Последний старец по страницам 123

Он едва приподнялся на локте, когда вспомнил про фрица. Но тут же успокоился. К корявой стене с обнажившейся под штукатуркой оранжевой кирпичной кладкой стояла маузеровская винтовка. С длинным оптическим прицелом.

- Убил что ли? – недоверчиво молвил он.

- Нет! Не убил, - засмеялся Тимур Тимурбеков. – Гранату ты бросал. Он под камень попал. Под завалом лежит. Стонет…

- Добей эту падлу, - застонал от ярости и жалости Вася. – Он же мною как фраером помыкать думал! Ты видел?

- Я тебя, Вася, видел. Думал: ты – не ты? Потом его видел. Как он с тобой говорил. Думал он и ты – оба фрицы. Потом ты его ругал. А я стрелял. Нехороший угол для стрельбы! Вот я и стрелял, что б ты ушёл. Потом ты меня ругал…

- Ладно, - махнул рукой Цвигун. – Проехали!

   Он, цепляясь за стену, подошёл к винтовке. Взял её за ремень. Пошёл наугад…

   …Когда он действительно пришёл в себя, вокруг было темно. Мелькали всполохи пламени от разрывов. С Волги доносились крики: «Тону! Помогите!» Стучали очереди из пулемётов. С берега бил зелёными трассерами крупнокалиберный Дегтярёва-Шпагина. Ему из развалин, что были в ста метрах, отвечал оранжевыми германский MG-34.

   Он пополз, ужом прижимаясь к бетону. Усыпанному битым кирпичом и стрелянными гильзами. Внезапно остановился. Замер как вкопанный в землю по самые уши. Прямо перед ним в стенном проёме лежали две фигуры. На головах у обоих знакомые шлемы. С рожками отдушин и оттопыренными боковыми пластинами. На задах – цилиндрические футляры противогазов. Отставленных ног подошвы  блестели в серебристо-лунной темноте шляпками гвоздей. Один из лежащих прижимал к согнутой в локте руке деревянный приклад «ручника» MG-42. Они тихо переговаривались. А у него было только лезвие за подкладкой воротника с защитными петлицами, да нож на верёвочке. Самое главное – как его не заметили? Ведь лежал мешок-мешком. Знать, истинно Бог уголовную душу любит. Или смилостивился, или шанс какой даёт. Смотри, мол, не промахнись…

   Внезапно раздалось «Ahtung! Feur!». Дырчатый кожух с воронкой изрыгнул бледный сгусток.  Не помня себя от ярости (в ушах стоял вопль-призыв о помощи!), Васька, как дикий кот, прыгнул с ужасающим рёвом. Он бил ножом по живому. Издавая нечленораздельные звуки. Кто-то тянул к его горлу засученные до локтей руки. Чьи-то пальцы царапали его кадык. В лицо брызнула тугая, липкая и солёная струя. Кровь… Вражья кровь! Руки немца обмякли. Пальцы разжались. Всё! Капут-аллес…

   Он без сожаления обшарил карманы. Вывернул их наружу. Письма и фотокарточки, нераспечатанные игральные карты. Пачку бумажных денег. Всё это он бросил веером. На боку у одного в чехле – обнаружил двуствольную ракетницу. Осторожно выглянул наружу. Меж обрушенной стеной и знакомой полуторкой стоял с открытыми люками танк Т-34. От него несло гарью.  Двигались какие-то неясные тени. Эх, раскрыть бы сумку! Там сигнальные патроны с разноцветными головками. Два белых – перенос огня ихней артиллерии. Вот, если б… Но в темноте  - не различишь ведь!

   В ту же минуту донеслись хлопки. Стреляли, судя по звуку, наши тяжёлые миномёты с берега. Тот час же -  з а к и п е л о. В прямом смысле этого слова. Блеснули вспышки лохматых взрывов. Дыбом встала земля. Сверху обрушились железные стропила, что погнулись о бетон фундамента. Посыпались угловатые обломки бетонного перекрытия. Наши, как видно, работали по развалинам. Где проявил себя вражеский пулемёт. Им было невдомёк, что лупят по своим.   

- Эй, живые есть? – раздался голос по-русски.

   Палец Цвигуна машинально дёрнулся на спусковом крючке. Пулемёт резанул короткой очередью по развалинам. Трассирующие пули красным пунктиром ударили по обломкам. Высекли пучки искр. В следующий момент сильная рука обрушилась ему на голову. Зажала рот. Другая рука обхватила его поперёк туловища. Рывок… Цвигуна оторвало от бетона. Швырнуло на него.

   Он лежал носом на убитом фрице. Руки были закручены за спину. Казалось, их завязали штопором и завернули узлом. Сверху бубнили (похоже, на русском!) голоса. Один предлагал его «пристукнуть, падлу!». Другой – захватить «на тот берег», в СМЕРШ. Или – в разведвзвод 33-го батальона волжской флотилии.

- Бра-а-атцы… - замычал как бурёнка Васька. – Я ж свой! Пустите, не сбегу…

- Не врёшь?

- Ей-ей! Падлой буду!

- Верующий что ли?

- Поневоле им станешь!

   Голоса снова забубнили. Казалось, на мгновение вспыхнул карманный трофейный фонарик. Подсветило зеленоватым, а затем красноватым светом.

- Ладно! Распусти ему узел, Петро! Слышь, вражина? Будешь рыпаться – фюрера своего на новый год в гробу увидешь. Понял?

- Понял, понял! – благодарно заторопился Васька, запоминая оскорбления.

   Оказавшись на спине (руки оставались закручены), он с радостью увидал склонившиеся над ним фигуры. Обе были в защитных гимнастёрках, но с полосатыми тельниками. На голове у одного была каска, у другого – бескозырка с тускло-золотой надписью «Свирепый».

- Браты! Миленькие! – запричитал Цвигун.

- Ладно! Кто такой? Где документы?

- Так я с потопленной баржи! С 33-го пехотного! Нас того – «лаптёжники» потопили. Я  выплыл. Вот вам крест! Руки развяжите – Христом Богом…

- Ишь какой быстрый! Руки ему… Как докажешь, что ты – это ты?

- Так я это… - у Цвигуна помутилось в ушибленном лбу. – «Смертник» должен быть в левом кармане. Пошарьте…

- Допустим, что найдём. Как докажешь, что твой?

- Да вы   ч т о!?! Свой – говорят вам!

- Какой-такой свой? Тут такие свои ходят-бродят! По своим же и стреляют, - смачно пошутил тот, что был в каске. – Петро! Надо его на тот берег – лодкой или баркасом. С ранеными. Пусть заградотряд с ним разбирается.

- Ага! – кивнула «бескозырка». – Тут и ракетница фрицевская. Из неё, видать, сигналы давал. Что б «ишаки» по переправе работали.

- Да вы чё, в натуре!?! – взбеленился уркаган в душе. – Охренели на своём солёном ветру? Это их ракетница! Я их замочил…

- Ну да! Сказки не надо рассказывать, парень! Замочил… Небось наших же бедолаг в их форму и обрядили. Что б правдоподобнее вралось. Что б мы тебя в обе щёчки расцеловали и как своего приняли. Шпион чёртов…

   Его рывком подняли на карачки. Заставили таким образом передвигаться к берегу. Но, пройдя развалины, позволили встать на ноги. С обрыва было видно как в свете осветительных ракет десятки лодок и плотов сгрудились у песчаной отмели. Она буквально кипела от сотен людей в защитном и чёрном обмундировании. Холодно блестели штыки трёхлинеек и СВТ. На плечах несли станки пулемётов «Максим», длинные ПТР на сошках, плиты и стволы ротных миномётов. Над смутно белеющими скелетами домов высилась в трёх километрах «шапка» Мамаева кургана. Источая огненные клубы из стальных резервуаров, в небо поднимался оранжево-чёрный хвост. Расширялся и закипал на степном ветру. Небо над Сталинградом всё было накрыто его мохнатым куполом. Дымное пламя скрывало от глаз людских звёзды, лунный свет и солнечные лучи. Они будто существовали отрезанными от Божественного Мира. От БОЖЕСТВЕННОГО ПРОВИДЕНИЯ. Казалось, всё живое и всё человеческое умерло в этом рукотворном аду. Но это было не так.

   Внезапно от дольних развалин взлетели две белые вспышки. Сигнальные ракеты! В районе Сталинградского вокзала тут же заработали шестиствольные или десятиствольные Nobelverfel, что были прозваны «ишаками».  «Ложись ! Полундра!» - раздался зычный окрик. Песчаную набережную покрыл собой человечий свист. Над изуродованными карнизами с сорванными крышами уже неслись зловещие «светляки». Реактивные снаряды, вырабатывая струи пламени из сопел, обрушились на переправу. Вода у берега вспучилась в темноте монолитными, пенно-жёлтыми столбами. Мелькнули обломки досок. Вспучился песок на берегу. «А-а-а!» - протяжно завыл кто-то неподалёку. Матрос-Петро, широколицый (в свете вспышек) парень, бросив перед собой самозарядную винтовку, пал ниц. Схватил себя за живот обоими руками. Стал корчиться в пыли. Цвигун, ни много ни мало, живо упал на задницу. Протащил через ноги руки – они оказались впереди корпуса. Затем, быстро разрезал морской узел. Не порезавшись о ножевой штык CВТ, забросил оружие на спину.

   Не помня себя, Васька дотащил тяжёлого матроса до берега. Там среди свежих, курящихся дымом воронок, валялись трупы, оторванные конечности, стонали и кричали раненые. Матерились, отдавая команды, ещё живые. Какой-то высокий флотский в чёрном бушлате с кортиком жестикулировал – на берег с плота выкатывали две «сорокапятки». Под его чутким руководством это, видать, проходило быстрее. К нему и обратился Цвигун с изящной простотой:

- Эй! Товарищ командир! Где тут у вас шпионов расстреливают?

- Чего-о-о?

- Говорю вам – шпиона расстрелять надобно! Вот он!

- Да где?

- Да я!

   Командир, лупая глазами, секунду спокойно смотрел на него. Затем, сообразив что к чему, разразился витиеватой морской бранью. Из её контекста следовало, что «мало вас, пауков сухопутных, моряки хрендили – как склянки в ушах пробъют…».

- Это тоже шпион? – отругавшись, спросил флотский. Он явно намекал на Петро, у которого вся гимнастёрка снизу, где был левый бок, натекла кровью. – Как и ты, хрендель пехотный?

- Ага! Раненый ваш. Примите и распишитесь…

- А ну встать смирно, хрен сухопутный! Фамилия? Поступаешь в моё распоряжение…

   Матросы, заняв ближайшие развалины, тут же вступили в огневое соприкосновение с гессенский пехотной дивизией. Светало. Краски золотистого сентябрьского утра обрушились на этот задымлённый, по военному мрачный мир. Огоньки от взрывов и выстрелов перестали выхватывать себя из тьмы. Над обломками домов со следами былой мирной жизни (уцелевшими фрагментами стен с обоями, торшерами, столами и коврами), сохранившимися чудом фанерными и жестяными ларьками на перекрёстках продолжал мрачным саваном виться покров дымного пламени. Изливая с небес осадки чёрного отработанного горения. От них першило во рту. Чесалось в глазах. Они забивали уши. Люди походили на трёх обезьян из буддийской символики: обезьяна, которая не видит  м а й ю, так как закрыла лапами глаза; обезьяна, которая не изрекает имя  м а й и, так как закрыла лапами рот; обезьяна, которая не слышит имя  м а й и, так как закрыла лапами уши.

   Ефрейтор Цвигун, вооружённый СВТ-41 (Петро умер, не приходя в сознание), участвовал в перестрелке боевого охранения. Они сразу же вытеснили вражескую группу из пятиэтажной «сталинки». Взяли пленного – пожилого немца с чёрной окантовкой на погонах и воротнике с вычурными петлицами. Тот бормотал что-то невнятное, показывал коричневый кожаный бумажник с фотографиями своих детей. Но убивать его не собирались. Объявился некто в ватнике и каске. Некто представился корреспондентом «Красной Звезды» Константином Симоновым. Дескать, хочу писать репортаж на тему прошедшего боя. Вы уж помогите…

- Это можно, - сказал Цвигун сочувственно, переглянувшись для верности с чумазыми, как он, матросами. – Так вот! Товарищ военный корреспондент! Для верности: шли бы вы отсель - на свою большую качель…

- А если серьёзно? – нахмурился Симонов. Он явно не собирался поддаваться. – Я, между прочим, не лапшу на уши читателю вешать собираюсь. У меня цикл статей о битве за Москву. Участвовал во взятии Великошумска. Под Клином меня даже контузило. Да-да! И нечего на меня пялиться, - слегка повысил он свой мягкий, театральный голос, видя что матросы и пехотинец намерены придуриваться дальше. - Писал о боях за Великие Луки. Меня, знаете ли, сам Константин Константиныч Рокоссовский…

- Чего? Ценит? – не выдержал белозубый парень-губашлёп с «оканьем».

- Бери выше: он за евойной супругой с веничком прохаживается! Следочки её от пылюки метёт! – завёлся старшина-каконир 1-й статьи Зазоруля.

- Брателло! Не гони волну, - нахмурился Цвигун так, что у матроса клацнула челюсть. – Что ж, ребята! Если товарищ корреспондент предъявил нам о себе, надо его уважить. Рассказываю! Сижу я, давеча, в засаде. Вижу: прёт на меня танков этак шестьдесят. А то и все сто. Верно говорю?

- Не-а! – раздался голос. Говорил матрос-первогодок Шрафутдинов. – Двести было. Сам считал.


Рецензии