Низвержение в Дракона

                ДГ07 Низвержение в Дракона

                - Гордыня – это не то, что мы думаем. Гордыня – это защитный слой краски в душе, который наносится на все, что человек считает - «мое». То есть все то, что в далеком прошлом было «уложено» в стену как «мое», сверху покрывается этой краской, и она, как в кошмарном сне, простирает руки, и начинает драться с тобой же, когда ты сам захочешь посмотреть, что же у тебя там наложено, в этой стене. Уже не говоря, когда захотят посмотреть другие...
                Поэтому все установки – хорошие, плохие, позитивные, негативные – там сидят. Руководят вашей жизнью, создают фильтры сознания, сквозь которые преломляется видение жизни, а посмотреть, что же там лежит, и почему видение жизни такое искаженное, мы не можем – мешает защитный слой краски под названием «гордыня».
                Мало того, если пойти, и начать ковырять эту краску пальцем, то окажется, что она въелась в стенки души, и отодрать ее оттуда можно только с адской болью.  А все наши проблемы именно от этой ядовитой краски, которая думает себе напыщенно, что она полезна, ибо защищает «свое», а сама уничтожает организм, не давая это «свое» просеять на нужное и ненужное.
                К боли ковыряния и просеивания нужно быть готовым, только тогда надо применять методы отдирания краски, чтобы увидеть, какие установки искажают твою реальность, и почему ты видишь все так по-другому, нежели остальные. И если у вас, например, проблемы в семье, а вы отказываетесь признать свою вину, то путь к пониманию и компромиссу лежит именно через отключение установок, несовместимых с точкой зрения того, кто тебе дорог. Но их еще надо найти и выявить, и именно тут начинается битва с гордыней.
                И надо было, чтобы я притащил Арканда именно на эту проповедь Релемилла.
                - Ну что он несет? – Проворчал себе под нос Бальтонари. – Какая-то краска, какие-то фильтры? Где об этом сказано в Священных Книгах?! Это не священник, это какой-то еретик! – Он поерзал на стуле, и с тоской взглянул по направлению к выходу. К его счастью, и моему сожалению, проповедь вскоре закончилась.
                Я подошел к Релемиллу с мешочком.
                - Значит, послушай меня внимательно. Не надо все время являться сюда с деньгами, это раздражает. Приходи тогда, когда ты хочешь поговорить, когда тебе от меня что-то надо. Это понятно, Домиарн?
                - А большинство бы с вами не согласилось, и захотело бы наоборот. – Я заметил, что Арканд просто вышел из церкви, и просто исчез в толпе. Он даже мне ничего не сказал. Сердце защемило, но я не позволил себе расклеиться на людях.
                - Как у тебя отношения с отцом? – Релемилл спрашивал, потому что был искренне заинтересован в ответе, и за это я был ему несказанно благодарен.
                - Воюем. Но прошу вас в это не вмешиваться. Вы и так у него в немилости.
                - У меня было шесть лет, чтобы это осознать. – Он улыбнулся обезоруживающе.
                - Как у вас со свободным временем? Не заедете ли сегодня вечером на ужин? – Я чувствовал полную беззащитность перед его невероятной силой, и при это знал, что могу ему полностью доверять.
                - Нет, Домиарн, спасибо. Я сегодня жду встречи, так что прийти не смогу. В другой раз! – Релемилл вздохнул устало, и обернулся к толпе прихожан, которые только этого и ждали, и загомонили все разом.

                Я вышел из церкви в поисках Арканда, а передо мной стоял огромный дракон. Его черная чешуя отливала серебром в свете солнца, которое быстро померкло, заслоненное его огромными крыльями. Он бросился на меня со злобным рычанием, и задавил в огромных лапах, разрывая когтями мою одежду, а потом и кожу.
Начав сопротивляться, я осознал, насколько неравными были силы, и вот он уже облизывал меня своим огромным, бесформенным языком, прикидывая, как удобнее будет откусить голову. Дряблая чешуйчатая  кожа свисала с его шеи, и тряслась при каждом движении, а смрадная пасть была полна длинных, острых зубов, которые вонзились мне в лицо, как иглы. Я кричал от боли и страха, но слышал только шумное дыхание чудовища.
                - С вами все в порядке? – Надо мной склонилась приземистая, полная женщина средних лет.
                Я тяжело дышал, переживая охвативший ужас.  С тех пор, как я привез с собой брошку Олеандра, мои видения усилились, и стали несравнимо более реалистичными. А я надеялся, что радиоактивный изотоп бериллия меня от них избавит.
                - Вы такой симпатичный... – Женщина покраснела. – Вы неженаты? Почему я спрашиваю, ведь от меня только что ушел муж. Вобщем... – Она отвела глаза, пряча смущение и улыбку. – Меня Алхемилла зовут. Я живу в Байзавеле. Приходите, если хотите. Тмаларуны попьем, поговорим.
                Поднимаясь, я оперся на ее руку. Она была пухлой, но приятной на ощупь.
                Не узнала Чернокнижника? Нездешняя, что ли?


                Бывают такие дни, когда на душе нет ничего. Пустота. Ты чувствуешь себя никчемным, а все сделанное кажется незначительным и недостойным. В таком состоянии те переживания, которые раньше казались восхитительными, теперь кажутся глупыми. Некоторые в таких случаях ищут помощи, а я замыкаюсь в себе. Никогда не думал, что буду закрываться, как ракушка. Это нехарактерно для экстраверта. Наверное, я старею.
                Ненавидел ли я Арканда? Нет, никогда. Я не мог позволить моей любви скатиться в ненависть только потому, что предмет любви был недоступен. Ненависть еще никогда ничего не созидала. Ведь там, где на тонком канате над пропастью ты не удержался с шестом равновесия – любовью,  ненависть никогда не поможет дойти путь до конца. Ее сочащиеся ручейки просто пережгут канат, и ты упадешь.
                В ту ночь я шел по канату в своей душе, и упал именно потому, что потерял равновесие, а не потому, что ненависть сожгла мой путь. Он не явился ночевать, и я пошел его искать. Он и раньше не приходил ночевать бессчетное количество раз, но теперь мне было особенно плохо без него.
                Я бродил по улицам под дождем, впервые не реагируя на мысли своих потенциальных жертв, доносившихся из многих окон. Мной владела неуверенность в себе, и обреченность. Пошел к «Глотку Сладкой Удачи». Где еще ему быть, как не там. Но я страшился этого места.
                И не потому даже, что он вполне мог по пьяному делу послать меня куда подальше при всех, а потому, что я не находил в себе сил посмотреть в глаза чудовищу, терзавшему моего любимого – алкогольной зависимости.
                Я терпеть не мог видеть его пьяным. Тогда он был сам не свой, одержимый, а Релемилл говорил, что это мое отражение. И, устав искать, какая черта моего характера отражала моего любимого человека таким, я смирился, и дал ему всю свободу на земле. Ценой за это были мои тоскливые одинокие ночи.
                Шум и гам таверны доносился аж за три улицы. Я прошел их быстро, остановился перед старой таверной, с крыши которой свисали плети вечнозеленого плюща, раскачиваемые ветром. Я взялся за медную ручку, и потонул в потоке информации. Хм-мм... сульфидная руда, медный колчедан, тридцать четыре процента, чей-то сочувственный взгляд из окна (неужели я так жалко выгляжу, весь мокрый от дождя?), черновая медь девяносто семь процентов, способ рафинирования неизестен, Арканда здесь нет.
                На последнем отрезке информации я чуть не провалился в гиблом болоте печали и желания обладать. Взял себя в руки, понимая, как глупо бегать за ним по городу так поздно. И вспомнил про Алхемиллу. Ветер усилился, но у меня в душе появилось странное чувство радости. А она ведь ждет. Хоть кто-то меня ждет.
                От города до Байзавеля полчаса хотьбы быстрым шагом. Ее дом я нашел сразу. У дверей в задумчивости стоял дракон из моего видения. Одно его крыло было сложено, а второе раскрыто, и трепыхалось на ветру, задевая трубу дома. Почему-то теперь он показался мне стройным и сероглазым. Дракон улыбнулся и кивнул мне. Выкину я эту брошку.
                Алхемилла открыла сразу, и очень мне обрадовалась. Она еще не ложилась. Я сразу почувствовал от нее запах алкоголя, но отмел это. Я на всех смазываю видения пьяного Арканда.
                Мы проболтали до полуночи. Алхемилла действительно оказалась нездешней, только переехала сюда из Рейенкерена, сразу как муж ушел. Об этом она говорила мало, называла его нехорошими словами, говорила, что человек был невыносимый, жить не давал, ко всему придирался. А потом ушел.
                - Ушел, дракон несчастный! – Сказала Алхемилла, с чувством полной уверенности в своей правоте.
                Я вздрогнул. Дракон наклонился, и заглянул к нам в окно. От его дыхания запотело стекло.
                А дыр в ее рассказе было немало, но я не стал вдаваться. Она не отпустила меня, и постелила в одной из комнат. Я был рад ее заботе, и быстро уснул.
                Мне приснилось, что дракон стоит у стены, и отдирает с нее краску. Выражение лица у него было отрешенно-задумчивое, а из складок дряблой кожи вокруг глаз катились огромные прозрачные капли.