Глава 22

                Глава 22

          После похорон бабушки прошло больше года. Алина до сих пор не может забыть этот страшный день. Боль не утихла, не было у неё человека ближе и роднее, и, наверное, уже не будет. Когда в рабочем графике образовалось свободное окно, Алина решила поехать в Лучистое. Давно собиралась побывать на кладбище и заодно проведать дом. Бедная Алина и предположить не могла, какой страшный сюрприз ждёт её в деревне. Первоклассная асфальтированная трасса осталась за поворотом. Небесного цвета седан с небольшой скоростью двигался по просёлочной дороге. Алина с волнением всматривалась в знакомый пейзаж. После суеты столичного мегаполиса было странно оказаться в таком пустынном месте. Здесь ничего не изменилось, в таких случаях говорят – время остановилось. Разве что там, где были когда-то поля пшеницы трепетали нежные, едва освободившиеся от почек ещё липкие листочки молодых берёз. По краям оврагов так же густо цвела черёмуха. Алина приоткрыла боковое окно, пьянящий аромат заполнил салон автомобиля. Захотелось выйти и подышать. Иномарка послушно замерла от лёгкого прикосновения к педали тормоза. Алина не предполагала, что очень соскучилась по этим местам. Казалось, после смерти бабушки Лучистое потеряло для неё всякий смысл. И теперь удивилась, что детские воспоминания обрушились как цунами, захлестнув удушливой волной. Чего-то почти забытого, тоскливого и нежного одновременно.

          Постояв немного, Свиридова полюбовалась тем, как играют солнечные зайчики на капоте её новенькой машины, и шагнула в ароматные черёмуховые джунгли. Спуститься ближе к воде не получилось, берег был затянут кустарниками, и она пошла обратно, сломав на ходу ветку черёмухи. Закинула веточку на заднее сидение и уже с лёгким сердцем поехала в сторону деревни. Она не торопилась, аккуратно объезжала ухабы, разбитого весенней распутицей просёлка. Осторожно приближаясь к далёкой стране по имени детство. Из этой страны нельзя уйти или уехать, из неё вырастаю. В этой стране остался навсегда её единственный и лучший друг Пашка. Ласковые руки бабушки, пахнущие хлебом, молоком и укропом. Почему укропом? Маленькая Алина очень любила укроп, только в деревне она ощутила его запах. Купленный в овощном магазине укроп не имел ни вкуса не запаха. Поэтому аромат свежего укропа навсегда остался в памяти с той поры, когда бабушка сорвала с грядки душистую зелёную веточку и подала внучке. Каникулы в деревне были наполнены множеством радостных открытий и первых разочарований.

          Алина прежде не думала, что с этой деревней у неё связано столько разных воспоминаний. Последний черёмуховый овраг и узенький бревенчатый мостик. За пригорком спряталось Лучистое. На развилке полевых дорог Алина ещё раз остановила машину, сердце билось то радостно, то тревожно. Открывшаяся взору картина, не слишком огорчила, она ожидала застать в деревне гораздо большее запустение. Лучистое находилось в стороне от федеральных трасс и мало интересовало залётных коммерсантов. Здесь время текло своим порядком. Совхоз распался, и деревня продолжала грустное существование постсоветской реальности. Среди почерневших крыш выделялись несколько новеньких домов перекрытых металлочерепицей. В остальном до боли знакомый пейзаж. Три серебристых тополя, как верные стражники на своём посту. Рядом с ними уже едва различимые развалины домика «вдовы». Алина вздохнула: «любимое моё захолустье!». Сама ли она придумала эту фразу или где-то читала. Сейчас это не имело значения.

         Подъехав к бабушкиной усадьбе, Алина вышла из машины и остолбенела. Не понимая, что произошло, стала озираться по сторонам. «Что за ерунда! Ничего не понимаю!» – сказала Алина и осмотрелась ещё раз. Представить такое было просто невозможно. Бабушкиной усадьбы не было. Акация на месте, остатки палисадника и даже скамейка у ворот, но дома нет. Словно калека с переломанным плечом, на проржавевшей петле сиротливо свисала калитка, тяжёлые ворота валялись чуть в стороне, густо заросшие лебедой. Алина подобрала палку, чтобы сбивать ею стебли молодой крапивы, пробралась сквозь колючие заросли к остаткам крыльца, приподняла заветную дощечку и достала ключ. Растерянно повертела в руке ключ от дома, которого нет.            

         Дурной сон. Не может такого быть! Присела на скамейку. Этого просто не может быть! Колючий комок подкатил к горлу и мешал закричать: «Люди! Что это люди?! Люди! Что это!?». Кричала Алина и не могла сказать эти слова в слух. Тихая печаль, с которой девушка ехала в Лучистое, сменилась горькой обидой и отчаянием. Слёзы застыли и превратились в ледяные кристаллики, они кололи изнутри глазные яблоки, было больно смотреть и больно глотать воздух. Глухое покашливание вывело её из скорбного оцепенения. Девушка вздрогнула и обернулась, человек подошёл тихо.
            
         – Здравствуй, Алина.

         – Здравствуйте.

         Она мельком взглянула на мужчину. Сразу узнала этого забулдыгу, но сейчас Степан Ковалёв был совершенно трезв. Поёживаясь, он хмуро пробурчал:

          – Вот, гады. Прости дочка не уследил. В больнице я тогда лежал. Приехали какие-то молодцы, среди бела дня разобрали дом и увезли. Даже номер грузовика никто не запомнил. Да и что толку запоминать, номера, наверняка, липовые. Жена моя вышла. Спросить в чём дело. Ей сказали, чтобы не совала свой нос. Лучше за своей избой следи, а то полыхнёт ненароком.

         Степан тяжело вздохнул, достал пачку «Примы» и закурил сигарету. Присел с другого конца на лавку, отмахивая рукой дым, который послушно относило в сторону. Сосед чувствовал себя виноватым, но слова утешения никак не складывались, а уйти ему совесть не позволяла. Алина ещё раз посмотрела на мужчину, низко опустила голову, и тихо произнесла фразу, которую однажды услышала от бабушки:

         – Дивно времени прошло.

         – Что?

         Алина промолчала. Странно было слышать такие слова от столичной актрисы, Ковалёв хотел переспросить, но передумал. Вместо этого произнёс:

          – Эх, народ, ничего святого.

         Загасил окурок и так же тихо отошёл в сторонку. Сказать, что Алина была подавлена случившимся не сказать ничего. Она была потрясена до крайности. Украли не просто брёвна и крышу, отняли часть жизни. Дед строил семейное гнездо с большой любовью. Внучка никогда не видела дедушку, но каким-то непостижимым образом всегда ощущала его присутствие, и родные стены грели душу по-особому. Бабушка часто в разговорах упоминала о деде Степане. В горнице на стене висели фотографии родственников. На самом видном месте портрет старшины при орденах и медалях. Защитник. Идеальный образ запал в детское воображение, таким и должен быть настоящий мужчина. Полина Егоровна содержала семейное гнездышко в чистоте, с любовью протирая каждую досочку. Это же её Стёпушка заботливой рукой приладил на нужное место. А теперь на месте родного дома только пряный запах полыни. Кто же сотворил такое? Горе колючим комком продолжало держать за горло, Алина так и не смогла заплакать. Оставаться здесь не имело смысла. Надо ехать обратно, пока не стемнело. Мысли путались. Что-то держало и останавливало. Она встала и только теперь заметила прислонённые к лавке образа в аккуратном киоте и два портрета. Алина помнит их с детства. На одном дед в военной форме, а на другом дед вместе с бабушкой в день свадьбы. Ковалёв принёс. Мародёры выбросили, а сосед подобрал и сохранил. Алина снова опустилась на лавку и теперь заплакала. Одного взгляда на эти лица и образ Богоматери хватило, чтобы превратить кристаллики льда в слёзы, и слёзы хлынули горючим потоком из глаз.

            Тянуло Ковалёва к разорённому семейному гнезду Трофимовых. Он часто приходил сюда, подолгу стоял над заросшей бурьяном ямой. В деревнях принято углублять место под фундаментом дома, чтобы было где хранить собранный с огорода урожай, и заготовленные на зиму соленья-варенья. Ковалёв курил одну сигарету за другой, уронив на грудь голову с поседевшей каштановой шевелюрой, когда-то широкие плечи, безвольно свисали под тяжестью пережитого. Такой же опустошенной и заросшей бурьяном ямой казалась ему его душа. Прожил большую часть жизни, а толком и вспомнить нечего. Нет, оказывается, есть что вспомнить. Он грустно улыбнулся, заметив конфетный фантик, который Алина положила на скамейку. Она нашла свой детский секретик под старой акацией. Степан снова присел рядом с девушкой, взял в руки фантик и стал рассматривать. Точно такими же конфетами он угощал Алинину маму когда-то в другой жизни, но разве забудешь такое. Любил он соседку Наденьку Трофимову. Широко гулял в свой отпуск прапорщик советской армии, купил в сельмаге самые дорогие конфеты.

            Знаменитая кондитерская фабрика славилась разработанным на десятилетия ассортиментом продукции, не одно поколение сладкоежек выросло на этом лакомстве. А уж, сколько под мятые серебристые фантики было сделано признаний, оставалось только догадываться.

            Вот и Стёпка Ковалёв в тот приснопамятный вечер, прежде чем бросить китель под куст черемухи, выдавил три заветных слова, смущаясь и краснея до кончиков волос. Стёпка с детских лет, опекал свою подружку и точно знал, что хранит её для себя. Прапорщик не покушался на девичью невинность, а действовал смело на правах хозяина. И Надя явно поощряла его намерения. Спугнул их тогда деревенский пастух, свидание получилось скомканным и нелепым. По селу пошли гулять сплетни, не простила ему Надя этого. О том, что сложилось всё не так, как мечталось, жалел всю жизнь. Рассматривая старую полуистлевшую конфетную обертку, вспомнил свои сомнения насчёт верности дорогой зазнобы, и тогда подумал: «Ох, Надя, Надя! А никого ты не любила, кроме себя. И ведь, женись я тогда, гуляла бы от меня. Насмотрелся в военных городках. Повыскакивают замуж за безусых лейтенантиков, а потом крутят ими, как хотят, не терпится генеральшами стать. Вот и ускоряют процесс доступным для женщин методом. И чего я по тебе всю жизнь сохну. Уж не потому ли, что не получил желаемого? А вот дочка твоя умница. Хорошую внучку вырастила Полина Егоровна. Жалко Алексей погиб, а то бы точно сосватал за сына. Он у меня славный был. Только вот, когда вырасти успел, я и не заметил. Ох, дурак же я. Все пропил. Всю жизнь свою под откос пустил из-за тебя, Надюха. А зачем!? И сейчас, должно быть, живёшь с кем-то, с кем выгодно».

            Непривычно странные мысли бродили в голове Степана Ковалёва. Словно вместе с похищенным домом Трофимовых занозу выдернули из его больного сердца: «Алину жалко, очень расстроилась девчонка, ещё бы, всё детство провела у бабки. Не хоромы по нынешним понятиям, но ведь дом предков как-никак. Вот нелюди, придумать же такое, среди бела дня чужой дом разобрать и увезти. Да, времечко!».