Свеча горела на столе... 9-я глава

                -9-

 ...Грохочущий всеми запчастями поезд уже пропыхтел полпути к Киеву. Ну, поездом это можно было бы назвать теоретически, а практически это оказалась «плацкартная электричка». Останавливаясь на каждом полустанке, поезд подбирал на них множество народа и столько же сбрасывал, пассажиры менялись беспрерывно, все сидячие места были заняты и Наталия, лежа на верхней полке даже не помышляла спускаться в низ. Все что от неё требовала мама, она исполняла, молча, на заданные вопросы отвечала лишь кивком головы и, отвернувшись к стене, снова погружалась в свои воспоминания. Слезы время от времени застилали ей глаза, но она жестко приказывала себе проглотить их, не имея, ни малейшего желания демонстрировать свое состояние маме. Та же понемногу успокоившись уже, что-то беспрерывно рассказывала и объясняла Наталии, выказывая, таким образом, свое хорошее расположение к дочери. Но Наталия её не слышала, она была безразлична ко всему происходящему и к себе тоже, уставившись перед собой в стенку, она изучала все трещинки и выпуклости на ней. А её уставший за последнее время мозг просил пощады, не медленного отдыха, или хотя бы маленькой передышки, но в ответ на его мольбы она лишь саркастически улыбалась и снова дергала его за «веревочку» перемотки последних эпизодов расставания и прощания с бабушкой. И вспыхнувшее от негодования серое вещество, подчиняясь, привычным движением снова включало прощальный последний кадр.
…Бабушка сидит, на стуле у самой двери веранды, обречено сложив свои уставшие руки на коленях, за её спиной стоит огромная кадушка с высоким кустом хризантемы, ветки которой нависают над её седой головой покрытой беленькой косынкой. Она не плачет, нет, лишь смотрит так, словно прощается с внучкой навсегда. И Наталии кажется, в этот момент, что если она уйдет то бабушка исчезнет, растворится в пустом доме как туман, потому что жила она давно уже не ради себя, а ради своей внучки и если та уйдет, то и ей уже не зачем будет здесь оставаться. И в порыве страха и отчаяния Наталия опускается на колени, прижимается щекой к шершавой и сухенькой руке своей бабушки, и берет эту руку и, целуя её, просит бабушку дождаться её, обязательно, она приедет, очень скоро, сразу же, как сдаст в институте экзамены. На что бабушка утвердительно кивает головой и идет в комнату и снимает Образ «Подольской Божьей Матери» и благословляет им Наталию, и целует её в лоб, а та в благодарность прижимается губами к Иконе и к руке благословившей ее…
…Кислинка, снова заполнив собою рот, заставила Наталию несколько раз сглотнуть её, запретив себе плакать, она постаралась переключить свое внимание на том, что происходит в данный момент в вагоне. А там суетились и шумели цыгане, набившись в таком количестве, что свободного пространства уже не оставалось. В низу прямо под полкой молодая цыганка укачивала младенца, а пожилая, расположившись рядом все время, что-то ей доказывала, или поучала. Судя по голосам, напоминающим собою гул в растревоженном осином гнезде, путешествовали только женщины и дети. Наталия не оборачиваясь, и так могла представить полную картину происходящего в низу. Стоило, кому-либо, по незнанию, войти или хотя бы сунуться в их вагон, как на него тут же нападали, хватая за полы одежды, дергая в разные стороны, оглушая своим криком и сбивая его с толку, с напористостью присущей только цыганам, выманивали у несчастного деньги. Под их обработку попала и её мама, она уже несколько раз рассчитывалась с той, что сидела с ней рядом, держа её руку, цыганка тыкала пальцем ей в ладонь, страстно запугивая ту, предстоящими жизненными трудностями. Наталия не удержавшись, все же повернулась к ним и еще ничего, не успев увидеть или сказать, как тут же была атакована пожилой цыганкой, из нижней полки, словно та только и ждала, когда наверху пошевелятся. Лицо цыганки неожиданно возникло прямо перед носом Наталии, старуха тут же схватила её за руку, выдернув ту из-под головы, принялась предсказывать и ей судьбу. Наталия интуитивно попыталась выдернуть свою руку из неприятно влажной руки цыганки, но это ей не удалось, тогда она рывком попробовала сесть, как тут, же грохнулась головой о третью полку. Вскрикнув от боли, она застонала, тем самым привела в сознание одураченную другой гадалкой свою маму. Та, вскинув глаза на дочь, словно очнулась, тут же защелкнула свой уже почти порожний кошелек, сунула его за пазуху, отстранив рукой старую цыганку, подошла к полке. И состраданием, взглянув на почти полностью перебинтованную дочь, она все же с издевкой в голосе спросила:
- Надеюсь, врач тебе не понадобиться? Ранение не очень  серьезное? 
- Ерунда. – Мотая от боли головой, ответила Наталия. – Жить буду…. Надеюсь.
- Будешь! Будешь! До восьмидесяти лет, будешь. – Радостно включилась в разговор пожилая цыганка. – И муж у тебя будет, казенный, и дети. – И заметив в удивлении вскинутые брови и заискрившийся интерес в глазах девушки, цыганка еще проворнее принялась объяснять. – Казенный, это значит военный или милиционер, тот, кто служит и форму казенную носит.
- Так! С нас достаточно уже ваших гаданий! – Мама, сумев уже оклематься от пут расставленных вокруг неё гадалкой, поспешила не допустить к такому же наваждению и свою дочь. – У нас мелочь осталась, только на метро. Больше вы у меня ничего не получите. Хватит. Оставьте её! – Но, поняв, что старая цыганка так просто не отступит, почти, что заорала на неё. – Кому сказала?! Отойди!
И тут как по сигналу тревоги со всех сторон накинулись на неё цыганки. Они неистово вопили и горланили что-то в адрес мамы. По их интонациям можно было предположить, что ничего доброго они ей не сулят, спасло маму от их нападения только то, что цыгане уже подъезжали к пункту своей дислокации. Спешно выгрузившись на небольшой узловой станции, они оставили в вагоне после себя кучи мусора, стойкий запах немытых тел, и ошарашенных с обчищенными карманами пассажиров. Как только поезд тронулся, в вагоне тут же появился проводник, с того момента как на участке, вверенном ему, поселился мини табор, он из своего укрытия и носу не казал. Теперь он тщательно подметал пол, сгребая все цыганские остатки в мешок, огромного размера, который он волоком тянул вслед за собой. Наталия, сочувственно наблюдая за ним, терпеливо ждала, пока он, тяжело вздыхая, прибирался в их отсеке. А когда он переместился дальше по вагону,  она, на конец-то, смогла, оставить свою полку, и спуститься в низ. Прежняя обида на мать у Наталии отступила на второй план, потому что вид у той был удрученный и озадаченный, она сидела за столиком, разложив на нем содержимое всей своей сумки, и яростно растирала свое лицо ладонями, пытаясь снять напряжение с него.
- Сколько раз себе давала слово не поддаваться на их ухищрения, но каждый раз одно и, то же. – Мама, взглянув в окно, отметила. – Осталось часа два до Киева ты уже спать не ложись. Трудно будет просыпаться. Только голова болеть будет. – Она краем ладони пододвинула к дочери все, что лежало на столе. – Лучше поройся тут, может, хотя бы один билет на автобус отыщешь, не то пешком идти придется. С такими-то тюками. А-й я-й… вот, дура. Ну, что ты будешь делать? – И вздохнув, она приступила к проверке содержимого карманов своего пиджачка.
Наталия, все еще продолжала безмолвствовать, перебирая и складывая в сумочку, мамины вещи она не переставала вести внутреннюю борьбу со своим характером. А характер, требовал не медленно высказаться, выговорить маме все, о чем упорно так молчала сама Наталия. …- Надо сказать о том, насколько мама была со мной не справедлива. Как тяжело ранила она мою душу своими беспочвенными подозрениями. Как страшно унизила она меня своей пощечиной, в присутствии стольких моих друзей. И о том, как безжалостно, почти, что за шиворот выволокла она меня с автобуса, не позволив даже приблизиться Рею, когда тот пытался проститься со мной…. -Характер требовал, но она уговаривала его успокоиться, - хотя бы, ни сейчас и не здесь начинать этот трудный, но столь необходимый для нее разговор. Во-первых, мы обе усталые и взвинченные. Во-вторых, здесь много посторонних слушателей. В-третьих, я не знаю с чего начать разговор? И к тому же, для того, чтоб попытаться открыть маме свою душу, нужно хотя бы почувствовать её заинтересованность в этом. - Ничего из перечисленного только что, Наталию не устраивало, поэтому она тихо, но зло прошептала своему характеру. - Да, заткнись ты! Еще не время! – И при этих словах протяжно вздохнула, словно всхлипывала. На что мама тут же подняла на неё глаза и, отложив пиджак в сторону, неожиданно для Наталии произнесла фразу которую, собираясь с духом, она сама хотела ей сказать.
- Я думаю, что пришла пора нам поговорить с тобой. – Мама проговорила эти слова таким тоном, каким обычно в армии отдают приказы. - Времени у нас достаточно, да и откладывать этот разговор на потом, смысла нет.
У Наталии от этих слов в груди екнуло, а затем взволновано и быстро забилось сердечко. В доли секунды внутренне она испытала и страх, в предчувствии разговора с мамой, и радость, и даже нечаянная надежда запульсировала в ней. - Быть может мы, все-таки найдем общий язык и взаимопонимание с мамой? - Но, уже в следующее мгновение эта надежда разбившись вдребезги, разлетится в разные стороны, как когда-то упавшая на пол фарфоровая кукла, её первая и единственная игрушка в жизни.
- Я, и отец, считаем, что ты в свой институт так и так не поступишь…. Не настолько, ты уже и способная! Это тебе не захолустье, с местными знатоками театра, что внушали тебе, что ты талантливая... Это все-таки столица республики! Да, и нечего тебе там делать. Туда, таких как ты, тысячи приходят, а потом…, все в магазинах торгуют, потому что в институт твой, одни гулящие только могут поступить. Ну, какие нормальные родители, скажи мне на милость, позволяют своей дочери привселюдно обниматься со всеми, а то чего доброго и в кровать заставят ложиться, с кем ни попадя? Нет, ты эту дурь с головы выбрось! Я тебе не бабушка, под твою дудку плясать не буду…
….Та, та, да, та!… Та, та, да, та!… Та, та, да, та!…
Толи это были звуки Бетховенской «Пятой симфонии», то ли это был, стук старых колес поезда, но они оглушали собой Наталию, отбивая в мозгах траурный ритм, по её мечтам….
А её мать, все так же, не придавая ни малейшего значения, тому состоянию, в котором находилась в данный момент её дочь, не замечая даже мертвецки бледного цвета её лица, деловито продолжала:
- Я уже договорилась, сегодня же ты оформишься на работу. В киоске будешь газеты продавать. И деньги у тебя свои будут, и ерундой маяться времени не останется. А документы сдадим в мед училище, на вечернее, что бы вечером тоже нигде, почем зря, не шлялась. А что? Всю жизнь, в чистоте в тепле в белом халатике, да и потом работу можно найти почти рядом с домом
 …. Ту-дух-х-х!… Ту-дух-х-х!... Ту-дух-х-х!...
 И это все, что могла сейчас воспринимать Наталия, не понимая, каким же образом, могли слиться воедино и звуки симфонии, и стук колес, и биение её сердца, что бы зазвучать сотрясающем её душу - «Реквием».  Не изведанное до сих пор ощущение завладело Наталией, и пока она изучала его и искала ему определение, тревожные звуки продолжали свой гул в голове. - Это паника. - Установила она, наконец, свое состояние. И от этого запаниковала еще сильнее. - Что же мне делать? - Окончательно растерявшись, думала она. - Я, никогда и не перед кем не пасовавшая, вдруг подавлена, да так что в свою защиту даже единого слова выдавить не могу. Я беспомощна как новорожденный ребенок. И никого рядом. А может мне бежать? Сразу же, на вокзале… затеряться среди людей, а затем сесть на обратный поезд? - И она зашлась внутренним паническим смехом над собой. - Бежать?! И в очередной раз спрятаться к бабушке под юбки? Хороша! Ничего не скажешь. Бежать, даже и, не попытавшись бороться? И от кого, от собственной мамы? - И вдруг, Наталия услышала собственные мысли, произнесенные вслух, и вздрогнула.
- … И от кого, от собственной мамы? - Мама с раздражением в голосе повторила свой вопрос. - Я кого спрашиваю? Чего ты молчишь? - Она глянула на Наталию взглядом, от которого той захотелось упасть и прижаться к земле. - От кого ты таишься? От собственной мамы? - А, заметив, как у дочери голова втягивается в плечи, завершила, словно гвоздь вбила. - Все дуришь? Издеваешься? Дрянь, такая! Артистка…
Последнее слово прозвучало, из уст мамы с шипением, хуже всякого оскорбления. Наталия, от этого опустила голову в ладони, пытаясь, таким образом, закрыться от мира от мамы, от себя самой. Чем вызвала еще большую бурю негодования на свою голову. Мать, в бешенстве схватив Наталию за руки, попыталась оторвать их от её лица, но у неё, ни чего не вышло, тогда она принялась трясти её. А та совершено растоптанная, только и могла, что мысленно умолять маму остановится. - Мама! Мама, что ты делаешь? За что же ты меня так не любишь, словно не родную…? - И откуда не возьмись, возникло чувство, что все это уже было. Это уже происходило, когда-то, но её сознание еще не успело открыть кладовую тех воспоминаний, а тело уже покрылось испариной, оно припомнило события тех дней, первым. А случилось тогда вот что.
…Маленькая Наталия, в этот день ей исполнялось семь лет, с грустным видом прижимая к себе старую покрытую жиром бутылку, брела в магазин за подсолнечным маслом. Комкая в кулачке потрепанную денежную бумажку, она как всегда шла и вслух…, можно было бы сказать, что фантазировала или сочиняла, или театрально изображала, кого то или играла этюд, но она тогда таких слов еще не знала, разговаривала сама с собой, как это могло показаться со стороны. Шла, мечтая, представляла себе, что она актриса и вела диалог, жестикулируя руками, она изображала строгую маму, родители на ту пору еще жили с ними, а смеющуюся и ликующую, обычную девочку, то есть себя. И тема для диалога была выбрана самая актуальная на тот момент для Наталии. У неё День рождения, ну и у ее героини естественно тоже, и по такому поводу у них собрались гости и принесли подарки. Хотя в семье Наталии Дни рождения особо не праздновали и гостей по такому случаю не приглашали, да и подарки могли подарить намного раньше праздника, покупая допустим сапоги зимой, родители могли объявить что «это тебе на День рождения, и хоть оно будет у тебя летом, мы дарим тебе их сейчас». И как они не понимают эти родители, что как будто тебе будет приятно нет ты даже от этого будешь счастлив, в день рождения в жару напялить на себя зимнюю и до того момента изрядно потрепанную обувь, по настоящему почувствовать себя именинником. Поэтому Наталия придумала новый совершено другой сюжет для своего праздничного «театрализованного представления на ходу». В нем  мама, рано утром разбудив дочку, поздравляет ее, и дарит ей: 
- Платье, красивое потому что красное, а еще если покружится в нем, то от этого получаются настоящие волны. Платье, обязательно будет еще лучше, чем есть у её подружки Сюзанки. Но Наталия обязательно даст его померить своей подружке. Да что там примерять, она даже разрешит его поносить ей, потому что бабушка говорит «жадничать грешно» - это раз;
- Оранжевый, весь блестящий с яркими веселыми картинками круглый как бочонок, металлический, а значит, он будет служить долго, чемоданчик, такой она видела в магазине, Сюзанка специально водила Наталию показывать его, потому, что той обещали купить его. Но не успеют, потому что его купят для Наталии, и это хорошо, потому что она не поставит его на сервант, а будет давать, играть с ним всем кто ее об этом попросит. И обязательно он битком будет забитый вкусными, хоть она их и никогда не пробовала, но они не могут быть не вкусными, потому что они шоколадные и на них нарисованы медвежата, конфетами. И Наталия сразу же раздаст эти конфеты тем, кто тоже как она их никогда не пробовал, потому что ей почти не приходилось раньше ни с кем делиться вкусностями за неимение их. И потому что «с бедными надо делиться» как говорит ее бабушка, -  это два;
- Огромную куклу, с синими глазами и белыми длинными вьющимися волосами, в голубом как небо длинном платье, и с такого же цвета бантом. Такой куклы даже у Сюзанки нет, такую она видела только в кино про трех толстяков. Но она не будет своей куклой хвастаться, потому что бабушка говорит: «что хвастаться грешно», а посадит ее на окно, ну как в кино, и тогда все прохожие будут ею любоваться, ну а если кто-то из детей будет плакать, то она даст ему куклу и тот сразу успокоится, и все будут счастливы; - это три.
Размечтавшись, она даже не заметила, как дошла до магазина, и уже в дверях столкнувшись всё с той же Сюзанкой,  и зачем-то громко и радостно объявила ей:
-А у меня сегодня День рождения, вот! И я куплю конфет и буду всех угощать! - Зачем она это сказала, она даже не знала, да и некогда было думать ей об этом. Потому, что каким-то чудом в магазине без дела ошивалось, еще несколько ребят с её улицы. Поэтому вдруг очутившейся в центре внимания размечтавшейся о празднике Наталии, не чего больше не оставалось как, приняв со всех сторон поздравления, покупать для друзей угощение. Протянув продавщице деньги, она робко попросила её: – Тетя, дайте конфет, таких, чтобы много, что бы на всех хватило. - От ощущения необычайной радости Наталия даже не заметила, как грустно повертела в руках её рублевую купюру продавщица. Как стояла она в нерешительности перед выбором сладостей, что бы ни омрачить ребенку праздник. И вот она, свернув из газеты кулек, насыпала туда почти звенящего от свежести арахиса в шоколаде, и намного больше, чем можно было купить на эти деньги, что ей дали, продавщица, протянув Наталии пакет, пожелала: - «счастливого Дня рождения». Схватив газетный сверток, Наталия со слезами на глазах от счастья поблагодарила тетю, и тут же отправилась с ребятами в парк на их излюбленное место.
Её праздник закончился почти что сразу, потому что конфеты разошлись по рукам мгновенно, и когда она заглянула в потерявший первоначальную форму кулек на дне его с сиротским видом оставались всего две горошинки. И печально зажав их в кулачке, как раньше сжимала в нем деньги, она совершено удрученная побрела домой.
От нетерпения, мама спешила приготовить обед для семьи, и дожидаясь Наталию с маслом, она выскочила дочке на встречу но, увидев пустую бутылку в её руках, она тут, же в ярости набросилась на неё. Наталия, виновато улыбаясь, сначала протянула ей подарок, но, испугавшись, снова сжала кулак, и мама, увидев вместо денег в руке дочери, остатки газетного кулька, сильно надавила на её пальчики, от боли та разжала ладошку и из нее, выпав, скатились в пыль две арахиски. Сразу же догадавшись, на что потрачены были деньги, мама в ярости, не контролируя себя, в неистовстве схватив за одежду, оторвала тело ребенка от земли, принялась совершать при этом не мысленные вибрации с ним. Ощутив себя в этот момент «дохлым котенком», Наталия, даже не сделала попытки оправдаться перед мамой, а также, от страха сковавшего все её тело, она подумала, что ее собираются убить, и не в силах вырваться из рук и бежать, она мысленно попросила: - Боженька! Не разрешай маме убить меня… - твердо веря в то, что будет услышана. Потому что уже не раз за свою маленькую жизнь так делала, и ей всегда приходили на помощь. Так и случилось и на этот раз. Соседка, заслышав шум во дворе, выглянула в окно, и хотя сама не раз привселюдно воспитывала, таким образом, своих детей, Наталию пожалела, уж больно та на её взгляд маленькой и квеленькой росла. От окрика соседки, мама ослабила хватку, и Наталия, оставив в её руках, с оборванными пуговицами свой халатик, голышом потому что трусы, донашиваемые после сестры, с нее свалились еще раньше, рванула за сараи. В панике не находя места куда бы ей спрятаться, она некоторое время бессмысленно металась между несколькими деревянными строениями, но как только услышала приближающийся голос матери, мгновенно открыв деревянный угольный ящик, запрыгнула туда одновременно закрыв за собой крышку. Её укрытие было довольно просторным, туда на зиму засыпали грузовик топлива, сквозь забитые угольной крошкой щели ящика, Наталия могла наблюдать за тем, что происходит во дворе. Она с почти остановившимся сердцем, замерев от ужаса, видела, как её мама сначала заглядывает в сараи, затем поднимается по лестнице на чердак, а, спустившись, она подходит к ящику, приподняв слегка его крышку, она заглянула вовнутрь. И за те секунды, пока мама стояла над ней, Наталии показалось, что на всей земле вдруг остановились часы, и все  живущие на ней остались такими, как она их запомнила, а сама она за эту пору, уже успела вырасти и состариться, превратившись в сухонькую маленькую бабусю. Как затравленный хорек в предчувствии неминуемой гибели она уже была готова выскочить прямо на маму и охваченная страхом, бежать, куда глаза глядят, но ящик тут же захлопнулся, и мама ушла, так и не заметив её вымазанного тельца на кучке угля. А спасло её только то, что с яркого дневного света для мамы, темный ящик, был почти непроглядным. После пережитого стресса Наталия почти, что мгновенно уснула, на колких и острых кусках угля, и проспала до самой ночи. А, открыв глаза в кромешной темноте, она не испугалась, но, все же заплакала, растирая кулачками слезы по замызганному лицу, она с горечью оплакивала свой День рождения, и те две крошечных конфетки, на вкус которых, она так и не попробовала. Но больше она плакала, оттого что согрешила, ей было стыдно, что она ослушалась маму. С трудом и не из первой попытки она выбралась из довольно высокого ящика и потихоньку попыталась проникнуть в дом. Её удивил тот факт, что свет в доме не горел, входная дверь была открыта настежь, и во всех комнатах было безлюдно. Но Наталия, опасаясь засады, шла на цыпочках, стараясь не шуметь, пробиралась в их с бабушкой комнату, самую дальнюю и самую крошечную, дверь в которой тоже была открыта. Бабушка оказалась на месте, то есть, она на коленях молилась Богу, яркий свет, исходивший от лампады, освещал её заплаканное лицо. Из слов молитвы произносивших бабушкой Наталия поняла, что та просит у Бога защиты для внучки и плачется тоже о ней. И такая радость охватила Наталию, что она с разбегу налетела на бабушку, и от счастья, что её все же любят и плачут за ней, принялась целовать и затискивать в своих объятиях, ошарашенную неожиданным её появлением, старушку. А та не стала отвечать ей взаимностью, а только лишь радостно воскликнула: - «Слава Богу, что нашлась!», и сразу же принялась спешно мыть и укладывать внучку спать, беспрерывно повторяя одну и ту же фразу: - « Хоть ты и заслужила наказания за то, что вся семья тебя до сих пор ищет, но может, будить тебя не станут, и все еще обойдется…». - Но, как она ошибалась. Выспавшись за день да еще со страху, что грядет неминуемое наказание для неё, Наталия уснуть не смогла. Она лежала с закрытыми глазами, но ресницы от напряженного прислушивания нервно дрожали, предательски выдавая её. А, как только на веранде послышались шаги и голоса, Наталия в страхе тут же забилась под лежащую с ней рядом бабушку. А еще через секунду яркий свет, вспыхнувший в их комнате, заставил Наталию зажмуриться, и нервно взвизгнуть. Ни чего…, уже не могло спасти её от рук рассерженного отца. Ни притворный якобы её сон, ни бабушка, заслонявшая её собой, ни даже то, что её сестра вдруг ни истого, ни сего принялась громко рыдать, видно испугавшись, что и она попадет под раздачу, ни даже тот факт, что было уже поздно, и от их криков могут проснуться соседи. Ничего…. И снова Наталия хотела попросить помощи у Небес, но, зная, что она виновата, не посмела. В одно мгновение, крепкие отцовские руки, выдернули Наталию из-под одеяла и вырвали из бабушкиных рук. Сначала приподняв её высоко у себя над головой, отец тряханул ею, затем, опустив ниже, плюнул ей в лицо, и, увидев, что она от этого пришла в себя, тут же положил её себе на колени, и звучными шлепками принялся лупцевать её по голому заду. В этот момент в их доме орали все, создав голосами такой шум, что в пору было вызывать милицию. Наталия орала от боли, да так, что писалась, бабушка от беспомощности остановить расправу над внучкой, сестра орала от страха за себя и, наверное, за сестру тоже, мать орала одновременно от злости на всех и в то же время, подначивала отца, наподдать дочери, как следует, отец орал и на мать и на Наталию, за то, что одна, учит его жить, а другая замочила ему штаны. И не выдержав напряжения, Наталия все же попросила: - Боженька, пусть уже все кончится. - Успокоились в доме тоже все сразу, но сначала от шока умолкла Наталия, и на полу крике тут же замолкли все остальные, отец, растеряно взглянув на неё, сразу, же испугавшись, передал  поникшую дочь в руки бабушки. А та, когда все уже улеглись, прижимая внучку к себе, целуя ее, объясняла: - «Ну что же поделаешь, ты понесла за свою провину наказание, хотя очень суровое, но ты должна простить родителей, ну хотя бы за то, что у них плохая память, что они забыли, как сами были маленькими и делали шкоду, прости их, и тогда Бог их простит, и не будет наказывать».
Весь остаток ночи, бабушка беспрерывно, прикладывала на внучкину спину примочки и компрессы, но поутру у Наталии все равно поднялась температура. Обливаясь потом, она лежала, на животе, молча, уставившись на потертый, висевший на стене плюшевый ковер, обширные кровоподтеки, с четкими отпечатками всей отцовской ладони, выступавшие далеко за рамки её маленькой попки, болели и не давали возможности ей шевелиться. А горькая догадка, сверлившая ей мозги, не давала покоя её голове и дождавшись, когда все разойдутся по своим делам, Наталия, приподняв край ковра, заливаясь слезами, наскребла гвоздиком на стенке, не очень правильными и не очень ровными печатными буквами фразу: « Мама и папа меня не лубьят, я им нероная дочика».
И в этот момент, так бывает всегда, когда ты шкодничатешь, тебе вдруг кажется, что кто-то на тебя смотрит, Наталии тоже представилось, что пристальный чей-то взор наблюдает за ней, она резко оглянулась, комната была пуста. Она взглянула на дверь, та была плотно прикрыта. От сердца немного отлегло, но тревога ее все же не покидала, переведя свой взгляд на окно и никого там не заметив, она облегченно вздохнула и очень осторожно, чтобы не причинить себе боль попыталась снова повернуться к стенке, на которой красовалось ее первое «сочинительство». Но, тут ее глаза встретились с глазами Богородицы, чей образ висел в красном углу под вышитым рушником. Наталья вспыхнула со стыда и поежилась от чувства вины. Из бабушкиных поучений, она знала, что - «на родителей обижаться грешно, и что Боженька за это накажет и отступится от тебя». Слово отступится в бабушкином пояснении, означало что «бросит на Призволяще», ну а слово «Призволяще», бабушкой не было розтлумаченно, поэтому детское воображение догадалось само. «Призволящее» - это то же самое, что нарисовано в левом углу церкви, где Наталии всегда было страшно стоять, даже рядом с бабушкой.
- Не обижайся, Боженко! И не отступайся от меня. Кто же мне поможет, когда я в беду попаду, если ты отступишься? Я больше так не буду писать. Никогда! Даже если они меня каждый день наказывать будут. Обещаю тебе. – И она, взяв, тот же гвоздь старательно заскребла свои настенные письмена. – Слава Тебе Господи! – само собой не произвольно слетело с ее губ, и скорее всего в подражание ее бабушки. И, почему то Наталии уже не было так больно, и обида на родителей не была такая уж страшная, да и страха в сердце уже не было, что вдруг прочтет, кто ни будь то, что она написала, и накажут ее за это еще сильнее. - Бабушка говорит, что надо жить с чистой совестью, теперь я знаю, где эта совесть живет и как она мучит. – Посмотрев на густые бороздки на стене поверх не ровных букв, добавила. - Теперь моя совесть чистюля…
И торжественно вслух пообещала.
- Когда я выросту и буду родителем, я никогда не буду наказывать своих детей, потому что им больно, и что бы меня за это не наказал Боженька…