Последний старец по страницам 108

Он нажал, спрятанный в столе, электрический звонок-вызов. Явившемуся серо-голубому обер-вахтмистеру из полевой жандармерии, коротко бросил:

-    Проследите, чтобы в коридоре никого не было. Вас проинструктировали, что нужно отвернуться и стать лицом к стене?

-    Да, штандартенфюрер.

…Через пятнадцать минут этот человек стоял перед ними. Это был невысокий, с виду худенький мужчина в чесучовом костюме-тройке, с цепочкой от часов по животу, и аккуратно повязанном галстуке. У него было еще молодое лицо с чуть отросшей седоватой щетиной, чуть выдающиеся скулы и оттопыренные большие уши с пучками рыжеватых волос. Глаза были зеленоватые, прищуренные, с хитрецой. На устах, синеватых и безжизненных, застыла легкая ироничная улыбка. Высокий продолговатый череп хранил остатки густых, каштановых волос. Большие натруженные руки он держал по швам. Пальцы у него были плоские, с плоскими же, расширенными ногтями.

   Эзерлинг придвинул к себе папку. Задержал взгляд на первой же странице. В левом верхнем углу на него (с фотографии, с оттиском от печати SD) смотрело знакомое лицо с широко раскрытыми, испуганными глазами. Стандартный лист линованной бумаги. Карточка-анкета для учета «агентов на доверии». Корзухин Николай Павлович. 1900 год рождения, 25 октября. По национальности русский. Происхождение: из мещан, то есть представитель среднего класса. Профессия: учитель в школе для начальных классов. К анкете был подколот скоросшивателем  лист из ученической тетрадки: написанное от руки заявление на имя начальника полевой комендатуры майора Остера. В нем выражалась надежда, что с приходом в Россию истинного порядка, он, Корзухин может послужить Великой Германии верой и правдой. Естественно, за приличествующее вознаграждение: от 500 до 1000 старыми советскими деньгами, пока рейхсмарки еще не обрели должный курс на освобожденной от большевизма территории. Стенографическая и машинописная копия допроса, проведенного майором Остером в присутствии  начальника жандармерии гауптвахмайстера Балтера. «…У меня, по связям моих родителей, еще с дореволюционных времен, имеются влиятельные знакомые в Москве и Петербурге. Один из них служит в наркомате обороны, в отделе связи. Другой – при администрации Большого театра. Он вхож в правительственную ложу. Видел, осмелюсь заверить, самого Сталина и не раз…»

   - Мне очень приятно видеть истиннорусского патриота, - Эзерлинг с силой захлопнул пролистанную папку, что произвело на Николая Дмитриевича неизгладимое впечатление. -  Удивлены? Ваши хозяева из ОГПУ… о, нет, НКВД, тоже удивлены, когда мы есть поверить вам так быстро?

-   Отвечайте, Корзухин, - Вильнер снял с плеч черный китель с молниями. Ослабил узел черного галстука на коричневой рубашке.

   Тот непонимающе заморгал ресницами своих зеленоватых, хитреньких глаз. Они сделались виновато-улыбчивыми, как у хорошего актера. Синеватые губы дрогнули в усмешке.

   - Я не понимаю вас… Простите, не знаю вашего звания, господин офицер… - его руки дернулись у плеч, большие пальцы шевельнулись. – Если я в чем-то провинился…

   - Когда вы провинитесь, будет поздно, - нахмурился Эзерлинг. – Тогда мы будем говорить с вами иначе. Как разговариваем с предателями. Как разговаривают с предателями ваши хозяева. Они ведь не церемонятся с ними? Ведь так, герр Корзухин?

   Вильнер обошел стол. Пройдясь по комнате, он занял позицию у спины Корзухина.

   - Вам лучше знать, - вымолвил Корзухин довольно дерзко.

   Вильнер сделал многозначительную мину на круглом лице. Теперь оно казалось узким, как у Гейдриха.

   - Корзухин, вы неделю работали «на подсадке» в камерах. С вашей помощью удалось получить ценную информацию о местном подполье, - Эзерлинг опустил подбородок. Складки шеи обрушились на серебряное шитье отложенного воротника, с изображением кленовых листочков и кубиков. – Я имел беседу о вас с шефом из Берлина, - тут он слегка приврал, чтобы предать этому олуху дополнительный вес. -  Он в чине генерала SD. Так вот, мой друг… - Эзерлинг выдержал паузу и продолжил. – Мой шеф, выслушав мое мнение о вашей работе, похвалил вас. Он потребовал ваше личное дело в Берлин, - у Корзухина вот-вот должны были появиться слюни от умиления. – Он решил познакомить с итогами вашей работы самого рейхсфюрера SS. Возможно, что ваша анкета попадет на доклад к фюреру. Вы понимаете меня, милостивый государь?

-   Пусть он не стоит за спиной, - Корзухин нелепо улыбнулся.

  Эзерлинг кивнул. Вильнер, презрительно щурясь, прошелся в дальний угол. Демонстративно улегся на диван красного дерева, с черными кожаными подушками. Они издали впечатляющий звук, наподобие  того, что издают выходящие из кишечника газы. Эзерлинг незаметно для Корзухина улыбнулся. По словам Вильнера диван как и прочую мебель реквизировали наступающие германские войска на запасных путях, в опломбированном вагоне спецсостава от горкома, что не успели эвакуировать. Полиции безопасности (Зипо) досталась также ценнейшая картотека с личными делами всех активных членов ВКП (б). Многие из них впоследствии были задержаны и арестованы за антигерманскую деятельность.

   - Это все ваши требования? – Эзерлинг вытянул по столу, застланному розовой папиросной бумагой, большие белые руки. – Мы можем продолжать, Николай Дмитриевич? Или вам принести через дежурного чай? Кофе не желаете?

   Корзухин, чувствуя, что им играют, некоторое время изучал портрет рейхсфюрера SS. В улыбке его, этого человека в пенсне, проскользнуло недоверие. «…Хоть он и генерал, начальник твоего начальника, но нехорошо это, нехорошо. В такие язвы души, мой милый, пальцем тыкать… Право дело, нехорошо,» - говорили глаза этого близорукого человека в петлицах которого были тоже какие-то листья.

-  Мы ушли от темы разговора, - Эзерлинг коснулся пальцем кончика носа. – Вы заставляете меня долго ждать ответа на мой вопрос. Вы слышите меня, господин Корзухин? Вы знали этих людей в камерах?

-   Мне приходилось общаться с некоторыми из них до войны,  - уклончиво ответил Корзухин.

               
*   *   *

   Дитер понял, что перелет в Африку прошел успешно, когда понял, что их не сбили. Шасси транспортного «Ю-52» легко коснулись песчаной взлётно-посадочной полосы аэродрома под Тобруком.   Металлический трап со скрежетом выдвинулся из грузового отсека.

   - Выметайся, друг, - жестом  указал ему помощник пилота. Облачен был, скотина, в форму светло-серого тика. -  Благодари Всевышнего Бога, что он так милостив к нам.

   - Как-нибудь отблагодарю, - усмехнулся Дитер. – Если останусь жив на этом проклятом свете.

   В руках он нес два чемодана в плоских кожаных чехлах с противомоскитными сетками. Под мышкой -походная кровать в сложенном виде. Поверх пилотки у него были громадные очки-консервы от пыли и солнечных лучей. В прозрачном, раскаленном до голубизны воздухе вилась мельчайшим крошевом золотистая пыль. В небесной выси кружила двойка остроносых итальянских истребителей «Маки». Они составляли воздушный конвой транспортным самолетам люфтваффе. Невдалеке виднелся четырехмоторный «Кондор» на каучуковых шасси. Из его распахнутого чрева солдаты некогда Аравийского, теперь Африканского корпуса выносили оцинкованные и деревянные ящики, брезентовые тюки с сухарями (галеты исключительно быстро портились на здешней жаре). Поклажа спешно грузилась в четыре большегрузных автомобиля.  Два из них были «Хеншель»(33 G 1), два других трофейными британскими «Матадорами». По сторонам взлетно-посадочного поля высились толстые стволы 88-мм «Бофорсов», затянутых желто-коричневым маскировочным тентом. Солдаты и офицеры, в парусиновых, раскрытых на груди рубашках с противомоскитными нательными сетками, в кепи-каскетках с длинными пластиковыми козырьками выглядели под изнуряющими лучами тропического солнца заправскими туристами.

   Теперь главной задачей было отметиться в канцелярии у коменданта аэропорта. Поставить отметку о прибытии в командировочном предписании (фиолетовый штамп с сегодняшним числом). И отвязаться наконец от бестолкового итальянца-лейтенанта в шляпе с петушиными перьями, что прилетел командовать своими берсальерами из Эфиопии. Он до смерти надоел Дитеру за время полета. Без устали подчеркивая благодарность дуче и всего итальянского народа за спасение армии Гарибольди от «коварных англичашек», Чиано Дольци жрал свои макароны-спагетти, обильно политые томатным соусом с чесночными приправами. Салон «Ю-52» не был оборудован вентиляцией. То ли фильтры забились, то ли её отродясь не было. Запах в нём установился катастрофический. А тут ещё рассказы итальянца о смуглых красотках в Адисабебе.

   Отметившись у коменданта, сухого старика оберста, с красным кантом на петлицах и погонах, а также ленточкой Железного креста 2-го класса, Дитер поспешил в слоноподобный автобус «Опель». В него, по складным ступенькам, уже «грузилась» группа германских и итальянских офицеров. К его неудовольствию Дольци спешил за ним.

   - Как я рад, сеньоре, - обратился он к Дитеру, подмигнув. – Мы опять вместе. Хотите, я одолжу вам непочатую пачку спагетти? О, не пожалеете! Отлично пойдёт под томатный соус! Хотите я вам его одолжу?

- Благодарю, не стоит, - учтиво, но весьма сухо ответил герр гауптман. Он едва не растянулся на обшитых ребристой резиной ступеньках.
   
  Складная железная койка в чехле никак не хотела проходить в раскрытые дверцы. Дитер с ожесточением рвал её на себя. Руки были заняты чемоданами. Их следовало поставить, но Дитер почувствовал прилив злого упрямства. Сидящие в салоне и стоявшие на лётном поле с интересом наблюдали за происходящим. Кто-то отпускал свои замечания:

   - Не иначе как герр гауптман перестарался накануне. Хлебнул с избытком пивка!

   - Это бывает! Зато для нас устроил неплохой спектакль. А то бомбы и снаряды этих ублюдков-Томмии нас совсем доконают. Скука, этот аравийский фронт.

   - Вы правы, лейтенант цур зее! Сплошная скука. Это приятель повеселит нас на славу.

-    Тише, ребята! У него медаль «Мороженное мясо». Видать, из московских ветеранов.

   Из салона вышел водитель. Критически осмотрев Дитера, этот увалень помог ему с вещами. Через минуту автобус тронулся с места. Выехав за полосатый шлагбаум, объехав две свежие воронки от «соток», они выехали на песчаную автостраду. Возле обочины, задрав ободья с обгоревшими камерами, лежало, по всей видимости, то, что было когда-то штабной машиной «Хорьх». Смотреть хотелось только на дорогу. По ней, обгоняя друг-друга, катила разномастная колонна грузовиков, состоящая  из двух «Опель-Блитц»,  трёх «Фордов», производимого несмотря на войну представительством Генри Форда в Берлине; десяти трофейных британских «Доджей», трофейного же американского «Студебеккера» и русских полугусеничных тягачей «ЗИС-42». Они волокли за собой на прицепах русские же 76,2-мм полевые пушки, которые, по запросу командующего Аравийским корпусом Эрвина Роммеля, прислали в качестве противотанковых. За ними, поднимая желтые вихри, полз на предельной скорости (30 км в час) гробообразный бронетранспортёр «Ганомаг» с пехотой в котлообразных шлемах. Навстречу шла колонна Pz-III с выдающимися с плоских башен тонкостволыми «тридцатимиллиметровками» и двумя курсовыми пулемётами. В DVA, как и на востоке, эти боевые машины принялись переоснащать 50-мм пушками. До этих  «роликов», по всей видимости, очередь ещё не дошла.

-      Сеньоре! Как я рад, что мы благополучно долетели. Слава Мадонне! – не унимался итальянец. Его оливковые, необычайно подвижные глаза были такими, что не уследишь.
   
-      Уж как я рад, - процедил сквозь зубы Дитер. – Предпочитаю, правда, молчать о своей радости.

   Во время поездки «население» автобуса предпочитало отнюдь не молчать, но разговаривать. Опытным нутром (после России и московской компании) Дитер почуял, что объектом столь оживлённого разговора является его скромная персона. Да, его бронзовая медаль «За зимний поход на Восток 1941-1942 гг.» внушала скрытой уважение. Даже трепет. Правда, «пустынные войны» и тут не преминули похвастаться. Как говорится, решили не падать мордами в песок. Офицеры с розово-серыми петлицами панцерных (коллеги Дитера) войск нарочито громко принялись обсуждать достоинства британских 2-х фунтовок пред германскими 75-мм орудиями. Первыми были вооружены крейсерские «Крусайдеры», что противостояли наряду с пехотными «Матильдами» и  «Валлентайнами» германским панцерам. «…Эта британская сволочь имеет большую начальную скорость при выстреле за счет длины ствола, - обер-лейтенант цур зее, высокий блондин с гофрированными волосами водил пальцем с обручальным кольцом. Выписывал этим «отростком»  концентрические круги. У него был бронзовый знак за выдающиеся достижения в конном спорте от 9 апреля 1930 года.– К тому же, нам приходится маневрировать. Бить им в хвост, в топливные баки, или в борт, ниже вентилятора и по гусеницам. Только скорость нас и выручает, друзья. Как сейчас помню этот бой. В моём панцере было три пробоины. Убит башенный стелок. Ранены водитель-механик и я. Как мы остались в живых, ума не преложу. Господа! Офицеры вермахта! Если б вы видели этот бой за оазис…» «…Что такое наша противотанковая оборона? – оборвал его капитан с коричневым обводом на серебристых погонах. Это угадывало в нём зенитчика. – Это пшик! Штатные Pak. не берут броню Томми. Только зенитки Flak. расстреливают этих мерзавцев с безопасного расстояния. А их всего…»