Свеча горела на столе... 4-я глава

                -4-

    С самого утра в доме толпился народ. Родственники, близкие и дальние, знакомые и не знакомые люди, сменяли друг друга в течение полу дня. Так бывало всегда в базарный день, особенно в выходной. Их дом стоял в нескольких метрах от рынка и все кто хоть вскользь был знаком с бабушкой, никогда не проходили мимо, не упуская возможности, навестить её. Бабушка же по окончании утреней службы, из церкви, всегда приводила собой пару тройку старушек и дедуль. В зале всегда накрывался по этому случаю стол. Для этого с ночи всегда был наварен в огромной кастрюле борщ и в не меньшей каша, обильно заправленная жареным луком. Затем подтягивались и те, кто возвращался с базара. Тогда на столе уже появлялись их съестные гостинцы. Те, кто, что-то в этот день продавал, выгружал на стол свои продукты те, кто купил что-то, просто делились своими покупками. Стол был обильно заставлен яствами, и за ним размещались все взрослые, детям было заказано находиться в той же комнате, и поэтому для них всегда был накрыт стол на кухне. Но они носились с леденцами на палочках по всем остальным комнатам, устраивая веселые игры и потасовки. Для Наталии было привычным такое начало воскресного дня. Невзирая на тот факт, что заснуть ей удалось только под утро, в одиннадцать часов она уже была умыта и тщательно причесана, а также одета по самым строгим бабушкиным требованиям. В её обязанности входило в этот день следить за детворой, что бы те не мешали старшим пообщаться, рассказывая все новости о себе, они также узнавали все о других. К трем часам дня люди по тихонько начинали расходиться, и дом их снова погружался в тишину и покой.
Наталия заметно нервничала, ей надо было торопиться, на семнадцать часов была назначена торжественная часть вечера, а ей еще надо было успеть сделать, что-то со своими волосами. На данный момент у них с бабушкой на двоих было всего три рабочих руки, и поэтому они действовали чуть медленнее обычного. Но вот стол уже был убран и посуда помыта. Наталия, напялив на себя старенькое ситцевое платье и соломенную шляпку, двинулась по центральной дороге в сторону местечка. Шляпка, должна была её спасти не только от жары, но и в случай не удавшейся прически, от позора. Дойдя до площади, где размещалась автостанция, она собиралась свернуть вправо, на узкую тропинку, ведущую вниз по скалистому склону к реке, на берегу которой жила её двоюродная сестра но, заметив поднимающихся по ней людей, решила подождать, ибо разминуться им было бы сложно. В этот момент её внимание к себе привлек подъехавший автобус, и она без особого интереса стала всматриваться в лица выходивших из салона людей. Ими почти все оказались будущие выпускники и их родители. Ездившие по всей вероятности в соседний, на много больше, чем их, городок, за покупками. И тут её сердце сжалось и тревожно забилось, она увидела сначала спину, а затем уже и в профиль Рея. Он вышел из автобуса, и тут же подал руку, что бы помочь сойти сначала одной, а затем и второй женщине, с трудом, преодолевающим высокие ступеньки. Они, смеясь, что-то горячо обсуждали между собой. Первое желание, возникшее у Наталии, это было помахать Рею рукой, подзывая его к себе. Но тут же она передумала, оно показалось ей по-детски наивным, и бесстыдным. Второе было более настырным и категоричным, она даже проиграла его в своих выдумках до мельчайших подробностей…
…Вот она размашисто и стремительно подходит к нему. Расталкивает всех столпившихся у автобуса, загруженных пакетами и сумками, пассажиров. Одним плечом отстраняет одну его спутницу, другим другую. Смотрит с ненавистью ему в глаза, а затем со всего размаху с левой руки лепит ему пощечину…
На большее «сочинение» ей не хватило времени. Люди, поднявшиеся уже на гору, попросили, посторонится, так как Наталия стояла посредине тропы, по обочине которой, рос густой и колючий терновник, и им не как не удавалось её обойти. Она отвлеклась, уступая дорогу, а когда снова взглянула в сторону Рея, он уже стоял в окружении парней, и они громко над чем-то смеялись. Ей показалось, что она их узнала, что это были те самые ребята, что ночью наблюдали её беготню между деревьями. Бурная фантазия Наталии сразу же сработала и в этом направлении. – Они обсуждают меня. Ночные мои похождения. И он, надо мной смеется! – И судорожной волной от кончиков её пальцев на ногах, до кончиков волос на её голове поднялся и закипел всепожирающий стыд. Лицо сразу же превратилось в багровое знамя, голова налилась как спелый арбуз, и ей показалось, что еще мгновение, и он расколется. Резким движением Наталия развернулась и что было сил, рванула по крутому склону в низ. Она почти что летела, раскинув руки, и не разбирая дороги, не видя её сквозь густую пелену слез. Она мчалась вниз, не взирая, на острые колючки терновника, неистово впивающиеся ей в икры ног, безжалостно цепляющихся за широкую ткань платья, разрывая его на тонкие ленты. Она не чувствовала, как мелкие и острие камушки, выбитые её ступнями, подлетают вверх и больно бьют её в спину. Она не придавала этому значения, ибо боль душевная терзала её яростнее, чем боль телесная. И одна мысль лишь в такт её бега стучала в мозгу. – Только бы добежать до реки! Добежать…, а там….
…И вот она себя уже ассоциирует с Натальей, героиней из «Тихого Дона», когда та переполнена отчаяния, несется сквозь густую заросль травы на встречу бушующему громом и молнией, безжалостному к ней небу...

(в роли Наталии, фильм «Тихий Дон»)... Наталия роман не читала, а фильм видела один раз, но этот эпизод пропустила через себя, поэтому отчетливо почувствовала, как ей стало холодно и по её коже снуют и копошатся мелкие мурашки, они жалят её и от этого тело её вздыбливается. Как необъятных размеров черный ворон заслоняет жаркое полуденное солнце, а остальные его собратья нагоняют со всех сторон на небе тучи. И уже по всему миру стало темно и беспощадный раскатистый гром оповещает, что быть беде. И небо уже нависает над ней и все ниже и ниже и вот почти давит её к земле. Колкий, льющий сплошным потоком, дождь заливает ей лицо, облепляет платье вокруг её тела. Ветер срывает с её головы шаль и треплет и взбивает и без того растрепавшиеся волосы... Наталья падает на колени, и протягивает руки к небу, обдавая себя крестным знамением, запрокинув голову, в исступлении молится. Она рвет на себе эти волосы и просит, умоляет Небеса, послать на его голову все беды и скорби земли. Она в неистовстве шлет в его адрес проклятия и бьет и бьет поклоны, всем телом погружаясь в земельную жижу. И тут рядом с ней на колени опускается его мама и умоляет пощадить его…
…Наталия открывает глаза, и сквозь пелену слез заливающих все лицо, она видит, что над ней в действительности склонилась пожилая женщина, она пытается помочь ей подняться и что-то очень тревожась, говорит. Но Наталия пока еще не слышит и не понимает, чего требует от неё эта женщина. Пытаясь стряхнуть с себя недавние фантазии, Наталия, пошатываясь, попробовала встать, скорее подчиняясь настойчивым физическим действиям, чем словесным просьбам женщины. Она поднялась на ноги, ей помогла сердобольная женщина, случайная свидетельница её падения. - Падения! Во всех смыслах этого слова. – Прошептала Наталия, не устойчиво выпрямляясь на разбитых и изодранных ногах. Колени сразу же стали распухать как хорошо забродившее тесто, радовало то, что кровь из них не текла, а, пузырясь, сразу же стала запекаться. Еще Наталия отметила, что у нее сильно болит грудь, переведя на неё взгляд, она поняла, что не зря, потому что платье, а также кожа на ней была снята, словно кто-то безжалостно прошелся по ней крупной теркой и не раз.
- А я тебя кажется, знаю.- Внимательно всматриваясь в лицо девушки, сказала женщина. – Ты внучка бабы Марии. Это ты мне года три назад разнесла ворота?
- Пять. Это было пять лет назад… – Наталия тоже конечно узнала женщину, но не столько внешне как по голосу и характеру. А также по тем злополучным зеленым воротам, рядом с которыми они сейчас находились. – Я не хочу в больницу. – Прошептала она также как в тот день, когда она протаранила чужие ворота.
…А было это тоже летом, она только закончила пятый класс. Родители привезли для её старшей сестры в подарок за хорошую учебу велосипед, на который, та категорически запретила садиться Наталии. Велосипед был предназначен для сестры, поэтому был огромных размеров, но его блестящий черный цвет, так теребил душу Наталии, что, улучив момент, когда сестра отправилась с подругами в кино, она выволокла его из сарая. А так как забраться на него самостоятельно, не говоря уже о том, что бы достать до педалей Наталия не могла то она просто его толкала по дороге и шла рядом. Таким образом, она добралась до этой же тропы, но на пути у неё повстречались заклятые враги, двое мальчишек с которыми она с первого класса была в контрах. Они стали над ней подшучивать и смеяться, потому что не велосипед её везет, а она его на себе тащит. Тогда она назло своим насмешникам, подтянула велосипед к высокому валуну, вскарабкалась на него и отпихнулась со всей силы от камня ногами. Велосипед сначала повело в сторону, но она умудрилась выровнять руль, а так как крутить педали у неё не получалось, а ехать, во что бы то не стало, ей было жизненно необходимо, она направила его с горы к реке, где его сначала занесло на мелком ракушечнике, а затем уже и понесло в низ. С рулем она еще кое-как справлялась, удерживая велосипед в равновесии и направляя его по узкой тропе, но притормозить она не могла, и чем больше он набирал скорости, тем меньше шансов ей оставалось на удачное приземление. А когда велосипед уже летел сам по себе, тропа как раз вывела его на деревянные ворота, сбитые сплошняком из досок. Удар, и куча железных деталей и деревянных обломков уже возвышалась пирамидой рядом с Наталией, а она, в неимоверной позе распластанная валяется на земле. Она лежала с закрытыми глазами, но слышала, как в дворике, куда она въехала, кричат с испугу люди как бегут к ней, как склоняются над ней как щупают её, пытаясь понять, жива ли она. А она, понимая, что понесет за все содеянное серьезное наказание, её ведь могут даже отлупить, решила притвориться мертвой, с тайной надеждой на то, что люди постоят, постоят да и уйдут, а она потихоньку возьмет да смоется домой. Но никто, никуда не уходил, а на оборот над ней бегали и хлопотали. Брызгали водой и совали под нос вонючую жидкость, от которой глаза её открылись сами по себе. Склонившиеся над ней люди вместо того, что бы набросится на неё и отлупить, почему-то стали улыбаться ей, а эта тетенька еще и обнимать и целовать. И только тогда Наталия почувствовала боль во всем теле и застонала. А тетя ей сказала, что потерпи, сейчас отвезем к врачу, на что Наталия с трудом прошептала: - Я не хочу в больницу…
 - Точно, ты и есть, та самая «ходячая авария» бабы Марии. – Женщина уже склонилась и рассматривала раны на ногах Наталии. – А что же ты сегодня без транспорта? Что, так и не собрали?
- У меня сегодня выпускной… – С тяжелой досадой в голосе невпопад ответила Наталия, тоже осматривая свои раны. - Как же мне теперь быть?
 - А не как. Как есть так уже и будешь. – Женщина взяла под руку девушку и медленно ступая, повела к себе домой. – Благодари Бога, что живая осталась.
Во дворе, усадив девушку под вишню, женщина обмыла, и кое-как совершено не умело перебинтовала ей раны. Надев на неё шляпку и свой халат, вручив клюку, провела до калитки. И еще некоторое время стояла и смотрела ей в след, покачивая от сочувствия к ней, седой головой.
Наталия на гору взбиралась медленно, опираясь на палку и подолгу отдыхая.
-Теперь мне спешить не куда… – Совершено успокоившись, рассуждала она вслух, словно выносила себе приговор.- За оставшиеся два часа к началу торжественной, я как раз доползу до дома… – Но глаза все же, предательски стали мокрые от жалости к своей нерадивой хозяйке, фиксируя внешние её  изменения, начиная с перебинтованной груди. – Что бы всунуться в платье уже не может быть и речи. Сама же и виновата... Хотела, что бы было сильно приталенное, и специально маме продиктовала свои размеры на несколько сантиметров меньше чем надо! – Вычитывала она себя во время короткой передышки карабканья под гору. – Да и туфли тебе уже не к чему! – Вонзив свою клюку в промежуток меж двух забинтованных ступней, Наталия безразлично уставилась на старые шлепанцы, любезно предоставлены ей все той же хозяйкой зеленых ворот. – Хорошо, что ногти еще не по-отрывала при таком падении, что с моим везением вполне могло произойти. Ну, и зачем теперь тебе туфли?! Белые тряпки с домотканой простыни, тоже вполне нарядно. – Она подняла глаза к небу, пытаясь загнать обратно выбегающие из них слезы, но лучи яркого солнца больно резанули по ним, и соленая влага еще быстрее заполнила глазное пространство. Наталия, вздохнув, с трудом сглотнула горечь, заполнившую её рот, как она не держалась, обида все же брала свое. Она отчаянно замотала головой, словно мокрый котенок пытавшийся стряхнуть с себя воду, вытряхивала слезы. От вибрации тела, висевшие на палке разодранные её босоножки, скрепленные воедино за застежки, больно ударили по вчерашней травмированной руке. – Ох! – Простонала Наталия. – На кой, они теперь мне? Как память? – Она с ненавистью швырнула босоножки в гущу кустарника. – Впредь будешь знать, как с открытыми пальцами обувь покупать! – Проследив полет того, что слабо уже напоминало собой обувь, она вдруг передумала их оставлять. – Бабушка огорчится. Она не любит когда вещи выбрасывают, ибо достаются они нелегко… – И Наталия на карачках поползла в кусты доставать только что выброшенные босоножки. Таким же образом, только пятясь как рак назад, она выбралась из дебрей, держа в руке практически только две подошвы. Закрепив их на прежнее место поверх привязанных на палке остатков платья, она более решительно поковыляла в гору.
        Завидев её в окно, бабушка сразу же опустилась на колени под Образа. Когда Наталия вошла в спальню бабушка отбивала земные поклоны и усердно молилась в голос. Она благодарила Спасителя и всех Святых и особо Пресвятую Богородицу, за счастливое спасение её внучки. За то, что она хоть искалечена, но на своих ногах, с целой, хоть и измазанной в зеленку головой вернулась домой. И так было всегда. Какая бы Наталия не вернулась домой, бабушка слезно благодарила Бога за спасение её не разумного отпрыска. И поэтому же поводу она подкручивала лампаду под длинными рядами Икон, гореть поярче. Хотя тускло она почти ни когда не светила, ибо причина тому находилась постоянно, может быть только в те редкие ночи, когда все уже было позади и её «сокровище» мирно спало с ней рядом, живое и, слава Богу, почти здоровое. Бабушка ни когда не уходила из дома, не перекрестив и не попросив у Господа спасти и сохранить её внучку. И точно так же когда она Наталия уходила из дома, вслед ей всегда было отпущено благословение и крестное знамение бабушкой. И Наталия точно знала в случай чего она находиться под крепкой и Всесильной защитой.
- Б-а-а… - Заученной фразой с извиняющимися нотками в голосе проговорила Наталия, когда бабушка поднялась с колен. – Б-а-а…. А, ба?! Вот! – Наталия протянула бабушке посох со своими остатками одежды.
- Ох, хо-хо-хо… - Длинно проговорила бабушка, отвязывая и рассматривая обрывки ткани от платья и тесемочки от босоножек. Все это длилось достаточно долго, ибо бабушка сердилась, её состояние выдавала тонкая нижняя губа сильно поджатая к верхней. – Ну, что тебе стояло хотя бы в такой день поберечь себя? – Она обращалась к внучке, хотя в этот момент смотрела на лоскутки, так словно общалась с ними. На что ты теперь будешь похожа? – Она расправляла и раскладывала бывшее платье в надежде придумать ему новое применение, что бы продлить еще его жизнь. – Кто же тебя такую…, возьмет? – Бабушка имела в виду замуж, но продолжала исследовать тряпочки в своих руках, и погладив своей струженной рукой, печально вздохнув, понесла их замачивать в тазу для стирки. – Как же ты их вырастишь?- Это она уже имела в виду будущих Натальиных детей.
- Я, обещаю вам, что стану, лучше… - Совсем не убедительно в который раз пообещала Наталия бабушке. – Ведь вы сами  всегда говорите, что все, что не делается, делается к лучшему! Ведь так и выходит! – Наталия, прихрамывая, последовала за бабулей. – Во-первых. Мне кажется, что я влюблена. Вернее…. Бабусь я так люблю его! А он! Ну, общим это хорошо, что я сегодня не смогу танцевать. Потому…. Если бы со мной было бы все в порядке…, а он не пригласил бы меня на танец…, я бы этого не пережила! Поэтому всем…. И особенно мне самой будет приятнее думать, что я не танцую по причине травмы, а не потому что…, он меня не хочет… пригласить….
- А во-вторых? – Бабушка, бросив тряпки в таз, повернулась к внучке. – Что, есть еще одна положительная причина?
-Да! Да! Да! – Наталия подняла руки вверх и даже грозно помахала клюкой. – Есть! Представьте себе! Есть! Мне выпал жребий вручать цветы ВВ! А она. Вы же знаете как она ко мне…. Как она надо мной! Как она тогда издевалась после Пасхи!
И бабушка, и Наталия задумались, ибо обе до мельчайших подробностей возобновили в своей памяти ту ночь.
…То была предпасхальная ночь начала 70-х годов. Семиклассница Наталия и ее бабушка в тот вечер отправились на праздничную службу вдвоем. Это был один из тех редких случаев, когда Наталия решительно приходила в церковь. Не первый раз она попадалась в капкан, расставленный администрацией школы, но этот случай был самый отвратительный и даже жестокий по отношению к верующим людям. Накануне по школам был объявлен очередной приказ о том, что «всем учащимся строго настрого запрещается посещать церкви, костелы или синагоги». Так было всегда перед большими праздниками, будь то православные католические или иудейские. Но многие из учеников все равно нарушали запрет, и приходили на службу, прячась от патрулей, выставленных по этому поводу в храмах и возле таковых, и тех школьников кого удавалось все же поймать, сурово за это наказывали, с позором вычитывали на линейках и собраниях, исключали из пионеров и комсомола. Но на этот раз все происходило гораздо суровее, этот  случай был еще  более уничижительный. Как только прихожане во главе с церковнослужителями двинулись с зажженными свечами крестным ходом обходить церковь, школьников стали выхватывать с движущейся процессии по одному. У них из рук вырывали свечи и тут же топтали их ногами, а корзины и сумки с крашеными яйцами и пасхальными выпечками выпотрошили в специально приготовленные мусорные баки. Люди не сразу понимали, что происходит в колонах, какая-то толкотня, плач и просьбы, даже мольбы этого не делать, сбивали всех с толку. Не которые из старших школьников кто нес Хоругвь, охваченные паникой пытались отдать свою ношу первому подвернувшемуся попутчику и поскорее смыться, а другие не дрогнув, не испугавшись, просто таки стояли « на смерть», держась за древки так, что ни какая сила не в состоянии была их отнять. Получались заторы, старики и старушки натыкаясь друг на друга, пытались собой прикрыть несчастного ребенка, которого тащили те, кому положено, с красными повязками на рукаве. Иные «нарушители», изловчившись, умудрялись все же вырываться из рук патрулей, бежали кто куда, но, у обочины дороги из кустов на них выскакивали притаившиеся там учителя. Возле церкви стояла полная неразбериха и жуткий крик. Завидев хватающую на бегу детей, учительницу своей внучки, и поняв, что происходит бабушка Наталии,  пережившая две войны и не одну облаву, быстро сообразила что делать. Она тут же прислонилась спиной к церкви и, приподняв все свои юбки, словно парашютами накрыла ими присевшую на корточки внучку. Благо по старой привычке или традиции бабушка носила широченные юбки, накрахмаленные до треска, в количестве трех штук одновременно, с пышными оборками по низу, густо собранные и стянутые на талии тугими веревочками. Наталия часто по этому поводу подшучивала над ней. - Ба! На ваши юбки столько ткани уходит, что можно было бы из них в случай чего сшить палатку.- И в эту ночь, просидев почти до утра, между второй и третьей юбкой, Наталия осталась не пойманной, благодаря бабушке. Но уже днем, в Святое Воскресенье всех нарушителей и в том числе и её погнали на коммунистический воскресник. И это в такой день, когда «даже птица гнезда не вьет» как сказала её бабушка, их заставили работать целый день, лопатами граблями метлами пилами и топорами. А уже в понедельник директор вместе с ВВ  на общешкольной линейке выстроили всех, кто был пойман, и Наталию тоже. ВВ категорически  потребовала сознаться её в том, что она тоже была в церкви. Заявив: – «Хотя тебя возле церкви и не поймали за руку, но все же тебя видели там». - Наталия гордо молчала, не отвечая ни «да» ни «нет». Её упрямство привело учительницу в бешенство, и она вынесла ей приговор. – «В течение месяца ты будешь стоять на всех уроках у доски, а также отвечать домашние задания по всем предметам ежедневно». И Наталия стойко «выстояла» это наказание, не пожаловавшись ни разу даже своим одноклассникам, кто-то же, все-таки на неё донес. Тяжелое испытание тогда пришлось выдержать её ногам, к концу шестого, а иногда и седьмого урока они просто немели, но сложнее для Наталии оказалось зубрить домашние задания. Никогда в жизни она еще так прилежно не училась. А из комсомола её все же не исключили. - «Не пойман не вор» - изрек по этому поводу замдиректора, Гриня, - «и пойман, еще не вор, все нужно сначала доказать». Для него казались гнусными сами по себе разборки по этому поводу. И он был один из немногих учителей, которые, на своих уроках, положив Наталии руку на плечо, заставлял жестом её присесть на стул, мотивируя это тем, что она, «ужасно мешает ему свободно передвигаться по классу». Но, Наталия внутренне тогда не признала в своем поступке ничего героического более того, глубоко осознала свое ничтожество по сравнению с теми двумя, кто не прятался в церкви и не отрицал на линейке своего присутствия там. И только глядя на них, она поняла, что всю жизнь, изображая из себя «отважного борца», она даже в малой доле не уразумевала, какие же они на самом деле люди, «сильные духом»? А те двое оказались именно такими, брат и сестра, маленькие, щупленькие, неказистые на вид, стояли они тогда, посреди зала взявшись за руки, и смотрели на всех чистыми и добрыми глазами. И даже тогда, когда совсем потерявшая над собой контроль, взбесившаяся, пионер вожатая, расстегнув воротники их рубашечек, тыкала пальцами им в грудь, указывая на нательные крестики, дети не дрогнули, не запаниковали. А на оборот, прикрыв двумя ладошками свои крестики, они оставались абсолютно спокойными, и более того при этом на их губах сияла улыбка. Что в своем возрасте могли они так глубоко постичь, когда даже взрослые пасовали перед ними, перед их непоколебимой стойкостью, оставалось для Наталии лишь догадкой. Но дома бабушка прижавшись своими губами почти вплотную к уху Наталии, поведала ей страшную историю этой семьи. - «Их дедушка был в 30-х годах нашим священником, однажды ночью за ним приехал «черный ворон», ну это значило только одно его пришли забирать. Отец Георгий, что значит Победоносец, так звали батюшку, при обыске отдал своим мучителям все, но крест с груди отказался снимать, его бросили на пол и стали бить, пытаясь сорвать крест силой, но это не подействовало. Хоть батюшка и был маленького росточка и худой, что кожа да кости, его внуки видать все в него пошли, но за крест держался сильно. Так и забили его до смерти, но креста у него не отобрали, да и после смерти отобрать не могли, он так сцепил его в своем кулаке, что этим нелюдям пришлось отсекать крест с пальцами. И свидетели того потом поговаривали что отец Георгий улыбался при этом». Услышав впервые в своей жизни такую  историю, потрясенная Наталия попыталась задать бабушке еще несколько вопросов. На что бабушка так глянула на внучку, и при этом так сурово цыкнула на нее, что в страхе Наталия даже оглянулась, не слышит ли их кто. И тут же бросилась бабушке на шею, и больше ничего не говоря, они еще долго, долго обнявшись, плакали…