Сон I. Красная площадь

   CОН I. КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ. 2000 г.

   Я сижу в собственном ресторане, под зонтиком, на летней веранде, у подножия ГУМа, с видом на Красную площадь, мавзолей, зелёный купол Сената с нашим трёхцветным флагом, флагом Петра. Периодически я почему-то читаю газету «Правда». Я сказал «почему-то», потому что я закончил её выписывать ещё десять лет назад, в 90-м году, и поэтому удивлён: откуда она у меня?
   – Пожалуйста, Михаил Эрнестович!
   Мой официант принёс мне мои любимые ролл из блинов с чёрной икрой, кальмара, фаршированного муссом из дорадо с шашлыком и рулет из форели с брокколи и красной икрой. И, конечно же, всё это я запиваю французским вином.
   День выдался солнечный. Небо голубое. Нет ни облачка. Толпы туристов ходят по площади, в основном – китайцы, корейцы и японцы. Однако на время я отложил меню в кожаном переплёте с золотыми страницами, где на последней стоит моя личная печать и подпись: «Дурасевич». Я глянул в газету и, пережёвывая пищу, начал читать: «Хочется вспомнить об удивительных людях, переживших страшные блокадные годы в Ленинграде, но писать об этом нелегко. Потому что поначалу просто не находишь слов для объяснения и понимания того, откуда нашлись в них те самые нечеловеческие силы, которые помогли им выстоять, выжить и победить».
   Я глянул на развивающийся флаг, бело-сине-красные полоски радовали глаз. Ко мне подошёл официант, он подходит ко мне через каждые 20 минут, без оклика и поднятия руки, так негласно у меня заведено, да и судьба его, а он это прекрасно знает, полностью в моих руках: не понравится – уволю!
   Я заказал салями из сибаса с лососем, террин из лосося со спаржей и террин из омара со шпинатом. Ожидая, я лениво продолжил читать: «Евгения Георгиевна Клычкова – одна из тех уважаемых людей, перенёсшая Ленинградскую блокаду, те самые 900 жестоких голодных дней. Она родилась в Саратове ( «О! там есть у меня бутики!» ), там же в 1938 году окончила химический факультет («О! коллега! Я тоже до развала Союза был доцент химии!» ) государственного университета и была направлена на работу в качестве инженера-химика на один из заводов Ленинграда. Поначалу Евгения жила на знаменитой Петроградской стороне, и до работы ей приходилось добираться на разном транспорте, зачастую пешком, но для девушки это было не в тягость. Она любила ходить по улицам города, любуясь его неповторимыми по архитектуре домами-дворцами, красивыми мостами. И, конечно, не думала, что на него скоро обрушится беда. И она пришла 22 июня 1941 года. ( «О! сегодня 22-ое, но апреля!» ) В 3 часа ночи…»
   – Пожалуйста, Михаил Эрнестович!
   – Благодарю!
   «В 3 часа ночи фашистские самолёты совершили первый налёт на город. Фашисты вели по городу и артиллерийский огонь. С первых же дней осады началась эвакуация детей и престарелых, а также промышленных предприятий стратегического назначения вместе с рабочими, в основном на Урал и Сибирь».
   Да, такое тяжело читать в столь дивную погоду, в собственном ресторане, да на Главной площади. Я снова придвинул к себе кожаное меню. Так, так, так. Вот этого я пока и сам у себя не пробовал. И заказал: валован с копчёным лососем и фризе, канапе из угря с маринованным дайконом, канапе с муссом из тунца, мини-рулет из дорадо с цукини и салями из рыбы-меч с лососем.
   В молодости, когда я был худеньким, я не верил, что толстяки, которым я являюсь сейчас, много едят. Но это так: большой животик требует больше пищи!
   Я глянул на площадь. Перед мавзолеем Зюганов в окружении своих коммунистов поздравлял народ с Днём рождения дедушки Ленина, вешал красные галстуки новоявленным пионерам. Справа, у Исторического музея, синие знамёна с надписью «ЛДПР» окаймляли Жириновского, который в своём энергетическом порыве держал бурно-сумбурную речь, и частенько выкидывал руку в сторону Зюганова. Я зевнул, улыбнулся. Всё равно будете вещи покупать у меня, даже с наценкой в 15 раз.
   Газета от минутного порыва ветра слетела на пол. Официант молниеносно поднял её и произнёс:
   – Пожалуйста, Михаил Эрнестович!
   – Благодарю!
   Я продолжал есть и читать.
   «Завод, на котором работала Женя, должен был эвакуироваться 23 августа ( «О! 23 августа у меня День рождения!» ), но накануне по радио объявили, что все дороги перекрыты фашистскими войсками. Так город Ленинград был отрезан от внешнего мира. И начался отсчёт блокадным дням. Но люди, оставшиеся волей судьбы в городе, не пали духом, не поддались панике. Руководство Ленинграда организовало его оборону. В подвалах домов оборудовали бомбоубежища, спасали исторические памятники, обивая их досками, засыпая песком. Жильцы домов поочерёдно дежурили во время налётов на чердаках и крышах домов, удаляя с них зажигательные бомбы, тушили пожары, эвакуировали больных и раненых в безопасные места».
   Звонко стукнула вилка о тарелку, и я заметил, что всё съел. Официант уже стоял по правую сторону возле меня и ждал распоряжений.
   – Пожалуйста, морского чёрта с романеско, канончини с креветкой, канапе «Интеграле» с маринованным лососем, рыбное ассорти с мини-спаржей и мини-филе морской форели с миндалём!
   Я посмотрел влево, в сторону Василия Блаженного. Там собирались уже под чёрно-бело-желтыми знамёнами. Их лидера я не знал, но поговаривают, что это русский националист Бабурин, которого наши не добили в 93-м, а нынче он ректор университета и лидер Русской партии.
   Бог с ними со всеми! Я поглядел на наше знамя над Сенатом. Оно было выше всех и по центру. Оно даёт «нашим» власть и деньги. И слава Богу!
   Я поглядел на стол. Еда уже красовалась на белоснежных тарелках с золотою каймою. Я снова принялся есть и читать.
   «Однажды, в начале сентября, пришлось наблюдать страшное зрелище. Фашистским самолётам всё же удалось прорваться в район продовольственной базы, где хранился неприкосновенный запас на случай войны. Рядом находился склад с нефтепродуктами. В результате бомбёжки и возникшего огромного пожара, который продолжался несколько дней, всё сгорело. В связи с этим была значительно снижена норма выдачи продуктов. На день стали выдавать по 125 граммов хлеба на человека, а на детей ещё отпускали по 500 граммов сахара и 20 граммов масла на месяц. Вскоре были разрушены – электростанция, водопровод, котельные. Дома остались без тепла, воды и света. На дворе стояла лютая зима. Начались самые тяжёлые дни блокады, борьбы с холодом и голодом. Не передать словами, что пришлось увидеть и пережить. За водой ходили на Неву. В домах оборудовали печки-времянки, практически сожгли всю деревянную мебель, чтобы хоть как-то согреться и приготовить еду. Но всё больше и больше людей умирало от голода. Трупы собирали, свозили на кладбище, где их сжигали, рыть могилы не было сил».
   М-да, не к моему столу такая история, но привычка есть и читать сильнее меня. Я заказал ещё: тар-тар из мидий «киви» с копчёным лососем, тар-тар из тунца с авокадо, рыбу-меч с соусом ливорнезо, морского чёрта с помидором и базиликом, коктейль из крабов с апельсином и авокадо и салатик из гребешка и спаржи в ракушке, – и продолжил читать:
   «И всё же сломить дух и волю защитников города фашистам не удалось. В этих жесточайших, нечеловеческих условиях ленинградцы не потеряли не только человеческого облика, но и гражданского достоинства. В сентябре 1941 года несколько сот человек на окраине города рыли противотанковые укрепления, и вдруг мы увидели наш горящий самолёт, который, уже падая, сбрасывал на землю пакеты. В них оказались плитки шоколада, пачки печенья, сливочного масла, рыбий жир и другие продукты – всё, что прислала нам Большая Земля… Всё это мы собрали и отнесли в ближайший госпиталь, несмотря на то, что сами были очень голодны. Никто даже не заикнулся о том, чтобы всё это разделить между собой. Это ещё раз убедительно показало большую силу духа, благородство и милосердие ленинградцев. Вот потому-то враг и не смог их сломить и взять город на Неве. И горько слышать, когда в нынешнее тяжёлое время гуманитарную помощь, присылаемую детям в горячие точки и пострадавшим от стихийных бедствий, растаскивают, хуже того – продают по коммерческим ценам!»
   Я поглядел на мальчика.
   – Что изволите, Михаил Эрнестович?
   – Давай-ка мне ещё вот, салатик из морских деликатесов, соте из томатов с креветкой и спаржей, щупальцу осьминога с соусом «Песто» и спринг ролл из лосося с майонезом Гуакамоле! И на этом, я думаю, моя трапеза закончится. Да, и ещё, бокал моего любимого, будь любезен!
   Всё у меня от 12-ти до 153-х грамм, поэтому наесться можно только большим количеством блюд. Да ещё эта газета, этот рассказ, от которого мутит и быстро начинает голодать мой желудок. Да, надо хорошо поесть! Я только сейчас заметил, какие у меня оригинальные названия блюд, видно, что менеджер старается, от самих слов пальчики оближешь, какой-то даже писатель говорил, что есть такие слова, которые слаще самого предмета, который они обозначают. Да, верно сказано, это о моих блюдах!
   Не знаю, сколько прошло времени, два или три часа, но все политические группировки уже свинтили. Площадь к вечеру более наполнилась гуляющими москвичами и гостями столицы. В последний раз я взялся за вилку. И уткнулся в газету, чтоб наконец-то дочитать эту статью.
   «И понять нашу уважаемую землячку несложно. Она пережила жесточайшую блокаду в городе на Неве и хорошо знала великую цену жизни и той последней блокадной карточки на хлеб, которую она сохранила на память о тех страшных годах военного времени. Евгения Георгиевна ушла тихо из жизни на склоне своих лет, не пережив ещё одну не менее разрушительную блокаду – войну нынешних реформаторов против своего народа».
   О, боже, вот и камешек в нас! Опять этот квасной патриотизм! Времена же не выбирают, чем оно разрушительно? Не понимаю! Просто кто-то не хочет работать, вот и всё! Чем, например, моя торговля им костью в горле! Самое простое и обыкновенное дело – торговать. Вы у меня купили платье, я у вас купил билет на самолёт. Как дважды два!
   Ладно, чего-то я отвлёкся.
   «А написал я это всё с надеждой и верой, что сегодняшняя молодёжь, прочитав, будет гордиться беспримерным мужеством и стойкостью своих прадедов и прабабушек и оправдает их заветы по защите великих человеческих ценностей, созданных талантом и героическим трудом советских людей. Сейчас подступило к последней своей черте то поколение, которое занималось созидательным трудом во имя государства и Отечества. В большинстве своём оно жило не для себя, не для своих личных интересов, а для государственных и общественных. А сейчас повсеместно происходит переоценка ( или подмена ) ценностей. Теперь во главу угла ставят личные, шкурные интересы, а не общественные. Это началось с поколения так называемых «шестидесятников», когда в моду вошло «диссидентство» с его постоянным охаиванием всего отечественного, почвенного, коренного и восхвалением всего западного, пришлого, наносного. Бессмысленное времяпрепровождение заменило созидательный труд, размыло основы сознания, что государство надо защищать и отстаивать. Были и есть талантливые люди, конечно, и сейчас, но нет стремления к раскрытию своего потенциала, так как нет общей идеи служения обществу, принесения пользы людям. А без этого – на чём строиться государству и обществу?»
   Вот и дочитал. Так и знал, что автор закончит риторическим вопросом. Про бабушку история пришлась по душе, а вот резюме на нашу нынешнюю власть не понравилось. Ведь всё хорошо, и я с наслаждением доедаю свою  щупальцу осьминога!
   Вдруг мне почудился какой-то шум со стороны мавзолея. Люди побежали в рассыпную. Из своего склепа вышел Ленин. К нему подошёл Сталин и его клика. Из кремлёвской стены вылетал прах советских деятелей и преобразовывался в человеческие тела. Я побледнел. Они о чём-то переговаривались, поглядывая в мою сторону. Максим Горький обратил всех внимание на наш флаг над Сенатом. Послышался гул недовольства. То ли люди, то ли тени, то ли духи – но они мне были страшны и противны, я боялся за свой бизнес.
   Подул ледяной ветер. Не знаю, сколько времени прошло. Посовещавшись, Ленин всем помахал ладошкой и зашёл обратно в мавзолей. Другие прошли за него и скрылись в своих гробах. Пепел снова залетал вместо людей и исчез в кремлёвской стене.
   Через мгновение после их исчезновения раздался оглушительный взрыв, и меня разорвало на части. Моя правая рука тщетно пыталась поймать мой левый глаз, в котором ещё теплилось моё сознание, он улетал в чёрную бездну Вселенной.

   Я проснулся в саду, в кресле, на своей даче. На пластиковом столе лежала картошка, огурцы, помидоры, лучок, хлеб, сыр, два хвостика жареной рыбы, и стояла бутылка крымского вина. Всё это я уже поел в своём сне, только под другим соусом. Конечно, креветок и мидий с тунцом у меня нет, но до супермаркета рукой подать. При желании – можно сходить.
   Жена поливала грядки. Дети с дедом были на море. Я хотел поделиться с женой своим сном, но раздумал, выпил вина и закусил плавленым сырком. Ужас, в каком образе я был, и как ощутимо меня того – его – разорвало!