Прости меня, сын. Часть 7-я

Первое время  от Хадижат   скрывали все – и то, что потеряла  ребенка, и то, что  ей сделали операцию, исключающую возможность материнства в будущем.
  Расул  еле  сдерживал слезы, читая    записки от жены.
« Сделай же что-нибудь, Расул, - просила она в одной из них, переданной  через санитарку,-  Ребенка на кормление мне не приносят. Говорят, что   слабый,  лежит под какой-то  лампой.  Я их  прошу – принесите сына  хоть на минутку,   если нельзя,  я  его кормить не буду. Не принесли  мне малыша, и меня к нему не пускают. А ты видел  нашего сына? Придумал ему имя?»
 Эта  и подобные  записки жены  разрывали  Расулу сердце, и он  боялся момента, когда  надо будет раскрыть Хадижат всю правду.  Молодая женщина    ничего не знала, кроме того, что  при родах ей сделали    операцию .  Она еще  и успокаивала в записках  мужа, видя, как в эти дни Расул  осунулся и похудел от переживаний:
 « Не переживай ты так за меня, родной.  Ничего ведь  не случилось, только операция.   Сейчас  многие женщины    через  кесарево рожают, чтобы ребенком не рисковать. А у   меня, говорят,  операция была немного сложнее, чем у них. Но я  даже  вникать в это не хочу, зачем мне их врачебные подробности? Я жива, почти здорова, у меня  теперь двое детей  и   мне  больше ничего не надо».
 Расул   не мог читать и слышать такие откровения    жены,  его сердце  сжималось  от  невыносимой жалости к  Хадижат, ведь она   очень скоро   узнает   страшную правду:  ребенка у нее нет,  детей  больше никогда не будет.  А операция  была совсем не такой, как она думает.
  Хадижат сказали всю правду о ребенке   только после того, как она окрепла, за день до выписки. Скрывать  случившееся от нее было трудно, она настоятельно  требовала показать ей сына. А в один из вечеров   сама  добралась до палаты  новорожденных,  чем напугала  медсестру. Та  с трудом выпроводила   Хадижат из палаты, после  чего  с несостоявшейся матерью   случилась    настоящая  истерика.    Узнав об этом   Расул, попросил  у  заведующего отделением   встречи с женой. Она спустилась на первый этаж, где в ординаторской  супругам дали возможность поговорить.  Подготовив жену, насколько это было возможно  в их ситуации, Расул   сказал ей  о том, что      их  новорожденного сына спасти не удалось.
- Это очень печально для всех нас, родная.    Но  не надо  так сильно переживать. Выздоравливай, наш   сын по тебе очень скучает. 
Хадижат   не плакала,  слишком сильным был шок,  а  Расул  даже не знал, как  утешить ее  и  что  еще сказать.  Он обнимал  Хадижат, гладил ее волосы, прижимал к себе, но она словно окаменела.
Через некоторое время  за Хадижат спустилась медсестра  и  Расул     передал   ей жену.   Он и сам  был   до предела  измучен   в эти дни , и  сейчас, сказав  жене обо всем,  впервые  почувствовал  некоторое  облегчение.   Хотя   сознавать случившееся  и видеть    Хадижат в таком отчаянии ему было тяжело.
- Завтра мы заберем ее домой, а там    не  оставим   одну и  без внимания.  Мурадик ее отвлечет. С ней будут ее сестры,  Хадижат   постепенно  успокоится, - уговаривал он себя по дороге  домой, - А о том, что у нас больше не будет детей,    ей пока знать нельзя,  пусть окончательно   оклемается.   
 Придя домой,  Расул  позвонил дежурному врачу, спросил о жене. Тот   сказал:    Хадижат сделали  укол с успокоительным,    сейчас  она ведет себя относительно спокойно.  Только  тихонько плачет,   отвернувшись к стене.    
- Она расстроена, и это   естественно.  Носить ребенка девять месяцев под сердцем и потерять   в одночасье – это  удар для женщины.   Пусть поплачет, иначе  на сердце будет нагрузка.  А чтобы  ей   легче  справиться с этой болью,  мы  позже  сделаем ей еще один   укол. Пока ей трудно  справляться   с этим  стрессом самостоятельно.   Успокоительное   в этом случае помогает наверняка.  Поспит  ночь, а завтра   домой заберете.
 Все так  и  было бы,  но  одна из санитарок  отделения,  сердобольная  Бика, увидев  Хадижат в слезах,   решила  ее  успокоить. Она  сочувствовала    женщине,   потерявшей ребенка,  а еще    была признательна  ее мужу  за щедрые вознаграждения. В эти дни Расул  не раз  положил в карман ее халата   деньги,  прося  передать   жене  записку или передачу.  Бика догадалась о причине слез Хадижат, она видела ее  с мужем  на первом этаже, и по настроению супругов   догадалась:  тщательно скрываемую от Хадижат тайну ей сегодня наконец открыли.  И теперь  молодая женщина,  отвернувшись к стене, плакала.
      Два года назад   двадцатипятилетнего сына Бики убили в пьяной драке,   и она  хорошо знала, что такое терять  детей. Хотя  ее горе с горем Хадижат и  сравнить нельзя. У Бики в отличие от Хадижат нет больше детей, нет мужа, а убитому сыну  было двадцать пять лет. И все же, она  понимала ее боль.    Она подошла к  кровати Хадижат, погладила  молодую женщину по плечу:
- Потерпи, моя хорошая. Боль притупится, и со временем  перестанет тебя мучить.  И подумай о моем горе, может,  тебе легче станет, когда сравнишь. Моему   Алибеку  двадцать пять  лет было, когда его убили.  И  женить я его не успела, и ничего для него сделать. А ведь четверть  века прошла   с  тех пор,  как от меня ушел муж,  я жила только  для сына и ради сына. И вот теперь видишь – у меня ничего в жизни нет. Разве   что  этот роддом, врачи, медсестры, к которым я привыкла как к  своей семье.  И возможность  помогать   хоть чем-то людям. Этим и живу, цепляюсь за жизнь. А когда умру,  к моему Анвару  и на кладбище пойти  будет некому.   
 Хадижат  сквозь слезы слышала  слова Бики,  понимала, как велика и  пронзительна ее боль. Но у нее не  было сейчас сил даже на   сочувствие, женщина была переполнена собственным   горем. 
 -       Не  убивайся так, ты ведь и   сама чуть не погибла, -  просила ее Бика, видя, что плечи Хадижат стали вздрагивать еще  больше. - Конечно, жаль, что с тобой такое случилось.    Двойной удар ты  от судьбы получила -  и ребенка потеряла, и операция эта проклятая.
 Хадижат    была благодарна сердобольной Бике  за  сочувствие,  ей  сейчас  очень не хватало     участия  близких и родных.  А сочувствующие взгляды счастливых мамаш, воркующих над своими новорожденными  птенчиками,  еще больше расстраивали Хадижат, разрывали ее сердце.
- Хорошо, что  Бика   посидела  со мной, чуточку легче стало, подумала она.-  Разговаривать ни с кем  не хочется,  нет ни сил, не желания, ни слов – в душе все перегорело. Но  и одной оставаться  наедине со своей болью   невыносимо.
 Хадижат вдруг задумалась о том, каким был бы ее  сын? На кого был бы похож – на нее или Расула? А может,  был бы похож на своего трехлетнего брата, ведь Мурад  был одновременно похож на   обоих родителей.  Каким бы он вырос?  Кем стал бы в будущем?  - эти многочисленные  вопросы, заданные ею самой себе совсем разбередили     страдающее  сердце  молодой женщины. 
-  Хадижат, может, поговоришь с мужем и вы, не теряя времени,   ребенка себе     возьмете прямо сейчас, из роддома, - неожиданно предложила Бика и стала  убеждать ее  в необходимости  такого шага.  - И кормить его  грудью  пока  сама смогла бы, а то ведь  до сих пор     молоко  сцеживаешь.   
 Хадижат молчала из вежливости и уважения к Бике, хотя    не допускала   даже мысли об усыновлении чужого ребенка. А пожилая санитарка,  приняв молчание  Хадижат  за раздумья, продолжила:
- Позавчера  у нас тут    одна  мамаша  от мальчишки своего отказалась,    даже  кормить  его  не стала. Перевязала себе грудь туго простыней, чтобы молоко ушло. Вот теперь всем миром  женщины его кормят, по палатам носят несчастного мальчонку. А потом, ясное дело – в Дом ребенка сдадут.  Хорошо бы  вам с мужем  забрать его к себе, он  такой  хорошенький.  Доктор говорит – на редкость здоровый ребенок, а эта дура отказную уже  написала.   Главврач   вчера  с ней  целый час    разговаривал -  и просил, и предупреждал: пожалеете, мол. А она  ни в какую, каменная девка  попалась, без жалостная.  - Не возьму, говорит, не нужен  мне  ребенок. Кому хотите - тому  и отдайте. И никаких переживаний, глаза свои бесстыжие подкрасила и часами  с каким-то милиционером   через окно  разговаривает. Вот и пойми  - кто он ей,  этот милиционер? Его ли ребенок?  Не  иначе, что  подцепила его, будучи   беременной?  И почему такая несправедливость – господи! У той, которая хотела родить, ты дитя отнимаешь. А этой шлюшке  ребенок не нужен, но он у нее родился,  да еще и такой хороший.   
- Зачем она мне говорит  об этом ребенке? – не понимала Хадижат, молча слушая Бику.- Разве мне сейчас до чужих  проблем и несчастий, своих достаточно. И зачем нам с Расулом этот  подкидыш? Ребенок –  не игрушка,  а она не  была уверена, что сможет  любить его как родного.  Не нужен им чужой.  У них  с Расулом есть   Мурадик , они еще молоды, и дети у нас будут.
 Словно  в ответ на  мысли Хадижат Бика   сказала:
-Лучше  бы  вам  с мужем этого мальчишку усыновить .   Как своего бы воспитали. А то ведь один ребенок не ребенок, нужны вашему сыну   брат  или сестра.  И чего вам  не взять  ребенка, пока есть подходящий , если своих у вас    больше не будет?   Как же я плакала, когда про твою операцию узнала!  Наши   врачи,  хоть и хорошие, но  всегда торопятся с решением. Им лишь бы что-то  удалить. А  вот как потом женщине  на всю жизнь бесплодной остаться, когда они из нее все женское  извлекли,  врачи   не думают. Им лишь бы, не дай Бог,  показатели не испортить. Вот и наши врачи боялись за тебя, потому тебе все   и удалили. А может,  поторопились.
 Хадижат похолодела:
-Ах, вот,  значит, о какой  операции речь идет.  Значит, это  не банальное кесарево  с осложнениями,  как она  до  сих пор  думала.   Она  теперь   бесплодна и  навсегда, это приговор.  Детей  у них с Расулом  не будет, она пустая, она не женщина. Ночью у Хадижат поднялась  температура,  началась истерика. А утром Расул, несмотря на ее состояние и протесты врачей, все же забрал  жену домой.
- Ничего, не  волнуйтесь,  я о жене позабочусь, создам ей дома все условия.   У нее две сестры,  мать, свекровь. Я  и сам взял отпуск  и все время  буду рядом,-  уговаривал он врача, советующего перевести ее  в другую больницу, в отделение  женских неврозов.  - Вы ведь и сами знаете - дома и стены помогают. Наш сын  поможет  ей обо всем забыть.    Я  сегодня же найду ей частного  психотерапевта.  Я  все сделаю, но   в больнице  моей  жене   оставаться    больше нельзя.