Путь отверженного. Часть 8

*****
     Кесса яростно швыряла платья и юбки на пол. Черноглазая воровка была вне себя: он ушел! Скрылся, не сказав ей ни слова! Неужели же он не понял?! Вампир, оборотень, "безликий" – кто бы он ни был! – он не мог не понять ее! Это просто невозможно!
     Она решительно сгребла все вещи в один огромный узел, потом подумала, выдернула из кучи широкую юбку, белую кофточку с пышными короткими рукавами, добавила кофту с длинными рукавами и завернула все это в теплый плащ.
     Кесса не заблуждалась относительно Неуловимого: учитель ушел не от нее – от ее любви. От ее жарких слов. От неосторожно вырвавшейся мечты стать такой же, как и он сам, от… от того, какими горячими были ее руки, прикоснувшиеся к его плечам. Она поняла его слишком хорошо: для "безликого" любовь – это смерть. Страшная, невозможно быстрая и мучительная, и этого не избежать, не уклониться никакими усилиями. Учитель прав, этот Дар – билет только в один конец и только однажды. Но разве то, что она придумала – не выход? Стать такой же, стать "безликой", пусть даже и погасив слишком горячую живую кровь – разве это не выход? Кесса не верила, что безликие ничего не могут чувствовать, для нее самой любовь и симпатия стояли на совершенно разной высоте, и она была уверена, что, забыв любовь и ненависть, невозможно потерять и симпатию и неприязнь. Но этот уход, почти бегство!..
     Девушка тенью выскользнула из комнаты.
     -Что, Бесовка, опять на промысел? – нагловато-насмешливый молодой голос заставил ее невольно вздрогнуть от тщательно скрываемой ненависти. Занявший место Неуловимого Стефан Ольтдерн, прозванный Бесстыжим, был первоклассным вором. И не имел ни малейшего представления о том, что такое совесть. Вероятно, ее не было у Стефана никогда. Правда, убийства по-прежнему находились в Гильдии под строжайшим запретом, но не потому, что Бесстыжий чтил заветы Неуловимого, нет! Просто, не убивая, они оставляли куда меньше поводов для бессмертной ненависти, а если  Полуденная стража и продолжала гоняться за ними, то скорее по многовековой привычке, укоренившейся в каждом из них: вор должен быть наказан. Когда-то за воровство отрубали руки, обе сразу, теперь законы стали гуманнее: в зависимости от ценности украденного в качестве наказания могли присудить от десятка до полусотни плетей, позорный столб, клеймо или, если ценность украденного превышала собственную стоимость человека на рабских торгах – лишение пальцев. На первый раз – одного и только на одной руке. Вора, имевшего неосторожность попасться более трех раз, топили в море. Убийцу – забивали камнями. Но именно из-за того, что в Гильдии не убивали никогда и ни один их них ни разу не попадался, Полуденная Стража гонялась за ними не так рьяно. Убийств нет – и замечательно. А воров во все времена хватало, люди могли бы и научиться осторожности.

     -…Что, Бесовка, на промысел?
     Она не ответила, даже не обернулась, только спина ее ощутимо напряглась. Стефан Ольтдерн бесшумной кошачьей поступью приблизился к девушке и крепко обнял за плечи.
     -Ну, куда же ты? Не убегай, постой…
     -Я спешу, - ледяным тоном отозвалась она и неожиданным рывком высвободилась. – Я ОЧЕНЬ спешу, Стефан.
     -Кесса, подожди! – его голос вдруг стал умоляющим и она удивленно оглянулась. И отшатнулась, когда Бесстыжий стремительно упал перед ней на колени.
     -Ну, что тебе не так? – почти простонал он. – Что тебе надо? Какого парня тебе надо?
     -Ты… ты здоров? – Кесса отступила, но он быстро передвинулся следом, не вставая с колен.
     -Ты знаешь… не можешь не знать! Говорят, Неуловимый был ледышкой… он и был ею, но ты!! Ты… живая… горячая… и я не могу жить без тебя! Я же люблю тебя, неужели же ты этого не понимаешь?!

     Вот так так! А ты-то! Тоже хороша, на Учителя сердилась, искрами сыпала, а что под носом у тебя делается… Тоже мне, «чувствительная»! Ничего-то ты не понимаешь, но это уже не важно, а важно одно: как теперь выпутываться-то? Он, конечно, негодяй, каких мало, но ты тоже хороша. А что хуже всего – он не даст тебе спокойно уйти. Несмотря ни на что, он пользуется некоторым уважением, его боятся и слушаются, он вполне способен поднять следом за тобой всю Гильдию. Но что, если он…

     Черные глаза девушки полыхнули  - и погасли.
     -Не унижайся, Стефан, встань, - тихо проговорила она, наклоняясь и поднимая его под локти. – Любовь не вымаливают – ее завоевывают!
     Не веря своим ушам, Бесстыжий несмело обнял ее за гибкую талию, притянул к себе – и Кесса первой впилась ему в губы жарким поцелуем. Тонкие руки воровки обвились вокруг его шеи, глава Гильдии задушенно всхлипнул, делая слабую попытку вывернуться из цепких и – он это уже понял – гибельных объятий. И обмяк, безжизненно выскальзывая из кольца девичьих рук наземь.
     Кесса присела возле упавшего на корточки, заглянула в полуоткрытые глаза.
     -Я не отняла твой разум, Стефан, - тихо сказала она, – но я отняла твою память. Очнувшись, ты забудешь, кто ты. Пальцы твои забудут ловкость, без которой вор – не вор, руки забудут силу, ноги – уверенность, а душа -  отчаянную смелость. Ты начнешь всё с начала, Стефан, и, думаю, получив плетей и постояв возле позорного столба, ты бросишь это занятие, чтобы сохранить жизнь. Человек не умеет дышать под водой…
     Откуда-то с силой дунул ветер. Черноглазая воровка наклонилась, коснувшись влажного лба лежавшего у ее ног человека, и ее саму передернуло от непонятного страха. Не слишком ли она увлеклась ролью Карающей Девы? И нравоучения эти… Ей вдруг стало жаль этого парня. Негодяй? Да. Подлец? Да! Но много ли в Гильдии хороших, честных, благородных… правильных? А Учитель? Он ведь стократ хуже, он не только вампир, но и лжец, каких больше нет! А она сама…
     Кесса снова посмотрела на Стефана. Я же перешла черту, вдруг с ужасающей ясностью поняла она. Я переступила ее, когда присвоила себе право карать такого же как и я сама! Не только человека – вора!
 
     "А дорогу-то ты усвоила только туда, девочка. А обратно? Брать ты научилась. А отдавать?"

     Воровка отскочила, прижимая ладони к пылающим щекам.
     -Мамочка моя, что я наделала?! – чуть не плача, пролепетала она. -  Неуловимый, отец мой, друг и учитель, что мне делать?..
     Ответа не было. Кесса схватила свой узелок, с сильно бьющимся сердцем, выскользнула из Убежища и бегом бросилась вдоль по побережью, прочь от города, от Гильдии, от бесчувственного Стефана, от себя самой…

*****
     Дейтон неторопливо шествовал по длинному коридору. Школа стала привычной и… своей, как дом, как Гильдия, как много-много мест в бесконечной череде его жизней. Он привык, как привыкал ко всему, он приносил жертвы, не мучаясь бессонницей, и глаза, испуганные умоляющие глаза больше не тревожили. Он и вправду был "безликим", прибавив к потрясающей способности к адаптации физической адаптацию душевную. Он не только перенял облик Дейтона – он стал им. И только изредка, когда ночи были черней подземных глубин, черней подвалов Школы, когда ветер приносил слабое эхо знакомого голоса – только в такие ночи Неуловимый снова очень ненадолго становился собой. И жертвы обступали его со всех сторон, и с тихим ужасом и странной печалью смотрел на него Лэриан.

     Ночь. Слишком темная, беззвездная и безлунная, тихая и… настороженная. Неуловимый взобрался на подоконник, уселся, прислонившись спиной к раме распахнутого настежь окна. На опушке блеснул огонек далекого костра. Лэриан снова там. Он не ушел, он все еще ждет…
А ведь я прав! Ну почему он не хочет поверить мне? Тритирония здесь нет! Нет и не может быть! Бедный упрямец, он уверен, что Он придет… Откуда? Плохо всегда быть уверенным! Нельзя, себя потеряешь… Ты же человек, а он по природе своей обязан сомневаться. Хотя бы иногда…
     Ветер с силой бросил ему в лицо горсть песка и страха, взвились пепельные волосы, и Неуловимый встал.
     Страх за друга не прибавляет силы и решимости. Достаточно. Лэриан должен уйти. 

     …- А я уже решил, что ты опять не придешь. – Лэриан стоял за костром, не делая попытки приблизиться. – Дейтон бы не пришел – значит, еще не все потеряно для тебя, хотя ты и очень изменился. Слишком…
     -Я – "безликий", - перебил его Неуловимый. – И ты знал это. И знал, что я перейму многое из того, что ТЫ заставил меня принять. Пусть даже и по необходимости – я не умею иначе! Из меня никудышный менестрель, никудышный актер. Я не умею играть, потому что любая игра очень скоро становится моей жизнью.
     -И она нравится тебе?
     -Какое это имеет значение?! – Неуловимый до скрипа сжал кулаки. - Нравится мне это или не нравится – я УЖЕ живу этой жизнью. Я провожу ритуалы, я приношу жертвы, я даже учу молодых, КАК надо изогнуть кисть, чтобы сердце еще билось, когда его вынут из груди жертвы! Я! Я, а не Дейтон! Это уже Я САМ, а не его память!
     -А ты стал нервным, - тихо заметил Лэриан. – Раньше ты не был таким. А ведь прошло всего полтора месяца!
     -Для тебя – всего, - Неуловимый опустился на поваленное дерево. – Для тебя, друг мой. Для меня прошло ЦЕЛЫХ полтора месяца. И это… не объяснить. Этим надо жить. Хотя бы день или два.
     -А надо ли этим жить, учитель?
     Тихий вопрос заставил Неуловимого вскочить. Из-за костра выступила тонкая девичья фигурка. Разметались по плечам смоляные волосы с неровными концами, видно, были обрезаны на скорую руку, но уже отросли. Черные глаза смотрят со страхом и…
     -Надо ли этим жить, учитель? Надо ли безликому становиться еще и Темным?
     -Кесса! – потрясенно выговорил Неуловимый. – Ты… как?!
     -Я искала тебя, - девушка потупилась, потом вскинула полные слез глаза. – И нашла… чтобы сразу потерять снова.
     Неуловимый промолчал. Она обошла костер, несмело коснулась его плеча. И отдернула руку.
     -Ты все так же холоден, учитель, - Кесса подняла на него свои чертенячьи глаза, в которых уже не было слез и только огонь горел в них ясно и смело. – Но ты – горишь. Всегда. Постоянно. Горишь глубоко внутри себя, и только ты видишь этот огонь. И только ты один знаешь, что погасить его невозможно, можно только сковать холодом. 
     -Это… не твои слова, - тихо произнес Лэриан и они оба повернулись к нему. В непроницаемых глазах кельнеторинианина билось стоячее пламя. – Ты не можешь думать как… как…
     -Не смей! – резко проговорил Неуловимый. – Не смей произносить этого имени! Я знаю, о чем ты подумал, но это не так!
     -Я не понимаю, о чем вы оба говорите, - звенящий металлический голос совершенно не был похож на нежный голос черноглазой воровки, но именно ее рука властно развернула Неуловимого, заставив смотреть прямо в эти глаза. – Я не понимаю вас, но это не имеет значения. Ты принял Тьму, учитель? Что ж, значит, так было надо. Я иду с тобой. Я встану рядом с тобой, потому что… ты и сам теперь знаешь, я вижу, ты все понял.   
     -Кесса…
     -Не перебивай меня. Да, я встану рядом с тобой. Потому что знаю, как нелегко дается обман кому бы то ни было, потому что очень скоро наступит момент, когда рядом с тобой окажутся только обожатели и последователи, но не будет друзей.
     -Кесса…
     -Я все сказала, - отрезала она. – Если этого не сделаешь ты, это сделает другой.
     -Ты не представляешь, что это такое, - вздохнул он. – Ты не знаешь, на что идешь. Там убивают, девочка. И не просто убивают, как может убить любой вор, защищаясь или случайно, нет! Там приносят жертвы. Я сам приношу жертвы и учу этому других. Там… Ты знаешь, что такое – держать в руках человеческое сердце, которое еще бьется, которое ты сам только что вырезал из груди живого человека, который даже не был без сознания?!.. Ты вздрогнула? Наверное, ветер холодный… Ты не знаешь, каково это? Ты узнаешь, если пойдешь за мной. Тебе придется узнать. Или – умереть. В Школе не любят слабых. Так ты все еще хочешь встать рядом со мной?
     -Да, - тихо выговорила она и, справившись с собой, твердо повторила: - Да! Я пойду с тобой в Школу. Я встану рядом с тобой… Я приму Тьму.
     -Кесса!
     -Я повторяю: да!

                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ