Донателло

 


Встреча
 
Недалеко от нашей, квартальной мечети, стоит... солнечным, весенним утром, в шляпе. В костюме, при галстуке. Держится за фонарный столб.
Подле в аккурат лежит скрипка в футляре. Обликом окровавлЕн. Одиннадцать утра.
В ---- пьяный. Солнечное, весеннее утро…
Рядом крутятся двое пацанят. Школьники-пионеры. Спрашивают его: «Дяденька! А вы где живёте?» А дяденька в ответ только мычит. С большим трудом я распознал, "с утра навеселе" - Валерку Донателло.
Помогаю Валерию Ильичу Донателло, преподавателю по классу скрипки в музщколе имени Успенского добраться до его фатЕры. Тут же, рядом, на четвёртый этаж.

Обмыл окровавлЕнный лик его и уложил на дряхлый диван между выступающими пружинами.
Можно сказать - заблудшую овцу вернул в стадо…
Всё хорошо, если не считать моего выбитого плеча и предплечья.
Донателло своими пьяными ногами-плетями, когда я его вёл домой, сделал мне двойную подсечку. И я, дабы не приложить его разбитой вдрызг мордой об асфальт, падая, выставил свою левую руку, приняв на неё свой вес, да ещё и Валеркин!
Восстанавливалась у меня рука где-то с полгода. Спать на левом боку не мог!

Иштраф с тебя, Донателло!

Претензия у меня к «с утра пьяному» была очень простая.
За выбитую руку в плече – чай, конфеты и лепёшка.
Штраф с тебя, Донателло! - сказал я Валерке при встрече на улице.
Он признал моё требование справедливым. Согласился с ним.

Первый раз штраф сорвался.

По утру, Донателло заглянул ко мне в форточку  гроздью виноградной и предупредил, что идёт в магазин за чаем, печеньем и конфетами. И там же где-то осел. Упился. Обо мне забыл. Потом сознался.
А я ждал его. Чайник три раза подкипячивал!

В друго рядь, месяц спустя, наконец, иштраф состоялся.
Донателло принёс всё к чаю. И ещё подарок! – сыграл мне Сарасате "Цыганские напевы". Притом когда играл, то коброй извивался вокруг скрипки. Ультра «си»!
Впервые член клуба "ни дня без поллитры", Валерий Ильич Донателло вечеровал со мной и, вместо водки, у него были - чай, печенюшки, конфеты и разговоры.

У Донателло, по его приглашению был в гостях.
Он меня узАдил на табуретку, которая тут же впилась в мои брюки плохо загнутыми острыми гвоздьми.
И... егда я поднимался з неё, то таковая повисала на моей заднице.
От чего и произошла непоправимая порча моих выходных брюк.

Донателло принёс с кухни кипелый, зелёный, эмалированный с белыми песогами чайник без крышки - по причине полного отсутствия таковой в хозяйстве, подхватив его бортом собственного пиджака. Притом он не заметил, что уголок борта пиджака, при переноске чайника, очень даже хорошо попал прямо в кипяток! А пинджак был старый, вонючий, лет десять не стиранный. Это была заварка! Это была ещё та заварка!
Называется – попили чайку!


Оригинально уложены были книги немногочисленной домашней библиотеки.
Самодельная, из двух древних досок полка стояла вертикально, под потолок. Она была настолько узка, что книги тольки-тольки умещались в ней стопкой. Корешками и не корешками к нам. Чтобы вытащить нужную книгу, необходимо было прислониться всем боком к книгам и, придерживая их от выпадения… тащить нужную.
А иначе, вместе с ней с грохотом вываливались, на давно немытый пол и все остальные!
Кругом одномоментно куча книг и ты, с книгой-избранницей, посерёдке.


На хлопке Донателло был видный парень. Устраивал теневой театр на площадке перед бараком, под ночным осенним небом, в садвинсовхозе за Сарыагачом.
И девчонки и мальчишки с нашего музучилища с увлечением смотрели на простыню, где Донателло-тень вдохновенно насаживал червя на крючок, забрасывая удочку, изображал переживания рыбака… и мы все, а это около двухсот зрителей, сопереживали ему.
Или это был Паганини в образе дьявола. И тут уже теневой театр переходил музконцерт. Скрипка пела, цикады подпевали.

Днём он устраивал мини-концерты на хлопковой грядке.
К макаронному обеду, к часу дня, в фартуке у него было хлопка с полкило.
На нём было плетёное из рисовой соломки сомбреро и он пел модную тогда песню

«Шестнадцать тонн умри, но дай!
Всю жизнь работай, всю жизнь страдай!»

После обеда его на поле не видели… Ноктюрном заканчивался его трудовой день.

Мила Жорнист

Мила Жорнист – девочка с большими, серо-голубыми глазами, распахнутыми словно крылья у бабочки Махаон. Училась она у нас на театральном отделении. И по своей худливости по вечерам после хлопкового дня очень мёрзла.
Мила Жорнист давалась в объятия Донателло для сугреву, которые превращались у них в долгое стояние под Луной. Принародно. И это им очень нравилось. А мы ходили округ и завидовали.

К часу ночи барак погружался во тьму, по причине отключения тусклого электрического освещения.
Когда я закрывал глаза на сон, то мне виделись мириады хлопковых коробочек, Донателло и Мила Жорнист.
И тоскливо-свободная реяла над нами мелодия тех лет – «Зелень лета» Рея Кониффа.