День пастуха

         Утром Петя проснулся как всегда рано, помог матери подоить корову, сходил за водой, что набрал, в ближайшем от дома, колодце. Пока грелся самовар, он сделал несколько упражнений суфийской йоги и бодрым сел завтракать. Отец к этому времени тоже проснулся и сонно что-то напевал из своих любимых Pinkов. Допив молоко, прихватив с собою самодельную флейту, Петя отправился пасти коров на окраину деревни.
         На улице стоял туман и пахло костром.  В обществе одиноко шагающих четвероногих, он последовал по маршруту, который им хорошо был известен и, наверное, передавался на генетическом уровне, т.к. был неизменен на протяжении уходящего века. На одном из перекрестков Петька встретил помощника в этом нелегком деле, дядю Мишу,  который уже две недели водил с ним жвачных по окрестностям.  Пятнадцати минут неторопливого шествия хватило им, чтобы очутиться на лугу, где благородные существа стали разбредаться в поисках травы, и их пришлось немного приструнить. Через полтора часа упорного жевания, они насытились и разлеглись, изредка отпугивая назойливых насекомых вялыми движениями хвостов. Петя достал дудочку и наиграл несколько мелодических рисунков придуманных им ранее.
         Когда-то, будучи студентом  третьего курса  университета, он сочинил песню, после прочтения произведения Ж.- П. Сартра «Последний шанс»:
               
                По лугу бредет корова, отгоняя мух.
                Вслед за ней идет, играя, на дуде пастух.
                И мелодия его подвижна и проста,
                Машет в такт ему корова кончиком хвоста.

                Не бывать им никогда на горе «Мон-мартр».
                Не узнать им, что писал о свободе Сартр.
                Не нарушит их покой мирская суета.
                Он играет, она машет кончиком хвоста.

         Теперь же, Петр играл сам, прикрыв веки глаз, и словно Говинда из древнего индийского эпоса, стоял на одной ноге, в окружении священных животных и одинокого йогина, который пришел на звуки и, расположившись рядом, сидел и слушал. Дяде Мише вспомнился случай, который  рассказал когда-то ему коллега.
" Однажды, на ярмарке небольшого городка, купил некий Иван бубен, недорого, всего за два рубля. Добирался домой, на чем придется. И все-таки, он не удержался и сел поиграть на обочине дороги. Впервые, взяв этот музыкальный инструмент, Ваня заметил, что бубен сей, будто околдовал его. Мир прекратил существовать и, проиграв без остановок три часа подряд, он увидел, что уже смеркалось. На следующий день,  благополучно добравшись до дома, остаток дня Ваня провел в обществе коварного кожаного колеса. Загадка кроется в коже, снята она была с головы пигмейского брухо, имевшего при жизни огромную власть в своем племени, да и вообще над людьми."
         Михаил Вениаминович нашел эту историю немного драматичной,  неправдоподобной и, надо признаться, есть от чего, хотя  музыка и оказывала на него влияние, правда не столь значительное. Петькины трели и пассажи порою пробуждали в нем то восторг, то легкую грусть,  с воспоминаниями об ушедшем и не найденном. С ними, с воспоминаниями,  в последнее время, как правило, приходили думы о грядущей смерти, с которой связан уход от привычной формы существования, в лучшем случае, а этого дяде Мише так не хотелось делать. Совсем недавно ему  даже сон приснился – умер он, значит, походил, поколобродил в знакомых местах, простился со всеми, пришел к вратам красивым, высоким. Рядом табло, на котором высвечивается слово «Переправа», поочередно на всех языках мира и наречиях. Очередь длинная, ждал он долго, дошла всё же до него. Спрашивают нашего героя, мол, как жил, чего понял, стоит ли ещё пожить, али отдохнуть пора от егозы да вошкотни бренной, с осознанием важности благоустройства своего и общества в целом? Поразмыслив, дядя Миша ответил, что выбирает жизнь, пусть даже с другими правилами и причинно-следственными связями. Потом на левой руке ему поставили штамп с изображением герба государства, где предстоит ему родиться, с надписью «Житие». Появиться на свет ему  было суждено опять на Земле, в Нигерии и быть левшой. Что происходило далее, он не помнил, наверное, родился и стал сосать молоко, как это обычно бывает в подобных случаях.
         К обеду стадо немного ожило и вновь, с предсказуемым однообразием, принялось поголовно жевать траву, постепенно двигаясь в сторону леса. Флейту Петя положил в походную сумку, вооружился небольшой тростинкой и стал наблюдать за животными. Время тянулось монотонно. Дядя Миша, чуть поодаль, ходил из стороны в сторону, бездумно глядя перед собой.
         Мастер пастьбы – профессия специфическая, требует выдержки, терпения, немного сосредоточенности, и в тоже время ничего не делания. И как следствие, тотальный алкоголизм среди сих работников, особенно если кругозор их весьма ограничен и в него входят лишь обозреваемое пространство, да пара эпизодов из недалекого прошлого. С точки зрения темперамента, с такой деятельностью вряд ли справится холерик, а вот меланхолику она может прийтись по душе.  Дядю Мишу  же алкоголь в плен взять не смог, так как, тот следил за малейшими изменениями восприятия и анализировал их. Ему было не трудно заметить то безобразие и хаос, которое приносит с собой этил, а также слабость, как физическую, так и душевную. Причем, мало того, периодически, в течении нескольких лет, Вениаминович пытался свести к минимуму и потребление пищи, заменив её различными духовными практиками, интересными увлечениями. Ему казалось, что это приблизит к черте, за которой свобода как отсутствие необходимости имеет место быть. Окончательного освобождения пока добиться не удалось, но успехи, несомненно, были. 
         К вечеру, около четырех часов,  коровы, будто сговорившись, направили свое чело к дому и уверенными шагами тронулись в путь. Несмотря на всю безмятежность и безобидность, как прочим животным, существующим совместно, этим рогатым не были чужды жестокие законы – доминирование одних над другими, деление на «своих» и «чужих». Петя выделил несколько индивидуумов, которые определенно главенствовали над прочими. Это облегчало по его предположениям, управлением общей массой поголовья. Однако имелись и те, кто  в пол голоса, не слышно для окружающих, пел: « Я сам себе и небо и луна...», и к ним, требовался индивидуальный подход. Благо таковых было немного.
         Через час не спешного возвращения показались очертания поселка.  Небеса на западе стали  красновато-золотыми. Ветер, весь день, вяло слонявшийся туда  сюда, сейчас где-то затаился. Тишь, да благодать! Лишь изредка над окрестностями раздавалось одинокое  протяжное мычание коровы, на миг прерывавшее всеобщее молчание. День спешил завершиться.
         В поселке, распрощавшись с рогатыми, пастухи пожали друг другу руки и разошлись по домам. Неторопливые обыватели небольшого поселения, покончив с ежедневными заботами, вновь присели у телевизора, может кто-то и  за книгу, и делятся новостями локальными и мировыми, сетуя на всеобщую неустроенность.
Удивительны темы бесед селянок, например, встретившихся на одной из улочек:
- Как жизнь, Никитишна ?
- Да потихоньку...
- Вчера ходила к Степановне. Ёный мужик забор новый поставил.
- Я её видела утром, она к Пешковым шла.
- Слыхала, Игнатич-то спиртом отравился, еле откачали?
- Не-а. Как она проклятая в него столько лезет? - и так далее.
-Трансцендентное синтетическое единство апперцепции у Канта,  на мой взгляд, явно расходится с утверждением толтекской традиции о бесконечных мириадах эманаций доступность которых определяется количеством энергии имеющейся в наличии ... –услышишь такое не часто, если разве что от заезжих путников попросившихся на ночлег или от умного дяди приехавшего в гости, как это случилось у Пети. Немного о нем - коренастый, лет сорока. Учился пару лет в МГУ, поступил, несмотря на уговоры этого не делать, мол, «с тройками, куда вы милейший». На втором курсе случилось с ним заболевание под названием «Любовь», из-за которого учеба в престижном ВУЗе показалась ему не столь важной и интересной, нежели ранее, отчего он и был отчислен. Позже, немного оправившись, получил он  два высших образования, согласно одному из  которых, Максим Леонидович являлся юристом. Несколько лет играл на барабанах в ансамбле. Объездил ближнее зарубежье с концертами, хорошо поет, в основном народные, грустные песни. Лет пять занимался гипнозом, и как-то ввел в транс  свою тещу по телефону, не позаботившись её вернуть в обыденное состояние. В оцепенении та пробыла около часа, пока дочь не обнаружила маму у телефона с трубкой, неподвижной, с чуть прикрытыми веками. На данный момент, дядя занят предвыборной борьбой в небольшом городке, и уже затеял несколько судебных разбирательств, поражая работников суда знанием законов и своих конституционных прав, а избирателей ораторскими способностями и деловитостью.
         Подходя к дому, Петька ощутил  легкое  волнение, предчувствуя приближение чего-то необычного. В прихожей комнате, он  заметил едва уловимое изменение в обстановке, которое случается при появлении нового человека. С кухни доносились голоса, двух разговаривающих, один из которых принадлежал отцу:
-Максим, ведь твои благие намерения вряд ли доброжелательно воспримут  нынешний засидевшийся пузатый  манекен и его сотоварищи. Негодовать вздумают - денежки, знаете ли... .
-Знаю, знаю. Понимаешь, хочется пошевелить немного, взболтнуть болотце, ряску разогнать.
-Ну, что ж…, риск - удел благородных, азарт – поприще слепых. Хотя…, дочь взрослая, самостоятельная... – не договорил Прокофий Леонидович и вопросил, - кстати, как она?
-Замуж вышла за художника. Бедствуют, но счастливы. Изредка материально поддерживаю, дабы пухнуть не начали – усмехаясь по-доброму, ответил старший брат.
-Кажется, кто-то пришел. Петька ты?
-Ага. У нас гость?
-Ага, – передразнил папа сына. 
         Расправившись с одеждой и обовью,  Петя возник пред ними. Он выглядел немного уставшим. Дядя заулыбался и протянул руку:
-Повзрослел, возмужал.
-А головы, как и не было, так и нет.
-Весь в папу, - парировал отрок.
         Ответив на стандартные вопросы родственника, наш герой отправился в свою комнату и продолжил дальше лепить из глины жителей и дома своего придуманного города, в котором архитектура каждой улицы была выдержана в одном стиле, а одежда людей соответствовала эпохе, что служила прототипом.
         Лепкой занялся Петр, когда ему исполнилось девять лет. Впервые что он слепил, это было на уроках по трудам, - пиратский корабль с изображением веселого Роджера на флаге. На нем мечтал он уплыть далеко-далеко, посетить сказочные страны, где люди летают на коврах самолетах, в бутылках обитают джины, бегают кролики, и можно было бы провалиться сквозь землю и увидеть, как  на обратной стороне земного шара все ходят к верху ногами. Но этого не случилось. Петя вырос и понял, что между мечтами и происходящим в будущем существует различие. Разрешением диссонанса было умение радоваться происходящим в данную минуту, внося  в него несущественные изменения, а также хобби, которое размывало грань между прошлым и будущим, погружая в состояние, где отсутствовали беспокойные мысли, а руки были проводником между податливой материей и чем-то еще, живущим в нем, чем-то великим и безмятежным. Тем, что рисует узоры на стеклах морозным утром, тем, что поражается величием бескрайнего притихшего моря на рассвете, тем, что имеет едва уловимую связь с окружающим его каждое мгновение.
         А в это время, в который уж раз, мама, расправившись с ежедневными натурально-хозяйственными делами, принялась готовить ужин. На сей раз, она решила попотчевать родных грибным супом, вареным картофелем с укропом и чесноком и салатом из морковки с яблоками сдобренных сметаной. Кушанье получилось вкусным и питательным, сказались  годы поварского бремени и хорошее настроение мамы.
         Окончив трапезу и немного отдохнув, семейство разбрелось по комнатам. Братья оккупировали кухню и предались обсуждению возможности познания человечества как вида, влияния музыки и литературы в кризисные периоды существования homosapiens и тому подобных проблем, волновавших далеко не каждого. Мать же стерла пыль со старого проигрывателя и поставила пластинку с песнями Булата Окуджавы и принялась вязать носки любимому сыну, утонув в воспоминаниях навеянных любимыми песнями. Петька слепил замок времен Людовика IV и лег спать раньше обычного. Объятия Морфея были крепкими и  удушливыми. Лишь под утро ему удалось немного высвободиться, и он  оказался в горах у небольшого озера, где  стал свидетелем поединка  между  двумя монахами шаолиньского монастыря. По движениям Петр определил, что один из них был адептом школы ушу. Чем закончилась схватка, осталось неизвестным.
               
                2005 г.