мы все пребываем в атмосфере арийского напряжения. С этим не шутят, Крейцель. Ты понимаешь этот смысл? Или мне взять с вас письменное обязательство: в случае провала операции, разжаловать вас в рядовые SS, отправить на передовую, в «болотные бригады»…

   - Нет, оберштурбаннфюрер! – закричал от страха Крейцель, чувствуя невыносимую пустоту внутри; она охватывала его все больше и больше с того момента, когда он, волею судеб, занялся этим «проклятым русским». – Это слово солдата SS. Я приложу все усилия, оберштурбаннфюрер. Если это необходимо, я отправлю его на «девятку» (Рr-9). Пусть повисит как разделанная туша на  морозе. Ничего, не простудится… - довольный своей шуткой, он оглушительно хохотнул, но тут же осекся – ему передалось недовольство начальника.

   - Не перегните палку, мой мальчик, - как можно снисходительнее пожурил его Гендольф. –Материал должен быть годен к употреблению. К оперативному контакту. Учтите, Крейцель, за сохранность материала к работе отвечаете вы. Наша задача – создать на Восточных землях разветвленную агентурную сеть. Недочеловеческая раса… Нам предстоит привлечь к работе многих неполноценных субъектов, - Гендольф внутренне усмехнулся, представив себе возможное поражение рейха. – Эти ублюдки из Европейского сопротивления ломаются зачастую на отсутствии комфорта. Здесь в России его никогда не было, мой мальчик. Не мне вам это объяснять, Крейцель. Это дикая страна, лишенная собственной культуры и истории. Помни это и ты достигнешь поставленной цели. Подержи материал на открытом воздухе, - немного подумав, сказал он. – Пусть проветрится на нашем плацу. Это пойдет ему на пользу…

    …Тяжелые дощатые створки с колючей проволокой распахнулись. «Цюндапп» с тремя эсэсманами в бушлатах на волчьем меху, взревая мотором, пронесся на Гитлерплатц (площадь Карла Маркса) с вырубленными на дрова деревьями. Он притормозил, чтобы пропустить трехтонный армейский грузовик SPA, перевозивший саперный взвод в расположение части. Один из шутцеров, сидящих в крытом брезентовом кузове, отапливаемом чугунной походной печкой, выглянул наружу и обмер. Он слышал смех и упреки в адрес нерадивого шофера SPA.. Увидев на пилотках сидящих в мотоцикле эмблему «мертвой головы» (Todtenkopf) он понял: с этими лучше не связываться. Скинув ранец на рыжей шерсти, отставив карабин «Маузер» он отогнул брезентовое покрытие… По заснеженной улице русского города с уцелевшими и разрушенными (после летней компании 1941 года) домами ехал на средней скорости «цюндапп». Находящийся на заднем сидении эсэсман оглядывался назад. Он делал знаки рукой бегущему позади человеку в длинной полотняной рубахе с седеющими русыми волосами и пышной бородой. Руки бегущего были скованы тяжелыми стальными браслетами, нанизанными на толстую металлическую цепь, что тянулась за мотоциклом. Ноги бегущего были босы. От кирпично-красного, крепкого лица в такт учащенному дыханию валил клубами молочно-белый, морозный пар. Время от времени «цюндапп»  прибавлял скорость. Обдавал бегущего на звенящей цепи белого человека синевато-сизой струей использованного синтетического бензина. Солдат-сапер, опустив на подбородок шерстяной подшлемник, разинул рот. Он смотрел на происходящее за бортом грузовой машины как на кошмарный сон. Если бы не одно обстоятельство. Сияние…