Я лечу к тебе Мама 7-я глава

                -7-
   
  Гриць задремал под его слова или умер? Ему показалось, что умер, потому что не было больше больно и стало тепло, тепло. В ушах зашумело, слипшиеся ресницы мелко задрожали, и он увидел…
…Красивый палисадник перед высоким белым особняком рядом с ним на площадке, толпилась нетерпеливая очередь мужчин в военных и гражданских одеждах. И все они, почему-то возбуждены, громко переговариваются и кричат. В центре террасы стоит стол, за которым сидит представительный человек в незнакомой военной форме. Над ним нависают и склоняются в основном тоже военные, они ругаются на русском и непонятном языке, настойчиво чего-то требуют, размахивая кулаками. Из общего шума можно разобрать только некоторые выкрики.
-И что вы мне прикажете делать? Отсидеться здесь? Самостоятельно выехать на родину из Франции я не могу, это не возможно, границы все закрыты! Нет, вы не отмахивайтесь от меня, милостивый государь, я должен переговорить с вами. Я эмигрант, но, я враг царского режима! – Но его отталкивают, и уже следующий нависая над столом, требует.
- Я, офицер! Нет, я солдат Русской армии! Вы не имеете права меня не пустить в Россию, когда она… - И этого крикуна оттащили в сторону, и уже очередной офицер нависал над столом.
- Если ты червь бумажный, не выпишись мне пропуск через границу, я тебя из этого вот револьвера пригвозжу к твоему стулу. Понял? Крыса тыловая! Ты на меня руками не маши. Я боевой офицер, у меня крестов больше чем бумаг у тебя на столе. Бумагу, или стрелять буду!
Не обращая никакого внимания на разъяренную разномастную офицерскую гвардию, под пышным раскидистым деревом на белой скамейке сидит молодая, очень миловидная женщина. На руках у нее беззаботно играясь веером, восседает маленький карапуз. Женщина часто подносит платок к мокрым глазам. И плохо выговаривая русские слова, обращается к мужу, умоляя его.
- Алексис! Я не останусь здесь с Николя. Мы едим с тобой.
- Нинель, умоляю, нет, я должен ехать один. – У офицера прекрасное волевое лицо, твердый открытый взгляд, военная выправка. Молодой офицер нежно обнимает жену, и знак на его погонах - черный орел, отражает солнце. - Россия воюет, а я не могу выбраться из Парижа. Я здесь уже всему научился, я стал лучшим военным летчиком, я и мои друзья, мы сейчас очень там нужны. А с вами мне не перейти границы. Оставайтесь дома. А когда все закончится, я за вами вернусь. Нинель ну будь благоразумней, подумай о сыне…
- Александр! – Резко оборвала офицера его жена, и в её речи практически исчез акцент. - Ты русский офицер, и твоя Родина воюет. Но ведь я твоя жена. Я, жена русского офицера. Я буду ехать с тобой и на мою теперь родину. Слышишь, Николя? Мы будем ехать в далекую, холодную Россию, к себе домой. – А малыш, ничего не понимая, весело замахал маме ручками…
…Гриня такую вот чужую иную жизнь видел впервые и он улыбнулся мальчику, подумав, что у него у самого мог бы тоже быть такой вот братик. Но, видения затанцевали и закружились, и он уже видел двух женщин.
…В комнате с большими окнами, и с удивительно красивой мебелью и картинами на стенах было светло и уютно. Высокая, худая женщина в черном платье и белом переднике накрывала на стол. Ей помогала другая молодая женщина. В красивом светлом костюме с коротко остриженными волосами. Она с любовью поглядывала на мужа, играющего с сыном. Стройный мужчина в военной форме кружил мальчика на руках. Изображал полет самолета. Мальчик повизгивал от восторга, крепко ухватившись за сильную отцовскую руку одной рукой, в другой он сжимал маленький деревянный самолетик с черными орлами на крыльях.
- Папа еще выше, ну папочка, пожалуйста, еще выше!
- Хорошо Николай, только держи штурвал и крепче тяни его на себя.
- Я сам! Сам, я все помню, папа! – серьезно возражал ребенок.
 В дверь позвонили, все настороженно переглянулись. Женщины заговорили на чужом языке. Что-то, уточнив у хозяйки, прислуга пошла открывать. Супруги сели рядом на диван, крепко сжимая друг другу руки. В прихожей с кем-то объяснившись на том же непонятном языке, служанка вскоре вернулась, и за ней в комнату вошел офицер, поздоровавшись со всеми, он, обратился к хозяину дома:
- Александр! Мне нужно с тобой переговорить по очень срочному делу.
Мужчины, приветливо пожав друг другу руки, молча, прошли в соседний кабинет, плотно прикрыв за собой двери. Но в скорее двери приоткрылись, из них выглянул Александр и ласково попросил:
- Нинель, не волнуйся. Продолжайте накрывать на стол. Обедать будем как всегда вовремя.
Дверь снова плотно закрылась, а Нинель так и осталась сидеть в тревожном ожидании. В комнате чувствовалось напряжение. Строгая прислуга, собрав с дивана игрушки, взяла Николя за руку, увела в детскую.  Вскоре дверь кабинета открылась, и оба военных прошли в зал. Гость очень вежливо отказался отобедать, поцеловал на прощание женщине руку, направился к входным дверям. Там друзья крепко обнялись, молча, попрощались и разошлись.
- Нинель! - Спокойно и сдержанно обратился Александр к жене.
-Это может случиться в любую минуту. - Он посмотрел на дверь детской спальни и, понизив голос, продолжил. - Милая, любимая, родная! Хорошо если только депортация, я был бы счастлив. А если нет? Нам нужно срочно что-то предпринять. Я мог бы отправить тебя к дальним родственникам под Самару, но твой ужасный русский, и потом они могут искать тебя там. Могут пострадать самарские.
Еда стояла на столе, о ней никто уже не вспоминал. Женщина гладила дрожащей рукой лицо мужа, словно пыталась запомнить его именно таким на веки. Так и сидели всю ночь, в ожидании нежеланных гостей, не раздеваясь, и не отпуская, рук друг друга. На рассвете под их подъездом подъехав, остановилась машина, и почему-то сразу же в дверь громко постучали.
Супруги переглянулись, и еще крепче сжали руки.
- Наверное, всю ночь сидели под дверью в засаде. – Произнес в полной тишине Александр, и криво улыбнулся. За Александром пришли раньше, чем за женой. Вошедший офицер показал бумагу. Александр поднялся, расправил форму, прошел в детскую и склонился над кроваткой сына. Ребенок, словно почувствовав что-то неладное, проснулся, обхватив отцовскую шею руками, заплакал. Расцеловав сына и рыдающую жену, Александр вернулся в прихожую, сняв с вешалки китель, хотел надеть его, но старший конвоя, покачав головой, тихо произнес.
- Боюсь, что это вам уже не пригодиться…
-Александр! Александр! – Бросилась к мужу Нинель, но её остановил конвой. Предвидя страшную участь своего мужа, обреченно глядя на него, она, беспрерывно повторяя его имя, рыдая, прижимала к себе испуганного, и тоже рыдающего ребенка. Александр стоял к ним спиной, руки его налились кровью от сильно сжатых кулаков. Солдаты вывели арестованного. Его уводили как преступника, под конвоем с руками за спиной. Сбегая по высоким лестничным пролетам, жена бросилась следом за ним. - Алексис! Алексис! - Надрывным голосом кричала женщина.
- Вы, мадам…. - Офицер остановился, откашлялся, видно было, как тяжело ему выполнять свою миссию, а может, поджидал, чтобы конвой спустился ниже. - Собирайтесь, не дожидаясь, когда за вами прейдут…, максимум через… - Он посмотрел на часы. – Через 18 часов, вы должны покинуть приделы СССР. И почти шепотом добавил. – Лично я вам посоветовал бы сына не брать, его все равно у вас отберут. Оставьте его у родственников. - Повернулся и мигом спустился вслед за конвоем, хлопнув парадной дверью.
 А, Нинель все продолжала стоять, прижимая сильнее и сильнее ребенка к своей груди, и не переставая повторять имя супруга.
Черная машина давно увезла её мужа, и ребенок давно уснул на её руках, а она как в бреду все твердила: - Александр, Александр, Александр…
Затем, она что-то решив для себя, стремительно вошла в комнату, позвала служанку, и они долго о чем-то спорили. Потом няня стала одевать спящего ребенка, стараясь не разбудить, одежду выбирала, что похуже.
Нинель, точно также как её муж, войдя в кабинет, прикрыла за собой двери подошла к шкафчику, достала с нижней полки темную бутылку. Перекрестилась, быстро приподняв флакон, вылила его содержимое себе на голову. И предрассветную тишину города разорвал истошный женский вопль. Служанка зажала уши ребенка руками. Но, на её строгом лице не дернулась ни единая мышца…
…А Грицьку, показалось, что от этого крика его сердце заиндевело, а затем, бут-то ошпаренное затрепыхалось, он дернулся всем телом, но освободить его не смог. А душераздирающий крик уже сменился, на что-то доказывающий грубоватый и недовольный голос другой женщины.
… Маленький Николя с перепуганным измазанным лицом забился в угол кабинета с надписью на распахнутой двери «Директор детского дома Ирина Федоровна».
- Он все время плачет и забивается под кровать. – Твердила не довольная воспитательница. – Он уже судки ничего не ест. А он у меня не один! Мне некогда с ним возиться. Ирина Федоровна, лично я не могу с ним справиться. Это не ребенок, а волчонок, какой-то. Он вырывается, брыкается, а когда я его попыталась взять на руки, он меня укусил. – Воспитательница тут же продемонстрировала обширный синяк на руке. - Может, сначала определим его в больницу? Может у него с головой не все в порядке? Здоровых детей спящих ночью к детдомовской двери не привязывают. Тем более к нашей, образцово показательной… - Молодая воспитательница в белой блузке и черной юбке, с комсомольским значком на груди, чеканила слова, как солдат. На что пожилая, пышнотелая крепкая женщина, сидя за рабочим столом, потерла виски, и уставшим голосом спросила:
- Хорошо. – Тихо произнесла директор детского дома, не поднимая глаз на воспитательницу. - Но, вы хотя бы выяснили, как его зовут?
- Нет, он не кому не идет и ни с кем не разговаривает. Я, думала он вообще немой. Но ночью, под кроватью, видно во сне он плакал и так кричал: - «Александр! «Александр!» - Что разбудил в спальне всех детей. Пришлось в чулан его запереть. -
- Александр, говорите? – Ирина Федоровна, с трудом сдерживала свой гнев на зарвавшуюся сотрудницу. - Ну, что ж так и запишем - Александр. В вещах его что ни будь было, записка, может быть, документы обнаружили?
- Нет, с ним ничего не было. Только вот. – Воспитательница достала из кармана блузки, деревянную игрушку, маленький самолетик, с обломанными верхними крыльями. - Но ребенок ухоженный. Видно из этих… - Старая директриса резко ее оборвала.
- Любая добрая мать лелеет своего ребенка, а не только из этих! -
А ребенок, до сего времени сидевший сжавшись в комочек, вдруг выскочил из своего угла, подбежал к воспитательнице, громко заплакав, стал подпрыгивать, пытаясь вырвать из ее рук свою игрушку.
 - Отдайте, видно она ему очень дорога. И идите, я что-то сама придумаю. – Воспитательница, кинув недовольный взгляд на подопечного, пригвоздив его игрушку к столу, принципиально фыркнув, вышла из кабинета.
Подождав, когда закроется дверь за молодой активисткой-сотрудницей, Ирина Федоровна, наконец-то выдохнула распирающее ее внутри негодование. – Тебя бы саму в чулан! Солдафон в юбке. И какая сила вас так быстро перековать успела? – Директор подошла к ребенку, присела возле него, улыбаясь, протянула ему самолетик. А мальчик, шмыгнув носом, и растерев кулачком заплаканное лицо, взяв игрушку, сразу успокоился. - Директор подошла к двери насторожено прислушалась. – Комсомольскую «Свежую кровь» они влили, «для грамотного воспитательного процесса в детских организациях»…. Не знаю, что они влили? Но что внедрили…, знаю точно… - Опытным взглядом, окинув одежду подкидыша, директор немедля все для себя определила. - Ребенок хоть и одет в старенькую и тесноватую для него одежду, но она явно не отечественного производства. - И Ирина Федоровна, очередной раз, убедившись, что за дверью никого нет, открыла старый шкаф, поискала на полках подходящую одежду, переодела мальчика, и он снова испугано залез под стол, там и притих. А Ирина Федоровна, туго связав в узел его одежду, засунула её под свой шкаф. Открыв дверь, она громко позвала старую нянечку и, вручая ей дитя, сказала:
- Тетя Глаша, вот тебе новенький. Принимай без расспросов. Его, по-видимому, зовут Сашей, ну ты и без меня знаешь, что делать. Подержи его пока рядом с собой, может  у твоего доброго сердца оттает и его сердечко.
Нянечка подошла к запуганному и заплаканному ребенку. Достав его из-под стола, взяла на руки, прижала к большой и теплой своей груди. Ребенок доверчиво прильнул к ней, но глаза его все еще были похожи на глаза затравленного звереныша.
- Ничего, помаленечку отпустит. - Проговорила пожилая женщина, унося с собой ребенка.
Гриша еще слышал шарканье её старых ног по полу, но вскоре стук молотков заглушил их и его глаза забегали от удивления и восхищения, увидев…
…На стенах огромного зала плакаты: «Пролетарий - на самолет!», «Без победы в воздухе нет победы на земле!», «От модели - к планеру, от планера - к самолету!» На одном из плакатов: летчик, в шлеме, в очках, указывает пальцем на прохожего: - «Что ты сделал для воздушного флота?»
Женщина вошла в зал с ведром воды и шваброй в руках. Ее изуродованное шрамами лицо расплылось в доброй улыбке, она залюбовалась подростками. Не обращая на нее внимания, они мудрили что-то за столами - клепали, вырезали и клеили. На столах и на шкафах было все заставлено маленькими моделями самолетов. Женщина в старом клетчатом платье присела на край стула. Дети шумно выясняли, кто прав и чья модель полетит дальше. Только один стоял у стола, над которым колыхался подвешенный деревянный самолетик, молча и сосредоточенно, собирал с блестящего металла свою модель самолета. Казалось, он не видит и не слышит, что творится рядом. С серьезным видом он соединял детали.
- Александр! - обратился к нему конопатый толстячок, разворачивая газету. - «Правда» от 18 августа, слушай: «В разгар авиационного праздника, над аэродромом в Тушине появилось звено легких самолетов «АИР-6» и опустилось на землю, закончив этим свой перелет: Москва - Иркутск – Москва!»
Глаза у детей загорелись, они радостно принялись поздравлять и обнимать друг друга. – Ай да завтра со мной, записываться в летные мастерские! Там старшие ребята недавно из соревнований в Крыму вернулись. Так их наградили и зачислили в летную академию!
И друзья дружно, обнявшись, поспешили к директору детского дома за разрешением. Проходя мимо уборщицы, они остановились. Громко крича и жестикулируя, конопатый обратились к ней:
- Тетя, Надя, а мы завтра такое дело провернем! Мы завтра в летные мастерские записываться пойдем!
-Мы там настоящие самолеты строить будем! – Поспешил добавить Александр. - А, может, и летать скоро будем.
Женщина стряхнула с их одежды стружку, потрепала по головам, кивнула в ответ. Поцеловала Сашу в лоб, а другого крепко прижала к себе. Потом отпустила и, счастливо улыбаясь, посмотрела им в след.
- Ты знаешь, - заговорил Саша, - я никогда ее не боялся, хотя другие ее дразнили и поначалу убегали от нее. Она добрая, несчастная, глухонемая. Видно своих детей нет, так она нас всех любит.
- Да, я ее обязательно возьму полетать, когда выросту - ответил конопатый толстячок.
- После того как баба Глаша умерла, а Ирину Федоровну посадили как врага народа, лучше тети Нади никого здесь нет. – Шепотом проговорил Саша, и грустно вздохнув, постучал в дверь с надписью «Директор».
- Войдите! - послышался грубый мужской голос…
…А Грине, скрип открывающейся двери директорского кабинета показался нарастающим гулом самолета.
…Самолет летит очень низко, можно даже узнать знакомые дома и улочки. Но много облаков и мелкий сыпучий снег мешает Грише хорошо все рассмотреть. Впереди, сквозь лобовое стекло самолета, за окраиной городка, с трудом, но все же можно было разглядеть странные колышущиеся на воде мосты, через Днестр.
Александр, щелкнул пальцем подвешенного за веревочку и ритмично покачивающегося самолетика и включил рацию, радостно позвал:
 -«Земляника!» «Земляника!» - В рации что-то зашипело и защелкало.- А-а-а, «Земляничка», наконец-то! Ты, что там сладенькая, вздремнула слегка? - Но грубовато хриплый голос в наушниках устало приказал:
- Доложи сынок обстановку! 
-Да, папик, докладываю. Прогулка оказалась лёхкай и я уже у цели.
- Что видишь?
-Вижу пляж. Но купальщиков не вижу. А, на воде вижу, надувные матрасы! Надувные матрасы!
- Молодец сынок! Теперь дуй домой.
- Ну, папик! Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Но еще немножко. - Саша весь взъерошенный. Шлем его слегка сдвинулся на затылок. – Ну, один разочек, катнусь и домой.
- Санька, я кому сказал, немедленно домой! - В наушниках, голос шутить уже не собирался, но летчик на это внимания не обращал, подмигнув деревянной игрушке, Санька снова принялся канючить.
- Но, папик, этот пляж совсем не похож на Приморский бульвар. «Ну, папик» мне так каиться, что здесь не хватает фонтанов. – Из наушников долетали до него грозные требования «папика», но Санька, сняв свой шлем, бросил его на пол. И вглядываясь в заснеженную даль, прищелкнув языком, проговорил: – Что творится, что творится? Ну, что ты на это скажешь, напарник? – Александр качнул пальцем самолетик, на крыльях которого, мелькнули, рядом с черными орлами красные звезды. - Внимательно изучи воздушное пространство! (изобразив губами шум рации)…Так, молодец. Что ты видишь? Докладывай! – И изменив свой голос, Саша ответил вместо «напарника» каким-то клоунским манером:
- Понастроили тут. Чудны крестьянские дети….
- Да, понастроили…. Когда только успели?
- Чудны крестьянские дети…
- Я, вражеских истребителей пока не вижу, зенитки их тоже не стреляют. Что делать будем «напарник?»
- Чудны дела твои барин!
- Ты думаешь? Тогда сейчас самое время устроить фонтаны! - Скомандовал Саша, потянул штурвал на себя, машина резко пошла вверх, затем выровнялась и стала на боевой курс. Затем, пике, и на бреющем, самолет сбрасывает бомбы. Санька с нетерпением ждет, когда над мостом взметнется вода. Через секунду взрывы накрывают мосты.
- Молодец! - Он стукнул пальцем деревянного друга. – А, я? - Гордо выпятив грудь, он ждал похвалы.
- Герой. Чудны твои дела, геройские.
В это время вокруг самолета вспыхнули шапки разрывов.
- Ага, проснулись? – Саша, круто снижая самолет, стал уходить от переправы.- Вот и «мессеры» и уже рядом. Что молчишь, докладывай напарник?
- Понаехали тут! Чудны эти фашистские дети.
- Ты понимаешь, что наш удар должен быть точен? Надо сбить ведущего, пока он не открыл огонь, по нашему кораблику.
- Мы имеем небольшое преимущество в скорости. Чудны теперь твои дела капитан.
Александр, делает самолетом не большой поворот, прицеливается и выпускает очередь, в упор по вражескому мотору!
- Горит, горит, пошел к земле! Ну, а на это, что ты мне скажешь напарник?
- Ай, да Сашка! Ай да…, чудны твои дела, сукин сын!
Прошли доли секунды, и Саша берет в прицел другой самолет.
Очереди двух противников совпали по времени, и уже второй подбитый «мессер» боевым разворотом уходил из-под прицела.
В этот момент сильный толчок встряхнул самолет. Внезапно наступившая тишина ударила по ушам. Сашу охватила тревога. Он, со всей силы потянул штурвал на себя, пытаясь почти вертикально уйти в небо. Бросая радостный взгляд на землю, он надеялся, что уже почитай выжил. Но в этот момент, сильный толчок, от мощного взрыва зенитного удара, загорается хвост. Снова сильный толчок, самолет, перекувыркнувшись, камнем пошел вниз. И зенитные пули тут же изрешетили все лобовое стекло и голову.
- Неужели это все? Так быстро и так… просто? А как же море? И я так не когда, и не увижу море? … «Утомленное солнце нежно с морем прощалось»…. Да, что там море…, я так никогда и не узнаю, чей я сын….
Перед глазами все плыло, машина, качая крыльями, резко падала вниз. Из ран пульсировала кровь, заливая глаза. Руки слабели, но пытались выровнять самолет.
И он вдруг увидел женщину в клетчатом старом платье, с большими шрамами на лице. Она смотрела на него, широко открыв глаза. Из них струйками по щекам стекали слезы. Она громко кричала:
- Николя! Николя! Сынок.
- Мама?
- Дивны дела твои, Господи…- Тоже удивился «клоун-напарник».
 Саша мотнул головой, сквозь кровавые потеки он вдруг отчетливо разглядел другую женщину в лесу, которая, закрываясь руками, бежала от падающего самолета, стараясь укрыться от него под деревьями.
– Выше, еще выше. – Прошептал Александр-Николя. И откуда-то из забытого прошлого до него долетели слова. - «Хорошо Николай, только держи штурвал и крепче тяни его на себя». И ответ. – «Я сам! Сам, я все помню, папа. Я сам, я все помню, папа…!»
…Рука Саши механически дернула штурвал верх и в сторону. Сильный удар и темнота…
- Ма-ма!!!
… Гриць, тоже прокричал всем нутром:- «Мама!» встряхивая свои видения,  он глянул на лейтенанта, тот в бреду кричал «Ма-ма!» и улыбался.
Гриць погладил его по голове и уснул, но громкие окрики румынских солдат, вскоре заставили его опомнится. Солдаты пинками поднимали замерзших людей с земли, и строили их колонной. Сильными ударами сапог определяли живой или мертвый. Тела умерших за ночь, приказывали оттягивать сразу же к реке, а еще живых заставляли строиться. Заледеневшая кровь на лице не давала возможности разорвать склеенные ресницы. Солнце встало, и совсем не по сезону припекало. За ночь выпал густой снег. Молодой русский летчик так и остался лежать на земле, закоченев от смертельных ран и холода, с мирной улыбкой на губах. - «Отлетался Санька». - Подумал Гриць. - Так согревал меня, а сам сердечный замерз.  Прости, Николай. – Гриць не знал, что еще можно, или нужно говорить (думать) в таких случаях? К тому же, его уже вытаскивали за ноги из-под замершего тела летчика. И он скрученными от холода пальцами ухватился за блестящие крылышки на воротнике летчика и, оторвав их, зажал в кулаке.
Их построили и, охраняя собаками, погнали, подталкивая прикладами, в сторону Днестра. Впереди Грицька, поставили в строй только что выведенных из хаты двух девушек, обнявшись, они стояли почти голые, их худые плечи прикрывали только солдатские изодранные рубашки, весь подол которых был окровавлен. Гриць смотрел на их босые ноги, оставляющие жирные кровавые пятна на белом снегу и почему-то вспомнилась ему старинная песня. О том, как казак вывел босую девушку на мороз и спрашивал её, не холодно ли ей? И Грицько заплакал, от жалости к ним. Рядом с Грицем шел рыжеволосый богатырь, припадая на изодранную в клочья посиневшую, окровавленную ногу. Солдат увидел, как вздрагивают плечи Грицька, взял его за руку, пытаясь, наверное, таким образом, успокоить и поддержать ребенка. Сам же он шел с высокоподнятой головой, вглядываясь в почти, что прозрачное небо, пел печальную длинную песню на своем языке. И Гриць подумал: - Такая песня может быть только о далеком родном доме, о старой доброй маме, что выплакала все глаза, ожидая своего сына. - Гриць ступал босыми ногами по глубокому снегу, и ему чудилось, что….