Красота

Одним светлым и ясным апрельским вечером, после
непродолжительного и обильного дождя, над маленьким
итальянским городом, тихо пронёсся чей-то жалобный и
измученный крик. Скользя по мокрым крышам
аккуратных, почти игрушечных домов, он затухая,
печально растворился в темнеющем горизонте, спугнув
взъерошенных и уже дремлющих голубей.

В тихой и душной мастерской, окна которой выходили
на посвежевшее море, с повсюду  разбросанными
обрезками холста, перед своей новой картиной, стоял
порядком перепачканный мастер. Безумными глазами он
скользил по практически законченному полотну и
беспрерывно шептал про себя её название.
"Молитва маленькой сердитой принцессы"...
Он медленно закрыл глаза, пошатываясь отошёл на
несколько шагов назад, повернулся к окну. Поглядел
на озорных и крикливых чаек, что задумали новую
афёру - тихонько утащить рыбку из ведра,
которую здесь же ловил соседский мальчишка.

Задумчиво вздохнув, он открыл глаза и наконец,
решился взглянуть в глаза своей новой картине. И
вдруг, его уставшее лицо стало медленно искажаться.
С невыносимой тоской и скорбью, почти задыхаясь, он
еле выдавил из себя: «Это что? Цвет тела...Её
цвет... Нет! Это ведь опять не то...» Руки
лихорадочно стали искать старый столярный нож и
найдя его, в безумном бешенстве начал резать и
кромсать ни в чём неповинный холст. «Нет! Всё, с
меня хватит! Нет больше моих сил! Да!.. Извести,
изничтожить. Вот! Вот!..». Лицо прекрасной, всё ещё
кротко ему улыбалось, трогательно свисая с обрезков
холста и казалось всё ему прощала. Она ему  прощала
и его сумасбродность, и грубость, от которой
страдали все его близкие и безудержную
вспыльчивость, граничащую подчас с преступлением.
Испустив жалобный стон, он упал перед безвозвратно
изуродованной картиной и горько заплакал. Это был
его последний холст, да и тот, купленный, у старого
Верди, в долг. Никаких денег в доме уже не было...

Мастер слегка приподнялся, пальцами поднял
отрезанный кусок на картине, и начал разговаривать с
нарисованной: «Ведь я перебрал десятки... сотни
оттенков..»- сокрушался он, поваленный безуспешными
попытками и собственной сумасбродностью. «Признайся,
что тебе от меня нужно?..»- промолвил он после
минутной паузы, не спуская с неё глаз – «Ведь я
старался и постигнул всю глубину твоей красоты...
Нет, не перебивай...»- проговорил он, дотрагиваясь
до нарисованных тёмно-алых губ и собираясь с
разбредавшимися мыслями, продолжил – «Мне иногда
кажется, что истинная женская красота слишком светла
и непостижима... Она берёт своё начало не из земли,
нeт, не от людей, а откуда-то с неба...
Потратил... последние краски, но  так и не нашёл
нужный тебе цвет. Ну хорошо... нам. И нет уже сил,
пойми. Милая у меня нет больше сил... И ведь горько
осознавать не то, что что-то не получается, а то,
что нет больше сил на новые поиски.  Насколько
непостижима человеческая природа» - продолжал
он,-«ведь ты делаешь меня совершенно несчастным. А 
я так люблю тебя. Ты вся моя жизнь. От начала и до
конца.».

Устало уставившись отупевшим взглядом в одну точку,
Меризи так просидел больше часа. Лишь изредка тихо
вздыхал. и корябал ногтём, свой гордый и пока никем
неоценённый труд, плод его гениального воображения и
глубокого постижения противоречивой женской природы.
Он не заметил, как в его маленькую мастерскую
неумолимо вливалась ласковая синева сумерек. Стал
менее заметен беспорядок, с повсюду разбросанными
красками. Отдельно выделялась синяя баночка с
ультрамарином. Эта дорогая краска возвышалась на
самой верхней полке с доверху набитой книгами.
Повсюду лежали поломанные кисти и это конечно
удручало и без того безрадостную обстановку в
комнате мастера. Поверьте, даже самая красивая, юная
девственница, уже лишённая всех любимых и близких,
перед утренней, холодной гильотиной не вызовет
столько безмерной жалости, сколько эти, иногда лишь
чуть надломленные, беличьи кисточки. Единственное,
что пока ещё было совсем нетронутым - это серый
потолок комнаты, с пыльной паутиной в углу. С неё,
важно покачиваясь,  время от времени спускался
маленький, полосатый паучок, которому были неведомы
все страсти, что творились у него под самым боком.
Туда мастер пока не добрался.

«Анне..! Кха-кха... Аннета! Чёрт бы тебя побрал...
Анетта!!» - понемногу приходя в себя, позвал Меризи.
За комнатой послышались торопливые, девичьи шаги и в
комнату вбежала, ещё совсем юная девушка, с
трогательными и запуганными глазами, за которой
еле-еле поспевали, её распущенные, длинные,
каштановые волосы.
«Меризи, ты звал меня?» -
спросила Анетта.
«Звал. Чуть глотку - кха! - ненадорвал, пока доорёшся до тебя!».
«Я переодевалась»
- чуть с вызовом, ответила она, и этот вызов
придавал, ещё больше кротости её большим, тёмным
глазам и красивому, необычному лицу. «Ступай к
Верди, мне нужен... Вообщем нужен... новый холст...
холст и подрамник... Чего ты на меня так
смотришь?!». «Как новый холст?.. Ты же знаешь» -
тихо начала было она не сводя глаз с того, что ещё
час назад было картиной – «Мы ещё за этот холст не
заплатили.  Мы рассчитывали на эту картину, ведь её
уже хотели купить. Ведь хотели же... Зачем?! Зачем
ты её порвал?!» - постепенно срываясь на крик Анетта
начала плакать. Хотя по своему горькому опыту знала,
что всякие женские слёзы, только раздражают мужчин.
«Слушай женщина! Не учи меня!» -затряс он огромными
ручищами перед её напудренным носом – «И перестань
реветь, этим меня ты только раздражаешь!! Да
перестань ты! Иди уже. Иди...  Поторопись, ты должна
ещё успеть, уже вечер.». «Хорошо.. Конечно. Всё,
видишь я уже не плачу.» - стирая с лица свои детские
слёзы и  насильно улыбаясь Анетта послушно пыталась
перестать плакать. Она ещё жалобно всхлипывала,
что-то бормотала про несчастную свою долю, идя по
ласковому вечернему городу и привлекая игривые
взгляды прохожих, смутно представляя, что можно ещё
сказать такое старому Верди, чтобы он пожалел её
девичью судьбу и отдал в долг всё необходимое для
новой картины.

Лавочник Верди был уже стар, отчаянно картавил и
очень любил своё ремесло, но почему-то не переносил
на дух искусство, и художников в особенности.
Искусство считал делом праздным и совсем уж
отчего-то неблагодарным. Хотя всё это не мешало быть
ему сердечным и  доброжелательным человеком и
проявлять свою доброту к месту и не к месту, чем
впрочем радовал молодых и не совсем добросовестных
художников маленького морского города. Но небо над
Анеттой сжалилось и судьба не стала её томить. Ей
повезло и Верди снова помог её неугомонному созданию
- Меризи - дав всё необходимое для новой картины.
При этом ей конечно, пришлось выслушать его длинную
нотацию, что впрочем она уже слышала не в первый раз
и не только от старика Верди. 

Возвратившись домой,Анетта поскорей зашла в мастерскую, осторожно
положила холст, не по-детски вздохнула и ушла к себе
в спальню, приготовилась ко сну, разделась и тотчас
заснула, крепким, здоровым сном. Обрадованный
мастер, решил не ложится этой ночью спать и принялся
с утроенной силой творить. Шли часы, наступила
глубокая ночь, проступало  утро. И его безудержный
гений снова побеждал. После долгих, мучительных и
изнурительных поисков, Меризи, не спав несколько
ночей, когда  уже измождённые глаза накрывала
роковая мутная пелена, он продолжал искать и
творить, и он нашёл тот самый цвет её тела, который
прекрасной  показался достойным отобразить все блики
и  оттенки, все нежные  тени и манящие изгибы её
неземной красоты тела. Он сильно похудел, осунулся,
но выглядел счастливым и признавался в любви всему
необъятному миру. С Великим трудом, он успел
написать новый вариант картины, к открывшейся выставке в гордом и
непокорном Риме. И этим же летом картина гениального
мастера была продана за совершенно фантастическую
сумму. В такие мгновения его милой Анетте было легко
его любить. Она тоже ему всё прощала...