От нарвы до полтавы пика штыку подруга? 4

Современные отечественные и зарубежные исследователи критически судят о том, что шведская тактика рукопашного боя была залогом первых успехов шведского же оружия. А. Васильев дает только небольшую сноску: «Любопытно, что практика штыкового боя тогда еще не была освоена. Устав требовал от шведского мушкетера атаковать, держа ружье в левой руке, а обнаженную шпагу – в правой. Колоть штыком было несподручно». («Орел» N1,1992 г.). О. Леонов и И. Ульянов книге  «Регулярная пехота 1698 – 1801 гг., вышедшей в 1993 году, лишь дублируют этот «штамп»: «В шведских войсках, противостоявших русским полкам, практиковался комбинированный способ рукопашного боя, когда солдат одновременно пользовался фузеей с багинетом (в левой руке) и шпагой (в правой). Такой способ требовал длительной подготовки, поэтому русские, не обладавшие ни достаточным временем для обучения, ни достойными учителями, применяли более простые приемы». А шведский историк Питер Энглунд в своей книге «Полтавская битва», вышедшей в 2001 году, описывая таковую, вообще считает, что на первой фазе сражения русские ряды дрогнули и побежали, не приняв боя: «После короткой – метров в сто – пробежки шведские солдаты нагнали отступающих. В уходящие спины стали вонзаться пики и штыки».

С чем здесь трудно не согласиться, так это, во-первых, в отсутствии опытных учителей в тактике штыкового (рукопашного) боя у молодой русской регулярной армии, а, во-вторых, в общей проблемой неосвоенности данного вида боя у всех регулярных армий того времени. Тридцатилетняя война с её приевшейся тактикой, где пикинёры, что располагались на флангах,  действовали лишь шпагой (палашом) и пикою, а мушкетёры, занимавшие позиции по центру, вели огонь из аркебуз на специальных стойках, была не за горами. Нельзя не учитывать, что она  прочно въелась в мозги многих полководцев, что упорно не желали видеть пользы штыка перед багинетом. При полках нового строя большая часть офицеров были иностранцы, что плохо понимали русский. Как они учили своих подопечных «различным перестроениям», тактике ружейной стрельбы и штыковому бою, остаётся лишь гадать.

Кстати, что это за «более простые приёмы», которые применяли наши прадеды, не имеющие достойных учителей? Не удивитесь, но это подъём вилами снопа, который русские рекруты взяли за основу тактики штыкового боя. В отличие от длинного и короткого выпада, что применялся в европейских армиях, в русской стали учить простому приёму: удар сверху – в низ с последующим подъёмом. Особенно важно, да простят меня за сей натурализм наиболее трепетные читатели, что в результате оного тело врага соскальзывало вниз со штыкового жала, как сноп сена соскальзывал с вил в ходе броска. А европейский вариант – увы! – имел один недостаток: вонзивший в тело врага штык, солдат должен был задрать приклад фузеи и резко дёрнуть её сначала наверх. Затем – обязательно на себя… По одной простой причине: безжизненное или слабеющие от раны тело увлекало его  за  собой к земле. Обратите внимание на постановочные сцены штыковых атак в фильмах «Война и мир», «Слуга государев» и прочих. Там ясно показано, что поразивший неприятеля штыком, извлекает его именно таким способом. При этом ему надо согнуться или ссутулиться да ещё широко расставить ноги для опоры, что бы «не грохнуться» невзначай. Круговой обзор у «зольдатика» при этом оставался незавидный: много ли увидишь из такого положения? Можно запросто пропустить удары штыком в бок, не говоря уже о «бреющем» ударе палашом по голове сверху, от проносящегося кавалериста. Кроме того, даже заметивший угрозу, рекрут французский, саксонский, прусский да австрийский мог скорее бросить застрявшую в теле врага фузею. Недолго догадаться,  что  узкое лезвие багинета или штыка, если его вовремя не вытащить, могло увязнуть в пучках мышц, между костями и т.д. То ли дело по-русски, когда встряхнуть…

Кроме того, петровский Воинский устав 1615, как Воинский Артикул 1615 годов включал в себя много чего кроме непосредственно боевой подготовки. Чего в них только нет! И обязанности кригс-комиссаров (снабженцев), и про то, что все генералы обязаны быть в походе и на поле боя с войсками в зависимости от обстановки верхом или пешим порядком, что не должны они кланяться ядрам и гранатам… И про то, что должна быть любовь (сиречь взаимопонимание) между солдатами и офицерами, и про суровую ответственность за порчу ружей, шпаг и пик – таких нерадивых солдат жестоко наказывали шпицрутенами (прутьями). И даже про содомский грех и про блуд: что приключится с тем военным, кто изнасилует отрока, совокупится с животными, возжелает офицерской жены…И о наказании тех, кто принял ложную присягу: таковым надлежало рубить те два пальца, коими они её, ложную, принимали. (Это кстати небезынтересно по той простой причине, что двумя пальцами в те времена отдавали честь военнослужащие, прикладывая их к тулье шляпы, и крестились последователи церковного раскола, которые безжалостно преследовались Петром.) Короче говоря, всё про всё, особенно о наказаниях военнослужащих за административные и уголовные преступления, говоря современным языком, было прописано в этих двух фундаментальных документах. Но насчёт различных перестроений в ходе боя, тактики ружейного огня и штыковых приёмах, взаимодействии различных родов войск в них ни гу-гу.

Любопытно, но царь Алексей Михайлович, который вошёл в историю как «тишайший»,  давал наставления относительно применения огнестрельного оружия в бою. Причём наставления эти касались как солдат пешего, так и конного строя. Следовательно, разбирался в этом вопросе. Так,  в октябре 1660 г. царь написал воеводе Ю. А. Долгорукому, что, судя по слухам, когда поляки наскочили на полк Григория Тарбеева, его рейтары «выпалили неблизко». Алексей Михайлович приказывал в письме, чтобы стрельбу начинали только по указанию полковника, и далее поучал, что полковникам и головам (старшим командирам) «надобно крепко знать тое меру… что палят в двадцати саженях, и то самая худая, боязливая стрельба; по конечной мере пристойно в десяти сажень, а прямая мера в пяти и в трех саженях, да стрелять надобно ниско, а не по аеру (воздуху – Автор.)» Кроме того «тишайший» ещё в 1647 году написал  «Учение и хитрость ратных людей», которое по праву  можно назвать первым общевойсковым уставом русской армии. Всего было издано 1200 экземпляров. Причём титульные лист и иллюстрации  были заказаны за границей. Обошлось данное издание русской казне в 734 рубля, что по тем временам были деньги немалые.

Но вернёмся к началу… Было или не было нападение шведов на стрелецкие полки? Или они все ж  таки бежали? Пушкин в «История Петра I» утверждает, что нападение было. «…Первое нападение шведов было (вероятно, по указанию Гуморта) на стрельцов, которых разбив без труда, шведы вломились в упомянутую линию, а за нею и дивизию Трубецкого и близ нее стоявшие несколько полков дивизий Вейдовой и Головиной расстроили и прогнали». И это нас должно заинтересовать прежде всего потому, что Пушкин пишет про некоего Гуморта, по чьему указанию поступили шведы. Кто он такой: шведский разведчик?

Это становится известно из другого отрывка «Истории Петра I»:

«Нарву бомбардировали. Несколько раз она загоралась. Надеялись на скорую сдачу города. Но у нас оказался недостаток в ядрах и в порохе. По причине дурной дороги подвозы остановились. Открылась измена. Бомбардирский капитан Гуморт, родом швед, бывший в одной роте первым капитаном с государем, ушел к неприятелю. Петр, огорченный сим случаем, всех шведских офицеров отослал внутрь России, наградив их чинами, а сам 18 ноября наскоро отправился в Новгород, дабы торопить подвоз военных снарядов и припасов, в коих оказывалась уже нужда. Главным под Нарвой оставил он герцога фон Кроа, а под ним генерала комиссара князя Якова Федоровича Долгорукого».

После данного отрывка всё становится на свои места. Более того: оказывается кроме капитана Гуморта, шведского офицера завербованного на русскую службу, в русской армии под Нарвой были другие шведские офицеры. Всех их по распоряжению Петра отослали из действующей армии, после измены Гуморта. Здесь также объясняется (может быть, отчасти) отъезд Петра из армии накануне сражения. Действительно, молодой царь состоял при армии всего лишь капитан-бобмардиром бомбардирской роты, а главнокомандующим был герцог Де Круа, при котором состояли  генерал-инженер Алларт, саксонский посланник  Ланг и многие другие иностранцы.

Эта история имела продолжение. Вот что пишет Тарле в «Северной войне России» по этому поводу:

«…Некий Ивашка Гуморт послал на имя царя письмо, которое 24 мая 1702 г. было прислано А. А. Матвеевым в Посольский приказ, где, по-видимому, оно и переведено на русский язык. С какого именно языка? Вероятно, с немецкого, так как в нем встречаются неуклюже переведенные характерные немецкие поговорки («как кошка около горячей каши» и т. п.). Судя по всему, Гуморт – русский лазутчик, оставшийся в Нарве, заподозренный шведами и сидевший под караулом. Он – житель Нарвы и имеет там тайные свидания с семьей. Судя по содержанию, письмо относится к весне 1702 г. и содержит в себе сожаления о том, что не удалось использовать зиму для нового нападения на Нарву: «ныне вижу я, что у нас все яко рак вспять идет». Были холода (нужные для похода): 11, 12 и 13 декабря, а также 23, 24 и 25 января. Но потом настала совершенно летняя погода. «Зело жаль что первое время в декабре пропущено, потому что в то время здесь все в безопастве было» (т. е. шведы не береглись). Вообще Ивашка полон скорби и иронии и не может утешиться, что русские недостаточно решительно вели в 1700 г. осаду Нарвы, по его словам, и Нарву и Ивангород можно было тогда взять. Кто такой был этот Ивашка Гуморт и не был ли он не только лазутчиком от русского стана, но и провокатором с шведской стороны, мы не знаем. Петр его сильно подозревал, и Ивашка очень этим обижен: «И еще повседневно слышу, что ваше царское величество всю вину на меня возлагаете в претерпенном уроне, како все вести  (слухи. — Е. Т. ) возвещают. И будто я все изменою объявил. Но дай боже, чтобы они кроме того ничего не ведали что от меня слышали…».

Интересно, что Пушкин в главе, посвященной Нарвской битве, пишет, что именно благодаря информации шведского перебежчика Гуморта Карл решился напасть на растянутый русский лагерь. Кроме того, увяжем эту странность с другой: с конфликтом герцога Де Круа с Долгоруким накануне битвы. С чего-то этот конфликт произошёл? И, наконец, главное:  половина тяжелой осадной артиллерии через неделю обстрелов Нарвы вышла из строя. У части пушек и гаубиц треснули лафеты, другую половину просто разорвало. И подумаем, был ли этот шведский наёмник на русской службе к русским нелегалом, внедрённым под видом перебежчика к шведам, был ли он двойным или перевербованным агентом? Во всяком случае, письма, поступившие от него «с оказией» из Нарвы в Посольский приказ многое говорят. Скорее всего, швед был личным агентом либо Долгорукого, либо самого Петра. Данная нелегальная заброска провалилась тогда в 1700 году, и Гуморта удалось привлечь к активной работе лишь через два года спустя. Вполне могло произойти и такое:  из русского штаба произошла утечка и нелегал Гуморт, оказавшись в Нарве, стал работать «под контролем» шведов.