Призрачное суаре

Джессика неслась вперед, не разбирая дороги; ее дыхание уже давно сбилось. Кровь стучала в висках, шум в голове все нарастал, и в этот момент силы покинули ее: она споткнулась, зацепившись ногой за ногу, и растянулась на асфальте. Сперва даже не почувствовала боли от разбитого подбородка – какие там раны, если внутри все словно порвано в клочья? Девушка кое-как поднялась, опираясь на исцарапанные и саднящие ладони, оглядела свое испачканное дорожной пылью платье. Ее начали сотрясать рыдания. Она размазывала по лицу слезы пополам с грязью тыльной стороной ладони и, прихрамывая, брела в неизвестном ей направлении. Наконец, слезы – впервые за день! – кончились. Внутри все по-прежнему ныло и болело, но в воспаленном мозгу было оглушающе пусто. Джессика обессиленно огляделась по сторонам: она находилась на бетонной площадке, затерянной среди высоток постройки конца семидесятых. Дом серого цвета, площадка, разрисованная граффити детская горка. Ни одного деревца или хотя бы кустика, даже узкий газон весь вытоптан и усеян окурками. Девушка запрокинула голову и, всхлипнув последний раз, решительно направилась к гостеприимно распахнутой входной двери. Внутри стояла жуткая темень: ни одна лампочка в подъезде не горела. Джессика в полной темноте нашарила кнопку вызова лифта, бестолково потыкала в нее несколько раз, прежде чем убедилась, что лифт не работает. Пришлось подниматься по лестнице – и это на двадцатый этаж!
Она думала, что изменит свое решение, прежде чем доберется до самого верха, но вот, она преодолела первый, второй, седьмой пролеты, и уверенность в правильности выбранного пути только крепла. Не было ни слез, ни мыслей – только отчаянная решимость закончить все здесь и сейчас.
Дверь, ведущую на крышу, она открывала, уже мало что соображая. Свежий ночной ветер, после спертого воздуха лестничных клетей, показался просто благословением: немного освежил ее, обласкал раздраженную слезами кожу вокруг глаз, остудил пылающие ладони.
Заветный обрыв – конец всего – чернел в темноте, резко контрастируя с освещенным луной светло-серым бетоном. Она подошла к краю и посмотрела вниз. Ветер дул в спину, подталкивая ее, впрочем, этого было не нужно  - пространство и пустота внизу словно засасывали Джессику. Страх сковывал ее, но одновременно с этим дарил надежду на вечную свободу от всего. В том числе и от него.
Две новые слезинки скатились по уже успевшим высохнуть щекам девушки. Она подумала, что они должны быть на вкус не солеными – горькими. Интересно, как он отреагирует, когда узнает о ее смерти?
 Она поставила одну ногу на низкий бортик.
«Неужели начнет биться в истерике и проклинать себя? Вряд ли. Скорее всего, не подаст виду, что его смерть девушки как-то затронула, пожмет плечами и отвернется, но внутри у него что-то оборвется, навсегда отомрет».   
Она переместила вес на другую ногу и возвысилась над крышей на добрых двенадцать дюймов.  Посмотрела вниз и впервые в жизни не ощутила страха высоты. Казалось, если она сейчас шагнет вперед, то сможет преодолеть силу притяжения и просто зависнет в воздухе, свободная.
Внезапно, боковым зрением она заметила какое-то движение в темноте, справа от себя. От неожиданности она вскрикнула и, едва не сорвавшись вниз, отпрянула от края. Человек, сидящий на бортике, едва повернул в ее сторону голову несуразной формы. Девушка опасливо подошла поближе и поняла, что на мужчине была надета странной формы шляпа с полями.
- Извините, - пробормотала она, успокоившись. И тут же смутилась: наверняка он видел, как она в истерике выбежала на крышу, рванулась к краю и пыталась покончить с собой. Раз не бросился на помощь, значит, смеялся над ней, не верил, что Джессика правда могла спрыгнуть.
- За что? – спокойным голосом спросил незнакомец.
- Я…эээ…
- Мое имя Уилберн, будем знакомы, - он приподнял шляпу, приветствуя ее.
Девушка была в такой растерянности, что даже не смогла ответить и, потупившись, хранила молчание.
- Все еще в шоке? – как ни в чем не бывало продолжал мужчина, - Понимаю.
Он встал и отряхнул свои одежды. Джессика в изумлении уставилась на его облачение: на Уилберне красовался двубортный бархатный сюртук Викторианской эпохи, словно тот был выходцем с картинки из учебника по истории Англии.
- Кто вы? – наконец к девушке вернулся дар речи.
Уилберн усмехнулся, весело и как-то одновременно с этим горько:
- Английский герцог.
- А почему вы так одеты?
- У меня нет с собой сменной одежды. Видишь ли, девочка…
- Джессика, - представилась она, не особо довольная выбранным им обращением.
- Видишь ли, Джессика, после смерти все, как правило, лишаются возможности переодеваться или вообще хоть как-то контактировать с физическим, материальным миром.
- Что вы имеете в виду? – девушка на всякий случай попятилась назад, подальше от безумного незнакомца в странных одеждах.
- Я имею в виду именно то, что я только что сказал, леди Джессика. Я умер в 1795 году от пули, которую пустил себе в голову. Тогда мне казалось, что это смерть, достойная мужчины.
- Вы это серьезно?
Уилберн секунду поколебался, затем осторожно снял свою нелепую шляпу и повернулся к девушке левой стороной. Взору Джессики предстало входное пулевое отверстие в виске, в обрамлении волос, заляпанных спекшейся кровью. Зрелище было не из приятных, но почему-то именно это окончательно успокоило девушку. Она тотчас поверила Уилберну и его истории, но никак не могла осознать, что тот действительно призрак – слишком уж живым он выглядел.
Джессика откинула от лица растрепанные волосы и спросила:
- Почему я могу вас видеть?
- Нас может видеть любой, кто придет сюда сегодня. Это единственная ночь в году, когда мы, призраки людей, убивших себя здесь, на этом самом месте, можем быть увидены друг другом и прочими людьми. Впрочем, живые захаживают сюда довольно редко.
Джесс недоумевала:
- Как вы могли убить себя здесь, если вы, как утверждаете, жили в восемнадцатом веке? Тогда этого дома попросту не существовало!
- На этом месте стоял мой особняк. Я застрелился в собственной гостиной, глядя на портрет возлюбленной.  Он до сих пор валяется где-то в подвале – все остальное было разграблено и распродано, но он почему-то уцелел – и даже не был никуда вывезен.
- А что случилось…с ней?
Казалось, лицо Уилберна не может стать еще более печальным, но тем не менее, оно заметно помрачнело.
- Ничего. Ее выдали замуж, пока я был в отъезде. Ее отец недолюбливал мою семью, думал, что я разорю их. Но я не такой! - забывшись, он ударил кулаком по бетонному бортику.
Он помолчал, но потом все-таки решил дорассказать свою историю девушке:
- Я сделал ужасную вещь. Я поверил слухам, которые мне донесли: что она вышла замуж по любви, предала меня. Я написал ей отвратительное письмо, отвратительное и обличительное, - он прикрыл глаза рукой, - Я написал такое, что настоящий джентльмен никогда бы себе не позволил даже подумать. Когда я пришел в себя после смерти, первым, кого я увидел, была она. Она плакала в небольшой часовенке подле их с мужем дома и молилась. Молилась за меня, за спасение моей души. Она не держала на меня зла за то письмо, она лишь хотела своими молитвами искупить мой смертный грех. С того самого дня я был вынужден следовать за ней по пятам, до самой ее смерти. Я наблюдал каждую секунду ее жизни с нелюбимым мужем. Я видел, как мучительно она умирала от четвертых родов. И ничего не мог сделать.
- Вы не увидели ее после смерти, Уилберн? – спросила потрясенная до глубины души девушка.
Он отрицательно помотал головой и печально опустил глаза. Через несколько секунд мужчина смог взять себя в руки и уже более живо спросил:
- А что привело на эту крышку тебя, Джессика?
Девушка стушевалась. Ее собственные проблемы после рассказала Уилберна стали казаться совершенно детскими. Тем не менее, она решила, что раз он был откровенен с ней до конца, то и ей стоит раскрыться.
- Это все из-за этого парня. Он пришел в наш класс в прошлом году, и… не знаю, почему так получилось, но он мне сразу понравился. Но пока я придумывала, как подружиться с ним, он уже начал встречаться с одной моей одноклассницей, потом с другой. Он словно не замечал, как я смотрю на него, как я страдаю! Я решилась признаться ему только сейчас. Я написала ему прекрасное письмо, писала три дня, постоянно что-то меняла и исправляла! Это было воистину великолепное признание в любви. Я дала его почитать своей подруге из другой школы, и она сказала, что если бы была парнем, и это письмо предназначалось бы ей, то она непременно влюбилась бы в меня.
Джесс на секунду прервалась и посмотрела на Уилберна. Он сидел с непроницаемым лицом и слушал ее рассказ со всей серьезностью.
- Мое сердце стучало, как бешеное, когда я подсунула конверт ему в сумку. Мне хотелось убежать, чтобы не видеть его реакции. Но я решила остаться. Я думала, что он найдет письмо, когда придет домой, но он обнаружил его еще в школе. Вы знаете, что он сделал? – запальчиво спросила Джессика. Мужчина отрицательно покачал головой, хотя по его виду можно было предположить, что он догадывается – раз уж история закончилась здесь, на крыше, то вряд ли парень ответил взаимностью на чувства девушки.
- Он достал его на уроке и прочитал про себя. Клянусь, мое сердце так колотилось, что подо мной трясся пол. Он даже не обернулся на меня, просто сложил письмо и снова начал смотреть на учителя и на доску. А на перемене он зачитал его вслух всему классу. Еще и писклявым уродливым голосом, даже отдаленно не похожим на мой! Все смеялись. Весь класс. Даже те, кого я считала друзьями. Они просто посмеялись надо мной. Я видела, какое наслаждение доставили всем эти издевательства. Лучше я умру, чем вернусь туда и буду там, среди этих людей!
Голос Джессики дрогнул, но она сглотнула подступивший к горлу комок и на этот раз сумела не расплакаться. Все эмоции стали какими-то притупленными.
Уилберн не промолвил ни слова, лишь продолжал сочувственно смотреть на нее и озадаченно крутить в руках свой головной убор. Кровь в ране на его голове чуть блестела в лунном свете. Наконец, успокоившись, он водрузил шляпу на голову, с осторожностью прикрыв место с входным отверстием от пули.
- Шикарная у вас шляпа, - искренне восхитилась девушка.
- Это chapeau claque, - с грустным вздохом поправил он, затем пояснил, наткнувшись на озадаченный вид девушки - Складной цилиндр.
- Ааа…., - только и смогла выдавить из себя Джессика, - Я не знала, что цилиндры бывают складными.
Уилберн грациозным движением снял головной убор.
- Внутри расположен механизм, - он развернул шляпу так, чтобы девушка могла заглянуть внутрь. Джесс была готова поклясться, что сейчас он достанет из нее кролика – настолько нелепой была ситуация: встретила живого – ну то есть настоящего – призрака, и что? – обсуждает с ним мужскую моду восемнадцатого века.
Мужчина перехватил шапокляк поудобнее, сделал резкое движение руками.
- Вуаля! Совершенно плоский!
Он заулыбался и ловко сунул потерявшую объемы шляпу под мышку.
Джессика протянула руку:
- Можно?
Он передал ей головной убор. В темноте он был похож на неровный подгоревший блин.
- И на кой шляпе складной механизм? Это же не велосипед.
Мужчина обиженно выхватил свой шапокляк из рук девушки, расправил его и аккуратно водрузил на голову.
- Чтобы носить в помещении. Ланс  и Ванесса пришли.
- Кто? – растерялась Джессика.
В ту же секунду, словно в ответ на ее вопрос, из темноты вынырнули две фигуры. Точнее будет сказать, что они отделились от темноты, так как оба существа были с ног до головы одеты в черное. Волосы девушки чуть отливали синевой, у юноши они просто сливались с ночным небом. Лишь их лица, выбеленные до оттенка качественной бумаги, выделялись двумя яркими пятнами на общем фоне готической мрачности. У Ванессы на по-детски круглом личике кляксой выделялся рот в форме сердечка; губы были густо накрашены темной помадой. Ее светло-голубые глаза казались неживыми из-за черных теней. Ланс обошелся подведенными карандашом веками. Лица обоих были обильно украшены изделиями из металла: у девушки были проколоты нос и губа справа, у юноши – бровь и губа слева. Ланс щеголял цветными линзами, из-за которых белки глаз казались красными. Не считая последнего, детишки казались выходцами если не из восьмидесятых, то из девяностых – точно. 
Уилберн поприветствовал их вежливым кивком, не вставая. Пока Джессика разглядывала странную парочку, он принял то же положение, в котором она его застала: на самом краю крыши, одна нога согнута в колене, вторая опасно свешивается вниз.
- Здорово, Уилберн.
Голос у Ванессы был низкий и сиплый, словно прокуренный. Ланс и вовсе не стал приветствовать старого знакомого. Вид у него был нездоровый. Тут он заметил замершую в стороне девушку, но тут же потерял к ней интерес и перевел взгляд на свою спутницу. Ванесса проигнорировала его и окликнула Джесс:
- Ты кто такая?
 - Я Джессика, - она протянула ладошку для рукопожатия, - очень приятно позн…
Девушка осеклась на полуслове, уставившись на руку Ванессы. Кожа на ее запястье разошлась, уродливо обнажая что-то темное, мерзкое, рассеченное. Она чуть было не одернула руку, но Ванесса и без того выглядела не особо дружелюбно – обижать ее не хотелось. Джесс осторожно, стараясь не сделать самоубийце больно, сжала ее ладошку и сразу же выпустила. Впрочем, на лице девушки гримаса боли не отразилась, а значит, физических страданий по ту сторону не было, не смотря на сохраняющиеся увечья, полученные при смерти. 
- Я Ванесса. Это Ланс, - она махнула рукой в совершенно другую от парня сторону.
Джессика удивилась в который раз за ночь. Она во все глаза уставилась на то место, куда указывала готесса, но ничего там не видела. Потом перевела взгляд на Ланса, который внезапно стал еще угрюмее, хотя, казалось, больше некуда, скрестил руки на груди и отвернулся. В общем, высказывал свое презрение всеми доступными невербальными способами.
Джесс помялась, не зная, как бы потактичнее спросить Ванессу, все ли у нее в порядке со зрением. Внезапно вмешался Уилберн:
- Они не могут видеть друг друга. Только слышать.
- Почему?
Уилберн вопросительно посмотрел на девушку в черном. Она безразлично пожала плечами – мол, не вижу смысла что-то утаивать. Но продолжить рассказ ему не дала, заговорила сама:
- Наша любовь была… - она на секунду задумалась, подбирая слова, - обжигающей. Когда мы встретились, мы сразу поняли, что хотим быть вместе всегда.
Джессика заметила, что Ланс подошел поближе и слушает, одновременно с этим обшаривает крышу глазами, словно пытается найти что-то, постоянно ускользающее от его взгляда. Джесс поняла: он пытается увидеть Ванессу, хотя бы намек на ее тень. Девушка тем временем продолжала:
- 16 лет. Нас никто не понимал – ни одна живая душа! Живые не способны понять такое чувство. Они говорили: «Не делай глупостей». Они говорили: «Это пройдет». Мы ходили на одни и те же вечеринки, на которых не замечали никого, кроме друг друга. На нас смотрели с завистью. Мы не опошляли нашего чувства, не затирали его, как это делают другие. Мы посвящали друг другу стихи. Я помню все, что он писал мне, наизусть. Про любовь, про декаданс, про смерть и разложение. Но это все было внутри нас. Снаружи был все тот же пресный, убогий мир с его идиотскими правилами и тупой общественной моралью, в которую не вписывались такие, как мы.
От Джессики не ускользнуло выражение лица Уилберна: он скривился и возвел глаза к небу. Наверное, слышал эту историю десятки раз. Ванесса была так увлечена рассказом, что ничего не заметила.
- Мы решили провести эксперимент. Мы решили пожертвовать собой, чтобы показать этому миру, чего он себя лишил в бесконечной погоне за ненужными и жалкими вещами. Чертовы материалисты. Мы с Лансом родились не в том столетии…
Уилберн не выдержал:
- Да в каждой эпохе всегда одно и то же! Кто-то делает деньги и имеет все: положение, вещи, женщин, а кто-то вынужден жертвовать всем, чтобы в итоге не получить ничего!
Ванесса не удостоила его и взгляда.
- Мы исписали стены и потолок стихами собственного сочинения. Нашими клятвами в вечной любви. Мы закончили словами о том, что мы всегда будем вместе, даже в смерти. И ушли, выпустив наше чувство на волю. Подарив его миру. Мы были сраными Ромео и Джульеттой двадцатого века. И даже больше этого. Мы были…- она осеклась, потом махнула рукой и отвернулась, чтобы никто не заметил, как у нее заблестели глаза. Девушка так и не договорила, просто стояла в стороне и рассеянно теребила массивный серебряный анкх у себя на груди.
У Джессики не нашлось слов, чтобы как-то отреагировать. Покончить с собой ради любви? Это так глупо на первый взгляд, да и на второй с третьим тоже. Но что-то было в словах Ванессы, и это предавало некое новое значение их поступку. Как если бы они завещали свои тела науке. Вместо этого они завещали свои чувства обычным людям, которым всего-навсего нужно было вглядеться и разобраться, а затем задуматься, что же действительно ценно в их жизнях. Ванесса и сама знала, что мир после их с Лансом ухода остался прежним.
Горло юноши было сильно изуродовано. На нем пламенел ожог от веревки; кое-где кожа была протерта насквозь. Помимо этого, оно все было исцарапано: Ланс долго умирал от удушья и в агонии пытался высвободиться. Как сильно ни желай умереть, а инстинкт самосохранения сильнее эмоциональных порывов. Однако от удавки спасти не смог. Оказывается, его глаза были красными не от линз, а от лопнувших кровяных сосудов.
Джессика недоумевала, почему Ланс выбрал такой жестокий способ самоубийства. Почему, как Ванесса, не вскрыл себе вены, не застрелился, как Вилберн? Спросить она не рискнула.
Наверняка теперь он не может разговаривать именно по этой причине. И их наказание так жестоко! Намного тяжелее, чем у Уилберна. Как должно быть тяжко: слышать любимую, но не видеть ее. В то время как она не может ни слышать, ни видеть тебя. Девушка прониклась к влюбленным глубокой симпатией и сочувствием.

Компания примолкла. Всем стало не до разговоров – каждый погрузился в свои мысли и воспоминания, заново переживая их. В том, что каждый из них сожалеет о содеянном, Джессика не сомневалась. Вскоре, устав от затянувшейся паузы, она стала подумывать, под каким предлогом ускользнуть от помрачневшего коллектива. Пока она прокручивала в голове возможные варианты, как распрощаться с незадачливыми самоубийцами и не обидеть их, призраки внезапно уставились ей за спину. Причем на их лицах застыло такое ехидное выражение, что Джесс пару секунд колебалась, не уверенная в том, что она хочет знать, что же там находится. Любопытство взяло верх, девушка обернулась и не удержалась от изумленного вскрика: прямо за ней стоял высокий мужчина с пергидрольным каре, по его плечам вниз к локтям спускались узоры татуировок, а худощавое тело было одето в черную женскую сорочку длиной чуть выше середины бедра. Чулки с подвязками, бегущими к черному поясу, довершали наряд. Стоит уточнить, что длина сорочки была рассчитана на невысокую женщину. Среднего роста мужчине, не носящему никакого нижнего белья, она приходилась по пояс. То, что находилось между верхом чулок и низом сорочки, вольготно прохлаждалось на ночном воздухе, ничем не прикрытое и словно бы никем не замечаемое. На грани обморока, если от удивления вообще можно упасть в обморок, Джессика перевела взгляд на лицо новенького и тотчас пожалела об этом. Как и у готов, кожа была выбелена пудрой тона на три светлее нужного. Глаза были до бровей густо накрашены синими тенями, на губах отдавала перламутром малиновая помада.
- Добрый вечер, - неожиданно густым баском прогудело андрогинное создание. Ему в ответ донеслось невнятное «мэкание» и покашливание.
- Ууу, да у нас прибавление, - интонации стали жеманными и совершенно не сочетались с тембром его голоса.
- Ага, - вдавила из себя Джесс.
«Смотри ему в глаза, в глаза, в глаза…» - стучало у нее в голове. Она боялась, что если ее взгляд вдруг опустится вниз, то мистер-женская-ночнушка ее засмеет, и остальные не будут ему мешать.
- Вы эээ…. – в голове не было ни одной мысли.
- Да, дорогуша?
Джессика вздохнула. Терять было уже нечего. Сейчас или никогда.
- Извините мое любопытство, сэр, но что с вами произошло?
- Ууу, - снова начал жеманничать он, - да она сразу быка за рога! А ты мне нравишься!
И вдруг девушка увидела его глаза. Не просто посмотрела в них, отметив, что краситься мужчина абсолютно не умеет, а увидела их выражение - грусть. Не возвышенное мрачное состояние, как у пары готов, а простую человеческую печаль. Вот что выражали его глаза.
- Мое имя Бенджамин, и меня сгубили вебкам модели.
- Что, простите? – Джессика почувствовала себя неотесанной деревенщиной: про складные цилиндры не знала, а теперь еще и вебкам модели какие-то.
- Проституция двадцать первого века: живые девушки раздеваются за электронные деньги в режиме онлайн. Ну и не только раздеваются.
Он изобразил мечтательность: немного приподнял уголки губ, завел глаза и чуть откинул голову.
- Я прочно подсел. Там была эта девочка, я до сих пор не знаю ее настоящего имени. В сайтах она была известна под ником Уайлд Черри, и я проводил много времени с ней в приватах, - он окинул взглядом окружающих и добавил, - наедине.
- А, эээ, - взгляд все-таки скользнул вниз, но девушка сделала вид, что просто глазами указала ему на его прикид.
- Ах это, - он посмотрел на себя, словно только что заметил, что на нем надето, - Такая большая девочка и никогда не слышала о трансвестизме?
- Слышала, конечно.
- К слову сказать, больше всего на свете я боялся разоблачения, что меня кто-то застукает в таком виде, узнают на работе… Но поделать с этим ничего не мог. Женское белье – моя страсть.
- А вашего размерчика сорочки не было? – Джесс все-таки покраснела.
- Это шмотки его жены, - мстительно встряла Ванесса, - Она застала его дрочащим на эту шлюху из Украины.
Бенджамин расхохотался.
- Девочка, уж лучше, как ты выражаешься, дрочить на шлюху из Украины, чем на невидимого глухонемого любовничка! В любом случае, - он снова повернулся к Джессике, - Она права. Жена ушла от меня, остались только мы с девчонкой по ту сторону монитора.
- Этот мот и повеса спустил на нее все наследство.
- О, Уилберн, а я думаю, чего он такой тихий, словно ему бошку прострелили. Рад тебя видеть!
Мужчина приветливо помотал гениталиями, показывая, как и где он рад видеть чванливого англичанина.
Уилберн фыркнул и отвернулся.
- Вертлявая девчонка обещала приехать и жить со мной. Показывала по вебкамере паспорт с визой. Я поверил. Потом ждал ее месяц. Вышел на их конторку, но узнал лишь, что она ушла в отпуск и когда вернется – неизвестно.
- И вы?.. Из-за проститутки? – ахнула Джессика.
- Ну, да, из-за проститутки, - он выдержал паузу и как бы кстати добавил, - И из-за долгов на двести тысяч фунтов.
Все отвели глаза.
- Расскажи ей, как ты это сделал, - неожиданно дружелюбно попросила Ванесса.
Бенджамин ухмыльнулся.
- Зашел в чат, выбрал девочку из новеньких, пошел с ней в приват. Предложил заняться виртом… Это когда, - начал было объяснять он, - …ладно-ладно, все поняли. Когда она уже вошла в раж, я взялся за заранее приготовленные оголенные провода.
Снова настала продолжительная пауза. Джессика решила узнать все до конца. Она уже не так сильно смущалась полуголого раскрашенного незнакомца.
- И какое у вас наказание?
- А сама как думаешь? Я обречен вечность разгуливать в таком вот виде. И меня, в отличие от него, - взгляд в сторону Ланса, - могут видеть все призраки! И не раз в году, а ежедневно!
У внемлющей части компании разом случился приступ кашля.

Небо понемногу светлело. Еще полчаса – и на востоке займется алый рассвет, возвещая о том, что вечеринке на крыше пришел конец. Люди, покончившие с собой в одном и  том же месте в разное время, еще на один год станут незримыми для всех остальных. Разве только Бенджамин будет вынужден нести свое бремя, ежедневно возвращаясь в свой худший кошмар, - он будет выставлен на всеобщее обозрение и посмешище до скончания веков.
Ванесса молчала. Ларс все так же продолжал вращать своими красными глазами, пытаясь разглядеть любимую, но видел лишь прозрачный утренний воздух там, где остальные могли разглядеть девушку в черном. Его возлюбленная тем временем тупо смотрела прямо перед собой, словно изображала собственную статую.
Уилберн задумчиво почесывал края раны. Складная шляпа в разложенном состоянии лежала на сером бетоне. Портрет его возлюбленной покоился где-то в подвале дома. Ее лицо в семидесятые изрисовали хулиганистые панки. На аристократично высоком лбу девушки красовался схематично изображенный мужской половой орган. Сбоку, в качестве пояснительной записки к рисунку, виднелось его название. Не иначе как для пущей достоверности, чтобы даже полный профан в изобразительном искусстве не сомневался в конкретности авторских абстракций. 
Джессике пришло в голову, что все эти ребята не такие уж и плохие, просто каждый застрял в своем времени, зацикленный на своих несчастьях и своем горе. Возможно, познакомься они при других обстоятельствах, они бы больше понравились друг другу. Ее собственные проблемы казались такими далекими и детскими, что над ними даже хотелось посмеяться. Она улыбнулась сама себе, поднялась с холодного пола и отряхнулась.
- Ладно, эта ночь была самой необычной и неповторимой в моей жизни. Вы показали мне, что действительно важно в жизни. Я чувствую себя такой глупой, что пришла сюда! Но не жалею, что встретила вас. Спасибо вам.
Ванесса хохотнула:
- Ага, прощай! Не споткнись на лестнице – шею свернешь!
Бенджамин тоже не остался в стороне:
- Всегда милости просим в нашу теплую компанию!
Один Уилберн остался серьезным. Джессика заметила, что он так всю ночь и просидел на самом краю крыши многоэтажки, построенной в начале восьмидесятых, в которой в девяностые покончила с собой пара готов. Он сказал:
- Джессика, иди сюда.
Девушка подчинилась. Он посмотрел ей прямо в глаза. Она первый раз видела его лицо так близко: кожа, освещенная рассветом, была трупного серого цвета, что предавало ему ужасно измученный вид.
- Ты побывала на нашем маленьком суаре, Джессика, ты не можешь никуда уйти.
- Как это не могу? Вы меня сбросите с крыши, чтобы затащить в свою тусовку? – она подумала, что он шутит – Это не по правилам.
- Никто тебя не будет сбрасывать.
- Интересно, какое наказание выберут ей? – злорадно произнесла Ванесса.
Джессика подошла к краю и взглянула вниз. Ее распластанное по земле тельце, отсюда казавшееся игрушечным, пролежало, никем не замеченное, перед домом всю ночь. Когда рассветет окончательно, придут дворники и вызовут полицию, скорую помощь. Ее сфотографируют, потом положат на носилки, упакованную в плотный черный пакет на молнии, куда-то увезут. Дворники смоют кровь. Джессика с Уилберном в его складной chapeau claque будут сидеть на крыше, опасно придвинувшись к самому краю, по-детски болтать ногами в воздухе и смотреть на все это сверху вниз.


Рецензии