Поток НАЙЯ - глава 3 восемьдесят девять процентов

ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ ПРОЦЕНТОВ

— Вот, граждане, мы с вами видели случай так называемого массового гипноза. Чисто научный опыт, как нельзя лучше доказывающий, что никаких чудес и магии не существует. Попросим же маэстро Воланда разоблачить нам этот опыт…
Михаил Афанасьевич Булгаков,
«Мастер и Маргарита»


— Миссия провалена, — прозвучал приятный женский голос.
На тёмно-алом, как будто окровавленном, экране замелькала подробная статистика эффективности боевых действий: количество убитых, процент точных попаданий, содержание адреналина в крови, боевой дух.
— Хотите продолжить сценарий?
— Нет, — тихо отозвался мужской голос, — возврат в реальность.
Экран угас. Темнота растворилась мягким белым светом.
Щурясь и пряча смуглое заплаканное лицо, перед нами предстал рослый молодой человек, лет двадцати пяти. Облачённый в белый плотно обтягивающий комбинезон, он сидел в центре белоснежного круга, сжимая в руке необычной формы шлем. Подогнув колени и отбросив шлем в сторону, он печально склонил голову и впился длинными пальцами в чёрные волнистые волосы. Утончённое лицо его искажали следы недавно пережитых страданий.
«…Что со мной?.. — вспоминал он прошлые события. — Неужели зеркальный эффект? Но когда, когда я потерял грань?.. Да, смерть R2… Что-то из детства…» Перед глазами его неожиданно всплыла печальная картина того, как в восемь лет потерял он своего отца, став свидетелем его смерти, как безнадёжно звал его, пытался поднять. Схожие чувства испытал он, потеряв R2, то же бессилие и эту боль — боль, которая до сих пор сдавливала грудь. Не в силах более терпеть, молодой человек судорожно сжался, и через секунду его стошнило прямо на белоснежный пол. Придя в себя и вытерев пересохшие губы, он рухнул на спину и, закрыв глаза, снова погрузился в размышления. «Зеркальная реальность… Да, она уже мало чем отличается от обыденной, по-моему, даже реальней… Нет, надо завязывать с этими путешествиями…»
Мысли молодого человека прервал входящий вызов.
— Мышь, ты в порядке? Уже оклемался? — спросил его весёлый сиплый голос.
К слову, Мышь — это не настоящее имя молодого человека. Мышью его прозвали ещё в школе за неуёмную энергию, любознательность и редкую способность находить выход в, казалось бы, безвыходных ситуациях. На самом деле звали его Сергей Фарнезе; очень одарённый и необычный молодой человек. Одарённый настолько, что уже в двенадцать лет блестяще окончил школу, в пятнадцать — институт, а через год сбылась мечта юного таланта: его приняли на работу младшим научным сотрудником в Марсианский космический центр (МКЦ), где он сейчас и находился…
— Почти, — поникшим голосом отозвался Сергей, не открывая глаз.
— От всей души хочу поблагодарить тебя за те тёплые и нежные слова, что сказал ты мне в мой предсмертный час!.. — с явной издёвкой пропел знакомый голос.
Звонившего звали Алекс Стоун, он работал неподалёку, в американском блоке, и был хорошим другом Сергея. Да, это был тот самый R2, геройски погибший в неравной схватке с драгами. За мощное телосложение и волевой характер Сергей уважительно называл его Крепышом…
— Иды ты к чёрту, Крепыш! — открыв глаза, раздраженно бросил Сергей. — Мне и так паршиво!
— Что, опять октантное состояние?
Сергей вздохнул:
— Намного хуже. Боюсь, не зеркальный ли это эффект… Надо завязывать с путешествиями или менять сценарий.
— Да нет, тебе надо выспаться как следует, — усмехнулся Алекс. — Когда ты в последний раз спал нормально?
— Уж и не помню…
— Вот видишь… Да, Мышь, ты так и не ответил, каково было зрелище, когда я разнёс башню, а?!
— Ну… если не считать непродуманной тактики, завышенной самооценки и недальновидности, то в целом — неплохо, — съязвил Сергей.
— Ага, понятно, — с обидой просипел Алекс. — И это вместо благодарности…
— Да нет же, я шучу! — рассмеялся Сергей и поднялся с пола. — Если бы не ты — лежать мне в той канаве.
— Ладно, и на том спасибо, — весело отозвался Крепыш. — Ну что, повторим попытку взятия крепости?
Сергей однозначно качнул головой:
— Нет уж, с меня хватит.
— Ну смотри, а то ребята из японского блока уже готовы подключиться, — с явным нетерпением продолжал Алекс. — Попробуем взять реванш.
— Удачной охоты! — усмехнулся Сергей. — Только не забывайте работать парами… Да, Алекс, проверь свой ПИМ и ТМК-модуляторы. Восемьдесят девять процентов в плюс — это явный перебор. Даже с учётом твоей физиологии я бы дал процентов семь…
— Точнее, девять, — поправил Крепыш, — я проверял записи. Не знаю, откуда ты взял эти восемьдесят девять процентов, но лично у меня голосовая индикация была отключена… Слушай, может, у тебя галлюцинации?.. Обязательно отдохни, Мышь… Ну всё, мне пора, до связи!..
— До связи, — задумчиво отозвался Сергей; последние слова Алекса его явно обескуражили.
«Хм… я ясно помню эти слова и этот голос… — задумался он, направляясь к выходу. — Слова повторялись два… или три раза. Неужели звуковые галлюцинации?..» Мысли о возможном зеркальном эффекте совсем выбили Сергея из привычной колеи. Всегда уверенный и точный, теперь он напоминал юношу, пришедшего на экзамен и вытянувшего билет, ответа на который он совершенно не знает…
Прервав размышления, Сергей вдруг понял, что стоит ровно на том месте, откуда и начал движение (в центре белоснежного круга). «Выход в режим ожидания!» — спешно скомандовал он, раздражённый своей рассеянностью. Центр круга принял алый оттенок и мягко запульсировал. Тут Сергей на секунду задумался. Миндалевидные глаза его прищурились, он лукаво усмехнулся и бодро заявил: «Режим тестирования. Прыжок. Точка отсчёта — два метра». Неожиданно в двух метрах от него образовался совершено натуральный — трамплин… Такой же белоснежный, как и пол, он будто рос из него…
Решительно выдохнув, Сергей сделал широкий шаг и на втором обеими ступнями с силой оттолкнулся от упругого края трамплина. Описав в воздухе красивый пируэт, молодой человек приземлился за жёлтой линией круга и победоносно вскинул руки. Зелёно-карие глаза его снова засияли, а лицо оживилось широкой радостной улыбкой.

Покинутый Сергеем белоснежный круг, обрамлённый тонкой жёлтой линией, был интерактивной матрицей, которая, в свою очередь, являлась главным элементом «зеркала» — уникального сооружения, совершившего революцию в мире интерактивных развлечений. Думаю, я не сильно ошибусь, если сравню интерактивную матрицу с нашим старым приятелем кроном, только без защитного корпуса, ведь в основе её лежали всё те же активные биополимерные нити (крон-нити). Тесно прилегая друг к другу, они метровой травой росли из магнитного основания матрицы, формируя собой плотный круглый настил («ковёр»), из которого зеркальная реальность в прямом смысле — выплеталась… Из этого-то «ковра» и образовался трамплин, с помощью которого Сергей так изящно покинул матрицу. Хотя сплести «ковёр» мог что угодно: траву, деревья, здания, людей — всё, что было необходимо управляющей программе — интеллектуальной системе «зеркала», которая и руководила матрицей.
Хочется упомянуть об одной уникальной особенности матрицы, без которой путешествовать по зазеркалью было бы весьма проблематично. Дело в том, что «ковёр» мог чудесным образом перемещаться, вернее, скользить вдоль основания матрицы на тонкой магнитной подушке. А делалось это для того, чтобы человек, отправляющийся в зеркальное путешествие, всегда оставался в центре настила… Получалось что-то наподобие магнитной беговой дорожки, весьма умной и к тому же очень тихой.
Что и говорить, интерактивная матрица была уникальна, но не стоит забывать, что она была лишь основой для формирования того удивительного зеркального мира, который многим давно уже заменил реальный…

Покинув матрицу, Сергей подобрал шлем и уверенно направился к широкому белому цилиндру, росшему в центре куполообразного помещения, меж четырьмя кругами матриц.
 «Надо не забыть стереть записи, — думал он, подбрасывая в руке шлем, — ребята увидят — засмеют, а Виктор узнает — прощай, мой свободный график». Лишь только Сергей приблизился к цилиндру, как тот синхронно обнажил четыре симметричных входа.
— Линда, уровень один, — тихо сказал Сергей, проходя внутрь.
Прикрыв створки, цилиндр, который на деле оказался лифтом, бесшумно заскользил вниз. Внутри лифт выглядел довольно непривычно: здесь не было ни кнопок, ни индикации этажей — в общем, ничего, что могло бы указывать на лифт; лишь мягкий белый свет сочился отовсюду, скрадывая углы и создавая приятное ощущение невесомости.
Спустившись в тишине, Сергей вышел в просторный, замкнутый кольцом коридор. Тут было совсем тихо. В кольцевой стене приглушённый верхний свет подсвечивал узкие раздвижные двери. Сергей вошёл в одну из них; двери за ним бесшумно прикрылись, в помещении стало светлеть.
Представшая взору комната оказалась ослепительно белой и совершенно голой: ни мебели, ни выступов, лишь небольшая полусфера в центральной части потолка нарушала холодное равновесие.
— Линда, сними костюм, — словно самому себе сказал Сергей, проходя вглубь комнаты.
С этими словами в центре пола нарисовался жёлтый круг. Остановившись в метре от него, Сергей взглянул наверх: центральная полусфера стала плавно опускаться, вытягиваясь цилиндром. Мягко коснувшись жёлтого круга, цилиндр замер. Сергей продолжал недвижно стоять. Чуть приподняв руки, он с какой-то неприязнью взглянул на свои ноги и поморщился — и было от чего: обтягивающий костюм, который был на нём, стал натурально — расползаться… Укорачиваясь и извиваясь, ткань живыми нитями расходилась от его рук и ног. При этом напряжённое лицо Сергея то расплывалось в благой улыбке, то передёргивалось кривой ухмылкой, а то и хмурилось, говоря о некоторой болезненности процесса… Нет, правда, ощущения были противоречивы. Именно за эти ощущения костюм и прозвали змеиной кожей. Но, выражаясь техническим языком, он был тактильно-модулирующим костюмом (ТМК), созданным с одной целью — модулировать кожные ощущения человека. А достигалось это благодаря всё тем же крон-нитям, из которых костюм сплетался и которые, в отличие от нитей матрицы, были плотно усеяны тактильными модуляторами; они-то и воздействовали на рецепторы кожи, искажая осязательную картину. Иными словами, круглые предметы в таком костюме воспринимались квадратными, мягкие — твердыми, сухие поверхности становились мокрыми, горячие же — холодными… Да, в таком костюмчике можно было дотронуться до пушистого котёнка — и ощутить болезненное прикосновение иголок ежа! Или, наоборот, поглаживать ежа, ощущая при этом мягкость и нежность пушистого создания… Дьявольский костюм, не правда ли?! Но, к сожалению — а может быть и к счастью, — учёным так и не удалось подменить весь спектр тактильных ощущений… Хотя этого и не требовалось: львиную долю их покрывала интерактивная матрица; сплетаемый ею мирок и без того был самым что ни на есть натуральным: камни казались твердыми, земля — рыхлой, трава — нежной. Всё, что требовалось от костюма, — лишь подкорректировать эти ощущения; с чем он весьма успешно и справлялся… Да, и не стоит забывать, что, путешествуя по зазеркалью, человек настолько был поглощён увлекательным процессом, что начинал принимать фальсификацию ощущений за норму… Уж, верно, такова природа человека — привыкать ко всему…

Через пару секунд сладкие мучения Сергея прекратились: обратившись в белую глянцевитую тряпку, «змеиная кожа» его безвольно повисла на левом плече; хотя представление на этом не окончилось… Не дожидаясь помощи, тряпка вдруг совершенно самостоятельно спрыгнула на пол, издав при этом смачный мокрый звук, и, противно извиваясь, скрутилась в плотный шар, клубок размером с теннисный мяч, как бы росший из плоского овального основания, к обратной стороне которого крепился блестящий выпуклый предмет. Не обращая внимания на «змеиную кожу», Сергей продолжал неподвижно стоять, вертя в руках анатомической формы шлем, вернее каску с выпуклым, изогнутым забралом; это и был зеркальный шлем, но непростой — усовершенствованный. Уникальность его заключалась в том, что помимо создания оптической иллюзии, удивительно точно воспроизводившей все тонкости зеркального мира, он мог создавать и запахи (в него монтировался блок обонятельной модуляции). Не мудрствуя лукаво японские инженеры, которые, кстати, и создали «зеркало», назвали этот блок «запахом реальности». Работал он довольно интересно. На конечной стадии облачения, когда шлем, сплетаясь со «змеиной кожей», заканчивал «вязать» головную часть костюма, из него выпускались тончайшие прозрачные усики — модулирующие жгутики, которые незаметно проникали вдоль носовых ходов в обонятельную область, окутывая её своеобразной паутиной; с помощью этой паутины управляющая программа позже и воздействовала на обонятельные рецепторы, синтезируя требуемые запахи. Долгие годы и бесчисленные эксперименты понадобились учёным, чтобы научиться воспроизводить основные виды запахов, но игра стоила свеч. Несомненно, благодаря обонятельному блоку зеркальная реальность стала ещё ближе. И Сергей по достоинству оценил новшество в недавнем путешествии…
«Поразительные ощущения, — размышлял он, осматривая шлем, — запах дождя, земли, пороховых газов… запах смерти…» Тут лицо Сергея помрачнело: ему неожиданно вспомнился тлетворный запах жжёной плоти от смертельных ран Крепыша. Невольно сглотнув, он в неприятии отвёл взгляд от шлема и, подобрав мяч со «змеиной кожей», приблизился к загадочному цилиндру, уже обнажившему несколько вертикальных V-образных секций. Та, к которой подошёл Сергей, похоже, служила своеобразной вешалкой для инвентаря. Слева, вдоль белой глянцевой стены, тянулся пёстрый ряд разноцветных клубков «змеиных кож», крепившихся к стене плоскими магнитными основаниями; справа выглядывали три шлема и одна свободная «голова». На эту «голову» Сергей аккуратно надел шлем, затем, предварительно отделив от «змеиной кожи» блестящий выпуклый предмет, прилепил к стене и белый мяч, который вместе со шлемом незамедлительно скрылся в недрах цилиндра.
Подбросив снятый предмет, Сергей большим пальцем руки коснулся внешней стороны цилиндра, и тот, бесшумно крутанув содержимое, показал следующую секцию, которая служила шкафчиком для одежды. Внизу стояли высокие синие сапоги, украшенные красно-белыми фигурными узорами, над ними висел той же расцветки комбинезон с укороченными рукавами и штанинами, а на верхней полке лежала вытянутая дугообразная пластина, серебристая, похожая на браслет или наручень, внешняя сторона которого была покрыта всевозможными выступами, канавками и утолщениями.
Первым делом Сергей взял пластину.
— Линда, открой браслет, — тихо попросил он.
Небольшое овальное вздутие по центру пластины плавно приподнялось, открыв доступ к боковому отсеку, в который Сергей аккуратно вставил снятый со «змеиной кожи» предмет. Возвышение медленно вернулось на место; на пластине высветилась тонкая зелёная полоска-индикатор. Сергей приложил пластину к внешней стороне левого предплечья, чуть выше запястья, и через секунду вдоль загнутых округлых краёв её вытянулись тонкие нити, которые быстро сплели вокруг руки широкий ремешок.
— Линда, мягкость на сорок восемь, — возразил Сергей и секундой позже удовлетворённо прибавил: — Так-то лучше…

Серебристая пластина, надетая на левую руку Сергея, с точки зрения человека, живущего в двадцать втором веке, была обыкновенным браслетом, который служил не только удобным мультифункциональным устройством, но и надёжным держателем для очень ценного и важного предмета — персонального интерактивного модуля (ПИМа). Именно этот овальный, чуть выпуклый предмет снял Сергей со своего костюма по возвращении из зазеркалья и его же он надел здесь, в реальном мире…
ПИМ, без преувеличения, был настоящим волшебником, ведь он считывал, обрабатывал, оценивал, предоставлял, отнимал, принимал и отвечал за всё в том сложном интерактивном мире, которым окружил себя человек. Этот маленький модуль предусмотрительно открывал двери, заранее вызывал лифт, включал и выключал свет, заваривал кофе — в общем, делал всё, чтобы угодить своему хозяину. Между ПИМом и человеком сложилась тесная, почти родственная связь. И в этой связи трудно было разобрать, кто кем управляет; но, несомненно, всё, с чем соприкасался человек, управлялось с помощью этого незаменимого модуля. Даже находясь вне браслета, ПИМ выполнял большинство своих функций, и некоторые из них заслуживают особого внимания.
Вспоминая недавний разговор Сергея с Алексом, можно подметить одну не совсем ясную деталь… Да, сам разговор осуществлялся благодаря всё тому же ПИМу, который служил ещё и удобным телефоном, и рацией; но изюминка-то разговора заключалась в другом: ни Сергей, ни Алекс совершенно не знали иностранных языков… Сергей говорил на русском, Алекс — на английском, и они прекрасно понимали друг друга… Мало того, Сергей слышал Алекса так, словно тот говорил с ним по-русски своим же сипловатым голосом, а Алекс слышал чуть лукавый голос Сергея, говорящего на чистом английском. Всё это волшебство свободного общения было возможно благодаря встроенному в ПИМ речевому модулю, который использовался не только в качестве интерактивного переводчика, но и в качестве интерпретатора ПИМа. Иными словами, помимо создания иллюзии естественного общения между людьми, говорящими на разных языках, он был ответствен и за создание иллюзии живого общения между человеком и машиной (между владельцем и его ПИМом); и это общение было куда более важным. Начиналось оно, как правило, с кодового слова, которым могло быть любое буквенно-цифровое сочетание, например имя. За именем следовали ключевые фразы в форме свободной речи, которые интерпретировались речевым модулем в чёткие машинные команды; по сути, эти команды Сергей и отдавал, когда входил в лифт, сбрасывал «змеиную кожу» или же надевал браслет. Интерпретация также происходила и в обратном порядке: информация, получаемая ПИМом, преобразовывалась и воспроизводилась речевым модулем в виде естественной речи. При этом говорил ПИМ, конечно же, на языке своего носителя (законного владельца) и тем голосом, на который был запрограммирован. Сергею очень нравился голос популярной тогда итальянской оперной певицы Лауретты Беттини; очень чистый и нежный, он всегда согревал и успокаивал его. Этим голосом ПИМ с ним и общался, отзываясь на имя Линды. И главное — этот голос слышал только Сергей…
Опять же вспоминая разговор Сергея с Алексом под куполом «зеркала», можно было предположить, что Сергей разговаривал с самим собой, ведь у него не было ни наушников, ни микрофона. Но это лишь на первый взгляд. Наушники и микрофон у него были и пряталась в самом удобном и надёжном месте — в ушах… Наушники и микрофон представляли собой два небольших колечка, которые совершенно безболезненно размещались в области наружного слухового прохода и со стороны были абсолютно невидимы и неслышимы. Первое кольцо — кольцо-блокиратор — располагалось в начале слухового прохода и выполняло функцию не только радиомикрофона, но и своеобразного фильтра-блокиратора, который чудесным образом гасил любые звуки, автоматически преобразуя их в цифровой сигнал и отправляя на обработку в звуковой модуль ПИМа, где они подвергались тщательному анализу: вредные для здоровья инфра- и альфа-волны, а также шумы практически полностью исключались; речевые звуки поступали в речевой модуль и при необходимости переводились. В итоге из звукового модуля выходил кристально чистый, лишённый примесей и отчасти синтезированный звук, который незамедлительно воспроизводился вторым кольцом — кольцом-резонатором; оно располагалось в глубине слухового прохода, ближе к барабанной перепонке, и преобразовывало цифровой сигнал ПИМа в резонирующие колебания, удивительно точно воспроизводившие звуковую картину. При этом весь процесс звукообработки занимал доли секунды и совсем не влиял на естественное звуковосприятие.
Таким образом, слуховые кольца вместе с ПИМом и браслетом были вторыми ушами и глазами человека, чем-то вроде трости и поводыря для слепого. Согласно международным нормам, каждый индивид начиная с трёхлетнего возраста был обязан носить браслет и кольца: это было безопасно, удобно — и крайне необходимо…

Поправив браслет, Сергей снял с плечиков укороченный комбинезон и достал сапоги.
— Линда, раскрой костюм, — обратился он к своему ПИМу.
Комбинезон в его руках стал увеличиваться в размере, словно его растягивали и надували изнутри, а на спине, вдоль линии позвоночника, появился длинный разрез. Сапоги тоже стали заметно больше.
Мешком напялив комбинезон и натянув сапоги, Сергей развёл руки в стороны:
— Линда, надень костюм.
Мгновенно отреагировав, комбинезон стал медленно усаживаться по фигуре; вдоль краёв разреза его показались тонкие нити, которые, вытягиваясь и сплетаясь, стали плавно прижимать ткань. Ещё секунда — и от разреза не осталось и следа. Сапоги тоже волшебным образом преобразились: теперь они плотно облегали голень и смотрелись весьма элегантно.
Нетрудно догадаться, что внутри комбинезона и сапог использовались всё те же крон-нити, благодаря которым одну и ту же вещь могли носить люди разной комплекции; у ПИМа была точная анатомическая карта носителя, с помощью которой он мог или увеличить размер, облегчая тем самым процесс снятия и надевания, или уменьшить его, идеально подгоняя вещь по фигуре.
В комбинезоне Сергей чувствовал себя превосходно: сделанный из мягкого, эластичного материала, он приятно облегал тело и отлично вентилировался. Цветовая гамма комбинезона была выдержана в национальных цветах Российской Федерации: на синем фоне динамично вырисовывались красно-белые узоры, напоминавшие народный орнамент и подчёркивавшие тем самым принадлежность Сергея к российскому блоку МКЦ.
Поправив сапоги, Сергей присел, повернул корпус влево, вправо и, выгнув спину, потянулся.
— Твой сердечный ритм учащён, давление и температура — в норме, — убаюкивающим голосом заговорила Линда, считав физиологические параметры Сергея. — В крови низкое содержание кислорода. Советую принять сто миллилитров тонизирующего коктейля «Молодость».
— Ненавижу эти коктейли, — пробурчал Сергей, поправляя манжеты на штанинах, — сама бы попробовала эту гадость. Что мне нужно, так это чашечка горячего кофе… — Тут Сергей вспомнил о важном деле. — Линда, доступ к управляющей программе «зеркала», визуализацию на браслет, — быстро скомандовал он и согнул левую руку так, словно собирался взглянуть на часы, но вместо часов на внешней стороне его браслета, ближе к дугообразным краям, обнажились два чёрных как смоль глаза диаметром не больше дюйма. Приподнявшись чуть выше, они вдруг зажгли голубоватые зрачки — и над браслетом зависла яркая объёмная картинка овальной, почти круглой, формы.
Два чёрных «глаза», глядевшие из браслета, были магнитооптическими резонаторами, или просто визорами, которые волшебным образом превращали цифровой сигнал в объёмную визуальную проекцию. Именно через такую проекцию Сергей и собирался получить доступ к управляющей программе «зеркала».
В центре воздушной картинки вырисовывался товарный знак корпорации «Зеркало» — профильный силуэт смотрящих друг на друга глаз, вокруг которых, подобно облакам, парили всевозможные объекты, открывавшие доступ к стандартным функциям программы.
— Линда, навигация в историю путешествий.
— Действие отклонено: недостаточно прав, поправка три пять восемь, — как всегда спокойно проинформировала Линда.
— Быть не может, — хмыкнул Сергей и, подобно пианисту, длинными пальцами правой руки заиграл по виртуальному меню.
Убедившись, что попасть в историю путешествий действительно невозможно, Сергей прищурил левый глаз и криво усмехнулся: «Прямо как дети!» В глазах его мелькнул хищный блеск, губы сузились и застыли в напряжении.
— Линда, потоковый режим; кресло — модель пять, — холодно и решительно скомандовал он и, слегка подогнув колени, начал уверенно заваливаться назад, будто там его что-то непременно должно было подхватить… и подхватило — кресло, которое выросло из пола за какие-то доли секунды. Конечно, а как иначе?! Ведь на полу лежал всё тот же нитчатый «ковёр», но только статичный, не способный перемещаться. И воспроизвести он мог всё что угодно, и в том месте, где это было необходимо…
Плюхнувшись в мягкое плетёное кресло, Сергей снял с браслета визоры и, прилепив их основаниями-присосками к широким подлокотникам, отрегулировал дальность изображения.
— Навигация в устав «зеркала», список последних поправок…
Войдя в потоковый режим, Сергей говорил быстро и чётко, попутно перемещая и нажимая появляющиеся на экране символы; теперь все его фразы интерпретировалась ПИМом как команды к действию.
Потоковый режим Сергей использовал редко, в основном лишь в ситуациях, требующих внимательных и быстрых действий. Сейчас и была та самая ситуация: он собирался развести управляющую программу «зеркала»… Да-да, именно — развести… В двадцать втором веке программы не взламывали — их разводили. Как адвокат или обвинитель находят дыры в законе, оправдывая или обвиняя своего подопечного, так и опытный разводчик находил лазейки в уставах и поправках, которыми руководствовались все без исключения программы.
Чтобы в общих чертах представить себе процесс развода, необходимо понять, что же представляли собой программы в двадцать втором веке, а представляли они нечто большее, чем просто набор инструкций для выполнения тех или иных действий. Умные программы находились ещё и в тесной связи друг с другом, образуя некое подобие нейронных сетей, которые объединяли весь спектр программ, от самых простых, таких как, например, программа, управляющая освещением в доме, до самых сложных, как, например, управляющая программа «зеркала». В этих «живых» структурах программы рождались, открывая перед пользователями новые возможности, росли, совершенствуясь и завоёвывая их сердца, и умирали, став невостребованными или не выдержав жёсткой конкуренции. Но, несмотря на всю сложность подобных структур, пользоваться самими программами было легко и просто. И не надо было беспокоиться о заумном, запутанном и постоянно меняющемся хитросплетении программных связей, требовалось лишь определить точку входа — любимую программу, которая являлась своеобразной точкой отсчёта для дальнейшего списания квантов, и назначить суточный квантовый лимит, а всё остальное сделает ПИМ: определит оптимальные связи, при необходимости воспользуется новыми и, конечно же, предупредит своего владельца обо всех изменениях и новшествах. Пользователю оставалось только платить за ту энергоинформацию, которая питала и управляла всем этим динамичным программным совершенством.
В такой человечной программной среде отпадала сама необходимость что-либо взламывать… Да и что, собственно, взламывать-то?! Программы и так были доступны все и сразу. Единственное, что имело смысл, — это воспользоваться уязвимостью уставов программ и тем самым обойти некоторые их запреты и ограничения.
Управляющая программа «зеркала», в отличие от остальных программ, содержала очень либеральный устав, который был максимально изолирован от уставов других программ и даже от некоторых глобальных уставов. В конце концов, эта программа была создана, чтобы воплотить в жизнь мечты человека. «Ваши мечты — наша реальность!» — вот каков был девиз у производителей этой волшебной программы. На этом фоне развод «зеркала» был одновременно и прост (не требовалось учитывать влияние уставов других программ), и чрезвычайно сложен (отсутствовала иерархическая уставная многослойность, которая и формировала ту дополнительную свободу, что была так необходима опытному разводчику).
Сергей все эти нюансы прекрасно понимал и отлично ориентировался в уставных связях программ самого различного плана. К тому же он обладал тонким чутьём, благодаря которому и получил такую необычную кличку, как Мышь. И сейчас мысли Мыши целиком и полностью были поглощены той злосчастной поправкой 3.5.8, которая запрещала ему перейти в историю путешествий, тем самым не давая возможности стереть последнее путешествие, ставшее для него настоящей трагедией.
— Определение поправки три пять восемь, — заметно нервничая, сказал Сергей.
— Ограничение пользовательских прав доступа к истории путешествий, подлежащих дальнейшему анализу уполномоченными органами.
— Покажи уставные связи.
В воздухе нарисовалась наглядная иерархия уставных пунктов. Обычно эта картина выглядела весьма сложной и ветвистой, но сейчас она поражала своей простотой. Нарисованная ссылочная целостность представляла собой практически прямую линию и верхушкой упиралась в третий пункт глобального устава всех программ: «Программа не может нанести какой-либо вред здоровью человека или поставить под угрозу его жизнь».
Увидев такую скудную картину уставных связей, Сергей досадно выдохнул и нахмурился:
— Какова главная цель поправки?
— Своевременное предупреждение зеркального эффекта.
Внутри Сергея что-то содрогнулось. Прикусив губу, он склонил голову и нервно затёр лоб. В голове его галопом понеслись мысли о возможных последствиях. Сергей начал осуждать себя в беспечности, излишней самоуверенности — глупости, наконец! Душа снова предалась страху, а в памяти всплыла навязчивая фраза: «Вероятность жизни — восемьдесят девять процентов».
— Условия наложения ограничений, — раздражённо бросил Сергей, потирая пальцы.
— Выход за границы допустимого психофизиологического порога, — спокойно известила Линда.
Всегда успокаивающий голос Линды теперь просто бесил Сергея. Откинувшись на спинку кресла, он попытался расслабиться.
— Определение уполномоченных органов, — сам не зная для чего, спросил Сергей.
— Региональные медицинские представители корпорации «Зеркало», а также их доверительные лица, — незамедлительно отрапортовала Линда.
Глядя на невесомую картинку уставов, Сергей что-то сравнивал, прикидывал, глаза его бегали, а пальцы мелко барабанили по губам. Всем своим видом он теперь действительно напоминал мышь — мышь, которая угодила в мышеловку и теперь думала: как же из неё выбраться?..
Вдруг Сергея что-то осенило. Выпучив глаза, он как-то широко и диковато улыбнулся, на мгновение застыл в этом выражении, а после так же быстро помрачнел, нахмурился. Да, он нашёл выход, чутьё его не подвело и в этот раз. Но метод был непрост… Нет, теоретически всё было просто: надо было лишь на время изменить свой уровень нормальности, который, вне всякого сомнения, находился в динамической связи с величиной допустимого психофизиологического порога, на который-то и ссылалась поправка 3.5.8. Изменить свой уровень нормальности Сергей мог, воспользовавшись привилегией группы октантов, в которую он входил.
Дело в том, что уровень нормальности как совокупность психофизиологических параметров для людей, проживавших длительное время на Марсе, был несколько иным по сравнению с тем же уровнем для людей, живших на Земле. Учёные трактовали это отклонение как результат длительного нахождения человека вне родственной ему магнитосферы. На этом фоне у некоторых марсианских колонистов (почти у каждого восьмого) возникали ярко выраженные эмоциональные состояния, или, говоря научным языком, октантные состояния, из-за которых их и выделяли в особую группу эмоционального риска — октантную группу. Её членам — октантам — предоставлялось исключительное право на время менять свой уровень нормальности без обязательного для других колонистов медицинского вмешательства. Это позволяло им наравне с другими заниматься повседневными делами, не опасаясь быть отрезанными от интерактивного мира. Ведь при выходе за допустимые психофизиологические границы, например при вспышке гнева, человек становился потенциально опасным, поэтому ПИМ возмутителя спокойствия незамедлительно блокировался — и, как следствие, интерактивная жизнь его приостанавливалась…
Найдя предполагаемый выход, Сергей засомневался. Изменить свой уровень нормальности было просто лишь в теории, на практике же нужно было вновь проникнуться теми ужасными, невыносимыми — смертельными чувствами, которые и привели в действие роковую поправку. И где гарантия того, что эти искусственно повторенные чувства вытянут эмоциональное состояние на должный уровень и сместят порог?.. Сергей снова занервничал. Прежде всегда ясное чутьё его исказилось какой-то внутренней борьбой: с одной стороны, что-то сдерживало, смиряло — хотелось оставить всё как есть, а с другой — неотступно толкало вперёд, вынуждая рискнуть и воспользоваться шансом. На мгновение  Сергей почувствовал себя мотыльком, летящим меж разгорающихся костров, — изнутри обдало жаром, прошиб пот. Наконец, не выдержав, Сергей решился.
— Доступ к уровню нормальности. Связь с управляющей программой «зеркала», — твёрдо скомандовал он.
В ту же секунду изображение на виртуальном экране сменилось мешаниной цифр и диаграмм.
— Рекурсивная установка уровня, выход при успешном доступе к истории путешествий, — в два счёта запрограммировал Сергей свой уровень нормальности и, вытерев взмокший лоб, поудобнее устроился в кресле.
Прикрыв глаза, он глубоко вздохнул и начал вспоминать недавнее путешествие.
Воспоминания были довольно чёткими, но лишь до того момента, пока он не заметил россыпь ярких огней, летящих из полумрака центрального входа; потом воспоминания становились отрывистыми и расплывчатыми. «…Помню, как грудь Крепыша прожгли плазменные снаряды… — вспоминал Сергей, — потом я тащил его… Чёрт! Я отчётливо помню ту фразу… и ещё эти раны, огромные, чёрные — чёрные, как сажа… да, и этот запах…»
Сердце Сергея застучало так, словно до того момента оно вовсе и не билось. В груди обозначилось какое-то пульсирующее давление — болезненный ком стал снова подкрадываться к горлу. На экране замелькали цифры, диаграммы начали бойко вырисовывать кривые линии. Сергей продолжал вспоминать.

Воспоминания неожиданно вернули его в детство, в 2183 год (Сергею тогда было восемь лет). В то время у отца умерла мать; собираясь на похороны, он решил взять сына с собой. Направлялись они в небольшую деревню на севере Италии (бабушка Сергея жила там). На тот момент Италия входила в состав объединённой коалиции, воевавшей с азиатским альянсом за столь ценную Европу. Вероятность угрозы со стороны альянса была минимальной, поэтому за безопасность сына отец не беспокоился. Многие мосты через реку По были разрушены, дороги блокированы — до деревни им пришлось добираться на пароме. В то раннее утро над рекой стоял туман; густой, тяжёлый, он висел над водой недвижной серой пеленой. Всё шло как обычно: паром медленно сблизился с берегом; поскрипывая, опустился пандус; собравшиеся на палубе люди не спеша двинулись к выходу. Завороженный волшебным туманом, маленький Сергей не заметил, как отстал от отца. Увидев, что сына нет рядом, отец заволновался и громко окликнул его. В тот момент всё и случилось… Из глубины тумана, со стороны берега, показались яркие огни. В тумане люди не сразу разобрали, что; это было. Казалось, будто звёзды, сорвавшись с неба, мчались им навстречу. Издавая противное свистящее шипение, звёзды вдруг начали пронзать людей; они прожигали их тела насквозь. От одной такой звезды люди гибли десятками. Мужчин, женщин, детей — всех постигала одна участь — смерть…
Сергей той страшной картины не видел: к счастью, какой-то крупный мужчина, сражённый первой волной вспышек, упал и придавил его своим телом. Но он слышал — ясно слышал эти плачи, крики, стоны, душераздирающим эхом отражавшиеся в его детском сознании… Через минуту всё было кончено. В недвижном воздухе повисли гробовая тишина и этот запах — этот смрад… Смрад горелой человечьей плоти был повсюду…

Сергей вцепился в подлокотники; глаза его под прикрытыми веками тревожно заметались. Экран по-прежнему рисовал крутые линии, мелькали цифры, но желанного доступа не было…

Выбравшись из-под спасительного тела, маленький Сергей, оглядываясь вокруг, стал звать отца. Не до конца понимая произошедшего, он тихо плакал и робко тряс тех, кто хоть как-то был похож на папу. Обугленные, изуродованные страшным оружием тела — молчали. Сергей взглянул на свои руки: чёрные, словно перепачканные сажей, они показались ему — мёртвыми… Вдруг чья-то рука ухватила Сергея — это был отец…

Сидевший в кресле Сергей судорожно вздрогнул, ноги его будто налились свинцом, болезненный ком когтями вцепился в горло… И в этот момент задумка сработала!
— Доступ к истории путешествий получен, — спокойно известила Линда.
Но это прежде желанное событие совершенно не взволновало Сергея: он был весь там, в своих позабытых, вытесненных болью воспоминаниях. Эти воспоминания открыли ему нечто необыкновенное — глаза… глаза отца… Широко раскрытые, они смотрели на него так, будто кто-то в последний момент сдёрнул с них невидимую пелену и показал мир в истинном свете. Отец молча глядел на плачущего Сергея и словно разговаривал с ним — глазами: «Всё будет хорошо… ты справишься…» Во взгляде отца читалось абсолютное спокойствие и ясность. Тем взглядом он что-то пытался донести до Сергея… С тем взглядом он и умер, крепко сжимая руку сына…
Как выяснилось позже, на паром напали кроны; эти исчадия ада были сброшены высотной авиацией альянса. Эта была одна из первых диверсионных атак, к которым прибег альянс в конце Криониевой войны.

Сергей медленно открыл глаза: перед ним высвечивалось столь желанное меню истории путешествий, но теперь оно ему было совершенно безразлично. Удалив последнее путешествие, он восстановил свой уровень нормальности и, закрепив визоры на браслете, медленно поднялся. Как ни странно, но чувствовал себя Сергей прекрасно: тяжесть и боль куда-то исчезли, словно растворились в том прощальном взгляде отца.
— Выход из потокового режима, — еле слышно сказал Сергей и в каком-то забытьи побрёл к выходу.
Белоснежная комната на миг ожила: биополимерное кресло бесследно растаяло, будто и не было его вовсе; цилиндр, прикрыв отсеки, бесшумно утонул в потолке — белое свечение комнаты стало медленно гаснуть.
Покинув комнату, Сергей, не поднимая головы, шёл молча. Перед глазами его по-прежнему стоял последний взгляд отца. Сергей никак не мог понять, почему он прежде не помнил того взгляда, да и вообще как он мог всё позабыть: смерть отца до этого момента виделась ему совсем иначе… Погружённый в свои мысли, Сергей не заметил, как, поднявшись по пандусу, вышел в просторное куполообразное помещение, похожее на технический ангар. Здесь было тихо. Сквозь высокие, вздымающиеся до самого потолка стрельчатые окна проникал бледно-красный свет.
— Линда, где кресло? — растерянно спросил Сергей, оглядываясь.
— Уже в пути, — заверила Линда, — проходило химчистку.
Понимая, что придётся подождать, Сергей поднялся на невысокую смотровую площадку и, вплотную приблизившись к окну, посмотрел вдаль. Сказочный пейзаж Марса завораживал. С высоты широкого плато западной части Долины Маринера, где располагался МКЦ, открывался фантастичный вид на бескрайнюю сеть извилистых долин и каньонов, простиравшихся до самого горизонта, уже затянутого голубоватым, почти недвижным маревом, скрывающим очертания гор и создающим ощущение чего-то мистического — непостижимого… Сергей знал, что скоро ледяной туман поднимется высоко и окутает МКЦ непроглядной пеленой. Такая рассветная красота была скоротечна.
— Линда, смени светофильтр смотрового окна, — тихо попросил Сергей. — Поставь «морской бриз», прозрачность на девяносто.
Окно моментально отреагировало — марсианский пейзаж стал совершенно неузнаваем: бледно-красные и жёлтые тона приглушились нежно-лиловыми и фиолетовыми оттенками, и в этом новом цвете Марс теперь казался удивительно спокойным — почти земным…
— Твоё кресло, Сергей, — негромко известила Линда.
— Прекрасно… — вздохнул Сергей и, спрыгнув с платформы, приблизился к креслу.
Выглядело кресло ничуть не менее волшебно, чем пейзаж Марса на рассвете. Плавно изогнутое сиденье с удобной ножной секцией, спинка с веерным подголовником, широкие дугообразные подлокотники — всё это гармонично сливалось в единую конструкцию, вся поверхность которой была покрыта белоснежными фигурными вставками (конечно же, из крон-нитей), формировавшими на кресле плавные анатомические изгибы. Но изящная форма и вездесущие крон-нити не были тем единственным, что делало кресло поистине волшебным. Скользить над поверхностью — вот в чём заключалось волшебство кресла!..
Вот уже шестьдесят лет, как магнитная левитация использовалась людьми для бесконтактного перемещения предметов. Но только начиная с 2180 года, спустя тридцать лет после перехода на энергию качественно нового уровня, человечество наконец-то открыло для себя технологию магнитного скольжения. Эта технология позволила отказаться от дорогих, требующих постоянного ремонта дорог и пересесть с электромобилей на магнитомобили. И, конечно же, человек не мог не открыть для себя столь удобных и манёвренных собратьев, как персональные магнитокресла. Компактные, лёгкие, а главное — потребляющие минимальное количество энергии, они были просто незаменимы.
Устройство кресла было нехитрым. Удерживающий тело кокпит подвижно крепился к устойчивой конусообразной платформе, которая, помимо надёжной несущей конструкции, выполняла очень важную роль стабилизатора центра тяжести, благодаря чему на кресле можно было выполнять довольно крутые манёвры. Снизу, вдоль плоского основания, платформа покрывалась слоем активных магнитных излучателей, которые и позволяли креслу скользить, но только вдоль специального магнитного полотна, с которым у кресла возникала очень прочная связь («магнитная сцепка»); она-то и удерживала кресло в нескольких сантиметрах над полотном, создавая иллюзию парения. Управлялось и питалось кресло, конечно же, вездесущими энергоинформационными потоками, которыми, подобно дирижёру, руководил незаменимый ПИМ, выполнявший роль персонального координатора.
Управлять креслом было несложно. Скольжение было доступно как в ручном, так и в автоматическом режиме — самом простом. От восседающего требовалось лишь задать пункт назначения, а всё остальное сделает ПИМ: выберет оптимальный маршрут, учтёт возможные затруднения на дорогах, рассчитает точную траекторию движения — в общем, примет во внимание всё, чтобы избежать лишних трат энергии и, как следствие, квантов пользователя. Ведь за скольжение на таком кресле или аналогичном магнитном транспорте человек платил квантами, которые списывались с его счёта — незамедлительно…

Удобно устроившись в кресле, Сергей удовлетворённо выдохнул, положил руки на широкие подлокотники и скомандовал:
— Линда, ручное управление на обе руки.
В ту же секунду биополимерная обшивка подлокотников, там, где располагались кисти Сергея, разошлась — и оттуда вынырнули два коротких рычажка (джойстика).
С наслаждением впившись в управляющие джойстики, Сергей легонько наклонил их вперёд — кресло бесшумно стрельнуло с места.
Управлять креслом было одно удовольствие. Чувствительные анатомические джойстики лежали в руке как влитые. С ними можно было делать всё что угодно: отклонять в любом направлении по горизонтали, вращать вокруг оси и даже двигать по вертикали. Комбинируя различные варианты, от кресла можно было добиться немыслимых движений.
Обогнув недавно покинутый купол «зеркала», Сергей резко взял влево — не теряя скорости, кресло практически под прямым углом послушно повернуло; сработавшая система стабилизации центра тяжести удержала его от опрокидывания, а кокпит плавно наклонился влево, не давая Сергею вылететь в сторону. Проехав прямо, Сергей плавно повернул направо и спокойно заскользил вдоль окружной стены ангара.
— Линда, приготовь кофе, мой любимый.
— Будет готово через двенадцать секунд.
Губы Сергея растянулись в озорной улыбке. Резко отжав джойстики, он ускорился. Нарастающие воздушные потоки ласково затрепали его волнистые волосы, по лицу зарябили ярко-фиолетовые полосы. Словно мальчишка, соревнующийся с самим собой, он поставил цель добраться до намеченного пункта за отведённое время.
Пролетев метров сто, Сергей змейкой обогнул несколько высоких башен и резко потянул на себя оба рычага — кресло остановилось как вкопанное. Кокпит конём встал на дыбы, точнее, на голову, так, что ноги Сергея оказались выше его головы. В ту же секунду сработали ремни безопасности: крон-нити мгновенно сплели широкие ремни и надёжно обхватили тело Сергея, не давая ему опрокинуться. Не теряя времени и не видя перед собой ничего, кроме ног, Сергей наклонил правый джойстик влево и боком заскользил по спиральному пандусу наверх, попутно корректируя движение вращением левого джойстика. Кокпит плавно вернулся в первоначальное положение, ремни исчезли. Через пару секунд Сергей был в назначенном месте.
— Успел! — облегчённо выдохнул он, подъезжая к кофемашине.
— Твой кофе готов, — проинформировала Линда.
Из отверстия кофемашины вынырнул высокий пластиковый стакан, накрытый замысловатой крышкой; Сергей немедля поднёс его к носу и жадно вдохнул терпкий аромат.
«Какое блаженство!» — сладко выдохнул он и сделал долгожданный глоток.
Помещение, в которое прибыл Сергей, похоже, было комнатой отдыха; ничего особенного: пара фигурных диванчиков и низенький столик по центру. В комнате никого не было, впрочем, как и во всём техническом модуле в столь ранний час. Из широкого смотрового окна на модуль открывался великолепный вид. Ангар был довольно внушительным, не менее ста метров в поперечнике. По периметру, словно грибы, росли башенные строения, к центру строгими рядами тянулись разноцветные контейнеры, рядом с которыми стояла какая-то причудливая, похожая на вытянутые перевёрнутые блюдца, техника, а в центральной части, рядом с зеркальным куполом, виднелось несколько лифтовых шахт, ведущих вниз.
Взбодрившись несколькими глотками кофе, Сергей с чувством исполненного долга спустился в ангар и выехал на просторную площадку, огороженную плотными рядами контейнеров.
— Линда, управление на левую руку, — удовлетворённо пропел Сергей и, хлебнув ещё кофе, романтично прибавил: — Потанцуем?
— Всенепременно, — покорно ответила Линда.
Тому, что сейчас собирался проделать Сергей, не обучали ни в школах, ни в институтах, ни в каких-либо иных учебных заведениях. Этому искусству Сергей научился сам благодаря своей фантазии и тому свободному времени, которое оставалось у него между ночными путешествиями по зазеркалью и началом рабочего дня. Сергей собирался — танцевать… и не просто танцевать, а танцевать — не вставая с кресла…
Произнесённая им ключевая фраза «Потанцуем?» на техническом языке означала, что, во-первых, у кресла будет отключена система стабилизации центра тяжести, а во-вторых, будет блокировано вращение кокпита относительно платформы. Только при этих двух условиях можно было добиться полноценного танца.
— Линда, Romanza, Андреа Бочелли, — промурлыкал Сергей и сделал ещё глоток кофе.
В ушах его зазвучала прекрасная лирическая мелодия Romanza в исполнении знаменитого итальянского тенора Андреа Бочелли, жившего в двадцатом — двадцать первом веках. Его ясный голос напоминал Сергею о его корнях, о прекрасной родине отца — Италии. Слуховые кольца с удивительной точностью передавали все тонкости музыкального произведения.
Держа в правой руке кофе, а в левой — управляющий джойстик, Сергей прикрыл глаза и начал танцевать. Плавно перенося центр тяжести с одного края кресла на другой и используя всевозможные комбинации наклонов, поворотов и вращений джойстика, он добивался немыслимых по красоте движений… Вот он боком заскользил из стороны в сторону, словно фигурист на льду, затем, оперевшись ногами на подставку, чуть привстал — и птицей закружил вокруг невидимой оси, потом вдруг резко сел и вместе с креслом во вращении с силой выпрыгнул метра на три в сторону. Приземлившись и не переставая кружиться, Сергей описал вокруг площадки петлистую фигуру…
Со стороны картина выглядела довольно комично: молодой парень, в полной тишине, держа в одной руке чашку с кофе, словно одержимый, танцует сидя в кресле — и это в четыре часа утра, посреди технического ангара… Но для Сергея этот танец был чем-то особенным. Без остатка отдавшись своим чувствам, он порхал на кресле, словно бабочка над цветком. Лирические ноты рождали в нём всё новые душевные порывы. Высоко привстав, Сергей вознёс над собой стакан с кофе и, с силой крутанув джойстик, закружился юлой. Вращение, достойное самых высоких оценок, бесцеремонно прервала знакомая фраза: «Вероятность жизни — восемьдесят девять процентов». От этих слов внутри Сергея всё перевернулось. На секунду потеряв равновесие, он тут же вылетел из кресла и совершенно нелепо упал на спину, глухо ударившись затылком о пол. Сознание на секунду покинуло его. Открыв глаза, Сергей растерянно огляделся: рядом стояло кресло (потеряв ездока, оно мгновенно остановилось), чуть поодаль лежал стакан с недопитым кофе. «Хм, работает…» — первым делом подумал Сергей, заметив, что из опрокинутого стакана не пролилось ни капли (запатентованная непроливная технология сработала на все сто). «Вероятность жизни — восемьдесят девять процентов», — вновь прозвучал знакомый мужской голос. Ход мыслей в голове Сергея опять остановился. Наивно полагая, что своими движениями можно как-то вспугнуть эти взявшиеся ниоткуда слова, он оставался неподвижен. В голове по-прежнему играла мелодия.
— Линда, выключи музыку, — тревожно скомандовал Сергей.
Воцарилась тишина. Вслушиваясь в звуки, Сергей вновь стал помышлять о звуковых галлюцинациях.
— Линда, источник последнего сигнала, — наконец-то решился он.
— Источник не идентифицирован. Центр сигнала: прямое восхождение — семь часов двадцать шесть минут, склонение — минус двадцать восемь градусов сорок пять минут.
Сергей с облегчением выдохнул и закрыл глаза. Осознание того, что у него нет никаких галлюцинаций, приятно обнадёживало. Но всё равно сердце дико колотилось, а в ушах гудело.
«…Может, сигнал с какого-нибудь зонда? — чуть успокоившись, задумался Сергей. — А что, вполне возможно, — усмехнулся он. — Запустил какой-нибудь институт в учебных целях или богатый чудак, одержимый поиском инопланетной жизни. Теперь сканирует всё подряд и шлёт радиоспам… Да, но этот голос… — открыв глаза, прищурился Сергей. — Не припомню, чтобы я где-то его использовал… Стоп, а с какой это стати он вклинивается?!»
— Линда, какой уровень доступа последнего сигнала?
— Седьмой.
Глаза Сергея оживились; быстро сев и поджав ноги, он продолжил допрос:
— Линда, назови алгоритм дешифрации.
Возникла томительная пауза. И без того возбуждённое сердце Сергея заколотилось так, словно готовилось выпрыгнуть наружу.
— Сигнал восстановлен частично, задействован алгоритм «Кронус», — наконец-то родила Линда.
 От этих слов глаза Сергея жутко округлились. Подскочив как ошпаренный, он сделал два гигантских шага и, приземлившись точно в кресло, утопил левый джойстик до упора — кресло резво сорвалось с места.
 «Не может быть! Не может быть! — мысленно восклицал Сергей. — Ведь это „Призрак“! Точно „Призрак“! Только на нём мы использовали „Кронус“!.. Ах я болван! Нужно было сразу догадаться… Всё это путешествие, будь оно!.. — Пролетев между шахтами лифтов, Сергей взял левее. — Седьмой уровень, теперь понятно, почему сигнал вклинивался… И ведь надо же! — усмехнулся он, вспомнив роковую фразу о вероятности жизни. — Прозвучала именно в тот момент, когда убили Крепыша!.. И голос похож. Бывает же такое!..» Сергей был абсолютно уверен, что этот обрывок сигнала и есть сигнал «Пса-Призрака», который ещё два года назад должен был вернуться из созвездия Большого Пса.
Подъехав к широкой белой шахте, Сергей взглянул наверх: метрах в десяти над ним возвышалась внушительная овальная сфера, напоминавшая огромное осиное гнездо, которое будто росло из вогнутой стены ангара, плавно соединяясь с лифтовой шахтой, в которую Сергей, не покидая кресла, и заехал.
Похожее на осиное гнездо строение называлось станцией автоматического слежения (САС); именно сюда поступали сигналы с большинства российских марсианских спутников и зондов, и именно отсюда транслировался загадочный сигнал «Пса-Призрака». Следует отметить, что САС была секретным объектом: попасть внутрь могли только российские сотрудники с уровнем доступа не ниже четвёртого, который строго проверялся лифтом-сканером.
Пройдя этап сканирования, Сергей, по-прежнему не покидая кресла, поднялся на самый верхний этаж и въехал в затемнённое куполообразное помещение с глянцево-чёрным во всю стену экраном, разделённым в нижней части толстыми перегородками на несколько отсеков.
— Линда, потоковый режим, — в нетерпении скомандовал Сергей. — Доступ к управляющей консоли станции.
Спрятав джойстик, кресло самостоятельно заскользило вперёд и, состыковавшись с одним из отсеков экрана, плавно опустило спинку. Верхние крышки боковых перегородок как по команде сдвинулись назад, ближе к экрану, и из недр их поднялись тонкие дугообразные элементы, которые, сместившись ближе к центру отсека, внахлёст легли на широкие подлокотники кресла.
Сергей положил руки на новые подлокотники, в которых теперь удобно размещались различного диаметра трекболы, всевозможные сенсорные элементы и, конечно же, визоры, которые незамедлительно спроецировали перед ним меню управляющей программы станции. В ту же секунду комната наполнилась разноцветьем: управляющие консоли на подлокотниках обозначились тусклым красным светом, края перегородок подсветились зелёными полосками, а на шахте лифта прорисовался мягко-голубой контур. Экран тоже ожил: на его поверхности зажглись яркие, беспорядочно разбросанные точки. Белые, с серебристым отливом, они выглядели столь натурально, что спутать их было невозможно — это были звёзды… Сергей от восторга даже забыл о сигнале. Прокручивая звёздный небосвод чувствительными трекболами, он оживлённо вертел головой в поисках знакомых созвездий… Невероятно, но помимо звёзд экран отображал и планеты, и спутники, и зонды, и станции — всё, что находилось в Солнечной системе; причём отображалось это — в реальном времени…
Вспомнив о сигнале, Сергей вернулся к управляющей программе САС. Выбрав в меню список последних сигналов, он указал пальцем на строчку с надписью «K-2». Небесный экран моментально отреагировал: плавно прокрутив звёздное небо, он обозначил место источника сигнала красной пульсирующей точкой. Подработав управляющими консолями, Сергей чуть увеличил масштаб и наметил ещё одну точку. Проведя между ними прерывистую линию, он закинул за голову руки и, следя краем глаза за движением одного из марсианских спутников, задумался: «Да, хорошо же тебя отклонило, почти семь градусов… Значит, ты сбился с курса. Что ж, это всё объясняет. В таком случае сигнал шёл минимум два года, это где-то полпарсека… Хорошо, что вообще дошёл…»
— Спектр сигнала «K-2», — торопливо скомандовал Сергей.
На экране отобразился детальный спектр сигнала. Первая часть его не вызывала сомнений: она была модулирована информационным сигналом, который, в свою очередь, был закодирован алгоритмом «Кронус». Но вот что случилось со второй частью, разобрать было сложно: параметры сигнала резко менялись, словно его кто-то намеренно исказил. «Это уже не сигнал, а сплошные помехи», — с досадой подумал Сергей и включил дешифрованную часть.
«Вероятность жизни — восемьдесят девять процентов», — прозвучала до боли знакомая фраза. Сергей поморщился, снова вспомнив смерть Крепыша. «Вероятность жизни — восемьдесят девять процентов», — повторно воспроизвели слуховые кольца. Потом тишина: сигнал обрывался.
Сергей приподнял спинку кресла, сцепил руки в замок и, подперев этой конструкцией свой нос, заметался в догадках: «Даже если это и помехи, не могли же они исказить всё, кроме этой фразы. Да и к тому же вначале должна идти служебная информация… Нет, что-то здесь не так…»
Понимая, что решить эту задачу ему одному не под силу, Сергей опечаленно вздохнул и, запрокинув голову, тихо сказал самому себе: «Виктор… надо сообщить Виктору…»