Ежка - часть первая

Подруги ее звали Ежкой по первым буквам инициалов. Она не обижалась, хотя бы потому, что на курсе ни один парень не остался равнодушным к ней. Кто-то долго смотрел ей вслед, и, вздохнув, цокал языком, кто-то ненавидел, потому, что, не смотря на лидерство и то, что называют обаянием самца, она при всех  круто отшивала. Для них она становилась Ягой, чьего языка они опасались и потому называли ее так только за спиной. Глаза ее, карие от природы, сильно подведенные в стиле а – ля Клеопатра, вкупе с распущенными волосами, что змеились локонами по плечам и спине, притягивали взгляды и мужчин, и женщин. Высокая и гибкая, она могла надеть самый невообразимый балахон, и это становилось модным среди студенток архитектурного факультета, да и не только. Но то, что шло ей, смотрелось гротеском на других. Только она не замечала этого. Она жила тем, что писала или рисовала в данный момент. Проходя мимо мольбертов, она, казалось, не видит лиц рисующих, но если работа ее заинтересовывала, она останавливалась и начинала, вглядываясь  в лицо собеседника, задавать вопросы, говорить, чтобы она добавила или убрала из рисунка. А потом несколькими взмахами кисти или карандаша оживляла работу так, что автор больше не притрагивался к ней, боясь испортить. Если она находила собеседника интересным, то шла к нему. Ее мало волновало, что о ней скажут, а говорили многое. Да и как не говорить, засидевшись за спором, или за рисованием, она оставалась ночевать, без сожаления или стеснения даря себя тому счастливцу, который увлек ее творческой идеей или вдохновением. Говорят, что она спала и с девчонками, но в отличие от  парней, они этот факт не рекламировали.             Но часто в ее учебных композициях студенты и студентки узнавали себя, обнаженных, и поражались, как она могла запомнить особенности фигуры, не делая набросков, видя и прославляя тщедушное тело избранника на одну ночь.
  Преподаватели закрывали на все глаза, потому, что именно ее работы посылались на всевозможные выставки и представляли  творческий потенциал университета. Ее саму  удачно изобразил только один из парней, когда она увлеченно писала закат во время пленера. В купальнике, откидывающей запястьем, потому, что пальцы были измазаны краской, волосы, которые упрямо норовили попасть на палитру. За этим этюдом выстроилась очередь из желающих купить его студентов. Она и этого не знала.
 Женя, так назвала ее когда-то мать, жила на квартире. Пенсионерка, совсем не древняя старушка, мирилась с причудами квартирантки, потому, что оплачивал проживание отец. Наверное, он считал себя виноватым за то, что женился через год после смерти Женькиной матери. Он хотел, чтобы в доме была женщина, умеющая ладить со странным ребенком, не играющим в куклы, подолгу молчащим или рассматривающим вещь, небо, корягу. Но, ни он сам, ни мачеха так и не смогли найти к ней подход. Самое лучшее, что они придумали – оставить девочку в покое. Она ела с одинаково отсутствующим видом и деликатес, и холодную картошку. Учила только те предметы, которые ее интересовали. В старших классах к ним пришел преподаватель рисования и настоятельно попросил записать девочку в художественную школу. Отец был рад, что, хоть кто-то, нашел в его дочери объяснение странности поведения. Она начала посещать изостудию и на отца сошел благословенный покой. Женя не чокнутая, как иногда шептались соседи, а необычайно одаренная девочка. Зная, что дочь, не будет готовить или прибираться в квартире, он снял комнату и договорился, что женщина два раза в день должна кормить ее. Единственно о чем они не завели разговор, это о том, можно ли ей приводить к себе гостей. Но как выяснится позже, Женя и не собиралась их приглашать, она пропадала сама.
Продолжение следует