Чужой

Он полз по раскаленной пустыне. Время исчерпало себя, и было неясно – прошла минута или несколько месяцев. Дождя давно не было. Лохмотья, которыми он был обмотан сначала пропитались соленым потом, а затем затвердели, засохли и уплотнись. Они растирали кожу до крови, изнашивались сами и в разорванные области попадал песок. Жгучий, крошечный и бесконечный, он связывался с телом кровью, превращая поверхность обнаженной кожи в липкую желчную корку. За спиной он слышал вой собак. Настала ночь.
Со временем его привалы становились длиннее. Силы оставили его. Он двигался на почти фантастической энергии. В черном, сотни раз облезшем лице, еще угадывались голубые острова глаз, в которых трепетало безумие. Та капля сознания, которая осталась после мириады лишений толкала его вперед. Чистое, черное небо обещало хоть какую-то прохладу. Он смотрел в него пустым взглядом. Позади он слышал вой собак и треск костра. Он слышал приглушенные голоса и слышал как на чьих-то зубах рвалась жареная ткань мяса. Впереди выстилался лишь океан из еще не остывшего песка. Ночь тянулась мучительно долго.
Весь мир смешался в одно темно-красное пятно. Открывать глаза было бессмысленно, ибо он уже много раз терял направление. Он полз лишь потому что движение заставляло его жить. Это фанатичное желание, свойственное раненому животному давало ему энергию. Он знал, что за ним наблюдают. Но он всё еще не хотел сдаваться. Присущая ему с детства упертость, совсем недавно прошла проверку на войне с арабами, и не хотела его покидать даже сейчас. Кровь запекалась на веках, создавая невыносимый зуд. Но сейчас это было не важно. Кадры мелькали в его голове калейдоскопами красок. Огнями вспыхивали видения высоких дворцов и неописуемых красавиц. Девушки целовали и гладили его. Их прикосновения заглушали боль от раскаленного песка, обжигающего раны. Он полз вперед.


Арабы окружили кучу тряпок под которыми скрывалось кряхтящее тело. Их серые лица были наполнены спокойствием и строгостью. Собаки обнюхивали тело, а верблюды смачно чавкали позади своих хозяев. То была ночь последнего слова. Трещал костер. Высокий и самый старый араб подошел к гостю.
- Говори. – сказал он строгим голосом и плеснул воды ему в лицо из кожаной фляги.
Почувствовав воду, гость, подобно немой рыбе стал открывать рот жадно глотая воздух. Он стал напрягать мышц глаз, в тщетных попытках разорвать пленку окутавшую их. Закончив приготовления, он уставился на араба безразличным и презренным взглядом. Слова давались ему тяжело и изо рта доносился только свист и бульканье. Араб снова плеснул воды ему в лицо. Тогда гость произнес:
- Я отказываюсь от ваших женщин и золота. Я отказываюсь от удовольствий угодных только вам. Я отказываюсь от желаний и грехов вашего народа. Я отказываюсь от вашего языка. Я отказываюсь от привычек, которые я приобрел. Я отказываюсь от жизни, которая привела меня сюда.
Араб дослушал речь и сказав своим людям что-то на языке, ранее неизвестном гостю, взмахнул на верблюда. В следующее мгновение долина опустела.
Он тяжело дышал и сжимал пальцами песок, когда пошел ливень, первый за все эти дни.