Невский проспект

"Милый мой ангел!  Я было написал тебе письмо на 4-х  страницах, но оно вышло такое горькое и мрачное, что я его тебе не посылаю, а пишу другое..."
Чтобы и другое не оказалось таким же мрачным, иду гулять. Куда? В  Летний сад? Нет, лучше на  Невский, там больше предметов для отвлечения.
Пожалуй, взять извозчика до Адмиралтейства, а уж оттуда медленно пойду, возвращаясь к дому, может быть, заходя в книжные лавки  и наслаждаясь  красотой зданий, как учил меня этому покойный  Дельвиг. Такая прогулка способна отвлечь от грустных мыслей.

- К Адмиралтейству!  И поезжай медленно.

...Зачем мне к  Адмиралтейству, что там делать?.. Умри я сегодня - что с ними со всеми будет? На мне да на старой Наташиной тетке все держится. А дела мои все хуже: растут долги свои и чужие (вынужден платить долги своего безалаберного  братца);  "Пугачева", на которого я так надеялся, плохо раскупают... Как отвлечься от того, что все время в голове и перед глазами? И на каждом балу, на каждом вечере он подле нее, подле нее...

- Да, вижу, что приехали. На, возьми.

Вот оно, шпиль больше 70  метров, вверху - золотой кораблик, люблю на него смотреть! Когда-то сделали прямую просеку (чтоб легче было к верфи подвозить товары) и  назвали першпектой, на немецкий лад. Потом она преобразилась в Невский проспект. (Один  конец у Александро-Невской Лавры, отсюда и название).
Хорошо, что сегодня взял трость, в которую вделана пуговица от камзола Петра... Зодчие трудились разные, но  сам город  - его творенье.

Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит...

И сам Невский - тоже Петра творенье. Недаром здесь всегда кипит жизнь, толпа, движение экипажей и шум, шум, будто праздник, - все, что я люблю.          
             
- Bonjour, Pouchkine!
(Царь! Как же я не заметил?!)
- Bonjour, Sire!

Проехали... Царь и со всей фамилией... Вот в таких случаях царь мне нравится:  увидел меня, окликнул, поздоровался. Это по-человечески. И я тоже просто, по-человечески, ответил: "Bonjour, Ваше Величество!" Впрочем, поджилки-то дрогнули... Как это у Грибоедова  сказано:

Минуй нас пуще всех печалей
И барский гнев, и барская любовь.

Господи! Ведь вот что со мной делает Невский, буквально превращает  в дурака! - Эта встреча с царем, когда он меня окликнул, была не только что!  А  в прошлом году, в Петергофе! Царь ехал на линейке, а я шел по краю дороги, когда  услышал его низкий властный голос. Но сейчас так проникся этим воспоминанием, что поспешил, согласно этикету, остановиться, и рука уже потянулась к шляпе.
Это все Невский. Здесь у меня действительность всегда готова уступить  воображению. Трудно представить, что бы со мной сделалось, отпусти меня царь за границу. Где-нибудь в Париже или в Риме,  посреди тамошней шумной, счастливой толпы - да я бы там, чего доброго, совсем с ума сошел!
Сегодня вышел из дому с некоторой надеждой на отрадные впечатления от Невского. Пойду по этой стороне, как ходили с Дельвигом.

Начинали мы со здания Главного Штаба с его аркой - творение зодчего Росси. "Росси придал Петербургу классический вид",- говорил Дельвиг. Отсюда медленно шли к Михайловскому дворцу, потом - всё Росси - к Александринскому театру.
    
... со мной доброго Дельвига нет;
В темной могиле почил художников друг и советник.
Как бы он обнял тебя, как бы гордился тобой!

Помню, когда мы еще были в Лицее, посреди  Невского тянулся бульвар. Потом деревья переместили на обочины - сначала  это выглядело так странно, непривычно...
Что за карета? Несется с такой скоростью! Мелькнула закутанная женская фигура,  рядом -  военный. Мчатся мимо всех экипажей, чуть ли не раздвигая их, - сумасшедшая езда! Что это - увоз? Похищение? Конечно, вздор, но я успел задохнуться от испуга, вон как сердце стучит...
... Моя жена - ангел. Она первая европейская красавица (это знающие люди говорят), равных ей нет. Не удивительно, что вокруг нее должна быть толпа поклонников, это в порядке вещей... Но на каждом балу, в каждом доме он подле нее, подле нее...

Недавно мостовую Невского выложили торцами. Это такие шестигранные деревянные штучки, они заглушают звуки  колес и копыт.
- Жуковский! - Проехал, не услышал, смотрит в другую сторону. Завтра суббота, значит, вечером я у него.
На углу Невского и Садовой  Росси возвел чудное здание библиотеки с роскошно украшенным фасадом: барельефы, статуи  античных поэтов и философов,  богиня мудрости Минерва. Дельвиг тут подолгу  простаивал.

А потом я, пожалуй,  поступлю, как поручик Пирогов из повести "Невский проспект":  зайду в кондитерскую и, если будет мало народа, посижу там один.
...Главное помнить: она ни в чем не виновата, ни в чем. И никогда не показывать ей своего дурного настроения. То есть: моя жена - ангел, я ее ни в чем не виню, что бы дальше ни случилось. Но такая тоска насела, просто давит, давит...      

Впереди будет Казанский собор (по проекту Воронихина). Там можно  побродить, затеряться,   среди  его  96 колонн...  В 813-ом году в этот собор перевезли  прах Кутузова.
Памятник Екатерине, ее благородное окружение: Державин, Суворов, Потемкин, Орлов.

Сей остальной из стаи славной,
Котора в воздухе плыла
Перед Минервою державной,
Когда она с Олимпа шла.

Державин. Как хорошо: "Котора в воздухе плыла" - кажется, этот стих весь окружен воздухом, его словно несут гласные звуки.
Вон Аничков дворец, в нем теперь придворные балы. Меня сделали камер-юнкером, потому что  двору хотелось, чтобы Наталия Николаевна танцевала в Аничкове. Я как придворный должен присутствовать на балах. Справедливо  говорилось в старинной песне:

Неволя, неволя, боярский двор,
              Стоя наешься, сидя наспишься.

Его величество любит танцевать с  Natalie и, если замечает мое отсутствие на службе, выражает неудовольствие.

Сейчас  она  с детьми у матери на Полотняном Заводе. Буду ей писать и придется  огорчить: я опять проигрался. Только что у меня были деньги - и все проиграл. Но что делать? Я так желчен, что надобно было  развлечься  чем-нибудь.
...Когда я спросил: если дело  дойдет до дуэли и один из нас будет убит, по ком из нас она будет плакать? Она ответила: "По тому, кто будет убит"...

Вот и кондитерская. Кажется, довольно пусто. Хорошо.
- Да, то же, что  всегда. Спасибо.

...В свете негодуют на мою бедную Натали. Говорят: ужасно, что она так наряжается, в то время, как ее свекру и свекрови есть нечего. Между тем, моего отца никак нельзя назвать нищим: у него 1200 душ крепостных. А вот у меня - ничего... Я исхожу желчью и совершенно ошеломлен суждениями света.Свет - это мерзкая куча грязи.
Видно, и в кондитерской мне не отвлечься.
-  Да, подай еще раз то же самое.

Еще о Невском. Я там бываю в разные часы и давно убедился, что утром, в полдень и к вечеру - там всегда своя, присущая именно этому времени, публика. То есть утром не встретишь тех, кто заполняет Невский днем или вечером, и так далее.
Как-то раз, полный этих впечатлений, я зашел в гости на Малую Морскую. Как всегда, был радостно и смущенно встречен хозяином, и как всегда за перегородкой он готовил чай и тихонько препирался со своим слугой: "Я тебе всю рожу побью" , а тот отвечал что-то грубым голосом. При этом оба они, малороссы, сильно окали,  меня это забавляло. За чаем  я долго рассуждал о Невском проспекте - этой главной артерии Петербурга - и не раз виденных мной его постоянных посетителях.
И что же? Скоро, в свое  следующее посещение  квартирки на Малой Морской, я уже имел удовольствие слушать в чтении автора  то, что ему самому довелось придумать и вообразить, гуляя там же, - повесть "Невский проспект".
Я не жалею, что навел его на эту литературную тему, нет. Он написал совершенно  оригинальную  вещь, и написал очень хорошо. Прекрасны портреты поручика Пирогова и немцев-ремесленников.
Нельзя не смеяться, вспоминая:

Шиллер, но не тот Шиллер, который написал "Вильгельма Телля" и "Историю тридцатилетней  войны", но известный жестяных дел мастер в Мещанской улице. Возле Шиллера стоял Гофман, не писатель Гофман, но довольно хороший сапожник, большой приятель Шиллера.

Кстати сказать, что бы я ни слушал в чтении автора, - "Ревизора", "Женитьбу", "Коляску" -  я буквально падаю от смеха. И не раз видел: слушатели смеялись до слез. Он прирожденный комик, каждую роль играет так, как не сыграют ни в одном театре.
Вообще претензий у меня к нему нет, тем более, что и "Ревизор", и "Мертвые души" - почти бродячие сюжеты, подобные случаи у нас в России уже были.  
Претензий нет, но уж один этот  перечень чего стоит - "Невский проспект", "Ревизор", "Мертвые души",  -  потомкам, чего доброго, покажется, что  я охотно снабжаю его сюжетами, уступаю свои литературные темы? На деле все несколько иначе.
Je voudrais me faire  comprendre  juste par la descendance. Да, именно так: хотел бы быть правильно понят потомством.
Видимо, с ним просто надо быть осторожнее: обирает так, что и кричать нельзя.
Сижу один за столиком и смеюсь (а слуга смотрит издали и, наверное, удивляется):

Я швабский немец, у меня есть король в Германии! Я не хочу носа! Режь мне нос!
Вот мой нос!

Пока что эта повесть - самое полное из его произведений: автор выходит за пределы комизма и украинской темы.
У меня был план написать комедию:  молодой вертопрах приезжает из столицы в губернию. Губернатор честный дурак. Губернаторша с ним (мой Хлестаков назывался Криспин, от crispe) кокетничает. Он сватается за дочь, ну и так далее. Да все руки не доходили.   И однажды получаю  письмо:

"Сделайте милость, дайте сюжет. Духом будет комедия, и, клянусь, смешнее черта".
Так и возник "Ревизор".
- Да, пожалуйста, то же самое. Спасибо.

Как хорошо царь отнесся к "Ревизору"! Цензура, конечно, комедию не пропустила, но  Жуковский и Вяземский устроили так, что прочесть "Ревизора" во дворец был приглашен граф Виельгорский, отличный чтец. Ну, полный успех, полный! И высочайшее повеление: играть пьесу на сцене. Царь с наследником в театре, опять полный успех! Царь сказал о комедии: "Всем досталось, а мне больше всех!" - Ведь как сказано! Глубокая мысль. Молодец наш царь, того и гляди, наших каторжников простит!  
Но еще существует мнение публики, журналистов.  Булгарин обвиняет автора в том, что он, якобы, опорочил все гражданские состояния в государстве. Толстой-Американец  кричит, что автор - враг России и его надо сослать в Сибирь. А  бедный автор твердит: "Ну если бы ругали один-два, а то все, все". И чуть не плачет от огорчения. Написал такую превосходную комедию, и - расстраивает его мнение публики! Вот случай сказать: публика - сиречь  дрянь, г----. Плюнь на нее, да и квит!  
Еще беда в том, что  актеры не поняли  "Ревизора". Помню, в Москве ко мне пришел известный Щепкин и просил убедить Гоголя приехать в Москву и  прочесть актерам комедию. Я тогда же написал жене, чтобы она послала за Гоголем и прочла ему это место из моего письма. Я ему то же советовал, что и опытный Щепкин, - не надобно, чтобы "Ревизор" упал в Москве, где автора больше любят, чем в Петербурге.
Характерно, что ему поклоняются московские студенты. Произведения его знают чуть ли не наизусть, постоянно цитируют, восхищаются  языком. Даже обороты, вроде "черт возьми", "черт его знает" сделались модными в их среде.
Во всяком случае хорошо, что в Москве зачитываются "Миргородскими повестями" и "Ревизором", а не булгаринскими  "Похождениями квартального".

Первый признак умного человека - это с первой встречи знать, с кем имеешь дело. Я близко знаю его уже несколько лет, но не то, чтоб хорошо понимал.  Может быть, большой, оригинальный талант мешает его разглядеть? Но, слава богу, я знал и знаю многих талантов - Жуковский, Дельвиг, Языков, Мицкевич, Брюллов - и ни с кем  не испытывал подобных трудностей. Бог с ним совсем, но что-то странное есть в этом человеке.
А талант у него самый редко встречающийся - комический. Чего стоит один  "Держиморда"?  Или "Другой "Юрий Милославский"? Это же маленькие перлы!

В Москве мне пересказали одно его замечание на стихи из 7-ой песни  "Онегина":
               
И даже глупости смешной
В тебе не встретишь, свет пустой.

Он сказал: "Неправда, комизм кроется везде. Но, живя посреди него, мы его не видим. Если же художник выведет его на сцену, мы будем смеяться и дивиться, что его не замечали".
Ну, прежде всего, в моих стихах не говорится, что глупость не может быть смешной, содержать в себе элементы комического. Где он это нашел? Нет этого! (Кстати, вот как нас понимает даже избранная публика). 
В этих словах Гоголь проявился  как художник, который ощущает в себе творческую силу и потребность именно разглядеть комизм везде и - "вывести его на сцену".
Мои стихи, (как и вся строфа), протестуя против пустоты светского общества, тем самым, надеюсь,"выводят на сцену" иное отношение к жизни,- более содержательное, насыщенное серьезными  интересами.

Но всех в гостиной занимает
Такой бессвязный, пошлый вздор;
Все в них так бледно, равнодушно;
Они клевещут даже скучно;
В бесплодной сухости речей,
Расспросов, сплетен и вестей
Не вспыхнет мысли в целы сутки,
Хоть невзначай, хоть наобум;
Не улыбнется томный ум,
Не дрогнет сердце хоть для шутки.
И даже глупости смешной
В тебе не встретишь, свет пустой. 

Вяземский хорошо написал недавно: "Что у нас было до него для сцены? "Бригадир", "Горе от ума" - и вот теперь есть "Ревизор".

Ну, я довольно насмешил  собой здешнюю прислугу: вон двое смотрят издали и улыбаются. А все Гоголек, как любовно называет его Жуковский. Пора уходить. Спасибо, я, кажется отдохнул и отвлекся. Собирался заглянуть в книжную лавку, но не хочется возвращаться.
Скоро сумерки, и наступает совершенно особое  время на Невском: начинают медленно загораться фонари. И если смотреть в сторону Адмиралтейства, вдоль темнеющего проспекта, то  небо там не зелено-бледное, как днем, а лиловато-туманное и перечеркнутое узкими длинными тучками.

Все-таки жалко, что он уехал, не попрощавшись. Прислал письмо  Жуковскому, а  мне даже привета не передает. Меня  это грызет, потому что в этом есть доля и моей вины.

Мы знакомы года с 31-го. Вот так вот, гуляя, я заходил к нему на Гороховую, потом на Офицерскую. Всегда темные лестницы, узкие коридорчики, очень скромная обстановка... Он читал что-нибудь новое, и я катался по дивану от смеха. Все, им написанное, делалось мне известно еще до публикации.
Этому молодому человеку (он на 10 лет меня моложе, счастливец!) я обязан, может быть, лучшим  отзывом обо мне в печати:

  "При одном только имени Пушкин
нас уже осеняет мысль о русском            
национальном поэте. В нем будто в            
лексиконе заключается вся сила и            
богатство нашего языка. Он раздвинул
границы его, показал все его  
пространство".

И вот теперь он уезжает за границу, не попрощавшись со мной. Он обижается на меня, и отчасти прав.
Едва мне разрешили "Современник", я пригласил его написать  обзорную  статью о журналах за последние два года и регулярно  помещать отзывы о новых книгах. Как оказалось, я недооценивал его юношескую  задиристость и прямодушие...

Посвежело, наступают сумерки, и на Невском все чаще попадается  "вечерняя" публика. Мне пора домой.

Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Цвет небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит -
Все же мне вас жаль немножко -

последний стих был бы уместен, если бы автор, то есть я, уезжал  куда-нибудь далеко, вот хоть с Гоголем за границу, и покидал "город пышный, город бедный" с некоторым сожалением. Смешно, как это я раньше не заметил?..      

Я сейчас гораздо спокойнее, чем когда выходил из дому. Но надо додумать о Гоголе.
Мои личные обстоятельства тогда так сложились,что не позволили мне самому заняться подготовкой к печати первого и второго номеров "Современника". То есть буквально  не имел ни времени, ни духу порядочно рассмотреть выпускаемый материал.
Его рецензии на новые книги оказались неудачными. Так, лубочные романы (вроде "Он и она") получили пространные отзывы, а об  "Истории поэзии" Шевырева было сказано всего несколько слов.
Но главной неприятностью явилась его статья о журнальной литературе. Автор постарался обличить всю прессу Булгарина и Сенковского. Даже в стиле им были допущены слишком игривые выражения.  
(Если в письме Нащокину я могу сказать откровенно: "Сенковский такая бестия, а Смирдин такая дура", то  уж в статье-то  такое непозволительно).
Конечно, как издатель, я виноват: я прочел эту статью только в печатном виде, когда она была всеми прочитана и шумно обсуждалась в качестве программы "Современника" на будущее.
И я должен был отмежеваться от Гоголя, как можно скорее и определеннее. В третьем номере своего журнала я извинился перед читателями и за обзоры ничтожной лубочной литературы, и за статью о журналах.
Все это обидело самолюбивого молодого человека. И он уехал из России, не простившись со мной.

Не хочется идти домой: в письме к Наташе придется признаваться в проигрыше. Нет, домой... Боже мой, у нас ни гроша верного дохода, а верного расхода 30 тысяч в год!..
Я начну так: "Милый мой ангел! Я вышел побродить по Невскому и теперь продолжаю письмо".
Она пишет, что ездила в Калугу, танцевала там на балу. Я напишу в ответ:

"Какая ты дура, мой ангел! Конечно, я не стану беспокоиться от того, что ты три дня пропустишь  без  письма, как и из-за того, что ты три раза сряду провальсируешь с каким-нибудь кавалергардом. Из этого еще не следует, что я равнодушен и не ревнив""".

(...Вспомнилось: княгиня Вера недавно сказала:  "Когда они танцевали мазурку, Вы стояли в дверях напротив них, молчаливый, бледный, угрожающий..."
Вот поди, отвлекись. Ведь на каждом балу, на каждом вечере...  И эти ее слова: "По тому, кто будет убит"...).

Потом я опишу ей, как пошутил со Львом Сергеичем, когда он пришел ко мне обедать.
Садимся за стол, подают славную ботвинью. Лев Сергеич хлебает две тарелки, утирает осетрину, наконец, требует вина. Ему отвечают: нет вина. - Как нет? - Александр Сергеевич не приказал на стол подавать. И я объявляю, что с отъезда Наталии Николаевны я на диэте и все пью воду. Надо было видеть сардонический смех Льва Сергеича!..      

Еще напишу, про то, что сюда ожидают прусского посланника  и  что был большой парад, который не удался, и царь посадил  наследника под арест, и про многое другое.
И что одна только мне выгода от ее отсутствия - это что не обязан на балах дремать да жрать мороженое.
А закончу тем, что Жуковский  в следующем месяце собирает гостей и уже заранее прислал мне приглашение с такими словами:  "Прошу тебя с твоею грациозною, стройносозданною, богинеобразною, мадонистою супругою пожаловать ко мне," - Тебе это приятно читать? Обнимаю и целую тебя, женка,  и  всех вас  благословляю.