Мой крёстный - Ким Ир Сен

Полагаю, что большая часть наших авторов и особенно читателей  интересовались своими родословными. Приставали к родителям, бабушкам и дедушкам с просьбами рассказать истории их рода, хотя бы за прошедшие сто лет. Я к стыду своему задался этим вопросом слишком поздно.

После смерти отца как-то неожиданно пришло осознание того, что детская память простирается не дальше собственного носа. И я начал допытываться у матери о том, что помнила она. Время, в котором жили их предки, родители и они сами, было достаточно интересным. Ее воспоминаний хватило на несколько важных для меня страничек. Описывать все услышанное я не собираюсь, оно ни к чему, но история, предшествовавшая моему появлению на свет и само рождение, на мой взгляд, достаточно интересны.

Семья отца была большой, восемь детей и он – младший. В доме всегда был достаток, стояли кадки с медом, маслом, другими припасами. Девки, как и положено, пряли, вязали, шили, вели дом. А раз хорошо жили, значит, по тогдашним понятиям были кулаками, хотя батраков не держали и смысла в них не видели.
Когда семью раскулачили отец по очереди жил то у старших братьев, то у сестер. Прошел детдом, бродяжничество, воровство, где-то успел окончить геологоразведочный техникум, работал в поле с геологами, помощником машиниста тепловоза и, наконец, попал в трудармию.

Медом там его, как и тысячи других бесплатных работников, не кормили, и не мучаясь угрызениями совести, он оттуда благополучно сбежал. Пешком много дней шел к сестре, которая тогда жила в совхозе, под Стерлитамаком (Башкирия). По дороге потерял документы и когда их восстанавливали, сдвинул себе год рождения с 1923 на 1925 год.

У родителей мамы тоже была большая семья и… единственная на весь совхоз баня. Топилась она часто и соседи на помывку занимали к ним очередь. Судьба сама вела отца к будущей невесте. В первый банный день он увидел ее, беленькую, сразу же и решил, что она станет его. Но признался в этом много позднее. В 1942 году отца призвали в армию. После окончания Чкаловского летного военного училища в 1945 году в звании младшего лейтенанта успел повоевать с японцами. Позднее его авиаполк перевели на защиту Северной Кореи, с которой СССР в то время очень дружил. За заслуги перед корейцами отцу в числе многих награжденных медаль вручал Ким Ир Сен.

Все войны когда-то заканчиваются и начинаются спокойные военные будни. Именно в это время офицеры задумываются о планах на будущее с мечтой свить свое гнездышко. Мой родитель вспомнил, что там, на родине у него осталась (лись) знакомая (мые) девушка (ки). Секрет скобок раскроется чуть ниже.

Весной 1946 года отец прислал письмо из Кореи и пригласил мать приехать к нему. В смысле – сделал предложение по почте. Чем думали родители и новоиспеченная девятнадцатилетняя невеста, сейчас сказать сложно. Дорога длиной более месяца в послевоенные годы была настоящей пыткой и авантюрой. Чем питались, как спали и главное, где мылись, об этом я маму не спрашивал. Понял одно, что только молодость и любовь, безрассудство и тяга к новизне, всегда одерживали верх над здравым смыслом. Так и здесь. Может быть, родителей успокаивало еще и то, что в сторону Дальнего Востока на службу ехал знакомый солдат.

Недавно мама вспомнила некоторые пикантные подробности, о которых я не имел представления. Оказывается, мой папа приглашал в Корею еще одну девушку, а маму держал номером два, про запас. Догадываюсь, что как каждый летчик, он полагал – в жизни запасной аэродром никогда не помешает. По-военному это звучит просто: тактика и стратегия. Случайно увиденное не отосланное письмо раскрыло маме глаза на перспективу, которая реально ее ожидала. Разборок она не учиняла, благоразумно отмолчалась, и отец так и остался в полной уверенности, что его тайна не раскрыта. Та, первая, под благовидным предлогом окончания института, отказалась ехать в столь далекие края и со временем связь сама собой прервалась.

- Мы договорились встретиться с отцом в Михайловке, где тогда стоял штаб армии, - рассказывала мама. - Приедешь в Михайловку, - инструктировал меня отец, - повесь объявление на столбе, а я тебя по нему найду. В поезд меня посадили вместе с земляком, который ехал из отпуска на службу еще дальше. Доехала до станции назначения, посчитала, что все мои проблемы закончились, и отдала Ваське деньги, 300 рублей, сухари, сахар. Со мной остался деревянный баул с двумя платьями и пальто. На вокзале меня никто не ждал, столбов там оказалось много, и писать объявление оказалось ни к чему.

- Без денег на квартиру молоденькую девчонку никто на постой не брал, но одна баба сжалилась, с уговором, что я буду помогать ей по дому за стол и кров. Неделю ходила на станцию, познакомилась со всеми, я описала Николая и мне, то там, то здесь кричали: Посмотри, это не твой? А жених, как оказалось, вырвавшись из Кореи, подальше от начальства, загулял в Ворошилове. Денег было достаточно, куда их девать в Корее, вот и разошелся на всю катушку. Набили ему где - то морду, сняли фуражку, часы. На седьмой день, уже по привычке, как на работу, я вышла к станции, смотрит, навстречу идет военный и ко мне: «Всех блондинок высматриваю».

- Оформили мне пропуск для выезда, мы еще неделю в Михайловке прожили, готовить я не умела и мы как - то перебивались. Приехали в Корею, а тут как пошли дожди, вылезти нельзя. Застряли в Хедзио и поселились в гостинице «Золотой ключ». На улице вода ручьем, а в гостинице мыться нечем, не предусмотрено. Все вокруг затопило, неделю ждали погоды. Ехали в Кайсю, в полк, жуткими дорогами.
Там тоже не обошлось без сюрпризов. Когда отец жил в офицерском общежитии у него был деревянный топчан, стол, стул, матрац, подушка, как и положено офицеру.

Приехала будущая жена и все отобрали: «Вы - семья, вам не положено!?» Пришлось ему все сдать, и спали молодые первое время на шинелях, картах, зато в отдельной комнате. Потом разжились, в городе накупили барахла. Постельное белье, занавески, платья, да мало ли чего надо в комнату и для себя. Через три месяца начался отсчет моей жизни.

Во время войны мама окончила педучилище и поступила на 1 курс пединститута и по тем временам была грамотной. Успела один год поработать в райкоме комсомола техническим секретарем. Нашлось ей место и в полку, приняли на работу в оперотдел - полеты, вылеты, одним словом – делопроизводство.

Подошло время рожать. Понятно, что в армейской санчасти, гинекологи и акушеры штатным расписанием не предусмотрены. Их роль по необходимости исполняли военные хирурги. Для родов отгородили простынями закуток, притащили стол, в метре от него лежали солдаты и рожай, как знаешь. Положили мать на стол, будущий папаша находился по другую сторону простыней, и ходил в нетерпении, кто там у него родится и как. На свет я появился 5 июля 1947 года в 12 часов (корейского времени!) весом - 4200. Отец схватил меня и от радости начал подбрасывать в потолок. Видимо, с тех пор я не боялся высоты. Позднее солдаты комментировали это событие по-своему: «Товарищ младший лейтенант, жена у вас молодец, ни разу не пикнула». За то время пока полк стоял в Кайсю, по словам мамы, родилось около десятка детей. Прошло менее года и отца перевели служить в Сингисю.

Свидетельство о рождении почему-то получено тремя месяцами спустя и местом регистрации назван «Аппарат политсоветника по вопросам Кореи».
- В Сингисю мы жили в доме на двоих с комэском, - вспоминала мама. - Спальни были как собачники. Большая комната 22 метра и... пустая, как это поначалу водится у офицеров. Дом топился с улицы и что интересно, грелись и полы-каны. Отец твой был тогда адъютантом эскадрильи. Молоко и мясо у корейцев мы не покупали, они что - то с ними химичили. Когда я с тобой уезжала из Кореи на границе все проверяли до нитки. В Ворошилове (недалеко от Владивостока) пришлось неделю сидеть из - за твоего поноса, видимо, смена климата и пищи дали о себе знать. Штаб армии был недалеко, и отец отпросился отвезти нас до дома.

В те годы с Дальнего  Востока до Башкирии поезда шли месяц, и народу в них ехало под завязку. Женщинам с детьми разрешали сидеть, на остановках многие из них бегали в туалет стираться. Возможно, тогда в меня заложили запас прочности, год и четыре месяца я не отрывался от груди. Доехали до дома, накормили меня черемухой понос и прошел. После дорожных потрясений и испытаний я долго не говорил, но, по словам мамы, соображал вовсю. В январе 1949 снова поехали к отцу, но уже в Хурбу (Хабаровский край), а осенью войска из Кореи вывели.

Так я и стал земляком корейских коммунистов, а отец получил медаль из рук идейного вдохновителя чучхэ. До сих пор во мне не пропало желание побывать в этой красивой и закрытой стране.