Закоренелые страхи

(Рассказ человека, иногда бывающего мной)

Комната на чердаке затряслась. Вначале мелко, но постепенно усиливая дрожь в стенах. В итоге непривычному человеку могло бы показаться, что это картонный домик, который вот-вот рухнет и приберёт с собой незнакомых ему гостей.

 То был поезд. Они часто ходят здесь. Их путь проходит практически напротив домов, сразу за дорогой. А ещё они постоянно гудят, проезжая мимо моего дома. Я не знаю, почему так. То ли оттого, что всё прошлое лето я дружелюбно машу им рукой, в надежде на взаимность (машинисты успели запомнить моё лицо, может быть), то ли оттого, что у них тут какой-то пост (в это мне верить не желалось).

 В этот раз снова раздался гудок. Но не обычный - короткий и обязательный, а длинный, предупреждающий. Словно крик отчаянного зверя. Мне бы хотелось, чтобы за этим звуком крылось какое-нибудь мрачное событие. Физическое самоубийство, например. Самоубийство ментальное уже не является чем-то из ряда вон выходящим, и не осуждается обществом, а потому не интересно мне. Но мрачные события редки. Мне не удавалось присутствовать ни на одном из таких, если пара сбитых собак не в счёт.

 Крыша чердачной комнаты, нагретая от солнца кажется давит, и дышать тяжелее обычного. Мне не надо выполнять мою работу - она была готова уже к полуночи. Да, я ночной человек. Но я не собираюсь спать, я подумаю ещё. О бессмысленной жизни, что теплится в мелочных, привязанных к своим оболочках, людям, о восточных сказках, местами особенно жестоких и столь древних, что не вычитать из них ещё народных мудростей, о людях моего возраста, их трудностях... Неужели моё развитие происходит настолько далеко от их развития? Я никогда не смогу стать человеком своего времени.

 По обстановке моей комнаты нельзя сказать точно, кто я. Вещи, в основе своей старые, которые в доме снизу когда-то были заменены более полезными, соответствующими моде и обновлённому вкусу их хозяев. Единственное окно, широкое, занавешено плотным пледом, за отсутствием тёмной шторы. Но если заглянуть в окно, можно увидеть густые заросли скучных кленов и уже слегка светлеющее, тёмное небо. Стол с компьютером (фи, как современно и не романтично), большая, самодельная кровать, кресла, полка, и даже искривлённое когда-то пламенем пожара, зеркало - все эти предметы имеются тут и ничего вам обо мне не скажут. Посреди покоя старой мебели царствует этюдник и разбросанные всюду листы бумаги с некой современной, пустой тематикой.

 Свет включён, ибо я никогда не остаюсь в темноте, пугаясь мысленных образов, подогреваемых шорохами извне моей "коробки". Воображение ночью любит мучить мой слабый, параноидальный мозг и часто, вздрагивая от любого блика, оставленного тусклой лампой на гладкой поверхности, я замираю, прислушиваясь, или съёживаюсь в дрожащий кусок мяса. Может быть вам кажется, что я преувеличиваю? Но согласитесь, вы ещё совсем меня не знаете, и мне нет причины лгать.

Кроме страха темноты я ненавижу насекомых. Это так банально, если бы не было так невыносимо для меня.  Вчера залетал крупный мотылёк, охваченный жаждой. И он жестоко расплатится за свою надежду прикоснуться к свету. Сначала в моём мозгу за милисекунды переворачивались сотни подробных картинок, изображавших детали самых разных насекомых. Их тонкие, чёрные лапки, местами покрытые короткими волосинками, быстро перебирающие по земле, воздуху, человеческому телу... вызывают во мне судорожные реакции и рвотные позывы. Я кричу, трясусь и замираю в ожидании. Сердце мешает дышать. И я мечтаю о том, как размажу эту тварь по плоскости, стоит ей чуть помедлить. Наконец, преодолевая замученный мозг, накормленный самыми дикими для него страхами, я убиваю живое существо. Придавив его какой-нибудь тряпкой к стене, я стараюсь не слышать хруста раздавливаемого мягкого тельца. Ещё некоторое время я не могу справиться с дрожью и истерией, но уже прихожу в себя.