Хроника одной семьи

                ОТ АВТОРА

 Безмятежнее и счастливее детства может быть только благополучная старость, примирившаяся с неизбежным. В детстве мы живем в замкнутом пространстве — семья, двор, улица, город, — не подозревая о бесконечности времени, — верим, что так будет всегда, и, став взрослыми, мы лишь получим больше прав и свобод, и сможем наконец-то килограммами покупать шоколад и мороженное. Детство всегда обещает: отталкиваясь от детства, как от берега, мы живем, постоянно оглядываясь назад, измеряя достигнутые результаты шкалой детских надежд и иллюзий.
Детство никогда не исчезает: покрытое слоями текущих годов, оно продолжает дремать в нашей душе, просыпаясь в самые неожиданные минуты, которые позже мы сами назовем прекрасными. И взрослая мечта о несбывшемся — это подспудное желание повториться, снова стать маленьким, когда судьба других так же близка и бесценна, как собственная.
"Хроника одной семьи" — это попытка вернуть Вас, читатель, в дни, о которых у всех, даже шестнадцатилетних, сохранилась смутная память, словно о разноцветном сне, который забываешь, проснувшись. Это те дни, которые мама и папа сопереживают вместе со своими детьми — и данный процесс гораздо привлекательнее и важнее тех суровых  забав, которыми нагружают нас государство и общество. Так в путь, читатель, смелее открывай книгу, и пусть позавидуют Вам те, кто никогда ее не прочтет.

                НОВОГОДНЯЯ ЕЛКА

— Дети, — зайдя в комнату, где трехлетний Родион и пя¬тилетняя Полина строили из кубиков домик, сказала мама. — На завтра нас пригласили в Дом пионеров на новогодний ут¬ренник. Если будете себя хорошо вести, дед Мороз и Снегу¬рочка дадут вам подарки.
— И мне? — обрадовался Родя.
— Тебе нет, — заявила Полина. — Ты моего медвежонка по голове бил и балбесом обзывал.
— А он меня не слушался и в футбол играть не хотел! — закричал Родион.
— Тише, дети — строго сказала мама. — Подарки получат все. Подумайте лучше, какие стихи расскажете Деду Морозу.
— Мы стихи знаем! — закричали Поля и Родя. — Нас папа научил.
— Да?! — удивилась мама.—Когда он успел? Он ведь вчера в командировку уехал.
— Давно учил: три дня назад, — пояснила Полина.
— Ну и ладно, — резюмировала мама. — Сейчас по теле¬визору мультики покажут: смотреть будем?
— Да-а-а! — закричали дети и, отталкивая друг друга, по¬бежали занимать места перед телевизором.
На следующий день мама долго примеряла детям маска¬радные костюмы. Родиона замаскировали под лисенка; Поли¬на, надев белое, расшитое блестками платье, объявила себя принцессой.
На утренник опоздали, потому что Родя по дороге к Дому пионеров два раза поскользнулся и упал, а потом залез в та¬кой глубокий сугроб, что его пришлось вытаскивать объеди¬ненными усилиями мамы, Поли и прохожих. Задержались и в вестибюле, вытряхивая из Родиных ушей и карманов кусочки снега.
В зале стояла елка, украшенная разноцветными игрушка¬ми, серпантином и фонариками. Дед Мороз и Снегурочка, отогнав родителей в сторону, собрали детей в хоровод и кру¬жили вокруг елки, распевая: “Зимой и летом стройная, кра¬сивая была”.
Засуетившись, мама начала подталкивать своих чад к хо¬роводу. Дети упирались и цеплялись за мамино платье, грозя оборвать его с непредсказуемыми для мамы последствиями.
Заметив разгорающийся семейный скандал, подбежала Снегурочка, оттащившая с некоторыми затруднениями Полю к елке, но бессильно отступившая перед Родей, начинавшим при малейшем покушении на сто свободу верещать так, слов¬но его собирались бросить в прорубь.
— Внимание! — остановив хоровод, захлопала в ладоши Снегурочка. — Сейчас мы Дедушке Морозу стишки расска¬жем, а он нам за это подарки дарить будет. Правда, Дедушка Мороз?
— Конечно! — забасил Дед Мороз. — Особенно если стихи хорошие будут.
Первой Снегурочка уговорила выступить девочку с боль¬шим бантом. Прошепелявив стишок про бычка, который ша¬тается, но идет, девочка получила из огромного, стоящего возле елки мешка, красивую куколку. Увидев подарок, Поля оживилась и, когда подошла ее очередь, с готовностью про¬декламировала:
                Солнце вздумало резвиться,
                Когда мне так сладко спится.
                Как тебе не стыдно, солнце,
                К нам заглядывать в оконце?!
                Мы тебя накажем сходу:
                У нас блат в бюро погоды!

     — Молодец! — сказал Дед Мороз. — Получай награду.
    И он вручил Полине зеленую пластмассовую мартышку. Надеявшаяся на куклу Поля растерянно взяла подарок, от¬несла его устроившейся возле окна маме и, дождавшись, когда очередной счастливчик получит приз, закричала: “А я еще стих знаю, — меня папа научил. Можно, я прочитаю?”
— Ну, раз папа...—пробасил Дед Мороз, — тогда, конеч¬но, читай.
Поля набрала в грудь воздуха и выкрикнула:

                А у нашей мамы драма:
                Она съела два стакана.
                А запить чем — не нашла,
                Вот и плачет у окна.

Сидевшие и стоявшие вдоль стен родители захихикали и посмотрели на маму, сделавшую вид, что она ничего не видит и не слышит, и внимательно изучает потолок, вычисляя, не пора ли ему обвалиться на голову тем, кто над ней смеется.
— Что ж, — хмыкнув, сказал Дед Мороз. — Интересный стих и, главное, жизненный. Бери!
И он протянул Поле большую коробку с настольной игрой.
Родя уже давно отошел от мамы и теперь крутился возле елки, с завистью разглядывая получаемые детьми подарки. Заметив его пешеходные манипуляции, Снегурочка взяла Родю за руку и вывела на середину круга, сказав: “А вот этот мальчик тоже стихи знает. Правильно?”
Родя кивнул головой и, опасаясь, что Снегурочка переду¬мает и отправит его обратно к маме, торопливо проорал:

                То не чучело идет
                В свой любимый огород:
                Это свои кости
                Мама несет в гости.

Зал остолбенел, потом все начали смеяться. Родя расте¬рянно посмотрел вокруг, и сообразив, что прочитал что-то не то и как бы ему не остаться без подарков, громко объя¬вил: “Я еще знаю. Вот:

                Говорят, что наша мама
                На метле вчера летала,—
                И притом в тот самый дом,
                Где пропал бутыль с вином.

Смех в зале усилился. Смеялись все, за исключением си¬девшей у окна мамы, придумывавшей, что она скажет папе, когда он приедет из командировки, и недоуменно озиравше¬гося Роди, не могущего понять причину всеобщего веселья.
— Молодец, мальчик! — отсмеявшись, сказал Дед Мороз. — Я такие интересные стихи первый раз слышу. Это тебя в садике научили?         
— Нет, это папа, — посматривая на мешок с подарками, пробормотал Родя.
— Да! — оживился Дед Мороз. — А кто он у тебя?
— Соседка говорит, что “хулиган”, — он ее собаку ногой стукнул, — подумав, сообщил Родя. — А мама называет “жа¬диной”: он ей шубу покупать не хочет.
— Ясно! — понимающе вздохнул Дед Мороз и, вытащив из мешка плюшевого медвежонка, вручил Роде. Схватив по¬дарок, Родион оттащил его маме и, выслушав приказ стихов не читать, вернулся в круг и подошел к Деду Морозу.
— Будешь опять стихи рассказывать? — заметив Родю, засмеялся Дед Мороз.
— Мама запретила, — объяснил Родя. — Я еще подарок хочу.
— Да-а-а? — удивился Дед Мороз. — Ладно, заслужил.
И протянул Роде коробку с кубиками.
— Нет, — не принимая подарка, сказал Родя. — Я хочу ружье, как у Сережи.
И он показал пальцем на мальчика из соседнего дома, получившего в качестве приза красивое серебристое ружье. Дед Мороз порылся в наполовину опустевшем мешке и огорченно произнес: “Такого ружья больше нет. Не хочешь кубики — возьми самосвал”.
— Давайте! — уныло согласился Родя и взял самосвал; подумав, схватил также и кубики и побежал к маме. Прово¬див его растерянным взглядом, Дед Мороз захлопал в ла¬доши и предложил: “Ребята, будем вокруг елочки ходить и петь?”
— Будем, — обрадовались дети и вместе со Снегурочкой и некоторыми почувствовавшими себя малышами родителями зашагали вокруг елочки, выкрикивая: “Два словечка, три словечка — бу¬дет песенка”.
После хоровода начались игры. На елку пришли нахаль¬ные кот Базилио и лиса Алиса: они пытались украсть мешок с подарками и вообще вели себя безобразно, пока Дед Мороз, к восторгу детей, не вытолкал их палкой. Покушалась на мешок с подарками и баба Яга-Костяная нога, но дети по команде Снегурочки стали на нее дуть и махать руками, и выгнали бабу Ягу из зала.
Поля активно участвовала во всех мероприятиях, тогда как Родя, поглазев на Алису, Базилио и бабу Ягу, быстро утратил к ним интерес и направился туда, куда влекли его мысли: к не доставшемуся ему серебристому ружью. Не по¬дозревавший о грозящей опасности Сережа целился из ружья и щелкал курком, когда Родя, ухватившись за ствол, дернул ружье к себе и потребовал: “Дай!”. Сережа, вцепившись в приклад, начал тянуть ружье к себе, плаксиво повторяя: “Уй¬ди!”. Сопя и сверкая глазами, мальчики дергали приз, пока Родя, почувствовав, что старший возрастом Сережа начинает его одолевать, не ударил противника ногой в живот. Отпус¬тив приклад, Сережа согнулся пополам и завизжал, тогда как Родя, подхватив ружье, помчался к маме.
Музыка прекратилась; внимание всего зала — и в первую очередь Сережиных родителей — сосредоточилось на Сереже. Всхлипывая и тыча рукой в Родину сторону, Сережа поведал присутствующим жуткую историю совершенного на него на¬падения, требуя возвращения собственности и наказания виновного.
Разобравшись в ситуации, Родина мама начала отнимать у сына завоеванную добычу. Родион попробовал сопротив¬ляться, но силы оказались неравны и ружье у него отняли, после чего Родя горестно заревел. Не обращая внимания на его рев, мама с извинениями передала ружье Сережиным родителям, вытащила Родиона в вестибюль и предъявила ультиматум: прекратить плач и исправиться или одеваться и уходить.
— А Поля?—сквозь слезы спросил Родя.
— Полю оставлю с соседкой: утренник продолжается и конфеты еще не роздали.
Услышав про конфеты, Родя мгновенно перестал плакать и согласился исправляться. Держа сына за руку, мама вер¬нулась в зал.
Поиграв с детьми в различные игры. Снегурочка объявила, что желающие получить подарок  должны показать танце¬вальный номер. Желающих оказалось много, и мешок с по¬дарками быстро пустел. Полина, с завистью поглядывая на очередь за призами, медленно продвигалась к мешку, пока не оказалась в центре круга.
— Танцевать хочешь? — подбежала к Полине Снегуроч¬ка. — Тебе какую мелодию подыграть?
Поля задумалась, потом махнула рукой: “Сыграйте что-нибудь”. И, обернувшись к баянисту, скомандовала, копируя Снегурочку: “Начали!”
Баянист послушно заиграл “Солнечный круг, небо вокруг”. Поля закружилась, потом остановилась и запрыгала козлен¬ком, подбрасывая ноги вверх и в стороны, за что получила именно такую куклу, о которой мечтала, —  и тут же отнесла ее маме.
Снегурочка предложила мальчикам и девочкам потанце¬вать друг с другом и принялась комплектовать пары. Изнывавший от безделья Родя начал вырываться из маминой руки, решив увеличить собой число танцующих. Поколебавшись, мама не стала усложнять ситуацию и предоставила сыну сво¬боду.
Составление пар уже закончилось, и в партнеры Роде до¬сталась девочка Катя, возвышавшаяся над ним на две головы.
— Возьмитесь за руки!—скомандовала Снегурочка. Катя протянула Родиону руки, но тот отпихнул их и, нахмурив¬шись, отвернулся. Заиграла музыка, все стали танцевать, только Родя и Катя стояли на месте.
— В чем дело? — подбежала к ним Снегурочка.
— Я хочу другую девочку, — пробурчал, глядя в сторону, Родя. — Эта не моего размера.
— Хорошо! — засмеялась Снегурочка. — Сейчас что-нибудь придумаем.
Отыскав девочку одного роста с Родей,  Снегурочка под¬вела ее к Кате и уговорила девочек поменяться кавалерами. Взяв новую подругу за руки, Родя с удовольствием запрыгал с ней под музыку.
Утренник заканчивался. Раздав кульки с конфетами и пе¬ченьем, Дед Мороз забросил пустой мешок в угол и устало опустился на стул. Утомленно улыбаясь, Снегурочка прово¬жала родителей и детей к выходу и желала им счастливой встречи с Новым Годом.
Сложив конфеты и призы на подоконник, мама упаковала Полю и Родю в шубки и сказала: “Возьмите каждый по иг¬рушке, чтобы домой нести, а то все на меня взвалили”.
Хитрый Родя первый подбежал к подоконнику и схватил самый яркий приз: куклу.
— Отдай! — закричала Полина. — Это я ее выиграла!
        И, видя, что Родя, прижав к себе белокурую красавицу, бочком пробирается к выходу, догнала его и стукнула рукой по голове. Схватив куклу за ногу, Родя трахнул куклой по Полиному плечу: сделанная из пластмассы кукольная нога отвалилась и кукла упала на пол.
— А-а-а! — завыла Поля, подбирая одноногую красавицу. — Мама, посмотри, что Родька сделал!
Хитрый Родя тоже заревел, жалуясь, что Поля ударила его первая, да еще по голове —специально, чтобы он дурач¬ком стал.
— Хватит плакать! — сложив подарки в сумку и выслу¬шав взаимные претензии, строго сказала мама. — Оба хороши! Сейчас придем  домой — я обоих поставлю в угол. Поняли?!
  —   Да-а-а! — сопя и всхлипывая, подтвердили дети и, взяв¬шись за руки, пошли вместе с мамой к выходу.

                ПОЛЯ В МУЗЫКАЛЬНОЙ ШКОЛЕ

Утро в доме началось, как обычно, со звонка будильника. Папа, вздохнув, поднялся, включил и гостиной спет и, поста¬вив на электропроигрыватель пластинку с песнями И. Нико¬лаева, запрыгал, стараясь проснуться и зарядиться энергией. Вскоре от производимого папой и пластинкой шума в гостиную пришел сердитый и сонный Родя. Выслушав папино предложение побегать за ним по ковру, Родя отвернулся и, направившись в спальню, начал взбираться на мамин живот, собираясь досмотреть на нем прерванный сон. Мамин протест разбудил спавшую рядом Полю; она открыла глаза и начала помогать маме спихивать Родю на пол.
— Между прочим, — сказал папа, зайдя в спальню, — я через полчаса иду на работу, а Поля в садик еще не собрана.
— Не пойду в садик!—заныла Поля.
— Почему? — удивилась мама.—Я и папа уходим, дома никого не будет.
— Мамочка, не отправляй меня в садик, — всхлипнула Поля, усердно выдавливая из себя слезы.—Я к тебе на ра¬боту хочу. В садике скучно.
— Может, и в самом деле взять ее с собой? — нерешитель¬но спросила мама, оглядываясь на папу.
— Как хочешь!—сухо ответил папа, недовольный мами¬ным либерализмом, и, одевшись, ушел.
Наступила пора безвластия. Поля и Родя, вскочив с по¬стели, бегали по комнатам друг за другом; за ними бегала мама, на ходу одевая им колготки. Вскоре пришла бабушка Даша, на попечение которой оставался Родя: соединять его с Полей бабушка боялась, так как это вредно отражалось на комнат¬ной мебели и бабушкином здоровье.
— Постарайся, Полечка, вести себя дисциплинированно, — говорила мама по дороге в музыкальную школу, где она учи¬ла детей гармонично нажимать на клавиши фортепиано. — Ты ведь хорошая девочка?
И мама с сомнением и надеждой посмотрела на Полю. Поля, уцепившись за мамину руку, подпрыгивала на од¬ной ножке, соглашаясь с тем, что она хорошая.
В музыкальной школе было очень интересно. В актовом зале через полчаса начиналась Олимпиада, и туда собирались взволнованные и нарядно одетые ученики, учителя, а также отдельные экземпляры сбежавших с работы родителей. В се¬редине зала за высокими столиками уселись члены экзаме¬национной комиссии; мама и Поля устроились на стульях неподалеку.
Объявили начало Олимпиады. Все стали очень серьезные. На сцену поднялась девочка и, наигрывая на пианино, запела про тучи, которые мчатся и вьются. Выслушав аплодисменты, она спустилась со сцены в зал, а на ее место сел мальчик, запевший про Мороз — Красный нос.
— Странно, — думала Поля, разглядывая сменявших друг друга участников Олимпиады, — за что им хлопают? Я тоже пою и стучу по фортепиано, когда удается пробраться в го¬стиную, но меня только ругают. А я  еще и на барабане играю, а так рычать и мяукать, как я, никто здесь не сможет.
Дождавшись, когда толстая румяная девочка закончит петь про погоду, Поля в наступившей тишине громко мяук¬нула. Дети и взрослые, собиравшиеся хлопать в ладоши, вместо хлопанья оглянулись на Полю. Обрадовавшись вни¬манию, Поля начала корчить рожи и махать головой, вызвав хихиканье детей, довольных внепрограммным развлечением.
— Кто там хулиганит? — сердито спросил председатель комиссии.
Мама оглянулась по сторонам, словно страус, разыскива¬ющий песок, в который можно спрятать голову. Но песка поблизости не было и красной от стыда маме пришлось по¬яснять: “Это моя дочь. Она больше не будет”.
— Что ж, продолжим конкурс, — объявил председатель комиссии.
— Если ты издашь хоть один звук, — прошептала мама Поле, — я выведу тебя в коридор и отшлепаю.
Поля, приготовившаяся порычать, вздохнула и отложила рычание до лучших времен.
На сцене мальчик заиграл на баяне, потом стали петь дуэты и хор. На баяне Поля никогда не играла и позавидо¬вала тем, у кого он был. Зато Поля не раз била по струнам гитары, висевшей на стенке бабушкиной квартиры, а здесь, хотя возле сцены стоял огромный, похожий на учетверенную гитару контрабас, никто на нем не бренчал: видимо, не ре¬шался или не умел.
Огорченная невежеством музыкальных детей, Поля, вы¬брав момент, быстро — чтобы не поймала мама — подбежа¬ла к контрабасу и сильно ударила по струнам. Контрабас загудел; все вновь стали смотреть на Полю и смеяться. Не¬торопливо вышагивая, Поля важно вернулась на место, гор¬дая внесенным в Олимпиаду вкладом.
— Я не знаю, что с тобой сделаю, когда мы выйдем отсю¬да!—прошептала Полине мама. Она была уже не красная, а лиловая от стыда.
— Сделай из меня тигра, — попросила Поля.—Я тогда всех напугаю.
Превращать детей в тигров маму никто не учил, поэтому, когда через сорок минут комиссия объявила оценки и зал опустел, Полине в качестве наказания была прочитана лекция о том, чем отличаются плохие дети от хороших. Судя по ма¬миным объяснениям, жизнь у плохих детей протекала гораздо веселее, чем у хороших, и Поле сразу же захотелось попасть в дурную компанию.
Мама пошла в класс, разрешив Поле погулять по кори¬дору. Глазея по сторонам, Поля завернула за угол и обра¬довалась, увидев первоклассницу Аню из соседнего дома.
— Давай играть! — предложила Поля.
— Давай! — согласилась Аня. — В догонялки.
Девочки начали бегать друг за дружкой. Коридор был тесный, и они то и дело натыкались на детей и взрослых. Од¬на дама даже слегка взвизгнула, увидев несущуюся на нее Полю с открытым ртом и вытаращенными глазами. Но самое грустное случилось, когда Поля, убегая от Ани, столкнулась с толстым мужчиной, несшим кипу книг, — тут же, естествен¬но, оказавшихся на полу. Аня, пытаясь перепрыгнуть через книги, зацепилась за них и в падении ударила толстого муж¬чину головой в живот.
— Безобразие! — закричал толстый мужчина, которому все это чрезвычайно не понравилось. — Чьи девчонки?
— Одна моя, — созналась выскочившая на шум мама и, посмотрев на Аню, добавила: “Вторая—тоже”, — поскольку Аня была ее ученицей.
— Неправильно воспитываете, Мария Яковлевна! — про¬должал сердиться толстый мужчина, оказавшийся директо¬ром школы. — Если дети балованные, нужно их контроли¬ровать.
— Я их сейчас накажу, — пообещала мама и, схватив лежавший на подоконнике первомайский красный флажок с надписью: “Миру—мир!”, побежала вытаскивать из-под ро¬яля спрятавшуюся там Полину. А тем временем умная Аня, про которую вес забыли, встала и тихонько шмыгнула в ту¬алетную комнату.
Вытащив из укрытия Полю, мама начала бить ее по попке флажком, приговаривая: “Бессовестная, никогда больше на работу не возьму. Дома все папе расскажу, он тебя ремнем накажет!”
— А-а-.а! — кричала Поля.— Я больше не буду!
— Проси прощения! — предъявила ультиматум мама. Поля с готовностью попросила прошения у всех, кого оби¬дела, и в первую очередь у мамы и директора школы.
Путь домой был длинный и в конце его мама и Поля почти помирились. Поля запела песенку, запрыгала на одной ножке — и вдруг расплакалась.
— Что случилось? — встревожилась мама.
— Ты папе ничего не скажешь, да? — уткнулась Поля в мамины колени.—Я ведь уже исправилась.
Мама с сомнением посмотрела на Полю, вздохнула — и согласилась.
Папе ничего сказано не было. И, засыпая в своей кроват¬ке, Поля с удовольствием вспоминала музыкальную школу и думала о том, что день сегодня прошел хорошо.

                ПОЕЗДКА В МЕЛИТОПОЛЬ

— Ох, намучаемся мы с ней! — с сомнением глядя на Полю, говорила мама. — И оставлять нельзя: бабушке Даше дай бог с одним Родионом справиться!
Мама и папа собирались ехать в Мелитополь к тете Вере и решали, что делать с пятилетней Полей и трехлетним Ро¬дионом.
— Не намучаемся: Полечка уже большая и понимает, что в гостях нужно вести себя хорошо, —  уверенно произнес па¬па. — А Родя пока посидит дома.
Счастливая Полина ринулась собирать в дорогу игрушки, тогда как Родион, с надеждой взиравший на родителей, ут¬кнулся лицом в стенку и горестно запричитал: “Да-а, если я маленький, то меня и обижать можно! Вот вы какие! Возьму сейчас и умру: где вы другого такого мальчика себе най¬дете?!”
Мама и бабушка, окружив Родю, начали его утешать, обещая в будущем всяческие удовольствия, но Родион позволил себе успокоиться только после заверений, что из Ме¬литополя ему привезут конфеты, жвачку и солдатиков.
Вещи упаковали быстро. Возникший между Полей и ма¬мой конфликт — Поля заполнила мамин чемодан своими игрушками, — был ликвидирован грубым вмешательством па¬пы, ставшим на защиту маминых интересов. Попробовавшая сопротивляться Полина, услышав, как принесший по собственной инициативе ремень Родион уговаривает папу применить его по прямому назначению, доказывая, что Полю давно не били, мгновенно капитулировала и самостоятельно вернула игрушки на прежнее место.
В Мелитополь электропоезд прибыл поздно вечером. Во время пути Поля вначале сидела у окошка, радостными взвизгиваниями приглашая родителей и всех, кто имеет уши, полюбоваться пасущейся на лужайке коровой, барахтающи¬мися в грязном ставке утками и прочими прелестями про¬плывающего мимо пейзажа, потом устала, притихла и, поло¬жив голову на мамины колени, заснула, — и пришлось папе нести дочку на руках до самого тети Вериного дома: к папи¬ному счастью,  расположенного неподалеку от вокзала.
Проснувшись на рассвете в незнакомой комнате, Поля расплакалась. Перепуганная мама, вскочив с постели, боль¬шими кенгуровыми прыжками помчалась спасать ребенка от неведомой опасности, но, зацепив по дороге стоявшее на полу ведро с водой, с криком: “Ай!” плюхнулась в образовавшу¬юся по ее вине лужу. Услышав шум от падения маминого тела, начитавшийся криминальных романов папа схватил в качестве оружия валявшийся неподалеку дуршлаг и ринул¬ся убивать забравшихся в дом грабителей, — однако ковар¬ное ведро прервало его победоносную атаку, заставив взле¬теть в воздух и мягко обрушиться на мамину спину. “Ай!”— еще раз крикнула мама, стукаясь лбом о пол. “Ой!” — вос¬кликнул папа, скатываясь с мамы и обнаруживая, во что превратили ее вода, падения и неуклюжесть супруга.
В доме уже никто не спал. Первой прямо в ночной ру¬башке прибежала тетя Вера. За ней, перестав плакать, при¬шлепала любопытная Поля. Третьей — как раз тогда, когда папа помогал маме встать на ноги, — прибрела со своим вы¬водком кошка Мурка, на наглядном примере демонстрируя котятам характерные особенности семейной жизни людей.
От грохота ведра, дуршлага, а также последовавших за¬тем разговоров на тему “Кто виноват?” проснулись соседи, начавшие заглядывать во всегда такой тихий тетин Верин двор и спрашивать, не нужна ли медицинская или милицей¬ская помощь. Выйдя к ним, тетя Вера объяснила, что к ней на четыре дня приехали родственники из Крыма; услышав это, соседи сочувственно вздохнули, пожелали тете Вере му¬жественно выдержать свалившееся на ее голову испытание и разошлись.
Завтракали молча. Мама была сердита на папу, папа был недоволен плаксой Полиной, а Поля была обижена на тетю Веру, не разрешившую усадить за стол Мурку и ее котят. Только тете Вере обижаться было не на кого — сама в гости пригласила, — и она оживляла застолье унылым монологом о своих кулинарных способностях.
Позавтракав, папа предложил отправиться в поход по ма¬газинам. Как он и ожидал, эта идея вызвала на мамином лице счастливую улыбку, так как, за исключением детей, мама больше всего любила магазины.
Самые интересные универмаги находились в центре горо¬да, и добираться туда пришлось двумя автобусами. Устра¬шенная мельканием машин и людской толчеей, Поля прижи¬малась к маме, стараясь ни на секунду не отпускать ее руку. Заглядывавшей во все витрины и очереди маме это мешало и она уговаривала Полю перейти под охрану папы, но Полина еще судорожнее вцеплялась в маму, показывая своим видом, что только ей она может доверить столь важную миссию.
Решив проехать в магазин “Ткани”, мама заставила се¬мью втиснуться в переполненный народом автобус. С каж¬дой остановкой количество людей в автобусе увеличива¬лось; сдавленная со всех сторон мама, отпустив Полину руку, сообщила папе, что из-за тесноты последние две минуты она дышит только одним легким и дальше такое опасное для ее жизни безобразие продолжаться не может, поэтому она вы¬нуждена самостоятельно пробиваться вперед, к открытому в потолке люку, чтобы хоть чуть-чуть пообщаться с воздухом. Перехватив Полину руку, папа прохрипел свое согласие, с завистью наблюдая, как освобожденная от тяжести Полиных килограммов мама костлявым штопором продвигается сквозь мокрые от летней жары рубашки и блузки пассажиров и блаженно запрокидывает лицо перед открытым люком.
Озабоченная спасением своего носа от бедер толкающихся дядей и теть, Поля не сразу заметила мамино дезертирство, а когда догадалась, что прижимается не к розовому мами¬ному платью, а к коричневым брюкам папы, то, заволновав¬шись, начала забрасывать папу вопросами о мамином исчез¬новении. Будучи честным человеком, папа показал, в каком направлении затерялось мамино тело, и Поля, вырвавшись из папиной руки, двинулась на поиски мамы. Проталкиваясь сквозь чащу разнокалиберных ног, Поля уперлась в непрохо¬димую толстую тетку с двумя чемоданами; пытаясь обогнуть ее, натолкнулась на спинку сиденья — и поняла, что заблу¬дилась. “Мама! — заорала Полина, с ужасом ожидая, что вот-вот из чащи ног выскочит серый волк, о котором так страшно рассказывала бабушка, и унесет ее в свое логово.— Мамочка!”
       — Полечка, я здесь! — откуда-то издалека донесся мамин голос, пока еще не понявший всей серьезности Полиных проб¬лем. — Иди сюда!
          Автобус остановился и доехавшие до своей остановки пассажиры начали выскакивать на тротуар. Заметив среди них розовое, похожее на мамино, платье, Поля бросилась на улицу. “Держите девочку!”—закричал стиснутый толпой па¬па, с трепетом наблюдая, как Поля стремится увеличить своей персоной количество потерявшихся детей. Услышав папин вопль, толстая тетка, не раздумывая, отпустила ручку одного из чемоданов, благополучно упавшего на сандалию очкастого мужчины, и, сделав шаг, схватила Полю как раз в тот мо¬мент, когда она собиралась окончательно распрощаться с автобусом. “Пропустите меня к дочке!” — попросил папа, и все, кто имел детей, понимающе расступились. Но забрать Полю из рук спасшей ее толстой тетки папа не успел — это уже сделала мама, словно на крыльях, а точнее — на чьих-то плечах перелетевшая от кислородного люка к Полине. “Оста¬новка — магазин “Ткани” — объявил водитель, и обретшая друг друга после жестокой разлуки семья устремилась в объ¬ятия улицы.
Поправив одежду и прически, родители долго объясняли Полине неправоту ее действий, после чего, купив дочке в ка¬честве компенсации за пережитые опасности плитку шокола¬да, занялись исследованием магазинов. Через несколько часов те из тети Вериных соседей, кто мечтал хоть одним глазом увидеть виновников утреннего переполоха, могли лицезреть торжественное возвращение семьи из товарно-продуктовой экспедиции: впереди вышагивала, дожевывая вторую плитку шоколада и прижимая к груди кулек с конфетами, очень до¬вольная путешествием Полина, за ней, озабоченная предсто¬ящим приготовлением обеда, тащила сумку с продуктами мама, а позади трехгорбым верблюдом нес на своей хилой спине палас, циновки и еще какие-то тряпки несчастный папа.
Время до вечера протекло в благодушной обстановке. Мама и тетя Вера, сидя на лавочке, обменивались новостями и мнениями, Поля залезла на шелковицу, заставив папу бро¬дить, подобно ученому коту, вокруг дерева и оберегать на¬сыщающийся калориями Полин организм от злых разбойни¬ков. Потом Поля и папа, прислонившись к забору, считали пролетающие самолеты, — и выяснилось, что в Полином небе их пролетело в два раза больше, так как Полина, в отличие от недогадливого папы, считала не только те, что видела, но и те, которые слышала.
Посмотрев по телевизору “Спокойной ночи, малыши!”, Поля помогла Мурке уложить спать котят, после чего, сняв платьице, начала умащиваться на той части кровати, где но¬чевал папа. “Ты почему на моем месте разлеглась?!“—воз¬мутился папа. “Какой ты, папочка, трусишка! — рассерди¬лась Полина. — Всегда возле мамы норовишь устроиться! Большой уже, пора и отдельно спать научиться. А я малень¬кая, меня царь Кощей украсть может”.
Попробовавший ссылаться на то, что на Полином диван¬чике ему некуда положить ноги, папа был мгновенно усмирен поддержавшей Полины претензии мамой, сообщившей, что ей не хочется по ночам вскакивать и сбивать ведра с водой, и что папины ноги, если нельзя их хранить отдельно, вполне можно положить на подоконник или привязать к стулу.
Утром, разбудив спавшего на полу папу, семья отправи¬лась помогать тете Вере снимать черешни. Наполнив свой вместительный живот и крохотное ведрышко черешнями, Поля потихоньку перекочевала к дому, где занялась таким интерес¬ным делом, как обучение Мурки и ее котят тем пяти буквам, которые знала сама учительница. Мурка и особенно котята противились процессу просвещения, предпочитая прозябать в невежестве, поэтому для улучшения показателей успеваемости Поле пришлось применять прутик, что склонило хвостатых учеников к побегу на крышу, откуда они спустились лишь после того, как Поля согласилась передать в их собственность при¬готовленные тетей Верой к обеду котлеты. Позже это дало возможность Полине единственной правильно ответить на те¬тин Верин вопрос: “Куда делись котлеты?”, хотя она и спот¬кнулась на его второй части: “Что мы будем кушать?”, и отвечать на него пришлось маме, срочно пославшей гонца, то есть папу, в магазин за продуктами, в то время как сытая Мурка, избавленная на некоторый срок от житейских хлопот, повела котят в огород принимать солнечные ванны.
После запоздавшего, но все-таки состоявшегося обеда се¬мья поехала в магазин “Обувь”. Считавшая себя  опыт¬ной путешественницей Полина свысока поглядывала на ок¬ружающих; с самоуверенным видом она вошла в первый попавшийся на их пути универмаг и устремилась к самому серьезному отделу: “Игрушки”. Чутье не обмануло Полину: ассортимент красовавшихся на полках игрушек был гораздо разнообразнее, чем в Белогорске.
— Мама! — закричала Полина, показывая на огромную пластмассовую блондинку. — Я хочу вон ту куклу!
— А я хочу в Париж! — отрезала сердитая с утра мама. — Нам деньги на более важные вещи нужны.
— А помнишь, ты мне обещала еще одну куклу купить? — предъявила счет Полина. — Зимой обещала, когда я манную кашу кушать не хотела.
Действительно, что-то такое было или могло быть,—и мама, кляня свой длинный язык, начала жалобно объяснять Полине семейные неувязки с деньгами.
— Обещания важнее, чем деньги, — отвергла мамины оп¬равдания Полина.—Сама так говорила. Я тогда манную ка¬шу всю съела, а ты... Вот такая ты, мамочка!
И Поля приготовилась заплакать, чувствуя, что это тот самый заключительный аккорд, который превратит блондин¬ку в Полину собственность. Но мир наш жалок и несправед¬лив, и мечты разбиваются о грубую действительность — в дан¬ном случае в образе подошедшего папы, сурово осудившем Полину попытку вымогательства и соблазнившем маму не¬слыханными чудесами в отделе “Парфюмерия”.
Принципиально не пойдя в какие-то “Парфюмерии”, Поля замерла возле пустого прилавка, с вожделением разглядывая такую близкую и одновременно такую далекую блондинис¬тую красавицу.
— Тетенька! — не найдя другого решения, обратилась она к продавцу. — Хотите, я вам свои стихи почитаю?
— Прочитай,—удивленная неожиданным предложением, разрешила продавец.
Приняв выразительную позу, Поля продекламировала:

                По двору идет индюк:
                Маме он несет сундук.
                А навстречу курочка,
                Беленькая дурочка.
                Говорит им вдруг козел:
                — Кто из вас помоет пол?
                — Я!—сказала курочка,
                Беленькая дурочка.
                — Только дайте мне сундук:
                В нем я спрячу свой утюг.
                А баран уселся в лужу,
                Всех зовет к себе на ужин,
                Бьет по пузу кулаком.
                Вот какой веселый дом!
                В этом доме мы живем.

— Да-а! — восхитилась продавец. — Замечательные стихи' Придется тебе за них что-нибудь подарить.
— Подарите вон ту куклу — умильно попросила Полина. — Пожалуйста!
Оглянувшись, продавец посмотрела на куклу, потом на ценник и вздохнула: “Не могу, милая, очень дорого. Возьми пищалку: когда ее надуешь, она так пищит, что хоть в ком¬нату не заходи. У меня внук с утра до вечера этим зани¬мается.
— Спасибо! — схватила пищалку Полина и, бросив пос¬ледний взгляд на куклу, помчалась искать родителей.
Полино приобретение родители обнаружили только на улице, когда визгливые звуки разорвали на клочья гармонию летнего дня.
— Что это?—с ужасом спросила мама, затыкая уши.— И откуда оно у тебя?
После Полиного рассказа мама потребовала вернуться и возвратить пищалку, но папа, рассудив, что подарок делался от чистого сердца, позволил Поле продолжить музыкальное хулиганство, правда, на некотором удалении от родителей.
Магазин “Обувь” поразил семью обилием выставленного товара. То ли день был такой удачный, то ли на торговой базе ожидалось нашествие ОБХСС и она, избавившись от обуви, готовилась встретить дорогих гостей пустыми стенами, — но в мамины руки наконец-то попались чудесные австрий¬ские сапоги (“Ах, как позавидует Наташа Кучинская!”—по-доброму подумала мама о своей подруге) и резиновые са¬пожки для Поли, тут же представившей, как она в этих сапо¬гах  залазит на середину самой большой дворовой лужи, и то время как Родька и прочая ребятня робко мочат свои туфлина ее окраинах. Надев для примерки точно пришедшие по ноге сапожки, Поля грациозно шагнула вперед, не заметив, что сапоги связаны недоверчивыми продавцами крепким шпа¬гатом: спотыкнувшись, она ухватилась руками за стеллаж и рухнула вместе с ним на пол. Но даже это событие, ранее вызвавшее бы море слез, не омрачило Полино настроение; поднявшись и сняв сапоги, она схватила их и несла до тети Вериного дома, не поддаваясь на папины намеки о помощи,— а затем, натянув сапоги на ноги, до темноты важно проха¬живалась вместе с Муркой по улице, ожидая то ли цветов, то ли аплодисментов, пока какая-то сердобольная старушка, нарушая идиллию, не спросила: “Девочка, тебе ходить не в чем? Такая жара, а ты в резине паришься. Возьми мои ста¬рые тапочки!” — после чего Поля, гордо отвернувшись и осо¬знав, что уровень интеллекта не позволяет местным жителям, за исключением Мурки, оценить зеркальный блеск ее сапог, сняла их и спрятала в надежном месте, — пока мама, пытаясь ночью понять, во что такое холодное и мерзкое упирается ее нос, не изъяла Полины сапоги из-под своей подушки.
На третий, предпоследний день пребывания в гостях ма¬мой было намечено два основных мероприятия: заключитель¬ный сбор черешни и ужин у двоюродной сестры Гали. У Поли тоже возникли кое-какие идеи, которые она начала осущест¬влять сразу после того, как была изгнана с черешневых план¬таций, где пыталась внедрить новый, более прогрессивный способ съема черешен: не срывание ягод руками, а сбивание их камешками. Но, как все гениальное в нашей жизни, этот метод не получил поддержки большинства, и даже неблаго¬дарная Мурка, которой случайный камешек попал под глаз, присоединила свое “Мяу!” ко всеобщему вотуму недоверия.
“Ничего, скоро они все попросят у меня прощения, особен¬но мама с ее вечной нехваткой денег”,—размышляла Поли¬на, карабкаясь по неосмотрительно оставленной тетей Верой лестнице к чердачному окну ее дома. Целью Полиной экспе¬диции было обнаружение и присвоение клада, наверняка спря¬танного в таком загадочном и темном месте, как чердак. Ко¬нечно, на Полином пути могли возникнуть различные опас¬ности, в том числе и пираты, но для них был приготовлен острый гвоздь, который, если что, мог с легкостью проткнуть самый толстый живот.
Чердак встретил Полину пылью, паутиной и многочислен¬ными темными пятнами. Продвигаясь на ощупь к его середи¬не, Поля задела ящик и поцарапала ногу, но путешественники должны привыкать к трудностям, и отважная кладоискательница, обрывая головой паутину и тыча в сомнительных местах перед собой гвоздем, храбро ползла вперед, надеясь вот-вот наткнуться на сундук с золотом.
Неожиданно в правом, самом темном углу что-то заше¬лестело. “Кто там?”—спросила Полина. В ответ—молчание. Поле стало страшновато, и она пожалела, что не захватила верных друзей с карабинами.
Шорох раздался снова. “Ты почему меня пугаешь? Мы так не договаривались!”—закричала Полина, убеждаясь, что пора возвращаться: а в экспедицию она пойдет в другой раз, более подготовленная. Развернулась и замерла: невдалеке что-то сверкало зловещим зеленым огнем. “А-а-а! — заорала Полина, швыряя в дракона — а это несомненно был он, — свой очень острый, но такой маленький гвоздь.—Мама! Мамочка!”
Но первым Полины вопли услышал папа, привыкший с дет¬ства хорошо мыть уши. Мигом вскарабкавшись на чердак, он извлек оттуда нечто грязное и зареванное, в котором с трудом можно было узнать чистенькую, благовоспитанную девочку, обещавшую полтора часа назад вести себя положи¬тельно и примерно.
— Как тебе не стыдно, Полечка! — собирая с дочкиного лица паутину, сердилась мама.—Ты только и делаешь, что балуешься!
— Конечно! — всхлипнула Поля. — Мне одной скучно. Вот найдите еще какого-нибудь ребенка, чтобы я с ним играла, тогда перестану баловаться.
— Вечером пойдем к тете Гале: ее сын Андрюшка — ро¬весник нашего Родиона, с ним и поиграешь.
Умывшись и переодевшись, Поля заставила папу еще раз слазить на чердак: поймать дракона и напугать им Мурку. Однако, когда дракон был схвачен, Мурка его не испугалась, потому что сверкающим зеленым огнем чудовищем оказался ее котенок, залезший на чердак, как и Полина, без маминого разрешения.
В доме у тети Гали звучала музыка и пахло хорошей едой. Перетерпев церемонию знакомства, Поля вслед за толстым, розовощеким Андрюшкой направилась в детскую, где убеди¬лась, что Андрюшкины игрушки по качеству и стоимости вы¬ше, чем у нее и Роди, хотя Андрюшка обращался с ними не¬брежно, пиная ногами и расшвыривая по сторонам. Еще у Андрюшки оказалась вредная привычка считать своих ма¬леньких гостей нанявшимися в услужение лакеями,—и Поля, разобравшись, с кем имеет дело, уединилась с кубиками в углу, собираясь построить для паровозика домик. Ан¬дрюшка попытался паровозик отнять, а когда это не удалось, разрушил почти достроенный домик, после чего Полине при¬шлось, забыв про девичью скромность, взять Андрюшку за уши и потыкать носом в разбросанные кубики — точно так, как тетя Вера воспитывала утром нашкодившего котенка. Прибежавшая на Андрюшкин рев тетя Галя, обнимая сыноч¬ка и сердито косясь на Полину, заявила, что маленьких бить нельзя, — но, нарвавшись на Полин ответ: “Хорошие мальчи¬ки девочек не обижают!”, прекратила дискуссию и пригласи¬ла всех за стол.
Ужин оказался вкусным, хотя праздничную сервировку стола несколько нарушал процесс насыщения Андрюшки, до сих пор не научившегося пользоваться столовыми приборами и, подобно птенцу, то и дело открывавшему рот в ожидании маминой ложки. После ужина дети опять занялись игрушками, причем Андрюшка, оценив Полины физические возможности, безропотно выполнял ее указания, — и тетя Галя, с тревогой зайдя в детскую и умилившись мирной обстановке, пригласи¬ла Полю почаще приезжать в гости.
Взрослые решили потанцевать, для чего из комнат подхо¬дила масштабами только детская. Тетя Галя попросила детей собрать игрушки в ящик; Поля быстро убрала кубики и уди¬вилась, обнаружив, что Андрюшка по-прежнему сидит на полу и, обращаясь к своей маме, с плачем причитает: “Ты зачем меня работать заставляешь? Я такой маленький: по¬смотри, как устали мои ножки, как болят мои ручки! Поду¬май, какой я слабый — и вспомни, какая ты сильная!”
— Конечно, конечно, сыночек! — заохала тетя Галя и, встав на колени, занялась сбором игрушек.
— Да-а! — пробормотал наблюдавший эту сцену Полин папа. — Правильно писал Евгений Шварц: детей надо бало¬вать, тогда из них вырастают настоящие разбойники.
А Поля, подойдя к лукаво улыбавшемуся Андрюшке, гне¬вно сказала: “Ты не маленький, а хитренький. Сам разбросал, сам и собирай. Мама устала, еду готовила, а ты ее застав¬ляешь по полу ползать. Я с тобой больше играть не буду!”,— после чего испугавшийся остракизма Андрюшка принялся за уборку комнаты.
Во время танцев Полина, жалея, что ей не разрешили на¬деть в гости новые сапоги, кружила по очереди то с мамой, то с папой, а затем, на зависть ничему не умеющему Андрюш¬ке, сплясала выученный в детском саду матросский танец.
Домой возвращались поздно вечером. Уставшая Полина, раскапризничавшись, начала требовать, чтобы ее отвели ноче¬вать к бабушке Даше, поскольку у тети Веры ей надоело, и успокоилась только после маминого объяснения, что завтра они уезжают в Белогорск, где Полина сможет ходить в гости к бабушке Даше когда захочет.
Потом была ночь, был поезд и Поля, сидя на папиных коленях, слушала стук колес, глядела на пролетающие назад деревья и думала о том, как много интересного расскажет она друзьям о поездке в Мелитополь.

                ВОСКРЕСЕНЬЕ — ДЕНЬ ВЕСЕЛЬЯ

Всем неприятно, когда заставляют делать то, что не хо¬чется. По телевизору передают объясняющие смысл жизни воскресные мультики, а тут надо вставать, умываться, са¬диться за стол, что-то жевать. Представив всю эту суматоху, Поля и Родя начали уговаривать маму принести завтрак в постель и почти убедили ее, что иной тропы для проникнове¬ния в детский желудок нет и не будет, — но вмешался папа с разговорами о дисциплине — кому она нужна, если несъе¬добная? — и пришлось несчастным деткам плестись в ван¬ную и притворяться любителями водных процедур и чистых зубов.
Молочная пшенная каша, которую приготовил дежурив¬ший по кухне папа, оказалась съедобной; быстро проглотив свою порцию, Поля помчалась включать телевизор, тогда как Родя, бороздивший ложкой, словно кораблем, молочную по¬верхность, с окончанием завтрака явно не спешил.
— Мультик! О Мюнхаузене! — возглас Поли сладким эхом отозвался в Родином сердце и он, грозя затоптать все и всех на своем пути, ринулся в детскую.
—Дела-а!—пробормотал папа, наблюдая неудержимое продвижение Роди.—А как быть с его едой? Выбрасывать жалко.
— Съешь!—решила мама.—Мне после Поли доедать на¬доело.
—- Как говорил один обжора: “Чем добру пропадать, пус¬кай пузо лопнет!”—весело сказал папа, очищая Родину та¬релку, и, закончив этот приятный процесс, удалился в гости¬ную читать Чейза. А мама занялась чисткой картофеля, со¬бираясь сварить на обед гороховый суп.
Досмотрев мультик, Родя, вспомнив, что собирался зав¬тракать и даже мыл для этой цели руки, вернулся на кухню, сел за стол, придвинул свою тарелку — и вдруг обнаружил, что ее содержимое куда-то исчезло.
— Кто съел мою кашу? —не веря своим глазам, закричал Родя.
— Папа, — хладнокровно объяснила мама.—И кастрюля тоже пустая: все слопали. Вовремя нужно кушать, а не по мультикам бегать.
Распиравшее Родю негодование требовало выхода; поста¬вив тарелку ребром на пол, Родя вытряс остатки каши на недавно вымытый линолеум и искоса взглянул на маму, ожи¬дая потока негодующих слов, размахивания руками и прочего пикантного зрелища. К его удивлению, мама молчала и с ин¬тересом рассматривала борющегося за кухонные права ре¬бенка. Обманутый в психологических расчетах, Родя гордо поставил босую ногу в середину образовавшейся из каши лужи, готовясь замереть в позе американской статуи Свободы, но вдруг поскользнулся и упал попкой на то место, где толь¬ко что находилась его нога.
— Вставай! — предложила мама, завершая созерцание сына. — Бери тряпку и вытирай.
— Кого?—спросил Родя, сидя на каше.—Себя?
— И себя тоже—согласилась мама.—И побыстрей, пока папу не позвала.
Аргумент был весомый и Родя, поднявшись, взял тряпку, вытер себя и лужу, после чего, продолжая психологические забавы, водрузил тряпку на середину обеденного стола.
— Ты что?—вот теперь мама рассердилась.—Немедлен¬но отнеси в ванную!
Решив не искушать судьбу, Родя схватил тряпку, швырнул в миску с грязным бельем, а затем, расставив руки в стороны, кукарекнул и ощипанным, но непобежденным петушком по¬скакал в детскую.
Пожарив яичницу, мама все-таки накормила Родиона и позавидовавшую ему Полину, принципиально потребовавшую такую же порцию, как у брата, но проглотившую лишь ма¬ленький кусочек,—и маме пришлось вновь звать на помощь прожорливого папу.
Поставив будущий суп на газовую плиту, мама, проин¬структировав оставшегося на хозяйстве папу, что и в какой последовательности бросать в кипяток, начала собираться в музыкальную школу на концерт, решив захватить с собой Полину: мастеривший вместе с папой самолетики Родион предпочел остаться дома.
В это недавно построенное здание музыкальной школы Полю привели впервые. В отличие от прежнего, маленького, где Поля изучила все закоулки, новое школьное помещение поражало высотой потолка и обширностью актового зала, легко вмещавшего два Полиных детских садика.
Мама, озабоченная и взволнованная—она должна была аккомпанировать хору,—то и дело куда-то исчезала, поручая Полю заботам полузнакомых теть. Концерт считался очень ответственным — на нем присутствовало возглавляемое соб¬ственными женами местное правительство, — поэтому его уча¬стники суетились больше обычного.
Прозвенел звонок, призывая зрителей разместиться в кре¬слах. Поля оказалась вместе с мамой в пятом ряду и, схватив ее за руку, завертела головой по сторонам. Неожиданно ее внимание—и не только ее—привлекли сценические подмо¬стки, на которые выскочила маленькая, плюгавенькая соба¬чонка. Пробежавшись по сцене, собачонка вернулась к ее середине и закрутила носом, вынюхивая чьи-то следы.
— Это Жужа Галины Александровны!—воскликнула ма¬ма.— А где, интересно, Галина?
Этот вопрос задавали многие и в первую очередь—собравшийся объявить о начале концерта директор школы, не подозревавший, что в это время Галина Александровна, про¬бравшись в его кабинет, украшает личную жизнь телефонны¬ми разговорами.
Позавидовав успеху конкурента, на сцену выскочил кон¬ферансье и попытался прогнать Жужу в зал. Заметавшись по освещенному прожекторами пространству и явно боясь его покинуть, собачка, увернувшись от пинка конферансье, шмыг¬нула за ножку рояля, оперлась хвостом о пол и обречение завыла.
Наблюдавшие забавное происшествие зрители уже давно шептались и пересмеивались: сейчас в зале раздался гром¬кий хохот. Услышав эти страшные, летящие из темноты звуки, Жужа подняла голову и завыла еще громче; ей в унисон заплакала пожалевшая собачку Полина. И в этот критический момент на сцену ворвалась найденная и призванная к испол¬нению хозяйских обязанностей Галина Александровна: под¬хватив счастливую Жужу на руки, она унесла ее прочь от человеческой черствости и безнадежного собачьего одино¬чества.
Начался концерт. Успокоившись за Жужину судьбу, Поля послушала Листа, Чайковского, Шопена и, заскучав, заня¬лась подсчитыванием пальцев на своих руках, которых поче¬му-то получалось то семь, то одиннадцать. Поняв, что в этом деле ясности добиться трудно, Поля запрыгала в кресле, во¬ображая себя цирковой наездницей.
— Перестань! — одернула ее мама. — Побудь пока с те¬тей Заремой, а мне на сцену пора.
Поля, считавшая, что опека над ней важнее концерта, по¬пробовала помешать маминому уходу и согласилась отпус¬тить ее платье лишь после обещания вернуться очень быстро.
Хор принялся петь разные песни, а мама, сидя за фортепи¬ано на краю сцены, усердно ему аккомпанировала. Длилось это долго и Поля, убрав взгляд от маминой спины, решила посозерцать зал — и обнаружила вокруг множество придав¬ленных музыкальным шумом незнакомых людей, показавши¬мися ей, как во вчерашнем телевизионном кинофильме, выле¬зающими из гробов мертвецами. Всхлипнув от ужаса, Поля выскочила из своего ряда и побежала по ступенчатому про¬ходу к маме; достигнув сцены, ухватилась руками за ее край и попыталась вскарабкаться наверх, а когда это не удалось, заревела и, в отчаянном броске дотянувшись до маминой но¬ги, вцепилась в ее туфлю.
Хор гремел “Коль славен!” Архангельского и мама в об¬щем шуме обнаружила Полино явление народу лишь тогда, когда почувствовала, что кто-то старается сдернуть ее со сце¬ны. Ахнув от неожиданности, мама задергала ногой, пы¬таясь освободиться из плена, но Полина бульдожьей хваткой тянула ее к себе. То и дело сбиваясь с ритма, мама судорож¬но била по клавишам, со страхом ощущая, как ее тело, пови¬нуясь Полиным усилиям, медленно съезжает со стула и гото¬вится, пролетев по воздуху, шмякнуться в партер. Набрав в грудь воздуха, мама брыкнулась взбесившимся мустангом — и с облегчением осознала, что ее нога, оставив туфлю Поли¬не, возвращается в исходное положение. Усевшись поудобнее, мама обрадовалась еще больше, увидев Полю в надежных руках прибежавших на выручку коллег. Конечно, вид пиа¬нистки в роскошном вечернем платье и с одной туфлей на нижних конечностях не вполне соответствовал классическим канонам и кое-кто из зрительниц заговорил о нездоровом влиянии докатившегося до Белогорска сюрреализма, но в це¬лом выступление хора было отмечено как удачное, а мужская половина даже поаплодировала снявшей вторую туфлю маме за изящество линии и благородство форм обтянутых колгот¬ками ног.
Умыв и причесав дочку, мама дождалась завершения кон¬церта, шепотом внушая Полиным ушам статьи из Дисципли¬нарного устава, после чего повела Полю домой, с тревогой думая, все ли там благополучно. Опасения оказались напра¬сными: папа и Родя в обнимку лежали на кровати и созер¬цали телевизор, суп был доварен и посолен, а в прихожей вымыты полы.
— Какие у нас мужчины, Полечка: просто золото!—ска¬зала довольная мама.—Переоденься и помой руки, а я стол накрою: обедать будем.
Обед проходил в теплой дружественной обстановке. Папа предложил соревноваться: кто первый съест свою порцию,—  и выиграл ввиду явного преимущества.
— Да-а,  у тебя рот больше—сердито заявил Родя празд¬нующему победу папе.
— Просто я более тренирован — сознался папа.—Зато если будет конкурс грязнуль, то ты, Родик, займешь первое место.
— Почему?! — возмутился несправедливому обвинению Родион, вытаскивая из-за уха каким-то образом пробравши¬еся туда из тарелки кусочки лука.
— Потому что ты превратил обеденный стол в кучу от¬бросов, а себя — в сидящего на ней поросенка — по научному объяснял папа.
                -   А ты: карапузик! — ответил ударом на удар Родя и,  вы¬бравшись из-за стола,
              гордо направился мимо сторожившей дверь мамы к обещавшему мультики
              телевизору.
— Ты куда?—схватив сына за ворот рубашки, мама тол¬кнула его в ванную.—Иди умойся: с головы до ног в супе!
— Не надо так!—обернувшись, негодующе вымолвил РО¬ДЯ.—А то дырку в рубашке сделаешь!
Пораженная не замечавшемуся раннее бережному отно¬шению сына к одежде, мама выброшенной на берег рыбкой открыла и закрыла рот, после чего, окончательно смутившись, принялась извиняться за грубое обращение с Родиной ру¬башкой. Независимо поведя плечом, Родя намочил лицо и руки, вытер их и поспешил к телевизору.
Отдохнув, мама решила вывести детей на прогулку в го¬род, оставив папу охранять квартиру от воров, мышей и со¬седей. Узнав о предстоящем “променаде”, Поля занялась при¬меркой платьев, выбирая, какое из них наверняка ошеломит при встрече Юрку из соседнего дома, а Родя объявил о не¬преодолимом желании сопровождать барышень верхом на самокате — и только после папиной аргументации согласился идти пешком.
Продефилировав по Луначарской улице, мама, имея в го¬лове тайные мысли, а в кошельке — немного денег, завернула в универмаг, где, поведя сама с собой внутреннюю борьбу и проиграв ее, приобрела блузку с заграничной этикеткой.
— Ты зачем такую дорогую блузку покупаешь?!—-осуждающе произнесла Полина.—Вот увидишь, папа опять ру¬гаться будет. Лучше бы нам шоколадку взяла: она всего три рубля стоит!
— А мы папе пока ничего не сообщим, ладно?—заискиваю¬ще попросила мама.—За это я вас жвачкой и мороженным угощу!
— Мне “Турбо” и эскимо—выскочил почуявший наживу Родион.
— И мне — подхватила довольная заключенным корыст¬ным союзом Поля.
— Конечно, конечно—согласилась на все готовая мама. — Вот только в аптеку зайдем.
Пока мама и Поля горбились в хвосте длинной аптечной очереди, Родя улизнул на улицу и занялся обозреванием ок¬рестностей, постепенно сосредоточив внимание на стоявших внизу, возле покрытых облицовочной плиткой ступенек, двух мужчинах. Разговаривая, мужчины курили сигареты, и Родя с восхищением и завистью наблюдал, как элегантно выдува¬ют они изо рта дым, небрежно стряхивая пепел в разместив¬шуюся рядом урну. Закончив беседу, мужчины пожали друг другу руки, швырнули недокуренные сигареты в урну и ра¬зошлись.
Воровато оглянувшись, Родя мгновенно очутился возле урны. Окурков оказалось в ней много и Родя, удивляясь рас¬точительности взрослых, набил оба кармана, после чего, за¬няв то место, где недавно находились мужчины, сунул один из окурков в рот и, пыхтя и надувая щеки, “закурил”, изящ¬но выдувая воображаемый дым в загазованную атмосферу.
Поймав удивленный взгляд прохожего, Родя приосанился, понимая и разделяя восхищение окружающих Родиной осо¬бой  (“Такой маленький, а такой взрослый: курит!”), и при¬нялся высматривать знакомых мальчишек, надеясь приобщить их к потреблению убивающего лошадь, но пасующего перед Родей никотина.
Но откуда взяться счастью и справедливости в мире, по¬строенном на беззаконии злоупотребляющих властью роди¬телей, особенно когда рядом с ними крутятся в роли донос¬чиков такие противные девчонки, как Полина, подсмотрев¬шая и доложившая маме о Родином вступлении в братство курильщиков. Конечно,  Родю мгновенно лишили всех при¬обретенных благ, одновременно пообещав надрать уши, — и малолетнему любителю табака, защищая поруганные идеалы, пришлось сесть на ступеньку и объявить, что останется здесь, пока не умрет: и даже потом, после смерти его душа продол¬жит прилетать сюда, сожалея о возвращенных в урну окур¬ках и напоминая поседевшей от слез маме о погибшем по ее вине ребенке. И лишь тогда, когда устрашенная мама напомнила про жвачку и эскимо, несостоявшийся курильщик, вы¬торговав заодно и катание на американских горках, согла¬сился зарыть топор войны и вернуться на тропу мира.
Эскимо быстро таяло и выпачкало Родину одежду, за что не разбирающаяся в юриспруденции мама отругала Родю, а не пренебрегающую своими функциональными обязанностями эскимосную палочку — пусть бы получше за своим морожен¬ным присматривала!— зато жвачка оказалась вкусной и ко всему прилипала, а катание на американских горках было выше всяких похвал, — поэтому Родя, приведя домой маму и Полину, чувствовал себя в эйфорическом настроении.
— А мама новую блузку себе купила—прямо с порога поспешил он обрадовать отца.
— Как?—оживленное лицо папы мгновенно потухло.— На какие деньги? Те, что на еду отложили?
— Мне что: хуже всех одетой ходить?! — ринулась в контр¬атаку мама, с досадой поглядывая на болтливого сына.— Ничего, займем. Возьмешь у Галки Малининой: у нее всегда деньги есть.
— Да сколько можно занимать?!—взъярился папа.—И потом: что взял, отдавать нужно!
— Это твои проблемы—сердито отрезала мама.—В кон¬це концов, ты  — глава семьи. А я и о себе должна позабо¬титься: больше некому! Через месяц — академический кон¬церт, мне что на него: голой идти?
Пока родители выясняли: “кто есть кто?”, дети оккупировали телевизор, наслаждаясь мультиком “Приключения капитана Врунгеля”. Досмотрев фильм, Поля ушла в гости к подружке Люде, а к Роде в огромных сапогах, которые он упорно называл “охотничьи”, притопал его ровесник Антон, периодически навещавший живущую на первом этаже свою бабушку. Устроившись на полу в детской, мальчики достали кубики и занялись возведением многоэтажных домов, то и де¬ло воруя друг у друга дефицитный материал, что отнюдь не способствовало добрососедским отношениям. Пользуясь по¬ложением хозяина (“Кто здесь живет? Ты, что ли?!”), Родя все спорные вопросы уверенно разрешал в свою пользу, после чего обидчивый Антон, сопя, как перекипающий чайник,  мрач¬но направлялся в коридор, к “охотничьим” сапогам, угрожая Роде пожизненным отъездом за пределы его территории, — и не желавшему прозябать в пустоте и унынии Родиону при¬ходилось, скрипя зубами и сердцем, хватать Антона за руку и возвращать в детскую, обещая дружбу и всяческие кубиковые привилегии.
Достроив шедевры инженерной мысли, юные архитекторы начали выяснять, чей домик лучше, громогласно отстаивая приоритет собственных усилий. Устав от упрямства соперника, а также от несомненной правоты его доводов, импульсивный Родион, схватив используемую в качестве вешалки палку, принялся ожесточенно разрушать плод своего недавнего ти¬танического труда, после чего, разозлясь на удачливость дру¬га, ударил бывшей вешалкой по его домику.
— А-а-а! — взвыл Антон. Выхватив у Родиона палку, он стукнул коварного агрессора по макушке. Заревев от боли, Родя метнулся к отдыхавшей у дивана швабре, похищенной утром из кухни с загадочными для самого вора намерениями, и, схватив ее, начал тыкать перекладиной Антону в лицо.
На шум Ледового побоища прибежал папа, с изумлением увидевший, как еще час назад интеллигентные мальчики с заплаканными физиономиями разъяренно вырывают друг у друга швабру, попутно высказываясь об истинной сущности противника. Обогатив свой лексикон новыми, только что ус¬лышанными словами, где наиболее часто фигурировали об¬щепринятые в детском саду понятия “дурак” и “писька”, па¬па, забрав у драчунов швабру, погнал Родиона в ближайший угол, велев Антону надевать сапоги и катиться вниз по лест¬нице к своей или иной бабушке, — что было сделано созда¬телем лучших в подъезде домиков очень быстро.
— Если пообещаешь, что не будешь драться и говорить плохие слова, то я тебя из угла выпущу—постепенно разо¬бравшись в ситуации, попытался смягчить поспешный при¬говор папа.
Но оскорбленный наказанием Родион, подобно великому индейскому вождю, невозмутимо стоял в углу, не поддава¬ясь на уговоры бледнолицего горожанина.
— Как хочешь! — пожал плечами папа. — Мог бы с нами сейчас поужинать.
Отвернувшись, Родион погрузился в изучение оклеенной обоями стенки: и ни просьбы мамы, ни заманчивые предло¬жения вернувшейся из гостей Полины не отвлекли его от важных дум и настенных изысканий.
Мама разложила но тарелкам жареную картошку и ос¬татки семьи, изображая необыкновенную радость, принялись за еду.
— Сейчас появится—заговорщицки прошептал много¬опытный папа.
Он оказался прав: вскоре, привлеченная веселым шумом, в кухню осторожно заглянула верхняя половина Родиного туловища, пожелавшая узнать, что такое интересное здесь происходит. Обнаружив устремленные на него взгляды, ту¬ловище спряталось, потом высунуло голову и, выкрикнув: “Я вас не люблю:”, вновь исчезло, но ненадолго: через не¬сколько минут Родя в полном объеме появился в проеме дверей,  вызывающе размахивая найденным в мамином шка¬фу платочком и, повторив свой безжалостный лозунг, юркнул в прихожую.
Самовольное оставление угла считалось тяжким преступ¬лением, но в этот раз единственной папиной реакцией на Родино скоморошество был жизнерадостный смех, — и мама, ободренная папиным весельем (“Слава богу, забыл о блузке и вообще смягчился!), громко сказала:
— Ты, Родя, машешь платочком, словно матрешка. Мы назовем тебя теперь “Родя Матрешкин”.
Все, кроме блудного сына, засмеялись, а Поля, спеша внести лепту в общую потеху, ехидно выкрикнула: “Матрешкин муж — вот он кто!”.
Разоблаченный по всем статьям Родя, услышав о себе столько правды, нахмурился, но плакать не стал и даже за¬улыбался, жалея, что не принимает участия в семейном ка¬пустнике, — и, когда папа, забрав его из угла, отвел в ван¬ную и вымыл лицо, то он сам, вырвавшись из папиных рук, помчался к своему месту за столом и вскоре, поедая жарен¬ную картошку, дразнился и корчил рожи не хуже Полины.
По телевизору показывали приключенческий фильм и се¬мья, разместив папу посередине, устроилась перед экраном на кроватях. При демонстрации сцен насилия Поля, попис¬кивая: “Боюсь! Боюсь!”, закрывала глаза и утыкалась лицом в мощный папин живот, а Родя, наоборот, старался все за¬помнить, чтобы потом с успехом применить какой-нибудь смертельный удар на друге Антоне. Мама к таким фильмам относилась скептически, а папа — с изрядной долей иронии, и когда в финале главарь разбойников, заскрежетав зубами, взмахнул саблей над несчастной жертвой, папа дурашливо простонал: “Я тоже боюсь! Спасите меня!”—и почувствовал, как рука сына ласково обняла его за шею и прижала к сво¬ему маленькому, но храброму сердцу,  молча обещая защи¬тить от всех бед и ненастий.
После кинофильма дети дружно помчались в туалет, спе¬ша избавиться от накопленных за два часа отходов пищевого производства. Лежавший на краю кровати Родя первый до¬бежал до заветной двери и мгновенно закрылся, оставив По¬ле возможность безрезультатно стучать кулаками по дере¬вянной поверхности.
— Не ломай дверь, Полина!—сердито воскликнула ма¬ма.—Имей терпение: Родя скоро выйдет!
— Да-а, — протянула Полина.— Знаю я его: он там год сидеть будет. Я сейчас до трех посчитаю и чтобы потом он сразу вышел: слышишь, Родя?!
Полина стукнула кулаком по двери.
— Слышу!—недовольно буркнул занятый интимными делами Родион.
— Хорошо. — Поля подняла палеи и начала отсчет. — Один, два, два с половиной, два с четвертью, два с осьмуш¬кой, два с шестнадцатой, на ниточке, на иголочке, ниточка обрывается, три начинается.  Вылезай, Родя!
Будучи джентльменом, Родя, хотя и с неохотой, уступил место даме, тем более что его ожидала наполненная теплой водой ванна. Пока Родя нырял, изображая охотящегося за пароходами кита, Поля возилась со взятым напрокат у Люды котенком Тишей; когда подошла ее очередь купаться, она контрабандой попыталась протащить котенка с собой, объ¬ясняя произведшей таможенный досмотр маме, что Тиша тоже хочет быть чистым.
Выкупанных детей папа аккуратно отнес в детскую, где принявшая их как эстафетную палочку мама вытерла сына и дочку полотенцем, уложила в постель и поручила заботам приплывающих со звездного неба волшебных сновидений, окутывающих теплотой и нежностью всех, кто засыпает но вечерам с чистой, не омраченной злом, совестью.

                У БАБУШКИ ДАШИ

Чаще всего в гости к бабушке Даше ходил Родя: лишь там, на Перекопской улице, его душа вкушала истинный покой и вылечивалась от ран, нанесенных жестоким, неблаго¬дарным миром, в составные части которого входили не только детсадовский драчун Чаныга и эксплуатирующая право первородства сестра Полина, но и замученные работой, бытом и друг другом родители:  мама, не всегда понимающая, что ребенку в садике симпатизирует одна девочка и ей нра¬вятся, когда Родя в холодный день щеголяет распахнутой рубашкой и голой грудью — на фоне упакованных в куртки и свитера сверстников, — и грубый, неотесанный папа, все¬рьез думающий, что мальчику нужно каждый день умывать¬ся и чистить зубы — занятие явно не обязательное — все рав¬но загрязнишься,— о чем в качестве консультанта всегда го¬това поведать папе знакомая Роде кошка, с пеленок брез¬гающая мочалкой и мылом и прекрасно себя чувствующая. А бабушка... Какими вкусными блюдами угощает она вечно голодного ребенка, как приятно массажирует ножки и, раз¬решая рыться в гардеробе, не устраивает скандал, когда Родя ломает какую-нибудь безделушку вроде часов или использует не по назначению что-либо из вещей: как в прошлый  раз, когда он превратил белую скатерть в ковер-самолет и летал на ней по огороду. А как интересно рассказывает ба¬бушка Даша о своем детстве: о сестричке Оле, погибшей от жадности взрослых, о ворожее Элине, о привидениях, кол¬дунах. Мама называла эти истории “сказками”, тогда как папа загадочно изрекал: “Что есть в сознании, есть в дейст¬вительности”,—но, независимо от их мнений, не было ничего приятнее, как сидеть на кровати возле бабушки и парить во¬ображением в нарисованных ею волшебных картинах.
Смышленая Поля тоже уловила разницу между бабуш¬кой Надей, проповедовавшей идею ежедневных розог и казар¬менного воспитания, и бабушкой Дашей, чей голос даже в самых тяжких случаях — когда Поля высыпала муку в лужу и приготовила невкусные пирожки, а Родя напоил валерьян¬кой кота Рыжика — не поднимался выше уровня шума жур¬чащего летом ручейка. Вот и сегодня вместо командировки к бабушке Наде, куда собиралась отправить дочку строгая мама, Поля увязалась за Родей на Перекопскую улицу, и теперь те конфеты, которые приготовила для внука бабушка Даша, придется делить с жадной сестричкой, почему-то уве¬ренной, что ей причитается не третья часть конфет, а гораздо больше.
— Бабушка!—сообразив, что Родя, зажав в руке кулек с конфетами, не собирается с ним расставаться, затеяла скан¬дал Полина.—А мне Родька конфеты не дает!
— Я поделюсь конфетами, — предвидя результат судеб¬ного разбирательства, поторопился выкрутиться Родя. — Но пусть Поля за это что-нибудь споет.
Услышав Родино предложение, бабушка Даша растерянно посмотрела на Полю и обнаружила, что внучке идея неожи¬данно понравилась: до сих пор ее вокальный талант привле¬кал только маму, предполагавшую в далеком будущем за¬пихать дочку в музыкальное училище, а тут число ее поклон¬ников сразу удвоилось. Приняв позу лауреата Государствен¬ной премии, Полина захватывающе исполнила знаменитую детсадовскую песню “Серенькая кошечка села на окошечко”, причем Родя, увлекшись, то и дело помогал певице своими подвываниями, что позже послужило ему поводом для при¬своения двух сестричкиных конфет — за оказанную гумани¬тарно-звуковую помощь,— и в итоге выяснение отношений между партнерами по дуэту закончилось тем, с чего должно было начаться: небольшой, но упорной дракой, где крепким Полиным кулакам противостояли не менее твердые и про¬ворные Родины ноги,—и бабушке Даше для прекращения вооруженного конфликта пришлось наряду с голосовыми связками применить веник, способствовавший не только ус¬тановлению мира, но и справедливому дележу конфет.
— Мозги застоялись: хватит в комнате сидеть!—ворчала бабушка Даша, выталкивая драчунов во двор.—Идите с Ваней поиграйте: он как раз на велосипеде катается.
Ох, не вовремя вывел своего “Зайчика” во двор живший рядом с бабушкой Родин ровесник Ваня, — и он понял это, увидев, как мчится по направлению к его имуществу жажду¬щая добычи орда. Закрутив педалями, Ваня попробовал про¬рваться к калитке своего дворика, но перегородившая путь Полина, схватив руль, грозно потребовала: “Дай покататься!”. Трусливо озираясь по сторонам, Ваня попытался выдвинуть аргументы, мешающие принять столь лестное для “Зайчика” предложение, но в это время напавший сзади Родион принялся молча стаскивать скупердяя Ваню с его двухколесной собственности,—и только после Ваниного во¬пля с обещаниями позвать на помощь маму, папу и вообще всех живых и покойных родственников умерил пыл и, огра¬ничиваясь корректными тычками в спину, присоединил свой вежливый голос к сестричкиной просьбе. Страдая и мучаясь, Ваня нехотя передал “Зайчика” захватчикам и даже зрели¬ще кратковременной стычки между победителями, уточняв¬шими, кто первый оседлает велосипед, не согрело его озябшую от переживаний душу. И только после того, как Поля верхом на велосипеде ударилась о дерево, а Родя шмякнулся в чер¬нозем огорода, Ваня стал смотреть на мир веселее, а когда Поля, разбив коленку, окончательно перекочевала в толпу зрителей, Ваня, растаяв от обилия полученных его недруга¬ми неприятностей, расчувствовался и предложил посмотреть на недавно появившихся у них в сарае козлят.
Велосипед — точнее: то, что осталось от него после обще¬ния с деревом и огородом,—был мгновенно забыт. Полюбив Ваню как родного брата, Поля и Родя весело ворвались вме¬сте с ним на огороженную забором территорию, на посеще¬ние которой Ванины родители, уходя на работу, наложили сыну строгое табу.
“Мэ-э!”—закричали, увидев ребят, козлята, с надеждой разглядывая их ладони. Увы, они были пусты! Сердобольная Полечка, догадавшись о чаяниях малолетних животных, ри¬нулась в Ванин огород собирать все зеленое и растущее,— и вскоре, скармливала малышам щавель и картофельную ботву. К счастью для Ваниных родителей, ленивые мальчиш¬ки не последовали Полиному примеру, тем самым сохранив для грядущего урожая островки ускользнувшей от Полиных ног редиски и клубники: удлинив свои руки палками, юные исследователи начали тыкать ими в козлят, проверяя прак¬тикой теорию академика Павлова о реакции живого организ¬ма на сенсорные раздражители. В соответствии с учением академика, козлята подпрыгивали и негодующе мекали, вы¬зывая у удачливых естествоиспытателей приступы громкого смеха, пока занявшая антинаучную позицию Полина не пре¬кратила эксперимент, пригрозив подать жалобу в самую грозную после бога инстанцию — своему папе. Презрительно пофыркав, мальчики — и в первую очередь Родион, дружив¬ший с папиным ремнем часто и основательно,—решили на всякий случай поменять объект изучения и переместились к расположенным неподалеку ульям, где, шуруя в литках пал¬кой и пиная пчелиные домики ногами, стали требовать от их обитателей продемонстрировать двум великим ученым ис¬кусство высотного пилотажа. Занятые изготовлением меда для лечения будущих ребячьих ангин, пчелы переполошились, решив, что из далеких североамериканских лесов к ним по¬жаловал медведь гризли, и, проведя всеобщую мобилизацию и попрощавшись с друзьями, обречено вылетели на родные просторы для последнего, решительного боя. Обнаружив от¬сутствие медведя, пчелиная армия растерянно заметалась, но, заметив в непосредственной близости от себя чумазые мальчишеские физиономии, пчелиный штаб, сопоставив дан¬ные разведки, вник в ситуацию и отдал приказ изгнать дву¬ногого противника из пчелиных владений.
— Так вам и надо, хулиганам! — выкрикивала, размахи¬вая руками и подбадривая пчел, Поля, с удовлетворением наблюдая, как улепетывают, повизгивая от пчелиных укусов, не оправдавшие Павловских надежд рефлексологи, — пока один из пчелиных отрядов, заинтересовавшись Полиными те¬лодвижениями, не ринулся в ее направлении. “Ай!”—дерну¬лась от боли Поля, не сразу сообразив, что ее кусают те, чьи интересы она защищала. “Ой!”—вскрикнула она еще раз, отмахиваясь от наседавших на нее пчел, и, догадавшись, чего от нее хотят, помчалась, всхлипывая, к бабушкиному дому.
— Почему они такие глупые? — жаловалась Поля бабуш¬ке, вынимавшей пчелиные жала и смазывавшей раны постра¬давших спиртовой настойкой. — Я их не трогала, а они меня искусали. За них никто заступаться не будет, если они так себя ведут!
— Они ведь русского языка не знают, — попыталась реа¬билитировать агрессоров бабушка.—Вот и решили, что ты заодно с мальчишками.
— А у них какой язык: пчелиный?—задумалась Поля.— Хорошо бы его выучить' Я бы тогда с ними подружилась и от приставучего Юрки из соседнего дома меня защищать уговорила.
—  Вырастешь—все сделаешь! — обнадежила внучку ба¬бушка.
И Поля, замечтавшись о ждущих ее удивительных свер¬шениях, вновь стала счастливой, — как и Родя, взахлеб изла¬гавший бабушке грандиозный план победоносного отмщения пчелам.
то неприятный разговор пришлось пережить бабушке, когда Ванина мама, подсчитав нанесенные ее семье убытки, попробовала вчинить бабушке Даше денежный иск о возмещении велосипедно-огородного ущерба, — но, наткнувшись на категоричный отпор, перенесла свой гнев на поддающегося дурным влияниям отпрыска, — и вскоре Поля и Родя, стоя на бабушкином крыльце, услышали глухие Ванины вопли: мама воспитывала сына в одной из комнат тем, что попада¬лось под руки. Для Роди это был нормальный житейский процесс, тогда как Поля, заметавшись, принялась упраши¬вать бабушку отправиться выручать Ваню.
— Давай совсем его заберем, — возбужденно предлагала Поля.—Папа раскладушку ему в детской поставит, а едой я с ним делиться буду: у меня ее всегда много.
— Нельзя,  внученька!—вздохнула  бабушка. — Чужой дом — чужая крепость: там свои законы и вмешиваться в них нельзя. Ваню все-таки за дело наказывают: я и вас должна бы отругать, да знаю, что сама расстроюсь и сердце забо¬лит... Чтобы скандал не слушать, сходим пока на речку Карасевку, природой полюбуемся.
Возглавляемые бабушкой походы пользовались у детей успехом: Поля захватила с собой куклу, пожелавшую поды¬шать речным воздухом, а Родя вооружился сделанной из про¬волоки шпагой, собираясь с ее помощью казнить и миловать всех встречных собак и прохожих. В результате, продвига¬ясь к речке, малочисленная экспедиция растянулась на длину верблюжьего каравана, поскольку кукла то и дело останав¬ливалась для беседы с какой-нибудь букашкой, а Родя за¬бегал вперед в поисках засад и выкопанных на тротуаре ям-ловушек.
Речка, медленно перекатываясь через камешки и ныряя в небольшие омуты, лениво разлеглась между двумя невы¬сокими, поросшими кустарником, берегами. Родя, превратив шпагу в гарпун, занялся охотой на головастиков, Поля при¬нялась сооружать из камышинок “фазэнду” для куколки, а бабушка... Она уселась на пригорок и, всматриваясь в волны, задумалась о том, что когда-то на этих берегах прошло ее детство, потом детство ее сына, а сейчас та же Карасевка во¬спитывает тишиной и спокойствием новое поколение: такое маленькое, непослушное...
— Бабушка, можно, я к гусям сбегаю? — уронив гарпун в речку, Родя решил поменять вид деятельности и, заметив метрах в ста задремавшее на солнышке гусиное семейство, ощутил неодолимую потребность нанести непрошеный визит.
— Хорошо!—согласилась бабушка.
Вооружаясь — какой же мужчина согласится пойти в опасную даль без острого меча?! — Родя подыскал подходя¬щий прут и замахал им по воздуху, проверяя, легко ли бу¬дет рубить гусиные головы.
— Ты, Родя, с палкой не расстаешься: словно и родился с палкой, — засмеялась бабушка.
Но разве станет отважный рыцарь обращать внимание на недалекость дамского мышления?! Оседлав горячего коня — для этой цели иве пришлось пожертвовать одной из своих веток,— Родя помчался, держа над головой меч, прямо на вражеский лагерь. Путь был трудный и к его концу всадник устал, да и конь начал хромать то ли на задние, то ли на передние копыта: к тому же врагов, пока еще не подозревав¬ших о своей неизбежной гибели, оказалось неожиданно много и выглядели они вблизи сильными и упитанными: поэтому вместо намечавшейся атаки в центр гусиного стойбища рыцарь, смалодушничав, повернул на скаку коня и ткнул остри¬ём меча в спавшую неподалеку от стаи молоденькую гусыню.
— Га-га-га! — закричала в ужасе гусыня, бросаясь под защиту родителей. — Спасите!
Обижать женщину?! — этого гусаки оставить безнаказан¬но не могли. Размахивая крыльями и грозно шипя, они со всех сторон ринулись на одинокого кавалериста, спеша за¬хватить его в плен и подолбить клювом. Осознав грозящую ему участь, Родя, намочив от страха штаны, повернул обрат¬но, оставив неприятелю коня и меч, но гуси, презрительно переступив через добычу, продолжали преследование.
— Бабушка, там Родю бьют, — забеспокоилась Полина, увидев, как мчится за ее братом разъяренное гусиное войско.
Поднявшись на ноги, бабушка резво поспешила на по¬мощь ребенку. Обнаружив новые неприятельские силы, гуси, негодующе гогоча, остановились и, возмущаясь, отпра¬вились назад, на родину, предоставив бабушке возможность утешать мокрого и плачущего внука.
О продолжении прогулки не могло быть и речи, и бабуш¬ка, взяв детей за руки, повела их домой. Поля, достав ка¬рандаш и бумагу, сразу занялась рисованием, переодетый в сухую одежду Родя, успокоившись, отловил бабушкиного ко¬та Рыжика и начал приучать его к поводку, решив выдрессировать из Рыжика ученую собаку, а бабушка взялась за при¬готовление обеда, гадая, как совместить вкусы детей и обе¬щавшего заглянуть на обед их папы.
Через полчаса, решив, что дети достаточно наигрались, ба¬бушка в рамках курса будущего хозяина возложила на Полю обязанность подмести пол, одновременно поручив Роде про¬тереть обеденный стол. Полечка послушно взялась за веник, тогда как Родя, поупрямившись и попробовав улизнуть от задания под предлогом тяжкого пчелино-гусиного травматиз¬ма, а также ответственности перед обществом за своевремен¬ную переподготовку Рыжика, нехотя подцепил пальцем тряп¬ку и в обнимку с котом удалился в столовую. Пообещав про¬верить результаты работы, удовлетворенная бабушка заня¬лась довариванием борща, как вдруг забежавшая в кухню Поля заговорщицки зашептала: “Бабушка, посмотри, что Родька делает!”.
Взволновавшись, бабушка заторопилась в столовую и ос¬толбенела, увидев, как Родя, положив смирившегося со своей судьбой кота на стол, вытирает им мокрую клеенку. Обна¬ружив непрошеных зрителей, Родя пробурчал: “Нельзя, что ли?!” и нехотя отпустил Рыжика на пол, после чего, к свое¬му тайному удовольствию, был немедленно изгнан по двор, где залез на шелковицу и вместе с присоединившимся к нему Ваней, спешившем поделиться подробностями произведенной над ним экзекуции, принялся изображать Тарзана.
Папа пришел, когда дети сидели за столом и обедали.
— Привет, поросенок!—крикнул он выскочившему из-за стола Роде.
— Привет, карапузик!—ответил на бегу Родя и, вцепив¬шись в папину левую руку, начал карабкаться по ней наверх.
— Здравствуй, крыса!—улыбнулся папа Полечке, мчав¬шейся к его правой руке.
— Здравствуй, папулечка! — воскликнула Поля, стремясь опередить Родю в гонке к папиной макушке.
Приподняв детей, папа в соответствии с семейной тради¬цией спросил: “Как живете, караси!” и, услышав единодуш¬ное: “Ничего себе, мерси!”, обчмокал юных альпинистов и отнес к загрустившим без них стульям.
— Ты знаешь, что Родька делал со мной, когда тебя не бы¬ло?—поторопилась наябедничать Поля.— Он брал линейку и бил меня по голове: вот сюда бил, где больше всего мозгов!
— Она первая начала!—сердится Родион.—Карандаши не давала рисовать и ногой драться лезла.
— Дети балованные — просто ужас! — не удержавшись, бабушка выдвинула свои претензии. — В огород к соседке залезли, что-то с велосипедом ее сделали и между собой ни¬как не помирятся!
— Ладно, пообедаем, потом разберемся, — дипломатично по¬дытожил информацию папа.—Мне через полчаса уходить нужно. Я уже понял, что всех придется в угол ставить: за то, что сделали, и за все, что сделаете.
— И бабушку тоже?—осторожно поинтересовался Родя.
— Бабушку нет, — серьезно ответил папа.
— Конечно, бабушка сама тебя в угол поставить может, потому что она — твоя мама,—догадалась Полина.
— Правильно, — согласился папа.— Кушайте, пока еда не остыла.
Обед, несмотря на неприятные папины намеки, протекал весело. Родя, успешно вымазавший борщом не только коле¬ни, но и голову, хвастливо рассказывал, какой урон он нанес сегодня гусиной армии,  и как она бежала за ним, чтобы по¬просить пощады, Поля жаловалась на пчелиную неблагодар¬ность, а бабушка поведала о неравном поединке с соседкой, —и лишь папа молча ел, слушал и улыбался. Работа у него такая: всех слушать, все запоминать и ничего напрасно не говорить.
После обеда, по требованию бабушки, в угол был постав¬лен только Родион. Амнистированная Полина на радостях помыла посуду, а затем, дождавшись ухода папы, начала уговаривать бабушку выпустить несчастного узника на сво¬боду. Нашедший такое интересное дело, как незаметное отколупывание от стен штукатурки, Родя из угла согласился выйти не сразу, гордо заявляя, что будет стоять здесь, пока не умрет,—и пришлось бабушке, никак не могущей понять, кто наказан — она или внук? — пообещать невинно осужден¬ному мальчику испечь пирожки с картошкой.
Папа принес две одинаковые книжки с требующими рас¬краски рисунками; дети занялись этим важным делом, раз¬решив бабушке отдохнуть на кровати. Устав от забот, бабуш¬ка незаметно заснула, а когда проснулась, то с тревогой об¬наружила, что не слышит детских голосов. Вскочив, она по¬спешила в соседнюю комнату, где с удивлением (и одновре¬менно с облегчением) увидела вытянувшуюся на диване ли¬цом вверх Полину, а рядом на полу — развалившегося Ро¬диона.
— Что случилось? — забеспокоилась бабушка. — Заболели?
— Нет, мы играем, —объяснила Поля.—Я—Спящая красавица.
— А Родя что: спящий красавец?—поинтересовалась ба¬бушка.
— Нет, он принц. Он сейчас меня будить будет.
        Действительно, Родя, схватив длинный рожок для обуви, резво поднялся и, ткнув Полю рожком в живот, свирепо рык¬нул: “Ты, вставай!”, после чего красавица, взвизгнув, мгно¬венно пробудилась к жизни.
— Какие-то странные игры!—резюмировала бабушка.— Лучше бы Шарика покормили.
Родя, не успевший отодрать в углу намеченный кусок штукатурки, притворился глухонемым, зато покровительница животных Полина тотчас побежала выполнять бабушкину просьбу.
Постояв на крыльце, бабушка прикрикнула на Шарика, попытавшегося в благодарственном порыве вымазать лапами Полечкино платье, и, заинтригованная непонятными звуками, доносившимися из комнаты, заглянула туда. Родя, поддев рожком кусок штукатурки, как раз выворачивал его из гнез¬да, когда бабушкина ладонь с размаху опустилась на его макушку. Отпустив рожок, Родя гневно развернулся, желая узнать, кто помешал его архитектурному творчеству — и уви¬дел бабушку.
— Не надо по голове бить, — ничуть не смутившись, сер¬дито сверкнул Родя глазами. —А то я буду глупый. Нужно бить по попке.
— Я так и сделаю, — строго сказала бабушка, терпению которой явно пришел конец. — Вот только ремень найду.
— А я его спрятал, —хитро прижмурился Родион.—Хоть сто лет ищи — не найдешь!
Действительно, усилия бабушки и составившей ей компа¬нию Полины пропали зря: ремень так и не был найден. Вы¬говорив прощение, Родя ликующе объявил, что, ожидая при¬хода папы, еще до обеда спрятал ремень в будке у Шарика, велев тому никому ничего не рассказывать.
Замешав глину с известью и песком, бабушка устранила нанесенные Родей штукатурные повреждения, а затем, на¬кормив внуков испеченными на сковородке пирожками с кар¬тошкой, отвела их родителям. Передав детей по списку из рук в руки, бабушка устало побрела домой, с удовольствием представляя, как включит сейчас телевизор и будет смотреть очередную серию кинофильма “Богатые тоже плачут”, отды¬хая душой и телом от нашествия своих очень любимых, но таких беспокойных внуков.

                ЗАЙЧИК, ПАЛЬМА И ДРУГИЕ БЕЗДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

— Вонюченький ты мой!—мама целовала голенького Родю, принесенного папой из ванны, в мягкие беленькие ягоди¬цы. — Прямо-таки съела бы всего! И вредненький, и плакси¬вый, — а самый, самый любимый!
Родя, демонстрируя затылком, как ему все надоело, недо¬вольно ворчал, но от маминых ласк не уклонялся.
— А я не самая любимая, да?! — обиделась Поля.—Толь¬ко Родьку и целуешь! Возьму и уйду из дома: можете тогда сыночком любоваться сколько хотите!
— Что ты, Полечка, — всполошилась мама.—Иди, ми¬лая, я тебя приголублю!
И, оставив Родиона, тут же начавшего плакаться: как ему холодно, голодно и неуютно,—мама занялась обчмокиванием замершей в неприступной позе Полины.
—- Многостаночница!—восхитился папа, глядя на маму.— Хлебом не корми: дай кого-нибудь губами потрогать!
— Радуйся, что не зубами! — процедила мама.
— И то правда! — вздохнул папа.—Слушайте, детки: что хорошего в поцелуях? Давайте я лучше каждому по шалобану отпущу!
— Ну и отец!—возмутилась мама. — Нет, чтобы о детях позаботиться, спросить о чем-нибудь!
—Так я и спросил, — пожал плечами папа, но, заметив зловещий блеск в маминых глазах, послушно произнес: “Родик, тебя сегодня в садике вкусно кормили?”
— Не помню: спроси у мамы,—отмахнулся Родион, со¬зерцая процесс запихивания себя в трусы и майку.—И вооб¬ще: не мешай, я занят.
—Да-а,  детки!—покачал головой папа.— Цветы на моги¬лах родителей.
— Папа, а что такое “смерть”?—вмешалась в разговор Полина.
— Это исчезновение человека из числа живых. Сегодня он ходит, что-то говорит, делает, а завтра лежит в глубине земли и никуда не вмешивается.
— А ты скоро умрешь?—заинтересовался Родя, еще с пеленок ревновавший отца к маме и считавший, что папа слишком часто вмешивается в его личную жизнь.
— Не знаю, —задумался папа. — Надеюсь, что лет двад¬цать у меня еще есть.
— И мама умрет?—забеспокоился Родя.
— Конечно,—успокоил его папа. — Только гораздо поз¬же: женщины живут дольше мужчин.
— Значит, Родя умрет раньше, чем я?—обрадовалась Полина.—Я тогда его игрушки себе заберу: можно?!
— А я их выброшу,—умерил сестричкин восторг предусмотрительный Родион. — Или Антону  отдам. И вообще: ес¬ли боженьку попросить, то никогда не умрешь. Правда, мама?
— Наверное, —  дипломатично ответила мама.—Спать по¬ра: нашли тему для разговора! А ну-ка, быстро в постель!
Командирский тон мамы возымел действие и вскоре дети дружно посапывали в своих кроватках. Впрочем, особых ил¬люзий родители не питали, зная, что где-то заполночь они будут разбужены стуком в дверь и два маленьких привидения — поодиночке или толпой — займутся их уплотнением на сдвинутых вместе полутора спальных кроватях. А утром папа станет жаловаться, что у него отдохнул только левый бок, так как правый всю ночь готовился к свиданию с полом, а мама, продремавшая до утра в позе лотоса, уныло направится в детскую, готовя ритуальную фразу: “Опять постель обмочили? У каждого горшок под кроватью: могли бы и туда пописать!”. Но дети, умывшись и переодевшись в сухое белье, будут заняты другими заботами: Родя начнет укло-няться от посещения детского садика, где его вчера поколо¬тил местный хулиган Чаныга, а Поля, у которой подобные проблемы не возникали, поскольку она предпочитала тумаки раздавать, а не получать, примется уговаривать маму раз¬решить взять в садик роскошную куклу-негритянку, недавно подаренную папиными родственниками. Пока мама убежда¬ет Родиона и разубеждает Полину, папа, кляня холостяц¬кую долю, жарит себе яичницу: затем, прекратив все дис¬куссии, помогает детям одеться и ведет их и детский садик, заинтриговывая предстоящей встречей с зайчиком.
Лучший друг детей зайчик возник с легкой руки папы, ко¬торого судьба предназначила водить в детский садик сначала Полину, а потом и подросшего сына. Плестись по утрам в ка¬зенное учреждение, особенно в грязную или холодную пого¬ду, детям не хотелось, и папе, подавляя восстания, пришлось, кроме угроз, использовать принцип материальной заинтересо¬ванности, сочиняя, что возле декоративной самшитовой аллеи их ждет зайчик, приготовивший для детей какие-то лаком¬ства, — и доверчивая детвора весело устремлялась вперед, первую часть пути гадая о размерах и количестве подношения, затем бегая вдоль аллеи в поисках яств, а оставшийся отрезок дороги поедая угощение, незаметно подброшенное обманщиком папой, и сравнивая, кому что досталось
Рассудительную Полю слегка смущала застенчивость зай¬чика, предпочитавшего засовывать подарки в кусты, а не вру¬чать их лично, но в целом ситуация подозрений но вызывала, тем более что несколько раз, после провоцирующих возгласов папы, дети видели, как зайчик, оставив в самшите купленные в магазине мамой-зайчихой яства, убегал в свой лес¬ной детский садик. Поля и Родя пытались узнать, какую груп¬пу — старшую или младшую — посещает их шустрый друг, но папа упорно ссылался на свое неведение, давая возмож¬ность каждому из детей считать зайчика своим ровесником.
Сегодня папа вел детей в садик с особенным удовольстви¬ем: у него в кармане лежали полученные недавно в качестве взятки три импортные конфеты. Дети, цепляясь за папины руки, спорили, кого из них зайчик больше любит, аргументи¬руя свои доводы анализом полученных ранее презентов. Ког¬да до аллеи осталось метров двадцать, практичный Родя, перейдя от слов к делу, ринулся вперед, спеша заграбастать приготовленные зайчиком лакомства; за ним потрусила, без¬надежно отставая, тяжеловесная Полина.
Аллея была длинной, и дети, суетясь и отталкивая друг друга, заползали на четвереньках вдоль кустарника, с на¬деждой вглядываясь в переплетенье прутьев. Выждав удоб¬ный момент, папа подбросил поближе к Полине первую кон¬фету, сердито наблюдая, как рассеянная дочка проползает мимо угощения, не обращая на него внимания. “Тут поищи!” —наконец вынужден был сказать он Полине,—и сразу на¬стороженно поднял голову застрявший неподалеку Родион.
— Ах, конфетка! — радостно воскликнула Полина, бла¬женно разглядывая завернутое в красочную обертку незнакомое лакомство, но тут налетевший коршуном Родя схватил заячий подарок и сунул его в карман.
— Отдай! Я нашла! — закричала Полина, жалобно погля¬дывая на папу.
— Кто первый взял, тот и первый нашел! —отойдя подаль¬ше, авторитетно заявил Родя.
Догадавшись, что попытка физически поколебать идеоло¬гическую позицию сына закончится скандальным плачем, папа примирительно произнес: “Не расстраивайся, Полечка, зай¬чик где-то еще две конфеты спрятал”, решив отдать дочке и ту — третью — часть взятки, с которой собирался познакомить свой желудок. Успокоенная Полина волнительно заерзала вдоль аллеи, а вслед за ней, чутко прядя ушами и искоса поглядывая на соперницу, пополз Родя.
— Плюх! — неизвестно откуда упавшие конфеты оказа¬лись прямо перед Полиным носом и она, протянув руку, на¬чала соображать, какую из этих одинаковых красавиц надо отправить в карман первой, но ее попытку повторить подвиг Буриданова осла прервал быстрокрылый Родион, ловко схва¬тивший одну из конфет и только из-за порыва великодушия, вызванного папиным присутствием, не захвативший в плен третью конфету.
— А-а, — подобрав остатки роскоши и глядя на пустое место, недоуменно протянула Полина. — А где моя вторая конфета?
И она, заглядывая во все обнадеживающие места, отпра¬вилась в новое путешествие вдоль аллеи.
.— Не ищи, Полечка, больше конфет нет,—хмуро сказал папа, сердито поглядывая на невозмутимого Родю.
—- Как?! — приподнявшись, Поля растерянно захлопала глазами.—Почему тогда у меня одна конфета, а У Родьки две?
— Потому что нельзя быть такой медлительной, — ответил папа.—Пойдемте в садик, а то на завтрак опоздаем.
— Никуда я не пойду, — голубые глаза Поли наполнились слезами, — Родька у меня конфеты забирал, а ты мол¬чишь. Почему у него больше конфет, чем у меня? Это неспра¬ведливо!
— Родик, ты Полечке одну конфетку не хочешь отдать?— заискивающе спросил папа.
— Не хочу, — заглянув внутрь своей души, твердо сказал Родя.
— Тогда мне отдай,—решив выступить в роли переда¬точного звена, потребовал папа.
— И тебе не дам, — голосом, хладнокровию которого позавидовал бы готовящийся к пыткам индеец, произнес разга¬давший папину хитрость Родион.
—— Или отдай конфету, или, чтобы всем было поровну, ее выбрось, — усилил нажим папа, не сомневаясь, что коры¬столюбивый Родя, подбиравший на улице и тащивший в дом разный хлам, никогда не выбросит импортный подарок. — Понял?
— Понял, — кивнул головой Родя и, секунду поколебав¬шись, швырнул зажатую в кулаке конфету в непроходимую чащу кустов.
— Ах! — воскликнула Поля, печально провожая глазами полет не доставшейся ей конфеты.
— Гм! — хмыкнул папа, с уважением подумав: “Мужик растет. Ну и характер!”
А вслух, обратившись к детям, строго сказал: “Теперь до¬вольны? У каждого по конфете—как и хотели!”.
И, заставив конкурентов взяться за руки, поторопил их на завтрак.
Вечером детей забирала из детского садика и приводила домой бабушка Даша. Позже, заглянув в почтовый ящик, в квартире появлялся папа, избавляя бабушку от охраны по¬суды, которую регулярно разбивал Родя, и от утихомиривания Полиных эмоций, старавшейся любой спор с братом пе¬ревести в плоскость кулачных отношений. Папа начинал го¬товить ужин и к середине данного процесса в прихожую захо¬дила мама, перехватывавшая бразды кухонного правления в свои могучие руки. Поужинав и обменявшись новостями, се¬мья устремлялась к незавершенным и начинающимся делам или усаживалась созерцать телевизор.
Сегодня предметом обсуждения стало отсутствие писем и газет, которых в доме на Нижнегорской не получали третьи сутки.
— Это из-за Пальмы,—доложила знавшая все сплетни Полина.—Почтальонша сказала: или я, или она!
Пальмой звали жившую во дворе многоэтажного дома ог¬ромную овчарку, которую уже второй год кормили и любили дети, но ненавидела недавно появившаяся толстощекая и ру¬мяная почтальон Надя, утверждавшая, что собака питает к ней людоедские чувства. Действительно, получив от пугли¬вой Пади несколько ударов кирпичом по спине, овчарка вме¬сто приветливой улыбки стала показывать ей сердитые зубы, демонстрируя рычаньем нежелание видеть толстощеких поч¬тальонов в своем дворе, после чего Надя, чье тело уже не раз кусали собаки, комары и мухи, заявила, что человеческая жизнь ценнее газет и пока Пальму не посадят в тюрьму или не перевоспитают, нога почтальона не будет топтать терри¬торию опального дома. Конфликт продолжался около двух недель и завершился однажды утром громким выстрелом во дворе.
— Пальму убили, — прибежавшая домой Полечка была бледная и напуганная.—Приехали какие-то дядьки на маши¬не, выстрелили, бросили Пальму в кузов и увезли. Мы рядом стояли, все видели.
Полечка заплакала. Мама, обняв дочку, начала ее уте¬шать, в то время как Родя, размахивая руками, воинственно выкрикивал, что он, когда вырастет, возьмет ружье и пере¬стреляет всех плохих дядек.
— Папа, сегодня нельзя смеяться,—сообщила Поля при¬шедшему обедать отцу. — Сегодня убили Пальму. Все дети во дворе собрались и так решили.
— Конечно! — согласился папа, которого тоже расстроило известие о смерти овчарки.
На следующий день траур закончился и во дворе вновь зазвучал детский смех. Почту приносили регулярно, чему все были довольны. Вот только с Надей почему-то перестали здо¬роваться, да она и сама через месяц перешла работать на другой участок. Наверное, не понравилось, что дети, когда она заходила во двор, останавливались и молча на нее смот¬рели. А почему смотрели — никто из них так и не смог объ¬яснить.

                ПУТЕШЕСТВИЕ ПОЛИ, МАМЫ И БАБУШКИ НАДИ В ДОМ ПИОНЕРОВ

Бабушка была недовольна: “Сколько можно этой девице, — имелась в виду шестилетняя Поля,— сидеть на моей шее? Давно пора отправить в какое-нибудь приличное заведение!”
— В какое? — горестно спросила мама.—Из садика ее выпустили, потому что большая, а в школу не пустили: ска¬зали, что маленькая. А остальные заведения в Белогорске скорее публичные, чем приличные.
— Отведите меня в Дом пионеров,—предложила наря¬жавшая куклу Полина.—Мне подружка Люда говорила, что там лучше, чем в школе: веником по голове не бьют и лапшу на уши не вешают.
— Да?! — удивилась бабушка.— Кого же они там воспи¬тывают: неженок и дебилов?! Еще Маркс доказал, что битие определяет сознание: чем больше бьют, тем больше созна¬ния, чем больше сознания, тем больше ума.
Бабушка была воспитана 1937-м годом и считала, что стране не хватает твердой руки, папирос “Герцеговина Флор” и Нины Андреевой в Кремле. Мама, наоборот, уверяла, что нужно все и всех распустить и ничего не собирать — кроме урожаев.
— Или я пойду в Дом пионеров, или буду плакать, — обострила ситуацию Полина.
— Придется вести,—вздохнула мама.
Где находится Дом пионеров, в городе знали не все, по¬скольку вывеску Дома пионеров сняли на память его быв¬шие воспитанники. Но бабушкин язык мог довести не только до Киева, но и до крейсера “Аврора”, поэтому вскоре бабуш¬ка, мама и Полина поднимались по ступенькам симпатичного двухэтажного здания.
В вестибюле техничка Елена Ивановна мыла полы.
— Ноги вытирайте! — рявкнула она на вошедшую трои¬цу. — Ходят тут всякие, век бы вас не видать!
— Как — ноги?! — удивилась мама. — Такой грязной тряп¬кой? Вы еще лицо предложите нам ею вытереть!
— Здесь, наверное, как в садике,—заступилась за Елену Ивановну Полина.—Там всегда ноги моют и вытирают, пре¬жде чем спать уложить. А грязная тряпка потому, что мы последние в очереди. Я в детском садике и не такой выти¬ралась!
— Перестаньте говорить чепуху! — рассердилась бабушка. — Вам русским языком предлагают вытереть подошву обуви.
— Деревня! — прокомментировала бабушку Елена Ива¬новна. — Ничего не умеют делать.
Пристыженные мама и Полина вслед за бабушкой вытер¬ли обувь, зашли в вестибюль и остановились возле большого плаката с заголовком: “Сегодня—день открытых дверей”. А ниже: “направо пойдешь — в театр попадешь, налево пой¬дешь — в аквариум упадешь, вниз побежишь — стихи сочи¬нишь, наверх попадешь — игрушку сошьешь”. В левом углу плаката чернело: “Утверждаю. Н. М. Самбурская”. И малень¬кое примечание: “Случайных посетителей ждет во дворе злая собака”.
— А кто такая Н. М. Самбурская? — спросила бабушка гардеробщицу.
— Это наш директор,—охотно пояснила гардеробщица.— Скажу вам: голова! Ей палец в рот не клади!
—- А что: она разрешает пальцы в рот класть?—поинте¬ресовалась мама.— Ведь это негигиенично!
— Неужели она их откусывает?! — широко раскрыла гла¬за Полина.—Какой ужас!
— Ну, зачем так...— смутилась гардеробщица.—Нельзя все понимать буквально. Хотя кое-кто, конечно, и плачет.
— Вообще-то советские люди, — сказала изучавшая пла¬кат бабушка, — должны ходить непроторенными путями, по бездорожью. Поэтому предлагаю идти по кривой.
Кривая привела в комнату, где сидел красивый муж¬чина бальзаковского возраста.
— Талят Кадырович! — представился мужчина.—Чем мо¬гу быть полезным?
— Полезным? — переспросила бабушка.—У меня дров нарубить некому... Или у вас другое направление полезности?
— Я готовлю корреспондентов, — сообщил Талят Кадырович.—Учу детей писать очерки, фельетоны, статьи.
— Да?! — хмыкнула бабушка, сразу вспомнившая о воспитавшем ее времени. —Полину — корреспондентом?! Знаю я, чем это кончается: вначале пишет она, потом пишут на нее, под информацию подбирается статья — и вот моя внучка греется в холодильнике где-нибудь на Чукотке.
— Какой опасный кружок! — вздрогнула мама.—Пойдем¬те скорее отсюда. Пусть лучше неграмотной будет, чем такое...
Когда в комнате напротив симпатичный мужчина пред¬ставился: “Эскандер Кадырович!”, мама растерялась, “Я не знала, что Дом пионеров на семейной аренде”.
— Нет, нет, — успокоил ее Эскандер Кадырович. — Нас здесь пока только трое. Когда дети подрастут, тогда уж... Вы девочку в какой кружок привели: натуралистов или фото¬графов?
— Мама! — восторженно взвизгнула Полина.—Посмотри, какие рыбки в аквариуме плавают!
— А они не кусаются?—спросила осторожная мама.
— Если не дразнить, то они спокойные,—пожал плечами Эскандер Кадырович.
— У вас здесь и бабочки, и тараканы разные, — брезгли¬во сказала бабушка.—Как можно ребенку с такой гадостью возиться?! Ей нужно что-нибудь интеллигентное.
— А при проявлении фотографий красный свет на зрение плохо действует, — добавила мама. — Нам нужно и научить¬ся чему-то, и здоровым остаться.
Подхватив упирающуюся Полину под руки, бабушка и мама дружно вытащили ее в коридор.
Дверь с табличкой “Директор” оказалась закрытой — На¬дежда Михайловна была вызвана для дачи показаний к ин¬спектору районо Марьиной, и маме так и не удалось посмот¬реть на женщину, расправлявшуюся с подчиненными такими крутыми методами. Зато она познакомилась с завхозом Гали¬ной Николаевной и, оценив количество ключей, которые Га¬лина Николаевна возила за собой на тележке, мама начала уговаривать Галину Николаевну взять Полю в ученики, ше¬потом объясняя бабушке, что Полине пора с детства быть поближе к материальным благам. Бабушка против такой про¬граммы не возражала, и Галине Николаевне удалось отбить их атаку только тогда, когда выяснилось,  что затащить те¬лежку на второй этаж Поле еще не по силам.
Из-за закрытой двери послышались звуки музыки.
— Там Исаак Абрамович руководит эстрадным оркест¬ром, — пояснила Галина Николаевна.
— Замечательно! — обрадовалась мама. — Музыка и ин¬теллигентность — близнецы-сестры.
— Чего надо? — сердито спросил Исаак Абрамович, когда тройка путешественников прервала его музицирование.
— Мы хотим свою девочку, —  мама указала пальнем на притихшую Полину, — устроить к вам в оркестр.
— Не бесплатно, конечно, — добавила знающая жизнь бабушка.
— Гм... — задумался Исаак Абрамович. — Я, конечно, с удовольствием... Но у меня все инструменты заняты, только барабан свободен.
—— Этот? — спросила Полипа и, подойдя к барабану, по¬смотрело А как я на нем играть буду, он  ведь большой?
— Очень престо! — объяснила бабушка. — Сядешь на не¬го сверху и будешь стучать ножками.
— А если я упаду? —  продолжала сомневаться Полина.
— Ничего! — успокоила ее бабушка. — У нас “Скорая помощь" хорошо работает.
—  Нет — решительно сказал Исаак Абрамович. — Ногами бить по барабану я не позволю. И трешку вашу заберите: тоже мне, нашли деньги!
Мама, пытавшаяся засунуть три рубля в карман Исаака Абрамовича, покраснела и объяснила: “Я больше не взяла. Я не знала, что у вас так дорого”.
— Хозрасчет! — солидно пояснил Исаак Абрамович и на¬чал подталкивать гостей к выходу.
Удрученные бабушка, мама и Поля добрели до вестибюля и остановились.
— Куда теперь? — спросила мама.
— К звездам!—ответила бабушка. — Советские люди всегда идут  к вершинам.
И они начали взбираться на второй этаж.
— “Совет ветеранов”, — прочитала бабушка надпись на двери. — А они что здесь делают?
— Ветеранят, наверное, — предположила Полина.
— Нет, — досадливо поморщилась мама. — Здесь, навер¬ное, филиал дома для престарелых. К тому же — не в обиду вам сказано — сами знаете: старое и малое — одно и то же. Вот их сюда и определили!
— Мама! — позвала заглянувшая в одну из дверей По¬лина. — Смотри: рисуют!
Поспешившие на ее зов мама и бабушка с интересом на¬чали рассматривать уткнувшихся в рисунки ребят.
— Это все — будущие художники? — с почтением спросила мама у руководителя кружка Рамиза Андреевича, делав¬шего вид, что он в упор не видит посетителей.
— Да, — буркнул Рамиз Андреевич, глядя в безвоздушное пространство.
— Все художники — богачи, — прошептала бабушка ма¬ме и громко спросила: “Вы нашу девочку к себе возьмете?”
— Насовсем?! — встревожился Рамиз Андреевич.
— Только на кружок, — заторопилась с ответом мама.
— Талант есть? — посмотрел на них Рамиз Андреевич.
— Нет, — растерялась мама. — Таланта нет. Но есть три рубля.
— Да, — подтвердила бабушка. — Почти бездарность.
— Вся в маму и в бабушку,—дополнила Полина.
           — Не принимаем,—отвернулся Рамиз Андреевич. Пу¬тешественники грустно потянулись к выходу в коридор.
В соседней комнате стрекотала швейная машинка.
— Ткацкий цех, наверное, — предположила мама.
— Незамужние ткачихи составляют большинство, — про¬пела вспомнившая молодость бабушка и открыла дверь. Что-то объяснявшая девочкам Ирина Васильевна подняла голову.
—- Здравствуйте! — сказала мама.— Хотим свою девочку в перспективный кружок устроить.
— А шить она умеет?—спросила Ирина Васильевна.
— Скажем, так: она об этом слышала, — честно объясни¬ла бабушка.
— И видела: по телевизору, — дополнила Полина.
— Этого мало! — вздохнула Ирина Васильевна.—И воз¬раст неподходящий. А усидчивость есть?
— Нет, — твердо сказала решившая проявить характер Полина. — И усидчивости нет, и иголку могу проглотить.
— И вообще ткачи мало зарабатывают, — погрустнела бабушка.
— Можно пойти в кружок “Мягкая игрушка” или “Руко¬делие", — проинформировала Ирина Васильевна. — Но там тоже шить придется.
— Знаете, — сказала мама, посмотрев на Полину. — Лучше не рисковать. Дочка такая упрямая, что из прнципа не толь¬ко иголку, но и ножницы проглотить может. А какие кружки еще есть?
— В подвал не спускались? — поинтересовалась Ирина Васильевна.
— К крысам? — возмутилась бабушка.
— Там не только крысы, там еще и поэты поселились. Стихи пишут, в газете публикуются.
— Газета — это хорошо. Но подвал... — мама .содрогну¬лась. — Вода по стенам, плесень, туберкулез... Обойдемся без стихов, тем более что Поля их и так сочинять умеет. Прочи¬тай, Полечка, то, что вчера придумала.
Поля опустила руки по швам и послушно прокричала:

                До, ре, ми, фа, соль, ля, си —
                Села кошка на такси,
                И поехала в метро
                Покупать себе ведро.

— Гениально!—зааплодировала бабушка.
— Девочка хорошо декламирует, — сказала Ирина Васи¬льевна. — Отведите ее к Светлане Григорьевне: она руководит театром “Волшебный фонарь”. Ее дверь — напротив моей.
— Театр... — благоговейно прошептала мама. — Кулисы, рампа, поклонники... Такси у подъезда, цветы... Пойдем бы¬стрее, Полечка, пока твое место не заняли.
— А чем Поля любит заниматься? — спросила Светлана Григорьевна, когда путешественники объяснили ей цель визита.
— Дразниться, — созналась Полина.
— Такие гримасы корчит, словно ее не я родила, а обезь¬яна, — недовольно добавила мама.
— Это то, что нам нужно, — обрадовалась Светлана Гри¬горьевна. — Артисты таким путем в роль входят. Ты хочешь быть принцессой, Полина?
— Конечно! — воскликнула Поля. — Только чтоб принц меня не целовал: я этого не люблю.
— Ладно, — согласилась Светлана Григорьевна.
— Вот и пристроили внучку, — заулыбалась бабушка. — Теперь и на душе, и в доме спокойно будет.
— Ты в этом уверена? — посмотрела на бабушку мама.— Поля наверняка репетировать будет дома и нас к этому при¬влечет.
— Обязательно! — подтвердила Полина. — Я вам от ро¬дительских обязанностей уклоняться не позволю.
— Что делать?! — мама и бабушка с надеждой взглянули на Светлану Григорьевну.
— Искусство требует жертв, — пожала плечами Светлана Григорьевна.
Возражать было нечего. И жертвы вместе со своей буду¬щей мучительницей обречено поплелись к выходу. Жизнь продолжалась.

                ПЕРВЫЙ РАЗ В ПЕРВЫЙ КЛАСС

— Неужели завтра в школу? — мама, подперев подборо¬док руками, сидела за столом и смотрела на Полечку изумленно-растроганными глазами. — Кажется, недавно папа за¬бирал нас из роддома, ты такая крохотная была, чуть больше кошки, и я, когда ехали, боялась, что папа тебя уронит.
— А какая машина была? — перебил маму мужским воп¬росом Родион.
— Ему начальник милиции свою “Волгу” дал, — вспомни¬ла мама.
 — Да-а?! — с завистью протянул Родя. И с надеждой:
— А меня на какой машине везли?
— Тебя — на дежурной машине РОВД: с сиреной и “ми¬галкой”. Папа очень занят на работе был и взял то, что под рукой оказалось.
 — А у меня машина лучше: с сиреной, “мигалкой”! — тор¬жествовал Родя, свысока поглядывая на Полю.—Правда, мама?!
— Обе одинаковы: не как у нормальных людей, — отмах¬нулась мама, поднимаясь из-за стола. — Пойдем, Полечка: примерим, что завтра в школу оденешь.
Женщины важно направились к гардеробу, а вслед за ни¬ми, раздумывая: “Что бы такого сделать плохого?”, поплелся Родион.
Одевшись в школьную форму, Поля покрутилась перед зеркалом, затем сняла ее и с вожделением в глазах начала примерять мамино вечернее платье.
— До него еще дорасти нужно, Полечка! — засмеялась мама.
— А потом ты мне его отдать? — умоляюще попросила Поля.— И сережки тоже: вон те, с янтарем?!
— Да, все отдам, ничего себе не оставлю, —грустно со¬гласилась мама. — На работу голая ходить буду.
— Тебе папа еще купит, — утешила маму Полина.—Или у бабушки Даши фуфайку возьмешь: она все равно ее не носит.
Между тем Родион, нырнув в проем гардероба,  пошарил руками, вытащил бюстгальтер и принялся с недоумением при¬спосабливать его к своей голове и ушам.
— Что это? — не выдержав неизвестности, спросил он. Женщины обернулись.
— Это сисник, — с легким презрением к невежественному мальчишке объяснила Полина. — Его только девочки носят: положи на место!
— Как ты вообще здесь оказался?! — возмутилась мама.— Марш в детскую!
Небрежно швырнув бюстгальтер в гардероб, Родя тайком от мамы показал сестричке язык и хулиганской походкой на¬правился прочь. Поля открыла рот, собираясь пожаловаться: и в это время зазвенел дверной звонок.
— Это, наверное, Валентин Николаевич, — предположила мама. — Он обещал отремонтированные часы занести. Открой дверь, Полечка, а я пока вместо халата что-нибудь поприлич¬нее одену.
Но дверь уже распахивал настежь нетерпеливый Родион.
—- Здравствуйте, дети! — войдя и прихожую и поставив на пол портфель, вежливо промолвил Валентин Николаевич. — Есть кто-нибудь из родителей дома?
— Я сейчас, Валентин Николаевич! — откликнулась из спальни мама. — Проходите пока в гостиную.
— Да, да, конечно, — неловко произнес Валентин Нико¬лаевич, пытаясь сообразить, почему дети, выстроившись стен¬кой, разглядывают его с каким-то нехорошим интересом. “Как голодный — хлеб с маслом, — мелькнула у Валентина Нико¬лаевича мысль. — Слава богу, что я несъедобный!”.
Повеселев от этого вывода, Валентин Николаевич бодро спросил: “Как дела?”.
— Хорошо идут дела: голова еще цела, — процитировала Поля любимый папин афоризм и выжидающе замолчала.
— Ты нам что-нибудь вкусненькое принес? — поняв, что бестолковый дядька намеков не понимает, перешел к сути дела Родион.
— Нет, — потея от смущения, сознался Валентин Никола¬евич.—У меня только будильник.
— Да?! — оживился Родион, припомнив, что в прошлый раз, выясняя, почему крутятся стрелки, он не до конца разобрал часовой механизм. — Где он?
— В портфеле. Но я только маме отдам: это ведь ты, ка¬жется, его сломал?!
С досадой посмотрев на хитрого дядьку, Родя отвернулся и вслед за потерявшей интерес к гостю Полиной направился в детскую.
— Пойдемте на кухню чай пить, — пригласила вышедшая из спальни нарядная мама.—Дети к вам не приставали? Взяли моду попрошайничать, словно в нищете живем.
— Нет, все нормально — пробормотал Валентин Никола¬евич, вручая маме часы и откланиваясь.— Извините, я внизу велосипед оставил, как бы не украли.
— До свидания! — закрыв за Валентином Николаевичем дверь, мама завела будильник, поставила его на верхнюю, недоступную для Роди, полку и отправилась готовить ужин.
После ужина мама занялась штопкой носков, папа решил пообщаться с телевизором, а дети вместе с пришедшей в гос¬ти Полиной подружкой Людой начали играть в семью. Ис¬полнявшая обязанности матери Полина, войдя в азарт, по¬крикивала на непослушную дочь Люду и даже пыталась ее отшлепать, одновременно заботливо откармливая отца Роди¬она похищенным с балкона песком. Это неравенство Люду обижало, тем более что Родион, презрев матримониальную субординацию, то и дело толкал дочь в бок, валил на пол и вообще высказывал всяческими путями свою нежную, отнюдь не родственную привязанность. Людино повизгивание вынуж¬дало Полю время от времени изгонять блудливого отца из семейного стада и с неохотой, из-за отсутствия других канди¬датур, принимать обратно, что привело уставшего от неопре¬деленного семейного положения Родиона к решению пере¬квалифицироваться из заботливого папаши в разбойника. Улучив момент, Родион похитил у простодушных женщин кукольные одеяльца, но из-за отсутствия воровского опыта не сумел их надежно спрятать и был изобличен бдительной По¬линой. Расследуя Полину жалобу на недостойное поведение супруга, мама, утихомиривая страсти, вынесла вердикт о прекращении семейной стажировки детей. Вошедшая во вкус семейной жизни Полина попробовала заупрямиться и при¬знала мамину правоту лишь после напоминания о том, что завтра рано вставать, — после чего, проводив Люду домой, вместе с непутевым мужем Родей приступила к водным про¬цедурам с последующим погружением в постель.
Утром все поднялись раньше обычного. Мама быстро при¬готовила сына к трудностям детсадовского существования и даже разрешила вооружиться автоматом, а затем занялась Полиной, от волнения помывшей в третий раз лицо и ноги. Заняв сам за собой очередь к холодильнику, папа выманил у него кусок колбасы, перемешал с хлебом и чаем, затолкал в свой желудок и, полностью готовый к конвоированию сына в детский садик, начал торопить Родиона к скорейшему от¬правлению по этапу.
В этом путешествии папа и сын были не одиноки: отовсю¬ду из подъездов выводили своих чад к светлому детсадовскому будущему спешившие на работу родители. Размахивая автоматом, Родя весело перекликался со сверстниками, обе¬щая кое-кого из них обязательно застрелить; заметив плету¬щегося рядом с бабушкой младшего Людиного брата Витюшку, потащил папу в их направлении.
—- У тебя такой автомат есть? — приблизившись, гордо спросил Родя у малорослого, не достававшего ему до плеча, Витюшки.
— Нет, — ответил Витюшка, скорбя и завидуя.
—  Это мне папа купил, — пояснил на всякий случай Роди¬он, дабы Витюшка не усомнился в его праве собственника. — А ты Люду сегодня увидишь?
— Она в школу собирается, — задумался Витюшка, но, придя к выводу, что ночевать в школе его сестру, скорее все¬го, не оставят, объявил: “Увижу!”.
— Передай, что я на ней женюсь! — небрежно сказал Ро¬дион, сворачивая на ведущую к его садику улицу. — Понял?!
Онемев от счастья стать ближайшим родственником че¬ловека с оружием, Витюшка молча кивнул, тогда как бабуш¬ка вполголоса проговорила: “Жених нашелся: от горшка два вершка!”. Но величественно шагавший Родион и его заду¬мавшийся о предстоящих свадебных расходах папа уже уда¬лялись в противоположную сторону и, конечно, ничего не слышали.
В школу Поля и Люда шли вместе; вслед за ними, об¬суждая предстоящие ученические тяготы дочерей, тянулись их мамы.
— Ты пенал взяла? — спрашивала Поля у подруги.
— Да! — кивала головой Люда.
— А учебники все есть?
Опять молчаливый кивок.
— Жаль, а то могла бы у меня брать, — вздохнула Поля. - Но за партой мы вместе сидим, правда?!
— Конечное, — соглашалась хрупкая Люда, привыкшая рассчитывать на Полину физическую мощь во всех сложных ситуациях.
Учеников в школе оказалось очень много и, выстроенные четырехугольником, они выглядели такой плотной, внуши¬тельной массой, что Полина, испугавшись, подбежала к маме и прижалась к ее ногам.
— Не бойся, Полечка, все будет хорошо, — успокаивала дочку мама. — Это — школьная линейка. Подождем, когда классы начнут формировать.
С приветственным словом перед собравшимися выступил директор школы, затем с началом учебного года поздравили учеников представители районо и райисполкома. После пред¬ставителей к микрофону вышел завуч и стал вызывать пер¬воклассников к их учителям.
Поля и Люда попали в 1-ый “В” класс к молоденькой, симпатичной учительнице Наталье Ивановне. Большинство учеников составляли девочки, но виднелись и мальчики, сре¬ди которых внушительными плечами и тупой физиономией выделялся Васька-переросток, которому болезни, лень и ущер¬бность мозговых извилин не позволили в прошлом году ус¬пешно доползти до окончания первого класса.
Прозвенел звонок и первоклассники нестройной толпой заторопились за своими учителями к школьным дверям. Ма¬ма, поднявшись на носки ног, с щемящим сердцем наблю¬дала, как ее дочка, цепко держа за руку Люду, спешит, ста¬раясь не отстать от учительницы, такая взволнованная, оза¬боченная, не думающая ни о чем, кроме предстоящих уроков, — и маме почудилось, что ее маленькую, беззащитную дочур¬ку оторвала от нее и уносит куда-то холодная, чуждая семей¬ному теплу, стихия — и это только начало долгого пути, пре¬вращающего детей во взрослых и навсегда уводящего их из дома в мир производственных необходимостей и борьбы за существование. Но как иначе? Иначе нельзя. И, утерев вы¬ступившие на глазах слезы, мама, проследив, как проглотил Полечку черный проем дверей, повернулась и побрела прочь, в свой день, состоящий из работы, заботы, быта и старания казаться счастливой.
Войдя в класс, Поля и Люда уселись за симпатичную парту в дальнем ряду и занялись ее обживанием.
— Эй! Проваливайте отсюда! — ворвался в их уютные за¬боты наглый голос. — Здесь в прошлом году я сидел.
Обернувшись,  девочки увидели стоявшего с вызывающим видом Ваську-переростка.
— Какой ты грубый! — поморщилась Полина. — Так нель¬зя с девочками разговаривать. А что ты в прошлом году здесь делал?
— Как что?! — опешил Васька, пораженный Полиным хладнокровием. — За партой сидел. И учился иногда.
— Тогда тебе во второй класс надо, — осуждающе покачав головой, объяснила Поля глупому мальчишке.
— Не-е,  мне в первый, — протянул Васька, на минуту за¬думавшись: может, в самом деле не туда попал? — Валите с моей парты,  пока целы!
—  Так ты всю жизнь в первый класс ходить будешь, да? —с сочувствием догадалась Полина и, обращаясь к Люде, добавила: "Быстрее другую парту занимай, эта — специаль¬ная парта для дурачков, а мы не знали".
Но все удобные места уже разобрали и девочкам доста¬лась первая парта возле двери.
Наталья Ивановна, потребовав внимания, начала объяс¬нять правила школьного поведения и распорядок занятий. Полине понравилось, что урок у первоклассников длится только тридцать минут, а все оценки фиксируются в дневни¬ке; в классе было красиво, чисто, на передней стене висела большая коричневая доска, какие-то таблицы с буквами и цифрами, возле окон в углах комнаты виднелись горшки с цве¬тами.               
Во время переклички Люда ойкнула и шепотом пожало¬валась Полине, что кто-то бросает в нее кусочки жеванной бумаги. Оглянувшись, Поля заметила приготовившегося к броску Ваську и, вскочив, крикнула:
— Наталья Ивановна, а тот дурачок, который в школу со своей партой пришел, бумагой швыряется.
Все захихикали, а Наталья Ивановна, прикрикнув на Ваську, стала объяснять, что обзываться нельзя: в классе дурачков нет и все одинаково умные.
— Так он сам сказал, что глупый, — громко произнесла Полина. — Он второй год на своей парте сидит и никогда с ней не расстанется: правда, Вася?!
Первоклассники заинтересованно оглянулись на перерост¬ка, изумляясь его целеустремленности, а тот, брызгая слю¬ной, зашипел разъяренным котом: “Ты! Сама дура! Ты!”.
— Смотрите, у него слюна течет, как у бешенного, — за¬беспокоилась Полина. —  Наталья Ивановна, а он нас не по¬кусает?
Наталья Ивановна засмеялась и вслед за ней облегченно захохотал весь класс, до этого испуганно поглядывавший на агрессивные зубы переростка.
Справившись с приступом смеха, Наталья Ивановна, под¬хватывая ускользающую из-под контроля ситуацию, призвала всех к порядку и объявила урок рисования.
Поле нравилось чувствовать себя художником и, открыв альбом, она с удовольствием занялась вариациями на свобод¬ную тему.
— А у меня карандаша нет,—отвлек Полино внимание своим воплем сидевший на соседней парте лопоухий маль¬чишка.
—  Как нет?! Почему ты их не взял? — строго спросила Наталья Ивановна.— Я специально родителей предупредила.
— Я, наверное, взял, но они потерялись, — посмотрел честными глазами на учительницу лопоухий хитрец.
— Ну, не знаю, что теперь делать будем, — с досадой сказала Наталья Ивановна.
— А я знаю, — вмешалась в разговор пожалевшая лопо¬ухого Полина. — Нужно в милицию позвонить: пусть приедут и найдут потерю.
— Не надо звонить: я вместе с Колей рисовать буду,— испугался лопоухий, успевший по пути в школу обменять ка¬рандаши на две жвачки.
— Отлично! — обрадовалась Наталья Ивановна и, под¬нявшись из-за учительского стола, принялась прохаживаться между партами, интересуясь, кто что рисует. Как она и пред¬полагала, мальчики были увлечены войной, а девочки разу¬крашивали бумагу куклами и цветочками.
— А почему у твоих кукол треугольные сердца? — рас¬смотрев Полин рисунок, спросила Наталья Ивановна.
— Чтобы никто не цеплялся, — пояснила Полина. — Края у сердец острые: кто полезет, сразу уколется.
Прозвенел звонок и Наталья Ивановна отпустила перво¬классников на перемену. Сбегав в туалет, Поля и Люда чин¬но прогуливались по коридору, когда на их пути вырос жаж¬дущий мести Васька.
— Ты че там выступала? — грамотным русским языком спросил он и, схватив Полю за волосы, сильно дернул.
— Ай! —  вскрикнула от боли Полина.
— Как, понравилось?! — отпустив волосы, захохотал до¬вольный Васька, ожидая, что противная девчонка, у которой на глазах уже выступили слезы, сейчас с плачем забьется в угол или ринется искать учительницу. Жалкий дилетант, он не знал, какую боевую выучку прошла Поля в столкновениях с воинственным Родей, поэтому, когда жертва его агрессии с визгом вцепилась в Васькино ухо и повисла на нем всей тяжестью своих килограммов, он не сразу сообразил, какая молния, увеличив ухо вдвое, повалила его на пол и сдавли¬вает грудь коленками. И только когда Поля совместно с Лю¬дой занялись обстукиванием неразумной головы второгод¬ника, Васька догадался, что его впервые в жизни бьют дев¬чонки, — и заревел от боли и обиды.
— Как вам не стыдно, девочки! — прибежавшая на шум Наталья Ивановна, с изумлением поглядывая на раскраснев¬шуюся, со сверкающими от ярости глазами Полину, освобо¬дила Ваську из плена и отправила к умывальнику смывать грязь и зализывать раны, после чего, преследуя педагогичес¬кие цели — втайне Наталья Ивановна была на стороне побе¬дительниц, — объяснила юным амазонкам,  что мальчиков,  да¬же очень плохих, девочкам бить нельзя.
— А если они первые задираются? — спросила Люда.
— Сразу сообщайте мне,—подумав, внесла ясность учительница.
— Тогда вы их сами бить будете?! — обрадовалась По¬лина.
—  Нет, я запишу замечание в дневник.
— Ого! — ужаснулись девочки, с уважением думая о мо¬гучем воздействии дневника на заблудшие души малолетних хулиганов.
— Наталья Ивановна! — держа за руку одного из перво¬классников, подошла к учительнице завуч.—Это ваш ученик?
— Да, — сказала Наталья Ивановна. — А что случилось?
— Этот мальчик бегает по коридору, словно угорелый; я дважды его останавливала и ругала, а он твердит: “Я—Пе¬тухов!”, вырывается и продолжает баловаться.
— В чем дело, Петя? — спросила у провинившегося уче¬ника Наталья Ивановна. — Почему по коридору бегаешь: я ведь говорила, что этого делать нельзя!
— Мне папа разрешил, — гордо сообщил Петя. — Он ска¬зал: “Делай, сынок, в школе что хочешь, только туда ходи”.
— А кто твой папа? — вмешалась завуч.
— Петухов. Вы что, его не знаете?! — изумился Петя.— Он в милицейском подвале работает и любого в камеру по¬садить может: и вас тоже, если ко мне приставать будете.
— Да?! — переглянулись завуч и Наталья Ивановна. — Звонят на урок: иди в класс и веди себя хорошо. А твоего папу мы завтра в школу вызовем.
— Вызывайте, — снисходительно разрешил Петя. — Он к вам на специальной машине приедет, в которой преступников возят.
— Пусть приезжает хоть на верблюде! — оборвала раз¬вязного ученика завуч. — Тогда и поговорим. А сейчас —  марш в класс!
На втором уроке Наталья Ивановна объяснила, как пра¬вильно держать ручку и чертить палочки. Поле, уже умев¬шей писать почти все буквы, стало скучно, и она обрадова¬лась, когда, внося разнообразие в монотонный учебный про¬цесс, из-за парты вдруг поднялась маленькая ученица с бан¬тиком на голове и принялась заполнять портфель своими  учебниками и тетрадями.
— Ты куда собираешься, Оля? — прервав урок, подошла к ученице Наталья Ивановна.
— Домой, — застегивая портфель, застенчиво сообщила Оля.
— Может быть, ты в туалет хочешь? — с надеждой спро¬сила Наталья Ивановна.
— Нет, домой, — упрямо мотнула головой Оля.— На уро¬ки я завтра приду, если погода хорошая будет.
— Свой характер проявляй с мамой, а не со мной, — рас¬сердилась уставшая от сегодняшних хлопот Наталья Иванов¬на. — Если каждый с уроков станет уходить, когда захочет, то учить некого будет. Потерпите немного: минут через десять я всех отпущу домой. А пока запишите домашнее  задание.
Услышав о домашнем задании, Оля заколебалась, нехотя расстегнула портфель, взяла дневник и уселась за парту.
Домой Ноля и Люда шли возбужденные и довольные. Светило ползущее к зениту солнце, суетились готовящиеся к хо¬лодам птицы, подставляли сентябрьскому ветерку свои пока еще упругие щеки зеленые листья, а люди вокруг были уди¬вительно добрые и приветливые, и словно говорили спешащим домой первоклассникам: “Поздравляем с новой учебной жи¬знью, ребята! Счастливой вам школьной дороги!”.

                СУЕТА СУЕТ...

Подождав первомайских праздников, в дом эту неприят¬ность, именуемую “болезнь”, принес, конечно, Родя. Полине такая пакость не пришла бы в голову, нагруженная продо¬вольственными сумками мама излишнюю тяжесть просто не донесла бы, а папе с его сумасшедшей работой подобными пустяками заниматься было некогда. Не то что Роде: приплелся из детского садика, кашляет, из носа течет, а он еще по комнатам бегает и вирусы по углам разбрасывает, причем так хорошо маскирует, что Поля, как ни искала, ни одного не нашла.
— То вши притащит, то грипп, — разворчалась мама.—Я тебя за этим в детский садик посылаю? Возьми пример с Полечки: из школы ничего, кроме пятерок, — а могла бы!
Первоклассница Поля, в дневнике у которой красовалась полученная сегодня и пока скрываемая от родителей двойка по поведению, слегка поежилась, но поскольку критике под¬вергался Родион — ее главный конкурент в присвоении се¬мейных удовольствий, то она храбро поддержала маму:
— Всегда ты такой, Родечка: только о себе думаешь! Возьмем и обменяем тебя на другого мальчика, если слишком часто болеть будешь. Правда, мамочка?!
Не ожидавшая подобных выводов из своих слов мама рас¬терянно произнесла: “Не совсем так", — и, увидев, как лицо несправедливо обижаемого Родиона перекосила плаксивая гримаса, энергично запротестовала: “Глупости говоришь, Полина! Мы Родика очень любим, ни на кого не поменяем и сейчас будем лечить”.
— Давно бы так!—одобрил папа.—У ребенка наверняка повышенная температура, а они изгаляются. Одно слово: жен¬щины!
Несмотря на Родины протесты, его уложили в постель и начали поить горячим молоком с медом и маслом. Затем по¬дошла очередь лекарств, к выбору которых подходить надо было осторожно, поскольку Родион, несмотря на мамины рас¬суждения о пользе, все горькое выплевывал, и приходилось прибегать или к маминой хитрости, или к папиной физической силе. Хитрость заключалась в том, что таблетки измельчали в порошок, смешивали с вареньем, и, отвлекая Родино внимание сказкой о Дюймовочке, запихивали эту смесь ему в рот. Для убедительности папа иногда стоял рядом и жалобно про¬сил, чтобы аспирино-вареньевого троянского коня отдали ему, а не Роде, после чего жадный Родион, с опаской косясь на папу, мгновенно проглатывал мамину наживку. Но в этот раз хитрость не удалась: Родя при виде ложки с вареньем вере¬щал так, словно с ним собирались познакомить гремучую змею, — и пришлось папе, вспомнив свое спортивное прош¬лое — у него был третий разряд по шашкам, — держать сына за руки и ноги, в то время как мама, умело разжимая Роди¬ны челюсти, всовывала ему в горло противную смесь. Сцену из семейного быта дополняла Полина, бегая, попискивая, во¬круг, и пытаясь помочь то Роде, то родителям: в зависимости от того, на чью сторону склонялись ее симпатии. Процесс лечения с перерывами на отдых продолжался до позднего вечера, после чего Родю хорошенько укутали и усыпили сказ¬кой о приключениях Маши в спальне трех медведей.
На следующий день радио и телевизор объявили о перво¬майской демонстрации, куда с рассветом начали собираться Полина и объявивший себя очень здоровым Родион. Но тер¬мометр и глухой кашель разоблачили Родину симуляцию и ему пришлось, глотая вместо намечавшегося мороженого сле¬зы, остаться дома, вместе с мамой, переложившей на Полю и папу свою гражданскую обязанность помахать перед три¬буной транспарантом “Слава КПСС!”.
С демонстрации Поля и папа пришли веселые и счастли¬вые, переполненные информацией “кто как шел” и “что где продавалось”,  и сколько стаканов газированной воды выпили наперегонки Поля и ее подружка Люда. Завистливый Родя попытался переключить внимание на себя, разглагольствуя о пельменях, изготовленных мамой под его руководством, но, осознав нищету нарисованной им картины, затих и приуныл, и только принесенные папой зефир и леденцы улучшили его настроение.
Лечение, несмотря на активное сопротивление больного, продолжалось: Родя глотал лекарства, парил в горячей воде ножки и то и дело выпрыгивал из постели и бегал босиком по комнатам, понимая, что мама не позволит его отшлепать. Но неистощимо лукавство взрослых, — и Родя был усмирен папиным обещанием оставить его без мультиков и без вечер¬ней игры в прятки.
В честь Первого мая мама состряпала миниатюрный праз¬дничный ужин, перед началом которого папа торжественно откупорил бутылку массандровского вина. В бокалы детей — по их ходатайству — налили персикового компота и, зазвенев стеклом, семья дружно выпила за прекрасное будущее.
— Папа, а почему ты вином только себя и маму угоща¬ешь? — спросила Полина, обнюхивая горлышко бутылки. — Мы тоже хотим то, что вкуснее.
— Вам компот не понравился? — удивился папа. — Вино пьют только взрослые, потому что от него хмелеют и в голо¬ве шарики за ролики заходят.
— Ты, Поля, ничего не понимаешь, — авторитетно поддер¬жал папу Родя. — Мы, когда вырастем, не будем пьяницами, потому что нас с детства не приучили к алкоголю. Правда, папа?!
— Конечно, — подтвердил папа, забирая бутылку от Полиного носа и пряча ее в холодильник. — Давайте лучше в прятки играть.
— Ура! — закричали дети и принялись выстраивать на¬род в круг. После недолгого спора руководство захватила Полина, начавшая по очереди тыкать в каждого пальцем и выговаривать: “Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана: “Буду резать, буду бить, с кем останешься дру¬жить? Говори поскорей, не задерживай добрых и честных людей”. Тот, на кого падало последнее слово, выходил из круга.
Жмуриться досталось папе. Выключив свет во всех ком¬натах, кроме прихожей, толпа прислонила папу лицом к вход¬ной двери и разбежалась по темным местам.
Определив по шлепанью шагов, кто куда удалился, чест¬ный папа медленно прокричал: “Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват”. И, преду¬смотрительно добавив: “Кто за мной стоит, тот в огне горит”, отправился на поиски.
Первой была обнаружена Родина голова, высунувшаяся из-за шкафа для более удобного наблюдения за папиным маршрутом. Убедившись, что она “заплевана”, голова, допол¬нив себя остальными частями Родиного тела, принялась бро¬дить вслед за папой и громко намекать о своем желании вы¬дать жуткую тайну местонахождения мамы и Поли. Тотчас под одним из столов в гостиной послышался шорох: это воз¬мущенно заерзала попкой рассердившаяся на Родю Полина.
“А вот и дочка!” — заглядывая под стол, хладнокровно констатировал папа и, повернувшись, чтобы бежать к двери, наткнулся на устроившегося у него в ногах неповоротливого Родиона. Пока мужчины уступали друг другу дорогу, Поля бесшумной мышкой прошмыгнула мимо них к входной двери и, стукнув о дверь рукой, радостно запрыгала: “А я “заплевалась!” А я “заплевалась!”.
Осталось найти маму — и папа, осмотрев детскую, кухню, ванную и туалет, направился в сопровождении переживаю¬щих за мамину участь детей в спальню. За шкафом и в дру¬гих укромных местах никого не оказалось, и папа уже на¬чал вспоминать случаи похищения женщин инопланетянами, как вдруг, отодвинув штору, с подоконника с диким визгом спрыгнула мама и, отпихнув папу локтем, устремилась к две¬ри. Попытка ее догнать завершилась неудачей, и папа, с за¬вистью пробормотав: “Тебе бы на ипподроме работать: ска¬ковой лошадью!”, признал свое поражение.
Попробовавшего уклониться от обязанностей жмуриться Родиона пристыдили и заставили закрыть глаза, — в таком положении он держал их недолго и, досчитав до трех, забе¬гал по освещенному квадрату прихожей, не решаясь углу¬биться в темные провалы комнат: вдруг там затаились не только члены семьи, но и нечто более страшное?! Сам того не подозревая, Родя оказался в роли охотника, залегшего в засаду, — и первой, устав ждать, когда займутся ее поисками, выскочила из своего тайника нетерпеливая Полина, тут же “заплеванная” Родей. Отругав недобросовестного жмура,  мягкосердечная Полина согласилась сопровождать его в мра¬чную гостиную, откуда был извлечен на свет толстый папа, не вписавшийся животом в габариты стула. И только мама, бодро прогалопировав из-за шкафа в детской, вновь гарцева¬ла победителем.
Через полчаса, в связи с участившимся кашлем Роди, игра была прекращена. Уложив детей в постель, мама напоила их горячим молоком, попарила Роде ножки, и, почитав о похож¬дениях Винни-Пуха, пожелала спокойной ночи.
На следующий день самочувствие Роди ухудшилось, и ма¬ма, найдя козла отпущения в лице папы и вчерашней игры в жмурки, занялась вталкиванием в Родю лекарств и мас¬сажем его хрипящей груди. В промежутках между этой тру¬доемкой процедурой она позвонила домой директору му¬зыкальной школы и обрадовала его сообщением о том, что завтра ее ученики окажутся безнадзорными. Директор, у ко¬торого недавно два члена коллектива, не согласовав своих действий с администрацией и парткомом, удалились в декрет¬ный отпуск, а еще одна сбежала лечиться в Строгановскую психбольницу, хмуро произнес: “У вас, Мария Яковлевна, все случается вовремя!” — и положил телефонную трубку.
К обеду температура у Роди упала, и мама согласилась принять предложение подруги Гали поучаствовать в празд¬ничном застолье. Родя и Поля остались дома; для поднятия их тонуса тетя Галя выгнала к ним в гости свою дочь Дину, гордившуюся тем, что она старше Роди на семь месяцев.
После того, как за родителями захлопнулись входные двери, в квартире воцарил матриархат. Объяснив одинокому мужчине преимущество большинства над меньшинством — для чего бестолкового Родю пришлось слегка попинать но¬гами, — властительные девицы уселись рисовать и играть в кубики, милостиво разрешив согласившемуся на вассальную зависимость Родиону участвовать в их кампаниях в качестве младшего партнера. Через час, устав от кубиков и однообра¬зия жизни, Поля организовала рыцарский турнир, исполь¬зовав для защиты и нападения мамину, Родину и свою по¬душки, — причем одну из них, приведенную в непригодность Родиными зубами, после завершения поединков пришлось прятать в шкафу. Это мероприятие натолкнуло Полю на такую интересную мысль, как детальное знакомство с маминым гардеробом. Перетащив на кровать всю хранившуюся в шка¬фу одежду — кроме папиной, которую охранял висевший на переднем плане ремень, — бесшабашные девицы вместе с юным шалопаем Родей украсили свой обнаженный торс им¬портными колготками, вечерними платьями и прочим анту¬ражем, с помощью которого мама завоевывала восхищенные взоры знакомых и незнакомых мужчин. Вершиной балаган¬ной эпопеи оказалась Динина идея улучшить свои лица крас¬ками французского парфюмерного набора, используемого ма¬мой из экономии только в самых значительных случаях.
Куда там итальянскому карнавалу до того веселья, что загудело и запищало в доме. на Нижнегорской улице! Оде¬тый в черную юбку, белую блузку и оренбургский платок Родя, сверкая разрисованной физиономией, гонялся за не ме¬нее экзотично наряженной Диной, благоухающей от вылитой на голову склянки “Опиума”, как парфюмерный салон после визита слона, — в то время как затмевающая телевизионных красавиц Полина, вертясь перед зеркалом, демонстрировала пробегающей мимо публике особенности глубокого декольте.
Запихав не понадобившуюся одежду обратно в шкаф, бан¬да павлинов забралась на купленную недавно Родину кро¬вать и занялась испытанием прочности матраса, изящно под¬прыгивая на его жалобно повизгивающих пружинах. Уличив Дину в том, что она отталкивает законного владельца кро¬вати, Родион потребовал удаления посторонних с принадле¬жащей ему территории, — и Дине пришлось, отстаивая свою дипломатическую неприкосновенность, высыпать на эгоиста Родю коробку пудры, после чего в детской мог вольно дышать и петь песни только человек в противогазе.
Переместившись на кухню, удалые гуляки решили закатить праздничный ужин, опустошив для этой живототрепещущей цели холодильник и верхние полки. В процессе сервировки неуклюжий Родя рассыпал муку и разбил мамину голубую чашку, дав возможность .дамам показать свое умение в обращении с веником и совком, — после чего, слегка устав от активного отдыха, малолетние обжоры с аппетитом набро¬сились на все, что разрешало себя скушать.
— Мамочка, папа, у нас так весело! — радостно закричала Полина, бросаясь навстречу вернувшимся домой родите¬лям, никак не могущим понять, туда ли они попали и что за разноцветные существа в непонятных одеяниях пытаются их обнимать. Плавающий по комнатам пух и превращение Роди в грязно-белого поросенка заставило папу предположить, что на квартиру, пользуясь их отсутствием, совершил налет отряд пьяных махновцев, но мама, наткнувшись на остатки своей парфюмерной роскоши, быстрее разобралась в ситуации и на¬чала вести себя неподобающим для интеллигентной женщины образом, выкрикивая слова о поразившем ее божьем нака¬зании и бегая с ремнем за оскорбленными такой грубостью своими детьми, — шустрая Дина, переодевшись, испарилась через семь секунд после появления взрослых. Излив негодо¬вание, мама упала в кресло, запивая слезы приготовленным папой валерьяновым напитком, а рядом, плача и каясь в гре¬хах, выстроились Поля и Родя, прося прощения, — и, конеч¬но же, получив его от несчастных родителей, помнивших, что и они когда-то были маленькими.
Утром ряды семьи поредели: папа ушел зарабатывать деньги, а Поля поплелась в школу за выдаваемыми на боль¬шой перемене булочками и прилагаемым к ним знаниям. Из¬мерив Роде температуру, мама занялась внеплановой убор¬кой квартиры и ожиданием вызванного по телефону врача, который пришел только через два часа и, выписав кучу ре¬цептов, обрадовал маму справкой о трехдневном освобожде¬нии от уз музыкальной школы. Родион тоже с удовольствием пообщался с врачом, принесшим интересные приборы и за¬дававшем серьезные, полные уважения к Родиному телу, воп¬росы. Потом по телевизору замелькали мультики, обед ока¬зался очень вкусным и, лежа в мягкой постели, было прият¬но слушать, как мама ругает за двойку вернувшуюся из шко¬лы Полину. К сожалению, после Полиных жалоб на вялость, головную боль и особенно после измерения температуры отношение к двоечнице изменилось, и вместо справедливого выстаивания в углу Родина сестрица была уложена в постель, — и мамино внимание, в волнах которого весь день нежился  Родя, мягко окутало Полину, и больному мальчику осталось только молча умирать под одеялом, сердито прислушиваясь к звучащему на соседней кровати диалогу:
— Ножки я тебе помассажировала, а сейчас грудь помас¬сажирую, — ворковала мама.—Покажи, Полечка, где у тебя находится домик, в котором живет простуда?
— Вот здесь, на чердаке у животика, — слабым голосом притворяется Родина сестричка.
— Правильно, в груди, — любезничает мама. — Сейчас я здесь помассажирую и прогоню простуду.
— Вот ты, мамочка, прогонишь простуду, домик опустеет и туда снова кто-нибудь залезет, — резонно замечает Полина.
— А мы закроем двери на ключ и забьем окна досками, — не теряется мама.
— Забьем чем: гвоздями? — уточняет Поля.
— Наверное, — вот теперь мама растеряна.
— Хитренькая какая: гвоздями больно будет, — отвергает Поля жестокий замысел мамы.
— А мы папу попросим: пусть он что-нибудь придумает, — выкручивается мама в надежде на то, что к вечеру об этом разговоре все забудут, — и эта ее надежда, в отличие от меч¬таний сиреневой юности, разрешает себе сбыться.
Полечка разболелась не на шутку, и маме через три дня пришлось опять радовать директора школы сообщением о невыходе на работу. Выздоровевший Родя по утрам в сопро¬вождении папы шагал в детский садик, а вечером помогал родителям запихивать в Полю купленные в аптеке лекар¬ства, обвиняя маму в том, что она подбирает для дочки не такие горькие пилюли, как для него. Посмотрев вечернюю сказку, семья садилась играть в домино, причем папа неза¬метно подыгрывал своей любимице Поле, а Родя то и дело попадался на жульничестве.
Через неделю температура Полиного тела достигла нор¬мального уровня и жизнь вошла в привычную колею: папа перевоспитывал несовершеннолетних преступников, мама мучила гаммами тех, кого судьба и родители загнали в му¬зыкальную школу, Полина осваивала процесс чтения, а Родя мечтал о том времени, когда он назовет себя “первоклассни¬ком”. Обычная жизнь обыкновенной семьи, где день незамет¬но переходит в вечер и заканчивается ночью, а утро ничем не отличается от того, каким оно было вчера и будет завтра. В общем: суета сует...