И за хорошее надо платить

За окном стоял душный июль 1916-го года.
В рабочем кабинете некогда самого влиятельного человека Тюмени было мрачно.
Темно-зеленые занавески были задернуты. Тусклый свет исходил от нескольких свечек, стоявших над камином.
Серебряные часы на малахитовой подставке подсказывали о приближении ночи, но в это время года ночь в Сибири не очень сильно отличалась ото дня.
Пожилой человек с суровым массивным обросшим лицом и здоровой комплекцией тела сидел за рабочим столом у себя дома. Живой образ русского мужика.
Последнюю неделю хозяин дома чувствовал сильное недомогание, что было несвойственно его организму. Но принципиальный человек не подавал виду, все также работая с бумагами до позднего часа.
Большая ладонь с обильным волосяным покровом потянулась к колокольчику из латуни с деревянной ручкой.
На привычный звон через минуту прибежала служанка. Мария, или Маша, как ее называл работодатель, осталась единственной женщиной в его доме после того, как умерла Евдокия Яковлевна.
Все это время полноватая служанка с добрыми чертами лица ухаживала за вдовцом, хоть он, конечно, и не признавал этого.
Тяжелая дверь слегка скрипнула.
- Маша, завари-ка мне горячего чаю с лимоном, да побольше, как я люблю. - уже не так сурово, как в молодые годы, но все также уверенно приказал старик.
Безмолвно кивнув, немолодая женщина закрыла дверь.
Снова напал кашель. Слезы ударили в глаза, простуда не давала вдохнуть полной грудью.
- Ты написал завещание, как я тебе сказал? - низким басом поинтересовался темный силуэт из дальнего угла комнаты.
Секундная стрелка часов остановилась.
Так и не привыкший к его появлениям, предприниматель слегка вздрогнул и обернулся.
- Да, еще месяц назад.
- И что ты оставишь здесь? - Ярко-желтые глаза статного мужчины глядели на него из темноты.
- Все. Ты ведь лучше меня знаешь, что я ничего не смогу унести.
- Иногда ты меня удивляешь. Не все купцы такие щедрые.
- Согласен, я долго работал, позади вся моя жизнь. Но впереди, наверное, что-то еще большее... - вопросительно произнес человек, в молодости который был похож на свирепого медведя.
- Ох, ты непременно узнаешь, что тебя ждет впереди. - белоснежная улыбка проскользнула на лице гостя.
- Что, уже пора?
- Почти. Скажи мне только: Ты не жалеешь о самом главном договоре в твоей жизни? В молодости кровь бурлит, затмевая разум.
Взгляд Андрея Ивановича на мгновение опустел.
В памяти всплыли детские картины: родные Борки, крестьянская жизнь, первый заработок... Встреча с этим незнакомцем.
- Стоит ли сожалеть о чем-то, если это уже не исправить?
- Не обманывай себя. Ты пытался исправить. Неужели ты думаешь, что я поверю, будто все эти больницы, школы и храмы ты строил из доброты душевной? Тщеславие, Андрей, мой самый любимый грех, я тебе говорил.
- Я просто хотел, чтобы люди хотя бы вспоминали меня добрым словом, когда я уйду. Навсегда. - осознавая глупость 25-летнего самого себя, с отчаянием прохрипел миллионер.
Его душу развратили не деньги и власть, а привязанность к деньгам и власти. Но, как это часто бывает, получив в свои руки все, что он хотел, цена его мечты упала до гроша.
На пожелтевшем пергаменте была его кровь, значит, дороги назад не было. Оставалось заняться меценатством, надеясь на чудо.
Увы, не произошло. 
- Не переживай на счет этого, не один век люди будут помнить твое имя. Честно скажу, ты меня иногда впечатлял своей силой воли, поэтому я договорюсь, в твою честь назовут самое прекрасное место в этом городе. - Элегантный мужчина, одетый не по моде начала двадцатого века, подошел к столу, в руках был тот самый пергамент. - Хочешь убедиться в подлинности документа?
- Прошу тебя, обойдемся без твоего злорадства. - устало взмолился старик.
Он устал от целой жизни. И слова о том, что после нее он не пробудится, очутившись где-то и кем-то другим, а предастся забвению, лишь царапали его душу.
- Маша уже скоро принесет чай. Чувствую этот чудесный запах. В Сибири люди знают толк в этом, скажу тебе по собственному опыту. Нам пора.
- Хорошо, я готов. - застегнув верхнюю пуговицу, отчеканил бывший "Лорд-мэр", как его любили называть тюменцы. - Но позволь потешить мое любопытство: какое же место назовут в мою честь?
- Кладбище, Андрей, кладбище. - бросила на прощание тень очередной безжизненной оболочке.
Секундная стрелка пошла дальше.
Трое молодых людей, проходивших через пересечение улиц Водопроводной и Серебряковской, услышали протяжный визг служанки Маши, от которого на стекле за темно-зеленой занавеской пошла трещина.