Электронная версия данной книги создана исключительно для ознакомления только на локальном компьютере! Скачав файл, вы берете на себя полную ответственность за его дальнейшее использование и распространение. Начиная загрузку, вы подтверждаете свое согласие с данными утверждениями! Реализация данной электронной книги в любых Интернет-магазинах, и на CD (DVD) дисках с целью получения прибыли, незаконна и запрещена! По вопросам приобретения печатной или электронной версии данной книги обращайтесь непосредственно к законным издателям, их представителям, либо к автору!
В. Шпинев "Лабиринты Кенигсберга".
Глава 2-14. Материалы Кости Беркута по Кенигсбергу. Продолжение.
НЕМЦЫ В КОНЦЕ ВОЙНЫ.
Кровавая зима Восточной Пруссии – один из самых страшных эпизодов Второй мировой войны.
Макс Гастингс – один из военных историков Британии. В своей новой книге "Армагеддон" он на основе многолетних исследований и свидетельств сотен очевидцев – военных и мирных жителей – ярко описывает события последних месяцев Второй мировой войны. Сегодня, он раскрывает неизвестные страницы беспощадного наступления советских войск через восточные районы Третьего Рейха. (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
Выдержки из книги Макса Гастингса "Армагеддон: битва за Германию, 1944-1945" ("Armageddon: The Battle For Germany 1944-1945"):
Вот какие данные из допросов советских военнопленных в 1944 году, на страницах своей книги «Армагедон», приводит Макс Гастингс:
«Перед вступлением на немецкую землю офицеры дали нам инструкции, согласно которым имущество немецкого гражданского населения можно не уважать, а с населением можно обращаться как с дичью. Женщин можно насиловать».
«Две недели назад командир взвода сказал нам, что солдаты после вступления на немецкую землю могут открыто грабить и мародёрствовать».
«Раньше брать трофеи было запрещено, но сейчас, на немецкой земле, это уже не карается. Каждый может брать столько, сколько сможет унести».
«Командир роты и командир взвода сказали, что на немецкой территории они могут безнаказанно грабить и посягать на немецких женщин». (http://www.livejournal.ru/photos/id/2595, http://topsecretz.net/blog/histori/155.html).
Вот как описывает Гастингс события, происходившие в Восточной Пруссии:
В одну из самых холодных зим двадцатого столетия сотни тысяч мирных жителей (немногие счастливчики – на телегах, а большинство пешком) устремились на запад по узкому коридору заснеженной равнины между сжимающимися клещами советского наступления. Только одно имело значение – спастись от русских. Дороги были забиты живыми, а обочины – трупами. Мертвые младенцы лежали прямо на снегу. Некоторые беженцы, придя в ужас от этого смертоносного хаоса, поворачивали домой, говоря: «Может быть, русские не так страшны, как говорят».
Позднее им оставалось только пожалеть об этом решении. Поравнявшись с колоннами беженцев, русские войска расстреливали их из пушек и пулеметов. В этом не было никакой военной необходимости – речь шла только о мести. (http://www.livejournal.ru/photos/id/2595, http://topsecretz.net/blog/histori/155.html).
Первое вторжение русских в восточные районы Германии произошло в октябре 1944 г., когда части Красной Армии захватили несколько приграничных деревень. Через пять дней они были выбиты оттуда, и перед глазами гитлеровских солдат предстала неописуемая картина.
Едва ли хоть один гражданский избежал смерти от рук русских солдат. Женщин распинали на дверях сараев и перевернутых телегах, или, изнасиловав, давили гусеницами танков. Их детей тоже зверски убили. Сорок французских военнопленных, работавших на окрестных хуторах, предполагаемые освободители расстреляли. Та же судьба постигла и признанных немецких коммунистов. Действия красноармейцев не были проявлением бессмысленной жестокости – это был методичный садизм. (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
"Во дворе фермы стояла телега, к которой, в позе распятых, были прибиты гвоздями за руки еще несколько голых женщин, – докладывал немецкий фольксштурмовец Карл Потрек (Karl Potrek). – Возле большого постоялого двора находится сарай; к каждой из двух его дверей была в позе распятой прибита гвоздями голая женщина. В жилых домах мы обнаружили в общей сложности 72 женщин и девочек, а также одного мужчину 74 лет – все они были убиты зверским образом; лишь у нескольких в голове обнаружены пулевые отверстия. Некоторым младенцам размозжили головы".
Даже у самих русских эти зверства впоследствии вызывали неловкость. Авторы подготовленной Москвой официальной истории так называемой "Великой Отечественной войны", обычно весьма сдержанные в подобных вопросах, признают: "Не все советские солдаты правильно понимали, как им следует вести себя в Германии. В первые дни боев в Восточной Пруссии имели место отдельные нарушения норм правильного поведения".
На самом же деле то, что случилось в ходе этих первых атак, было лишь предвестником варварского поведения Красной Армии в страшные месяцы ее стремительного продвижения вглубь Третьего Рейха. Более 100 миллионов человек, находившихся в пределах гитлеровской Германии, оказались в темном лабиринте, где их ждали ужасы, намного превосходившие все, что пришлось испытать западным странам в годы Второй мировой войны.
Большинство сдавшихся немцев так и не увидели лагерей для военнопленных. "Мы убивали пленных просто вот так, – говорит капитан Василий Крылов, и щелкает пальцами. – Если солдатам приказывали доставить пленных в тыл, чаще всего их "убивали при попытке к бегству".(http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
Витольд Кубашевский вспоминает, как невыносимо было для него расстреливать пленных, и как он старался не смотреть обреченным людям в глаза. Но, как и все, он стрелял, выполняя приказ.
"На войне одно правило – ты идешь в бой, видишь врага, и враг для тебя – не человек, – вспоминает сержант Николай Тимошенко. – Подняв руки, ты не спасешься".(http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
За подписью… Эренбурга на фронте массово разбрасывались листовки с названиями «Убей!» и «Убей немца!» Этими статьями и листовками, по сути, давалась индульгенция всем, кто решился на убийство немецкой женщины, старика и ребенка. Именно этим и руководствовались советские танкисты (23-я гвардейская танковая бригада), которые ворвались в первые два города на немецкой территории – Гольдап и Гумбиннен. Через несколько дней немцы отбили эти города, и… ужаснулись. Только по поводу этих двух городов и действий 23-й гвардейской танковой бригады против мирного немецкого населения… известно, по меньшей мере, три специальных немецких издания. (http://gspo.ru/lofiversion/index.php/t2430-100.html).
Сталинским солдатам рекомендовали вести "реестры возмездия", записывая данные о немецких зверствах, и фиксируя личный вклад в "сведение счетов" с врагом. Политруки в тех же целях проводили "митинги возмездия".(http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
Сталинским солдатам рекомендовали вести «реестры возмездия», записывая данные о вымышленных «немецких зверствах» и фиксируя личный вклад в «сведение счетов» с врагом. Политруки в тех же целях проводили «митинги возмездия», призывая советских солдат к убийствам и мародёрству.(http://www.livejournal.ru/photos/id/2595, http://topsecretz.net/blog/histori/155.html).
Когда эта жаждущая отмщения орда вошла в Германию, она представляла собой грозное зрелище. Сталина совершенно не волновало, сколько людей погибнет, обеспечивая ему победу, и успешные атаки его пехоты и танков основывались скорее на самопожертвовании солдат, чем на хитроумной тактике или предусмотрительности. (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
Десяток «тридцатьчетверок» наступал в одну шеренгу, чуть ли не борт к борту. Немцы подбивали четыре-пять штук, но на их месте неизменно появлялись новые танки, а за ними волнами шла пехота.
Один немецкий солдат вспоминает: «Вы просто не поверите — они всё шли и шли, их пехота буквально бросалась на наши танки, бегом, с криками, даже когда перед нашими позициями уже громоздились горы трупов. Появлялась мысль: «Разве таких людей можно остановить?»»
Цифры советских потерь и по сей день являются для многих ветеранов предметом противоестественной гордости. «Конечно, в Красной Армии с пренебрежением относились к человеческой жизни, — отмечает артиллерист В. Гормин. — Никто не знал, сколько людей погибло, да это никого и не волновало».
Генералы бросали свои «ударные армии» в лобовые атаки, невзирая на опасность вражеских контратак или окружения. «Немцы их отрезали, порой они неделями оставались в окружении, у них кончалось продовольствие, топливо, боеприпасы, — рассказывает один русский офицер. — Но они должны были прорываться из кольца». (http://www.livejournal.ru/photos/id/2595, http://topsecretz.net/blog/histori/155.html).
Храбрость и упорство красноармейцев сочетались с крайней недисциплинированностью, подпитываемой чудовищным пьянством: неумеренное потребление водки было единственным, что хоть как-то помогало выносить фронтовые будни. Даже неустанные усилия расстрельных команд – Сталин предпочитал держать своих солдат в узде именно таким способом – не могли удержать людей от эксцессов, зачастую смертельно опасных. (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
Даже сегодня многие россияне – да и само правительство – отказываются признать подлинный размах жестокостей, которые творила Красная Армия на пути к Берлину. Однако в 1945 г. командование Красной Армии, несомненно, считало, что ее бойцы способны вести себя на германской земле как дикари. (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
К 25 января 1945 года первые русские снаряды упали на пригородные шоссе, переходящие в главные городские магистрали Кенигсберга. Ночью разведка 3-й немецкой армии направила в штаб коменданта крепости перевод перехваченного приказа по фронту генерала Черняховского, командующего 3-м Белорусским фронтом, приказа, подписанного им накануне большого наступления.
Этот приказ по фронту гласил: "Две тысячи километров прошли мы вперед и видели уничтожение всего того, что было создано нами за двадцать лет. Теперь мы стоим у берлоги, откуда фашистские захватчики напали на нас. Мы не остановимся до тех пор, пока не очистим ее. Пощады не будет никому, как и нам не было пощады. Нельзя требовать от солдат Красной Армии, чтобы они щадили врага. Они пылают ненавистью и местью. Земля фашистов должна стать такой же пустынной, какой стала после них и наша земля. Фашисты должны умирать, как умирали и наши солдаты". («Крепость Кенигсберг. Последние дни. Каким увидел штурм города французский военнопленный», 8-14 апреля 2004 | НК №204, http://nkgazeta.ru/index.php?newsid=1238).
Сильнее всего пострадала Восточная Пруссия – на ее обширных холмистых равнинах раскинулись поместья многих германских аристократов. В первые годы войны это было тихое захолустье, жившее почти как в мирные времена. Теперь она превратилась в кромешный ад.
В свидетельствах очевидцев недостатка нет. "Все мы знали, что немецких девушек можно насиловать и убивать, – писал Александр Солженицын, в годы войны – офицер-артиллерист. – Это воспринималось чуть ли не как отличие в бою". Ему вторит и Гавриил Темкин, служивший переводчиком в 78-й стрелковой дивизии: "Самый простой способ отомстить – это овладеть женщинами врага".(http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
В Восточной Пруссии красноармейцы насиловали женщин в таком количестве, что речь явно шла не о чисто сексуальном удовлетворении, а о стремлении надругаться над целым народом. (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
Монахиня сестра Мария из Красного креста, которую расспрашивают солдаты, в контратаке отвоевавшие немецкую деревню, знает, что русские насилуют женщин. Сестра хочет отравиться. Она сказала солдатам, что знает, каковы русские в действительности, ей пропаганда не требуется. («Крепость Кенигсберг. Последние дни. Каким увидел штурм города французский военнопленный», 8-14 апреля 2004 | НК №204,http://nkgazeta.ru/index.php?newsid=1238).
Солдаты Красной Армии изнасиловали 2 миллиона немок весной и летом 1945-го. По утверждению европейских журналистов, бойцы Красной Армии изнасиловали 2 миллиона немок. "В Западной Германии эта тема была табуированной, так как немцам навязывали комплекс вины за развязывание мировой войны, – говорит Сибил Дрехер, член ассоциации депортированных немцев. – В оккупированной советскими войсками Восточной Германии, людям также не разрешали говорить о злоупотреблениях и преступлениях, совершенных советскими солдатами". Лишь только многие годы спустя женщины смогли рассказать о полученных тогда травмах. Но только сейчас начинаются первые научные и исторические исследования этой темы. В университете Грефсвальд, в Северо-Восточной Германии, психиатр Филипп Куверт собирает свидетельства очевидцев – женщин, изнасилованных советскими солдатами. (По материалам сайта vlasti.net).
Ярость завоевателей только возросла, когда они впервые увидели своими глазами, насколько богато живут немцы. "Их деревни и городки по сравнению с нашими выглядели как рай земной, – говорит лейтенант Геннадий Клименкопут. – Все было так ухожено. Столько красивых зданий. Они были настолько богаче нас. Почему же они напали на нас в 1941 г. и так с нами обращались?" То, что увидели солдаты, противоречило многолетней пропаганде о преимуществах социалистической экономики. Возможно именно яростью, вызванной благосостоянием врага на фоне собственной нищеты после десятилетий "затягивания поясов", объясняет, почему советские солдаты, как безумные, крушили все, что попадалось под руку.
Мародерство приобрело эпический размах – этому способствовал и существовавший в Красной Армии порядок, согласно которому каждый солдат раз в месяц мог отправлять домой посылку с трофеями. В Россию отправлялось все – еда, напитки, скот, одежда, драгоценности. Если гражданские жители по глупости жаловались на грабежи, солдаты просто поджигали их дома.
Перед лицом этого яростного наступления немецкое население Восточной Пруссии бежало без оглядки: по своему ужасу этот исход был одним из самых мрачных в истории.
В одну из самых холодных зим двадцатого столетия сотни тысяч мирных жителей (немногие счастливчики – на телегах, а большинство пешком) устремились на запад по узкому коридору заснеженной равнины между сжимающимися клещами советского наступления. Только одно имело значение – спастись от русских. Дороги были забиты живыми, а обочины – трупами. Мертвые младенцы лежали прямо на снегу. Некоторые беженцы, придя в ужас от этого смертоносного хаоса, поворачивали домой, говоря: "Может быть, русские не так страшны, как говорят".
Позднее им оставалось только пожалеть об этом решении. Поравнявшись с колоннами беженцев, русские войска расстреливали их из пушек и пулеметов. В этом не было никакой военной необходимости – речь шла только о мести. (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
МЕЖДУНАРОДНЫЙ КРАСНЫЙ КРЕСТ в конце октября 1944 года официально зафиксировал смерть сотен мирных жителей, в том числе в посёлке Маяковское (Немерсдорф). (http://gspo.ru/lofiversion/index.php/t2430-100.html).
Русские! Русские! Как только где-нибудь возникал этот призыв, беженцы на дорогах внезапно обращались в бегство, оставляли свои тележки и пожитки и бросались врассыпную в заснеженные поля: советские пехотинцы открывали огонь из своего оружия и принуждали группы мужчин и женщин остановиться, перепрыгивая большими скачками через упавших, со смехом, рывком поднимали лежащих, распрягали лошадей, и после этого, основательно покопавшись в багаже, продолжали свое движение, в то время как вдали ухала русская артиллерия и, заглушая шум боя, раздавались крики приведенных в состояние ужаса женщин, не скрывавших переживаний оттого, что на этот раз группа беженцев была перехвачена. («Крепость Кенигсберг. Последние дни. Каким увидел штурм города французский военнопленный», 8-14 апреля 2004 | НК №204, http://nkgazeta.ru/index.php?newsid=1238).
Женщины и дети забирались на машины с боеприпасами. Русские самолеты подвергли колонну воздушному налету. Мертвых оставили лежать на снегу, раненых погрузили на повозки и продолжили движение на юго-запад. Тихо падал густой снег. В придорожных канавах лежали на расстоянии друг от друга опрокинутые повозки и разбросанные дорожные вещи, покрытые снегом, и то там то тут тихие фигуры, также покрытые снегом, небольшие сугробы: мертвые. Ночью беженцы, чтобы лучше видеть направление движения, зажигали на дороге смоляные факелы, так как сбившиеся с дороги проваливались в глубоком снегу. Снова прилетали русские самолеты. Для раненных на грузовиках не было ни врачей, ни шприцев, ни теплого питья… Во дворе казарм стояли распряженные повозки. Беженцы лежали на матрасах на снегу, дети и солдаты грелись у костров - солдаты, которые до этого двигались днем и ночью, которые не имели понятия, куда они в дальнейшем будут направлены. Когда их начинали расспрашивать, они не могли рассказать ничего кроме: ветер, замерзли ноги… ночь… смоляные факелы… русские самолеты… («Крепость Кенигсберг. Последние дни. Каким увидел штурм города французский военнопленный», 8-14 апреля 2004 | НК №204,http://nkgazeta.ru/index.php?newsid=1238).
Случалось, в какой-нибудь деревушке немецкие солдаты оказывали сопротивление… Очень скоро из погребов наверх доносились лишь последние шорохи и последние крики последних солдат и последних жителей. После этого советским командирам взводов ничего не оставалось делать, как собирать своих людей, занятых чисткой штыков о снег. Деревня оставалась за ними в глубоком молчании. Молчании ночи… («Крепость Кенигсберг. Последние дни. Каким увидел штурм города французский военнопленный», 8-14 апреля 2004 | НК №204, http://nkgazeta.ru/index.php?newsid=1238).
Как-то собрались у командира дивизии замполиты полков, говорили о необходимости вести разъяснительную работу среди солдат, что мы пришли не как мстителя, а как освободители. Но часто еще ненависть перевешивала здравый смысл, трудно было быть снисходительным к этому зверью и как за это осуждать солдат… («ОДНОПОЛЧАНЕ» В. КИСЕЛЕВ. Книга о боевом пути 137-й Бобруйской ордена Суворова 2-й степени стрелковой дивизии).
Перед наступлением капитан Каплан, замполит одного из батальонов дивизии, каждому бойцу задал вопрос: «Как пострадала ваша семья от немцев?». Цифры говорили сами за себя. Убито родственников — 208 человек, в том числе повешено детей — 10, угнано на каторгу — 63. У старшего лейтенанта Теплицкого немцы убили троих детей. Разрушено домов — 173. И это всего лишь в одном батальоне численностью вряд ли больше трехсот человек. Сколько таких батальонов было в дивизии, а в армии… («ОДНОПОЛЧАНЕ» В. КИСЕЛЕВ. Книга о боевом пути 137-й Бобруйской ордена Суворова 2-й степени стрелковой дивизии).
Все, казалось бы, разъяснили, и вот на тебе. В Зольдау патруль задерживает солдата с факелом в руке, идет довольно спокойно, уверенной походкой и поджигает дом за домом. Успел поджечь уже три, тут его и задержал патруль. Мы только что разъяснили, что идем с гуманными целями, как воины освободители, и тут такой случай. Прежде чем его наказать, я решил выслушать, что за причина побудила солдата поджигать дома. В беседе с ним выяснилось, что он родом из какого-то украинского села, шагает по полям войны вот уже четвертый год, не один раз был ранен, имеет награды. Когда шел по дорогам войны, то ему довольно часто попадался плакат, на котором была изображена девочка и надпись: «Папа, убей немца!», и рассказывает: «Немцев за это время я убил довольно много, остались дома, которых я должен сжечь десять». Спрашиваем, что за причина? — «Дома у меня оставались мать, жена, трехлетняя дочь, недавно получил письмо, в котором сообщалось, что когда каратели ворвались в мое село, то село все сожгли, мать расстреляли, жену тоже, а мою маленькую дочь бросили живую в огонь. Когда я узнал об этой трагедии, то дал себе клятву, что сожгу десять домов, но не успел, был задержан патрулями». И после всех этих слов солдат горько заплакал.
Что нам оставалось делать? Разделили мы с ним его горе, пожурил я его немного, что нельзя так делать и отправил в свою часть… («ОДНОПОЛЧАНЕ» В. КИСЕЛЕВ. Книга о боевом пути 137-й Бобруйской ордена Суворова 2-й степени стрелковой дивизии).
Те, кто не мог уйти по суше, пытались бежать морем – это стало одним из самых мрачных эпизодов войны. В балтийских портах Германии тысячи людей дрались за место на кораблях, отплывавших на Запад – некоторые срывались в воду, поскользнувшись в давке на пирсе, кого-то другие пассажиры сбрасывали за борт. (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
В порту Гдыня, недалеко от Данцига, встал под погрузку старый корабль "Вильгельм Густлов" [на самом деле "Густлов" был спущен на воду в 1937 г. – прим. перев.] – до войны он был круизным лайнером. В мирное время корабль брал на борт 1900 пассажиров и членов экипажа. Но в тот день в списке пассажиров значилось более 6000 душ – в том числе раненые из военных госпиталей с ампутированными конечностями и беременные женщины, для которых на прогулочной палубе было оборудовано родильное отделение. Позднее, когда "Густлов" уже отошел от пирса, его окружила целая флотилия лодок, набитых беженцами, умолявшими, чтобы их взяли на борт – женщины поднимали на руки детей. Сжалившись, команда спустила с бортов погрузочные сети. Как считается, по ним на корабль взобрались еще 2000 человек. Те, кому это удалось, испытали огромное облегчение – но, увы, они были обречены. Покинув гавань, старый перегруженный "Густлов" медленно преодолевал штормовые воды, раскачиваясь на резкой балтийской волне.
Он стал легкой мишенью для советского капитана-подводника Александра Маринеско, перехватившего лайнер и выпустившего по нему в упор торпеды, как обычно, украшенные лозунгами: "За Родину!", "За Сталинград!", "За советский народ!".
Раздались три оглушительных взрыва, "Вильгельм Густлов" сильно накренился и через 70 минут затонул. Жертвами этой катастрофы – крупнейшей в истории мореплавания, затмившей гибель "Титаника" или "Лузитании" – стали 7000 человек. (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
На борту разыгрывались ужасные сцены. Сотням молодых женщин из вспомогательного подразделения германского ВМФ посчастливилось погибнуть мгновенно – одна из торпед разорвалась прямо под помещением, где их разместили. Старики, больные и раненые не могли передвигаться – их смерть была долгой и мучительной.
Раздавались крики людей, запертых, как в ловушке, между водонепроницаемыми переборками, которые опустились сразу после взрыва. Матросы выстрелами из винтовок пытались обуздать обезумевшую толпу, бросившуюся наверх с нижних палуб. Стюард, пробегая мимо одной из кают, услышал выстрел. Открыв дверь, он увидел офицера ВМФ, стоявшего с пистолетом в руке над трупами женщины и ребенка: другой ребенок в ужасе хватался за его ногу. "Убирайтесь!" – крикнул офицер, и стюард закрыл дверь, не мешая отцу закончить дело. (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
Даже из тех, кому удалось попасть в шлюпки, многие замерзли насмерть, не дождавшись спасателей, прибывших на место катастрофы с рассветом. Всего выжило 949 человек. Однако страшная участь "Вильгельма Густлова" затерялась на фоне всемирной трагедии 1945 г., и сегодня о ней знают лишь некоторые немцы да горстка историков. (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
Теперь в Восточной Пруссии в руках немцев осталась лишь ее осажденная столица – укрепленный город Кенигсберг. Некоторые горожане хотели сдаться – но потом увидели тела 80 немецких солдат, казненных за дезертирство, выставленные на всеобщее обозрение у городского вокзала с прикрепленными к одежде надписями: "Они были трусами, но все равно погибли". (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
Русские разбомбили город до основания, и все же штурмовым группам пришлось сражаться за каждый метр, используя огнеметы, чтобы уничтожить защитников, не желавших сдаваться. "Никогда не встречал такого яростного сопротивления, как в Кенигсберге", – вспоминает один русский офицер. (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
Вот что пишет газета «Daily Mail», Великобритания, 20 октября 2004 г. о том, как Красная армия захватила Кенигсберг: "Когда красноармейцы в конце концов овладели городом, они перебили тысячи жителей. Женщин насиловали прямо в родильных отделениях больниц. Один врач вспоминает их отчаянные крики "Пристрелите меня!", "Пристрелите меня!", но мучители выбирали для своих жертв медленную смерть". Михаэль Вик (Michael Wieck) – один из тех, кто выжил в этой бойне – рассказывает: "Каждого встреченного мужчину они убивали, а каждую женщину – насиловали. В ночи отовсюду слышались крики и мольбы о помощи. Они запирали людей в подвалах и поджигали дома. Они сгоняли мирных жителей на бывшие поля сражений в окрестностях города, и там расстреливали или сжигали". От еврея Вика не укрылся и мрачный парадокс ситуации: "Сначала нас пытались уничтожить Гитлер и нацисты, теперь этим занялись русские".(http://blog.i.ua/user/52221/30284/). (http://www.livejournal.ru/photos/id/2595, http://topsecretz.net/blog/histori/155.html).
Кровавая зима Восточной Пруссии – один из самых страшных эпизодов Второй мировой войны. Немцы по сей день испытывают ярость от того, что мир так мало о ней знает. Одна женщина из Восточной Пруссии сказала мне: "Это был наш Холокост, но всем на это наплевать".(http://blog.i.ua/user/52221/30284/). (http://www.livejournal.ru/photos/id/2595, http://topsecretz.net/blog/histori/155.html).
Выдержки из книги Иоахима Гофмана «Сталинская истребительная война», (http://hedrook.vho.org/hoffmann), Глава 12:
"Ни пощады, ни снисхождения". Зверства Красной Армии при продвижении на немецкую землю.
Советский Союз отказался признать Гаагские конвенции о законах и обычаях войны и Женевскую конвенцию. Пренебрежение международным военным правом - таков был и порочный дух, в котором в 1944-45 гг. производилась оккупация восточных провинций Германского рейха войсками Советского Союза. Вторжение Красной Армии в Восточную Пруссию, Западную Пруссию и Данциг, в Померанию, Бранденбург и Силезию, всюду равным образом сопровождалось злодеяниями, подобных которым в новой военной истории еще поискать. Массовые убийства военнопленных и гражданских лиц любого возраста и пола, массовые изнасилования женщин, даже старух и детей, с отвратительными сопутствующими явлениями, многократно, подчас вплоть до смерти, умышленные поджоги домов, сел, городских кварталов и целых городов, систематическое разграбление, мародерство и уничтожение частной и общественной собственности и, наконец, массовая депортация мужчин, а также женщин и молодежи в трудовое рабство Советского Союза - обычно с отделением матерей от их детей и с разрывом семейных уз - таковы были выделяющиеся признаки[1] события, которое вопиюще противоречило принципам упорядоченного ведения войны.
Убийства как тягчайшее нарушение закона производились многообразным образом. Колонны беженцев давили танками или расстреливали, мужчин (а также многих женщин после изнасилования) расстреливали, забивали или закалывали подскочившие танкисты и пехотинцы.[2] Гражданских лиц убивали повсеместно в домах и на улицах, а в некоторых зданиях, лесных сторожках, амбарах и сараях подчас сжигали и живьем. Мужчин, которые пытались защитить от изнасилования своих жен и дочерей, как правило, убивали точно так же, как женщин, оказавших сопротивление акту насилия. Вновь и вновь сообщается о садистских убийствах на сексуальной почве, а иногда даже об осквернении уже убитых до этого.[3] В ходе так называемой "денацификации" расстреливались члены НСДАП и ее подразделений или прочие "фашисты", например, местные крестьянские руководители - ортсбауэрнфюреры, во многих случаях также чиновники и служащие гражданской администрации и, естественно, служащие полиции, вообще носители униформы общественных служб - безразлично, были ли они железнодорожниками, почтовыми служащими, пожарниками, лесничими, далее члены Имперской службы труда или организации Тодта, кроме того, очень часто и так называемые "капиталисты" - крупные землевладельцы, крестьяне, лавочники, домовладельцы, далее все, кто, как мальчики из Гитлерюгенда, каким-либо образом считались потенциальными "партизанами", и очень часто жильцы домов, в которых находили немецких солдат или оружие. Формальным основанием служил изданный наркомом внутренних дел СССР Берией приказ НКВД № 0016 от 16 января 1945 г.[4] Советы расстреливали или забивали во время депортации "мобилизованных немцев" всех тех, кто не мог поспеть из-за нехватки сил, а в пыточных подвалах НКВД многие из допрашиваемых умирали под нечеловеческими пытками. Подчас, как доказывают примеры Неммерсдорфа в 1944 г. и Метгетена в 1945 г., жители целых населенных пунктов, мужчины, женщины и дети, подвергались резне, просто потому, что они были немцами.[5] Разнузданные действия подстрекаемой советской солдатни не имели установленных правил.
Британский фельдмаршал Монтгомери, до которого позднее донеслось кое-что из советской оккупационной зоны, в своих мемуарах назвал "русских" (он имел в виду Советы) "действительно нецивилизованными азиатами" и добавил: "Их поведение, особенно в отношении женщин, вызывало у нас отвращение. В некоторых районах русской зоны практически вообще не осталось немцев. Они бежали под натиском варваров".[6] По американскому генералу Китингу (Keating), знакомому только с ситуацией в Берлине, во многих случаях "их разнузданные действия были сродни действиям варварских орд Чингисхана".[7] А Джордж Ф. Кеннан еще раз устно подтвердил американскому специалисту по международному праву Альфреду М. де Заясу то, о чем написал в своих мемуарах: что Советы "сметали местное население с лица земли таким образом, который не имеет аналогов со времен азиатских орд".[8]
Число военнопленных, убитых только в восточных провинциях Германии, не удастся установить уже никогда. Но о числе гражданских жертв дают хотя бы приблизительное представление исследования Федерального министерства по делам изгнанных и Федерального архива, основанные на статистике населения, хотя эти оценки располагаются у нижней границы и охватывают только жертв непосредственных преступлений. Согласно им, были убиты 120000 мужчин, женщин и детей, большей частью - советскими солдатами,[9] и еще 100000-200000 погибли в тюрьмах и лагерях. Более 250000 человек умерли в ходе начавшихся с 3 февраля 1945 г. депортаций и в советском трудовом рабстве в качестве "репарационных депортированных"[10] и бесконечно многие - в одном Кёнигсберге 90000 - от нечеловеческих условий жизни при советской военной администрации и в последующий оккупационный период. Крайне высока была и доля тех, кто сам покончил со своей жизнью от отчаяния. При этом гигантские человеческие потери, имевшие место в результате непосредственного применения насилия или в тюрьмах, концлагерях и лагерях смерти в Польше, Югославии и Чехословакии, останутся в этом контексте вне внимания точно так же, как минимум 43000 гражданских лиц, погибших от голода и эпидемий в советских концлагерях (специальные лагеря, спецлагеря НКВД СССР) оккупационных войск.[11]
Что касается, в частности, ситуации в Богемии и Моравии [Чехия], то процитируем в этом месте призыв, который распространил по британскому радио уже 3 ноября 1944 г. командующий чешскими вооруженными силами в эмиграции генерал Ингр: "Если настанет наш день, вся нация последует старому боевому кличу гусситов: бейте их, убивайте их, не оставляйте в живых никого! Каждый должен уже сейчас поискать себе лучшее возможное оружие, которое сильнее всего поразит немцев. Если под рукой нет огнестрельного оружия, нужно приготовить и спрятать какое-либо другое оружие - оружие, которое режет или колет или разит".[12] В духе этого и аналогичных призывов, если привести пример, генерал Клапалек, командир 3-й пехотной бригады 1-го Чехословацкого армейского корпуса в Советском Союзе, примкнувший к корпусу из Лондона, стал ведущим соучастником массового убийства 763 немецких гражданских лиц в Постельберге (Постолопрти) в июне 1945 г.[13]. Чешские военные участвовали и в резне в Ауссиге (Усти-над-Лабой) 31 июля 1945 г. По наущению правительства Бенеша здесь после провокационного взрыва были убиты до 2000 немецких гражданских лиц при обстоятельствах, выходящих за пределы нормального воображения.[14] В целом, с мая 1945 г. в ЧСР были убиты, отчасти зверски, 270000 безоружных немцев. По совокупной оценке, в так называмых "районах изгнания" имело место в общей сложности 2,2 миллиона "нераскрытых дел",[15] где при дальнейшем толковании этого понятия в большинстве своем должна идти речь о "жертвах преступления", то есть жертвах антинемецкого геноцида.
В данной работе освещается прежде всего сфера ответственности Красной Армии, которая, кстати, совершила тяжкие преступления против гражданского населения уже в Югославии в 1944 г. Дело за тем, чтобы доказать, что Сталин, Политбюро и члены Государственного Комитета Обороны, политическое и военное руководство Красной Армии, нижестоящие войсковые командиры и подчиненные им офицеры всех рангов несут непосредственную ответственность за все случившееся, поскольку они, в частности, командиры и прочие офицеры, не только не удерживали свои части от совершения преступлений против международного права, но еще и призывали их к этому, терпели, поддерживали такие акты насилия и в большом объеме сами в них участвовали. Особая ответственность лежит на командующих 3-м Белорусским фронтом генерале армии Черняховском и 1-м Белорусским фронтом маршале Советского Союза Жукове и их Военных советах, преступные приказы которых известны дословно, или в извлечениях. Соответствующие приказы командующих 2-м Белорусским фронтом маршала Советского Союза Рокоссовского и 1-м Украинским фронтом маршала Советского Союза Конева, очевидно, не были захвачены, однако ситуация в сферах их ответственности складывалась не иначе.
Во всяком случае, они точно так же, как Черняховский и Жуков, а также как командующий 2-м Украинским фронтом маршал Советского Союза Малиновский, несли принципиальную ответственность за депортацию мирных жителей для рабского труда в Советский Союз - преступление против международного права, за аналог которого Альфред Розенберг и Фриц Заукель были приговорены Международным военным трибуналом в Нюрнберге к смерти, а Альфред [Альберт] Шпеер - к 20 годам тюрьмы. Уже 16 декабря 1944 г. Распоряжением № 7161 Государственного Комитета Обороны (ГКО), подписанным Сталиным, было велено сослать всех трудоспособных фольксдойче (этнических немцев) из Югославии, Румынии, Венгрии, Болгарии и Чехословакии для принудительного труда в Советский Союз. Согласно изданному на этой основе исполнительному приказу маршала Советского Союза Малиновского,[16] с этой целью надлежало задержать всех трудоспособных мужчин-фольксдойче в возрасте 17-45 лет и всех трудоспособных женщин-фольксдойче в возрасте 18-30 лет на территории Венгрии и Румынии (Трансильвания).
3 февраля 1945 г. Государственный Комитет Обороны Распоряжением № 7467 предписал и массовую депортацию немецких мужчин и женщин с территории собственно Рейха. Всех трудоспособных германских немцев в возрасте 17-50 лет теперь также надлежало задержать, объединить в рабочие батальоны и депортировать для рабского труда в СССР. Командующему 1-м Белорусским фронтом маршалу Советского Союза Жукову и его Военному совету в подписанном Сталиным документе было приказано: во взаимодействии с генерал-полковником НКВД Серовым, заместителем наркома внутренних дел Берии, принять в этом отношении "последовательные меры". "Два с половиной месяца шли на восток эшелоны, нагруженные десятками тысяч немецких женщин и стариков (ведь вся молодежь была на фронте)", - писал профессор Семиряга, который 5 лет занимал ответственные посты в Советской военной администрации в Германии (СВАГ). Но в действительности в ужасных условиях вывозились и несовершеннолетние и даже дети в возрасте 12-13 лет, что повлекло за собой многочисленные смертельные случаи уже в пути.[17] Профессор Семиряга не скрывает своего мнения, что "во всех освобожденных Красной Армией странах советские военные органы" предприняли "незаконные депортации" мирных немецких гражданских лиц. Этим соучастием в "действительно преступном приказе Сталина" командование Красной Армии провинилось в военном преступлении и преступлении против человечества также и в трактовке Устава Международного военного трибунала в Нюрнберге.
Что касается военной дисциплины, то Красная Армия фактически уже в 1944 г. находилась в состоянии нарастающего одичания. При новом овладении прежними советскими территориями, например, Украиной, а также в Польше, в странах Прибалтики, в Венгрии, Болгарии, Румынии и Югославии, злоупотребления и акты насилия против местного населения приобрели такие масштабы, что советские командные структуры были вынуждены принять энергичные меры.[18] Так, командующий 4-м Украинским фронтом генерал армии Петров в приказе № 074 от 8 июня 1944 г. заклеймил "возмутительные выходки" военнослужащих своего фронта на советской территории Крыма, "доходящие даже до вооруженных ограблений и убийств местных жителей".[19] Он назвал виновных солдат, как и их офицеров, "бандитами", "ворами" и "вооруженными преступниками", которые, пользуясь "беспомощностью гражданского населения", пятнают авторитет Красной Армии. Совершенно аналогично в распоряжении № 0017 начальника Политуправления 1-го Украинского фронта Шатилова от 6 апреля 1944 г. идет речь о "грабежах" , "террористических посягательствах", "убийствах" со стороны "обнаглевших мародеров" и "преступников" из "многих частей и служб" против населения западных областей Украины, то есть Восточной Польши, во многих случаях при попустительстве политработников.[20] Насколько напряженной должна была быть обстановка в Польше, проясняет дневник погибшего офицера 2-го гвардейского артиллерийского дивизиона 5-го артиллерийского корпуса 1-го Прибалтийского фронта Юрия Успенского. «У нас очень враждебно говорят о поляках, - пишет этот очень вдумчивый офицер о ситуации в Вильнюсе, - говорят даже, что их всех надо повесить, и при этом еще произносят культурную фразу: "Польский народ исторически совсем нежизнеспособен"».[21].
Такой инцидент, как то "нарушение международного права", о котором доложил 1 ноября 1944 г. начальник штаба немецкой 16-й армии,[22] конечно, не может быть обобщен на всю негерманскую территорию, но все же показывает, на какие злодеяния уже были способны к тому времени некоторые красноармейцы. Три латышских солдата немецкой армии 20 сентября 1944 г. услышали за советскими линиями, в хозяйском леске Арайи общины Грингоф близ Митау [Елгава] в 10 часов "нечеловеческие крики, стоны и хрипы" и из укрытия увидели следующее: "Крики исходили от женщины, с виду 20-30-летней, совершенно голой, которая была закреплена на деревянном ложе, очевидно, по образцу распятия, спиной кверху, лицом к ложу, прислоненному к дереву под углом 45°. Туловище женщины располагалось на этом ложе по диагонали, с наклоном вправо, руки были вытянуты в стороны и, видимо, закреплены, ладони обращены кверху, ноги сведены, доставая до земли. Я допускаю, что тело удерживалось на гвоздях, забитых в дощатое ложе, а может быть, и таковыми. Вокруг этого места время от времени проходили 2-4 красноармейца в униформе с неразборчивыми издали знаками различия, не останавливаясь, но явно наслаждаясь муками женщины, подлинную причину которых установить не удалось. Они передвигались большей частью по двое, на расстоянии 10 м от женщины, обходя ее, насколько я мог различить, но в остальном не совершая никаких телодвижений, исходя из чего, я решил, что пытки такого рода у них вовсе не являются необычными. Мы все трое слышали крики около двух часов. В основном они продолжались беспрерывно и прекратились к концу этого периода, по всей видимости, из-за упадка сил женщины. Крики были настолько нечеловеческими, что один из нас, чьей семье не удалось бежать от Советов, на минуту потерял власть над своими нервами, хотя мы все трое - старослужащие солдаты бывшей латышской армии. Отсюда мы заключаем, что боли женщины должны были быть совершенно нечеловеческими". Оказание помощи было исключено.
В негерманских странах советские командные структуры при случае еще выступали против бесчинств и мародерства военнослужащих Красной Армии, хотя зачастую тщетно. На территории Германского рейха все сдерживающие факторы отпадали. Так, командир 43-го стрелкового корпуса генерал-майор Андреев в Польше в начале января 1945 г. еще угрожал своим солдатам военным трибуналом в случае злоупотреблений, но вместе с тем продолжил свое поучение так: "Как только мы окажемся в Германии, я не скажу о таких вещах ни слова".[23] Основная установка красноармейцев после пересечения границы Рейха была сформирована пропагандой ненависти И. Эренбурга, А.Н. Толстого, Е.В. Тарле, М.А. Шолохова, К.М. Симонова, А.А. Фадеева и многих других, о которых здесь следует напомнить еще раз.
«У границ Германии, - писал Эренбург, глашатай подстрекателей, 24 августа 1944 г., - повторим еще раз священную клятву: ничего не забыть... Мы говорим это со спокойствием долго вызревавшей и непреодолимой ненависти, мы говорим это у границ врага: "Горе тебе, Германия!"»[24]
"Мы будем убивать", - таков недвусмысленный призыв Эренбурга к красноармейцам во фронтовой газете "Уничтожим врага" 17 сентября 1944 г.[25]
"Мы покончим с Германией, - писал он 16 ноября 1944 г. - Мало победить Германию: она должна быть уничтожена".
"Не будет ни пощады, ни снисхождения", - повторял он 8 февраля 1945 г.
"Единственная историческая миссия, как я ее вижу, - говорил Эренбург еще 3 марта 1945 г., - скромна и достойна, она состоит в том, чтобы уменьшить население Германии".
Статьи и призывы Эренбурга и других подстрекателей, распространяемые "Правдой", "Известиями", "Красной звездой", "Красноармейской правдой" и фронтовыми газетами, вдалбливались войскам многочисленными кадрами политорганов - причем перед наступлениями еще более усиленно - и вновь, и вновь доводились до сознания. В немецких городах появились вывески с надписью: "Красноармеец, ты теперь на немецкой земле - час возмездия пробил!"[26] "Дрожи, Германия!.. Дрожи, проклятая Германия! Мы пройдемся по тебе огнем и мечом и заколем в твоем сердце последнего немца, ступившего на русскую землю", - писала фронтовая газета "Боевая тревога" 20 октября 1944 г.
Но дело обстояло вовсе не так (как распространяются еще и сегодня продолжатели советской пропаганды), что советские солдаты с самого начала были исполнены дьявольскими чувствами ненависти и мести: такие страстные желания еще только нужно было вызвать в них - систематически, с умыслом и холодным расчетом. Красноармейцев подстрекали с совершенно определенным намерением. Ведь Сталин, военное и политическое руководство Красной Армии очень хорошо сознавали наблюдавшийся зачастую недостаток "советского патриотизма" и растущую усталость советских солдат от войны, и поскольку нельзя было апеллировать к высоким человеческим чувствам, приходилось возбуждать низкие инстинкты, чтобы достичь максимальной меры боевых усилий. "История Великой Отечественной войны Советского Союза" не скрывает этого, и в ее повествовании говорится, "что нельзя победить никакого врага, если ты не ненавидишь его всем сердцем". Дескать, по этой причине одной из важнейших задач политической работы, командиров и политруков было воспитание в советских солдатах "пламенной ненависти к фашистским оккупантам".[27] И для этой цели были хороши даже самые порочные средства.
Известный германист и бывший офицер-политработник еврейского происхождения майор Копелев, свидетель многих злодеяний, приводит в военных воспоминаниях "Хранить вечно" слова своего командира, начальника 7-го отделения политотдела 50-й армии подполковника Забаштанского:[28] "Что делать, чтобы у солдата сохранилось желание воевать? Во-первых: он должен ненавидеть врага как чуму, должен хотеть уничтожить его окончательно. И чтобы он не утратил своей воли к борьбе, чтобы он знал, ради чего выскакивает из окопа, ползет навстречу огню по минным полям, он, во-вторых, должен знать: он придет в Германию, и все принадлежит ему - тряпки, бабы, всё! Делай что хочешь! Вдарь так, чтобы дрожали еще их внуки и правнуки!.. Далеко не каждый будет убивать детей... Но раз уж ты об этом начал: пусть те, что делают это в слепой страстной ярости, убивают и маленьких фрицев...". Это была установка не солдат, а грабителей и убийц. Тщетно пытался Копелев воззвать к совести своих товарищей: "...и все мы - генералы и офицеры - ведем себя по рецепту Эренбурга... А представь себе, что будет позже с нашими солдатами, которые десятками бросались на одну женщину? Насиловали школьниц, убивали старух?.. Это сотни тысяч преступников, будущих преступников, жестоких и дерзких, с претензиями героев". По доносу собственных товарищей Копелев был арестован и за оскорбление Красной Армии и защиту немцев на годы отправлен в концлагеря ГУЛага.
Вторжению войск Красной Армии в Германию предшествовало "систематическое пропагандистское подстрекательство", "при котором ненависть ко всему немецкому" надлежало разжечь "в немыслимой до сих пор форме", как констатировал начальник отдела иностранных армий Востока Генерального штаба сухопутных войск генерал-майор Гелен после анализа трофейных советских документов 22 февраля и 23 марта 1945 г.[29] Но не только агитация политического аппарата призывала советских солдат жестоко отомстить немцам. Военно-командные структуры не уступали ему ни в чем. И из штабов фронтов и армий исходили приказы, содержание которых должно было истолковываться и восприниматься всеми, как подстрекательство к "убийству и грабежу". Во всяком случае, у рядового красноармейца не оставляли сомнений в том, что в Германии он будет иметь свободу рук и сможет обходиться с гражданским населением и его имуществом по своему усмотрению. Впервые данное в октябре 1944 г., согласно майору Кошалову из штаба 3-го Украинского фронта, возобновленное в январе 1945 г. и повторенное также в устной форме разрешение Сталина посылать на Советскую родину фронтовые посылки и трофейное имущество (генералы - 16 кг, офицеры - 10 кг, сержанты и рядовые - 5 кг)[30] должно было возбудить у неустойчивых элементов грабительские инстинкты и, как доказывают письма с фронта и показания военнопленных, действительно было воспринято так, что "мародерство недвусмысленно разрешено высшим руководством".
И высшее руководство… само подавало дурной пример. Даже военный герой Советского Союза маршал Жуков, некогда начальник Генерального штаба Красной Армии, который как командующий 1-м Белорусским фронтом 8 мая 1945 г. в Берлине-Карлсхорсте принял капитуляцию германского Вермахта, не явился при этом исключением. В конце августа 1946 г., когда Жуков давно сменил свой пост представителя Советского Союза в Контрольном совете по Германии и главнокомандующего Группой советских войск в Германии на должность командующего войсками Одесского военного округа, заместитель министра обороны Булганин в письме Сталину сообщил,[31] что таможенные органы задержали 7 железнодорожных вагонов "в общей сложности с 85 ящиками мебели фирмы "Альбин Май" из Германии", которые подлежали транспортировке в Одессу для личных нужд Жукова. В еще одном донесении Сталину от января 1948 г. генерал-полковник госбезопасности Абакумов сообщил, что при "тайном обыске" на московской квартире Жукова и на его даче обнаружено большое количество награбленного имущества. Конкретно в числе прочего перечислялись: 24 золотых часов, 15 золотых ожерелий с подвесками, золотые кольца и другие украшения, 4000 м шерстяных и шелковых тканей, более 300 соболиных, лисьих и каракулевых шкурок, 44 ценных ковра и гобелена, частично из Потсдамского и других замков, 55 дорогостоящих картин, а также ящики с фарфоровой посудой, 2 ящика со столовым серебром и 20 охотничьих ружей. Жуков, который 12 января 1948 г. в письме члену Политбюро Жданову признал это мародерство и в конце дал "честное слово большевика", "что подобные глупости и ошибки не повторятся", едва избежал ареста.
При таком образе действий высшего начальника не удивительно, что и заместитель главноначальствующего Советской военной администрации в Германии, генерал-полковник НКВД Серов и другие высокие офицеры госбезопасности, как утверждает профессор Семиряга, осуществляли в Германии "грабительские и мародерские акции, т. е. совершали тягчайшие преступления".[32] Так, Серов, организатор международных массовых преступлений, согласно показанию начальника оперативного сектора Берлина генерал-майора Сиднева, его "правой руки", гонял свой самолет между Берлином и Москвой, чтобы в обход пограничного контроля доставить в свою квартиру "большое количество шуб, ковров, картин и других ценных вещей". "Он отправлял, - как сказано, - и железнодорожные вагоны с аналогичным грузом и с автомашинами." Когда органы Сиднева обнаружили в подвалах Рейхсбанка "примерно 100 мешков с 80 миллионами рейхсмарок", "Серов лично решил не сдавать их в советский Госбанк. Часть этой суммы он присвоил сам, другую использовал для подкупа нужных ему лиц". Сам генерал-майор Сиднев, генерал Бежанов, начальник оперативной группы в Тюрингии, которого Теодор Пливьер (Plievier) в томе "Берлин" своей трилогии не обошел молчанием точно так же, как и охарактеризованного им Серова,[33] а также генерал Клепов, начальник оперативной группы в Саксонии, тоже провинились в аналогичных преступлениях как грабители и мародеры.
К "низменным инстинктам широкой массы красноармейцев" апеллировал уже приказ войскам 3-го Белорусского фронта, изданный командующим, генералом армии Черняховским, членом Военного совета генерал-лейтенантом Хохловым и начальником Политуправления генерал-майором Разбийцевым, перед вступлением на территорию Восточной Пруссии в октябре 1944 г.[34] Пересечение границы Рейха было тогда использовано как повод, чтобы взбудоражить советских солдат фактически неверным утверждением, будто немецкие солдаты "убивали русского ребенка, насиловали жену, невесту и сестру, расстреливали мать и отца". "Муки убитых, стоны погребенных заживо, неутолимые слезы матерей, - писал в своем приказе Военный совет 3-го Белорусского фронта, - взывают вас к беспощадному возмездию... Пусть кровожадный ненавистный враг, причинивший нам так много страданий и мук, задрожит и захлебнется в потоках своей собственной черной крови." Если, как становится ясно отсюда, уже руководящие командные структуры представляли теперь совершение актов возмездия как "священный долг", то не удивительно, что нижестоящие директивные органы тем более "не только терпели бессмысленные зверства и разрушения, но и еще призывали к этому подчиненные им войсковые части". Так, например, по поручению командира дивизии полковника Елисеева в 1-м батальоне 557-го стрелкового полка 153-й стрелковой дивизии в начале октября 1944 г. было объявлено следующее:[35] "Мы идем в Восточную Пруссию. Красноармейцам и офицерам предоставляются следующие права: 1) Уничтожать любого немца, 2) Изъятие имущества, 3) Насилование женщин, 4) Грабеж, 5) Солдаты РОА в плен не берутся. На них не стоит тратить ни одного патрона. Их забивают или растаптывают ногами". Командир 352-й стрелковой дивизии также объявил в речи красноармейцам, что у них теперь есть возможность "отомстить немцам".[36]
Согласно немецким расследованиям, за мерзости, совершенные в Восточной Пруссии, в округе Голдап уже осенью 1944 г., как "подлинные идейные и фактические главные виновники... в полном объеме" несли ответственность:[37] командующий 31-й армией генерал-полковник Глаголев и члены его Военного совета - генерал-майор Карпенков, генерал-майор Лахтарин и генерал-майор Ряпасов, а также в особенности командир 88-й стрелковой дивизии полковник Ковтунов и некоторые другие поименно названные офицеры. Ответственными за расстрелы, изнасилования и бессмысленные разрушения в Мемельской области, например, в Хейдекруге [ныне Шилуте, Литва], названы: командир 87-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор Тымчик и командир 2-го гвардейского артиллерийского дивизиона полковник Кобцев, чьи части уже на советской территории отличились "своими бесчинствами и грабежами". Это, естественно, лишь некоторые случайно переданные имена из длинного ряда ответственных.
Те "злоупотребления и зверские преступления", которые разыгрались осенью 1944 г. в Восточной Пруссии, также не были единичными явлениями - эти события повторились в гигантских масштабах в восточных провинциях Германии после начала советского зимнего наступления 13 января 1945 г. Никто не может осудить войскового командира, если он на языке приказов, для этих целей всегда несколько напыщенном, призовет своих солдат перед решающими боями к храбрости и безусловной воли к победе. Но если, как это случилось, командующий 1-м Белорусским фронтом маршал Советского Союза Жуков апеллировал к самым низменным чувствам ненависти и мести, если он почти неприкрыто и сознавая, как его слова истолковывались политорганами, призывал к совершению актов насилия над гражданским населением, тогда он не в последнюю очередь вступал в противоречие и с традициями русской армии.[38].
Жуков, который уже 14 декабря 1941 г. призывал к уничтожению всех без исключения немецких военнопленных, которых он оскорбительно называл "гитлеровскими бандитами", перед началом зимнего наступления в январе 1945 г. издал приказ, подписанный также членом Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенантом Телегиным, генерал-полковником артиллерии Казаковым, генерал-полковником авиации Руденко и начальником штаба фронта генерал-полковником Малининым.[39]. В этом приказе "солдатам, сержантам, офицерам и генералам войск 1-го Белорусского фронта" со ссылкой на поставленную "нашим любимым Сталиным" "историческую задачу" - "покончить с фашистским зверем в его собственном логове", - в частности, говорится: "Настало время свести счеты с немецко-фашистскими мерзавцами. Велика и жгуча наша ненависть! Мы не забыли мук и страданий, причиненных гитлеровскими людоедами нашему народу. Мы не забыли наших сожженных городов и сел. Мы чтим память наших братьев и сестер, наших матерей и отцов, наших жен и детей, замученных немцами. Мы отомстим за сожженных в дьявольских печах, за задушенных в газовых камерах, за расстрелянных и замученных. Мы жестоко отомстим за всё. Мы идем в Германию, а за нами Сталинград, Украина и Белоруссия. Мы идем по пепелищам наших городов и сел, по кровавым следам наших советских людей, замученных и растерзанных фашистским зверьем. Горе стране убийц!.. Пусть фашистские разбойники ответят за смерть, за кровь нашего советского народа многократным количеством своей подлой черной крови!.. На этот раз мы окончательно разобьем немецкое отродье!"
Не иначе был выдержан призыв, с которым генерал армии Черняховский 12 января 1945 г. обратился к войскам 3-го Белорусского фронта:[40] "Пощады не будет никому, как и нам не было пощады... Бесполезно просить пощады у солдат Красной Армии. Они пылают ненавистью и жаждой мести. Страна фашистов должна стать пустыней, как и наша страна, разоренная ими. Фашисты должны умереть, как умирали и наши солдаты". Под понятием "фашистов" всегда имелись в виду сами немцы в целом.
Непосредственным результатом этих призывов, распространенных и прокомментированных затем политаппаратом по всем правилам агитпропа, согласно утверждению Главного командования сухопутных войск, на участках различных советских армий стал приказ "расстреливать или убивать всех пленных немецких солдат (и раненых)". В нарушение международного права было приказано также "рассматривать военнослужащих фольксштурма (народное ополчение) не как войсковое подразделение, а как партизан и потому расстреливать". На различных участках фронта немецкой разведке вновь и вновь удавалось перехватывать радиограммы,[41] придающие бесспорность факту таких убийств пленных…
Одна часть 2-го Белорусского фронта 20 января 1945 г. отправила такую радиограмму: "Я знаю только, что было взято 15 пленных. Но не прибыл ни один, все они были расстреляны по пути". А одна часть 70-й армии того же фронта доложила 9 февраля 1945 г.: "Сегодня мы взяли в плен только 30 человек... Мы их всех перебили, как сделали и с остальными". На участке 39-й армии 3-го Белорусского фронта 13 февраля 1945 г. из Мандельна под Кёнигсбергом был отдан следующий приказ: если немцы "пойдут массами, то пленных не брать". Также на участке этого фронта 331-я стрелковая дивизия доложила штабу своего корпуса из района Гейльсберг - Ландсберг [ныне соответственно Лидзбарк-Варминьски и Гурово-Илавецке, Польша] 30 января 1945 г.: "Взял 22 пленных, в том числе командира части. Остальных я уложил".А 2 февраля 1945 г. говорилось: "Взял пленных, 14 человек. Одного отправил к вам, 13 расстрелял". 129-я (или 269-я) стрелковая дивизия 3-й армии также доложила вышестоящему штабу на участке 3-го Белорусского фронта из района Мельзака [ныне Лехово, Польша] 19 февраля 1945 г. об убийстве некоторого числа пленных. Эта дивизия получила приказ расстреливать всех военнопленных: "Уничтожьте их, даже если вы получите их живьем".[42]…
Командир 72-й стрелковой дивизии генерал-майор Ястребов перед вступлением на территорию Рейха гарантировал каждому красноармейцу полную свободу действий и одновременно приказал расстреливать всех пленных.[43] Это было еще раз недвусмысленно подтверждено командиром 14-го стрелкового полка этой дивизии подполковником Королевым. Командир 3-го батальона старший лейтенант Васильев, в тот же день известивший об этом своих подчиненных, 29 января 1945 г. в Штёблау под Краппитцем изнасиловал молодую девушку, угрожая оружием отчаявшейся матери, а затем велел расстрелять 6-7 военнопленных солдат.[44] Части 72-й стрелковой дивизии в этот же день убили только в Бургвассере под Краппитцем 18 жителей, включая младенца, а в Краппитце выстрелами в затылок - 12 помощников Люфтваффе с их фельдфебелем. Вновь овладев этой территорией, немецкие войска обнаружили "многочисленных убитых немецких солдат и гражданских лиц".
То, что творила пропаганда ненависти среди красноармейцев, нашло правдивое отражение в захваченных фронтовых письмах,[45] некоторые из которых приведем здесь.
Они написаны военнослужащими моторизованных частей (номер полевой почты 20739) в период января-февраля 1945 г. в Восточной Пруссии:
"Мы каждый день продвигаемся дальше по Восточной Пруссии, - писал, например, Смолкин своим родителям в Смоленск, - и мы мстим немцам за все их подлости, которые они нам причинили... Нам теперь разрешено делать с немецкими негодяями все". Неизвестный красноармеец писал 29 января 1945 г. своей подруге под Калинин: "А как радуется сердце, когда едешь по горящему немецкому городу. Наконец-то мы бьем немцев в их собственной стране, в их проклятом логове. Мы мстим за все, и наша месть справедлива. Огонь за огонь, кровь за кровь, смерть за смерть!".
"Немцы все удирают, боятся нашей мести, - говорится в письме, которое Лаптев написал 30 января 1945 г. в район Тирасполя, - но не каждому удается ускользнуть. Пусть немецкая мать проклянет тот день, когда она родила сына. Пусть немецкие женщины ощутят теперь ужасы войны. Пусть они сейчас сами переживут то, что предназначили другим народам". Такие фразы были почти дословно почерпнуты из подстрекательских статей Эренбурга.
"Гражданское население теперь больше не бежит, - писал Климов 30 января 1945 г. во Владимирскую область. - То, что тут вообще творится, просто жутко".
Иванищев 31 января 1945 г. сообщил своей жене под Тамбов: "Мы заняли почти всю Восточную Пруссию. Ночуем в их домах и выгоняем немцев на холод... Берем всякие трофеи, всё красивые вещи".
"Теперь мы ведем войну в самом прямом смысле слова, - писал Полетаев 1 февраля 1945 г. своим родителям в Алма-Ату, - громим гадов в их логове в Восточной Пруссии... Теперь и наши солдаты могут видеть, как горят их убежища, как скитаются их семьи и таскают с собой свое змеиное отродье... Они, наверно, надеются остаться в живых, но им нет пощады".
Красноармейка Нина 1 февраля 1945 г. писала своей матери Демидовой под Кострому: "Из немцев тут только старики и дети, молодых женщин очень мало, но и их убивают. Вообще то, что здесь творится, нельзя ни сказать, ни описать... Вчера я зашла на вокзал. Тут я не смогла выдержать, просто убежала. Дети буквально бросились на меня". "Немецких женщин хватает, - писал Ефименко 3 февраля 1945 г., - их не нужно уговаривать, просто приставляешь наган и командуешь "Ложись!", делаешь дело и идешь дальше".
В письме капитана Клюшина от того же дня написано: "Мы тут выкуриваем пруссаков так, что перья летят. Наши парни уже "распробовали" всех немецких женщин. Вообще трофеев много".
В письме неизвестного красноармейца растленный дух пропаганды ненависти сведен к одной формуле: "Немецких женщин и детей, попадающих в наши руки, мы убиваем выстрелом в голову. Это наша месть за все, что они уничтожили у нас за два года".[46]
Старший сержант Разыграев из 358-й стрелковой дивизии, как свидетель, занес в протокол следующее:[47] "Адъютант 2-го дивизиона 919-го артиллерийского полка старший лейтенант Пугачев взял себе трех девушек примерно 18 лет (из них одна полька), затащил их в свою комнату и изнасиловал по очереди. Потом он передал девушек красноармейцам, которые, со своей стороны, после жестоких надругательств... неоднократно изнасиловали девушек. После этого одна из девушек была расстреляна. Гражданское население считается охотничьей дичью, каждый может делать с ним, что захочет. Имеется и право на свободный грабеж. Советский еврейский пропагандист Илья Эренбург - главный поборник этого метода обращения с немецким населением".
Военнопленный красноармеец из 343-й стрелковой дивизии "увидел первых убитых в Зенсбурге [ныне Мронгово, Польша]. Это были две пожилые женщины. Следующих убитых он увидел в нескольких километрах восточнее Зенсбурга... По пути оттуда на восток он вновь и вновь видел на дороге убитых, среди них, не доходя около 5 км до Иоганнисбурга [ныне Пиш, Польша], изнасилованную женщину. Она лежа с поднятыми юбками и всунутым кнутовищем... Хотя пленный говорит, что видел очень много убитых, цифру он привести не может, такую цифру трудно оценить. На дороге между Зенсбургом и Иоганнисбургом убитых можно было увидеть на каждом километре. Очень многие красноармейцы говорили открыто, сколько гражданских лиц они убили и сколько женщин сначала изнасиловали при этом. Многие рассказывали, что, войдя в немецкий дом, они сразу же бросали в кровать первую попавшуюся женщину и насиловали ее в присутствии остальной семьи... Последний после этого расстреливал данную женщину".
Другой военнослужащий 343-й стрелковой дивизии, не названный поименно, объяснял такие злодеяния приказом Сталина, который, как сообщили ему товарищи в сожженной ими дотла деревне под Иоганнисбургом 31 января 1945 г., "будто бы приказал, что красноармейцы могут бесчинствовать в Восточной Пруссии как хотят. Командование говорило, что они могут разрушать города и села, и насиловать женщин. Если немецкая девушка окажет сопротивление, они могут ее изнасиловать, угрожая пистолетом, также спокойно 5-6 человек друг за другом, а потом убить ее выстрелом из пистолета в голову".
Даже Юрий Успенский, …офицер 2-го гвардейского артиллерийского дивизиона, сам по себе мечтательный, почти философски настроенный, исполненный "гуманистичных" идеалов человек, давно уставший от войны и сетовавший на жертвы и разрушения, все же не остался незатронутым пропагандой ненависти. Он удовлетворенно доверил своему дневнику в горящем Инстербурге [ныне Черняховск, Россия] 24 января 1945 г.: "Это возмездие за все, что немцы натворили у нас. Сейчас разрушаются их города, и их население узнаёт теперь, что это значит: война!".
"Мы очень ненавидим Германию и немцев, - признал он 27 января 1945 г. в Штаркенберге, - в одном доме, например, наши парни видели убитую женщину с 2 детьми. И на улице часто видишь убитых гражданских людей... Конечно, это невероятно жестоко - убивать детей... Но немцы заслужили эти зверства". Однако Успенский, погибший в феврале в Замланде [территория к северу от Кёнигсберга], все же вновь и вновь вырывается из дьявольского круга советской пропаганды ненависти на почву человечности, хотя и деформированной социализмом, например, когда он в Фуксберге под Кёнигсбергом узнал в подробностях о многократном изнасиловании женщин и даже 13-15-летних детей (частично в доме советского дивизионного штаба), об убийствах и жестокостях "в отношении мирного населения", о поджогах и всех многочисленных актах вандализма. "Страшные зверства творятся на земле, - пишет он 7 февраля 1945 г. в Краусене под Кёнигсбергом, - это ужасно".
"Мирное население выглядит жалко, - отметил он 13 февраля. - Оно бродит вокруг изнуренное, испуганное и изголодавшееся. Старики и старухи совершенно беспомощны... Что касается солдат, то у них нет ни капли сострадания. Предстают ужасные картины. Боже, что только творится на свете!".
Подстрекаемые советской военной пропагандой и командными структурами Красной Армии, солдаты 16-й гвардейской стрелковой дивизии 2-го гвардейского танкового корпуса 11-й гвардейской армии в последней декаде октября 1944 г. принялись вырезать крестьянское население в выступе южнее Гумбиннена.[48]. В этом месте немцы, вновь захватив его, смогли в виде исключения провести более детальные расследования. В одном Неммерсдорфе были убиты не менее 72 мужчин, женщин и детей; женщин и даже девочек перед этим изнасиловали, нескольких женщин прибили гвоздями к воротам амбара. Неподалеку оттуда от рук советских убийц пало большое число немцев и французских военнопленных, до сих пор находившихся в немецком плену. Всюду в окрестных населенных пунктах находили тела зверски убитых жителей - так, в Банфельде, имении Тейхгоф, Альт Вустервитце (там в хлеву найдены также останки нескольких сожженных заживо) и в других местах.[49].
"У дороги и во дворах домов массами лежали трупы гражданских лиц..., - сообщил обер-лейтенант д-р Амбергер, - в частности, я видел многих женщин, которых... изнасиловали и затем убили выстрелами в затылок, часто рядом лежали также убитые дети."[50].
О своих наблюдениях в Шилльмейшене под Хейдекругом в Мемельской области, куда 26 октября 1944 г. вторглись части 93-го стрелкового корпуса 43-й армии 1-го Прибалтийского фронта, канонир Эрих Черкус из 121-го артиллерийского полка сообщил на своем военно-судебном допросе следующее:[51] "У сарая я нашел своего отца, лежавшего лицом к земле с пулевым отверстием в затылке... В одной комнате лежали мужчина и женщина, руки связаны за спинами и оба привязаны друг к другу одним шнуром... Еще в одной усадьбе мы увидели 5 детей с языками, прибитыми гвоздями к большому столу. Несмотря на напряженные поиски, я не нашел и следа своей матери... По дороге мы увидели 5 девушек, связанных одним шнуром, одежда почти полностью снята, спины сильно распороты. Было похоже, будто девушек довольно далеко тащили по земле. Кроме того, мы видели у дороги несколько совершенно раздавленных обозов"…
Федеральный архив в своем докладе об "изгнании и преступлениях при изгнании" от 28 мая 1974 г. опубликовал точные данные из так называемых итоговых листов о зверствах в двух избранных округах, а именно в восточно-прусском пограничном округе Иоганнисбург и в силезском пограничном округе Оппельн [ныне Ополе, Польша]. Согласно этим официальным расследованиям, в округе Иоганнисбург,[52] на участке 50-й армии 2-го Белорусского фронта, наряду с другими бесчисленными убийствами, выделялось убийство 24 января 1945 г. 120 (по другим данным - 97) гражданских лиц, а также нескольких немецких солдат и французских военнопленных из колонны беженцев у дороги Никельсберг - Герцогдорф южнее Арыса [ныне Ожиш, Польша]. У дороги Штоллендорф - Арыс было расстреляно 32 беженца, а у дороги Арыс - Дригельсдорф под Шлагакругом 1 февраля по приказу советского офицера - около 50 человек, большей частью детей и молодежи, вырванных у их родителей и близких в повозках беженцев. Под Гросс Розеном (Гросс Розенско) Советы в конце января 1945 г. сожгли заживо около 30 людей в полевом сарае. Один свидетель видел, как у дороги на Арыс "лежали один труп за другим". В самом Арысе было произведено "большое число расстрелов", видимо, на сборном пункте, а в пыточном подвале НКВД - "истязания жесточайшего рода" вплоть до смерти.
В силезском округе Оппельн военнослужащие 32-го и 34-го гвардейских стрелковых корпусов 5-й гвардейской армии 1-го Украинского фронта до конца января 1945 г. убили не менее 1264 немецких гражданских лиц. Частично не ушли от своей судьбы также русские остарбайтеры, в большинстве своем насильно депортированные на работу в Германию, и советские военнопленные в немецком плену. В Оппельне их согнали в публичном месте и после краткой пропагандистской речи перебили. Аналогичное засвидетельствовано о лагере остарбайтеров Круппамюле у реки Малапане [Мала-Панев] в Верхней Силезии.[53] 20 января 1945 г., после того, как лагеря достигли советские танки, здесь созвали несколько сот русских мужчин, женщин и детей и, как "предателей" и "пособников фашистов", перестреляли из пулеметов или перемололи гусеницами танков. В Готтесдорфе советские солдаты 23 января расстреляли около 270 жителей, включая маленьких детей и 20-40 членов Марианского братства. В Карлсруэ [ныне Покуй, Польша] были расстреляны 110 жителей, включая обитателей Аннинского приюта, в Куппе - 60-70 жителей, среди них также обитатели дома престарелых и священник, который хотел защитить от изнасилования женщин, и т. д. в других местах. Но Иоганнисбург и Оппельн были лишь двумя из множества округов в восточных провинциях Германского рейха, оккупированных частями Красной Армии в 1945 г.
На основе донесений служб полевого командования отдел "иностранных армий Востока" Генерального штаба сухопутных войск составил несколько списков "о нарушениях международного права и зверствах, совершенных Красной Армией на оккупированных германских территориях", которые хотя также не дают общей картины, но по свежим следам событий документируют многие советские злодеяния с определенной степенью надежности. Так, Группа армий "А" донесла 20 января 1945 г., что все жители вновь занятых ночью населенных пунктов Рейхталь [Рыхталь] и Глауше под Намслау [ныне Намыслув, Польша] были расстреляны советскими солдатами 9-го механизированного корпуса 3-й гвардейской танковой армии.[54] 22 января 1945 г., согласно донесению Группы армий "Центр", под Грюнхайном в округе Велау [ныне Знаменск, Россия] танки 2-го гвардейского танкового корпуса "настигли, обстреляли танковыми снарядами и пулеметными очередями" колонну беженцев 4 километра длиной, "большей частью женщин и детей", а "оставшихся уложили автоматчики".[55] Аналогичное произошло в тот же день неподалеку оттуда, под Гертлаукеном, где были убиты советскими солдатами, частично выстрелами в затылок, 50 человек из колонны беженцев. В Западной Пруссии, в неуказанном населенном пункте, в конце января длинный обоз беженцев тоже был настигнут передовыми советскими танковыми отрядами. Как сообщили несколько выживших женщин, танкисты (5-й гвардейской танковой армии) облили лошадей и повозки бензином и подожгли их. Часть гражданских лиц, состоявших в большинстве из женщин и детей, спрыгнули с повозок и попытались спастись, причем некоторые уже походили на живые факелы. После этого большевики открыли огонь. Лишь немногим удалось спастись".[56]. Точно так же в Плонене в конце января 1945 г. танки 5-й гвардейской танковой армии напали на колонну беженцев и перестреляли ее.[57]. Всех женщин от 13 до 60 лет из этого населенного пункта, расположенного под Эльбингом [ныне Эльблонг, Польша], красноармейцы беспрерывно насиловали "самым жестоким образом". Немецкие солдаты из танковой разведроты нашли одну женщину с распоротой штыком нижней частью живота, а другую молодую женщину - на деревянных нарах с размозженным лицом. Уничтоженные и разграбленные обозы беженцев по обе стороны дороги, трупы пассажиров, лежащие рядом в придорожном рву, были обнаружены также в Майслатайне под Эльбингом.[58].
Об умышленном уничтожении гусеницами или обстреле обозов беженцев, всюду тянувшихся по дорогам и хорошо распознаваемых в качестве таковых, сообщалось из восточных провинций повсеместно, например, из района действий советской 2-й гвардейской танковой армии. В округе Вальдроде 18 и 19 января 1945 г. в нескольких местах, подобные колонны останавливали, атаковали и частично уничтожали, "падавших женщин и детей расстреливали или давили" или, как говорится в другом сообщении, "большинство женщин и детей убивали".[59]. Советские танки обстреляли под Вальдроде из орудий и пулеметов немецкий госпитальный транспорт, в результате чего "из 1000 раненых удалось спасти лишь 80".
Кроме того, сообщения о нападениях советских танков на колонны беженцев имеются из Шауэркирха, Гомбина, где были "убиты ок. 800 женщин и детей", из Дитфурта-Филене и других населенных пунктов. Несколько таких обозов были настигнуты 19 января 1945 г. и под Брестом, южнее Торна [ныне соответственно Бжесць-Куявски и Торунь, Польша], в тогдашнем Вартегау, пассажиров, в основном женщин и детей, пристрелили. Согласно донесению от 1 февраля 1945 г., в этом районе в течении трех дней "из около 8000 лиц убито примерно 4500 женщин и детей, остальные полностью рассеяны, можно предположить, что большинство из них уничтожено аналогичным образом"… Гражданское население здесь понесло, видимо, особенно высокие потери…
У советских солдат вошло в твердое правило уничтожать немецких военнопленных, не долго думая. Так, военнослужащие 38-й армии в Макове, у южной границы тогдашнего генерал-губернаторства [Польши], в конце января 1945 г. убили 30 немецких солдат, выколов им глаза, отрубив руки и проломив черепа. Советские солдаты (видимо, 8-й гвардейской армии) убили под Мезеритцем [ныне Мендзыжеч, Польша] весь находившийся там фольксштурм из Фюрстенвальде, кроме двух человек, которым, подвергшись надругательствам, удалось уйти. В нескольких километрах от Вартбрюккена красноармейцы из 8-го механизированного гвардейского корпуса 1-й гвардейской танковой армии 19 января 1945 г. расстреляли 15 военнопленных,[60] в Хоэнкирхе, округ Бризен, военнослужащие 162-й (или 186-й) стрелковой дивизии 65-й армии 22 января - 10 солдат и 9 гражданских лиц, включая одну женщину, выстрелами в затылок.[61].
Под Кротошином, в тот же день, 15 членов фольксштурма были убиты военнослужащими 3-й гвардейской армии; под Петрикау [Петроков], южнее Лодзи, - 9 немецких солдат - военнослужащими 9-го гвардейского танкового корпуса; на перекрестке дороги Пальциг - Никкерн - 20 солдат, включая обер-лейтенанта медицинской службы, видимо, санитарный персонал, и двух женщин - военнослужащими 33-й армии; под Зеефельдом близ Реппена [ныне Жепин, Польша] - 5 молодых курсантов унтер-офицерской школы - военнослужащими предположительно 69-й армии и т. д. в бесчисленных населенных пунктах.[62]. В лесной сторожке под Зольдином советскими солдатами 2-й гвардейской танковой армии были убиты семья лесника и все находившиеся там беженцы, неподалеку оттуда - заживо сожжены немецкие солдаты, которые укрылись в сарае.[63]… В 1995 г. под Зольдином (Мыслибуж) было обнаружено массовое захоронение с останками 120 гражданских лиц…
Красноармейцами 3-го гвардейского кавалерийского корпуса близ небольшого населенного пункта Толльниккен (Восточная Пруссия) были расстреляны: семья из 7 человек, включая маленьких детей, поскольку родители воспротивились изнасилованию двух своих дочерей, а также молодой человек, крестьянин и трое немецких солдат.[64] Более детальные расследования, как под Гумбинненом, Голдапом, Эльбингом и в некоторых других местах, всегда удавалось провести лишь в случае нового занятия потерянной территории немецкими войсками, что случалось достаточно редко - так, в захваченных 28-30 января 1945 г. частями 10-го танкового корпуса 5-й гвардейской танковой армии населенных пунктах вокруг Прейсиш-Голланд [ныне Пасленк, Польша]. В донесении Группы армий "Север" от 2 февраля 1945 г. сказано, например, что в Гёттхендорфе, Дёберне, Борденене жителей перебили или расстреляли. "В Гёттхендорфе под Прейсиш-Голландом, - говорится в донесении, - только в одной комнате лежат 7 убитых гражданских лиц, среди них 2 пожилые женщины, 2 мужчин, мальчик около 14 лет. В углу скорчившись - 9-летний мальчик с совершенно разбитым черепом, и над ним 15-летняя девочка с исколотыми руками и расцарапанным лицом, штыком изрезаны грудь и живот, нижняя часть тела совершенно голая. 80-летний дедушка лежал застреленный перед дверью."[65] И здесь опять же красноармейцами были "расстреляны на дороге военнопленные немецкие солдаты, а также несколько отпускников из Вермахта".
Когда немецким войскам в конце января удалось освободить "от советских извергов" (175-й стрелковой дивизии во главе с полковником Дроздовым, принадлежавшей к 47-й армии под командованием генерал-полковника Гусева) померанский городок Прейсиш-Фридланд [ныне Дебжно, Польша] и окружающие населенные пункты, судебные и санитарные офицеры немецкой 32-й пехотной дивизии провели допросы среди выживших. В докладе командования 2-й армии от 14 февраля 1945 г. констатируется: "В Прейсиш-Фридланде и в деревне Цискау 29 и 30 января были расстреляны после мучительнейших пыток большинство находившихся там мужчин. Дома и квартиры были разграблены, разрушены и подожжены. По женщинам и детям, которые хотели спастись бегством, большевистские убийцы стреляли из винтовок и пулеметов".[66] В Прейсиш-Фридланде и соседних населенных пунктах расследования "выявили и другие зверства". Так, вблизи имения Танненгоф после освобождения были найдены 15 немецких солдат, убитых выстрелами в голову. В Линде 29 января 1945 г. были "убиты 16 жителей, изнасилованы не менее 50 женщин, минимум 4 женщины убиты после изнасилования". Изнасилована была, в частности, и 18-летняя девушка, лежавшая подстреленной в своей крови. В Цискау тоже были расстреляны "после мучительнейших пыток" гражданские лица, а также укрывавшиеся солдаты, включая военнослужащего ВМФ, и изнасилованы женщины, отчасти многократно, среди них "86-летняя старуха и 18-летняя девушка из Бромберга [ныне Быдгощ, Польша], скончавшаяся в страшных муках". "В Цискау, - сказано в заключении доклада командования 2-й армии, - жену офицера прибили гвоздями к полу. После этого большевики оскверняли ее до смерти".
(Иоахим Гофман «Сталинская истребительная война», http://hedrook.vho.org/hoffmann).
Насколько соответствуют действительности сведения об издевательствах русских солдат над немецкими женщинами?
Попробую ответить на этот непростой вопрос.
В прошлом году мне довелось познакомиться с книгой первого мэра Москвы, демократа "первой волны" Г. Попова "1941-1945".
Призывая к необходимости раскрыть всю правду о войне, Г. Попов останавливается, в первых строках своей книги, на крайне неблагоприятных последствиях вступления Красной Армии на территорию Германии: о развернувшейся вакханалии насилия и грабежей, в которой принимали участие и самые высокопоставленные командиры – маршалы и генералы. Цитата:
«Когда агенты госбезопасности в январе 1948 года производили обыски на квартире и даче Жукова, они обнаружили … 323 шкурки соболей, обезьян, котиков и 160 шкурок норки. И ещё 4 тыс. метров шёлковых, шерстяных и других тканей; 44 дорогостоящих ковра и больших гобеленов; 55 ценных картин классической живописи больших размеров в художественных рамах; 7 больших ящиков с фарфоровой и хрустальной посудой и т.д., и т.п.».
Действительно, в СМИ и некоторых литературных источниках можно встретить сведения о разнузданном поведении войск победителей, выражавшемся в десятках тысяч случаев изнасилования и грабежей, в то время, как официальная история об этом умалчивает.
Утаивание правды порождает спекуляции: экстремисты преувеличивают масштабы «зверств», а «ура-патриоты» полностью всё отрицают, обвиняя в намеренном очернении героической Красной Армии. И здесь я полностью поддерживаю Г. Попова в том, что правда должна быть раскрыта. Не имею возможности судить об истинном количестве случаев изнасилования и грабежей, но как современник тех дней, свидетельствую, что ВСЕ ЭТО БЫЛО.
Если рядовому солдату разрешили раз в месяц отправить домой
почтовую посылку до 8 кг, то чем он мог её наполнить? Это – рядовому солдату. А генералы и маршалы (не только Жуков!) имели возможность отправлять домой грузовики, вагоны и эшелоны.
Еще в середине 50-годов прошлого века полки комиссионных магазинов Москвы были «завалены» трофейными фотоаппаратами, часами. Гражданские специалисты, направлявшиеся в Восточную Германию «налаживать» мирную жизнь, возвращались с мебелью, хрусталём, коврами. Это казалось тогда вполне правомерным.
Отнюдь не оправдывая действия советских солдат в только что
захваченных населённых пунктах, пытаюсь понять мотивы их поступков.
Оставив дома семьи, лишенные самого необходимого для жизни и без своей помощи, пройдя через освобожденные разорённые города и сёла России, Белоруссии и Украины, в которых оккупанты оставили после себя, мягко говоря, очень недобрую память, советские солдаты увидели в немецких домах невиданный ими комфорт, обилие продуктов, одежды, посуды, европейскую мебель и пр., в сельских усадьбах, на которых батрачили угнанные из России женщины и дети, военнопленные разных стран, – упитанный домашний скот, погреба, забитые продуктами, немецких женщин и девушек, одетых в «подогнанные по фигуре» облегающие платья, с аккуратными прическами… Это при том, что на родине - их жены и дочери, одетые в ватники и телогрейки, обутые в опорки или кирзовые сапоги, а кое где и в лапти...
Всё это могло вызывать в солдатской массе чувство мести и
озлобления. Следовало бы напомнить, что к мести призывала и
официальная пропаганда всех предшествовавших лет войны. Плакаты тех лет: «Отомстим за поруганных жен и невест!», «Око за око, за зуб – всю челюсть».
И вот, наши войска на территории противника. Так что мешает
следовать тому, к чему нас призывали все предыдущие годы? Тем
более, что командиры всех рангов, которые по долгу службы и совести обязаны были пресечь мародерство, сами активно принимали в этом участие. (http://lomonosov.livejournal.com/4319.html).
Ветераны войны по-разному вспоминаю военные годы…
При обсуждении вопроса о пенсиях офицерам в послевоенный период один из маршалов Советского Союза высказал мнение, что он отменил бы пенсии военным чинам от майора и до маршала включительно, так как эта категория военнослужащих уже обеспечила себе безбедное существование до конца жизни.
93-летний майор медицинской службы в отставке Б. Мельниченко… За время войны он повидал всякого – и героического, и трагического, и позорного:
«Перейдя советско-румынскую границу в 1944 году, мы остановились в городе Галац. Город уцелел от разрушений, работали магазины и другие учреждения. Начальник госпиталя «ХППГ-52-54» майор Глядёнов Н. П. приказал мне и сержанту Шевченко, бывшему учителю из Полтавы, сесть в санитарную машину, подъехать к указанному им магазину и загрузить её тюками мануфактуры, что мы и сделали. После этого Николай Петрович Глядёнов проверил нашу работу, удостоверился, что на всех тюках имелись этикетки, закрыл машину, опломбировал её, посадил за руль своего шурина, старшину Вишневского, который работал в нашей части завгаром, и выписал ему путевой лист в Ленинград. В конце 1944-го, начале 1945-го года офицерский состав Красной Армии (от майора и выше) получил разрешение посылать на родину по две посылки в месяц. Майор Глядёнов назначил меня и сержанта Шевченко в комиссию по оформлению и отправке посылок.
И мы вдвоём на протяжении трёх месяцев отправляли на его домашний адрес в Ленинград по две посылки в месяц, в которых, кроме большого количества фотоаппаратов, обязательно упаковывали по баяну и аккордеону, облицованных перламутром, с такими же перламутровыми пуговицами.
И ещё одно, хотя можно ли это квалифицировать как мародёрство? Майор Глядёнов, не смотря на то, что у него была «полковая жена», имел половую связь со всеми девочками передвижного госпиталя. Тех, кто оказывал ему сопротивление, отправлял в запасной полк. Из запасных полков формировали соединения и отправляли непосредственно на передовую, а это почти верная смерть.
Австрия, 1945 год. Приехали в Вену ночью. Остановились в центре столицы и разошлись выполнять боевое задание. Перестрелка всеми видами оружия велась над нашими головами. Пришлось ползти, прижавшись к стене дома. В конце улицы нашли аптеку, но парадная дверь оказалась закрытой. Поползли во двор, нашли вход в подвальное помещение, спустились. Там открылась такая картина. На полу большущего подвала покатом лежат венцы. Посреди помещения в дорогой красивой шубе стоит дама средних лет. Рядом с нею наш солдат с красной повязкой на рукаве, роется в кошельке женщины. Я подошёл к нему и приказал мародёру вернуть реквизированные им вещи и немедленно освободить помещение. Мародёр возвратил женщине золотые кольца, деньги, золотые часы.
Кончил я войну в Австрии 9-го мая 1945 года. Наша часть получила приказ возвращаться на родину в Николаев и там расформироваться.
Во время расформирования ХППГ-52-54 в городе Николаеве, наш начальник майор Глядёнов приказал мне и Шевченко погрузить в санитарную машину около тридцати персидских ковров длиной от трёх до десяти метров, плотно связанных в рулоны. Они не состояли на учёте, были в крови, жирных пятнах, их постилали раненным. Ковры мы плотно поместили в санитарной машине, и снова повторилась та же история: майор закрыл машину, опломбировал её и отправил груз в Ленинград.
В 1950 году в Днепродзержинске организовали филателистическое общество. Там я познакомился с врачом-венерологом Яковом Сельцовским. Во время войны он состоял начальником кожно-венерического госпиталя в чине майора. Он приглашал меня в свою роскошную крупногабаритную трёхкомнатную квартиру, где я покупал у него почтовые марки. У Сельцовского насчитывалось более десяти полных коллекций марок разных стран. Конечно, они стоили баснословных денег. Только по весу кляссеры затягивали свыше пятидесяти килограмм! Я спросил у Якова Давидовича, как ему удалось собрать такую коллекцию? Он ответил: «Просто! По приезде в очередной немецкий город, я получал приказ от санотдела армии развернуть госпиталь на такой-то улице, в таких-то зданиях. Пока шла разгрузка и разворачивание госпиталя, я вызывал четверых человек личного состава лазарета и распоряжался прочесать улицы на предмет поисков почтовых марок и других ценностей. Они брали автоматы и шли на задание. Таким образом, я приобрёл не только марки, но и три сервиза мейсенского фарфора на пятьдесят персон каждый, мануфактуру, пушнину, мебельные гарнитуры чёрного и красного дерева. Когда кончилась война, я загрузил вагон-пульман своим имуществом, привёз его в Днепродзержинск и машинами доставил домой».
Голод 1946–1947 годов не коснулся бывшего начальника госпиталя. Он продавал коллекционерам марки и жил припеваючи. Я считаю, что если нельзя отменить пенсию офицерам от майора до маршала, то она должна быть одинаковой для всех. Ты был маршалом, с партбилетом в кармане, положил за четыре года на полях войны 46 миллионов своих соотечественников (а немцы за пять лет только 7 миллионов) и получал за это большой оклад и награды. Любой истукан, обладая такими полномочиями, смог бы положить 46 миллионов и обязательно победить, здесь ума не надо! Главное «СМЕРШ», НКВД, заградотряды, особые отделы, комиссары, трибуналы. А теперь ты хочешь нацепить ордена до пупа и пройти на военном параде рядом со мной и другими девяностолетними стариками, которых ты не успел послать на смерть во время войны? Воевать – это большое искусство! Оно требует не только обширных знаний, но и любви к человеку, солдату, уважения к противнику». (http://maxpark.com/community/2039/content/2221912).
Русские сразу же начали расплачиваться за свою жестокость. Ненужная победа в Прибалтике стоила Советской Армии 600000 убитых и раненых – это чуть меньше общих потерь англо-американских войск во всей кампании на Западном фронте.
Позднее им пришлось заплатить еще дороже. Видя, что произошло в Восточной Пруссии, немцы поняли, что пытаться дожить до советской победы просто не имеет смысла. У них не оставалось иного выхода, кроме как сражаться до конца. Из-за того, что победители приготовили для побежденных лишь смерть и немыслимые страдания, сталинские армии на пути в Берлин понесли огромные потери. (http://blog.i.ua/user/52221/30284/).
Естественно увидев русских освободителей в действии, которые уже заранее вынесли им приговор, немцы сражались до конца, но уже не за фюрера и его идеологию, а за собственную жизнь, потому что они в любом случае уже были мертвы, но есть разница, умереть бараном с перерезанным горлом, или с оружием в руках и защищаясь, естественно они выбирали второе. Только вот сколько жертв наших солдат можно было избежать, дав немцам шанс спасти свои жизни, и не идя варварской толпой, убивая все живое? (http://www.livejournal.ru/photos/id/2595, http://topsecretz.net/blog/histori/155.html).
После подписания немецким командованием капитуляции, страдания мирных жителей не закончились. Последовала невиданная этническая чистка немецкого населения, проживавшего на восточных территориях Германии. Как пишет историк Ингомар Пуст в своей книге «Крики из ада. Трагическая судьба судетских немцев» (Ingomar Pust, «Schreie aus der H?lle ungeh?rt. Das totgeschwiegene Drama der Sudetendeutschen», 1998), в 1945-1946 годах под присмотром Красной Армии, и с одобрения США и Великобритании, было выселено: 2,3 млн. немцев — из Восточной Пруссии, 0,6 млн. — из Данцига, 3,1 млн. — из Нижней Силезии, 3,4 млн. — из Верхней Силезии, 0,9 млн. — из Бранденбурга, 1 млн. — из Померании, 0,3 млн. — из Западной Пруссии, 1 млн. — из Познани и 1 млн. — из Вартегау, что составляет 13,6 млн. человек. Сюда следует добавить 3 млн. судетских немцев и 1,5 млн. немцев из Венгрии, Югославии и Румынии. В общей сложности со своих земель было изгнано свыше 18 миллионов немцев. 2,5 миллиона из них погибло в процессе изгнания. Увы, их предсмертные крики остались не услышанными. (http://www.livejournal.ru/photos/id/2595, http://topsecretz.net/blog/histori/155.html).
И. Росомахин «Красная Армия в Европе в 1945 году». (http://proza.ru/2013/04/16/672). По материалам Е. Сенявской (ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН, профессор кафедры истории России Новейшего времени РГГУ, действительный член Академии военных наук, доктор исторических наук). Краткие тезисы.
В европейском информационном пространстве постоянно поднимается тема «бесчинств» Красной Армии на занятой ею в 1945 году территории Третьего Рейха. Как это соотносится с реальностью – прошлой и настоящей? Из исторической памяти о Второй мировой войне вытесняется главное - то, что СССР и советский народ спасли Европу от уничтожения целых государств и народов, да и самой демократии, причем ценой колоссальных потерь и жертв, невиданных страданий и разрушений на советской земле и невероятного напряжения сил…
В январе-феврале 1945 г. советские войска вступили на немецкую землю. День, которого так долго ждали, наступил.
Жажда мести врагу «в его собственном логове» была одним из доминирующих настроений в войсках, тем более что оно долго и целенаправленно подпитывалось официальной пропагандой.
Задолго до того, как армия приблизилась к вражеской границе, проходя по истерзанной оккупантами родной земле, видя замученных женщин и детей, сожженные и разрушенные города и деревни, советские бойцы клялись отомстить захватчикам сторицей и думали о том времени, когда вступят на территорию врага. И когда это произошло, были - не могли не быть - психологические срывы, особенно среди тех, кто потерял своих родных и свои дома.
Акты мести были неизбежны. И нужно было прилагать специальные усилия, чтобы не допустить их широкого распространения.
19 января 1945 г. Сталин подписал специальный приказ «О поведении на территории Германии», который гласил: «Офицеры и красноармейцы! Мы идем в страну противника. Каждый должен хранить самообладание, каждый должен быть храбрым... Оставшееся население на завоеванных областях, независимо от того немец ли, чех ли, поляк ли, не должно подвергаться насилию. Виновные будут наказаны по законам военного времени. На завоеванной территории не позволяются половые связи с женским полом. За насилие и изнасилования виновные будут расстреляны».
Приказ был доведен до каждого солдата. В его дополнение и развитие командование и политорганы фронтов, объединений и соединений составляли соответствующие документы.
Одним из самых распространенных антироссийских мифов на Западе сегодня является тема массовых изнасилований, якобы совершенных Красной Армией в 1945 г. в Европе. Свое начало он берет еще с конца войны - из геббельсовской пропаганды, а затем из публикаций бывших союзников по антигитлеровской коалиции, вскоре превратившихся в противников СССР в холодной войне.
2 марта 1945 г. в своем дневнике министр пропаганды Третьего рейха Й.Геббельс писал: «...фактически в лице советских солдат мы имеем дело со степными подонками. Это подтверждают поступившие к нам из восточных областей сведения о зверствах. Они действительно вызывают ужас. Их невозможно даже воспроизвести в отдельности. Прежде всего, следует упомянуть об ужасных документах, поступивших из Верхней Силезии. В отдельных деревнях и городах бесчисленным изнасилованиям подверглись все женщины от десяти до 70 лет. Кажется, что это делается по приказу сверху, так как в поведении советской солдатни можно усмотреть явную систему. Против этого мы развернем теперь широкую кампанию внутри страны и за границей» [1].
13 марта 1945 г. появляется новая запись: «В войне на востоке будут теперь руководствоваться только одним чувством — чувством мести. Сейчас уже все соотечественники верят в то, что большевики совершают зверства. Нет больше человека, который игнорировал бы наши предостережения» [1].
25 марта 1945 г.: «Опубликованные сообщения о советских зверствах повсеместно вызвали гнев и жажду мести» [1].
Позднее помощник рейхскомиссара Геббельса доктор Вернер Науман признается: «Наша пропаганда относительно русских и того, что населению следует ожидать от них в Берлине, была так успешна, что мы довели берлинцев до состояния крайнего ужаса», но «перестарались - наша пропаганда рикошетом ударила по нам самим» [2]. Немецкое население давно было психологически подготовлено к образу по-звериному жестокого «недочеловека» и готово было поверить в любые преступления Красной Армии [3].
«В атмосфере ужаса, на грани паники, нагнетаемой рассказами беженцев, действительность искажалась, и слухи побеждали факты и здравый смысл. По городу ползли жуткие истории о кошмарнейших зверствах. Русских описывали узкоглазыми монголами, безжалостно и без раздумий убивающими женщин и детей. Говорили, что священников заживо сжигают огнеметами, монахинь насилуют, а потом голыми гоняют по улицам. Пугали, что женщин превращают в проституток, переезжающих вслед за воинскими частями, а мужчин отправляют на каторгу в Сибирь. Даже по радио как-то передали, что русские прибивали языки жертв к столам» [2].
По свидетельству австралийского военного корреспондента Осмара Уайта, «геббельсовская пропаганда… вбила в головы немцев параноидальный страх перед «ордами с Востока». Когда Красная Армия подошла к окраинам Берлина, волна самоубийств захлестнула город. По некоторым подсчетам, в мае-июне 1945 года от 30 до 40 тысяч берлинцев добровольно ушли из жизни» [4]. В своих дневниках он писал о том, что «в русофобии не было ничего нового. Войска сталкивались с этим всю дорогу от Рейна по мере того, как встречали тысячи бегущих на Запад и охваченных паникой людей. Русские идут! Как бы то ни было, но нужно бежать от них! Когда удавалось расспросить кого-либо из них, почти всегда оказывалось, что они ничего не знают о русских. Им так говорили. Они слышали это от друга, брата или родственника, который служил на Восточном фронте. Ну, конечно, Гитлер врал им! Его теории о высшей расе были абсурдом, заявления о том, что британцы - это декаденты и что евреи - недочеловеки, питающиеся разложившимися мозгами, - враньем. Но, говоря о большевиках, фюрер был прав!» [4]
Тогда же инициативу в пропаганде антисоветских ужасов подхватили союзнические СМИ. Причем «антирусская истерия была настолько сильной, столько ходило вокруг историй о русских зверствах, что шеф англо-американского бюро по общественным связям (PR) нашел нужным собрать корреспондентов для того, чтобы дать «разъяснения»: «Запомните, - сказал он, - что среди немцев существует сильное и организованное движение, нацеленное на то, чтобы посеять семена недоверия между союзниками. Немцы убеждены, что им будет на пользу раскол между нами. Я хочу предупредить вас о том, чтобы вы не верили немецким историям о зверствах русских без тщательной проверки их достоверности» [4].
В 1946 г. в США выходит брошюра Остина Эппа «Изнасилование женщин завоеванной Европы».
В 1947 г. Ральф Киллинг выпускает в Чикаго книгу «Ужасная жатва. Дорогостоящая попытка истребить народ Германии», в основу которой легли сообщения прессы о «бесчинствах в советской зоне оккупации» и материалы слушаний в американском парламенте, посвященных действиям Красной Армии в послевоенной Германии: «С Востока пришли большевизированные монгольские и славянские орды, немедленно насиловавшие женщин и девушек, заражая их венерическими заболеваниями, оплодотворяя их будущей расой русско-германских полукровок» [5].
Следующие заметные публикации на эту тему - книги немца Эриха Кубе «Русские в Берлине, 1945» и американца Корнелиуса Райэна «Последняя битва: Штурм Берлина глазами очевидцев»; обе выходят в середине 60-х. Здесь возрастной диапазон жертв увеличивается даже в сравнении с заявлениями Геббельса: в полосе наступления Красной Армии «каждой женщине от восьми до восьмидесяти лет грозит изнасилование» [2]. Впоследствии именно эта цифра регулярно будет «всплывать» в публикациях западных СМИ уже в начале XXI столетия. Впрочем, задаваясь вопросом, «сколько женщин было изнасиловано», и признавая, что «этого никто не знает», Райан говорит, будто «врачи приводят цифры от 20 000 до 100 000» [2]. По сравнению с теми цифрами, о которых заявят его последователи, эти покажутся невероятно скромными...
Новый всплеск интереса к «изнасилованной Германии» происходит в начале 90-х годов после развала СССР.
Так, «в объединенной Германии с поспешностью начали печатать книги и снимать фильмы, клеймящие Красную Армию и коммунистов, за «преступления 1945 года».
Например, знаменитый документальный фильм «Освободители и освобожденные. Война, насилия, дети» (1992 г.), снятый Хелке Зандер и Барбарой Йор, где видеоряд из военной хроники, записи воспоминаний в соединении с музыкальным сопровождением производят на зрителя сильнейшее эмоциональное воздействие» [5].
В том же году в Мюнхене выходит одноименная книга, на которую впоследствии активно будет ссылаться Энтони Бивор. Среди наиболее известных - опубликованная в 1994 г. в Нью-Йорке работа Алфреда де Заяс «Ужасная Месть: Этническая чистка восточноевропейских немцев, 1944-1950» и в 1995 г. в Гарварде - Норманна М.Неймарка «Русские в Германии. История советской зоны оккупации. 1945-1949».
У нас в стране данная тема слегка затрагивалась со времен перестройки и гласности в связи с упоминаниями о ней в произведениях именитых диссидентов Александра Солженицына и Льва Копелева. Но настоящий информационный бум начался в середине 2000-х годов, когда «вал антироссийских книг достаточно быстро перенесся в газеты соответствующей направленности, которые с радостью принялись воспроизводить к различным военным юбилеям описания ужасов «изнасилованной Германии»« [5]. Особенно модной тема стала после выхода в 2002 г. книги «Падение Берлина. 1945» английского историка Энтони Бивора [6], который назвал «совершенно фантастические данные о численности женщин, ставших жертвами советских солдат» [5]. После издания книги на русском языке миф о массовых изнасилованиях стал активно муссироваться в российской либеральной прессе и в русскоязычном Интернете.
Очень скоро стало ясно, что обвинения Красной Армии в преступлениях против мирного населения Германии и призывы к современной России «осознать и покаяться» знаменуют новый этап борьбы за историю Второй мировой войны и пересмотр в ней роли Советского Союза.
Пик массированных атак на роль СССР во Второй мировой войне пришелся на 2005 г. - год 60-летия Победы. Особенно активно на этот информационный повод отреагировали западные средства массовой информации. Так, Константин Эггерт из Би-би-си сетовал на то, что «война остается единственным светлым пятном советского периода истории для большинства населения России, и потому объявлена вне зоны критического исследования и дискуссии.». И, призывая Россию к «переосмыслению прошлого», довольно откровенно намекал, что «только глубокий общенациональный кризис способен сегодня вернуть россиян к ситуации конца 80-х годов, когда кипела прерванная в 90-х дискуссия о советской истории»7.
В специальном обзоре «РИА Новости», подготовленном на основе мониторинга теле- и радиоэфира 86 зарубежных радиостанций и телекомпаний 19 апреля 2005 г., констатировалось: «Информационная возня по поводу исторической интерпретации Великой Отечественной войны не обходится без арсенала пропаганды ужасов. Опора журналистов на субъективную мемуарную память, личный опыт бывших участников сражений и откровенные домыслы геббельсовской пропаганды приводит к тому, что на первый план выходят образы, связанные с местью, ненавистью и насилием, мало способствующие консолидации общественного мнения и воскрешающие прежние внешнеполитические установки. Постулируется наличие «темной стороны» освободительного подвига Красной Армии, которую якобы замалчивают в современной России» [8]…
В этом контексте мифология относительно массового изнасилования немецких женщин советскими военнослужащими якобы при отсутствии подобных фактов в зоне наступления западных союзников заняла особое место и активно обсуждалась западными СМИ. В частности, упомянутая книга Энтони Бивора «Падение Берлина, 1945» еще в 2002 г. вызвала целую серию скандальных публикаций.
Так, в газете The Daily Telegraph в статье под красноречивым названием «Войска Красной Армии насиловали даже русских женщин, которых они освобождали из лагерей», говорилось: «Советские солдаты рассматривали изнасилование, нередко осуществлявшееся на глазах мужа и членов семьи женщины, как подходящий способ унижения немецкой нации, считавшей славян низшей расой, сексуальные контакты с которой не поощрялись. Российское патриархальное общество и привычка к разгульным кутежам также сыграли свою роль, но более важным было негодование при виде относительно высокого благосостояния немцев» [9]…
Наибольший ажиотаж в западных СМИ вызвал следующий текст: «Наиболее шокирующими, с российской точки зрения, выглядят факты насилия советских солдат и офицеров, совершенные против украинских, русских и белорусских женщин и девушек, освобожденных из немецких рабочих лагерей» со ссылкой на мою книгу «Психология войны в XX веке. Исторический опыт России» [11]…
Новая, более сложная гамма чувств стала проявляться у советских солдат и офицеров в связи с перенесением боевых действий за пределы нашей страны, на чужую, в том числе вражескую, территорию. Немало военнослужащих считало, что в качестве победителей они могут позволить себе все, в том числе и произвол в отношении мирного населения.
Негативные явления в армии-освободительнице наносили ощутимый урон престижу Советского Союза и его вооруженным силам, могли отрицательно повлиять на будущие взаимоотношениям со странами, через которые проходили наши войска. Советскому командованию приходилось вновь и вновь обращать внимание на состояние дисциплины в войсках, вести с личным составом разъяснительные беседы, принимать особые директивы и издавать суровые приказы. Советский Союз должен был показать народам Европы, что на их землю вступила не «орда азиатов», а армия цивилизованного государства. Поэтому чисто уголовные преступления в глазах руководства СССР приобретали политическую окраску. В этой связи по личному указанию Сталина было устроено несколько показательных судебных процессов с вынесением смертных приговоров виновным, а органы НКВД регулярно информировали военное командование о своих мерах по борьбе с фактами разбоя в отношении мирного населения» [11]…
К. Эггерт в статье «Память и правда», написанной в 2005 г. для проекта Би-би-си к 60-летию окончания Второй мировой войны, писал: «Когда в 2002 году в Лондоне впервые вышла книга Энтони Бивора «Падение Берлина» (ныне она переведена в России издательством АСТ), российский посол в Великобритании Григорий Карасин написал гневное письмо в газету «Дейли телеграф». Дипломат обвинил известного военного историка в клевете на славный подвиг советских солдат. Причина? Бивор, основываясь на документах из главного военного архива в Подольске, рассказал, среди прочего, о бесчинствах, которые творили советские военнослужащие в освобождаемой Польше, Восточной Пруссии и в самом Берлине. Историки из Российской академии наук книгу «Падение Берлина» осудили едва ли не раньше посла. Между тем справочный аппарат книги Бивора в полном порядке: входящие и исходящие номера донесений, папка, полка и так далее. То есть во лжи писателя не обвинишь» [7]…
Именно с легкой руки Бивора была запущена и впоследствии растиражирована в тысячах публикаций «точная статистика» - два миллиона изнасилованных немок, из них сто тысяч - в Берлине. В своей книге он пишет: «Берлинцы помнят пронзительные крики по ночам, раздававшиеся в домах с выбитыми окнами. По оценкам двух главных берлинских госпиталей, число жертв изнасилованных советскими солдатами колеблется от девяноста пяти до ста тридцати тысяч человек. Один доктор сделал вывод, что только в Берлине было изнасиловано примерно сто тысяч женщин. Причем около десяти тысяч из них погибло в основном в результате самоубийства. Число смертей по всей Восточной Германии, видимо, намного больше, если принимать во внимание миллион четыреста тысяч изнасилованных в Восточной Пруссии, Померании и Силезии. Представляется, что всего было изнасиловано порядка двух миллионов немецких женщин, многие из которых (если не большинство) перенесли это унижение по нескольку раз» [6].
При этом он ссылается на книгу Хельке Зандер и Барбары Йор «Освободители и освобожденные» [12]… Результат такого «обобщения» единичных случаев подразумевает, что «каждая 6-я восточная немка вне зависимости от возраста была минимум один раз изнасилована красноармейцами» [13]…
Примечательно, что книга Бивора была переведена на русский язык и издана в России в 2004 г. - как раз накануне юбилея Победы.
В 2005 г. последовала очередная «разоблачительная сенсация» от бывших союзников по антигитлеровской коалиции: «На Западе во всю мощь пропагандируется новая книга британского военного историка Макса Гастингса «Армагеддон: Битва за Германию, 1944-1945», посвященная преступлениям Советской Армии против мирного населения Германии и немецких военнопленных. Историк рисует буквально ритуальное возмездие, чинимое Советской Армией проигрывавшим войну немцам, и даже называет его «первобытным изнасилованием целой нации» [15].
В 2006 г. на русском языке выходит книга немецкого автора Иоахима Гофмана «Сталинская истребительная война (1941-1945 гг.). Планирование, осуществление, документы» [16], широко распространявшаяся за рубежом с середины 90-х годов и только в Германии выдержавшая четыре издания. При этом в предисловии к русскому изданию говорится, что данный труд «является одним из лучших исторических исследований «темных пятен» советско-германской войны», а его автор - «одним из наиболее ярких представителей направления западногерманской исторической науки, отстаивавшей постулат, что в 1941-1945 годах война велась между двумя преступными режимами: гитлеровской Германией и сталинским СССР». Естественно, несколько глав посвящено последним месяцам войны под вполне определенным ракурсом, о чем свидетельствуют их названия: ««Ни пощады, ни снисхождения». Зверства Красной Армии при продвижении на немецкую землю», ««Горе тебе, Германия!» Злодеяния находят свое продолжение». Перечень литературы такого рода, возрождающей дух и букву геббельсовской пропаганды в новых исторических условиях, можно продолжать довольно долго.
В мае 2005 г. некий Ю.Нестеренко написал статью «День национального позора», инициировав бессрочную акцию «Антипобеда», в рамках которой распространяются «многочисленные свидетельства о чудовищных преступлениях советских ««воинов-освободителей» (нередко превосходивших по жестокости худшие деяния нацистов)»: «Вместо того, чтобы раздувать очередную пропагандистскую истерию и требовать от изнасилованных благодарности за доставленное удовольствие, надо покончить с практикой многолетней лицемерной лжи и двойных стандартов, прекратить чествования служителей преступного режима и покаяться перед всеми, кто безвинно пострадал от действий «солдат-освободителей»» [17] - таков основной посыл организатора акции.
В мае 2009 г., также в канун Дня Победы появился провокационный пост А. Широпаева «Могила Неизвестного Насильника» [18], выставляющий наших ветеранов насильниками-педофилами… [19].
На «Википедии» многие страницы прямо или косвенно посвящены теме изнасилований в конце войны: «Насилие в отношении мирного населения Германии (1945 г.)», «Депортация немцев после Второй мировой войны», «Немецкое население в Восточной Пруссии после Второй мировой войны», «Убийство в Неммерсдорфе», «Падение Берлина. 1945» и др.
Радиостанция «Эхо Москвы» (2009 г.) в программе «Цена Победы» дважды проводила передачи на «болезненные темы» - «Вермахт и РККА против мирного населения» (16 февраля) и «Красная Армия на немецкой территории» (26 октября) [20], пригласив в студию Г.Бордюгова и скандально известного М.Солонина.
В 2010 г., в год 65-летия Победы, поднялась очередная антироссийская волна, прокатившаяся по всей Европе и особенно заметная в Германии.
«Иногда в русском Интернете проскакивает жалостливая мысль, что немцы такие бедные, устали каяться, - пишет на «Правая.ру» А. Тюрин. - Волноваться не надо, даже при бундесканцлере-антифашисте Вилли Брандте Германия не извинилась за свои преступления, совершенные в России…
Взяв Берлин, русские кормят бедных берлинцев плохо, доводят до дистрофии, зато тащат все подряд и насилуют.
И тут характерен художественный телесериал «Одна женщина в Берлине» (центральный канал ZDF). Русские показаны не армией, а ордой. На фоне тонких бледных одухотворенных немецких лиц эти ужасные русские морды, раззявленные рты, толстые щеки, сальные глазки, гадкие улыбочки. Орда именно русская, никаких нацменов, кроме одного солдата-азиата, которого русские кличут «эй, монгол» [21]…
Общий лейтмотив этих нападок - попытка подмены «освобождения» «оккупацией», стремление представить освободительную миссию СССР в Европе как «новое порабощение» стран, оказавшихся в сфере советского влияния, обвинения не только в адрес СССР и Советской Армии, но и в адрес России, как правопреемницы Советского Союза в насаждении тоталитарных режимов в Центральной и Восточной Европе, в преступлениях против гражданского населения, требования к ней «покаяться» и «возместить ущерб». ..
Нельзя ставить знак равенства между жертвой агрессии и агрессором, особенно таким, целью которого было уничтожение целых народов. Фашистская Германия сама поставила себя вне морали и вне закона. Стоит ли удивляться актам стихийной мести со стороны тех, чьих близких она хладнокровно и методично уничтожала в течение нескольких лет самыми изощренными и изуверскими способами?
На протяжении Великой Отечественной войны тема возмездия была одной из центральных в агитации и пропаганде, а также в мыслях и чувствах советских людей. Задолго до того как армия приблизилась к вражеской границе, проходя по истерзанной оккупантами родной земле, видя замученных женщин и детей, сожженные и разрушенные города и деревни, советские бойцы клялись отомстить захватчикам сторицей и часто думали о том времени, когда вступят на территорию врага. И когда это произошло, были - не могли не быть! - психологические срывы, особенно среди тех, кто потерял свои семьи.
В январе-феврале 1945 г. советские войска развернули Висло-Одерскую и Восточно-Прусскую наступательные операции и вступили на немецкую землю. «Вот она, проклятая Германия!» - написал на одном из самодельных щитов около сгоревшего дома русский солдат, первым перешедший границу [22]. День, которого так долго ждали, наступил. И на каждом шагу встречались советским воинам вещи с нашими фабричными клеймами, награбленные гитлеровцами; освобожденные из неволи соотечественники рассказывали об ужасах и издевательствах, которые испытали в немецком рабстве. Немецкие обыватели, которые поддержали Гитлера и приветствовали войну, беззастенчиво пользовались плодами грабежа других народов, не ожидали, что война вернется туда, откуда она началась - на территорию Германии. И теперь эти «гражданские» немцы, испуганные и заискивающие, с белыми повязками на рукавах, боялись смотреть в глаза, ожидая расплаты за все, что совершила их армия на чужой земле.
Жажда мести врагу «в его собственном логове» была одним из доминирующих настроений в войсках, тем более что оно долго и целенаправленно подпитывалось официальной пропагандой.
Еще накануне наступления в боевых частях проводились митинги и собрания на тему «Как я буду мстить немецким захватчикам», «Мой личный счет мести врагу», где вершиной правосудия провозглашался принцип «Око за око, зуб за зуб!».
Однако после выхода нашей армии за государственную границу СССР у советского правительства появились соображения иного рода, диктовавшиеся планами на послевоенное устройство в Европе.
Политическая оценка «Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остается» (Приказ № 55 Наркома обороны от 23 февраля 1942 г.) была активно взята на вооружение пропагандой и имела немалое значение для формирования новой (а в сущности, реанимированной старой, довоенной) психологической установки советских людей в отношении противника [23].
Но одно дело умом понимать эту очевидную истину, и совсем другое - стать выше своего горя и ненависти, не дать волю слепой жажде мести. Последовавшие в начале 1945 г. разъяснения политотделов о том, «как следует себя вести» на территории Германии, явились для многих неожиданностью и часто отвергались.
Вот как вспоминал об этом писатель-фронтовик Д.Самойлов: «Лозунг «Убей немца!» решал старинный вопрос методом царя Ирода. И все годы войны не вызывал сомнений. «Разъяснение» 17 апреля (статья Александрова, тогдашнего руководителя нашей пропаганды, где критиковалась позиция Ильи Эренбурга - «Убей немца!» - и по-новому трактовался вопрос об ответственности немецкой нации за войну) и особенно слова Сталина о Гитлере и народе как бы отменяли предыдущий взгляд. Армия, однако, понимала политическую подоплеку этих высказываний. Ее эмоциональное состояние и нравственные понятия не могли принять помилования и амнистии народу, который принес столько несчастий России» [24].
Закономерность ненависти к Германии со стороны вступавших на ее территорию советских войск понимали в то время и сами немцы.
Вот что записал в своем дневнике 15 апреля 1945 г. о настроении берлинского населения 16-летний Дитер Борковский: «В полдень мы отъехали в совершенно переполненном поезде городской электрички с Анхальтского вокзала. С нами в поезде было много женщин - беженцев из занятыми русскими восточных районов Берлина. Они тащили с собой все свое имущество: набитый рюкзак. Больше ничего. Ужас застыл на их лицах, злость и отчаяние наполняло людей! Еще никогда я не слышал таких ругательств...
Тут кто-то заорал, перекрывая шум: «Тихо!» Мы увидели невзрачного грязного солдата, на форме два железных креста и золотой Немецкий крест. На рукаве у него была нашивка с четырьмя маленькими металлическими танками, что означало, что он подбил 4 танка в ближнем бою.
«Я хочу вам кое-что сказать, - кричал он, и в вагоне электрички наступила тишина. «Даже если вы не хотите слушать! Прекратите нытье! Мы должны выиграть эту войну, мы не должны терять мужества. Если победят другие - русские, поляки, французы, чехи - и хоть на один процент сделают с нашим народом то, что мы шесть лет подряд творили с ними, то через несколько недель не останется в живых ни одного немца. Это говорит вам тот, кто шесть лет сам был в оккупированных странах!». В поезде стало так тихо, что было бы слышно, как упала шпилька» [25].
Руководство Советской Армии принимало суровые меры против насилий и бесчинств по отношению к немецкому населению, объявляя такого рода действия преступными и недопустимыми, а виновных в них лиц предавая суду военного трибунала, вплоть до расстрела.
19 января 1945 г. Сталин подписал специальный приказ «О поведении на территории Германии» [26].
Приказ был доведен до каждого солдата. В его дополнение и развитие командование и политорганы фронтов, объединений и соединений составляли соответствующие документы.
Так, выйдя на земли Восточной Пруссии, 21 января 1945 г. командующий 2-м Белорусским фронтом маршал К. Рокоссовский издал приказ № 006, призванный «направить чувство ненависти людей на истребление врага на поле боя», карающий за мародерство, насилия, грабежи, бессмысленные поджоги и разрушения. Отмечалась опасность такого рода явлений для морального духа и боеспособности армии.
27 января такой же приказ издал командующий 1-м Украинским фронтом маршал И.С. Конев.
29 января во всех батальонах 1-го Белорусского фронта был зачитан приказ маршала Г.К. Жукова, который запрещал красноармейцам «притеснять немецкое население, грабить квартиры и сжигать дома».
20 апреля 1945 г. была принята специальная директива Ставки Верховного Главнокомандования о поведении советских войск в Германии [27]. И хотя «предотвратить случаи насилия полностью не удалось, но его сумели сдержать, а затем и свести до минимума» [28].
На противоречия политических установок до и после вступления на вражескую территории обращали внимание и сами политработники.
Об этом свидетельствует выступление 6 февраля 1945 г. начальника Политуправления 2-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта А. Окорокова на совещании работников отдела агитации и пропаганды фронта и Главпура РККА о морально-политическом состоянии советских войск на территории противника: «Вопрос о ненависти к врагу. Настроение людей сейчас сводится к тому, что говорили, мол, одно, а теперь получается другое. Когда наши политработники стали разъяснять приказ № 006, то раздавались возгласы: не провокация ли это? В дивизии генерала Кустова, при проведении бесед, были такие отклики: «Вот это политработники! То нам говорили одно, а теперь другое!»
Причем, надо прямо сказать, что неумные политработники стали рассматривать приказ № 006 как поворот в политике, как отказ от мести врагу. С этим надо повести решительную борьбу, разъяснив, что чувство ненависти является нашим священным чувством, что мы никогда не отказывались от мести, что речь идет не о повороте, а о том, чтобы правильно разъяснить вопрос.
Конечно, наплыв чувств мести у наших людей огромный, и этот наплыв чувств привел наших бойцов в логово фашистского зверя и поведет дальше в Германию. Но нельзя отождествлять месть с пьянством, поджогами. Я сжег дом, а раненых помещать негде. Разве это месть? Я бессмысленно уничтожаю имущество. Это не есть выражение мести. Мы должны разъяснить, что все имущество, скот завоеваны кровью нашего народа, что все это мы должны вывезти к себе и за счет этого в какой-то мере укрепить экономику нашего государства, чтобы стать еще сильнее немцев.
Солдату надо просто разъяснить, сказать ему просто, что мы завоевали это и должны обращаться с завоеванным по-хозяйски. Разъяснить, что если ты убьешь в тылу какую-то старуху немку, то гибель Германии от этого не ускорится. Вот немецкий солдат - уничтожь его, а сдающегося в плен отведи в тыл. Направить чувство ненависти людей на истребление врага на поле боя. И наши люди понимают это. Один сказал, что мне стыдно за то, что я раньше думал - сожгу дом и этим буду мстить.
Наши советские люди организованные и они поймут существо вопроса. Сейчас имеется постановление ГКО о том, чтобы всех трудоспособных немцев-мужчин от 17 до 55 лет мобилизовать в рабочие батальоны и с нашими офицерскими кадрами направлять на Украину и в Белоруссию на восстановительные работы. Когда мы по-настоящему воспитаем у бойца чувство ненависти к немцам, тогда боец на немку не полезет, ибо ему будет противно. Здесь нам нужно будет исправить недостатки, направить чувство ненависти к врагу по правильному руслу» [29].
И действительно, пришлось немало потрудиться для изменения сформировавшейся ходом самой войны и предшествующей политической работы установки армии на месть Германии. Пришлось опять разводить в сознании людей понятия «фашист» и «немец».
«Политотделы ведут большую работу среди войск, объясняют, как надо вести себя с населением, отличая неисправимых врагов от честных людей, с которыми нам, наверное, еще придется много работать. Кто знает, может быть, еще придется им помогать восстанавливать все то, что разрушено войной, - писала весной 1945 г. работник штаба 1-й гвардейской танковой армии Е.С.Катукова. - Сказать по правде, многие наши бойцы с трудом принимают эту линию тактичного обращения с населением, особенно те, чьи семьи пострадали от гитлеровцев во время оккупации. Но дисциплина у нас строгая. Наверное, пройдут годы, и многое изменится. Будем, может быть, даже ездить в гости к немцам, чтобы посмотреть на нынешние поля боев. Но многое до этого должно перегореть и перекипеть в душе, слишком близко еще все то, что мы пережили от гитлеровцев, все эти ужасы» [30].
Разного рода «чрезвычайные происшествия и аморальные явления» в частях наступающей Красной Армии тщательно фиксировались особыми отделами, военными прокурорами, политработниками, по возможности пресекались и строго наказывались. Впрочем, бесчинствовали в основном тыловики и обозники. Боевым частям было просто не до того - они воевали. Их ненависть выплескивалась на врага вооруженного и сопротивляющегося. А с женщинами и стариками «сражались» те, кто старался быть подальше от передовой.
Вспоминая бои в Восточной Пруссии, Лев Копелев, бывший политработник, впоследствии писатель и диссидент, рассказывал: «Я не знаю статистики: сколько там было среди наших солдат негодяев, мародеров, насильников, не знаю. Я уверен, что они составляли ничтожное меньшинство. Однако именно они и произвели, так сказать, неизгладимое впечатление» [31].
Следует отметить, что многие солдаты и офицеры сами решительно боролись с грабежами и насилиями. Их пресечению способствовали и суровые приговоры военных трибуналов. По данным военной прокуратуры, «в первые месяцы 1945 г. за совершенные бесчинства по отношению к местному населению было осуждено военными трибуналами 4148 офицеров и большое количество рядовых. Несколько показательных судебных процессов над военнослужащими завершились вынесением смертных приговоров виновным» [32].
В то же время, если мы обратимся к документам немецкой стороны, то увидим, что еще до начала войны против СССР было заранее объявлено, что «в борьбе с большевизмом нельзя строить отношения с врагом на принципах гуманизма и международного права» [33], тем самым изначально допускались любые нарушения международного права в будущих отношениях германских войск к мирному населению и советским военнопленным.
Как один из многочисленных примеров программных заявлений немецкого руководства, процитируем Указ Гитлера, как Верховного Главнокомандующего вермахта, от 13 мая 1941 г. о военном судопроизводстве на войне с Советским Союзом: «За действия против вражеских гражданских лиц, совершенные военнослужащими вермахта и вольнонаемными, не будет обязательного преследования, даже если деяние является военным преступлением или проступком... Судья предписывает преследование деяний против местных жителей в военно-судебном порядке лишь тогда, когда речь идет о несоблюдении воинской дисциплины или возникновении угрозы безопасности войск» [33].
Или вспомним знаменитую «Памятку немецкого солдата» (ставшую одним из документов обвинения на Нюрнбергском процессе), где звучали такие «гуманные» призывы: «Помни и выполняй: 1) ...Нет нервов, сердца, жалости - ты сделан из немецкого железа... 2) ...Уничтожь в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик... 3) ...Мы поставим на колени весь мир... Германец - абсолютный хозяин мира. Ты будешь решать судьбы Англии, России, Америки... уничтожай все живое, сопротивляющееся на твоем пути... Завтра перед тобой на коленях будет стоять весь мир» [34].
В этом состояла политика фашистского руководства Германии по отношению к «расово неполноценным народам», к числу которых оно относило и славян.
В отношении немецкого населения или военнопленных советское руководство никогда не ставило перед своей армией такого рода задач. Следовательно, мы можем говорить именно о единичных (особенно по сравнению с действиями немецкой стороны) нарушениях международного права в ведении войны. Причем все эти явления были стихийными, а не организованными и со всей строгостью пресекались советским армейским командованием. И все же, как отмечал немецкий историк Рейнхард Рюруп, в терпящей поражение Германии «страх и ужас по отношению к советским войскам были распространены в значительно большей степени, чем в отношении англичан или американцев. Действительно, в первые дни прихода Красной Армии ее бойцами допускались значительные эксцессы, ограбления, насилие.
Публицист Э.Куби не ошибался, когда, оглядываясь назад, заявлял, что советские солдаты могли бы вести себя и как «карающая небесная рать», руководствуясь одной лишь ненавистью к немецкому населению.
Многие немцы более или менее определенно знали, что именно произошло в Советском Союзе, и поэтому опасались мести или расплаты той же монетой. Немецкий народ в действительности может считать себя счастливым - его не постигло правосудие» [35].
Говоря о масштабах изнасилований в зоне ответственности советских войск, следует привести отрывок из доклада военного прокурора 1-го Белорусского фронта о выполнении директивы Ставки ВГК № 11072 и Военного Совета 1-го Белорусского фронта № 00384 об изменении отношения к немецкому населению по состоянию на 5 мая 1945 г.: «Выполняя указания Военного Совета фронта, военная прокуратура фронта систематически следит за выполнением директив Ставки Верховного Главнокомандования и Военного Совета Фронта об изменении отношения к немецкому населению. Приходится констатировать, что факты грабежей, насилий и прочих незаконных действий со стороны наших военнослужащих в отношении местного немецкого населения не только не прекратились, но даже в период с 22 апреля по 5 мая продолжали иметь довольно широкое распространение.
Я привожу цифры, характеризующие это положение по 7 армиям нашего фронта: общее количество бесчинств со стороны военнослужащих в отношении местного населения, зафиксированных по этим 7 армиям, 124, из них: изнасилований немецких женщин - 72, грабежей -38, убийств - 3, прочих незаконных действий - 11» [36].
Подчеркнем, что это данные по 7 армиям фронта, штурмующего Берлин, в самый разгар городских боев, то есть 908,5 тыс. чел. личного состава на начало Берлинской операции, из числа которых 37,6 тыс. составили безвозвратные и 141,9 тыс. санитарные потери [37], - и лишь 72 случая изнасилований за две недели! Учитывая, что в дальнейшем число изнасилований и «прочих бесчинств», согласно материалам военной прокуратуры и трибуналов, пошло на снижение, цифра в 100 тыс. жительниц Берлина, подвергшихся «надругательствам советских варваров», мягко говоря, не вытанцовывается. Не говоря уже о двух миллионах…
Берлинцы не смотрели на мир так, как этого хотелось бы русским. Везде был слышен шепот: «Слава Богу, что вы - британцы и американцы - пришли сюда. Русские - это животные, они отобрали у меня все, что было... они насилуют, воруют и расстреливают…»» [4].
В этой связи стоит привести рассказ одного ветерана, минометчика Н. Орлова, потрясенного поведением немцев (и немок) в 1945 г.: «Никто в минбате не убивал гражданских немцев. Наш особист был «германофил». Если бы такое случилось, то реакция карательных органов на подобный эксцесс была бы быстрой. По поводу насилия над немецкими женщинами. Мне кажется, что некоторые, рассказывая о таком явлении, немного «сгущают краски»…
Вообще немецкая покорность нас ошеломила. Ждали от немцев партизанской войны, диверсий. Но для этой нации порядок - «Орднунг» - превыше всего. Если ты победитель - то они «на задних лапках», причем осознанно и не по принуждению. Вот такая психология. [38].
В донесении замначальника Главного Политического управления Красной Армии Шикина в ЦК ВКП(б) Г. .Александрову от 30 апреля 1945 г. об отношении гражданского населения Берлина к личному составу войск Красной Армии говорилось: «Как только наши части занимают тот или иной район города, жители начинают постепенно выходить на улицы, почти все они имеют на рукавах белые повязки. При встрече с нашими военнослужащими многие женщины поднимают руки вверх, плачут и трясутся от страха, но как только убеждаются в том, что бойцы и офицеры Красной Армии совсем не те, как им рисовала их фашистская пропаганда, этот страх быстро проходит, все больше и больше населения выходит на улицы и предлагает свои услуги, всячески стараясь подчеркнуть свое лояльное отношение к Красной Армии» [39]. ..
Доктор медицины Калистурх в разговоре со своими коллегами по вопросу отношения Красной Армии к немецкому населению заявил: «Нельзя скрывать, что я лично видел нехорошее отношение отдельных русских солдат к нашим женщинам, но я говорил, что в этом виновата война, а самое главное то, что наши солдаты, и особенно эсэсовцы, вели себя по отношению к русским женщинам гораздо хуже. [40].
4 июня 1945 г. И.Серов докладывал Л.Берия: «28 мая в районе Пренцлаунсберг из одного дома был произведен выстрел в дежурного красноармейца комендатуры. Выброшенным на место нарядом часть жителей этого дома была взята в комендатуру, в связи с чем был пущен слух, что Красная Армия прекратит выдачу продовольствия населению. После этого в комендатуру явилось несколько делегаций от района с просьбой на площади публично расстрелять 30-40 заложников, но выдачу продовольствия не прекращать. Населению этого района было предложено разыскать виновного и доставить в комендатуру» [40].
НЕМЦЫ ПОСЛЕ ВОЙНЫ.
Прибывшие в Восточную Пруссию переселенцы с любопытством и страхом ждали встречи с немцами. Особенно велико было напряжение в первые дни.(40).
"1945 г. Враг - подл и коварен. Разгромленные на поле брани гитлеровцы уходят в подполье и насаждают всякие шпионские, террористические и диверсионные группы для подрывной работы. Своевременно разоблачить и обезвредить эти группы можно только тогда, когда каждый боец и офицер будет бдителен и дисциплинирован, будет с честью и достоинством выполнять возложенные на него задачи".(из приказа военного коменданта Кенигсберга).(40).
На вопрос о случаях сопротивления оставшихся немцев большинство переселенцев отвечало отрицательно. В ту пору ходили слухи об отравителях и убийцах, всех их называли "эсэсовцами". Одни им верили и опасались встреч с немцами; другие же считали слухи досужей выдумкой, подчеркивая дисциплинированность немцев, их уважение ко всякой власти, в том числе и к власти победителя.(40).
"1946 г. По статье 58 - 10/1 УК осуждены два немца. Контрреволюционная агитация их заключалась в том, что они среди немецкого населения распространяли слух о скорой войне России с Америкой и Англией, предсказывали поражение России, что это поражение будет в пользу немцам, и поэтому рекомендовали уклоняться от работ в военных совхозах, где они работали" (из справки о работе областного суда).(40).
Организованного, массового сопротивления советским властям со стороны местного населения не было. Это не исключало, однако, отдельных случаев неповиновения, вредительства и даже преступных действий.(40).
"Через какое-то время наладились отношения с немецкими соседями, а потом даже появился жених - немец, с которым я познакомилась на танцах. Когда немцев стали выселять, он забежал ко мне, сказал, что будет добиваться в Кенигсберге русского подданства. Как их увезли в Калининград, так он и пропал. И куда он делся, я не знаю".(40).
Коллегия областного суда осуждала немцев почти исключительно по "агитационной" статье. За второе полугодие 1947 года областной суд рассмотрел дела в отношении 78 немцев, из них 54 человека были осуждены.(40).
"Контрреволюционная агитация среди немецкого населения проводилась в различных формах - устно и письменно, но преобладающей формой антисоветской агитации являлось распространение песен - прокламаций и стихов, которые сочинялись отдельными участниками антисоветских групп, затем размножались от руки и распространялись среди немецкого населения. Обвинялись участники группы (9 человек) в том, что распевали песню антисоветского содержания под названием "Бригадная", в этой песне высмеивался бригадир рабочей бригады, немец". (из справки председателя облсуда о судебной практике по делам о контрреволюционных преступлениях).(40).
Чаще всего пассивное сопротивление выражалось в отказе работать или сотрудничать с советскими властями, сообщать нужные сведения о городских и производственных объектах.(40).
Приведенные примеры относятся скорее к исключениям. Правилом были лояльность и выполнение приказов новой власти.(40).
Среди первых распоряжений, которые круто изменили привычный образ жизни коренного населения, был комплекс мер по "квартирному вопросу".
Вместе с отступающей германской армией в путь двинулись тысячи местных жителей. Кому-то удалось перебраться на запад, но многие, не выдержав тягот перехода, останавливались на полпути. Особенно много беженцев скопилось в Зеленоградском и Багратионовском районах и, конечно, в самом Кенигсберге.
После окончания военных действий новые власти были озабочены установлением эффективного контроля над местными жителями.(40).
"В Кенигсберге их старались селить компактно. На отдельных улицах жили только немцы, например, на нынешней улице Чернышевского. В район Сад - Розенау (Борисово) немцев переселяли из своих домов практически без вещей. В поселке Поречье Правдинского района оставшихся жителей разместили в помещении склада, в Железнодорожном - на двух улицах возле аптеки.
В поселке Маршальское перед приездом советских переселенцев немецкое население перевели в здание будущего сельсовета. Они не хотели уходить из своих домов. Это были в основном пожилые люди, женщины и дети - подростки. Но им сказали, что их все равно будут отправлять в Германию".(40).
Несмотря на старания властей ограничить контакты советских граждан с немцами, вплоть до 1948 года жилые кварталы часто имели смешанный национальный состав. При этом наши переселенцы занимали квартиры, а немцы перемещались в подвалы, мансарды и на чердаки.(40).
"Инициативу переселения немцев приписывают военным. Им помогали домоуправы из числа самих немцев. Немцы жили в подвальных помещениях потому, что там теплее и безопаснее. Окна небольшие - они русских боялись".(40).
Вновь прибывшим советским переселенцам обычно говорили, что хозяева дома, в который их поселили, бежали в Германию. Но иногда встречи все-таки случались.
(40).
Переселение на чердаки и в подвалы было далеко не самым худшим исходом. В первые послевоенные месяцы существовала еще одна категория немцев - бездомные: одинокие старики, беспризорные дети. Создававшиеся в спешном порядке дома престарелых и детские приемники не могли вместить всех нуждающихся.
Особенно трудно немцам было пережить жестокую зиму 1946 - 1947 г.г. Много стариков позамерзало в ту зиму.(40).
Еще более острой проблемой для оставшегося немецкого населения было пропитание. Легче было тем, кто сохранил свое жилье, а значит, имел и какие-то запасы. Не раз находили спрятанные немецкие фляги с зерном. Но большинство немцев запасов не имело.(40).
"1945 г. Все выявленное и выявляемое в городе Кенигсберге продовольствие и фураж передавайте в распоряжение интендантского управления фронта.
Для снабжения немецкого населения используйте муку из затонувших барж, картофель, находящийся на складах города, и мясной сбой, имеющийся на холодильнике".(распоряжение начальника тыла 3-го Белорусского фронта).(40).
"Немцы часто прибивались к воинским частям: стирали, убирали - тем и кормились. Когда войска стояли в городе, повсюду были походные кухни. Вместе с нашими солдатами питались и немцы. Когда походных кухонь не стало, положение немцев осложнилось".(40).
В первые же недели после взятия Кенигсберга на местное население была распространена карточная система. Нормы получаемого по ним продовольствия были очень скромные, но и их отоваривать приходилось с большим трудом.(40).
"1945 г. Снабжение немецкого населения обеспечивается по линии отпуска продовольствия в централизованном порядке с НКО. Для трудоспособного немецкого населения хлеб отпускается 400 граммов. Нетрудоспособные и иждивенцы получают хлеба - 200 граммов. Для работающих по строительству, канализации, водопроводу организовано общественное питание. Горячая пища выдается один раз в день. В данный момент НКО отпуск продуктов совершенно прекратил".(из доклада о работе гражданского управления Кенигсберга).(40).
Уже осенью 1945 г. комендатуры выдавали продовольственные карточки только работающим немцам. Однако работали не все.(40).
"Инициативы у них не было. Те, кто не работал, жили плохо. По каким мотивам эта часть немцев не работала, я не знаю. Может, это были те, кто воспитан в нацистском духе и не хотел работать на советское государство?".(40).
Не все могли работать, да и число рабочих мест было ограничено. За работу (а значит, и паек) держались изо всех сил.(40).
"У работающей на вагонзаводе фрау Цимлер было двое детей. Очень они голодали. Мать их в холод, больных, за собой на работу таскала, чтобы только карточки не лишиться".(40).
Те, кому не удавалось устроиться на работу, шли в няньки, домработницы, шили одежду на заказ, ловили рыбу и торговали ею, продавали оставшиеся вещи. Часто немцы ходили по домам, просили работу.(40).
"Брать что-нибудь стеснялись. Очень совестливый народ. Были как котята беспомощные. Домой приходили, просили что- нибудь из еды и обязательно расплачивались: кто хрустальную вазу даст, кто еще что-нибудь. Если не берешь - обижались. Другой раз им из одежды что-нибудь отдашь".(40).
Многие переселенцы заметили эту черту в характере немцев: насколько возможно, они старались не принимать бесплатных услуг. Немцы подачек не брали.
В морозную зиму 1946 - 1947 г.г. положение немецкого населения ухудшилось.(40).
"Немцы с голоду пухли. Их разносило, и становились они как бы стеклянные на вид. А некоторые, наоборот, становились сухими, как бы высыхали. Весной они яблочки маленькие поедали, смородину зеленую".(40).
Чтобы как-то выжить, надо было через многое переступить. Приходилось довольствоваться картофельными очистками, гнилой свеклой, лебедой. Многие немцы питались ракушками - их в реке вылавливали. Кошек всех поели. Приходилось есть павший скот; жаб и мышей.(40).
"Часто было так. Растет большой репей. Они накопают корни, начистят, потом прокрутят через мясорубку, наварят бурду и едят. Иногда, когда была, добавляли туда муку".(40).
"Немцы умирали здесь, как в Ленинграде. От голода сильнее всего страдали немецкие дети. Их тельца были покрыты язвами. Чтобы прокормиться, они собирали отбросы на помойках".(40).
"А немцев сколько умирало. Мама все, бывало, успокаивала: в Ленинграде в блокаду наших больше умирало".(40).
"1945 г. Смертность немецкого населения: за октябрь умерло 1333 человека, за сентябрь - 1799 человек".(из доклада гражданского управления Кенигсберга).(40).
К голоду и холоду добавлялись болезни, вызванные чрезмерной плотностью населения и вынужденной антисанитарией.(40).
"Немецкое население живет в домах крайне скученно, отсюда большой круг контактированных при выявлении случаев заболевания инфекционными болезнями. Мыла ни больницы, ни население не получают. В центральной больнице до 15% больных помещены на матрацах на полу (без коек), в инфекционной больнице до 80% по два человека размещены на одной койке".(из доклада гражданского управления Кенигсберга).(40).
Голод, холод, эпидемии уносили в месяц по две - три тысячи жизней. Умерших не успевали хоронить. В кирхах складывали трупы немцев. По утрам выделенные из воинских частей команды проезжали по городу и собирали завернутые в простыни трупы для последующего захоронения. Зимой 1947 г. положение некоторых жителей было столь безысходным, что, "чуя смерть, они сами приходили на кладбище и ложились умирать на могилы своих родственников".(40).
"Нам самим было голодно, но мы как могли помогали немцам, спасая их от голодной смерти, особенно немецких детей. Наши переселенцы сами приглашали к себе домой немецких женщин с маленькими детьми и кормили их, отрывая продукты от своего тощего пайка. У кого были коровы, отдавали часть молока безвозмездно немецким детям (у немцев коров не было)".(40).
"Наш генерал немцев не обижал. Никого. Всегда, когда немцы приходили, просили, говорил: "Накорми".(40).
"Когда уже нельзя было сохранить жизнь взрослым, старались спасти хотя бы детей.
Немцы - жители нашей деревни - пухли с голоду. Делились мы всем. И хлебушка им дали, и рыбки, и соли дали, а то они одну крапиву варили несоленую - опухли даже. Молоко им давали. В общем, чем могли помогали. Мы сами голодными были, а людей надо было поддержать".(40).
НЕМЦЫ НА РАБОТЕ.
"В связи с наступлением летнего времени и необходимостью лучшего использования немецкой рабочей силы разрешить немецкому населению с 6.05. 1945 г. хождение по улицам города с 7 часов утра до 9 часов вечера".(из приказа военного коменданта Кенигсберга).(40).
В первые послевоенные месяцы, до массового переселения советских граждан, немцы оставались основной рабочей силой. Они работали на промышленных предприятиях, в военных совхозах, воинских частях, подсобных хозяйствах, леспромхозах - везде, где нужны были рабочие руки. Много оставалось немцев - врачей, других специалистов. Почти все почтальоны в Кенигсберге были немцами, только они хорошо знали районы и улицы города. Немцы стали первыми вагоновожатыми пущенного в 1946 г. трамвая. Женщины устраивались уборщицами, курьерами, кто знал русский - переводчицами. Многие работали в сфере обслуживания - парикмахерами, банщицами, швеями, билетерами.
Немцы получали одинаковую зарплату с русскими, формально пользовались теми же правами, им даже оплачивали больничные листы. Такая система установилась не с первых дней и относилась к тем, кто имел постоянное место работы.
Значительная часть немцев была занята на общественных работах. Каждое утро по нарядам гражданского управления их отправляли на полевые работы, стройки или расчистку улиц. Во многом благодаря им удалось расчистить завалы: они вставали в огромные цепочки и так, из рук в руки, передавали камни, обломки, битый кирпич.
(40).
"Поработают, садятся отдыхать. Если увидят, что кто-то из наших идет, встают как один и приветствуют: "Гитлер капут!".(40).
"1945 г. В воинских частях работает 10.797 человек и на предприятиях по городу работает 7.157 человек. По районным комендатурам города на сельскохозяйственных работах занято 2.999 человек и при комендатурах - 2.606 человек. Всего же занято на работах в среднем ежедневно 23.559 человек, что составляет к общему числу трудоспособных 78%.
Рабочий день установлен 12 часов, в настоящее время работа производится с 8 часов утра до 7 вечера, выходных дней не имеется".(из доклада гражданского управления Кенигсберга).(40).
О том, какие немцы работники, мы слышали только превосходные оценки.(40).
"1948 г. Нас всегда поражала их пунктуальность. Работать они начинали с девяти часов и ни секундой позже, на обед шли ровно по часам и при этом могли оставить недокрученный шуруп. Но темпы у них, конечно, не такие, как у нас. Потихоньку работают, не торопятся. Но все у них выходило отлично. Выполняли работу качественно и в срок".(40).
"Они работали не как мы по принципу "давай - давай". Они работали медленно, но так, что любо было посмотреть".(40).
Нашим переселенцам запомнились трудолюбие и мастеровитость немцев не только на службе, но и дома в быту. Многих поражало, что по утрам женщины мели щетками, мыли тротуары и мостовые у своих домов.(40).
"Летом 1945 г. в Кенигсберге было зарегистрировано 33 частных магазина. Когда была карточная система, немцы создавали свои магазинчики и мастерские, палатки, где они торговали лимонадом, продуктами питания. Занимались выпечкой пирожных, пирожков. Так делали вот что: не отбирали у немцев магазины и палатки, а заставляли платить налог, то есть увеличением налога их постепенно вытеснили. Немцам стало невыгодно торговать, и они закрыли все свои лавки. Но то, что немцы имели свои магазины, палатки, мастерские, в которых продавали продукты питания и другие предметы, сыграло большую роль, потому что у нас магазинов было мало открыто при карточной системе".(40).
"Работала строго от начала и до конца, ни больше, ни меньше, чем полагалось. Но все рабочее время я действительно работала по-настоящему. Может, за это меня и не любили. Я не давала начальству воровать. За это меня не любили. Потом я еще работала во вневедомственной охране. Меня отправили на дальний пост стоять на улице в сорокаградусный мороз. Я говорила начальнику охраны, что у меня плохое здоровье. Начальник заявил, что я могу уволиться и вернуться к себе в Германию. Пришлось написать жалобу в Москву. Скоро пришел ответ. Меня и начальника пригласили в Управление внутренних дел. Нас развели по разным кабинетам. Меня просили, чтобы я его простила, а его ругали в другом кабинете".(40).
"У немецких женщин были простые вязаные чулки или гольфы и башмаки - колодки на ногах. В них и зимой ходили. Пальто зимние были на вате, только рукава - без ваты. Некоторые носили полупальто. На голове платок завязывали как чалму".(40).
"Здесь такой район у них был - Понарт, где жили небогато. Все были чистоплотные. Женщины ходили в фартучках. На работу шли в деревянных башмачках. Они сумели и подвальчики свои обустроить. Как они следили за чистотой, как ценили аккуратность и красоту. У каждого дома стояли урны для мусора. Немки каждое утро выходили убирать улицу, все они были в чепчиках, белых передниках. Все отмечали, как особенно немки заботятся о своем внешнем виде: постоянно вечером накручивали волосы на бумажные рожки, стирали белые фартуки. Очень аккуратный народ. Хоть все кругом было разрушено, прошла война, а чистота поддерживалась".(40).
Немцам приходилось тяжело, и они старались помогать друг другу. С особой благодарностью люди вспоминают врачей, когда-то их вылечивших или даже спасших жизнь.(40).
"Я давала ей картошку и кое-что из того, что ели сами: она не отказывалась и предлагала отработать. В ее услугах я не нуждалась, но кое-что она для меня делала. Например, штопала белье и учила меня этому. У нее это получалось замечательно. Удивлялась тому, что я не крахмалю постельное белье и не укладываю волосы. Уверяла, что муж должен всегда видеть видеть чистоту в доме и красивую жену".(40).
НЕМЕЦКИЕ ДЕТИ.
"Отличие немецких детей от их советских сверстников: очень вежливые, корректные, всегда здороваются. С их стороны не было случаев хулиганства или нецензурной брани. Одеты простенько, в рубашку и штанишки, но всегда отглаженные".(40).
"Немцы хорошо одевали своих детей, несмотря на то, что сами одевались скромно, даже бедно. Платочки, белые гольфы, уложенная прическа на голове - все это внешне отличало немецких детей от наших. Вежливость и аккуратность немецких детей достигалась строгостью и даже некоторой суровостью воспитания".(40).
"Немцев было жалко. Слезы текли, глядя на них. Было очень много детей бездомных. Они почему-то не хотели идти в детский дом. Были голодные, худые, страшные. Посильную работу для ослабевших подростков найти было трудно, оставалось самое унизительное, последнее средство - просить подаяние".(40).
"Сначала ходили по домам и предлагали дров нарубить, воды принести или напрямую просили. Мы, конечно, отказывались от помощи и кормили".(40).
"Советские власти приложили немало усилий по созданию системы образования для немецких детей. По области было 56 немецких школ. Учителей брали из немцев. Никакого образования у них специального не было, но главное, чтобы они не были членами нацистской партии. Проходили они курсы несколько месяцев и направлялись на работу. Директорами были только наши, они порой обижали немецких учителей, но облоно их за это очень строго наказывало, одного директора даже уволили".(40).
"В 1946/47 учебном году на территории бывшей Восточной Пруссии функционировало 44 школы для немецких детей, из них: 8 семилетних, 36 начальных (4927 учащихся). Все учителя (150 человек) прошли месячные курсы при Калининградском облоно. В школах преподавались все учебные предметы, исключая географию, историю. Программа по родному языку была составлена на основе Берлинской программы. Преподавание велось на немецком языке".(из отчета Калининградского облоно).(40).
Немецкие школы, как правило, располагались отдельно, но были и смешанные.(40).
"Немчурят наши мальчишки ловили и били. Били толпой, и я всегда плакала. А у меня была подруга - немка".(40).
"Если взрослые были между собой в нормальных отношениях, то и мы, дети, тоже дружили. Наши мальчишки, идя из школы, набирали полные портфели камней и с криками "Бей фашистов!" бросали их в немецких мальчишек. Немецкие дети обычно по одному не ходили, всегда группой. Но в отличие от наших, они никогда никого не задевали. Проходили мимо, даже внимания никакого не обращали".(40).
"Дети очень быстро стали понимать друг друга. И русские ребята легко обучались немецкому языку, многие говорили на двух языках. Приходили домой и лопотали по немецки. Многим родителям это очень не нравилось".(40).
"Дети есть дети. Они всегда быстро находят контакт. Они с немецкими детьми и на рыбалку ходили, и играли. Для них как будто и войны не было".(40).
ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ ВЗРОСЛЫМИ.
"Зло на них было. Даже глядеть на них не хотели, не то что разговаривать".(40).
"У нас немцы работали везде, где бы их ни поставили, и работали хорошо. Но я на них не могла спокойно смотреть: перед глазами вставало лицо расстрелянной гитлеровцами матери".(40).
"Они же не виноваты, что война была. Всем досталось. Мою мать немцы и под расстрел водили и наган на нее наставляли. А она к немцам хорошо относилась. Нам объясняли, что фашисты - это одно, а немцы - не все фашисты".(40).
"Запали в душу испуганные лица жителей Кенигсберга в 1945 году. Они в таком подавленном состоянии и были потому, что геббельсовская пропаганда говорила, что русские Иваны будут их резать, вешать, убивать. Так что они были напуганы. Но потом, когда посмотрели, что отношение к ним лояльное, нормальное, человеческое... Ведь наши люди понимали, что немцы - тоже люди, дети особенно, женщины, они ведь безвинные".(40).
Почти все отмечали вежливость и предупредительность немцев к советским гражданам, но не все верили в искренность такого отношения. Истинное отношение, иногда совершенно случайно, все же прорывалось.(40).
"Такие любезные - прямо в душу влезут, но им-то в душу не заглянешь".(40).
Бывало, что дело не ограничивалось одними разговорами, а принимало довольно крутой оборот.(40).
"Отношения были самыми добродушными, дети вместе играли. А уехали соседи, на следующий день их дом взлетел в воздух. Не захотели оставлять - часовую мину поставили. Хорошо, что никто не пострадал".(40).
Такие случаи были чрезвычайно редки. Большинство переселенцев до сих пор убеждено, что крупных преступлений немцы не совершали. Отчуждение и неприязнь к местным жителям возникали тогда, когда отсутствовало или было ограничено непосредственное общение. И наоборот, если люди жили или работали вместе, складывались отношения вполне дружелюбные. Совместные застолья были не такими уж редкими явлениями.(40).
"Бывало, выпивали вместе. Но они пили мало. Да ведь тогда и мы не пили, как сейчас. Тогда пьянки такой после войны не было".(40).
"К нам приходила немка, и мы угощали ее блинами. А к немцам мы ходили на кофе. Правда, кофе был не настоящий, они делали его из ячменя. Немцы не обвиняли нас. Часто говорили: "Это Гитлер загнал нас в подвалы". В День Победы некоторые даже праздновали вместе с нами".(40).
"Немцы умели отдыхать. Отработают свое, солнце еще не закатилось, они - свободные - отдыхают: молодежь на велосипедах катается, дети в мяч играют.
На водохранилищах собирались целыми семьями немцы. В котелках варили уху. Пели песни, разговаривали. Мы отдыхать не умели".(40).
Случались и общие развлечения. Повсеместно устраивались танцы. Молодежь не очень интересовалась, кто какой национальности. Самой знаменитой танцевальной площадкой в Калининграде был "Немецкий клуб", располагавшийся за нынешним диспансером на Барнаульской улице.(40).
"В клубе собиралась немецкая молодежь, девушки, парни. Они принимали нас неплохо, дружелюбно. Не припомню, чтобы там случались драки. И мы к немецкой молодежи относились хорошо. Приглашали немецких девушек. Они не отказывались танцевать с нашими ребятами. Немецкие парни к этому относились спокойно".(40).
"В феврале 1946 г. были созданы: центральный немецкий клуб Кенигсбергской области и районные немецкие клубы. При центральном клубе был создан театр с труппой немецких артистов, антифашистская школа, редакция радиовещания на немецком языке и редакция по печатанию изданий на немецком языке, а с 20.05. 1946 г. и джаз - оркестр. Первого мая была проведена демонстрация немецкого населения и митинг в г. Кенигсберге с участием 3.600 демонстрантов".(из письма начальника центрального немецкого клуба).(40).
Новые власти старались охватить немецкое население привычными для советских людей формами пропаганды. С этой целью в конце июня 1947 г. стала издаваться областная газета на немецком языке.(40).
"Немецкая газета ("Новое время") была создана по решению ЦК партии, а руководство ею осуществлял обком. Главной задачей газеты было информировать немецкое население о событиях в области, в Советском Союзе и за рубежом, знакомить с советской страной, ее республиками, законами, экономикой и культурой. Печатались и все необходимые официальные материалы.
Многие, особенно молодые, наиболее отравленные фашистской пропагандой, боялись, что времена переменятся, а сотрудничество в советской газете припомнится им немецкими властями".(40).
Газета "Нойе Цайт" просуществовала недолго. В связи с эвакуацией немцев на ее базе в октябре 1948 г. была создана молодежная газета "Калининградский комсомолец".(40).
"Никакой общественной и политической работы с немцами не проводилось: кому это было надо? О газете "Нойе Цайт" ничего не слышала. Никакой художественной самодеятельности и танцев у немцев не было. Мы думали тогда не о танцах, а об овсе и лебеде, как бы выжить!".(40).
"Объяснялись мы с немцами довольно сносно. У них в ходу был солдатский немецко-русский разговорник. А что непонятно было, выяснялось жестами. Молодежь быстро выучилась говорить по-немецки. Многим пришлось узнать чужой язык вынужденно - во время оккупации, в плену, на работах в Германии".(40).
"Немецкие дома были хорошо оснащены. У нас в доме стояла стиральная машина, но мы не знали, для чего этот агрегат и хранили в ней питьевую воду".(40).
СЛУЧАИ МАРОДЕРСТВА И НАСИЛИЯ.
"Они наших боялись, не знаю как. Особенно - когда наши мужики выпьют, они закрывались и не выходили никуда. Да и в другие дни старались из дома без нужды не показываться. Как с работы придут, в столовую сходят и домой. И не выходят. Боялись. Наши-то как их увидят, кричат: "Камрад! Камрад!". А потом как загнут матом и смеются".(40).
"Насчет гуманизма советских людей к оставшемуся немецкому населению я затрудняюсь... А вот насчет злобных выходок есть примеры. Были такие случаи. На остановках трамваев, на базарах отдельные русские ругали немцев, замахивались на них, фашистами обзывали. Были случаи, когда немцев ударяли, били при всех. И никто не вступался за них, и страшно было вступаться, потому что тебе же скажут: "И ты туда же, фашист! И ты их защищаешь!" Вот такое мнение было: немец - фашист, и все. Любой немец был фашистом: и маленький, и большой. Но это было понятно: в войну немцы уничтожали наших людей, детей. Так что в то время быть немцем означало быть изгоем. Хотя многие русские сочувствовали им и помогали".(40).
Незащищенным положением немецкого населения не брезговали пользоваться нечестные люди. Случалось, немцам недодавали талоны на питание, обсчитывали, задирали. Было и мародерство.(40).
"Специально немцев никто не обижал, но иногда отношение к ним со стороны переселенцев было самым бессовестным. К сожалению, бывали случаи мародерства. Мародеры нагло вламывались в немецкие квартиры, забирали кровати и постельные принадлежности. Таких случаев было мало, но они были. На мародеров никто не жаловался. Переселенцы поругают их между собой, и все на этом. Наши немцев не убивали, но обижали".(40).
Большинство переселенцев убеждено, что мародерство не оставалось безнаказанным.
Когда трое русских выгребли у немцев 7 мешков картошки, они были арестованы и осуждены.(40).
"Двух солдат нашего батальона, которые, готовясь к мобилизации, грабили немцев по ночам, судил военный трибунал. Их приговорили к лишению свободы. Они дешево отделались: за такие дела можно было получить пулю в лоб".(40).
"Случалось самому вступаться за немецких жителей, которых пытались ограбить или оскорбить некоторые из переселенцев. Против таких подлецов нам, бывшим солдатам, приходилось применять физическую силу - пускать в ход кулаки".(40).
"Немцы, работавшие со мной, жаловались мне на обиды, и мне приходилось несколько раз пресекать мерзкие выходки со стороны отдельных переселенцев, защищать немецких жителей. Вскоре вышел приказ, категорически запрещавший обижать немецкое население (это было в конце 1947 г.), и за нарушение этого приказа под суд было отдано несколько военнослужащих и переселенцев. Обвиняемые получили от пяти до десяти лет лишения свободы. Жертвами насилия становились и немецкие девушки, женщины".(40).
"Общения военных с немцами не было, у многих оставалась ненависть к ним. Я несколько раз замечал, что ночью в пирамиде для оружия не хватало одного или двух автоматов. А поутру при построении полка нам сообщали, что ночью опять расстреляна немецкая семья или убит немец. Я уверен, что это было мщение за убитых братьев, матерей, за разграбленную нашу землю. В беседах между собой солдаты признавались, что за отца - партизана или за повешенную мать рассчитались. Если бы установили виновника или насильника, то его ждал бы военный трибунал".(40).
ВОЕННОПЛЕННЫЕ.
Помимо мирного немецкого населения в области находилось большое число военнопленных. Лагеря с пленными солдатами вермахта располагались в Балтийске, Черняховске, Гусеве, Немане, поселке Ясное Славского района, недалеко от Советска и в других местах. Особенно много военнопленных было сосредоточено в Кенигсберге. В Балтийском районе целые участки обносились колючей проволокой - там они жили и работали. Иногда для их размещения использовали построенные еще немцами концентрационные лагеря, из которых в 1945 г. Советская армия вызволила русских, поляков, французов...(40).
"А сколько здесь было лагерей! В поселке Комсомольском был такой лагерь, где во время войны наши люди работали в тяжелых условиях, умирали - немцы ведь это видели! Моя сестра была освобождена из лагеря, который находился на Куршской косе. Много русских людей работали батраками в частных домах, испытывали страх и унижения".(40).
"В Кенигсберге военнопленные наши были и просто на работу сюда угнанные. Около вагонзавода под мостом мы надписи видели - много всяких. Наши военнопленные там, под мостом, и работали, и жили. Сетками их огородили, как зверей. Есть давали сырую свеклу, брюкву, турнепс. Кидали, как скоту. За одну ночь умирали по 15 человек (это мы там же, под мостом прочитали)".(40).
Что же касается условий жизни немецких военнопленных, то они, по воспоминаниям очевидцев, были довольно сносными.(40).
"Территория лагеря была ухоженной. Чисто, много цветов и кустарников. В помещениях тоже было чисто, отопление - центральное".(40).
"В лагере у них была поразительная чистота. Порядок в общежитии прямо как в госпитале. Конечно, бараки, охрана и все такое прочее имелось. Но внутри очень хорошо. Белые простыни. Кормили прямо по немецкому распорядку. Им строго в одно и то же время привозили обед".(40).
Среди переселенцев было распространено убеждение, что пайки у пленных больше, чем у них самих. Труд германских солдат использовался главным образом на тяжелых физических работах: они расчищали завалы, ремонтировали дома и дороги, укрепляли бетонными плитами дамбы в затопрайоне. По железной дороге вагоны с углем к ТЭЦ немцы тащили вручную, если выходил из строя мотовоз или паровоз. Специалисты чинили машины, сельхозтехнику, работали у станков.(40).
"820-й завод. Военнопленные работали честно. Когда выполняли норму, их кормили хорошо. В немецких бригадах назначались старшие, получавшие у русских мастеров задания и отвечавшие за их выполнение. Задания выполняли в срок. А еще немцы делали красивые бляхи на брючные ремни и портсигары. Они никогда не пререкались и не отказывались от работы. Чьи попало распоряжения не выполняли, если наш рабочий требовал от пленного сделать что-то, то тот отсылал его к мастеру за разрешением".(40).
Военнопленные работали на вагонзаводе, на других восстанавливающихся предприятиях, в специально организованных мастерских, например, в одноэтажном кирпичном здании на месте нынешнего магазина "Океан". Использовался труд военнопленных на строительстве. Они строили памятник 1200 гвардейцам, павшим при штурме Кенигсберга.
Помимо специально охраняемых объектов пленных ежедневно распределяли по нарядам в различные организации и учреждения и даже направляли на сельхозработы. Постепенно к ним привыкли, и жесткий поначалу режим охраны стал ослабевать.(40).
Благодаря межсоюзническим соглашениям, военнопленные, в отличие от мирного населения, имели определенный статус и попадали под действие международных конвенций. Жилось им легче.(40).
"Завод "Шихау". Перед отъездом пленных снабдили новеньким немецким обмундированием с немецких складов, выдали заработанные ими деньги, правда, предупредили, чтоб ни одного рубля в Германию не увозили. Они закупили продуктов, водки, коньяка и устроили банкет, на который пригласили руководство лагеря. Прошло еще немного времени, однажды военнопленных построили в длинную колонну по четыре или шесть человек в ряд, и они отправились на вокзал".(40).
ВЫСЕЛЕНИЕ.
1947 - 1948 г.г. - выселение немцев.
На Потсдамской конференции летом 1945 г. наряду с территориальным вопросом обсуждалась проблема депортации немцев с земель, которые вошли в состав других государств после окончания войны. Принудительному переселению в Германию из Польши, Чехословакии и других стран подлежало несколько миллионов человек. Союзники определили принцип и сроки выселения, общее руководство процессом поручалось Контрольному совету в Германии.
На Потсдамской конференции не заходила речь о статусе тех немцев, которые оказались в Кенигсберге и его окрестностях. Сталин давал понять, что местного населения здесь почти не осталось, союзники же не проявляли ни интереса, ни особой настойчивости в этом вопросе.
Таким образом, десятки тысяч германских граждан, оказавшихся на исходе войны в северо - восточной части Восточной Пруссии, выпадали из сферы действия Потсдамских соглашений; на них не распространялись правила репатриации; советская сторона не имела в этом плане никаких обязательств, не должна была предоставлять союзникам информацию о численности немцев, сроках и порядке их депортации. Судьба местного населения полностью зависела от новой администрации, от планов советского руководства и лично Сталина.
В первые два года после окончания войны случаи выезда немцев с территории Восточной Пруссии были довольно редкими.(40).
"При каждом гражданском управлении района или города были образованы отделы по розыску родных и близких, потерявшихся в войну и проживающих за пределами Советского Союза. В них входили и немцы, знающие русский язык. Многие находили своих родных не только в Центральной Германии, но и в других странах, им оформлялись соответствующие документы и выдавались разрешения на выезд.
В таких случаях немцам разрешалось уезжать со всем скарбом".(40).
На первых порах выселение местного населения не только не форсировалось, но даже сдерживалось. Отсрочка на два с лишним года депортации немцев была вызвана прежде всего практическими соображениями. Перемещение десятков тысяч людей требовало определенной подготовки. Наконец, советское правительство рассчитывало использовать труд и знания немецкого гражданского населения для восстановления промышленных предприятий, расчистки населенных пунктов от завалов, работы в сельском хозяйстве. А заселить новую область советскими людьми в короткие сроки было невозможно.(40).
После массового переселения в Калининградскую область в течение 1946 - 1947 г.г. советских людей стала возможна депортация местного населения. Она была осуществлена на основании двух секретных постановлений, подписанных Сталиным 11.10. 1947 г. и 15.02. 1948 г. Переселение немцев в советскую зону оккупации Германии должно было осуществляться в три этапа: поздней осенью 1947 г., весной и осенью 1948 г.(40).
"1947 г. Начальнику УМВД по Калининградской области переселить в 1947 г. из Калининградской области в Советскую зону оккупации Германии 30.000 немцев, из них 10.000 человек - в октябре и 20.000 человек - в ноябре 1947 г.
Переселению подлежат в первую очередь немцы, проживающие в гор. Балтийске и в районе побережья Балтийского моря, а из других районов области - нетрудоспособные семьи немцев, не занятые общественно - полезным трудом, немецкие дети, находящиеся в детских домах, и престарелые немцы, содержащиеся в домах инвалидов.
Переселяемым немцам разрешается взять с собой личное имущество до 300 кГ на семью, за исключением предметов и ценностей, запрещенных к вывозу таможенными правилами".(из совершенно секретного приказа министра внутренних дел СССР).(40).
Переселяемые немцы снабжались сухим пайком на дорогу и обеспечивались медицинским обслуживанием в пути. Первый эшелон с немцами отправился из Калининграда 22.10. 1947 г. Многие из местных жителей не хотели уезжать.(40).
"Уезжать они не хотели. Стояли на остановке с узлами, ждали машины и плакали. Здесь была их родина, здесь были похоронены их близкие. Некоторые говорили, что обязательно вернутся, что уезжают ненадолго".(40).
"Когда началось выселение, чего только они не делали, только бы остаться в своем городе. Согласны были работать на самых трудоемких работах. Но был приказ из Москвы, и делалось все, чтобы "искоренить тяжелый дух".(40).
"Многие женщины плакали, не хотели ехать, но солдаты забирали всех".(40).
"Здесь их родина, их дом. Сколько было слез, когда выселяли. Плакали старики. Конечно было жалко. Плакали они культурно - не как русские - слезы в сторонке вытирали".(40).
В октябре 1947 г. на Куршскую косу, в поселок Рыбачий, привезли большую группу переселенцев из Новгородской области.(40).
"Привезли нас в теплые хаты. Мы с баржи, а немцев - на машины: 16 килограммов в руки и увезли".(40).
Выселяли всех подряд - желания не спрашивали.(40).
"Когда немцев начали выселять, они стали прятаться. Но их разыскивали, сажали в товарные поезда и увозили".(40).
Был один способ избежать депортации: укрыться в Литве. Из тех, кто поступил таким образом, некоторые в пятидесятые годы вернулись и остались жить в нашей области. Вывезенные насильно немцы, случалось, пытались нелегально вернуться назад. Нелегальный переход границы был одним из наиболее массовых видов нарушений. Только за первое полугодие 1947 г. в области за это было осуждено 117 немцев - граждан Германии.(40).
"Уезжая, они не скрывали своей радости по поводу отъезда в Германию. Немцы уезжали с удовольствием: не хотели с русскими жить".(40).
В районах создавались комиссии по переселению, их члены составляли и уточняли списки немцев, вели среди них разъяснительную работу.(40).
Узнав о предстоящей депортации, местные жители старались припрятать (в надежде когда-нибудь вернуться) или продать наиболее ценные вещи.(40).
"Немцы перед отъездом все-все продавали. Вдоль улиц мебель всякая стояла. Продавали за бесценок. Им можно было обменивать сколько угодно рублей на марки. Вот они и стремились все продать".(40).
"После продажи своих вещей они тут же тратили деньги на рынке: покупали масло, колбасы, фрукты, сметану стаканами пили".(40).
Перед отправкой на вокзал немцев водили обязательно в баню. Месторасположение сборных пунктов: на улицах Комсомольской, Киевской и Павлика Морозова. Там выселяемых сажали на грузовики и везли в сторону вокзала.(40).
"К приезду машины они сидели на узлах и ждали. Все были какими-то безразличными, с потухшими глазами".(40).
"Машин не хватало, выселяемые немцы уходили из города колоннами по нынешнему проспекту Мира. Несли с собой рюкзаки, чемоданы".(40).
"Немцы покупали колбасу, сыр, особенно шоколад. Хлеб брали мало, говорили, что в Германии его хватит всем".(40).
"Как немцы уехали, повалили письма нашим рабочим. Подвергшиеся принудительному выселению немцы в большинстве своем не держали зла на простых людей, с кем рядом жили и вместе работали".(40).
Случаев, когда отъезжавшие немцы дарили вещи своим советским знакомым, было очень много.(40).
При отъезде немцам разрешалось брать минимум имущества. Нам называли разные цифры: 10, 16, 20, 24 килограмма на человека. В действительности, по постановлению советского правительства подлежало вывозу личное имущество до 300 килограммов на семью. Об этой цифре из переселенцев никто не слышал. Вряд ли о ней знали и немцы. Общее правило состояло в том, что на человека полагался один чемодан или узел, рюкзак, мешок.
Согласно инструкциям, оставленное немцами имущество оприходовалось.(40).
"Им разрешалось брать немного. Остальное грузилось на машины и свозилось куда-то на улицу Фрунзе. Еще один склад - на Аллее Смелых".(40).
"Он живет на улице Каменной, у него дом большой, немецкий. Он вывозил немцев и забирал их добро. У него сараи были большие во дворе, так чего только там не было! И мебель, и посуда, и белье. Все завалено".(40).
Несмотря на строгость решения о депортации, некоторым местным немецким жителям все же разрешали остаться. Исключение делалось для германских коммунистов и участников антифашистского Сопротивления, специалистов, без которых не могли обойтись некоторые промышленные и сельскохозяйственные предприятия. Большинство их депортировали несколько позднее, в 1949 - 1951 г.г. Немногие, буквально единицы, все-таки остались навсегда. Причины и обстоятельства были различными.
(40).
"Два года жили здесь вместе с немцами - бывшими жителями Восточной Пруссии. В основном это были женщины, дети, старики. Некоторые из них трудились на заводе, кто-то работал на своем огороде. Жили мы с ними мирно. Но все равно нам запрещалось выходить из дома после 21 часа до тех пор, пока в 1948 г. всех немцев не вывезли отсюда. Они не хотели уезжать, плакали, кричали, что это Гитлер во всем виноват, он заставил воевать их мужей, из-за него дети остались сиротами и все они без родного крова. Им даже не разрешалось брать с собой нажитое добро. Помню, у них в руках были небольшие узелки. Забирали только документы и самые ценные вещи. Оставшиеся ценности, посуду, вещи они закапывали в огородах, в лесу, на хуторах. Наши люди долго потом копали, искали эти клады".(7).
"Калининград. Из всех немцев здесь остался только один человек. Он философом был, его фамилия Вайнгартен. Ему предложили здесь преподавать философию, но он сказал, что не в том возрасте, когда можно переучиваться. Он был альфрейщиком - занимался лепкой на стенах зданий. И он работал на восстановлении домов по этой своей специальности. Он прекрасно говорил по-французски, по-немецки".(40).
СМЕШАННЫЕ СЕМЬИ И ИХ СУДЬБА.
За несколько лет совместной жизни люди знакомились, начинали дружить, влюблялись, создавали семью, заводили детей. Официальные власти не поощряли смешанные браки, рассматривали их как незаконные.(40).
"Приехала, когда немцев уже в основном выселили. Только которые оженились здесь на немках, с теми вопрос решался. То ли ему ехать туда, в Германию, то ли ей здесь оставаться. Но немки почему-то стремились уехать туда. Так семья и распадалась. Нельзя было законно регистрироваться. Пожили так, годик потянули, а позже разошлись".(40).
"Некоторые мужчины, которые жили с немками, после выселения вспомнили своих первых жен и стали выписывать их в Калининград из России".(40).
"Молодой лейтенант ухаживал за немецкой девушкой. Родила она ему троих детей за три года. Но в сорок девятом году ей было сказано, чтобы она покинула Калининград.
Русских детей увозили в Германию. Рушилась семья. Ведь можно было их оставить - и детей, и мать. Ведь это натуральная жестокость. А результат какой? Разломанные судьбы. Что будут дети чувствовать вдали от Родины, от отца? Кстати, этот парень покончил с собой...".(40).
ОТНОШЕНИЕ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ К ДЕПОРТАЦИИ НЕМЦЕВ.
"Мы очень им сочувствовали, говорили: "Зачем вы их выселяете, ведь они же нам никакого вреда не делают?". А нам отвечали, что из Москвы пришло указание выселить всех до последнего человека".(40).
"Мы верили, что выселение - нужное дело. Сейчас думаю, что жили бы они здесь, да и жили. Они нам не мешали".(40).
"Нужно было спрашивать их желание. Кроме того, применить классовый подход. А то ведь выселяли рабочих, крестьян".(40).
"Не было бы толку, если бы немцы остались: к нашей безалаберной системе они непривычны".(40).
"Не надо было немцев насильно увозить. Пусть бы жили себе, кто хотел. Ведь сюда много случайных людей приехало. Шли в сельское хозяйство работать, а сами ничего в нем не понимали. Вот и пошло все наперекосяк. Хозяева-то ушли, вот земля родит плохо".(40).
"Тогда я считал, что немцев выселяют по справедливости: они отвоевались, а эта земля - наша по закону. Теперь же начинаю понимать, что мы просто безбожно уничтожили все, что осталось после немцев, даже хорошее. Это, конечно, было варварством. Но надо понять и нас. В те годы все здесь было чужое, немецкое. И у всех было стремление навсегда искоренить фашизм и пруссачество".(40).
Зла на немцев не было. Какая-то щемящая боль была за этот народ. Вот потерпели мы, конечно, больше всех в мире потерпели. Но чтобы вспомнить когда-то, что над нами издевались и расстреливали, сколько крови пролили - не было этого. Не было ненависти к ним. Просто чувство сожаления, что им тоже нелегко было покидать то, что было нажито, землю, где они жили. Конечно, культура их вызывает восхищение. Даже сейчас, даже в наше время. Русские строят топорно, огромно так, много территории. Здесь все сжато, культурно. И притом здесь каждый участок земли использовался с делом. Надо не уничтожать, а поддерживать эту культуру и воспитывать на ней молодежь".(40).
"Наши власти добросовестно исполняли приказ: "Изгнать прусский дух". Законы послевоенного времени...".(40).
Продолжение: http://proza.ru/2012/07/21/357
Лабиринты Кенигсберга. Глава 2-14
© Copyright: Валерий Шпинев, 2012
Свидетельство о публикации №212072100346
Свидетельство о публикации №212072100346
Рецензии