Военное дело по-военному и по-революционному8

Вот тебе и раз – так и хочется сказать на это. О какой же «внезапности нападения» может идти речь, когда окоп полон немцев, а один из них прицелился в тебя из винтовки и готов в любую минуту нажать спусковой крючок? Как можно застигнуть врасплох врага, кинувшись под выстрел с обнажённой саблей? Что это – бахвальство нашего героя или признание в собственной трусости? Очевидно, что он был не один: с ним были солдаты его взвода. Все они добежали до германских траншей, так как, по признанию их командира, всего лишь нескольких ранило в ходе обстрела. Да и обстрел ли это был? Скорее всего, немцев в окопе, а не в траншее полного профиля, было немного. Это был дозор или секрет, оборудованный под наблюдательный пункт, где от силы могло разместиться отделение, если не полувзвод, что есть, в принципе, одно и то же. Будучи атакованными британским батальоном, они смогли ответить лишь редкой ружейной стрельбой. Потери от неё, понятное дело, были невелики. Затем германцев принудили сдаться в плен. Не исключено, что окоп ещё и предварительно забросали гранатами, от чего его «население» изрядно уменьшилось.

Но Монтгомери  всё приукрасил, чтобы показать себя героем. Дескать, с обнажённой саблей проткнул живот одному из «бошей» да так быстро, что тот не успел даже выстрелить. А затем взял его, смертельно раненого в плен. Остальные же, надо полагать, так напугались, что (домысливай, читатель!) побросали винтовки и сами сдались на милость победителю.

Кроме того, нам долгое время «жужжали в уши», что полевой устав русской императорской армии обязывал офицера в должности командира взвода и роты идти в атаки впереди цепи, подставляясь под пули. Кроме того, тот же устав (якобы единственный в мире!) обязывал идти в атаку с шашкой или саблей наголо, несмотря на волочащиеся по земле ножны. В своё время это высмеивалось, а досужие писаки  костерили, таким образом, непроходимую тупость генералов российского Генштаба. Но, как видим, они оказались неправы. Что-то подобное существовало в насквозь респектабельной британской армии. И Монтгомери это не возмущало. Скорее, веселило. Он даже ставит свои действия в пример, показывая как благодаря заточенной на континенте сабле, которой до этого он и делал, что отдавал честь, он сохранил себе жизнь.

   Как тут не вспомнить справедливости ради о Тухачевском со слов Посторонкина:

  «Будучи великолепным гимнастом и бесподобным фехтовальщиком, он получает первый приз на турнире училища весной 1913 года – саблю только что вводимого образца в войсках для ношения по желанию вне строя».

    А теперь – внимание! Помните, как Монтгомери характеризует командира своего батальона, уволенного за позорное «Отступление от Монса»: «…после увольнения он поступил во французский Иностранный легион, где оказался на высоте»?  Сам Монтгомери, только будучи в Пешаваре ощутил, насколько несовершенна боевая подготовка многих старших офицеров его армии. Они де продолжают мыслить на уровне командира батальона, учиться военному делу не желают. И вот отчисленного из британской армии подполковника (в таком звании можно претендовать на должность помощника командира полка да и на командира тоже!) отчего-то берут в Иностранный легион. И там он оказался на высоте. Отчего же, спросите вы? Причина проста:  Иностранный легион использовался для усмирения восставших племён кочевников в Алжире, Марокко и прочих французских колониях. Бойцами туземцы были беспощадными и ловкими, как это показано в фильме «Лигионер» с Жаном Клодом Ван Дамом в главной роли. Но тактическими приёмами владели слабо, кроме как нападение из засад. И французские и британские регулярные войска не раз были биты, попадая в такие, но вооружение (особенно пулемёты в конце ХIХ-начале ХХ вв.) и артиллерия сделали своё дело. Вот почему иные джентльмены из «отчисленных» были на высоте, когда воевали с повстанцами.

Как тут не вспомнить Тухачевского, что был не раз позорно бит в ходе боёв на Западном, а затем и Южном фронте Гражданской войны? Зато отличился он в боях с едва вооружёнными повстанцами на Тамбовщине, да в ходе усмирения Крондштадского мятежа. В последнем случае  ему противостояли ослабленные части гарнизона крепости, имеющей, правда в достатке боеприпасы, береговые казематные орудия и пулемёты. Включая два линкора у пристани, что, скованные льдом, могли вести огонь по атакующим из главных калибров. Но силы восставших были не равны. Форты обороняло едва две тысячи. Ещё восемь тысяч по взаимной договорённости перебирались по льду финского залива в Финляндию. Кроме того накануне восстания гарнизон не запасся продовольствием и был поэтому обречён.

Сам Монтгомери по окончанию штабного колледжа с декабря 1920 воевал против ирландских повстанцев шинфейнеров («мы сами»). Вот какие печальные выводы он сделал:

«…Во многих отношениях эта война была куда страшней большой войны, закончившейся в 1918 году. Она превратилась в массовое убийство, в котором, в итоге, военные стали весьма искусны и более чем успешно держали свои позиции. Однако война такого рода развращает офицеров и солдат, потому что она ведёт к снижению их представлений о порядочности и благородстве, и я был очень рад, когда она закончилась».

   Впрочем, мы затронули тему переподготовки уже строевых офицеров. Как она проходила в германской и британской армиях, мы знаем. Во втором случае в штабной колледж (британская Академия Генерального штаба) могли откомандировать как уже отслужившего солидный срок офицера, так и выпускника университета с учёными лаврами. Молодой лейтенант Монтгомери после завершения войны стремился попасть на 2-й курс штабного колледжа, так первый курс 1919 года был сокращённым и, стало быть, малосодержательным. А он был чрезвычайно устремлённым офицером: «Мне перевалило за тридцать один год, я мог ясно мыслить, хотя знаний всё ещё не хватало. Честолюбивому молодому офицеру с живым умом многое представлялось неверным».

Но в списках его не оказалось. Ему здорово помог командующий оккупационными британскими войсками в германии сэр Уильям Робертсон. «Ему самому в юности понадобилось приложить много усилий, чтобы пробиться, и он с пониманием относился к молодым; я знал об этом и надеялся на лучшее», - напишет по этому поводу Монтгомери. И ему повезло, но для этого с генералом пришлось сыграть партию в теннис, который обожал этот  спорт. Вскоре Монтгомери сообщили, что он зачислен и с января 1920 года может приступать к занятиям.

  О программе обучения Монтгомери не пишет совсем. Что уже настораживает: скорее всего, учёба почти не оправдала его ожиданий. «Почти», потому что в целом своё обучение он описывает так:

«…Я полагал, что обладаю здравым смыслом, который, однако, ещё нуждается в развитии; мне казалось, что требуется именно развивать (выделено автором – Авт.) здравый смысл.Должен признать, что я был критичен и нетерпим; мне ещё предстояло осознать, что критика невежды ничего не стоит».

  И далее, как говорится, о самом важном:

«Считалось, что все мои сокурсники в Кэмберли – лучшие представители нашей армии, люди, чьё предназначение – самые высокие командные должности; однако лишь немногие из них, в конце концов, оказались наверху. Обучали нас тоже избранные; но только один впоследствии занял видное положение – Дилл, очень хороший человек. Из моих сокурсников особое впечатление на меня произвёл исключительно одарённый покойный Джордж Линдсей из стрелковой бригады; он в итоге вышел в отставку в чине генерал-майора, и я никогда не мог понять, почему столь способному офицеру позволили уйти из армии.

  Все высшие командные посты занимали «хорошие боевые генералы» прошедшей войны. Они слишком долго оставались на своих местах, лишь делая вид, что кто-то может претендовать на их кресла, а на самом деле никого не подпускали и близко…»

  Из этого органически вытекает следующий вывод:

«В 1939 году британская армия была абсолютно не готова вести современные сражения на Европейском континенте. Слишком долго полагали, что в случае новой войны с Германией британский вклад в защиту Запада должны внести преимущественно военно-морские и воздушные силы. Поэтому политики считали что при мировой (выделено автором – Авт.) войне Британия сможет не посылать свою армию, чтобы сражаться с французами, что не поддаётся пониманию».

  Как же обстояло военное образование в стране победившего октября? На этот вопрос, на наш взгляд, исчерпывающе отвечает Г.Жуков:

  «В самом конце гражданской войны в армии насчитывалось более 200 курсов,  школ, академий, зарождалась единая система обучения и воспитания командного и политического состава. Младший комсостав готовился поначалу в полковых школах в течение семи-десяти месяцев, средний комсостав – в военных школах  и военно-морских училищах, а старший  - в военных академиях. В республиках открывались национальные военные школы. Большое значение приобрели затем курсы усовершенствования комсостава. На таких курсах я тоже учился».

  И далее, что видится нам самым важным:

«…не менее важную, на мой взгляд, роль  в подготовке квалифицированного комсостава, особенно младшего и среднего звена, играла учёба, самообразование непосредственно в лагерных условиях, так сказать, без отрыва от производства. Десятки, сотни, тысяч военных пополняли, таким образом, свои знания, совершенствовали боевую закалку, тут же отрабатывая их в учениях, манёврах и походах. И тот, кто не смог по тем или иным причинам пойти в учебное заведение, упорно занялся самоусовершенствованием непосредственно в частях».

   Примечательно, что в мае-июне 1923 года краском Жуков поступил в должность командира полка в 7-ю Самарскую дивизию, в командование которой вскоре вступил герой Гражданской войны Г.Д.Гай. Тот самый, что «чистил» в начале 30-х РККА с Тухачевским и наркомом просвещения А.Бубновым (зятем Н.Бухарина) от военспецов, освобождая места для «молодой поросли», в качестве начальника Особого отдела ОГПУ. Жуков, понятное дело ничего об этом не пишет. Но есть в «Воспоминаниях и размышлениях» об этом периоде службы такие строчки, ранее вырезанные советской цензурой (правильнее будет сказать, не рекомендованные ответственным секретарём издательства):

«…заместителем командира дивизии был назначен некто Стратонович – офицер старой царской армии, крикливый, суетливый, неорганизованный и плохо знавший дело, особенно он был слаб в области боевой подготовки и, естественно, не пользовался у командного состава деловым авторитетом, да и как товарищ он никому не импонировал своим отношением к командирам, выросшим из солдатской и унтер-офицерской среды.

    Стратонович недолго продержался в 7-й дивизии и был отозван управлением кадров. С тех пор я о нём ничего не слышал».

    Правда, возникает вопрос: кто мог назначить Стратоновича заместителем Гая, если тот был суетлив, криклив и наделён прочими неприятными качествами? Кроме того, Жуков или коллектив редакторов, что правили надиктованную им рукопись, странно сформулировали мысль, характеризующую этого бывшего золотопогонника, скорее всего, из кадровых: «крикливый, суетливый, неорганизованный и плохо знавший дело, особенно он был слаб в области боевой подготовки». Масло масленое… Ясно, что если командир (офицер) плохо знает военное дело, то он не может быть силён в военной подготовке. Что сие означает в мемуарах Жукова, только можно догадываться. Или Георгий Константинович сумел понравиться будущему главному военному контрразведчику, близкому как к Троцкому, так и к Тухачевскому (первый  ещё был наркомом по военным и морским делам, а второй уже вступил в должность начальника Академии РККА)? Может этим объясняется столь быстрый карьерный взлёт Жукова в Красной армии? Но тогда это ещё более загадочная веха в его жизни и в истории нашей Великой и Многострадальной Державы. Посудите сами: арестованный по обвинению в военном заговоре наряду с Тухачевским, Уборевичем и прочими, Гай то ли не даст никаких показаний насчёт Жукова, то ли… Во всяком случае, молодого и перспективного комдива Жукова в ходе «великой чистки» за связь с врагом народа Гаем и Уборевичем (он служил под его началом в Белорусском военном округе) никто даже не вызовет в органы. Хотя бы для дачи свидетельских показаний.