Тревожный ветер

  В довольно поздний час Митя, Леша и Карина рассказывали страшные истории, сидя в уютном интерьере Митиной спальни. Из гостиной доносились взрослые голоса: родители всех трех были дружны между собой много лет, потому встречи их неизбежно являлись следствием какого-нибудь крупного праздника. Так и было в этот вечер. Семья Мити совместно с семьями друзей-одноклассников отмечали  Митиного папы повышение. Событие незаурядное: из простого бухгалтера неожиданно превратиться в зам. начальника банка. Отчасти такому профессиональному взлету поспособствовал тот желанный перелом,  которого с замиранием сердца ждал отец, Митрий Митрич, в конце восьмидесятых, и который, свершившись, его не разочаровал.
  Триумф испытывали все или почти все: друзья Митрия Митрича трудились на интеллигентско-бюджетной ниве, потому разделяли общий восторг как-то двусмысленно. Не ощущая вкуса чужого торжества и испытывая в некоторой степени неловкость, они искренне радовались за товарища. Митя, видя безмятежность отца, гордость матери, и сам себя чувствовал маленьким царевичем, владетелем прекрасной комнаты, которая ; он это знал ; скоро будет оснащена по его велению и хотению. Разгоряченные голоса родителей приглушались в зигзагах коридоров, и чем веселее был взрослый тон, тем таинственнее становился голос Мити. Маленький хозяин задавал тему всем разговорам сегодня:
- Про черную руку рассказывал, про пиковую даму знаете. Про проклятие белой мыши слышали? - Нет, - сказали в унисон Алеша и Карина.
- Слушайте. Учился в нашей школе один шестиклассник. Принес  однажды он  в школу мышь в банке – учительницу географии попугать. А в конце дня эту банку выложил из портфеля, да так в классе ее и забыл. Подходит на следующее утро к школе – дверь на замке. Учителя забастовку объявили из-за невыплаты зарплаты. И на другой день пришел, и на третий – закрыто. Через неделю школа заработала только. Тогда он банку-то свою отыскал, глядит – нет ничего в ней.
- Сбежала? -спросила Карина весело.
- Хорошо, коли сбежала. А то после этого сниться стал мальчишке сон раз в неделю: подползает мышка эта к нему, смотрит на него своими бусинами жалобно. Сама - огромная, а шейка - тоненькая, висит на шее веревочка. Крутит мышь веревочки концы лапами и попискивает: «Иванов, к доске! К доске!» Голосом Митя играл хорошо, судя по тому, как внимательно слушали окончание истории собеседники, хотя всем было понятно, что это детские выдумки.
- А у нашего соседа хомяк позавчера разбился, - начал Алеша. - Из клетки выбежал на балкон, взобрался на край лоджии и сорвался. Лапки только распростер - так и шмякнулся.

 В гостиной в этот момент жарко о чем-то заспорили: «Свободы воздух почуяли - вот и опьянели. Ведь что, собственно, у нас всех раньше было…», - донеслось оттуда. Карина улыбнулась сама себе, и, встретив вопросительные взгляды товарищей, произнесла: «Может и он свободы воздуха почуял, потому и выпрыгнул». Мальчики прыснули от смеха негромко. Шутку оценили, хотя всем было жаль бедное животное.
- В нашем дворе месяц назад убийство произошло! Прямо напротив нашего дома, - выпалил Алеша. - Человека убили. 
-Кошмар! Лицо Карины приняло испуганно-удивленное выражение.
- Бизнесом занимался. Днем это случилось, часа в два. Выстрела никто не слышал. Людей  собралось - тьма. Лежал он ничком, в крови, пока из органов не приехали. Жена его прибежала,  в чем была, на колени опустилась перед ним, - так и стояла до последнего. Мы из окна видели: и как лежал, и как увезли его.   Карина болезненно поморщилась, передернув плечами незаметно. Ей такие истории не нравились. Зато слушал очень внимательно.
- Обожаю рассказы про криминал,- сказал он с оживлением. Ему, действительно, как и большинству мальчишек, такие сюжеты будоражили сознание и наполняли душу каким-то липким, исцеляющим от скуки ужасом. Алексей разделял интерес друга частично. Любимые передачи их были те, где в обязательном порядке давались сводки грабежей и перестрелок, покушений и облав, и все это сдабривалось захватывающими дух сценами погони за нарушителями. Такие  пристрастия  отнюдь не были признаком испорченности. В силу неотъемлемого для каждого ребенка свойства верить всему и все принимать, они радостно, с безрассудством шли в объятия той эпохи, которая  выпала на начальный период их жизни. Но то, что упоительно действовало на лиц мужского пола, совсем по-другому воспринималось Кариной и большинством ей подобных. Она не все дары времени принимала с энтузиазмом.

  Потом еще  поговорили про угон «девятки» у Колькиного отца из сорок второй квартиры; про кражи в соседней десятиэтажке, случающиеся с той же закономерностью, что и отключение электричества, - в шахматном порядке; обсудили то, как первоклашки, живущие в новостройках, в весеннюю распутицу теряют сапоги в болоте из глины и песка. Наконец, когда заикнулись про человечье мясо, которое якобы продают на рынке и выдают за говядину, Карина не выдержала:
- Хватит! Давайте сменим тему.
- Что страшно стало? Сама бы что-нибудь рассказала тогда.
- А ну-ка поведай нам, как вы там маньяка караулите? - отозвался Митя.
- Давай-давай! Не отвяжемся, пока не расскажешь, - подхватил его друг.
 Девочка сконфуженно замялась. По лицу было видно, что ей досадно и не очень приятно. Но, заметив в товарищах решительный настрой слушать, она все-таки приняла намерение рассказать, чтобы покончить с этим раз и навсегда.
- Да не караулим мы никого. Просто у нас договоренность с подругами: когда возвращаемся из школы вечером домой и заходим в подъезд, одна из нас первой заглядывает за дверь - там тамбурок глухой есть - и проверяет, не спрятался ли кто. Потом заходят остальные. Так мы делаем по очереди.
 Лешу прорвало смехом. От неожиданно нахлынувших в сознание комичных образов, его, буквально, раскачивало от хохота. Митя, знакомый с ритуалом одноклассниц, смешинку в себе задавил, только зубами сверкнул в
улыбке.

 В это время в зале происходило какое-то движение. Взрослые, похоже,  двигали стулья. Кто-то захлопал  в ладоши. По оживленности голосов было ясно, что им вздумалось слегка размяться. «Уот из лов?», - горланил из магнитофона красивым баритоном негр. Имени исполнителя  никто не мог запомнить, но хит его мусолили повсюду. Перезаписываемый с кассеты на кассету, он поселился на отечественных радиоволнах и в памяти. Одна беда: от незнания языка народ коверкал песню так, что вскоре она повторила судьбу «Ё ма хо, ё ма со» («You’re my heart, you’re my soul» в оригинале) - заезженного хита восьмидесятых, любимой песни Мити в четыре года.
- А какая у вас любимая песня? - спросил он, сообразив, что это неплохая тема для разговора.
- Лучше послушай про нелюбимую нашу песню, - ответил Алексей, - в первом классе нас ею мучали на уроках музыки. Дети навострили уши, а их друг пустился в описание. Настоящим испытанием для первоклассников стали уроки музыки. Учительница была молода и симпатична, потому к ней у малышей-новобранцев претензий быть не могло. Скука и тревога развились во второй четверти, когда ребята неожиданно перестали исполнять песни про дружбу, солнце и жирафа, а были вынуждены заучивать и петь про корочку хлеба. Песня была идейно-нравственная, но жутковатая: о голоде, о тяготах войны. Сначала пели покорно, напрягая в меру сил голоса; на втором куплете- до боли жалобном и скорбном - психика детская не выдерживала, и малышня начинала елозить на стульях, мальчишки кривлялись, раскрывая рты под музыку, и друг другу подмигивали. Учительница  сердилась и с высоты своих двадцати лет обвиняла школяров (по нашему мнению,  напрасно) в черствости и эгоизме. Произведение было унылое, так что наиболее впечатлительным натурам казалось заупокойным. Особенно зловещим был припев - вокализ из гласных звуков, который не все доводили до конца, чаще  разбавляя его ужимками и смешками - чтобы не очуметь и иметь возможность спать ночью беззаботным, радужным сном.
 
 Упоминание о сне было весьма актуально. За окном стояла ночь, и все трое хотели спать. Родители, наконец-то, засобирались; их голоса вышли из гостиной и очутились в прихожей.
 Через несколько минут Алеша и Карина сидели с родителями в такси, а через час уже пребывали в приятных грезах сна.

 Следующее утро было воскресным. Карина проснулась в хорошем настроении. Со дня на день ей должно было исполниться десять лет, и этого события она ждала с нетерпением. Она мечтала о подарке в красивой обертке. Однако сильнее всего девочка желала, чтобы родители больше не ссорились, чтобы  папа не засиживался на работе, а мама не грустила. Во многих семьях дела складывались подобным образом, а то и хуже – ей это было известно. К примеру, у Оли Светлоокой из параллельного класса папа в командировках пропадает, у Петьки «Коммерсанта» папа сидит вечерами в казино, а Мишкин отец просто сидит - за драку.
    По телевизору утром показывали мультфильмы, и Карина устроилась в кресле с пультом в руках. Родители досыпали часы, проведенные за праздничным застольем. На экране вместо мультика зависла реклама: протрезвевший Леня Голубков промаячил в сто пятнадцатый раз, за ним - счастливые младенцы в «памперсах». Наконец, появились титры, и мультяшный герой запел веселую песенку.
 День проходил увлекательно, но самым главным и приятным для Карины было родительское единодушие во всем.

  Алеша был менее всех везучим. Рост подводил, уши торчали. Ученик из него – ни плохой, ни хороший. Нрав имел резвый. В классе сидел за последней партой, на занятиях скучал. Мечтал оставить след в истории  и уже с восьми лет планомерно двигался к этой цели. Например, исписывал парты, двери учительской слоганом «Мы ждем перемен», очевидно, вкладывая в цитату из Цоя свой смысл: он  втайне хотел, чтобы отменили уроки, а оставили перемены.
 Спустя неделю, придя домой из школы, мальчик обнаружил маму в слезах, сидящую с какой-то запиской в руках. Чуть позже она пришла к нему в комнату и сказала, что жить им теперь придется вдвоем, а не втроем, как раньше. Алеша понял, что случилось.  О себе он не думал, ему было жаль мать.
 Почему-то самым ярким его воспоминанием об отце оказался их совместный поход за акварельными красками. Сам Леша ходил тогда в детский садик, а  взрослые в ту пору переживали перестройку. Обойдя все доступные магазины, отец и сын под светом фонарей вернулись домой с нулевым результатом. Пришлось идти в садик без красок.
 Мальчик пытался припомнить что-нибудь еще, но ему мешали звуки с улицы. То были звуки треска и шипения: соседи снизу, похоже,  настраивали радиоволну. Наконец, шипение перестало. Запели «Scorpions» про ветер перемен: Take me to the magic of the moment on a glory night, Where the children of tomorrow dream away               
  In the wind of change.                Внезапно раздался телефонный звонок и вырвал Алешу из цепких лап воспоминаний. Мальчик на звон выбежал из комнаты. В две секунды в голове его созрело решение: он больше не будет портить парты и списывать у соседки.