Последний старец по страницам 91

- И не только им, граф! – усмехнулся «быстроходный Гейнц» и «наш мальчик», как называли его в вермахте. – Рейх, если вы помните… - он встал и, пройдясь по пушистому ковру кабинета, включил радиоприемник. Загремел «Хорст Вессель». – Клаус! Давай будем прагматиками, мой мальчик. Нам не одолеть Сталина. Можно кричать о грядущих победах по Берлинскому радио, писать хвалебные статьи во славу непобедимого вермахта в «Фолкишер Беобахтер» и «Черном корпусе»… Нам предстоит стать свидетелями самого страшного поражения в истории Германии. Фюрер не внял голосу разума: переживший войну на два фронта в 14-ом году, он снова втянул нас в проклятую авантюру. Кое-кто, особенно из числа эстетов и медицинских светил, считает возможным полагать, что Адольф Гитлер уже не вполне нормален. Что психически он, этот тирольский австриец, давно уже распался и, как личность, уже перестал существовать. Этот швед, Феликс Керстен, массажист негодяя-оберэсэсмана, «рейхсболвана» Гиммлера, воздействует на его мозг некими тибетскими травами, вызывающими галлюцинации и приступы неудержимой ярости. Признаюсь честно, Клаус, - Гудериан невольно вздрогнул, вновь оказавшись (почти воочию) пред Гитлером в рейхсканцелярии, - сегодня утром я едва сдержал себя, чтобы не броситься на этого проклятого ефрейтора. Он вел себя как припадочный…

   -…Кому это нам? – с поддельным коварством удивился Штауффенберг. – Смените, если это возможно, музыку, дружище. Признаться честно, я до смерти устал от этого нацистского кукареканья…

   Когда начало смеркаться, Штауффенберг притормозил  «Опель-Олимпию» на Парижштрассе. Это был глухой рабочий район, предместье Берлина. Снег тонким голубоватым слоем лежал на тротуарах, подстриженных кустах, черепичных крышах домов из красного кирпича, что были построены с приходом национал-социалистической (рабочей) партии к власти для берлинских пролетариев. Фонари были погашены, окна затемнены. Берлинцы, как и все германцы, послушно исполняли приказ фюрера и гауляйтера. Они соблюдали все правила светомаскировки, чтобы бомбы британских «Митчелл» и «Москито» не нашли удобную цель под толщами облаков и ночной тьмы. По ночному, фиолетово-черному небу, подернутому тонкой сероватой дымкой, скользили белесые лучи прожекторов. На крышах дежурили коменданты противовоздушной обороны в стальных шлемах, с цилиндрами-коробками из-под противогазов. Они были вооружены парабеллумами на случай, если в их обозрении окажется сбитый британский пилот. Иногда прохаживались шуцманы, по двое. Они знали номера спецмашин и не останавливали их.

   Вскоре на другом конце улицы показался темный силуэт другого авто. Мелькнул синеватый блик из предохранительных колпачков, одетых на фары. Штауффенберг мелькнул в ответ своими. Вскоре из темноты показалась фигура высокого, ладно скроенного офицера люфтваффе в кожаном пальто. Никем не замеченный, он быстро плюхнулся в раскрытую дверь «Опель-Олимпии». Машина, сверкнув черным лаком, сорвалась с места. Подполковник, а им был Харо Шульце Бользен, офицер для особых поручений при Геринге, а также офицер главного управления Абвер при штабе Люфтваффе, снял голубоватую фуражку с золотым «летящим» орлом на тулье. Положил ее рядом, на заднее сиденье, где удобно устроился. Отер платком разгоряченное лицо. Это был истинный аристократ, который чтил традиции древнего рода германских флотоводцев даже в такой конспиративной, почти шпионской ситуации.

   - В этой папке, - он протиснул меж сиденьями папку из крокодиловой кожи, - последние сводки с восточного фронта. Московское направление, бои под Волхово и Тихвино, где потоками льется кровь – русская и германская… Наши русские коллеги отчаянно наступают. Признаться честно, у меня дух захватывает. Против четырех потрепанных германских войск противостоит такая сила – двенадцать армий! Боюсь, что Сталин может одолеть нас уже этой зимой, дружище. В панцерах красные нам немного уступают – я имею в виду, количество. Но вы же знаете, Клаус, возможности, тактико-технические характеристики Т-35, Т-28, СМК и КВ! Не говоря уже о Т-34…

   - О них не надо говорить, Харо, - усмехнулся Штауффенберг, закуривая «Гавану». Он откусил серебряными щипчиками из носессора кончик другой сигары, прежде чем передать ее Харо. – Их нужно видеть сквозь окуляры прицела и прорези триплексов. Увы, мой друг. Я их не видел. Но, наш общий друг, герр Гудериан… Он их насмотрелся вдоволь. На три недели эти панцеры сковали действия его 2-й группы под Луцком. Если бы не мощное прикрытие стервятников люфтваффе… о, простите, мой друг…

   - Ничего, граф! – успокаивающе поперхнулся Харо сигарным дымом. – Не стоит извиняться, когда речь идет о таком благородном деле, как наше. Мы боремся за новую, истинную Германию, мой друг. Меня тоже иногда одолевают мрачные мысли: не проливаю ли я кровь германских солдат, что гибнут на полях России? Увы, это так. Но такова цена за спасение рейха. Если не мы, то кто же? Нацию напичкали зловонным пойлом. Его подливали в 30-х в котлы с гороховым супом и сосисками. «Мы едим суп с нацией!» - так разглагольствовал этот подонок с челкой. Ему-то наливали в отдельную тарелку. Нет, каков подлец! – Харо снова закашляв, немного успокоился. – Ему нет прощения ни на том, ни на этом свете…

    «…Есть ли прощение нам, - неожиданно подумал Штауффенберг, закрывая глаза. - Будет ли нам прощение? Или мы все прокляты – навечно… Или из ада, в котором оказалась Германия, есть путь в чистилище и рай? Хотелось бы верить. Будем надеяться, что бог услышит наши молитвы – наш бунтующий дух будет прощен. Германскую нацию не поразит огненная стрела с Небесного Олимпа. Хотя, может быть, это наша небесная кара. Хотелось бы верить обратному, мой друг…»

   - Наиболее боеспособной армией рейха является 6-я, - заметил он через силу. -  Ей командует Рейхенау. Этот убийца и висельник, одно имя которого для русских – как красная тряпка для быка. Из-за таких преступников в мундирах вермахта Красная армия может отнестись жестоко к германскому населению. Как ведите, Харо, я анализирую скорое вступление большевиков в рейх. Нам необходимо ускорить замену командующего 6-й полевой армии. Это место в ближайшее время должно стать вакантным для более подходящей кандидатуры. Вы понимаете, о ком я говорю? Медленно, но верно…

   - Неужели это он… самый медленный, но самый исполнительный генераль-штеблер, - одобрительно кивнул рыжеватой головой Харо. - Наш генерал-педант, что подготовил Директиву №21…
   
               
*   *   *

…По звонку с «пропускника» пришли трое дюжих солдат SS. Отстегнув безжизненное тело от средневековой скамьи, они потащили его волоком из подвала наружу – четырехугольное пространство, окруженное плотным деревянным забором с колючей проволокой. На заднем дворе штаба зондеркоманды помещалось три высоких столба, врытых в землю. Протащив потерявшего сознание Иванова по глубокому снегу, на котором лежали голубовато-багровые отсветы заката, эсэсманы пристегнули его наручниками спиной к столбу. При этом ему вывернули назад руки. Кутаясь в ангорский полушубок, Крейцель молча взирал на происходящее. Солдаты SS, сделав свое дело, вытянулись, оттопырив локти. Они готовы так стоять целую вечность, подумал гауптшурмфюрер. Одетые в толстого сукна куртки-парки с войлочным подстегом, такие же брюки и сапоги (не в пример вермахту), они были надежно защищены от русских холодов. Посмотрим, как поведет себя на морозе этот недочеловек…

   - Погости на этом плацу, мой дружок, - ехидно заметил Крейцель, подняв пушистый белый воротник до орла на тулье своей фуражки с мертвой головой и костями. – Ты ведь не боишься холодов – ведь так, герр агент огэпэу? Говорят, что часами лежишь в снегу. Вот и прекрасно. Мы проверим, не врут ли наши осведомители. Надеюсь, ты оправдаешь мои ожидания, - он цинично потрепал Иванова за бороду, красную от крови.

   Похрустывая сапогами на высоком голенище, он ушел. Напоследок велел часовому в русском тулупе, с MP-40 (с деревянным ложе и прикладом) время от времени щупать пульс Иванова. В случае осложнений немедленно (через дежурного) связаться с ним, затем позвонить в медицинский отдел. Впрочем, в медицинский отдел можно прежде, чем ему. Так будет лучше. Сам же Крейцель направился в криминалистический отдел, который возглавлял криминалрат полиции (без звания) доктор Тидде. Там хорошенькие и не очень немочки в мышисто-серых кителечках, вооружившись лупами и сложными машинами-спектроскопами, исследовали доставленные этим же вечером бумаги и письма Иванова. Саманный домик «странного русского» был подвергнут самому тщательному осмотру. Двор и сад перерыли так, словно там побывало стадо землеройных свиней. Эсэсманы прощупали ножевыми штыками, приткнутыми к карабинам, дощатые и земляные полы. Глинобитные, из кизяка, стены, излучавшие невероятное тепло, протыкались отточенными стальными щупами. Огород был проверен миноискателем, для чего пришлось потревожить саперов вермахта. Крейцелю этого показалось мало. Наряд SS, по его указанию, в ходе затянувшегося «дознания с пристрастием», примчался на «Опеле» в Красный Устюг. Чертыхаясь по адресу оберштурмфюрера,  коллеги проверили глинобитные стены звукоуловителями – вдруг проявятся возможные пустоты… Но все было тщетно. Пустоты «вдруг» не проявились.

   Немочки из криминалистического отдела изучили сквозь свои лупы и линзы бумаги Иванова. Ничего подозрительного в них не оказалось. Письма друзей по гражданской войне, что была в России с 17-го по 20-й год, написанные лиловыми чернилами или химическим карандашом, картонные грамоты от большевистского руководства (коммунистического «ляйтера») «за успехи в социалистическом труде» в должности заведующего торгово-закупочной базой «Плодовощторг». Кроме этого, в отдельной папке были подшиты несколько тетрадей, исписанных убористым, временами изменчивом до неузнаваемости, бисерным почерком. Было также пара справок, выданных канцелярией местного управления ОГПУ, а затем НКВД. В последней, за 1939 год, значилось, что «Иванов Порфирий Корнеевич, задержанный по подозрению в религиозной и антисоветской пропаганде (УК РСФСР, ст.58, какой-то «прим»…) признан невиновным. Все ранее предъявленные обвинения являются снятыми». В справке от горздравотдела за тот же год значилось: специально назначенная комиссия (надо полагать из числа компетентных большевистских «фюреров» от медицины)  областного психоневрологического диспансера наркомздрава обследовала направленного на принудительное диспансерное лечение того же Иванова. Постановила: пациент совершенно здоров. В лечении (амбулаторном, тем более диспансерном) не нуждается. Надо полагать, что на «принудительное лечение» Иванов был отправлен по настоянию «огэпэу». Так, во всяком случае, посчитал Крейцель.

   Фрау Циллер, криминалобер-ассистант полиции, довершив обработку экспертного анализа своих «девочек», подшила дыроколом со скоросшивателем все «папир» в одну папку с металлическими креплениями. К тетрадям Иванова она приколола свою справку-заключение: «(Строго секретно. Информация по запрашиваемому объекту. Отдел RI/C.) …Подозрения не вызывают. Подчеркнутые детали типографского и рукописного текста единую структуру не представляют. Компонентами  шифровальной таблицы быть не могут…»  Она благоухала своими духами из Вены. Крейцель тщательно скрывал свое омерзение к ней. Особенно после того, как от сорокалетней бабы (правда, неплохо сохранившейся) последовало откровенное предложение: скрасить ее одиночество. Хмыкнув, он почувствовал, что за его отказом стоит нечто большее. Фрау Циллер наверняка делала это по чьему-то научению. Скорее всего, исполняла волю оберштурбаннфюрера Гендольфа.

   …При этом криминалобер-ассистант ссылалась на отдельные листы дневника Иванова. Посмотрев их, можно было убедиться: «старик» писал странным, изменяющимся почерком. Корявые, неумело выписанные карандашом буквы внезапно сменял каллиграфический почерк с округлыми гласными «а» и «о», что указывало на специальные навыки в области графологии, приобретенные на специальных занятиях. Кроме этого в тетрадях Иванова значилось, что «…коммунизм представляет собой единство Матери Природы  с человеческим разумом, очищенным от вредных излишеств (в тексте это было выделено двумя жирными подчеркиваниями) человеческой цивилизации…», что фрау Циллер выделила в своем криминалистическом заключении в отдельном параграфе. В ряде своих записей старик упоминал некую политическую организацию под названием «партия». Освободив (весьма предусмотрительно, следуя оперативной логике!) самую пухлую из тетрадей от потертой замшевой обложки, сорокалетняя баварка нашла сложенный в четверо листик бумаги в косую клеточку. На нем чернилами был сделан набросок письма Иванова на имя генерального секретаря ВКП (б) Иосифа Сталина. В нем, в частности и помимо всего прочего утверждалось: «…Вы, как и я, являетесь сыном, т.е. биологическим порождением Матери Природы, которая любит нас всех, детей своих, и ждет от нас поступков любви… Партия должна быть великой силой, несущей в себе волю Великой Природы и ясного человеческого разума. Только при таком условии на земле не будет войн и прочих бедствий, которыми так изобилует вся история человечества, только тогда люди прекратят глумиться над собой и своею природной силой. Иными словами, над Матерью Природой и Великой Вселенной, что как в темнице, заключены в нас…»

   Сомнений не было: в руки имперской SD попал недочеловек (Untermensch) категории H/F II. С ярко выраженным шизоидными признаками, по-простому – явным идиотизмом.  Это говорило, в подтверждении блестящей расовой теории Альфреда Розенберга, о естественном вырождении неполноценных славянских народов. (Судя по всему, «Матерь Природа», о которой так писал этот сумасшедший агент огэпэу, сделала-таки свое дело, мимоходом подумал Гендольф. Так он проверял свой арийский дух в «атмосфере высокого напряжения» Shwartzkopf SS на остракизм.) Явной опасности для тысячелетнего рейха этот субъект не представлял. Таким образом Иванов, исходя из расовых постулатов Германской империи, не подлежал немедленному уничтожению, но от заключения в концлагерь не освобождался…

   - … этот русский недочеловек – уникальный генеалогический тип, - усмехнулся оберштурбаннфюрер Гендольф, просматривая папку с делом Иванова. – Эта сумасшедшая выдержка в ходе применения к нему наших специальных методов… Кто бы мог подумать, что среди славянских народов еще остались такие субъекты! Вас не удивляет, фрау Циллер, что «материал» выдерживает такие низкие температуры и столь терпим к физическим страданиям? Странно…Меня эти врожденные или приобретенные навыки закаленности, признаться честно, наводят на определенные мысли. Этот Иванов – идеальный тип для нашей диверсионно-агентурной работы! Жаль, если некоторым узкоголовым тупицам в нашем ведомстве не удастся перевербовать его. Жаль, если этим же узкоголовым тупицам будет дано распоряжение искалечить его на допросах «третьей степени» или вовсе… Вы меня понимаете, Ильзе? Из этого Иванова получился бы отменный агент. Образчик для агентурной работы. В России, в Англии, в Америке. США на пороге войны с нами. Не знаю, не знаю… Вам решать, дорогая фрау Циллер…

   - Я сделаю все, о чем вы попросите, оберштурбаннфюрер, - ответила эта статная баварка с зеленовато-голубыми, огромными глазами и платиновой, высоко взбитой прической, заколотой брошью из аграфа. – Я поняла вашу мысль… Мне думается, что кто-то неверно указал категорию опасности данного лица для рейха. В своем экспертном заключении, оберштурбаннфюрер, - улыбнулась своими яркими, крашенными губами Ильзе. – В этом весь трагический смысл. Здесь может произойти кровавая, по-истинне трагическая развязка. В отношении одного лица… - видя неуловимое изменение в лице партайгенноссе, она тут же поправилась. – В отношении одной недочеловеческой особи, которая может оказаться полезной нашей организации.

   Щелкнув каблуками своих мягких сапог, приложив руки к тугим бедрам, она повернулась кругом и вышла. Гендольф с сомнением посмотрел ей вслед. В августе 41-ого под Винницой, после налета русских «туберкулезников» (так в Красной армии и в вермахте, шутя, прозывали дальние тихоходные бомбардировщики ТБ), засыпавших автостраду осколочными бомбами с недосягаемой для зениток высоты, он увидел на юбке фрау Циллер следы белого порошка. Это могла быть сахарная пудра, а мог быть… Судя по испуганному выражению красивых глаз этой «стареющей Валькирии» (так, за глаза, конечно, звали в энзанцгруппе эту особу) его подозрения хотя бы частично, но попали в цель. Выйдя из «мерседеса» в самой Виннице, фрау Циллер искала с ним встречи. Во время пустякового, незначащего разговора о мощи рейха и убогости большевистских войск (все обстояло как раз наоборот и все это знали), она как бы невзначай показала ему листок из блокнота, который тут же смяла. На нем значилось: «В обмен на ваше молчание готова с вами сотрудничать. Не сдавайте меня PK. Они об этом знают. Будет только хуже». Она давно работает осведомителем III-его управления, стало ясно ему.     Но предлагает себя в информаторы. Остерегаясь провокации, Гендольф месяц не делал никаких телодвижений. Фрау Циллер, казалось, была вычеркнута им из списка живущих в этом бренном мире...               
   Остановив запись портативного диктофона Midaks (он предпочитал изделия этой прибалтийской фирмы аналогичным машинкам «siеmens», которыми пользовались многие из его коллег), на ленту которого была записана беседа со «стареющей Валькирией», оберштурбаннфюрер медленно закрыл глаза. Понаблюдав темноту за пришторенными веками, также медленно помассировал их одним, а затем двумя пальцами. Заметно полегчало. Свинцовая тяжесть отлила из головы неведомо куда. Виски стали словно из стекла, прозрачные и звонкие. Он помассировал и их по известной тибетской методе, которой на специальных курсах обучил всех желающих обергруппенфюрер Сиверс, живший, по заданию Розенберга (еще в бытность того начальником политического отдела СА) в монастырях учения бон по, участвовавшего в гималайских экспедициях по поиску «голубого кристалла».

   Внезапно, нарушив хрустальную, успокоительную пустоту, подобную буддистской нирване, зазвенел телефонный аппарат. Гендольф почти возликовал, когда срывающимся голосом этот идиот Крейцель (вот кого бы причислить к известной «категории опасности» и отправить «в расход», говоря по-русски!) доложил: материал не реагирует на испытание «девяткой». Никоим образом… Иначе говоря, Иванов, этот большевистский медведь, выдержал четыре часа на 27-градусном морозе, будучи прикованным наручниками к тыльной стороне столба, находясь почти без движения, будучи без одежды, босым…

   Он медленно, боясь нарушить источник вдохновения, снизошедший на него сверху, встал из-за стола. Сухой и прямой, Гендольф облачился в куртку лисьего меха на молнии, одел на голову суконную каскетку с лисьими же отворотами. Убрав со стола в сейф (знаем мы эти визиты «тройки» в кабинеты!) и, заперев его на два оборота, он отключив телефон. Затем вышел в коридор. В дальнем конце на побеленной стене высился портрет фюрера (холст с маслом), убранный еловыми веточками, специально привезенными из Германии по каналам хозяйственного управления RSHA под командованием обергруппенфюрера Поля.  Подоткнув юбку, надраивала шваброй пол пожилая русская (или украинка) из родственников или близких «хиви». Одна сторона высохла и сверкала, как будто доски окрашенные коричневым заново вскрыли лаком. Увидев Гендольфа, женщина «ойкнула». Кланяясь, мгновенно прижалась к стене. Оберштурбаннфюрер многозначительно улыбнулся и послал ей успокаивающий пас рукой. Дескать, причин для волнения нет – все происходит верно…

   Спустившись с четвертого этажа по удивительно безлюдной каменной лестнице на задний двор энзанцгруппе, Гендольф наблюдал как от полуголого старика с вывернутыми за столб руками исходят клубы морозного пара. Кожа Иванова, которая после полуторачасового «бдения» на холоде должна была стать иссиня-чёрной, похожей на резину, сохранила свой красно-коричневый загар. Похоже, что она горела… Вблизи от испытуемого (так в гестаповских протоколах именовались подвергнутые пытке или «особым методам воздействия») невозможно было стоять. Начиналось необъяснимое жжение в глазах, потело лицо, ломило виски. Стоящего начинало душить изнутри как в пустыне, при изнуряющем зное. Пушистый белый снег у огромных ступней старика, голых и потрескавшихся, начал темнеть и таять. Это походило на процедуры из упражнений тибетских йогов или просвещенных, с трепетом подумал Гендольф.

   Состоявший с 1933 года в секретариате канцелярии NSDAP в Берлине, куда его продвинули люди из окружения Бормана, он был допущен на многие уровни посвящения в иерархии третьего рейха. (Сыграла роль его участие в «ночи длинных ножей», когда молодой эсэсман Гендольф, охранявший партийные митинги и собрания, отличился в умерщвлении педерастов-штурмовиков, получив за это Железный крест 1-ого класса из рук Геринга.)  Ему было известно о полуязыческом учении (Annenerbe).  В нем говорилось о переселении душ после смерти в новые тела, о способностях перемещаться в пространстве и даже во времени (возвращаться в реинкарнации  прошлого и проживать их в образе деятелей минувшего), о мистических гигантах, обитающих на Гималайских вершинах и готовых сойти в этот мир «космического льда» - лжи и порока… Они надежно защищали своей внутренней энергией подступы к таинственной стране Эрцаль, скрытой среди ледяных торосов и каменных круч. По преданиям древних германцев (викингов, которые открыли Американский континент раньше Колумба, измышленного янки) это место сохранилось на Земле со времен Лемурии и Атлантиды – двух великих рас, павших миллиарды лет назад от вмешательства враждебных, потусторонних сил. Оккультный штаб SS, возглавляемый обергруппенфюрером Сиверсом, путем эзотерических исследований пришел к выводу, что проводниками этой враждебной силы явилось всемирное еврейство.