Свеча горела на столе... 7-я глава

                -7-

   …Лерик шел по дороге впереди выпускников, как вожак стаи, ибо они, выстроившись не произвольно косяком, тянулись вереницей вслед за ним. А завершали этот уставший за ночь клин, приобретя единый образ «смертельно раненного в сердце птаха», двое, скрестив «руки-крылья», брели они, не глядя пред собой за остальными. И такая трагичность исходила от их вида, что никто даже и помыслить, несмел, что бы к ним хотя бы приблизится, не то что бы заговорить с ними.
Время от времени на них оглядывались и перекидывались молчаливыми взглядами, не комментируя то, что каждый смотревший на них и так понимал. Им сочувствовали, их жалели, даже переживали за них. Как будто все сто двадцать человек не направлялись сейчас к месту, где должны встретить первый восход своей юности, а шли туда лишь затем, что бы засвидетельствовать тот факт, что вот эти двое направляются на перекресток всех дорог, что бы на нем проститься навеки.
Отойдя от края дороги и отыскав место по чище, Валерий Петрович, устало свалился в траву, его примеру последовали и остальные. Изнеможенные выпускники, как-то обыденно и даже равнодушно поглядывали на точку пересечения дорог, удивляясь тому, что их заветная цель, оказалась на самом деле такая заурядная. Никаких восторженных эмоций она у них не вызывала, а даже наоборот нагоняла уныние и тоску. И может по этому, никто из них не вглядывался с трепетом на оранжевую полоску, проявляющуюся на горизонте в ожидании восхода солнца, а, наоборот, все уставились в обратном направлении, откуда обнявшись, обречено брели Наталия и Андрей. И только Рей, прижимая одной рукой укутанное в пиджак плечо Наталии, с ненавистью поглядывал на сереющее рассветным холодом небо. Если бы Наталя взглянула в этот момент на Рея, то поняла бы что гневается он сейчас на это поднебесье уже совершено по другой причине. Но к счастью она не подозревала, что совершенно противоположное ее мыслям – «Остановись мгновение, я еще не готова к расставанию», появилось желание у него. А он уже страстно жаждал от поднимающегося светила, из-за того самого горизонта, в край которого в недавнем прошлом хотел он ухватиться, что бы ни дать взойти ему, теперь он требовал от того же солнца взойти, взойти и поскорее.
- Пос-ко-рее бы…. Пос-ко-рее бы…, все уже закончилось… - Шевеля пересохлыми губами, беззвучно твердил Рей.
Когда они подошли, Лерик вдруг вскочил на ноги, сделал знак – «всем молчать», и принялся вдохновенно декламировать.
- «Не вечны времена
   Монархов и царей.
  А вечны имена
  Наталья и Андрей».
 Это был стих, по стилю Наталия сразу определила, что это может быть Цветаева, ну, а по смыслу догадались все, что эти строчки были предназначены, только им двоим. Закончив читать, Валерий Петрович, так же резко сел, долгую паузу прервал Сюзанкин возглас:
- Ребята, солнце взошло! 
И тут же все встали, и, обернувшись к солнцу, принялись прыгать и вопить, поздравляя друг друга.
Наталия же под впечатлением услышанного стиха, не смотрела ни на яркое солнце, ни на пыльный перекресток, ни на возбужденных друзей. Она смотрела на густую высокую пшеницу волнами колыхающуюся от налетавшего на поле ветра, росшую как ей показалось от края этой дороги до края всей земли. Она слышала внутреннюю печально-тревожную музыку, которую наяву не слышала, да и не могла слышать нигде и никогда, ибо её не было в природе. Усталость и нервное напряжение в совокупности с движениями пшеничного моря закружили ей голову, раздуваясь и вздымаясь от порывов ветра, её юбка, как парус, тянула, мистически влекла свою хозяйку вглубь этого поля. Наталия даже испытала нестерпимое желание податься на этот зов и бежать. – Надо бежать, туда, где буду только я, и еще не остывшая за ночь земля обогреет моё тело, по пояс заколосившийся хлеб скроет меня от людей, а благодатное небо прольет на меня свой свет. И я останусь там, затворником, и буду писать…, пусть только для себя, пусть только для диких птиц и зверей, пускай, но я буду делать то, что больше жизни хочу делать! …Но я, же поклялась?! Я же определено решила связать свою жизнь с театром? Нет…, это не я решила…. Это моя гордыня решила все за меня. Потому что не рукоплескали, потому что не расшаркивались, обсыпая меня комплиментами, потому то и вскипело мое самолюбие. Вот они, мои смертные грехи! Гордыня! Клятвоприношение! Тщеславие! А, что если Бог за это в наказание отнимет у меня… - Она задумалась, подыскивая подходящее слово вместо слова «Дар» по той причине что боялась еще раз согрешить, назвав себя «одаренной», «талантливой», «способной». – Наталия оглянулась, никто не смотрел на неё, все вяло уставились на оранжевый диск солнца, а он уже оторвался  от края земли, и словно ядро, вылетевшее из пушки, набирало траекторию полета. И не было чувства тревоги или небывалой радости от этого события, а было во всем этом, что-то будничное не то и не так как этого всегда ждут. – Значит, ожидание чего бы то ни было слаще? Слаще чем само событие? – Она зажмурилась, пытаясь таким образом прогнать от себя это открытие, но у неё нечего не получилось, и поэтому, открыв глаза, она уставилась себе под ноги с таким видом, будто стоит у самой кромки обрыва. Она даже ощутила, как шумит и вибрирует мутный водоворот и осыпается земля испод ее ног в этот омут. – Долго ли я так простою? - Подумала Наталия, борясь с нестерпимо страшным желанием пригнуть туда.
К ней незаметно подошел Лерик, он долго и пытливо смотрел на неё, а, сделав вывод, развернул её лицом к себе, твердо проговорил:
- Никогда не стой у самого края пропасти… Бездна всегда притягивает к себе… - Он подождал, пока его слова дойдут до сознания Наталии, а, убедившись, что был услышан, отпустил её дрогнувшие плечи и заговорщицки подмигнул ей.
- Откуда…. Как вы поняли, что я…? Что мне… показалось…. Почему вы так подумали? – Почти задыхаясь от волнения, Наталия встревожено посмотрела на учителя. То, что он, каким-то образом вычислил её мысли, вернее даже состояние её души, поразило её. Она растерялась, поэтому ей нужно было получить подтверждение, что они правильно поняли друг друга. – Валерий Петрович. Лера… Валера… - Поправила она себя, запинаясь. - Почему ты решил что я…, стою у края?
- Эта «философия» была видна на твоем лице. – Лерик, поразмыслив, вздохнул, переведя свой взгляд к небу. – Что бы постичь премудрость Бытия нужно чаще обращаться к Небу, а не к приисподни! – На последнем слове учитель жестко указал Наталии пальцем в землю, и тут же с отвращением одернул руку, словно обжегся о невидимый огонь. Постоял, немного наблюдая за ней, а, заметив, что глаза её вспыхнули правильной догадкой, понимающе улыбнулся. Наклонив её голову, громко чмокнул её в темечко и, выделывая ногами выкрутасы, словно плясал гопак, направился к самой большой толпе уже бывших своих учеников.
А Наталия снова опустила глаза, пристально вгляделась в то место, на которое указывал пальцем Лерик, ужаснувшись ему, отпрянула всем телом назад. Облегчено вздохнув, посмотрела в небо, оно произвело на неё новое вернее иное, самое весомое впечатление, оно уже было для неё не только как часть галактики, теперь Небеса были центральным атомом её же самой, главным её судьей и защитником, её надеждой и её самой преданной и верной любовью. Она и раньше все это знала, но как поняла сейчас, на другом более низком уровне. А теперь она это поняла еще какой-то, доселе неизвестной частью своего тела. - Возможно, вот это есть единственно не материальная часть организма, та, которую, еще никому не удавалось нащупать, но все знают, что она есть, что она носит название, словно само дыхание: -  «Ду-ша». – Проговорив все это в голос, она посмотрела вокруг себя. - Никого рядом, я одна стою у края дороги или у обочины или на краю про… Поля. – Поспешно поправила она себя снова вслух. А, присмотревшись, искренне удивилась тому, что все кто пришел сюда уже расселись, разлеглись и просто развалились в траве. И не обращая, больше внимание на свои первые и самые дорогие наряды в жизни, они валяются на земле, поснимав обувь, зашвырнули её как можно дальше от себя, и, раскинув руки, распахнув глаза, уставились безмятежно в тоже небо, что и она. - И Рей с ними…. А я одна. Теперь, уже точно одна. – Наталия с горечью и болью в голосе, определила свой теперешний статус. Приложив немало усилий борясь собой, чтобы не пойти к нему, чтобы не побежать к ним всем, она, с трудом оторвала от своих товарищей взгляд, устремила его туда, куда влек и звал её ветер, чувство одиночества и собственное Эго. Поначалу она стояла и прислушалась к шуршанию колосков, словно спрашивая их, - «а можно ли?» - Затем сделав один несмелый шаг остановилась в нерешительности но не получив в ответ ни «да» ни «нет» отважилась, и пошла по полю настойчивым и утверждающим шагом. Делая быстрые движения руками, словно плывя по воде, разводила в стороны колосья пшеницы, таким образом, прокладывая себе дорогу, она поначалу шла, затем, убыстрив шаг, почти бежала, затем уже неслась по полю подгоняемая ветром. От быстроты движений её тела пиджак Рея свалился с плеч и как одна из частей уже из прошлой её жизни, остался лежать позади не востребованным. Не определив происхождение своего порыва мчаться, куда глаза глядят, да и, не имея к этому даже расположения духа, она вскоре выдохлась, рывком свалилась в гущу пшеницы, словно ей выстрелили в спину. И уже лежа лицом к земле, ощущая телом каждый её комок, каждую щепочку, она сделала очередное для себя открытие.- «Знал бы, где упадешь, соломки для себя подстелил бы»… А ведь я знала, что сейчас упаду, и соломки здесь валом. Но ведь не стала этого делать. А другой бы стал? Смешно бы это выглядело, бежит, бежит такая себе, очумелая девка по полю и вдруг остановилась, нарвала соломы, да и бух на неё, типа упала…. Может это только мне смешно, что так сделать можно, а другие бы наоборот удивились, как так упала? Ведь чувствовала же что силы на исходе, ведь предполагала, что ноги уже подкашиваются, могла бы просто остановиться, а не падать. А если бы захотела отдохнуть, полежать в смысле, то, что здесь такого, возьми да и нарви соломки и мягко и удобно отдохнешь себе. – Она перевернулась на спину, и тут же спина почувствовала те же неудобства, что и раньше грудь. Но Наталия, терпеливо продолжила размышления. – Нет, в этом есть что-то большее, какой-то тайный смысл, какая-то высшая правда. Правда, самой жизни. Писатель должен пройти через испытания почувствовать лишения, нужду, кровью и потом…. Ой, нет. Какая-то затасканная фраза: - «Кровью и потом», когда произносят эту фразу, люди даже не придают ей того значения, что она несет по существу, ту степень тяжелого испытания и боли что в действительности перенес человек, впервые произнесший её, выстрадавший её именно таким образом. Она приобрела, какой-то будничный смысл, как скажем фраза: «Доброе утро». Мы говорим «Доброе утро» всем и каждому даже не испытывая того что желаем, внутренне, к тому кому её предназначаем. Нас этому не учили. Нас учили здороваться, потому что так принято, потому что это тон хорошего воспитания, и еще по какой-то дурацкой причине. Но не потому, что мы сами жаждем всей душой этому человеку добра, с добром желаем начать ему свой новый день…. Говорим её, без того высоко-духовного смысла, что она несет собою изначально, без смысла вообще…, без любви. Если бы каждый человек,  произнося фразу: «Добрее утро», научился бы всей душой всем сердцем именно жаждать ближнему своему добра, как бы стало тепло на земле, как бы просветлели лица у людей оттого, что они хотят другому добра… «Возлюби ближнего своего, как самого себя»… Вот, как нам завещано жить самим, и учить этому детей наших. Ан, нет, нас учат любить Партию, Ленина, Родину. Эка меня занесло?!…О чем это я изначально? Ах, да! О… писателях…. А что писатели? Особая категория людей? Да нет же. Это те, кто правильно мысли свои на бумаге складывает. Точно также нужно говорить о строителе, который правильно кирпичи складывает, о летчике который тоже правильно самолет… Летчик самолет не складывает…, конструктор. Правильно, конструктор. Да Бог с ними. Суть не в этом, а суть в самом писателе, ибо один напишет то, что прочувствовал и ты ему веришь, а другой, придумает и напишет, будто сам прочувствовал, и ты ему тоже веришь…. Но не так, как первому. Ибо у первого была правда жизни. А второй просто правильно описал то, что сам не чувствовал.
Наталия смотрела на небо на облака, которые неслись по нему словно воздушные шары, выпуклые прозрачные и легкие, но ей казалось, что на оборот, там вверху все недвижимо, а она парит, под этим небом под этими облаками. Ее уставшие веки время от времени закрывали от глаз эти тучи, это небо, и чем дальше, тем дольше оставались прикрытыми, пока окончательно не успокоились и не замерли, закрыв собою еще одну страничку, еще одной бессонной ночи, а вернее еще одного прожитого дня из жизни своей хозяйки.
Еще немного подождав, притаившись почти рядом в гуще пшеницы, Андрей прислушался, затем привстал и подошел к Наталии, окинув её взглядом, улыбнулся. Она спала словно пьяная в неудобном положении, на сухих комьях земли, по-детски выпятив нижнюю губу. Он, долго сидя в своем укрытии,  слушал её размышления, чему-то удивлялся, над чем-то смеялся, но, взглянув на неё сейчас на такую маленькую такую беспомощную с выпяченной нижней губой, он понял как нельзя отчетливее, той частью тела что называется - «Нутром»:
 - «О, я был бы счастлив, всю жизнь прожить с тобой одной…» - И, стараясь сильно не шуршать колосьями, не срывая их, а, наклоняя, охапками сгреб он их в одну кучу, придавил своим телом к земле, а, убедившись, что ложе для его «несбыточного счастья» готово, приподнял её и положил сверху. И сразу же отвернулся, борясь с искушением поцеловать её, и не только. Провокатор-ветер, налетевший с особой силой в этот момент, бесстыже поднял подол её юбки и открыл на всеобщее обозрение хорошо сформированную и загорелую часть её бедра. Рей, словно смущенный мальчишка, мгновенно закрыл ладонью себе глаза и на ощупь поправил на «чужом каравае» юбку, и до крови прикусив себе губу, кивая нервно головой, отправился за пиджаком в свое бившее убежище. А вернулся он не сразу, долго ему пришлось сидеть и терзать за шиворот свой пиджак, приводя свои мысли, а так же и все… остальное в полное спокойствие. Упражнения, а также тренировки, взятые из специально учебника, приносили сои плоды...