Письмо восемнадцатое...

                ИЗ ГЕРМАНИИ - В РОССИЮ...

Что значит в жизни творческого человека эмиграция, тем более, если эмиграция эта, чаще всего, вынужденная? Что несёт с собой пребывание в чужой стране, среди другого народа с его непривычной культурой и традициями, в подавляющем большинстве своём с иным менталитетом, и что самое главное, с чужим языком? Тем более, если это – литератор, художник Слова, который в условиях иной языковой среды сразу же оказывается без своей главной художественной палитры?
Когда наша семья уезжала на иное место жительства, в Германию, в тогда ещё далёкий и неизвестный город Штутгарт, не стану скрывать, для Ольги Бешенковской этот вопрос стоял очень остро и болезненно. Но жизнь заставила, и мы всей семьёй сделали этот нелёгкий выбор.  В итоге опять подтвердилась старая истина, что человек с богатым внутренним «я» живёт не столько по месту формального проживания, сколько в своём внутреннем человеческом и художественного мире. И примеров тому в той же русской литературе – не счесть...
Ольга Бешенковская как поэт и как личность из России никогда не уезжала, сохраняя в своей душе и в своём последующем творчестве всё то, что обозначается такими высокими понятиями,  как Русская культура и Русская литература. И именно благодаря её многочисленным литературным талантам, талантам поэта, журналиста и издателя, русскоязычный читающий Штутгарт, более того, вся русскоязычная читающая Германия, познакомилась на страницах самых разнообразных изданий с немалым числом образцов современной высокой российской словесности. Не говоря уже о двенадцати номерах первого в истории Германии «толстого» литературного журнала «Родная речь» на русском языке, ценного ещё тем, что он выпускался без той тошнотворной коммерческой рекламы, без которой в мире литературной периодики давно уже, как известно, нельзя сделать ни шага.
Позднее география её литературных публикаций во многих жанрах и направлениях перенеслась на подобную прессу и в других странах, таких, как Америка, Франция, Израиль, Украина. Ну и, конечно же, в Россию, где такие журналы, как «Нева», «Звезда», «Октябрь» и другие регулярно публиковали на своих страницах её новые поэтические подборки и публицистические материалы, так или иначе связанные с эмиграцией.  И более того, Ольга Бешенковская немалую часть своего времени посвящала знакомству читателей во многих уголках мира и с литературным  творчеством других российских авторов, волею судьбы живших и творивших вне своего бывшего Отечества. Особое место занимали в подобных материалах и произведения тех же немецких авторов, в творчестве которых Россия, её язык и культура, тоже занимали далеко не последнее место.
Об этом я писал в своих заметках, посвящённых жизни и творчеству Ольги Бешенковской, уже не раз, в частности, в двенадцатом подобном письме, в очерке «Не лучи люблю я, а излучины...». Жизнь «за бугром» оказалась неожиданной для неё самой художественно очень плодотворной.  Более десятка поэтических книг (в том числе и одна прозаическая), таков был творческий итог четырнадцати лет жизни Ольги Бешенковской в эмиграции. Плюс, конечно же, многие сотни поэтических и прозаических публикаций, и плюс, конечно же, творческие вечера, которые ей организовывали как соотечественники, как и немецкие любители русской литературы.
             После преждевременной, и уже хотя бы поэтому вдвойне горестной кончины Ольги Бешенковской 4 сентября 2006 года, вышли в свет ещё три её поэтических сборника. О двух из них я уже писал ранее. Это выпущенная Александром Барсуковым  в его издательстве «Эдита Гельзен» (совместно с литератором Лореной Доттай) книга «Голос поэта», и книга-роман в стихах «Призвание в любви», вышедшая в свет в петербургском издании «ДЕАН» при самом активном участии давнего соратника Ольги по нонконформистскому литературному движению в городе на Неве Игоря Адамацкого. За что всем им всем ещё и ещё раз - огромная благодарность... 
И вот не так давно Александр Барсуков сделал ещё один прекрасный подарок всем ценителям поэзии Ольги Бешенковской, выпустив сборник «Публикации. Из архива (2007-2012)», куда вошла большая часть тех моих интернетных писем-воспоминаний о её жизни и творчестве, которые вот уже почти шесть лет я рассылаю по бескрайним просторам всемирного Интернета.
Более десятка лет связывала Ольгу Бешенковскую и Александра Барсукова их литературное сотрудничество, огромное количество всевозможных литературных проектов они осуществили сообща. И вот теперь эта новая книга, изданная, как всегда, с большим вкусом и искренним уважением к памяти усопшего прекрасного поэта. Что и говорить, новый сборник стал лучшим преподношением Александра Львовича к 65-летию (к сожалению, так и не состоявшемуся!) Ольги Бешенковской, которое все мы с радостью праздновали бы 17 июля 2012 год, если бы не её кончина...
На этот раз я хотел бы познакомить всех любителей и ценителей поэзии Ольги Бешенковской с некоторыми из тех стихотворений, которые были написаны ею в эмиграции. Все первоначальные страхи оказались напрасными. Более того, общение с мировой культурой, открывшееся ей здесь, с реалиями подлинно свободного мира со всеми его сложностями и противоречиями, только придали её поэтической Лире новые краски и полутона. Причём это в равной степени сказалось а на художественное осмысления все того, что замшелой советско-сусловской идеологией называлось: «загнивающий Запад», и на поэтическое постижение главной в её творчестве темы, темы России.
Что же касается самого немецкого языка, который с первых же дней эмиграции неизбежно стал весьма существенной частью нашей жизни, то Ольга Бешенковская очень быстро его освоила настолько хорошо, что стала создавать на нём свои прозаические и поэтические произведения. И как результат, через несколько лет стала в добавление к российским титулам ещё и членом немецких литературного и журналистского творческих Союзов. А потом последовала даже и книжечка её ироничных стихов „Kleine Kehrwoche“ («Малая уборка»), иллюстрированная ею же своими компьютерными рисунками. Так что подтверждается ещё одна старая как мир истина, что если человек талантлив, он талантлив если не во всём, то во многом, ведь Природа любит своих талантливых детей.
Ну а сейчас – стихи Ольги Бешенковской, написанные ей в Германии и о Германии, но написанные русским поэтом, написанные с российской болью и российской душой...

                Всего наилучшего,
Ваш Алексей Кузнецов



ххх

А умирать  - на родину, дружок,
В родное петербургское болото...
Всего один пронзительный прыжок
На запасном крыле аэрофлота!
Скользнёт пейзаж, прохладен и горист,
Нахлынет синь - воздушный рай кромешный.
И ни один угрюмый террорист
Не просочится в раструб кэгэбэшный...
(Хранит Господь и воинская рать... )
Потом припасть к земле и повиниться:
Стремятся все в Россию умирать,
А жить - так вся Россия - за границу...
Как светел снег! Как церковь хороша!
Теней  друзей порука круговая...
На честном слове держится душа.
На честном слове...
Крепче - не бывает.



ххх

В нелюбимом городе жить,
ненадежные руки жать.
А во сне - над страной кружить,
из которой мечтал сбежать...

По делам беглецу – уют,
поделом ему грусти яд...
Тут скучают, а Там – поют,
И вовсю купола сият!

Православного слова мёд
всё течет по моим устам.
Всяк услышит, а кто поймёт?
Первый встречный: не тут, а Там...

Кто в свободу купил билет,
знает, как цена высока...
Вон и рифма как пистолет
взмыла, вспыхнула у виска...

2004



ххх

вот и жизнь пролетела
без особых затей
мое плоское тело -
танцплощадка чертей

из пещер высыпают
когда  Бог уже спит
и на снег просыпают
треск веселых копыт

а душа как невеста
/не солгал эталон/
в ней на булочку теста
остальное - нейлон

зябко ежится шуткам
и боится огня
/от таких - к проституткам,
все на свете кляня!/

онемевшей рукою
не доплыть до пера
нас по прежнему двое
как при жизни вчера

я и я и еще я
понемногу везде
воспаленные щеки
растворились в воде.



ххх

Знаю: Родина - миф. Где любовь - там и родина... Что ж
Не  вдохнуть и не выдохнуть, если ноябрь и Россия..
Лист шершавый колюч как в ладони уткнувшийся еж,
И любой эмигрант на закате речист как Мессия...
Ибо обе судьбы он изведал на этой земле:
От креста  оторвавшись, он понял, что это возможно:
И брести, и вести босиком по горячей золе
Сброд, который пинком отпустила к Истокам таможня...
Для того и границы, чтоб кто-то их мог пересечь
Не за ради Христа, не вдогонку заморских красавиц;
И не меч вознести, а блистательно острую речь!
И славянскою вязью еврейских пророков восславить,
Зная: Родина - мир... Где  любовь - там и родина.. Но
И любовь - там, где родина... Прочее - лишь любованье...
Как темно в этом космосе.../Помните, как в "Котловане".../
А в России из кранов библейское хлещет вино...



ххх

И как будто опять сотворенье начал:
Виноградная дрожь и сгущение красок...
Но всего только шаг до срывания масок
И уже не Венеция - голый причал...

Никогда не стремилась, "чтоб как у людей..."
Может, Ангел Судьбы за терпенье потрафил...
И клюет с белорозовых рук площадей
Ястребиное зренье российских метафор.

Я пила и хмелела полночный Нью-Йорк
Из высотных бокалов  /навыдумал зодчий.../
И теперь если сердце отчаянно "ек " -
Значит, в доме случайном почудился отчий...

Я читала размытых огней письмена
В перевенутых книгах и Сены, и Темзы...
Отпусти мою руку. Шершава она.
Это в детстве… Чернила… Напильником пемзы...



ххх

Интеллигенты советской поры
в серых пальто соловьиной невзрачности...
Чистоголосы, тихи и  мудры ,
и худоба – до осенней прозрачности.
Вздрог от звонка – не плебейский испуг,
но – осторожность: успеем, рябята, мы,
поднакопивши деньжонок, - на юг,
если не в пермскую стынь 35-ю...
Интеллигенты советской поры
слушали ночью «Свободу» и Галича,
спали, готовы взойти на костры, -
Было ли это? – Да, Господи, давеча!..
Драма окончена. Занавес снят.
Окна распахнуты! Цепи разорваны!
И диссиденты друг друга бранят,
бывших врагов развлекая разборками...
Интеллигенты советской поры
плавятся в славе как мягкое олово.
Не для того ли нужны топоры,
 чтоб не кружились беспечные головы?..
Чтобы чердак – будто царский чертог,
чтобы весь мир – в темноте – кинолентами...
Полнятся Запад, и Юг, и Восток
старыми русскими...
                ...Интеллигентами?
Зависть и злоба, возня за чины.
Вот ведь: свободны, согреты и денежны...
Хоть на четыре кричи стороны:
где же вы?
       Где же вы?
                Где же вы?
                Где же вы?..

(2004)





 
ххх

Помню, как это было: письмо - из-за рубежа...
Ну, конечно, разрезано...  (Эти ли станут стесняться...)
В коммуналке соседи, на штемпель косясь, сторонятся
и швыряют картошку в кастрюли, от гнева дрожа.
Этот странный придуманный мир... Даже чуточку жалко...
Этот люмпенский  пафос то ярости, то  доброты.
Если кто-то помрёт - в шесть ручьёв голосит коммуналка,
и несёт винегрет, и дерётся за стол у плиты....
Где теперь вы, соседки, чьи руки пропахли минтаем,
а песцы - нафталином... Да живы ли? - Ведает кто...
Иль сердца разорвались, узнав, что, хоть в космос летаем,
но вдругих-то мирах: что ни осень - меняют пальто...
Донеслись ли до вас басурманского Запада ветры?
Вот и нет уже в „Правде“ размашистых карикатур
на чужих президентов...
                Я помню квадратные метры,
По четыре - на жизнь.... (Напасись-ка на всех кубатур...)
Эта горькая честь, эта гордая участь Победы ...
Как блестели медали, и слёзы, и ткань пиджаков...
А ещё был алкаш, он без вилки - руками - обедал,
и мечтал, что весь мир скоро освободит от оков...
Он дверьми громыхал на крамолу моих разговоров ...
Телефон - посреди коридора, прибитый  к стене-
на бордовых обоях среди золотистых узоров,
что поблекли давно и достались дописывать - мне...
Может, так и  пестреют друзей номера... 
Или всё же
Разразился ремонт и явился хозяин всему...
И - конец коммуналке. И сгинули пьяные рожи.
Как вишнёвый мой сад...  Так затеплю  хоть строчку ему...



ххх

Мне кладбища милее улиц,
где шум, торговля, толчея...
Брожу, нахохлясь и ссутулясь,
ничья жена и дочь ничья,
чураясь памятников гордых,
склоняясь к датам и цветам.
Как ровно дышит город мёртвых,
мир поделив на «здесь» и «там»...
И стыдно лжи и мелкотемья,
и дней, затоптанных с толпой...

...А после – хоть пляши и пой:
ты всё равно уже не с теми...
С изнанки лёгкий холодок
пророс в душе, её спасая...

Где бродит истина босая,
отлив тебе ещё глоток...

(2004)



ххх

Не в стране, не в году –
я живу в измереньи ином.
То к Вольтеру иду
ядовитым погреться вином.
То от рифмы «огонь»
простодушно пылает щека.
И вселенскую сонь
колыбелит напев ямщика.
Подтвердит программист:
«Так и есть, виртуальны миры...»
Дурачок, оторвись
хоть на миг от любимой игры:
Здесь не сайт и не чат,
что мелькают, друг друга пожрав.
Видишь, - озеро Чад,
где изысканый бродит жираф...
А подвину курсор –
и Елабуга, перстень, петля...
Небо – мой монитор.
И  бездонная память – земля...



ххх

Не то, что б думаю, но вдруг:
Озлятся быть всю жизнь в ответе...
Долги отцов платили дети,
но деда в каске вспомнит внук...
Ужель сгустится новый круг
тьмы в ницшеанском жестком свете?

От страха потного слепа
и не найдя средь Альп Синая,
обратно ринется толпа,
друг друга в панике сминая.
Страну приюта проклиная
и ставя факты «напопа»...

И я поёжусь: холода...
Мне с этой стаей не летится...
Я не спешила никогда
открещиваться ли, креститься.
Такая вот попалась птица,
Товарищи и господа...

Жизнь обозначит новый крен:
подполья, прокламаций, явок...
А те –  опять восславят плен
и пооткроют ситных лавок.
И что им Бог... И что им тлен...
Перелицовка – прочный навык.

И это – избранный народ? –
Провидцы, книжники, элита?
Элита, знаете ль, убита ,
как все, кто жил наоборот.
И мне сейчас вколотят в рот
как кляп – клеймо антисемита...

Вновь перепишут имена –
Зачем же, мол, гневить Расею...
Египетские письмена
роднее были Моисею,
чем собственные семена...

Клонировал их Сатана.
А Бог , не ведая, рассеял...




ххх

Невнятен мне иврита иероглиф.
Так получилось. Так задумал Бог:
чтоб мы, его разведчики, продрогли
в стране, где снег, и вёрсты – без дорог...
Не заносясь, не праздновали труса
и не молились идолам чужим.
Он, верно, видел в каждом Иисуса,
он, может, этим только-то и жил...
Но – разбрелись в полпреды и в чекисты,
в ростовщики, в торговцы всем и вся...
                И – умер Бог.

Проворный и речистый
живёт народ, по свету колеся.
Растёт себе, штудируя науки,
забыв о главной, брошенной в пыли:
что избран был он Господом на муки,
а вовсе не в президиум Земли...
Вот потому и вязнем в бездорожье
(куда ни глянешь – слёзы по щеке),
вдруг вспоминая всуе имя Божье
на непонятном вещем языке...

(2004)



ххх

Ничего не изменила заграница.
Разве только поулыбчивее лица.

Разве только виды более гористы.
И не снятся с первым снегом - декабристы...

Разве только  /уж не этого ли ради.../
С дрожью шепчущие губы - в шоколаде...

Да торчит как на помятом хулигане
Синтетический колпак на пальтугане...

Лучше было в этот мир явиться кошкой,
Чем зачуханною теткою с картошкой

С мужиком на хмурой шее да с дитями...

Ноют ночью заусенцы под ногтями...

Помереть бы тихо - тихо, без мучений,
Не нарушив гул и глянец развлечений...

Я увидела Париж, чего же боле...
О покое помолюсь, а не о воле.

В этой жизни мне и скучно, и натужно,
А другая... Коли нет - так и не нужно... 




ПАМЯТИ ПОЭТА

Слава богу, что так , в Елабуге,
а иначе бы шли за гробом
равнодушно смурные лабухи,
каждый – нанят, и каждый – робот.
А в Париже или в Берлинии
провожали бы языками
злыми. Платьями – сплошь павлиньими.
(Время – бросить последний камень...)
Кто травил – тот бы первый –
                плаксою
над челом, что уже увенчано...
Если мазал при жизни ваксою,
возопил бы: «Святая женщина!»
Ты и так им , как Богородица,
отдала всё своё святое...
Не страдают от безработицы.
Не бывает у них простоя:
расшифровывают, печатают,
набиваются в фавориты...
Хорошо, что ушла, печальная,
прямо к Богу !– Без волокиты...
И - поклон тебе от поэзии.
И – ночной мой дрожащий шепот...

Мне легко танцевать по лезвию:
у  меня – твой бессмертный опыт...

(2004)



ххх

Переживанья горькие свои
пережевав, запить глотком свободы...
Сияют храмы... И кряхтят заводы ...
И муравьизм возводят муравьи...
Кто петь рожден, поет не  свысока,
но с высоты... Так набожно. Так надо.
Акустика клубящегося сада
не имет и не стерпит потолка...
Как радостно глаголить на родном
наречии... Вселенское изгойство.
А тут - как пробку вышибли из горла,
и это - рай. - Запомни, астроном!
Все карты биты. Мир угрюм и пуст.
А дальше - космос: черная чужбина...
"..Но если по дороге куст
встает, особенно рябина..."
Цитата. Кровь из первых уст.
И прошептать: -"Ave Марина..."



ххх

Плохо человеку - одному.
Жмётся к церкви. Просится в тюрьму...
(Так и сублимируются семьи...)
Хоть к какой-то общности примкнуть,
закурить, налить и помянуть
  на одном дыхании со всеми...

И когда б Христос ни пролетал,
наши даты – только ритуал,
ибо все мы жаждем ореола
над его измученным челом.
Ибо он, боровшийся со злом,
сам же стал и жертвой произвола...

Человек не так уж виноват,
что кричит восторженно «виват!»
в дружном хоре, к коему приткнулся.
И, конечно, вовсе не подлец
гений нибелунговых колец, -
просто он с другими разминулся...

Что там Заратустра говорил?
Говорил, что мы не из горилл,
но столкнулся с обезьянним веком...
Кто дожить сумеет до седин,
гордо и несломненно, один, -
должен быть и впрямь сверхчеловеком...

Радуюсь нечаянной судьбе:
мне везде чуть-чуть не по себе –
и не кошка, и не канарейка...
Песнь моя царапает, летя.
Кто я? Духа блудного дитя:
русская – в Германии – еврейка...

Плохо человеку одному?
Вот и славно: мысли по уму
подберём, и чувства – по карману
на груди... А праздновать?- Бог весть,
с кем, когда...
                Покуда силы есть,
Не поддамся сладкому обману...

(2004)



ххх

Право, славно - выпить православно,
захрустев огурчиком огонь...
Как вы там Петровна, Николавна
И другие образы тихонь?..

Как вам спится на железных буклях?
Также ль тянет свежестью с реки?
Ваши руки тяжестью набухли
Как на ветках - яблок кулаки...

Вольно вам в предутреннем тумане
Путь заветной тропкою продля...
...Никаких Америк и Германий :
Лишь деревня Редькино - Земля!..

Мне за вас и радостно, и жутко;
Вот звонит наш колокол по ком...
Ну а дочки... Дочки ...в проститутки
Убегли - как были - босиком...




ххх

Провинция, ты рай для Хлестакова,
Весёлого, хвастливого такого,
Он даже обаянья не лишен
В провинции, лишенной обонянья...
Всё кстати: и подцепленные знанья,
И скользкий, на закуску, корнюшон.

Я  думаю, что Гоголь от героя
В восторге не был, но ему порою
Благоволил, подначивал: чеши!-
Они давно заждались ревизора...
А ты, мой друг, не сбрендишь от позора -
Я  не вложил стыдящейся души...

И Пушкин, подсказавший эту тему,
Злорадствовал: примите хризантему,
Мадамы, недостойные любви
Смущённого российского пиита,
Кто знал, чем зажигаются ланита...
Но... ум и злость! И честь,её язви...

И я в своей неметчине унылой
Всё не могу собраться с новой силой,
Да и зачем - ведь сказано уже...
Всё как всегда на этой тверди зыбкой...
Перечитаю Гоголя с улыбкой -
И жизнь светла, и ясно на душе.

Поглубже втянем дым - и приглядимся:
Благоухают наши проходимцы
По всей Земле в салонах дураков.
И в глубине гогочущих провинций
Кончают век российские провидцы,
Лелея боль от сорванных оков...




ххх

Рождество под дождём – дождество...
Танец капель без музыки света.
Просто тождество – не торжество
(так куплет недостоин сонета...)
Адекватность календарю.
Образок в нашей памяти ветхой...

Хочешь, я тебе мир подарю
с этой мокрой рябиновой веткой?

Не расслышал. Не понял. Устал.
Не поверил. (Какая досада...)
Далеки нашей жизни места
от чудес Гефсиманского сада,
от звезды Вифлиемской, от бед,
что Его вознесли над толпою...

Талый воск. Ритуальный обед.
И – nach Hause... скользкой тропою.

(2004)




ххх

Русский немец - он более русский,
чем заснеженный громкий трамвай...
Над своей немудрёной закуской
матерится как в поле Мамай...
Неужели надменные деды
 в путь решились вот этого для?
Сломят голову языковеды
над артиклем таинственным «бля»...
И, грустя не по-ихнему пылко, -
будь что будет, но что-нибудь - будь! –
Русский немец нашарит бутылку
рефлекторно, как мамину грудь...
Сеял «брот». Разбирался с ментами,
Нахлобучив картуз до бровей...
И теперь угощает мантами
мандовошек арийских кровей...
Перегнули мечи на орала.
Наорались. Рассыпали строй.
Ох, и злую ты шутку сыграла,
 жисть ятицкая... ...«Фэнштэр
закрой....»
И, явившись откуда-то невесть,
закруглив исторический путь,
 бьёт себя новоявленный немец
кулаками в советскую грудь...
2003


ххх

У эмигрантов не было взрывчатки,
Им было всё - действительно - равно...
Они меняли страны - как перчатки,
И всюду пили терпкое вино.

И сторонились праздников народных,
И если шли - то в смертный батальон,
Чистопородных предков благородных
В непропитый защелкнув медальон...

А если Бог давал ещё попытку:
Гарсоном - в бар, извозчиком - в такси, -
На ветровое клеили открытку,
Шепча почти молитвенно: „Росси...“

Я  тоже здесь, мне тени их всё ближе...
Горчит лимон, изранивший вино...
И я, ночами шляясь по Парижу,
Не проиграю память в казино!

ххх

чужая речь как птичий щебет
твоих ушей коснется лишь
не заползет в глухие щели
где сокровенное таишь
маршрутный лист над головами
меланхолически читай
и ежедневный путь в трамвае
един, - Париж или Китай...
везде покачивает сумрак
и содрогает поворот
носильщиц грез и тяжких сумок
что называются  - народ...
кивают вяло подбородки
потоку встречной чепухи...
Где итальянские красотки?
Где елисейские духи?
Ты все придумал, Боттичелли!
Ты обманул меня, Вийон!
Мир - деревянные качели:
сабвей - убан -метро - вагон...
И я сама - не гость высокий -
сижу тихохонько в углу
дрожащей жилкою височной
припав к  прохладному стеклу
и пребываю за границей
хотя считается - живу...
А пятки - чуть смежишь ресницы -
Летят, как яблоки,  в траву...

ххх

Эти взгляды в чужие кошёлки, и зависть, и спесь,
по которым советских везде узнаёшь эмигрантов...
Весь нехитрый багаж их, похоже, покоится здесь:
в настороженном виде и странных повадках мутантов...
Это надо же как  размело-раскидало народ:
одичавшая армия ленинцев бродит по миру
и дивится, что здесь всё не так уж и наоборот –
соблазнителен пир, но чужим не положено к пиру.
Вот и мнится Россия непаханым полем вдали,
зарастает крапивой и всяческим чертополохом.
Господа десседенты, мы сделали всё, что могли:
отдыхает земля и готовится к новым эпохам...
И придут инженеры точнее немецких часов,
и поправят кресты элегантно-французские внуки.
Зубы ломит колодезной. Сорван железный засов.
А теперь – помолясь – за ремёсла, стихи и науки!..


xхх

Я живу на ROTWEG 43:
красный путь -  колхоз, а не Европа...
Адресок  хорош для агитпропа
и тревожен, что ни говори...
Мой приятель, местный коммунист
(слава Богу, только в воскресенье,
с кружкой пива, благостен и чист...)
видит в этом родины спасенье.
(В остальные дни – капиталист...)
Вот ведь рифма... Знаю, что бедна,
ну, а с кем срифмуешь этих «истов»...
Не с казать, что страшен, что неистов –
безобидна спящая страна...
Я живу, не помню, сколько лет,
и привычно вижу слухом ранним
мирный шарк соседских сандалет
в направленьи к пламенным гераням...
Но живу на ROTWEG 43 –
ни в каком похмелье не забуду...
И , хотя ещё цветочки всюду,
всё боюсь, что что-то возгори...
Усмехнусь, пощупаю висок,
оборвав себя на полуслове...
Не спасает цитрусовый сок –
тот же привкус горечи и крови...
Красный путь... С тебя нам не сойти...
Так судьба преследует, наверно...
Не сбежишь: откроется каверна
безнадежно красного пути...
Ни при чем тут прессы вороха
и в рейхстаге громкие скандалы.
(Здесь бояться б надо, что вандалы
Вновь проломят голову стиха...)
Ну а я о ROTWEG 43,
где мой дом – кровать и кабинетик...
Я ведь не политик, а фонетик:
слышу звон – и маюсь до зари...

(2004)