Пойдем в Цветлин! гл. 6-8

         
           ИВО И ГАБРИЭЛ, ЦВЕТЛИНЦЫ...
   
               
                А потом пришёл Иво со своей улыбкой и сладостями,  массагетская царевна полюбила Иво.

Братья Иво и Габриэл, оба из когорты непримиримых противников графини, жили рядом со Штефаном.

Иво, с нежным, как у девушки, лицом, с вечной полу улыбкой, так сторонился всего чужого и чуждого, что отказывался где-либо работать за пределами дома.

Ещё была жива мать Иво и Габриэла, когда Штефан взял его с собой в Австрию, где  работа, на взгляд Штефана, была не бей лежачего, но Иво, вернувшись, пожаловался матери, что ему было невыносимо трудно.

Штефан, со всей своей ответственностью за все, за что брался, не мог понять его, проще было решить, что тот не хочет работать и больше никуда его не тянуть.

Однако со временем стало ясно, что Иво - человек Цветлина, со всеми его предрассудками, псевдо мужскими принципами и заблуждениями. Оттого он не мог задержаться ни в Италии, ни в Швейцарии, куда еще дважды кто-то всё же его вытаскивал для хорошо оплачиваемой работы каменщика.

Денег у братьев хватало, когда их приносил старший брат Габриэл, работавший в фирме, где шили чехлы для завода автомобилей.

Иво пил тихо и дома, с такими же смирными друзьями. Габриэл шумно пил в любом баре, а если в своей «гостильнице», то с другом пел до полуночи.

Когда спускались все деньги, пригождался талант Иво вести домашнее хозяйство. В сарае у него всегда были традиционные осенне-летние заготовки: квашеная  капуста, сушёные грибы, картофель, фасоль и прочее. Готовил Иво, как когда-то их мать, фантастически вкусно.
 
Друзья  пили виноградное  вино, принесённое от Томо или Симона, имевших лучшие виноградники в бывшем лесу графа Драшковича.

Иво не был ленив, наоборот, был способен работать день-деньской - он жил и делал всё, что необходимо для человека в этих горах, кроме ловли зайцев капканом и убийства кабанов.

Друзья приносили ему мясо убитого в соседнем лесу дикого кабана или пол зайца, но уже разделанное, как из магазина.

Чувствовалось, что Иво по рождению пацифист, хотя и отслужил в Приштине солдатом в регулярной армии, но то было еще бескровное время до распада государства.

Он не тронул ни одной куницы, которые в благодарность съели всех его кур, заведенных еще матерью.

Иво убирал в доме, колол дрова, сам стирал белье: в их доме, который на фоне остального Цветлина выглядел  бедным бунгало, была вся необходимая бытовая техника, в том числе стиральный автомат. 
 
Из года в год он поддерживал огонь в огромной изразцовой печи старинной печной архитектуры, дававшей тепла больше всех других печей в селе.   

Никто в своем новом особняке не мог повторить эту уникальную печь. Она обогревала дом так, что бесполезно было пытаться со своего балкона угадать, в каком состоянии находятся братья, если у них на морозе не вьётся дым из трубы и даже настежь открыта входная дверь.

 «Эта печь настоящих мужчин», - похвалялся Габриэл, ни разу  не разжегший огонь в её очаге.

Иво готовил на ней еду и приносил очередное блюдо Штефану. Ни центр, ни «гостильницу» он не посещал, кофе, сахар и  сигареты привозил ему Штефан.  Однако для массагетской царевны в кармане у него всегда находились конфеты.

И всегда  на нежном лице Иво, которого все любили за простодушие и непорочность, играла улыбка, полная природного обаяния.

Все знали, что Иво чист, как слеза Господа, и что весь его темперамент забрал Габриэл.

Как ни странно, но здесь присутствовала некая гармония, ибо в улыбке  младшего брата было что-то от высшего, а старший  был ему полной противоположностью.

Габриэл на тот момент положил глаз на девушку, обслуживавшую его с друзьями-выпивохами в «гостильнице», которая,  возможно,  и ответила бы ему взаимностью – Габриэл  был красивым и  соблазнительным для женщин. 
 
Но когда однажды его приволок в бар один из друзей, и был он в пиджаке и туфлях с носками, а остальное на нем были шорты, очень похожие на семейные трусы в цветочек до колен, и подавать ему векию было бесполезно, потому что он и так уже ничего не соображал, а только мычал, девушка  передумала.

Женитьба любого из братьев была бы катастрофой для обоих. Их дядя, считавший себя обязанным после смерти родителей позаботиться о мальчиках, заложил во дворе фундамент нового дома, который теперь смотрелся как археологические раскопки еще одного римского амфитеатра.

Габриэл не обращал внимания на ветхость дома, пока однажды во время своего ночного концерта не проткнул гитарой стену. Тут он заметил, что и потолок готов свалиться ему на голову.

С тех пор в свободное от работы время одно занятие Габриэла – пить вино, сменяло другое –  чинить  бунгало. 

Единственной особой женского пола в обоих домах долгое время была Мица, Мицика, шестнадцатилетняя собака Штефана, с великолепными зубами и шерстью, помесь ротвеллера и эскимосской самоедской лайки, белоснежный цвет которой бесследно утонул в черном.

Ничего и от ротвеллера в характере у Мицики не было, она была слишком добра.

Мицика жила на два дома, как, впрочем, и кот: если первое блюдо они съедали у Иво, то за вторым приходили к Штефану, и наоборот.

После перенесённой тяжелой  операцию эта мудрая собака смотрела на всё, как из вечности, и нисколько не злилась на Лару за то, что теперь не спит на втором диване в комнате Штефана, что её не возят на заднем сиденьи автомобиля, как прежде, что она уступила все свои блага чужой женщине и ребенку.   

Мица умела радоваться за хозяина, с которым раньше делила не только его еду, но и его одиночество.

Даже на ветеринара, который ежегодно делал ей прививки, она не обижалась, а всякий раз доверчиво подходила поздороваться, и в это время он втыкал ей в шею шприц с очередной прививкой.

               
                ЛЕНА И МАРКО


- Здравствуй, Лара, ты меня помнишь? 

- Конечно, ты Лена! - хотя Лара и не сразу узнала Лену, а только когда вгляделась в её измученное лицо и похудевшую фигурку.

- Ты изменилась, - невольно вырвалось у неё.

- Да, было от чего. Убежала из Ливии, вырвалась через наше посольство в этой самой Джамахерии. Да какие посольства, если бы сын хозяина притона не помог!

И она рассказала, как Манукян с Йосей Шифнером переправили её туда, пообещав большие деньги, как только завершится договор о работе манекенщицей, на самом деле они продали её в сексуальные рабыни.

Как в подвале день и ночь она обслуживала самых грязных феллахов, от которых воняло потом хуже солярки. Когда она воспротивилась, не имея больше сил выдерживать такую жизнь, её приковали к железной кровати.    

Лена задыхалась, подставляя своё тело так, чтобы всё скорее закончилось, и мечтала умереть. Она впадала в транс, и снова в тайге двигался грузовик её отца, и она ждала его у окна, маленькая, с двумя хвостиками, уже без бантиков, когда они остались вдвоем после  смерти мамы, и безработный отец еще не спился.

- И что ты намерена делать, - спросила Лара, выслушав леденящий  душу  рассказ.

- Не знаю. В Россию нельзя, Йося с Манукяном найдут – убьют. Я и здесь их боюсь, у них повсюду агенты, такие же подонки и конченая мразь. Сейчас новую партию девочек отлавливают по России и переправляют в разные страны.
Наши теперь по всему миру. А где найдешь защиту?

- Давай к нам в Цветлин, пока тебя не хватилась полиция, - решительно сказала Лара. - тот гуманоид смотрит на нас.
«Гуманоидом» был охранник высокого роста, наголо бритый, в черной форме. Он внимательно смотрел, пока они стояли в узкой улочке, напротив особняка российского посольства.

- Сейчас подъедет мой муж,  и мы поедем к нам. Отдохнёшь, придешь в себя, а там решишь.
Лена подняла брови.

- Да, да, муж! По дороге расскажу всё. Только уедем поскорее из Загреба. У меня ведь тоже ничего не получается с документами вовремя, хотя я теперь хорватская жена.

Разные законы, у них на каждый случай выдают свидетельство о рождении, а у российского гражданина – один раз и навсегда, когда он родился, остальное  его копии. И это только одна деталь. Замучились мы со всем этим!

Они спустились вниз по улочке к автомобилю Штефана. Тот вышел, чтобы познакомиться с Леной, вскоре они уже мчались по шоссе, ведущему на север Хорватии.

Лара не открылась, что, увозя несчастную Лену, она надеялась на чудо, какое произошло с нею. Тогда  кто-то из цветлинцев найдёт свое счастье, а Лена - любовь и покой в Цветлине.

И едва Лена вышла солнечным утром к Брежанским горам, как по верхней дороге спускавшийся Марко даже зажмурился от видения - волосы у неё светились золотым ореолом вокруг синих, как цветы, глаз.

Позднее, когда Марко,  совсем переставший пить, сел  за руль, чтобы повезти её в Лепоглаву,

Лена,  увидев первое же придорожное распятие Христа,  выбежала из машины, обняла его подножье и, как простые славянские женщины, разрыдалась в голос. Ее узкая спина и плечи так содрогались, что Марко, не выключая мотора на трассе, где только и сновал «Горан-полицай», выскочил за ней, чтобы поднять с колен и прижать к своей груди.

И это была вторая пара Цветлина,  освобождавшегося от своего Принципа.
 
                ЁЖИ И КИРА


                Ёжи-цветлинец когда-то захотел попасть в книгу рекордов Гиннеса и ничем иным, как пятиметровым стеблем конопли.

Он вырастил такую коноплю и попал в знаменитую книгу, а вместе с тем попал на три года в хорватскую тюрьму за разведение марихуаны.

Выйдя из тюрьмы, он сразу оказался на войне - то с боснийцами, то с сербами.

Навоевавшись, он пил, иногда беспробудно,  потому что было нечто такое, чего он, как ни старался, забыть не мог.

Ёжи погибал, пока полгода назад не вытащил из летней сутолоки возле Церкви Девы Марии - Киру, растерянную, неизвестно как попавшую туда и неизвестно куда стремившуюся бежать дальше.

В этот зимний вечер они снова заехали в супермаркет под Бедней, над крышей которого всегда светился сакраментальный вопрос «ЧТО?». Ёжи набрал несколько бутылок пива, светлого и тёмного, чтобы пить до одурения.

Пока он ставил в гараже машину, Кира успела разжечь камин, они устроились возле него на полу, покрытом ковром, упираясь спинами в тяжелые кресла, и пили бутылку за бутылкой. После пятой бутылки Ёжи неожиданно сказал:

- Всё ничего - и гашиш, и тюрьма, ушло и всё! Но я убил его!..

И заплакал, как плачут дети.

Кира уставилась на него, пытаясь лучше рассмотреть в отблесках каминного огня. У неё было чувство, что всё, что было до этого, того  не было, а то, что есть сейчас, это продолжение её погибельной жизни последних лет. 

- Кого ты убил? - вначале почти беззвучно спросила она, потом яснее осознав эту страшную для неё новость, ломавшую всю её нынешнюю жизнь, стала трясти его, повторяя:

- Кого ты убил, отвечай, кого ты убил!

Она трясла его, он продолжал рыдать, пока, наконец, смог ответить:

- Маленького сербского мальчика, когда был снайпером. Он выскочил неожиданно и бросился к отцу. Тот уже лежал убитый. Я не знаю, как это вышло, но я убил и его!

Через какое-то время Ёжи, наконец, обратил внимание на то, что Кира съежилась в кресле, притихла и странно смотрела на него, будто только что осознала:

- Я ведь тоже убила… мальчика…, - и разрыдалась. Я знала, этот человек обманул меня, а у меня не было даже крыши над головой!

Дед Киры был генералом, они жили втроем: дед, мама и Кира  в самом центре Москвы, на Остоженке, напротив того места, где со дна водного бассейна вновь поднялся Храм Христа Спасителя.

В той большой квартире старинного двухэтажного особняка родились и Кира, и её мама. В эпоху перестройки перемены стали косить старых фронтовиков, они быстро уходили один за другим. Умер и генерал.

Вскоре друзья стали предупреждать, что на такие квартиры в центре Москвы - с метровыми  стенами, большой площадью - у нуворишей особый спрос.

Когда был объявлен капитальный ремонт дома, Киру с мамой выселили – «временно, на срок капремонта» - в какие-то хрущёвские трущобы, куда нельзя было вывезти ни мебель, ни книги их большой библиотеки.

Мама Киры в это время была уже тяжело больна,  её пришлось положить в больницу, откуда она ни в какую квартиру больше не вышла. С похоронами помогали все друзья семьи.

И теперь испытания продолжались самым жестоким образом. Когда ремонт дома закончился, Кире  квартиру не вернули.

Генеральскую квартиру очень быстро продали. Счастливчиком оказался шустрый  телеведущий одного из каналов  Центрального телевидения, который в своем интервью гламурному глянцевому журналу не смог скрыть горделивой радости, что стал владельцем старинной московской квартиры в самом центре столицы. Ко всем удовольствиям,  она досталась ему без проволочек и совсем не дорого.

А самым замечательным было то, что его окна смотрят прямо на Храм Спасителя, словно это давало перманентное очищение от всех грехов.

Его передачи затрагивали самые больные для зрителей страны темы, которые цинично можно было считать «модными», если бы не их  жесточайший реализм.

Но, как в истинном шоу, к концу передачи всем всегда должно было становиться легко и радостно, как было заметно, легко и радостно становилось ему, телевизионному живчику, умевшему вовремя все свернуть на нужной волне и так, словно он и вправду решил и эту проблему, и решит назавтра следующую. Набив на этом руку, он весьма преуспевал.

И никогда он не обратил внимания на одинокую фигурку, которая в любую погоду жалась к высокому каменному основанию величественного Храма и смотрела на его окна.

Кира смотрела на окна своего дома, где родились и мама, и она, и где они были очень счастливы, пока с ними был сильный и добрый дед. И глядя на эти окна, как в глубину прошлой жизни, она научилась беззвучно рыдать.

Зато её заметил молодой священник, но и он как человек, сопричастный  современным российским проблемам через страдающую паству,  не мог ответить, где и как ей жить дальше в родном  городе, если у неё все отнято и попрано все.

Кира опять бросилась к друзьям деда, ей попался внук одного из них, удачливый бизнесмен, он обещал защиту и помощь. Кончилось это тем, что Кира осталась беременной, а он внезапно уехал в какую-то страну.

Старинные друзья семьи, уже никакие в этой новой жизни, перезваниваясь по цепочке, передали Киру старому опытному гинекологу, старушка сделала ей аборт у себя на дому.

За это время ушлые «менты» того района, куда их выкинули,  продали её временное жильё, как недостаточно оформленное документально. Кира попыталась найти правду, но ей пригрозили, что посадят в тюрьму за наркотики, которых она никогда не видела.

Так внучка боевого советского генерала стала асоциальным элементом в родной Москве.

Одна из той старинной цепочки друзей, Марья Владимировна, предложила Кире жить у неё с тем, чтобы квартира осталась ей, но Кира уже знала, что за старыми одинокими москвичами охотились банды черных риэлтеров, преступная вертикаль которых восходила к чиновничьим верхам всех уровней и ведомств.

Кира уже не верила в возможность снова обрести кров, кроме того, любая попытка прописать, то есть дать ей юридическое право на владение, могла поставить и её, и эту беззащитную старую женщину под смертельный удар.

В таком полубезумном состоянии Кира случайно встретила бывшую однокурсницу, которая работала в турагентстве, и рассказала ей все.

Та хорошо помнила нежную, благовоспитанную девушку и искренне озаботилась её судьбой.

- Тебе надо уехать, Кирочка, причём,  как можно скорее – вот только  куда?!

И тут же принялась отслеживать горящие путевки, рассуждая, раз они на филологическом изучали старославянский язык, то Кире надо ехать в славянскую страну.

И когда попалась путёвка в Хорватию, подруга всеми правдами и неправдами сделала необходимые документы, сама же и выкупила эту путевку.

Они прощались в аэропорту Домодедово, обе плакали от сознания того, что несчастную Киру выбрасывает волной с родины в полнейшую неизвестность и, возможно, навсегда.   

Так Кира оказалась в том месте, куда Бог уже направил её любимого.

А сейчас она билась в истерике, вернувшись к тому, от чего бежала, повторяя и повторяя:

- Я убила ребёнка! Он уже шевелился во мне…не было дома…никаких надежд…

Теперь испугался за нее Ёжи. Он вдруг понял, как они одинаково беззащитны в этом мире, и если они не поверят в искренность друг друга, то окружающий мир поверит им еще меньше.

Он отнес её на кровать, лег рядом, обнял, и они заснули под потрескивание в камине сырых  дров, тесно прижавшись друг к другу, как наплакавшиеся дети.

А из глубины измученных сердец уже поднималась мягкая волна успокоения.

И была это третья пара обновлявшегося Цветлина.

 


Рецензии