Дыхание чуда, глава 8 заключительная

----
Все герои и события - вымышлены, любое сходство - случайно.
Если идея любви двух мужчин вам неприятна, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ЧИТАЙТЕ!
----

Начало здесь:
http://www.proza.ru/2012/07/12/439

----

             Не все Сашкины фантазии оказались инструментами пыток, некоторые мне даже понравились. Не понравились вибраторы нечеловеческих размеров, плетки и гадкая сбруя с тонким ремешком, который не давал кончить. Не понравилась моя роль, уже исключительно пассивная. Впрочем, мои предпочтения не имели значения. 
             Я заметил, что его заводят мои стоны, и перестал их сдерживать. Я позволял надевать на себя наручники и завязывать глаза, я делал все, ради того момента, когда сильные руки касались меня с лаской, и тихий голос, прерываясь от нежности, шептал мне на ухо: «Тихо, тихо, малыш... Все, уже все, зайка мой милый... Все уже хорошо...»

             Я не думал о будущем и, как прежде, ездил с Сашкой на дачу, возил его в клубы, избегая тех, где мог бы показаться Андрей, ходил с ним в тренажерный зал. Иногда к нам присоединялась Света, и я всякий раз думал о том, знает ли она о наших отношениях.
            
             Ответ на этот вопрос я получил неожиданно. Однажды за ужином Саша проговорил мечтательно:
             - Вот бы еще Светку взять третьей. А то она такая консервативная, прямо жуть.
             Я ответил по возможности убедительно:
             - Через мой труп.
             Сашка пожал плечами:
             - Она все равно не согласится, не парься.

             Но идея уже зародилась и не давала Сашке покоя. И вскоре я уже глядел в его сияющие глаза и с ужасом обреченного слушал его восторги:
             - Как я ее ни уламывал, что ни обещал, она – ни в какую! Вот я возьми и ляпни:  мне с Володькой реально больше нравится. Мы с ним все время что-то новое выдумываем, а с тобой уже больше года – как поп с попадьей. Никакого интереса. Она, конечно,  реветь. Ну, помирились, вроде все нормально. А через пару часов она мне: ну, ладно, посмотрю, чем вы там занимаетесь. Раз вы такие продвинутые. Представляешь?
             - Сашка, я не могу, правда. У меня при ней не встанет, - пролепетал я, потерянный.
             - Ну, это уже моя забота. Так, значит сегодня четверг? В субботу вечером. Мы с ней поужинаем, потом придем к тебе. В девять нормально?
             Я замотал головой:
             - Не могу. Не хочу. Не надо.
             - Ну, что ты, как маленький! Тебя еще уговаривать надо? Мало я с ней протрахался, теперь еще с тобой?

             Надо ли говорить чем кончился наш спор?
             В назначенный день я психовал, как новобрачный. Убрал квартиру, накупил цветов, вина, фруктов, шоколада. Вымылся, побрился, два раза переоделся. Отчего-то мне было важно понравиться. Кому, Свете? Бред. Просто Саша хотел этой встречи, а я хотел сделать ему приятное. Это будет что-то вроде эротического шоу, говорил я себе, и ты должен сыграть свою роль достойно. Блестяще, по возможности. Блестящие хрустальные бокалы, блестящие белизной простыни, блестящие глаза любимого. Все будет отлично. Я выпил стакан виски, чтобы успокоить нервы. Почистил зубы. Все хорошо.

             Они пришли в половине десятого, когда я уже понадеялся, что Света передумала. Или попала под троллейбус. А может быть невиданный вирус поразил город, и все умерли, и я остался один...
             Но они пришли. Я усадил их на диван, за журнальный столик с угощением, и включил для настроения самый откровенный эпизод сериала «Рим»... А в животе дрожала гадкая ноющая боль...
             Саша был удивительно красивым в тот вечер, а Света заметно нервничала, и когда наш любимый на минуту отлучился, она обратилась ко мне нерешительно:
             - Володя, я не знаю, стоит ли  нам... Как-то это дико..
             - Света... – я мягко взял ее за руку. – Ну, мы же с тобой взрослые люди, к тому же не чужие. Если уж Сашке так хочется, давай мы ему подыграем. Это ведь ему придется за двоих работать, а не нам.
             Она слабо улыбнулась и я тоже ответил улыбкой:
             - А помнишь, как мы втроем в бане мылись? Ведь тогда же ты меня не стеснялась?
             - Еще и как стеснялась! – призналась она. Я кивнул:
             - Ну, если честно, то я тоже стеснялся...

             Мы рассмеялись и обстановка немного разрядилась.

             Вечер продолжался. Сашка стал ласкать Свету, понемногу раздевая. Я присел за его спиной, зарылся лицом в волосы на затылке, хмелея от запаха,  растворяясь в его  тепле. Особого желания не возникало, и я был этому рад. Сашка сбросил тенниску, я прижался щекой к его плечу и закрыл глаза. Вот так бы и сидеть всю жизнь, слушать как бьется его сердце под моей ладонью и двигаются под кожей жесткие мышцы. Но он обернулся, поймал мои губы быстрым поцелуем, скомандовал: "Раздевайся и пойдем в спальню". Пришлось подчиниться.

             В спальне он велел Свете надеть на меня наручники, пристегнутые к металлической решетке кровати. Она взглянула на меня с сомнением, я ответил одобряющим: "Не бойся, мне это в кайф". Пока она возилась, думал о том, как все же хитро устроены женщины. Вот как понять, возбуждена она или нет? У нас все понятно: Сашка заведен до упора, я – практически мертв, а вот Света? Неожиданно, она быстро чмокнула меня в кончик носа, я рассмеялся, она тоже захихикала.
              - Что вы ржете! - разозлился Сашка. - это групповуха или цирк?
             Решительно отодвинув Свету, он уселся мне на бедра, взял мое лицо в ладони. Его губы пахли вином и летом, шоколадной влажной сладостью. В невольной попытке обнять его, прижать к себе покрепче, я звякнул наручниками.
             - Вот, давно бы так, - одобрил мой любимый. - Светик, возьми у него в рот.
             Я сделал вид, что меня это не касается. Мягкие губы, горячий рот, шершавый язык, какая разница, кому они принадлежат, мужчине, женщине, любимому, другу? Тело отзывается на ласку, немеют бедра, и ползет из живота сладкая дрожь...
             - Стой! Дай-ка я... - он все же успел затянуть гадкий тесный ремешок. - А  теперь только так, полизывай немного.
              Он встал над ней, золотой над белой, жестокий бог, светловолосый и широкоплечий, и она тихо ахнула, впуская его в себя. Не было сил смотреть на его сильные движения, игру жестких мышц, полу-прикрытые глаза. Я отвернулся и попытался отвлечься от Светиных робких прикосновений, от своего дискомфорта, от света настольной лампы.

             Саша не кончал удивительно долго. Света уже давно оставила меня в покое, но я все еще слышал его хриплое дыхание и влажные ритмичные звуки его движений. Я решил, что может быть мне пора вступить в игру и помочь ему немного. Подняв голову, я взглянул на Свету и едва узнал ее. Милая и простая девушка превратилась в Медузу Горгону с перекошенным от ярости лицом и огненными глазами.  Едва наши взгляды встретились, она крикнула что-то гневное  и одним широким движением сбросила Сашку с кровати.
             - Ты что, Свет?.. - пробормотал он откуда-то с пола.
             - Идиот! - заорала она в лицо своему поверженному любовнику и белым смерчем выскочила из комнаты. Сашка помчался за ней.
              Водевиль, фыркнул я, слушая их перебранку в зале: "Свет, да ты чего... Два дебила!.. Да что ты, как доярка колхозная... Гестаповец! Видеть тебя не могу!"
             Страсти накалялись и я подал голос:
             - Эй, молодожены! Про меня вы не забыли?
             Ответа на последовало, и я снова крикнул, громыхнув для убедительности железом. Вязкая пустая тишина разливалась по квартире. Я понял, что остался один.

             Сначала я смеялся, пораженный нелепостью ситуации. Потом вслушивался в занятую городскую тишину пустой квартиры, ждал звука открывающейся двери - конечно, Сашка уже вспомнил обо мне и спешит на выручку, прыгая по лестнице через две ступеньки... Дискомфорт в пережатых ремнем гениталиях становился все более ощутимым, боль вскипала, подергиваясь по краям злым белым пламенем. Я заерзал по постели со стоном, выворачивая руки перевернулся на живот, прижался бедрами к постели;  стало еще больнее.  Представил себе, как придет мой Сашка, с минуты на минуту, и выпустит меня из плена, за что я его поцелую, или дам ему по морде, а скорее всего и то, и другое.

             В зале закончился диск "Рима", вернулся на страницу меню, и начал наигрывать один и тот же музыкальный ролик. Я почувствовал тошноту, от боли, от нервов, от ролика. Теряя терпение рванулся, заорал во всю глотку, загремел железными наручниками, выбиваясь из сил, теряя голос, долго, громко... Паника сдавила горло, я рвался прочь, натягивая жилы, задыхаясь криком, теряя разум... Очнулся на влажных скомканных простынях, под звуки того же ролика. Стал уговаривать себя: допустим тебя услышат соседи, вызовут милицию, те приедут, взломают твою бронированную дверь. И что за картину они увидят? Голого мужика, прикованного к кровати, с бордовым членом, торчащим, как какой-то дурацкий отросток... Как с этим жить дальше? Как жить?

             Я решил ждать. Проявляя чудеса владения телом, сместил подушку под спиной, устроился поудобнее. Кто-нибудь найдет меня. Сашка, родители, сестра, кто-нибудь. Желательно все же не родители. Но кто-то из своих. Если бы только не огонь в паху. Если бы не проклятый ролик в зале.

             Уже утром, при полном свете дня, меня разбудил телефонный звонок. Солнце светило в щели штор, и в зале царила блаженная тишина. Ролик заткнулся. Одна хорошая новость. Кисти рук занемели, я сел как можно выше на постели, чтобы ослабить давление на запястья, и с трудом заставил себя сжать кулаки. Еще раз. И еще. Еще, еще, еще. Боль - значит жизнь. Значит кровь приливает к омертвевшим рукам, значит все будет хорошо. Еще одна хорошая новость открылась мне ниже пояса: дурацкая эрекция все же спала, давление ремешка ослабло. Руки работют, член не отсох, чего еще желать?

             Еще было желательно воспользоваться туалетом, причем с каждой минутой эта потребность становилась все более насущной, можно сказать неодолимой. Вскоре она вытеснила все прочие мысли и желания. Хотелось пить, болела отсиженная задница, но все это меркло перед жутким, тошнотворным желанием отлить. Мысль о том, что меня найдут обмочившимся, показалась мне невыносимой. Снова подступила паника, заволокла глаза темным туманом. Кажется, я снова кричал. Кажется, я плакал. Потом все стихло. Насколько позволили наручники, я подвинулся к краю кровати. Минута немого восторга, гадкий теплый запах, блаженная пустота в животе.

             Как с этим жить? Нелепый вопрос. Стоит задать его чуть по-другому и ответ становится очевидным. Он освобождает. Он приносит мир и становится уже все равно.
             Все равно, повторял я про себя. Мне уже все равно. Никто и ничто не имеет больше надо мной власти. Никто не может меня унизить. Никто не посмеется над моей любовью. Тот, кому так глубоко и безгранично все равно, неуязвим.

             Вечером меня нашла моя сестра, которая пришла одолжить у меня денег.

             Она ревела и обзывала меня последними словами, порывалась позвонить в милицию и в скорую помощь. Я сказал ей: "Дура, мы поспорили с пацанами кто дольше всех продержится. Кажется, я выиграл." Она обозвала меня недоделком и гордо хлопнула дверью. Потом вспомнила, вернулась, попросила у меня двести долларов и вскипятила мне чаю. Спросила не нужна ли мне помощь. Я выпроводил ее довольно бесцеремонно.

             Убрал остатки вчерашней посиделки, отпер сейф, сменил белье на кровати, вымылся и побрился. Мне было удивительно легко. Мне было все равно.

             Из-под умывальника достал три пластиковые коробки, чем-то похожие на школьные пеналы. В каждом, аккуратно завернутый в плотную бумажную салфетку, хранился полный набор: маленькая спиртовка, металлическая плошка, жгут, шприц, крохотная пропитанная спиртом салфетка, щепотка белого порошка, запаянного в пластик. Говна не держим, говорил дилер, гордый человек, заботившийся о деле.
             Три дозы не поместились в один шприц. Досада не достала меня в глубине моего безразличия. Значит будет два шприца, наполненных примерно одинаково.

             Игла легко нашла вену. У меня всегда были хорошие вены. Разлилась по телу теплая волна мира и спокойствия и я сам, маленький и легкий, капля в море, закачался на гребне этой волны. Мой взгляд упал на фотографию на стене, мы с Сашкой, давным-давно.  Его глаза отчего-то кажутся голубыми. Темноватое неконтрастное фото низкого разрешения, не нужно было так сильно его увеличивать. Впрочем, все равно. Я потянулся за вторым шприцем.
             Рядом со мною на теплой медленной волне маленьким радужным пузырьком вдруг всплыла простая мысль: если тебе все равно, если ты свободен, зачем же?..
             Я не искал телефона. Он сам прыгнул мне в ладонь. Зовите это чудом.

             Лиловое озеро впитало последний свет летнего дня и стало светом. Ни одна морщинка не нарушает безупречной зеркальной глади, в зубчатой раме из черного леса.
             Костер догорает и угли светятся глубоким красным. Я сижу на бревне, а он - на земле, между моими ногами. Его тяжелая голова лежит у меня на груди, ладонь греет мое колено.
             Я полон. Я до краев наполнен покоем и нежностью, теплом его руки, запахом его волос. Мне не хочется говорить. Я боюсь, что любое слово, даже самое тихое, может меня расплескать.
             Он первым нарушает молчание:
             - Хорошо, что ты привез меня сюда. Здесь волшебное место. Ты чувствуешь?

             Я опускаю голову, губами касаюсь его коротких жестких волос. Странный холод касается меня, будто в темном небе проплыла надо мной снеговая туча.  Тень того, что было. Тень того, что могло быть. Что-то почувствовав, он поворачивается ко мне, касается пальцами щеки, заглядывает в глаза:
             - Что?..
             - Ничего, - я прячу лицо в его ладони.
             - Говори, - отвечает он твердо. - Я слышал, у тебя сердце стукнуло.
             - Ничего, Андрюша, правда. Я просто подумал, что могло бы быть, если б ты не ответил на мой звонок.
             Он смеется, глубоко и тихо. Его глаза блестят в темноте.
             - Как это - не ответил? Если я два месяца телефона из рук не выпускал. Спал с ним, даже в туалет с ним ходил. Не мог я не ответить. Ты что.
             Я молча целую его ладонь. Он снова устраивается у меня в ногах, но теперь он берет мои руки и скрещивает их у себя на груди, а я опускаю подбородок на его макушку. Теперь мы - одно целое, на берегу лилового озера, в час между закатом и тьмой.

             Темнеющая озерная гладь вдруг подергивается мелкой дрожью, будто тронутая чьим-то легким дыханием.