По ту сторону фронтира. Глава двенадцатая

Долгую зиму прожила Герта в семье капитана Кроусби, окунувшись в привычный для нее фермерский труд. Старый вояка по-прежнему был добр и учтив с ней. Он баловал индейского парнишку, который понемногу осваивал язык белого человека, произнося несложные слова и фразы и тем самым вызывая неподдельную радость у домочадцев и прислуги.
Дочь Кроусби вовсе привязалась к Герте. Под влиянием общения с Гертой строгость пуританского воспитания, вложенная в Дженни покойной супругой капитана, постепенно стала отходить на второй план. Капитан, заметив эту перемену, в душе разделял стремление ребенка походить на открытую, не изломанную религиозными комплексами немку.
Но как бы Кроусби не восхищался бескомплексностью других, свои комплексы преодолеть он так и не смог. В силу своего веса в общине и, можно сказать, непререкаемого авторитета, он был обязан прислушиваться к мнению односельчан, которое, несмотря на разность религиозных убеждений и отличие национальных обычаев, сходились в одном – «капитан, будучи вдовцом, состоит в тайном браке с постоялицей». Слухи и домыслы расползались, словно тараканы, от одной фермы к другой, обрастали всевозможными небылицами, усиливались страстями и возвращались к капитану в форме невидимого морального протеста колонистов, на который он, как представитель поселка в законодательном собрании, должен был немедленно отреагировать и вынести вердикт в виде своего решения.
Большая часть религиозной жизни колонистов сосредотачивалась в местной церкви. Именно церковь отвечала за то, чтобы проповедовалось учение, совершались общие богослужения, а дети изучали Катехизис. Церковь была не только зданием, построенным на холме, но еще и группой верующих, объединенных под влиянием строгого пастора. Кроме церкви, домашние собрания в середине каждой недели были привычной частью церковной жизни фермеров, так как многие из них придерживались старых пуританских традиций.
В один из воскресных дней, когда стояла тихая и теплая погода и все колонисты, как было уже сказано, несмотря на различие вероисповеданий, собрались в церкви, капитан решил представить Герту всему честному обществу.
Одевшись соответственно моде и духу времени, Кроусби с домочадцами, в лице Дженни, Герты и малыша, на санях, запряженных парой гнедых лошадей, направился на воскресную проповедь.
Вокруг церкви росли молодые вязы, возле которых играли дети, а их родители вели разговоры в ожидании службы. Мужчины все больше говорили о политике и трудностях, связанных с фермерским трудом. Ну а женщины –      о хозяйстве и, конечно же, детях.
Капитан предстал публике в фиолетовом пальто, под которым виднелся бархатный камзол, слегка выступающим из-под зеленого жилета. Кирпичного цвета бриджи украшали изящно перехваченные у колен подвязки. Испанские кожаные туфли с парчовым верхом подчеркивали элегантность пуританского туалета, который завершался набриолиненными волосами, покрытыми армейской треуголкой.
Дочь и постоялица капитана выглядели скромнее, одетые в черные воскресные платья, туфли на каблуках, серые бумажные чулки и легкие суконные чепчики с подвязками на шее, украшенные с одной стороны искусственными цветами.
Когда, будем так говорить, семейство Кроусби вошло в капеллу, все колонисты стояли уже у своих мест. Индейский карапуз Герты, улыбаясь, выпрыгнул из саней и побежал в сторону группы игравших возле вязов детей, на ходу поправляя заячью куртку и сползающую ему на нос шапку. Приятель капитана, мистер Уотсон, по обыкновению собрал около себя слушателей и критиковал политику правительства, намеревающегося прибрать продажу земель в свои руки.
Обратив внимание на спутницу капитана, публика с интересом, скрывая язвительные улыбки, начала перешептываться.
Вслед за своими господами в капеллу вошли негры и направились в маленькую галерею, так чтобы не смешиваться с белыми прихожанами, согласно установленным правилам и бытовавшим в то время нравам.
Местный пастор церкви преподобный отец Лалемэнт, высокий, моложавый мужчина, с посеребренными сединой висками, находился на содержании поселка. В этом постпуританском обществе он старался придерживаться строгостей христианского вероучения.
Проповедь, которую начал читать пастор, не производила впечатления на разношерстную публику, воспитанную на разных религиозных традициях, поэтому объектом внимания стала Герта. И мужчины и женщины бросали на нее косые взгляды, а потом обменивались каждый своим мнением, абсолютно не обращая внимания на бормотание священника, стращавшего их предназначением сатаны, который якобы стремится убедить людей в том, что «в Царстве Божьем нет ничего, кроме стонов и вздохов, поста и молитвы». На мажорной ноте, доктриной о благодати, дающей возможность размышлять о многих аспектах – от спасения до материального благополучия, преподобный отец Лалемэнт закончил свою проповедь, дав возможность присутствующим оживиться в полном смысле слова.
Капитан, понимая значимость общения со священником, в первую очередь представил ему Герту на глазах у расходившейся публики.
– Какая проповедь! – наигранно восхищался Кроусби. – Вы коснулись Словом Божьим моего сердца. Вы ласкали души этих юных созданий, – продолжал он, указывая на Герту и Дженни. – Спасибо вам, преподобный. Тронут, до глубины души тронут. Не правда ли, девушки?
В знак солидарности Герта и Дженни махнули головами.
– Пусть служение Богу будет для вас величайшим и значительнейшим занятием повседневно, – продолжал он. – Считайтесь с ним более, чем с едой, сном или советом вместе взятыми. И все умы этих заблудших овец будут принадлежать вам, преподобный, – закончил капитан, указывая на выходящих прихожан, а потом пожал руку священнику.
– В этом мире существует только две стороны, которым принадлежит   все, – говорил пастор. – Одна из этих сторон – Божья и тех, кто с Ним, а другая сторона – сатаны и его вассалов – два царства, две стороны, две противоположности, постоянно сталкивающиеся друг с другом.
– Совершенно с вами согласен, преподобный отец Лалемэнт. Бесспорно то, что вы говорите, – заискивая, пытаясь завоевать расположение священника, сказал капитан.
– Вот видите, вы согласны. Не могли бы вы, мистер Кроусби, в связи с этим уделить мне пару минут, – лукаво произнес Лалемэнт.
– Конечно же, я готов жертвовать целыми днями, наслаждаясь общением с вами, – изображая одухотворенность, лепетал капитан. – Мисс Герта, Дженни, вы не могли бы меня обождать возле лошадей?
– О да, мистер Кроусби, – покорно произнесла Герта, понимая игру капитана, но не понимая ее замысла.
Оставшись наедине с капитаном, пастор Лалемэнт, прекрасно осведомленный о страстях, кипящих в умах его паствы, ненавязчиво молвил:
– Мистер Кроусби, вы перестали посещать дом молитвы, дом Господа нашего. При жизни супруги вашей вы слыли одним из ревностных посетителей церкви. Что же произошло, сын мой? Какие силы терзают вашу душу? Откройтесь мне. Не замыкайтесь от своего пастыря.
– Я и сейчас ваш ревностный поклонник и защитник Святого Писания, – ответил Кроусби. – Вы же знаете, преподобный, что моя покойная жена была пуританкой. Она наставляла меня и дочь. Наш дом был домом молитвы и почитания Господа. После ее смерти я продолжаю взращивать брошенное ею семя. В память о ней мы с дочерью чтим христианские ценности и традиции в том ключе, котором исповедовала их моя горячо любимая женушка.
– О да, мистер Кроусби, я с большим уважением всегда относился к духовному учению, почитаемому вашей супругой. Но, мистер Кроусби, в поселке люди говорят о весьма непристойных вещах, связанных с вашим именем, – сказал пастор.
– Это какими же, позвольте осведомиться? – понимая намек, спросил капитан.
– Право, вы не в курсе, мистер Кроусби? – удивился священник. – Люди поговаривают, что вы тайно сожительствуете с этой молодой особой, – и он указал на силуэт Герты у входа в церковь. – И, более того, вы, не пройдя таинства конфирмации, воспитываете ребенка дикарей. Так нельзя поступать благочестивому христианину.
– Ну что вы, преподобный, как вы могли подумать обо мне такое, вашем сыне? – удрученно произнес Кроусби. Эта девушка потеряла близких. По Божьему благоволению попала она в мой дом. Преследуемая индейцами,         не имеющая крова и пищи, забрела она сюда в наш убогий мир. Неужели я поступил не как христианин, дав ей пищу и кров, протянув руку помощи? Неужели, я осквернил своим поведением благоволение Божье?
– Истина любит свет, сын мой, – констатировал священник, – и наиболее прекрасна, когда практически обнажена. Ничего не боится правда столь сильно, как скрытости, и не жаждет ничего так сильно, как находиться у всех на виду. Чем она обнаженнее, тем прекраснее и могущественнее, – заключил священник.
– Открою вам тайну, преподобный, – загадочно сказал Кроусби, так что священник всем телом прижался к нему, навострив ухо. – Я ничего                не собирался скрывать от людей. Мне просто нужно было время. Время пришло. Я полюбил эту девушку и намерен на ней жениться.
– Да?! О как интересно, сын мой! И что же ваша избранница? Согласна?
– Да, преподобный. Мы все с ней обсудили. Разница в возрасте ее            не пугает. Она сказала, что любит меня сердцем, – подвел итог своему вранью Кроусби.
– Тогда это меняет дело, сын мой, – радостно сказал пастор. – Вот и момент истины. Я ни сколько не сомневался в вашей порядочности, мистер Кроусби.
– Спасибо, преподобный, я рад, что не разочаровал вас. С вашего позволения смею откланяться.
– Конечно, конечно, мистер Кроусби, я и так задержал вас своими расспросами. Надеюсь видеть вас и вашу невесту в церкви чаще, – сказал пастор, хлопая капитана по плечу.
– Непременно, – буркнул капитан, отчеканив по-военному кивком головы.
Несколько ночей капитан провел в бессоннице, моделируя свое дальнейшее поведение. Он отчетливо понимал, что пастор обязательно отрегулирует на ситуацию, «порочащую» имя капитана. Слухи о нем и Герте, благодаря авторитету священника, приобретут иную окраску, и ему некоторое время удастся сохранять влияние и авторитет в общине. Но потом? Что же будет потом, если капитан не женится на постоялице с индейским ребенком и не усыновит его? Эта мысль пугала капитана больше всего, и именно по этой причине он не мог уснуть на протяжении двух ночей. Нет, конечно же, он готов жениться на этой молодой женщине. Она ему глубоко симпатична, но она так молода. Готова ли она ответить ему взаимностью? Не откажет ли она ему, если он предложит ей руку и сердце? Капитан не был уверен в себе. Он решил обо всем поговорить с Гертой. В случае ее решительного отказа капитан намеревался предложить ей сделку. Он рисковал…
– Мисс Герта, – обратился как-то на исходе наступающей весны капитан, застав девушку за шитьем юбки. – Наша жизнь полна всяких предрассудков, пленниками которых мы зачастую являемся. Я долго думал о будущем. Сказать по правде, мне небезразлична ваша судьба. С тех пор как вы поселились в моей лачуге, жизнь моя и Дженни переменилась. Мы стали радоваться солнцу и завтрашнему дню. Смерть моей жены потрясла малышку, и она долго не могла забыться. Но тут появляетесь вы… Дженни, общаясь с вами, больше стала улыбаться.
– Не хотите ли вы сказать, Питер, что мне пора позаботиться о собственном доме? – перебила его Герта.
– Наоборот, мисс Герта, мне хотелось бы, чтобы вы продолжали заботиться о моем доме…
– Погодите, Питер, я, право, не понимаю, вы же некогда говорили, что будете так любезны оказать мне помощь в приобретении  земли в поселке. Если вы думаете, что вы понесете затраты, то напрасно. Я платежеспособна, – уверенно заявила Герта, извлекая из своих личных вещей тонкими пальцами небольшой самородок золота, подобный тому, что она осенью подарила тускарора.
– О Боже милосердный, – удивленно произнес капитан, – где вы только берете эти камни? Позвольте взглянуть – и капитан протянул свою огромную ладонь.
– Я нашла самородки у реки, в начале осени, незадолго до встречи с нашими друзьями индейцами, когда с малышом пробиралась на запад.
– Не знаю, как вам и сказать, мисс Герта, – замялся, было, капитан, возвращая самородок девушке. – Я немного по-другому представляю ваше будущее.
– О чем вы, Питер? Не томите меня, а то я начинаю волноваться, – отложив шитье, сказала Герта.
– Простите меня, мисс, но я считаю, что мы, в общем, вы и я должны предстать перед алтарем, – прошептал капитан, опуская глаза к полу.
– Что-о-о? – выскочило у явно не ожидавшей такого поворота событий Герты. – А как же?.. Если я вам обязана, мистер Кроусби, то вот возьмите, –       и она протянула ему самородок. – Этого достаточно? Мы более не будем вас обременять.
– Нет, нет! Вы не так поняли меня, мисс. Я полюбил вас и предлагаю вам руку и сердце. Не говорите ничего! Прошу вас, молчите! – И он наложил свой толстый палец ей на уста. – Молчите. Подумайте. Так будет лучше для вас. Вы же одна с ребенком. А я буду для вас опорой. Дженни относится к вам, как к родной. Мальчишка обожает меня. Вы же видите…
– Простите, Питер, – глотнув слюну, начала Герта, – мне кажется, чтобы предстать перед алтарем, я должна отвечать вам взаимностью. Право, я не хочу вас обидеть, Питер. Вы добрый, порядочный, симпатичный, но…
– Но, – прервал ее капитан, – старый?..
– Да нет же, – оборвала его Герта. – Я…я люблю другого. Он пока прочно владеет моим сердцем, и я все же мечтаю его отыскать.
Герта рассказала капитану о встрече с Бобом Чарли и своем чувстве к этому парню, которого и видела в своей жизни всего ничего. О том, как, спасая ему жизнь взамен на плен, выкупила его у катавба, а сейчас надеется на встречу с ним в будущем.
Капитан с умилением выслушал воздыхания молодой особы, но потом с долей практичности и жесткости в голосе заявил:
– Все равно подумайте над моим предложением, мисс Герта. После посевной дадите мне ответ. Не хотите отвечать взаимностью – не отвечайте. Я уважаемый в общине человек и не могу позволить, чтобы люди обо мне распускали разные небылицы.
– Ах, вон оно что? – только и смогла произнести изумленная Герта.
– Да, мисс Герта, вот так, – развел руками капитан. – Мы не будем с вами жить в браке как муж и жена, но для всех мы ими должны стать. Очень вас прошу. Я обещаю, что не посягну на вашу женскую честь. Завтра перепишу бумаги и сделаю вас наследницей наряду с Дженни. Решайте. Это, на мой взгляд, выгодная сделка для бесприданницы. Спасайте мою репутацию, а я позабочусь о вашем будущем. И вообще ваш призрачный возлюбленный где-то там, а я здесь, – закончил капитан на этой циничной нотке.
Несколько дней Герта избегала взгляда капитана. Он это понимал и, в свою очередь, старался находить себя дела вне дома. Поутру седлал лошадь и куда-то уезжал на целый день.
Выкраивая свободные от работы минуты, Герта спускалась к реке, где проводила время в размышлениях и ожидании четы тускарора, которые давно должны были вернуться с зимней охоты, но почему-то не возвращались.
Дни стояли мягкие и теплые, хотя ночью было еще прохладно, но пора морозов давно миновала. На тополях в лесу затрепетали первые листки. Склоны гор утрачивали бурую окраску по мере того, как деревья одно за другим добавляли свою живую, яркую зелень к темной хвое сосны и хемлока. Даже на медлительном дубе стали набухать почки, готовясь к грядущему лету.
Веселая, быстрая трясогузка, общительная малиновка и маленький прилежный королек своим присутствием и песнями оживляли поля и луга.
По берегам реки звенел многоголосый хор их обитателей. Рыба, которая водилась в реке, имела отменный вкус. Едва сошел лед, как рыбаки на небольших лодках и каноэ поспешно забрасывали свои удочки в сокровенные водные глубины, соблазняя неосторожных тварей всеми видами приманки, какие только могла придумать изобретательность человека.
Вдруг перед носом у Герты появилась связка большущих свежих окуней, кем-то выставленная из-за ее спины. Герта взвизгнула и обернулась, увидев перед собой бронзовый анфас и ястребиный взгляд индейца.
– Я хочу, чтобы мы это приготовили, – невозмутимо произнес появившийся сзади Длинное Крыло.
Бродячий тускарора вернулся без Ватанэй. Сдавая шкуры скупщикам пушнины в начале зимы, парочка тускарора посетила торговую факторию на побережье. Хозяин лавки, как рассказывал Длинное Крыло, предложил индейцам заработать. На север направлялся караван, набитый разными товарами. Длинное Крыло и Ватанэй нанялись проводниками, потому что караван следовал в Пенсильванию, где в миссионерском колледже обучались их дети. Часть товара, а точнее партию одеял, торговцы обменяли на шкуры у индейцев сенека. Несколько одеял в качестве подарков взяли себе Ватанэй и Длинное Крыло. Возвращаясь на Запад, по дороге в свои охотничьи угодья Ватанэй тяжело заболела, покрывшись «красной коркой». Долгое время Длинное Крыло пытался выходить жену, но у него ничего не получалось, с каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Чтобы облегчить страдания жены, тускарора вспорол ей живот, после чего она умерла. Длинное Крыло догадался, что одеяла были заражены болезнью белых людей и духи, к которым обращался тускарора, не ведали защитного средства от нее. Длинное Крыло не заболел лишь потому, что во времена службы в гарнизоне полковой лекарь привил его вакциной, которая придала индейскому организму необходимый иммунитет.
Похоронив жену, он долго скорбел, поселившись в селении братьев из племени мачапунга. Если бы не обещание, данное другу Кроусби, помочь в охране рубежей поселка в период посевной, то он вряд ли бы вернулся этой весной.
– Мачапунга придут через две луны, – сказал Длинное Крыло, доедая рыбью голову.
– Хорошо, – ответил Кроусби, завтра я поговорю с колонистами. Сколько необходимо собрать денег, Том?
Тускарора показал два раза по пять пальцев на своей руке.
– С каждого, – твердо произнес индеец. – Все скальпы убитых наши.
– Идет. Постараюсь убедить людей.
– Как твои дети, Том? – спросила Герта, подкладывая индейцу запеченную на углях рыбину.
– Живут жизнью белых людей, но такая жизнь мало радует их. Они хотят на охоту в долины.
– О времена, о нравы, – вздохнул капитан, – Индейцы живут жизнью белых, белые стремятся жить по-индейски. Все перепуталось в этом бренном мире.
– Дочь Ветра, была ли ты счастлива в доме Кроусби? – поинтересовался тускарора.
– Я полюбила этот дом и его хозяина, – ответила Герта, вызвав от неожиданных слов икоту у капитана.
– Тогда становись женой Кроусби, – заявил Длинное Крыло как ни в чем не бывало. – Тебе пора подумать о семье. Ты больше не скорбишь по Тангуа и вольна поступать соответственно свободной женщине.
– Но, Том, своими речами ты смущаешь мисс Герту, – испытывая легкий конфуз, едва проговорил капитан.
– Нисколько, – улыбаясь, сказала Герта. – Мистер Кроусби, я долго думала и пришла к выводу, что вы абсолютно правы и наши взаимоотношения должны обрести традиционные рамки.
– Но, мисс Герта, не подумайте, что я успел сговориться с этим краснокожим бродягой, – оправдываясь, говорил капитан. – Он прямой в решении, как корабельный шкипер, чего нельзя сказать о его коварных соплеменниках. Том всегда отличался от других ирокезов тем, что он особенный индеец.
– Ничего я не думаю, Питер, – решительно вставила Герта. Я согласна. Или вы уже передумали жениться на мне?
– Я и не ожидал, что вы согласитесь, – сказал довольный капитан.
Тускарора достал из сумки самородок золота, подаренный Гертой.
– Вот возьми, Дочь Ветра. Желтый камень не принес счастья Тому. То, что вы называете золотом, приносит счастье только белым людям.
Герта бережно взяла камень и зажала его в своем маленьком кулачке.
– Не все золото, что блестит, – молвила она.
– Мисс Герта, вот этот-то как раз и блестит, – рассуждал капитан. – Золото просто прилипает к вашим рукам. Неужели вы не понимаете. Это дар Божий, вы баловень судьбы и отмахнуться от этого никак нельзя.
– Уж точно прилипает, – загадочно сказала Герта, – а потом исчезает, словно пена морская, без следа.
– Это вы о чем? – не понимая, спросил капитан.
– Да так, о золоте, если вы успели заметить, – ответила она, собирая тарелки со стола.
Оставшись наедине с Гертой, капитан спросил:
– Я могу начать приготовление к свадьбе?
– Да, – скромно ответила девушка и направилась в свою комнату.
– Спасибо, мисс Герта, я…
– Доброй ночи, Питер, – прервала его она, закрывая за собой дверь.
На следующий день, то было воскресенье, после проповеди капитан и Длинное Крыло возле церкви встретились с мужской половиной поселка.
Капитан надел треуголку и вышел к колонистам. Колонисты питали к нему глубокое уважение, но среди них были и такие, которым он просто          не нравился, причиной тому был не он, а его дружба с тускарора. Среди колонистов были внуки тех, которые еще помнили о зверствах, чинимых тускарора по отношению к фермерам этих мест во время восстания тускарора.  Хотя прошло около семидесяти лет, но историческая память довлела над этими людьми, подогреваемая ныне набегами отрядов воинственных чероки.
Колонисты не удивились, что Кроусби воспользовался святым воскресеньем, чтобы поговорить с ними. Это случалось и раньше. Лучшего места и времени для общественных собраний найти было нельзя. Все чтили воскресенье. Капитан пользовался этим, будучи человеком прозорливым и предусмотрительным.
Как упоминалось, колонисты, населявшие поселок, были различны по национальной принадлежности: англо-саксонцы, как правило, принадлежали к семьям мельников, кузнецов, землемеров, механиков; голландцы занимались хлебопашеством и торговлей; немцы тяготели к скотоводству, ну а негры составляли наемных работников и домашнюю прислугу, проживая в семьях вышеназванных представителей европейских наций. Тяжелый рабский труд, профилируемый в южных провинциях фронтира, давал фермерам пограничных с ними северных территорий постоянный приток дешевой рабочей силы в лице бежавших оттуда рабов.
– Джентльмены, наше положение, – начал ораторствовать капитан, – в таком уединении, как этот поселок, обязывает нас быть откровенными друг перед другом. Я хочу сообщить вам, друзья, что колонии больше нет. Мы независимы от Короны вот уже более года. Британские войска покинули континент.
– Мистер Кроусби, расскажите о земельном вопросе, – перебил его Уотсон.
– Именно об этом я и хочу сказать, – крикнул капитан, сняв треуголку. – Правительство становится собственником всех неосвоенных земель к западу от Аллеган и намерено продавать их переселенцам с аукциона. Что касается ваших земель, то на них возрастает налог. Это делается для того, чтобы вы их начали продавать богачам с востока за бесценок, поднимали свои задницы и переезжали на запад. Размеры участков тех, кто получал земли от Короны в качестве вознаграждения, будут пересматриваться. Сами понимаете как. Я думаю, это конфискация земли и продажа ее другим лицам.
– Не дадим забрать нашу землю! – крикнул бородатый трансильванец.
Толпа поддержала его и начала наперебой обсуждать сказанное капитаном. Только негры слушали с открытыми глазами, плохо понимая, в чем дело.
– Тише! Джентльмены! – крикнул Уотсон, становясь рядом с капитанов в центре замыкавшего его круга.
Когда все успокоились, капитан продолжил:
–Теперь о насущном. Мы начали засевать наши поля. Каждая семья на этот период должна участвовать в патрулировании территории с целью обезопасить ближнего своего от нападения индейцев. Нам известно, что           не всякий из вас может отвлечься для несения пограничной службы. Посему, джентльмены, я предлагаю заплатить за охрану нашего божьего труда индейцам мачапунга, которые любезно согласились дать нам возможность посеять хлеб. Индейцы выступят разведчиками. В случае приближения неприятеля они дадут нам знать, и мы сможем мобилизовать свои силы для отпора.
– Побойтесь Бога, капитан, – последовал упрек из толпы, – мы                не доверяем краснокожим. Если от них и можно ожидать помощи, так только не нам.
– Кроусби, вы и вправду думаете, что вот он отобьет атаки чероки? – задал вопрос некий длинноусый коротышка, указав на невозмутимый профиль стоявшего поодаль тускарора.
– Спокойно, джентльмены, – уверенно сказал капитан, – я не настаиваю, а только предлагаю. Если вы считаете, что можете защищаться сами, то дерзайте. Но о боевых навыках каждого из вас мне известно не понаслышке. Вот ты Ньютон, больше всех сомневаешься, – обратился капитана к длинноусому коротышке, – а сам едва способен попасть с двух футов в стоящего оленя. И сыновья твои стрелки никудышные. Мне не хотелось бы обижать вас, но вы фермеры, а не воины.
– Брось трепаться, Кроусби, – громко рявкнул пятифутовый здоровяк, пробираясь к капитану из толпы. – До сих пор мы как-то обходились без помощи индейцев и сейчас обойдемся, не так ли джентльмены?
Толпа одобрительно завопила. Здоровяк достал из-под сюртука пистолет, снял свою шапку, подбросил ее вверх и выстрелил. Кто-то из собравшихся поднял шапку и начал ее рассматривать. Не найдя там отверстия от пули, шапку возвратили владельцу. Толпа удрученно испустила звук.
– Уотсон, одолжи-ка свой мушкет, – улыбаясь, сказал капитан, начав заряжать взятое у товарища ружье. – Ну, Том, давай, – и капитан передал ружье тускарора.
Индеец приложил одно ружье к правому плечу, а другое вскинул к левому, взглядом давая знать капитану, что он готов стрелять.
– Кому еще не жаль шапки? – спросил капитан, снимая свою треуголку для использования в качестве мишени.
– Возьмите мою, мистер Кроусби, – раздался голос из-за спины капитана.
– О преподобный! – удивился капитан. – И вы здесь?
– Да, мистер Кроусби, ваши проповеди не менее популярны, чем мои, – сказал священник, передавая бобровый пыжик капитану.
– Попортится мех, а, преподобный?
– Плевать, бросайте капитан.
Капитан с двух рук подбросил шапки, и мгновенно последовало два выстрела. Подняв эти мишени, Кроусби продемонстрировал их толпе. В каждой виднелось по отверстию.
– Я думаю, все понятно, – гордо сказал капитан, похлопав Тома по плечу.
Неудовлетворенный здоровяк ринулся на индейца в попытке нанести ему удар кулаком, но Длинное Крыло моментально увернулся и нанес нападавшему удар прикладом ружья в колено, осадив его таким образом наземь. Вторым движением ружья индеец пригвоздил здоровяка спиной к траве и ногой наступил ему на горло.
Толпа молчала, а потом раздался неистовый смех.
К слову сказать, уважаемый читатель, тускарора быстро осознали преимущества огнестрельного оружия, в то время как другие племена еще долгое время предпочитали использовать лук и стрелы. В бою они действовали небольшими, но мобильными группами и практически не были уязвимы для противника. Использование ружей, а также совершенная тактика ведения лесного боя были основой их военного успеха.
– Многие из вас знают, – продолжал капитан, – что я более двадцати лет служил с этим индейцем на рубежах фронтира. Если кому и неизвестно, то скажу, – тускарора и мачапунга так бесшумны в своим приближении к врагу, так быстры в его ликвидации и так молниеносны в отступлении, что каждый обычно узнает об их уходе прежде, чем узнает об их нападении. Они проходят, словно лисы, сквозь лес, который дает им убежище и служит им неприступной крепостью. Они нападают также неожиданно в тот момент, когда меньше всего этого ожидаешь. Налетев на противника, они исчезают прежде, чем они действительно появятся вновь.
– Сколько просят краснокожие за услуги? – спросил поселковый шорник.
– По десять фунтов с каждого, – сухо ответил капитан.
Толпа на мгновение застыла. Потом несколько минут фермеры просто совещались.
– Согласны, – сказал, подойдя к капитану, Уотсон.
– Да, и, кроме этого, скальпы убитых, и иная добыча тоже их, – заключил капитан. – Не вздумайте нарушить эти условия.
Через два дня Длинное Крыло на рассвете покинул дом Кроусби и ушел в лес навстречу воинам мачапунга, которые должны были прибыть для защиты поселка.
В один из дней он вернулся, сообщив о том, что дюжина воинов мачапунга рассредоточилась в округе поселка за несколько миль, перекрыв лесные тропы – пути наиболее вероятного появления рейдовых групп чероки.
Воинственные чероки, голодные и озлобленные, вернулись на тропу войны после ухода своих союзников англичан. Они нападали на поселенцев, забирали все, что могли унести, сжигали фермы и забивали скот. Многие фермеры, защищавшие свое имущество, сложили головы под томагавком. Засыпая, они не имели уверенности в том, что проснутся завтра живыми.
Те, кто был дальновиднее, сооружали укрепления, но и там                не чувствовали себя в безопасности. Подобные капитану Кроусби, организовывали отряды самообороны, привлекая на свою сторону индейцев из племен враждебных чероки.
Герта и капитан дни напролет проводили в поле, засевая пшеницу, маис, картофель. Дженни оставалась в доме с малышом и Куки. Наемники-негры с восходом солнца уводили коров и овец капитана на дальние пастбища в долину реки и возвращались поздно вечером. 
По вечерам Герта выпаривала кленовый сок, приготавливая великолепный кленовый сироп по рецепту тускарора, секрет которого некогда выведал у Ватанэй капитан Кроусби.
Приготовление кленового сиропа путем выпаривания воды стало традиционным занятием и неотъемлемой частью жизни фермера на фронтире этого времени, где сок был единственным источником высококачественного сахара, а другие способы добывания сахара были труднодоступными и дорогостоящими.
Каждый год ранней весной Кроусби собирал своих домочадцев и на несколько недель уводил в кленовую рощу в деревянный домик, построенный им много лет назад для пушного промысла, где и добывал сок в соответствии с древними традициями ирокезов. Примеру капитана последовали другие колонисты, что вскоре сделало поселок независимым от импортного дорогостоящего тростникового сахара.
– Куки, заливай сок в тот большой глиняный горшок и ставь его на   огонь, – командовал капитан на кухне.
– Слушаюсь, сэр, – монотонно отвечал негр.
–Мисс Герта! Дженни, несите ветки, много веток, – распоряжался Кроусби. – Все, Куки, накрывай горшок ветками.
– Слушаюсь, сэр.
– Мисс Герта, смотрите внимательно, – сказал капитан со знанием дела, – под воздействием огня вода, содержащаяся в соке, испарится и останется одна треть густой сладкой массы, которую мы высушим, превратим в сахар и в конце лета продадим в Шарлотт, неплохо заработав на этом.
Целую неделю капитан ждал дождя и поэтому не начинал посев табака. «Чтобы был хороший табак, необходима влажная земля», – говорил он, периодически поглядывая на безоблачное небо.
– Ни облачка, – задумчиво сказала Герта, глядя в небо.
– Будем ждать, – молвил удрученно капитан, подходя к ней.
– Все-таки я начну смешивать зерна табака с водой, навозом, корнями чубучника и высушенными цветками ландыша, – заключила девушка. – Ночью должен пройти дождь.
– Нет, не будет дождя, – пессимистично заявлял капитан.
К ним подошел тускарора и начал петь, сопровождая песню звуками тыквенной трещотки.
– Он к духам взывает, – комментировал капитан. – Все же какая-то польза.
Когда Длинное Крыло окончил петь, к нему подошла Герта.
– Послушай, Том, ты молился, да? Ты просил дождя?
– Я просил о хорошем урожае табака. Мы верим, если будет хороший урожай табака, то будет благополучие у людей.
Глубокой ночью крупные капли дождя обрушились на землю и монотонно дробили кровлю дома Кроусби. С рассветом свежесть прохладного утра придала настроения всем жителям поселка, которые уже с первыми лучами скользящего в тумане солнца утюжили плугом свои наделы.
К посеву табака Кроусби привлек всех домочадцев, включая челядь и самого тускарора, без советов которого, по его мнению, в этом деле нельзя было обойтись. Герта и Дженни шли впереди, проделывая лунки для зерен специальной палкой, сконструированной индейцами. За ними следовали мужчины, опуская в лунки влажные зерна, смешанные с навозом и корнями растений. Окончив посев, Длинное Крыло прямо на поле совершил ряд магических обрядов, призванных, по поверьям тускарора, содействовать росту табака.
По окончании посевной капитан объявил о помолвке и подарил Герте серебряное кольцо. Через церковь, с подачи отца Лалемэнта, было обнародовано намерение Кроусби о женитьбе, встреченное общественностью весьма сдержанно, но с интересом. Мирская суета захватила дом капитана, где все наперебой старались принимать всяческое участие в свадебных приготовлениях. Длинное Крыло, помимо охранных функций, между делом уходил на охоту и добывал дичь для свадебного стола, которую тут же потрошили, вялили, коптили все домочадцы.
Миссис Уотсон по просьбе капитана сшила молодоженам отличные свадебные наряды.
В конце весны, в день бракосочетания, Герту обуревали сомнения в правильности своего выбора. Казалось, что нелепость ее положения и некоторая зависимость от обстоятельств вынудили пойти на этот шаг. Ни женской страсти, ни любви к капитану она, конечно же, не испытывала. Подавляя в себе все предубеждения, собрав волю в кулак, Герта старалась       не грузится брачными страхами, и предсвадебное депрессивное состояние она побеждала мыслями о том, что новизна брака для мистера Кроусби                не отразится на его психике, так как он целиком будет погружен в работу и со временем забудет о ее существовании.   
Капитан Кроусби целое утро провел в попытках совершенствования своего пуританского туалета. Вертясь возле зеркала, словно девушка, он осматривал перекроенный миссис Уотсон свой брачный дуплет со съемными рукавами. Дуплет настолько плотно прилегал к его талии, что отчетливо выделялся живот и покатистая грудь. Глядя на эти части тела, капитан явно      не был доволен собой и нервничал.
Вместо воротника вокруг шеи капитан повязал накрахмаленный белый ерш. Под дуплет надел рубашку так, чтобы ее края выступали, образуя короткую юбку. Два небольших ерша украсили его запястья и выступали в роли манжет.
Бриджи из плотной ткани капитан подвязал изящными лентами чуть выше колена, оставляя края для забора воздуха, при попадании которого между бедрами ног и тканью образовывался воздушный колокол. Такая форма придавала кавалеру яркости.
Чулки ручной вязки показались ему одеждой не по сезону, и он решил надеть более простые – бумажные в тон туфлей с пряжкой.
Достав из сундука черную круглую шляпу с высокой тульей и узкими полями, он словно венец возложил ее на голову, прикрывая залысины и покрытые желтизной седые волосы. 
В этом старомодном пуританском наряде Кроусби вышел к невесте, ожидавшей его в одной из комнат.
Невеста встретила жениха, облаченная в пышное, круглое панье, овальный каркас которого расширял юбку с боков, придавая уплощенную форму спереди и сзади. Волосы Герты были распущены и перевязаны у основания лентами. Голова покрыта соломенной шляпкой с доходящей до переносицы вуалькой. Белые перчатки, будто маленькие бумажные кораблики, украшали тонкие кисти рук. Подаренные капитаном накануне туфельки-лодочки на высоком утолщенном каблуке, в которых невеста выглядела более стройной и элегантной, плотно облекали маленькие ступни.
Шумная процессия, собравшаяся из числа соседей и музыкантов ближайших поселков, прибывших по приглашению капитана, начала торжественное шествие к церкви. По обычаю, вместо отца, под венец Герту вел приятель Кроусби, мистер Уотсон. Под звуки флейты, скрипки и волынки народ, пританцовывая, вошел в капеллу, где брачующихся уже поджидал пастор Лалемэнт. Торжественная служба прошла в духе традиций англиканской церкви под аккомпанемент небольшого органа, после чего процессия направилась на ферму капитана праздновать это событие.
Весь вечер капитан и Герта танцевали на виду у умиленной публики.
Кроусби несколько раз пытался заговорить с невестой, но шутки и разговоры гостей мешали ему изъясниться.
– Миссис Кроусби, я полагаю, вас будут теперь так называть, моя дорогая, – застенчиво сказал капитан Герте на ухо. – Я хочу, чтобы ты не сомневалась, что сделала правильный выбор. Мое сердце принадлежит тебе. Я чувствую, что мы две половинки одного целого, два тела одной души. Господь дал нам друг друга.
Капитан уже давно не придавал значения романтическим чувствам между новобрачными, но сейчас он искал ответной любви со стороны молодой супруги. Он долго шептал ей на ухо о своих недостатках, постоянно подчеркивая, какой он нетерпеливый и безрассудный, эгоистичный негодяй, заставивший девушку подчиниться обстоятельствам. На самом деле он            не заслуживает ее любви.
Герта успокаивала его:
– Мой характер, и гордость говорили мне, что я должна была отказать вам, Питер, так как я действительно любила другого человека. Я понимаю, что моя привязанность к бывшему возлюбленному должна быть в пределах границ. Вам не следует казнить себя за эгоизм, проявленный в вашем настойчивом намерении жениться на мне. Я ведь сама сделала выбор. В дальнейшем я надеюсь, Питер, что вы будете мне хорошим мужем. Не будете ревновать меня и будете удовлетворять мои разумные наклонности.
Гулянье завершилось только под утро. Длинное Крыло вернулся из леса и застал капитан сидящим на террасе, босиком, в бриджах и рубашке.
– Мачапунга вчера заманили разведчиков чероки в засаду у «Лисьей Норы» на том берегу реки. Вот, смотри, – тускарора показал свежие окровавленные скальпы.
– Убери, – с отвращением произнес измученный весельем капитан. – Я      не спал всю ночь.
– При полной луне мачапунга должны уйти. Жены и дети ждут их, – продолжал индеец. – Мачапунга за это время уничтожили вот… – тускарора показал четыре раз по пять пальцев на своей руке, – столько врагов. Хлеб и табак вы посеяли, мачапунга должны уйти в свое селение.
– Да что ты заладил: «мачапунга, мачапунга», – говорил недовольный капитан. – Я слышу, не глухой, – и капитан отстегнул со своего пояса кожаный кошелек, протягивая его тускарора. – Рассчитайся с ними, здесь все, как договаривались.
Длинное Крыло взял кошелек у капитана, встал и направился к воротам.
– Отдохнул бы, Том – окликнул его капитан.
Длинное Крыло покачал головой и пропал в предрассветной мгле.
Капитан почесал затылок, глубоко зевнул и направился во флигель придать горизонтальное положение своему телу. «Вот так брачная ночь», – подумал он, укрываясь стеганым одеялом.