Корона листьев главы 1-18

Елизавета Берестова
Корона Листьев
2.0

;
Глава 1
БАРД С КРОВОТОЧАЩИМ СЕРДЦЕМ

В воздухе плыл аромат дорогих благовоний и отличной кухни попонии «Фиолетовый фонарь». На столиках мерцали свечи в лиловых стеклянных кувшинах, а на слабо освещённой сцене на стуле сидел артист в белоснежной рубашке и вяло наигрывал на лютне.
Полноватый, лысеющий мужчина, закусывающий за столом слева от сцены, оторвался от тарелки и, бросив косой взгляд на артиста, брюзгливо проговорил:
— И это они называют захватывающим дух представлением? — он говорил достаточно громко, надеясь, что брюнет на сцене его услышит, — Селий — продувная бестия, наплёл мне сегодня в банях об особом выступлении какой-то заезжей знаменитости. Ты помнишь Селия, дорогая?  — он обратился к своей молодой симпатичной спутнице, на которой было надето столько бриллиантов, что создавалось впечатление выставки в ювелирной лавке.
— Конечно, я помню Селия, — отозвалась дама и почему-то смущённо отвела глаза, — он дружен с хозяином «Фиолетового фонаря». Хотя, на мой взгляд, этот музыкант довольно мил.
— Если бы я знал, что нас тут будут потчевать занудной псевдоэльфийской музычкой, я отправился бы ужинать в другое место, — мужчина налил себе вина и демонстративно отвернулся от сцены, — вот чего я не терплю, так это скуку. Хоть жонглёра, какого завалящего, позвали бы.
Словно услышав его слова, артист прекратил играть, встал со своего стула, и приблизился к краю сцены.
— Уважаемая публика прекрасного города Рии, — обратился он удивительно звучным и чистым голосом, — наверное, вы сидите и гадаете, когда же начнётся то самое, обещанное, захватывающее дух представление? — и в ответ на невнятный гул зала продолжил, — на этой сцене до меня выступали многие артисты…
— И большинство из них были получше тебя, — прервал его пьяный голос откуда-то сзади, — можешь не сомневаться!
— Возможно, — покладисто согласился бард, пожав узкими плечами, — но, поверьте, никто из них не творил с вашими душами и вашими сердцами того, что сейчас сотворю я.
— Валяй, — разрешил всё тот же пьяный голос, — а то мы тут совсем помираем от скуки.
Черноволосый бард простёр руку и неуловимым жестом вытянул свет свечей, отчего те замерцали тусклыми красноватыми угольками, в зале попонии стало почти темно.
— А не добавить ли нам света сюда, — зловещим голосом поинтересовался у притихшей публики бард, — ибо вы не можете как следует рассмотреть того, кто будет сейчас петь для вас.
Свет свечей, всё ещё теплящийся в его ладонях был брошен оземь, вспыхнул ослепительной вспышкой и серным дымом вознёсся к потолку, оставив после себя пятилучевую звезду, заключённую в круг. Звезда засияла, осветив изменившегося барда. Публика издала дружный вздох, потому что на месте молодого человека с лютней на сцене стоял настоящий вампир. По его волосам пробежали искры, отчего волосы поднялись дыбом, глаза барда запали и прятались теперь в угольно-чёрных тенях, из уголков губ опускались следы крови.
— Добро пожаловать в ночной кошмар! — воскликнул он, — только вот чей это будет кошмар: мой или ваш?
Бард улыбнулся плотоядной улыбкой, продемонстрировав нешуточные клыки, и запел. Его лютня гремела незнакомыми аккордами, рокотала как водопад, звенела перезвоном, казалось ставших хрустальными, струн. А в это время бард-вампир пел, пел исполненную тоски и жестокости песню об утраченной любви, погибших друзьях, безысходности и бренности существования.
Когда он допел, зал замер, а потом взорвался аплодисментами и криками. Артист даже не поклонился. Он нырнул в темноту и появился в высокой шляпе с куском человеческого черепа и костями пальцев, в сверкающей серебром куртке и высоченных сапогах.
— Скучает ли моя драгоценная публика теперь, когда я начал своё выступление?
Дружный одобрительный рёв недвусмысленно показал, что настрой у публики самый, что ни на есть радужный, и она, эта самая публика, как можно скорее жаждет продолжения.
 — Но ведь вы не взаправдошный вампир, — смело спросила хорошенькая дама в бриллиантах, спутница того самого скептика, что жаловался на скуку, — всё, что вы нам показываете — это ведь фокус, правда?
— Прекрасная донна, — мгновенно отреагировал артист, — кто может сказать, что есть фокус? Фокус ли быть вампиром, а выглядеть, как обыкновенный человек? Возможно, досмотрев моё выступление до конца, вы сами решите, что здесь фокус, а что самая, что ни на есть наичернейшая магия.
Лютня снова каким-то невообразимым образом оказалась в его руках, и бард запел. Во время его пения непонятно откуда появились огненные бабочки, искорками порхнувшие в зал, запахло грозой, а прямо из сцены ударили столпы пламени.
Так бард исполнил несколько песен о смерти, самоубийственном желании танцевать на краю пропасти, летучих мышах, которые пьют кровь.
Зрители позабыли о еде, многие подались вперёд, стараясь не упустить ничего, их того, что происходит на сцене. В дверях блаженно замер хозяин попонии, с удовлетворением наблюдавший за представлением.
— Часы пробили полночь, — низким, загробным голосом сообщил бард, — а это значит, пришло время для моего самого страшного колдовства.
Он откинул шляпу прочь, прошёлся по сцене, словно что-то потерял, затем повернулся к публике:
— Как мастер вампиров я очень одинок. Люди избегают моего общества, подданные боятся меня, друзья давно умерли и сгнили в своих могилах. Но! — он сделал многозначительную паузу, окинув горящим взором зал, — я властен над смертью и жизнью, я могу убивать и воскрешать из мёртвых. Как я тоскую по тебе, мой верный, старый друг, король-воин, воин среди королей! Но силой ночи и силой тьмы я призываю тебя сюда, немедленно, явись!
Его властный приказ остался втуне. Ничего ровным счётом не произошло.
— Горе и одиночество затуманило мой разум, — пояснил вампир, — я чуть было не забыл самое важное — мне нужна кровь! Есть добровольцы в этом прекрасном городе, готовые дать каплю своей крови, дабы моё колдовство обрело силу?
Зрители зароптали, начали переглядываться, и никто не изъявил желания пожертвовать собственную кровь для продолжения представления, особенно после того, как в руках барда блеснул внушающий уважение кинжал с мёртвой головой на эфесе.
— Ну же, смелее, — подбадривал артист, — я вовсе не собираюсь сегодня перегрызать горло, я нуждаюсь всего лишь в капле крови, молодой, бодрой, прекрасной, которая преосуществит мою магию.
Он спустился со сцены и прошёлся между столиками, наклоняясь к ручкам дам и скалясь их спутникам глумливо-распутной улыбкой, открывающей клыки. От него отшатывались, раздавались сдавленные смешки и даже вскрики, когда холодные пальцы вампира касались руки слишком чувствительной особы. Пьяница, поначалу поносивший артиста, поднялся со своего места и храбро предложил себя в качестве добровольной жертвы, широковещательно заявив собравшимся, что он, мол, де ничего не боится и готов испробовать остроту кинжала барда на собственной шкуре. Вампир мгновенно переместился в его сторону, и, уронив ему на плечо руку с длинными пальцами музыканта, тяжело вздохнул.
— Друг мой, — он приблизил лицо к шее зрителя, от чего некоторые затаили дыхание, ожидая, что прямо сейчас, на их глазах, клыки вампира пронзят беззащитную шею, — я тронут вашей храбростью, но вынужден разочаровать вас, вы не подходите для моих целей.
— Почему это? — разозлился зритель, — чем это я плох?
Как многие пьяные, он почти мгновенно перешёл из умиротворения от собственного благородства к агрессивной обидчивости и попытался даже стряхнуть со своего плеча руку артиста.
— Вы хороши, даже очень хороши, — примирительно проговорил бард и сделал вид, будто принюхивается к шее добровольца, — однако ж, сегодня ваша кровь для меня бесполезна. Вы ели чесночное жаркое? — в голосе вампира прозвучали обвинительные нотки, — и пили крепкое вино!
— Ну, ел, и что с того? Тут половина зала ела чесночное тарпаччо, его здесь готовят лучше всех в Рие, а уж о вине и говорить нечего. Кто тут не пил? — выпивоха окинул мутноватым взглядом зал, пытаясь отыскать хоть кого-то, у кого не был бы налит кубок.
— Вино не так важно, — заявил артист, почти насильно усаживая добровольца на место, — но вот чеснок! Вы же знаете, что мы — вампиры, не переносим запаха чеснока.
— Позвольте мене, — раздался звонкий женский голос от сцены, и в свете вновь разгоревшихся свечей блеснули бриллианты молодой особы из-за стола скептика слева, — по счастью я тоже ненавижу запах чеснока и вина сегодня пила мало. Господин вампир, надеюсь, моя кровь вам подойдёт.
Бард откинул назад длинные чёрные волосы, каскадом падавшие до лопаток, и с кошачьей грацией переместился к сцене.
— Прелестная донна сделает мне честь, он поклонился с изысканностью царедворца, и протянул девушке руку, блеснув перстнем в виде мёртвой головы.
Однако ж её толстый спутник, по виду здорово смахивавший на чиновника, успел уже порядком нагрузиться спиртным. Он со звоном бросил нож на стол и взревел:
— Убери от неё свои лапы, грязный ублюдок, — ощутимый рывок заставил девушку плюхнуться на стул, — и не пяль на неё свои гляделки, меня не запугаешь дешёвыми фокусами с дымом.
Толстяк скрестил на груди руки очень довольный собой.
— Вы что, — зашептала девушка, потирая руку, — это же представление, зачем вы так! Позорите только себя и меня. Что дурного в том, чтобы я поучаствовала в спектакле! Он же не собирался пускать в ход своё жутковатое оружие, это всё не по правде, уверяю вас.
— Я уже сказал, сиди на месте и молчи! А вы, господин артист, можете продолжать, — милостиво разрешил он барду.
В зелёных миндалевидных глазах вампира зажглись нехорошие искорки, которых большинство зрителей просто не заметило. Он длинным прыжком соскочил со сцены и оказался возле толстяка.
— Вы не позволили своей прелестной спутнице помочь мне, — проговорил вампир зловещим голосом, — за это вы сами дадите мне кровь. Руку! — властно приказал он.
— И не подумаю, — нервно хихикнул толстяк, пряча под мышками украшенные перстнями пальцы, — обойдёшься! Коли других идиотов своим ножичком.
— Боюсь, сегодня мне нужна будет именно ваша кровь, — невозмутимо заявил бард, — и я её получу.
— Попробуй только! Завтра же подам на тебя заявление в префектуру! Ничего себе, пришёл на представление, а тут на людей нелюди с ножами набрасываются! Куда катится империя! При принце Ауроне нормальные музыканты выступали, а сейчас пускают в приличные места всякий сброд.
Владелец попонии делал барду знаки, мол, отстань от него, не нарывайся на скандал, но артист улыбнулся публике и заявил:
— Скажите мне уважаемые и свободные граждане Лирийской империи, доводилось ли вам слышать о том, что мы, вампиры, имеем особую власть над душами и чувствами простых смертных?
Зал подтверждающе загудел, и кто-то предложил барду воспользоваться этим замечательным умением прямо сейчас.
— Охотно воспользуюсь, — пообещал тот, — надеюсь, никто не предполагает, что сей струсивший от одного вида моего ритуального кинжала муж состоит со мной в сговоре?
Оказалось, что толстяка здесь многие знали, он нередко захаживал в «Фиолетовый фонарь», и быть подставным участником представления просто не мог.
— Рискни, — предложил толстый скептик, — но завтра с утречка я направляюсь в префектуру и заявлю и на тебя, и на хозяина этого кабака, который привечает разных бездарных уродов, а они вместо того, чтобы честно развлекать публику за их деньги, увиливает от своих обязанностей и пристают к гостям.
Хозяин «Фонаря» схватился за голову, поскольку бард, проигнорировав угрозы посетителя, наклонился к нему, заглянул в заплывшие свинячьи глазки. По волосам вампира снова пробежали искры, стекая к длинным пальцам. Мужчина собирался громко хмыкнуть, выражая своё отношение к совершенно бесполезным манипуляциям артиста, но вместо этого издал какой-то сдавленный всхлип, дёрнулся, словно его укусила оса и замер на стуле, выпрямив спину.
— Найдётся ли среди зрителей доброволец, готовый пожертвовать каплю собственной крови, дабы ночное колдовство мастера вампиров обрело силу? — вновь обратился бард к публике.
— Я! — с готовностью откликнулся толстяк за левым столиком, а его юная спутница прижала ладошку ко рту, чтобы сдержать восклицание.
— Вы идёте на это по своему желанию, с открытым сердцем, и не собираетесь подавать жалобы на меня или хозяина сего славного заведения?
— Конечно, не собираюсь, — как заводная кукла повторил чиновник, внезапно ставший похвально покладистым. Взгляд его угас, лицо выражало полнейшую покорность и готовность выполнить любую прихоть черноволосого барда.
— Тогда, пожалуйте на сцену! — и полный мужчина последовал за широким приглашающим жестом артиста.
 Взмах руки, сверкнувшее лезвие зловещего ритуального кинжала, и добровольная жертва была отпущена восвояси под одобрительные хлопки зала. Бард же вновь притушил свечи на столиках, уронил с кинжала каплю крови в центр тлеющей всё ещё звезды и запел. Он пел исполненную безысходной грусти балладу о смерти, собирающей свою извечную жатву, о разлучённых влюблённых, покинутых друзьях, одиночестве и печали. За это время на сцене сами собой загорелись тревожным голубоватым светом факелы, а пентаграмма подёрнулась туманом, который не переставая сочился из неё с того момента, как кровь толстого зрителя угодила в самую середину.
На последних звенящих аккордах баллады, из-за кулис выехал каменный саркофаг без крышки. Восторженно выдохнули зрители, начисто забывшие о собственных ужинах, потому что саркофаг производил впечатление очень древнего, покрытого зловещими рунами, с волочащейся паутиной. Но и это было не главное, в саркофаге под слоем многовековой пыли явственно угадывался силуэт упокоенного.
— Ах, ты снова со мной, мой старый верный товарищ, — воскликнул бард, изящно упав на одно колено и простерев руки к гробу, — как много миль мы прошли рука об руку, как много битв выиграли плечом к плечу! — он повернулся к залу и проговорил многозначительным театральным шёпотом, — я уж не говорю о выпитом вине и женщинах, которых мы любили!
Зал на последнее замечание отреагировал одобрительным гулом, видимо многим из присутствующих было приятно, что именующий себя мастером вампиров не чужд маленьких человеческих слабостей.
— И как мне не хватает тебя сегодня, мой король, мой командир, мой брат! — бард откинул упавшие на лицо волосы, и глаза его выражали нечеловеческую скорбь, — что делать мне? Кто даст совет?
И советчик, естественно, обнаружился. Им оказалась бойкая бриллиантовая девица, спутник которой после выхода на сцену, полностью утратил интерес к происходящему, мерно жевал и в представление более не вмешивался.
— Если вы и в самом деле тот, за кого себя выдаёте, — кокетливо проговорила она, — что вам стоит оживить этого несчастного.
— Прекрасная мысль, — приободрился бард, — удивляюсь даже, как она мне самому в голову не пришла! Оживление, немедленное и полное оживление!
Вампир сбросил куртку, и его белоснежная рубашка в неверном свете факелов казалась сотканной из лунного света. Он окинул публику мрачным взглядом и глухо сказал:
— Мне придётся сейчас сделать то, что вампиры редко делают при посторонних, если кто-то не уверен в собственной стойкости, ему лучше покинуть зал.
— Не боись, — отозвался уже знакомый пьяный голос, — валяй, мы за этим сюда и пришли.
— На этот раз жертва требуется более существенная, чем капля крови из порезанного пальца, — в задумчивости бард прошёлся по сцене, перебирая струны лютни, которые пели под его чуткими пальцами почти человеческим голосом, — что же делать?
При слове «жертва» почему-то оживился давешний чиновник, он оторвался от еды, утёр губы салфеткой, неловко поднялся и двинулся вновь на сцену, бормоча:
— Я готов, я — жертва!
— О нет! — артист коротким жестом отправил волонтёра назад, — теперь моя очередь, нужна особая кровь.
Он убрал лютню, обошёл саркофаг и, встав лицом к зрителям, рванул свою рубаху. Раздался треск рвущейся материи, но к нему примешался почему-то отвратительный чавкающий мясной звук; из-под разорванной рубахи хлынул фонтан крови, рассыпавшийся рубиновыми каплями по саркофагу и тому, кто в нём лежал.
Зал ахнул, взвизгнули дамы, а где-то ближе к выходу послышался отчётливый звук рвоты. Грудная клетка вампира оказалась разорванной, белели рёбра, просматривались внутренности, а среди этого отвратительного кровавого месива продолжало биться сердце, которое, казалось, даже немного светилось изнутри.
На лежащего же в гробу кровавый душ произвёл самое, что ни на есть, благотворное впечатление: он шевельнулся, снискав очередную порцию ахов и вскриков, потом брезгливо отбросил окровавленную паутину и сел.
Вампир, совершенно не пострадавший от страшного увечья, снова взялся за свою лютню и грянул бравурную мелодию, что благодаря вампирскому волшебству гремела и рассыпалась звуками по всей попонии.
Возрождённый командир, брат и друг поправил съехавшую набекрень старинную корону, и с ловкостью, которую нельзя было ожидать от покойника, выскочил из гроба. Это оказался длинноволосый коротышка с необыкновенно широкими плечами, одетый в доспехи и вооружённый мечом. Длина меча коротышки значительно превышала его собственный не очень значительный рост. Пока звучала музыка, он ходил по сцене, потрясая своим оружием, размахивал им, со свистом рассекая воздух, поворачивался к публике то одним, то другим боком, позволяя ей лицезреть живописные трупные пятна на заросшей бородой физиономии и адскую ухмылку, образованную разошедшимся давним шрамом.
Когда же старые друзья обнялись, зал взорвался аплодисментами. Это был оглушительный успех, хозяин попонии, Тратон, жмурился на снующих между столиками официантов как объевшийся сметаны кот. Бард исполнял одну песню за другой, его напарник, как уже знал Тратон, бывший в миру гномом, проделал несколько впечатляющих манипуляций со своим мечом, завершив их перерубанием свечей, которые держала бойкая девица в бриллиантах. Девица получила от вампира долгий поцелуй руки и розу, довольная села на место, с презрением глянув на всё ещё продолжающего жрать спутника.
Одним словом, третье представление господина Нодияра Бадсары в «Фиолетовом фонаре» прошло с необыкновенным успехом, и хозяин горел желанием заключить с артистами контракт, по крайней мере, до Сатурналий, а ещё лучше до Нового года. Поэтому он не стал дожидаться утра, а почти сразу же после окончания представления направился в комнатку, где помещались артисты. Из-за двери раздавались возбуждённые голоса, но как только Тратон постучался, они стихли, и господин Нодияр разрешил войти.
— Какой успех! — с порога заметил хозяин попонии, одарив артистов самой широкой из своих улыбок, — гости в восторге! Поговаривают, нами заинтересовались весьма высокопоставленные лица, и собираются на днях почтить нас своим присутствием! Вам просто нет равных, господин Нодияр! Просто нет равных!
И только тут хозяин попонии заметил, что что-то не так. Артист мрачно сидел, закинув длинные ноги через подлокотник кресла. На нём была всё та же окровавленная рубаха, а обнажённое сердце продолжало свои мерзкие содрогания, гном же избавился от доспехов, безобразившего лицо шрама и трупных пятен. Он устроился возле накрытого к ужину (естественно, за счёт заведения!) стола и без аппетита обгладывал ножку поросёнка.
При виде владельца попонии с лица артиста исчезло озабоченное и мрачное выражение, он расплылся в улыбке и гибким движением соскочил с кресла.
— Я рад вас видеть, господин Тратон, — проговорил Нодияр, — надеюсь, выручка от сегодняшнего вечера не обманула ваших ожиданий?
— Что вы, — ответная улыбка была сытой и довольной, — она великолепна. Вот, кстати, ваша доля. — Он аккуратно отсчитал монеты. — Но я побеспокоил вас не только из-за оплаты.
— Догадываюсь, — кивнул артист, убирая деньги в расшитый бисером кошелёк, — но ничем порадовать не могу. Ваш сын — парень смышлёный и ловкий, однако пока, — он выразительно выдержал паузу, — пока взять его в мой номер не получится. Уж не взыщите.
— Так этот паршивец посмел побеспокоить вас своими бреднями о сцене? — взвился Тратон, — говорил ведь ему, чтобы и думать не смел. Ишь, волю взял, работа в попонии ему скучной кажется, артистом себя возомнил! Ну, я ему дам, артист! Выпорю, и не посмотрю, что детинушке семнадцатый год пошёл.
— Постойте, не кипятитесь так, — Нодияр почесал кончик носа, — не стоит наказывать парня за его тягу к искусству. Из него может выйти толк. Но я, к несчастью, не учитель, да и есть у меня напарник. Скажите ему, пускай тренируется, а со временем, глядишь, устроится к кому-нибудь.
Гном оторвался от еды и с интересом прислушивался к разговору, недобро поглядывая в сторону вампира.
— Обещаете мне, что не станете наказывать сына? — артист заглянул в лицо кабатчика, — не то сердцем клянусь, обижусь на вас.
При этих словах Тратон невольно покосился на бьющееся средь окровавленных кружев сердце и отвёл глаза.
— Ладно, — кивнул он, — ради вас, господин Нодияр, я готов на многое. Но давайте обсудим, наконец, то, за чем я зашёл.
— Целиком и полностью в вашем распоряжении, — Нодияр уселся назад в своё кресло, скромно запахнул остатки рубахи и предложил хозяину «Фиолетового фонаря» бокал вина. Тот отказался, и заговорил:
— А не заключить ли нам контракт на ваши выступления? Я в прибыли, вы — не в обиде, почему тогда не устроить ежедневные представления до самых Сатурналий или лучше до Нового года?
Нодияр поглядел на свои ухоженные ногти, в задумчивости покрутил бокал в пальцах и ответил:
— Не будем спешить, многоуважаемый мэтр Тратон. Во-первых, я не потяну ежевечерние выступления до Сатурналий, а во-вторых, давайте подождём неделю, а ещё лучше декаду. Выручка установится, тогда и решим, насколько долго продержится моё представление, и сколько вы мне будете должны. Мне кажется, я говорю разумно. Что ты думаешь по этому поводу, Снорри?
Гном некуртуазно шмыгнул носом и проговорил неприятным громким голосом:
— Что думаю, я выскажу тебе наедине, Ноди, а на контракт и условия мне глубоко насрать, делай, как знаешь.
Тратон удивлённо поднял брови, но Нодияр, которого бывший король-зомби называл просто Ноди, пояснил:
— У него сегодня преотвратное настроение, поэтому не будем более докучать моему другу. А контракт пока отложим. Нам необходимо ещё решить кое-какие бытовые проблемы. Жить на постоялом дворе дороговато и не очень удобно, поэтому в ближайшее время передо мной стоит насущная необходимость: подыскать нам крышу над головой.
Хозяин попонии жутко боялся, что столь замечательный и необыкновенный бард переметнётся к кому-то из его конкурентов, поэтому заныл:
— Вы ведь не собираетесь уйти из «Фонаря»? Поверьте, никто вам не предложит условий выгоднее, а уж кухне моей просто нет равных.
— Не сомневаюсь, мой дорогой хозяин, не сомневаюсь, — Ноди обнажил в улыбке клыки, — кухню вашу мы уже оценили, поверьте. А насчёт иных заведений, — он повернулся и налил себе ещё вина, — неужели вы думаете, что я не навёл справок в Рие? Поэтому я не обольщаюсь, что другие владельцы фешенебельных ночных заведений заплатят мне больше, нежели вы. От добра добра не ищут, почтенный Тратон, эту нехитрую истину мне объяснил ещё мой дед, когда я был ребёнком. Поэтому идите к своей супруге и спокойно спите. Я гарантирую вам посетителей и выручку.
Тратон помялся немного и предложил снять комнату у его свояченицы-вдовы, которая как раз подыскивает постояльцев порядочного нрава.
— За наше поведение и нрав вдова может быть абсолютно спокойна, — серьёзно заявил Ноди, чей внешний вид в данный момент мог вызвать у слабонервной дамы сердечный приступ, — девушек водить мы не собираемся, когда выпьем, не буяним, а к оплате я чертовки щепетилен. Так что, коли поладим в цене, переселимся к вашей родственнице с большим нашим удовольствием.
Немного успокоившийся хозяин «Фиолетового фонаря» поклонился, пожелал господам артистам спокойной ночи и убрался восвояси.
Как только его шаги стихли в отдалении, гном Снорри швырнул кость в дверь и длинно выругался.
— Что ты злишься? — его напарник непонимающе уставился на него миндалевидными зелёными глазами, — ведь успех же. Одного посетителя даже вырвало!
— Да уж, такому успеху только завидовать, в кабаке кто-то блеванул, а мой друг Ноди, ах, простите, господин Нодияр, в диком восторге. Да избавься ты, наконец, от своего магического говна, а то смотреть противно на все эти шляпы с пальцами, штаны с пряжками, синяки на роже, клыки и кровищу. И это — центурион Первого Безымянного! Эх, видел бы тебя сейчас Осокорь!
— Положим, Осокорь меня вампиром видел, а шляпу с пальцами и сердце я добавил для публики, которая обожает пугаться.
Ноди сделал замысловатый жест, в комнате пахнуло благовониями, и в одно мгновение исчезли клыки, чернота вокруг глаз, испарилось без следа бьющееся кровавое сердце. Напротив гнома сидел молодой мужчина лет тридцати пяти с черными, отливающими в синеву гладкими волосами. О вампире более не напоминало ничего, разве что пристрастный зритель мог усмотреть нечто особенное в орлином профиле Ноди и его желтоватой бледности.
— С клыками есть неудобно, — прокомментировал бывший вампир, снимая с пальца перстень и вешая его на серебряную цепочку на шее, — по-моему поросёнок просто великолепен.
— Значит, к тебе приходил хозяйский мальчишка и набивался на моё место? — обвиняюще проговорил гном.
— Приставал ещё днём, — с набитым ртом подтвердил Ноди, — но я ему, натурально, отказал. Такого как ты не найти. Один трюк со свечами чего стоит. Дамочки готовы визжать от восторга.
— Вообще-то, я не трюкач, какой дешёвый, — мрачно проговорил Снорри, — я — солдат, доппельсолднер, если точнее. В гробу ездить до Сатурналий ты меня не заставишь!
— Напомни мне, пожалуйста, если я позабыл, кого я с большими трудами вытащил из борделя в Осэне, куда этот кое-кто забрёл после игорных домов и ресторанов?
Снорри насупился и засопел.
— Тот, кто просадил почти все наши деньги, не имеет права капризничать по поводу отличного заработка, что столь удачно подвернулся нам в Рие, — бывший вампир с аппетитом уплетал поросёнка, — ты погляди, сколько мы заработали всего-то за три выступления!
— Не по душе мне все эти твои дешёвые фокусы: одно сердце чего стоит! — гном брезгливо сплюнул, — почему ты не можешь петь, как все порядочные барды? На кой дьявол тебе прикидываться вампиром, меня из гроба поднимать?
— Как ты не понимаешь, — бард оторвался от еды, — по всей империи тысячи бардов, они поют везде, где им готовы отсыпать горсть монет. Большинство из них эльфы, хотя и людей тоже в нашей профессии хватает. Но вот певец-вампир — я один. Поэтому мне и платят в разы больше, чем любому смазливому эльфу с его любовными балладами. Да и фокусы у меня совсем не дешёвые.
— Конечно, про смерть и самоубийства, оно куда интереснее, нежели о любви! — сыронизировал Снорри.
— Естественно, пока люди готовы платить за строго отмеренный страх, я буду стращать их обнажённым сердцем, магией и сочинять для них жуткие баллады. Благо дед меня хорошо подготовил.
— Ну, положим, дед твой не для сцены тебя готовил, — сощурился Снорри, — я немножко знаком с его планами. А теперь вот два центуриона Первого Безымянного легиона развлекают праздную публику, словно парочка шутов.
— У тебя имеются другие варианты? — Ноди налил себе вина и криво ухмыльнулся, — может, поделишься, какие.
— Пойти служить. Делать то, что мы умеем лучше, нежели в гробах разъезжать!
— Я уже ходил. Мне сказали, что об Осокоре никто ничего не знает. Первый Безымянный, легатом которого его назначил наш покойный император, расформировали, а людей разбросали по другим подразделениям. Бывший Первый консул Марк Луций Бестия поднял мятеж, а наш Осокорь был его заместителем. Догадываешься, что из всего этого следует?
— Не собираюсь я тут догадки строить, не мог наш Осокорь участвовать в мятеже, я голову под отруб даю! — горячо возразил гном, — мы тринадцать лет воевали вместе, и я ни за что не поверю, будто мой командир скурвился и продался этой гниде — Бестии! Не мог он. Не мог, и точка.
— Я согласен с тобой на счёт Осокоря, — серьёзно и грустно проговорил Ноди, — но он мог и не знать, в чём участвует, у него в плоть и кровь вошла привычка выполнять приказы, к тому же начальство никогда не станет уведомлять подчинённых: «Знаете, мы поднимаем мятеж, кто со мной?». Поскольку следы Осокоря затерялись, боюсь, он утонул вместе со своим треклятым шефом, когда галеру Бестии потопили колдуны в Рийском заливе, — и, увидев, что гном вновь готов возразить, сказал: — ну, это самый худший вариант. Есть шанс, что его всё-таки услали в какой-нибудь дальний гарнизон, разжаловали и лишили всех наград. Или он попал в тюрьму, как подручный мятежника. Хотя я не слышал, чтобы в Рие этот новый Первый консул кого-то арестовывал. Вот Первый Безымянный он упразднил, это факт. Так что наши с тобой заслуги могут показаться в свете последних событий более чем сомнительными. Впрочем, как и дружба с Осокорем.
Снорри задумался, покачал своей крупной головой и упрямо проговорил:
— А я всё же хочу пойти служить. Лучше получать меньше денег, зато и позориться в муляжной паутине не придётся. У меня всё внутри переворачивается, когда я своим боевым мечом, своим Головорубом, секу свечи в руках визжащих дамочек.
— Решил меня бросить одного? — поднял смоляную бровь бард, и его подвижное лицо приняло страдальческое выражение, — мне ж будут платить меньше, мы никогда не выберемся из нищеты, в которую попали благодаря твоим похождениям после окончания войны с некромантами.
Эта обвинительная тирада не произвела на Снорри должного впечатления, хотя он и стыдился бесславно проигранных денег. Гном повернулся к другу и возразил:
— А кто прогнал добровольца, готового бесплатно ездить в гробу и изображать хоть мёртвого короля воинов, хоть тролля лысого? Кто? Наверное, снова я?
— Ты намекаешь на хозяйского сына отроческих годов? — Ноди сделал неопределённый жест рукой в кружевном манжете, — так он неопытный совершенно. Завалит всё представление.
— Ну, у меня, естественно, опыта выездов в гробу выше головы! — воскликнул Снорри, — аж, третий раз выступал, и как артист я просто не заменим!
— Ты всё на редкость быстро схватываешь, — возразил бард, — а Головоруб производит воистину неотразимое впечатление. Если я возьму вместо тебя хозяйского отпрыска, от трюка со свечами придётся отказаться, не хватало ещё покалечить зрителей!
— Ничего, — успокоил его друг, — ты у нас сообразительный, придумаешь что-нибудь ещё.
— Не лежит у меня душа к этому мальчишке, — Ноди скривился как от кислятины, — с ним ещё срабатываться придётся, репетировать, натаскивать его.
— Кто-то, помнится, говорил мне, что трудности нужно стойко преодолевать. Вот и преодолевай, а я с утра пойду попробую наняться в городскую стражу. Пускай мне не будут платить двойное жалование, как доппельсолднеру, я хоть перестану опускать голову на улице, опасаясь, что кто-то узнает во мне выезжающего в гробу короля воинов.
 — На счёт узнают, можешь не волноваться. Тебя в «Фиолетовом фонаре» видят только в виде зомби. По улицам можешь ходить спокойно.
— Устроюсь на нормальную работу и буду ходить по улицам спокойно, — довольно ухмыльнулся гном, — а там как-нибудь постараюсь разузнать об Осокоре. Уверен, как только они увидят, что я — доппельсолднер, сразу возьмут, — физиономия гнома выражала полнейшее довольство. Ты уж обойдись как-нибудь без меня.
— Ладно, — вздохнул бард, — выкручусь. Но меч завтра в город с собой не бери. Нечего людей пугать, да и оденься поприличнее. Пошли спать. 
 
Глава 2
СОРВАННОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

Снорри собирался проснуться пораньше, но после ночного представления в «Фиолетовом фонаре» проспал почти до одиннадцати часов. Ругая на чём свет стоит своего приятеля, который на все упрёки ответил, что, мол, не он собирался идти искать работу, и повернулся на другой бок, гном быстренько умылся, оделся, как накануне выразился Ноди, «поприличнее» и отправился наниматься в городскую стражу. Свой устрашающих размеров меч, предмет законной гордости, за умение владеть которым Снорри получал двойное жалование, пришлось оставить на постоялом дворе.
Здание Префектуры занимало почётное место неподалёку от императорского дворца, и гном понял, что с мечом его и близко бы не подпустили. Курившие трубки на ласковом осеннем солнышке стражники понятия не имели, нужны ли в городской страже ещё солдаты. Они пожали плечами и посоветовали узнать у начальства.
— У нас тут всё поменялось при новом императоре, — пояснил крепкий парень с косым шрамом на запястье, — ещё совсем недавно людей набирали, а сейчас, не скажу.
— Так, то людей! — заржал второй, с рано полысевшей маковкой, — а он, поди, гном!
Снорри свирепо поглядел на шутника, пожалев, в очередной раз, что с ним нет меча, и молча прошёл в высоченные двери.
— Ты, того, поосторожнее, — услышал он, как первый одёрнул товарища, — не забывай, что и сам префект у нас теперь — гном. Лучше не шути по поводу роста, бород и всего такого. Слыхал я, Фалин на расправу скор.
Снорри услышанное ободрило и порадовало. Отлично, что префект Рии из гномов будет. Тем легче найти общий язык. Недаром же говорят, будто все гномы немножко родственники.
В здании префектуры на взгляд пришедшего с фронта Снорри царил самый натуральный бардак. Масса народу бестолково перемещалась по бесконечно длинным коридорам, в обе стороны коих уходили совершенно одинаковые двери, различавшиеся лишь табличками с ничего никому не говорящими именами и лирийскими цифрами. Некоторые из дверей оказались запертыми. На все вопросы гнома эти безумно занятые люди либо неопределённо мычали, кивали в ту или иную сторону, указывали поворот или лестницу, однако ж, ни к чему это не приводило. Снорри прошёл два или три этажа, потолкался в холле, но так и не узнал, к кому нужно обратиться для поступления на службу. Остервеневший гном прижал к стене в полутёмном коридоре-тупичке какого-то худосочного юнца в форме, очень смахивающего на штабного адъютанта, и попросил толково и чётко объяснить, как найти кабинет господина префекта. Юнец повырывался какое-то время, но быстро поняв всю тщетность попыток освободиться из железной хватки гнома, обмяк и вяло разъяснил желаемое.
Снорри отпустил мальчишку, и ободрённый направился дальше. Он думал, что теперь-то уж осталась самая малость: он входит к префекту, заявляет, что желает служить под его началом, рассказывает, если потребуется, о своём славном боевом прошлом, и через полчаса идёт заселяться в казарму. Делов-то, как говориться на полтора аса.
Но когда гном оказался в обширной приёмной, его уверенность буквально истаяла на глазах. Так много там оказалось посетителей: они сидели на обтянутых кожей лавках, стояли у окон, прохаживались или разговаривали, деликатно приглушив голос.
Возле двустворчатых дверей, украшенных стилизованными щитами, находился стол, за коим мужчина с рано поседевшими висками приглашал войти следующего посетителя. Здраво рассудив, что перед ним помощник префекта, Снорри сунулся к нему в надежде, что его пропустят без очереди, как пришедшего по важному делу.
Помощник, устало посмотрев на гнома, безучастно сказал, что нужно подождать.
И Снорри устроился ждать. Время тянулось невыносимо медленно, и ещё медленнее тянулась очередь из желающих сегодня лично поговорить с префектом. Она заметно застаивалась, когда в кабинет за щитованными дверями заходили сотрудники (в форме и без) с многочисленными бумагами, пергаментами, папками. Нередко из-за двери доносилась раскатистая начальственная ругань, и сидевшие в ожидании невольно замолкали. Снорри, не успевший позавтракать из-за того, что проспал, уже проголодался и жутко устал сидеть на неудобной скамейке.
Вдруг дверь кабинета отворилась, выпустив в приёмную осанистого широкоплечего гнома с коротко остриженными волосами и бородой. Снорри попытался было заговорить с ним, но господин префект только отмахнулся рукой.
— Ждите. Приду, всех приму, — пообещал он уже у самого выхода.
Снорри, вздохнув, подошёл к помощнику и спросил, надолго ли удалился его начальник.
— Откуда ж мне знать, — пожал плечами мужчина за столом, — но раньше, чем часа через два не вернётся, это точно, с ручательством.
 Однако ж цена этому ручательству оказалась в ломанный ас, так как, когда Снорри возвратился после короткого перекуса в ближайшей харчевне, оказалось, что господин префект уже приходили, отправили всех посетителей на завтра и уехали по делам в Рийский гарнизон.
Гном рассвирепел. Он уселся на прежнее место и на вежливое предложение подойти завтра в это же время проорал:
— Мне твой начальник лично обещал, что возвратится и примет!
— Но он уже возвращался, — чуть усмехнулся помощник префекта, — и велел всем приходить завтра. Вы, господин гном, видимо отходили куда.
— Куда я отходил тебя не касается, — отрезал Снорри. Он еле удержался от длинного непечатного ругательства, на которые был большой мастак, — пускай господин префект мне, фронтовому офицеру, в глаза скажет, что он относится к собственному слову, как капризная девка, обещавшая дать конюху, да на ходу передумавшая.
Помощник префекта скривился, пригладил виски и поджал губы.
— Если вам, сударь гном, угодно демонстрировать упрямство, пожалуйста, сидите, сколь заблагорассудится. Однако ж, вечером вас выставят вон, а префектуру закроют. Возможно, тогда вы поймёте, что не везде и не всегда полезно проявлять упорство.
— Придержи свой язык, парень, — произнёс Снорри тоном, от которого помощнику префекта стало как-то нехорошо. — Не для того я тринадцать лет воевал, чтобы меня всякая штабная крыса поучала.
Больше никто из них не произнёс ни слова. Гном так и просидел до самого вечера, пока префект столицы Лирийской империи не возвратился с вечернего развода. На сидевшего в приёмной Снорри он не обратил ни малейшего внимания, перебросился парой фраз с помощником и прошёл в кабинет.
— Пойди, узнай, может, он теперь меня примет? — велел гном помощнику.
— Не примет, — уверенно проговорил тот, — он сейчас доклад для Первого консула готовит. Не до тебя ему. Ступай, а завтра приходи пораньше.
Снорри, которого тупое и, как теперь получалось, бесполезное ожидание привело в отвратительное расположение духа, вскочил со своего места и, наплевав на невнятные протесты помощника, распахнул дверь в кабинет.
Префект Фалин сидел за столом и мучительно подбирал слова для доклада Первому консулу. Он поднял голову, мрачно посмотрел на вторженца и произнёс:
— Выйдите и не мешайте. Сегодня я уже никого не приму.
— Я просто хотел посмотреть в глаза офицеру, который не держит собственного слова, — упрямо заявил Снорри, остановившись у стола, — я тут сижу не знамо сколько часов, а вы безответственно разбрасываетесь обещаниями: то принимаете, то не принимаете. Вместо того чтобы решить вопрос за пару минут, развели бюрократию. У нас на фронте так не поступали.
Фалин оторвался от доклада, ощущая, как все тщательно придуманные по дороге слова вылетают из головы начисто, и посмотрел на наглого коротышку. Упрямец оказался молодым гномом. Его песочно-рыжие волосы были заплетены вместе с бородой, как никто не носил в Рие, а одежда, хоть и добротного качества имела характерные заломы от долгого лежания в сундуке. Одним словом, настырный гном был приезжим.
— Я, молодой человек, воевал ещё в Северную войну, — сердясь, воскликнул префект, — когда вы макушкой до папкиной наковальни не доставали, а теперь являетесь сюда и принимаетесь учить меня. Да, кто вы такой, в конце концов?
— Центурион доппельсолднер Снорс Хольгерсон, — отчеканил пришелец, — Первый Безымянный легион, Песчаная когорта.
Песчаная когорта воевала в Кумее в войне с некромантами, — мгновенно вспомнил Фалин.
— Могу я взглянуть на ваши документы?
Центурион Хольгерсон вытащил стандартный воинский тубус и протянул префекту. Тот внимательно прочёл заключенные в футляр бумаги. Так и есть, всё правильно: и легион, и когорта. Первый Безымянный давным-давно перестал быть легионом в прямом смысле этого слова. Очень узкий круг обличённых властью людей знал точно, сколько и каких когорт входило в него. Подчинявшийся лично императору и Второму консулу, элитный легион занимался разведкой, тайными операциями не только на территории Священной Лирийской империи, но и далеко за её пределами. Сам Фалин не входил в число лиц, имевших информацию о деятельности ныне распущенного легиона, но показывать это перед молодым фронтовиком он не собирался. Поэтому, возвращая документы, префект небрежно спросил:
— Какой именно центурией вы командовали?
— Я не командовал центурией, — последовал неожиданный ответ, — я служил в особой хасте «Странник».
— А под чьим командованием, позвольте узнать?
— Мы подчинялись лично трибуну Осокорю.
Имя Осокоря произвело на Фалина впечатление, Снорри только не смог понять, хорошее или плохое.
— И много вас было в этой особой хасте «Странник»?
— Трое, — пожал плечами центурион без центурии, — я, центурион Бадсара и трибун Марыль Осокорь.
Префект крепко задумался. Доклад он всё одно уже написать не успеет, часы на дворцовой площади отбили семь.
— А от меня-то ты что хотел? — вполне дружелюбно поинтересовался он у Снорри, — из-за чего весь сыр-бор?
— На службу желаю поступить, — ответил Снорри, — в городскую стражу или ещё куда, где умения доппельсолднера пригодятся.
— Понятно. — Фалин помолчал, а затем сказал: — посиди-ка ты, центурион Хольгерсон, пока у меня в кабинете. Я скоро вернусь и тогда твой вопрос решу. Лады?
Снорри солидно кивнул и устроился в кресле.
Когда Фалин ушёл, в кабинет заглянул помощник, неодобрительно зыркнувший на развалившегося в кресле гнома.
— Мне господин префект велел его тут дождаться, — важно сообщил Снорри, — вот я и жду.
На душе у гнома было вполне радужно. Всё получилось, его собирались взять на службу. Он представил, как вытянется лицо у Ноди: его друг выразил надежду, что Снорри погонят, и он опять возвратится к выезжанию в гробу.
«Пускай теперь ретивый сынок хозяина «Фиолетового фонаря» позорится, — радостно подумал Снорри, — а у меня начнётся вполне привычная, нормальная служба». Служба без ночных бдений и образа короля-зомби, которого гном ненавидел всем сердцем. Не будет теперь лоснящихся рож бездельников, проводящих вечера в попониях, берущих чёрт знает почему за душу песен Ноди, колдовской крови, обнажённого сердца и всего того, что бард-вампир любил, а Снорри нет. Поэтому гном сидел, вполне довольный собой и ситуацией, готовый ждать возвращения Фалина сколь угодно долго.
Но префект появился неожиданно скоро.
— Пошли, центурион, — обратился он к Снорри, — тебя желает видеть начальство.
Снорри поднялся, поправил куртку и пошёл следом. Он понимал, раз его берут на службу, значит, кто-то из командиров хочет лично переговорить с ним. Спрашивать в такой ситуации, кому он нужен и зачем, даже не пришло ему в голову.
К удивлению, Снорри Фалин повёл его вовсе не на улицу, а из полутёмного коридора они вышли в сад, где лишь изредка горели факелы, и через калитку, которую префект открыл своим ключом, попали в другой сад или парк, Снорри не сумел толком в темноте рассмотреть. Фалин привел их к красивому резному павильону и вежливо постучал в дверь.

***
В четвёртый вечер своего представления бард с окровавленным сердцем пребывал в сквернейшем расположении духа. Не спасало даже то, что зал «Фиолетового фонаря» был под завязку набит публикой, которая с нетерпением жаждала начала его выступления.
Пока Ноди пел первую балладу, все его мысли занимал упрямый гном, вознамерившийся наняться на службу. Снорри так и не появился, хотя ушёл из дому рано, часов в одиннадцать. Поэтому пришлось привлечь для выступления хозяйского сынка, коего из-за забавного чубчика все звали Ершом. Ёрш, не помнивший себя от счастья тоже доставил немало хлопот. Во-первых, он так старался, что делал всё чересчур, чем немало раздражал барда, во-вторых, он с самого обеда не отходил от Ноди ни на шаг, заглядывал умильно в глаза и поминутно спрашивал, не может ли он чем-нибудь ещё услужить господину вампиру, что само по себе скоро вывело вспыльчивого артиста из себя. Ко всему прочему пришлось перекраивать вторую часть представления, давать малолетнему оболтусу в руки оружие Нодяр Бадсара не собирался категорически.
— Ты будешь моим младшим братом, — задумчиво проговорил он, глядя на торчащий ёршик волос и россыпь веснушек на сияющей мордахе пацана, — да, братом, покончившим с собой из-за несчастной любви.
 — Ура! — даже подскочил на месте тот, — с детства мечтал заделаться вампиром!
Бард хмыкнул, прикинув, что детство нового партнёра ещё не столь далеко, и строго сказал:
— Нет, одного вампира на представлении более чем достаточно. Из тебя, малец, получится вполне себе симпатичное приведение. Ты завывать умеешь?
Конечно, завывать Ёрш умел, и с охотой продемонстрировал оное умение так, что у Ноди буквально заложило уши.
— Хорошо, хорошо, — замахал руками он, — только не перестарайся вечером. Сорвёшь голос, что мы делать будем?
Ёрш дисциплинированно замолк, даже губы сжал, словно боялся, что леденящий (по его собственному представлению) вой вырвется вопреки желанию.
— Во что же мне тебя нарядить? — бард обошёл крепкого, рослого не по годам мальчишку, оглядывая его от макушки до пяток, — знаешь, где мать хранит постельное бельё?
— Конечно, знаю, — Ёрш попытался сплюнуть, чтобы придать словам серьёзность и вес, но получив ощутимый подзатыльник от Ноди, съёжился.
— Если намерен работать со мной, то прощайся со своими подзаборными привычками, — сощурившись, проговорил бард, — а пока принеси простыню, да постарайся, чтобы мамаша твоя этого не заметила.
— Сопру в два счёта, — понял с полуслова мальчишка и унёсся со скоростью охотничьего пса, бегущего за зайцем.
Отличная льняная простыня при помощи ножниц и малой толики колдовства была преобразована в миленький саван, которому Ноди придал состаренный вид пятнами плесени и вылезающими нитками.
С внешним обликом Ерша он не стал мудровать, просто воспользовался банальными мелом и углем. Через короткое время Ёрш закатывал глаза в диких синяках, втягивал для пущей убедительности намелённые щёки с алым нездоровым румянцем и был полностью доволен жизнью.
Ноди пришлось наскоро перекроить представление, написать пару новых, соответствующих случаю баллад, от чего он жутко вымотался, да ещё съеденная за обедом рыба оказалась слишком жирной и острой. Теперь вампир кривился на сцене от боли в желудке и накатывающей по временам дурноты.
— Приди же, приди ко мне, мой незабвенный маленький брат! — воскликнул он, отбрасывая в сторону шляпу с черепом, которая так раздражала Снорри, — утоли мою тоску, развей печаль одиночества, камнем упавшего мне на плечи!
Повинуясь движению руки с длинными тонкими пальцами, на сцену выехал саркофаг. Пока бард разглагольствовал о жертвенной крови, особой крови, способной сотворить чудо, Ёрш раздражающе ёрзал в своём гробу, норовя высунуться и поглядеть, что происходит в попонии.
— Коли рыпнешься раньше времени, — зло прошептал Ноди в перерыве между пафосными репликами в зал, — я на тебя наложу заклятие немоты на две недели. Понял?
Ёрш собирался кивнуть, но что-то в тоне барда заставило его замереть и всем сердцем поверить, что господин Нодияр Бадсара может сотворить с ним кое-что похуже двух недельного молчания.
— Приготовься, — велел Ноди, берясь за кружевную рубашку эльфийского покроя, — как только тебя окатит кровью, встаёшь. Но медленно!
После заверений, что никто не боится страшного колдовства, которое мастер вампиров намерен сотворить здесь, в «Фиолетовом фонаре», прямо на глазах у почтенной публики, на Ерша пролился дождь кровавых брызг («Не кровь — это, а специально окрашенная жидкость, так что в панику не впадать и истошно не вопить», — приказал заранее бард). Однако блеснуть своими талантами в этот злосчастный вечер сыну трактирщика так и не удалось: входная дверь попонии с треском распахнулась, пропуская в зал десяток стражников с мечами наголо.
— Всем оставаться на своих местах, — приказал командир децимуса, высокий офицер с неприятным бритым лицом, — мы выполняем приказ Первого консула Священной Лирийской империи.
В зале все замерли, наблюдая, как солдаты прямёхонько проследовали к сцене, командир спросил строгим, не терпящим возражений голосом у барда с окровавленным сердцем:
— Вы являетесь господином Нодияром Бадсарой?
Ноди кивнул.
— Вы пойдёте с нами. И без глупостей, — он перевёл взгляд с бьющегося в кровавых кружевах сердца на мерцавшие колдовским голубым светом факелы.
Его подчинённые не стали миндальничать: они вполне профессионально связали барду руки за спиной, при чём постарались, чтобы не оказались свободными даже кончики его пальцев, а в рот артисту продели кожаный ремешок, закрепив его на затылке так, что Ноди пикнуть, не то, что вскрикнуть не мог.
После этого позорного связывания его поволокли к выходу, и бард слышал, как Тратон, хозяин «Фиолетового фонаря» угодливо бормотал, следуя за командиром:
— Я ж его и не знаю почти, вот набился на пару вечеров…
Но его мнение никого не заинтересовало. Мастера вампиров втолкнули в карету с занавешенными окнами, и она мгновенно тронулась в путь.
— Сиди тихо, и нам не придётся тебя порезать, — угрожающе проговорил командир децумуса, усевшийся рядом с Ноди и взявший его за предплечье.
По другую сторону устроился пахнущий потом полноватый молодец и тоже ухватил барда за руку.
Ноди закрыл глаза и постарался успокоить сбитое от волнения дыханье. Так. Что мы имеем? Арест. А не он ли сам не далее, как вчера говорил Снорри, что новый Первый консул не устраивает арестов сторонников бывшей власти. А разве он, Ноди, сторонник? Ну, служил в Первом Безымянном легионе под управлением поднявшего мятеж консула, но ведь они со Снорри к мятежу никакого отношения не имели, они были тогда в Кумее, как и вся их Песчаная когорта. Они Марка Луция Бестию и в глаза-то не видели ни разу. Хотя, возможно, Ноди арестовали из-за вчерашнего упрямца-толстяка, которого Ноди сподобил к участию в представлении. Вряд ли. Бард весьма аккуратно вклинился в его мозги, тот утром толком и помнить-то ничего не будет, кроме отличного похмелья, которое окажется достаточным, чтобы до вечера он думать ни о чём другом не мог. Но тогда где Снорри? Ушёл по меркам полуночника-барда рано, обедать не приходил, никаких весточек не подавал. Это настораживало, вкупе с неожиданным арестом. Бард попытался безуспешно переместить ремень во рту в более удобное положение. Похоже, гном, придя наниматься на службу, расскандалися по своему обыкновению, раскричался о своём, вернее об их общем, славном фронтовом прошлом, упомянул Осокоря и нарвался на арест.
Возможно. То, что они с Ноди были вместе, не секрет. Но почему тогда так долго ждали? Почему не пришли за ним сразу же? И главное: откуда те, кто сейчас сидели с ним рядом, а раньше столь грамотно связали его, узнали, что он чародей? Бард ещё раз поэтапно мысленно проиграл в голове всё своё представление, прикидывая, какой именно трюк мог выдать его, и пришёл к выводу, что никакой. Находись в зале «Фиолетового фонаря» клирик высокого уровня, выполнивший соответствующий ритуал, он не определил бы колдовских способностей Ноди. Скорее всего, наблюдатель пришёл бы к выводу, что артист пользуется одноразовыми покупными заклинаниями, пускай, очень качественными и дорогими, но чужими. Подобные чары мог сотворить любой высококлассный мастер иллюзий. А барду, получающему за выступление столько, сколько Ноди, подобное вполне по карману. В том, что Снорри не сумели бы расколоть так быстро даже пытками, он не сомневался. Но его арестовали, как колдуна, со всеми предосторожностями, вплоть до ремённого кляпа. Ноди и сам так вязал некромантов в Кумее.
— Чего это он, — проговорил потеющий парень справа, — никак заснул, — он чуть сдавил предплечье барда, но тот не пошевелился, — чудно как-то, впервые вижу, чтоб арестант так себя вёл.
— Так он же — вампир, — назидательно высказался его начальник, который держал Ноди за левую руку, — у них подобное сплошь и рядом случается. Так они силы набирают. У него, небось, в кармане мешочек с землёй с собственной могилки имеется. Вот посидит такой субчик, поспит, а апосля таких вампирских силёнок наберётся, что враз все ремешки-верёвки порвёт и тебе, Солик, в глотку зубами вцепится. Ты обратил внимание, какие у него клыки? — подпустил загробных интонаций старший децимуса.
— Обратил, — дрогнувшим голосом ответил потеющий Солик, — а отчего ж непременно мне вцепится? Вы тоже не больно далеко сидите. Почём знать, может, вы ему больше по вкусу придётесь.
— Нет, — убедительно прозвучал голос справа, — я уже старый, а вампиры, они, как мы. Ты вот, Солик, какую курицу на базаре выберешь: молодую или жилистую, старую? Ага, вот и они так. Свежая кровь, она, видать, вкуснее будет.
Карета остановилась, и Ноди открыл глаза.
— Пошли, отродье, — с опасливым недоброжелательством проговорил Солик, — и без выходок. Не то быстро узнаешь, острые ли у нас клинки.
Ноди презрительно пожал плечами и пошёл.
К удивлению барда, его повели не в подвал или тюрьму, как он ожидал, а по вполне себе шикарной лестнице они двинулись куда-то вверх. Ноди немного успокоился: если его и собирались пытать (а пытки — это было то, что он любил меньше всего в своей жизни), то не сразу. Обыкновенно помещения для пыток располагались на цокольных этажах или в подвалах. Да и лестницы, ведущие туда, не имели ступеней из голубоватого дымчатого мрамора. В окне коридора бард успел разглядеть густые деревья и белеющие в свете уходящей луны стены каких-то зданий. Но он слишком недолго прожил в столице Лирийской империи, чтобы определить, куда именно его привезли. Коридор упёрся в двустворчатые двери с массивными медными ручками. Старший в децимусе, показавший похвальную осведомлённость в вопросах вампиризма, деликатно постучал в дверь, за которой слышались возбуждённые голоса. Кто-то разрешил войти.
Для барда распахнули одну створку и не очень-то вежливо затолкнули внутрь.
Кабинет с большим письменным столом и стеллажами для книг освещался свечами, а внутри Ноди увидел то, что уж никак не ожидал увидеть: на обтянутом кожей мягком стуле сидел Снорри, живой и совершенно здоровый. А прямо на стол присел Осокорь собственной персоной.
— Арестованный Нодияр Бадсара, доставлен по Вашему приказанию со всей возможной быстротой, — отрапортовал старший, коротко поприветствовав Осокоря.
— С какой стати вы его связали? — удивился Осокорь, — да ещё грязный ремень в рот засунули?
Снорри захихикал от одного плачевного вида барда с окровавленным сердцем.
— Дак, он, экселенц, вампиром оказался, — пояснил тот, — я только увидел, как он грудину себе располосовал, сердце это горящее, сразу понял: опаснейший тип. Ну и по инструкции связали его, значит, чтоб он колдовать не мог.
— Ну, Ноди, это успех, так успех, — заходился от смеха гном, — это не вырвало кого, тут человек на тебя впервые поглядел, и сразу понял, насколько ты опасен для нормального общества!
— Да развяжите его, — снова приказал Осокорь.
Стражники торопливо освободили от пут руки барда и вытащили ремень изо рта.
Ноди отплевался и попросил пить.
— Мы боялись, что он нас перекусает, — встрял Солик, всё ещё опасливо косясь на барда, — и всех превратит в вампиров.
На это замечание рассмеялся уже Осокорь. Он выпроводил солдат и повернулся к Ноди:
— Хорош, что и говорить! Я даже обнять тебя опасаюсь, чтобы не кровью не перемазаться. Клыки накладные? — он протянул барду кубок с вином.
— Обижаешь! Накладные петь мешают.
Ноди сделал привычный жест и избавился от вампирского облика, небрежно стряхнув с эльфийских кружев рубашки последние капли крови.
— Вот и всё, — проговорил он, сделав несколько глотков — куда это меня притащили?
— Непосредственно в кабинет Второго консула, — прищурился Снорри, — смекаешь?
Бард огляделся и прошёлся вдоль книжных полок из чёрного дерева:
— Получается, ни меня, ни его, — кивок в сторону гнома, — не арестовали?
— А есть за что? — быстро обернулся Осокорь.
— Разве только за публичный подъем подложных покойников, — хохотнул Снорри, — больше не за что.
— Каких ещё покойников ты, Ноди, поднимал? — голос Осокоря был серьёзен.
— Никого я не поднимал, — отмахнулся бард, — в представлении у нас Снорри из саркофага вылазил. Для этого я и сердце своё кровоточащее придумал.
— А Снорри мне ничего не говорил, — усмехнулся Осокорь, — поскромничал, наверное.
— Меня вот что беспокоит, — Ноди остановился у письменного стола, — мы так спокойно, я бы даже сказал, нагло, расположились в кабинете Второго консула. Что будет, когда сюда явится сам хозяин кабинета? В лучшем случае, нас всех троих отсюда вышвырнут взашей, а в худшем, арестуют.
— Не вышвырнут, и уж точно не арестуют, — Осокорь привычно потёр ноющие виски, — теперь это мой кабинет.
Гном с удовольствием наблюдал, как брови на подвижном лице барда взлетают от удивления вверх, и рассмеялся, громко и заразительно:
— Вот такой у нас для тебя сюрприз, Нодияр! В Рие ничего никто не мог сказать о Марыле из Белокозья, потому что сюда Осокорь приехал с патрицианским именем. Он теперь Марин Туллий, и должность его не располагает окружающих именовать его прозвищем Осокорь.
— Да, я вспомнил, как мы в Кумее обмывали твоё новое имя вместе с новым назначением в столицу, — кивнул Ноди, занимая свободное кресло. — А как тебе удалось сделать столь головокружительную карьеру?
— Если совсем коротко, — Осокорь пригладил редеющие волосы на макушке, — я помог нашему императору Аэцию попасть в столицу и короноваться Короной Клинков.  Про коронацию слыхали, небось?
— А то! — Снорри хлопнул ладонью по столу, — все кабаки империи гудели слухами, как принц-регент Аурон не отдавал корону и погорел.
— Причём, в самом прямом смысле этого слова, — подтвердил Осокорь, — спалился в мгновение ока, только кучка золы и осталась.
— Ноди ещё хотел балладу написать, — загоготал гном.
— Ну, хотел, — подтвердил бард, — даже название придумал «Пепельный принц», но не стал.
— Отчего же?
— Уж больно принца-регента население не любило, побоялся тухлыми яйцами закидают. А всё-таки здорово, что ты оказался жив и здоров, — бард налил себе ещё вина, он никак не мог избавиться от мерзкого привкуса во рту, который оставил сыромятный ремень, — если честно, мы опасались худшего: например, что ты был на «Горгоне» вместе со своим шефом.
— И утоп вместе с ним в Рийском заливе, когда галеру Бестии сожгли имперские маги, — встрял Снорри.
— Я тоже жутко рад, что был в то время в ином месте, — покачал головой Второй консул, — но я собрал вас не только из одного желания увидеть старых боевых товарищей. Ситуация такова, что мы снова работаем вместе.
Гном удовлетворённо закивал, а Ноди спросил:
— В каком качестве работаем?
— В прежнем. Ситуация, братцы, наисерьёзнейшая. Считай, Ноди, что вы оба снова на службе.
— Но ведь наш легион расформировали, а нас выпроводили в отставку, — не унимался бард, в его голосе слышалась застарелая обида, — мы оказались никому не нужны.
— Вы нужны императору, нужны Первому консулу, вы нужны мне лично, тролль тебя побери! Первый Безымянный! Так это ж одно название. Какая разница, теперь вот я командую Тайной стражей. А подчиняться вы будете только мне.
— Здорово! — гном от удовольствия хлопнул ладонью по колену, — мы снова вместе, значит, опять хаста «Странник»?
— Пускай, будет хаста «Странник», — согласился Осокорь, с улыбкой глядя на старых друзей, — а я ведь искал вас, письмо в твоё имение посылал.
— Не живу я там, — скривился Ноди, — хлопок растить не по мне. От скуки в такой глуши помереть недолго.
— Вот мне управляющий и ответил, что местонахождение господина Бадсары-младшего ему неизвестно, приезжать после войны они не изволили. Как вы в Рие-то оказались?
— Об этом спроси у вон той бородатой гномской особи, — бард выразительно кивнул на Снорри, — пусть он рассказывает, так сказать, как главный виновник торжества.
Гном насупился, крякнул, кинул недобрый взгляд на бывшего вампира и сказал:
— Когда нас распустили, а Ноди наотрез отказался ехать в имение, мы подались в Осэну.
— Прекрасный город, — заметил Осокорь, — я там тоже был в августе.
— Город, конечно, прекрасный, — согласился с ним бард, — однако ж, имеет свои недостатки: например, избыток кабаков, борделей и, в особенности, игорных домов.
— Как я догадываюсь кабаки и бордели вы обошли вместе? — Осокорь с удовольствием наблюдал привычную пикировку гнома и барда.
— А то, Ноди сперва от меня не отставал, — Снорри от приятных воспоминаний даже прикрыл глаза, — хорошо мы тогда погуляли!
— Если бы остановился, когда я предложил, то не потеряли бы всех денег! — Ноди вздохнул, — и его жалование, и моё, и почти вся заначка!
— Это, как я понимаю, уже Снорри один проиграл? — взгляд Осокоря скользнул по сникшему гному, — ведь за Ноди азартность не числится?
— Именно! Но разве ж этого упрямца уговоришь! Тебя он ещё слушает, а я для него, видите ли, пацан, мальчишка, не знающий жизни! Зато он великолепно жизнь знает, настолько великолепно, что не вытащи я его, пьяного из казино почти что силком, проиграл бы даже свой цвайхандер.
— Никогда! — взвился Снорри, — это исключено! Я свою меру знаю: куртка, там, башмаки — это возможно, но меч и штаны, ни за что!
— Понятно, — Осокорь примирительно поднял руки, — вы остались без гроша и направились в столицу.
— Его идея, — подбородком указал на друга гном.
— Во-первых, мы собирались разыскать тебя, а во-вторых, в столице у бардов заработки выше. Пришлось придумать трюк с вампиром, сердцем, да и этому оболтусу работу дал, — заметил Ноди, небрежно закинув ногу на ногу.
— Хороша работа! — фыркнул Снорри, — в гробу выезжать! Я три дня поработал и понял, себя уважать перестаю. Ну и пошёл наниматься на службу, а дальше ты, Осокорь, знаешь.
— Как тебе, Снорри, удалось разыскать его? — Ноди, улыбаясь, глядел на новоиспечённого Второго консула, — неужели патрицианское имя вспомнил?
— Ничего он не вспомнил, — проговорил Осокорь, — просто Фалин привёл ко мне гнома, утверждавшего, что воевал под моим началом в Кумее. Я как раз только что приехал и узнал, что одна весьма настырная бородатая личность устроила скандал с требованием немедленно взять на службу мечника-доппельсолднера. А уж, когда я услышал, что его зовут Снорсом Хольгерсоном, я понял — мои друзья добрались до столицы. Вы даже представить себе не можете, насколько я рад вас видеть!



— И в чём же на этот раз будет заключаться наша работа? — на точёном, как у аристократа угасающего рода, лице барда читался откровенный интерес.
— Всё дело в одном письме, — усталость Осокоря мгновенно отошла на второй план, как только он заговорил о деле, — наш молодой император Аэций получил его из Морозных земель.
— Насколько я помню, — вклинился подавшийся вперёд Ноди, — правящий король Эверетт приходится императору родным дядей, — и, получив утвердительный кивок Осокоря, продолжил, — его мать вышла замуж за Хелвуда Барса. Это одно из условий Северного мира.
— Откуда такие подробности знаешь, — ворчливо, с ноткой лёгкой зависти заметил Снорри, — о чём бы при тебе ни заговорили — готово дело, у нашего барда завсегда собственное мнение имеется!
— Всё дело в образовании, — Ноди горделиво выпрямил худую спину, — мой дед уделял моему образованию много времени.
— Ноди, мы в курсе, что твой дед собирался воспитать из тебя настоящего патриция, — перебил его Второй консул, понимая, что эти двое могут спорить часами, — казалось бы, письмо, как письмо. По случаю коронации принято посылать подобные послания. Но было в нём кое-что, что встревожило Брэка.
— Надеюсь, Ноди, ты разъяснишь, о ком говорит Осокорь? — Снорри не забыл выпада об образованности друга.
— Увы, это имя мне не знакомо. Возможно сей муж не оставил следа в истории Лирийской империи, но есть великое множество причин, по коим имя Брэк мне ничего не говорит.
— Что совершенно не удивительно, — Осокорь хотел пить, и залпом осушил свой кубок, — речь о Первом консуле — Этане Брэкеретте Меллорне. Он тоже, кстати, родной дядя Аэция. Хотя сказать, что он не оставил следа в лирийской политике, нельзя. Но к письму. Помимо поздравлений по поводу коронации Короной клинков и вступления в права императора в письме содержалось приглашение на Великий бал Белтейна, традиция празднования которого возрождается ради Аэция, и говорилось о тяжёлой болезни бабушки, вернее прабабушки, нашего императора — вдовствующей королевы Гвендолин.
— Ну и что? — пожал плечами Ноди, — при всей моей врождённой подозрительности не усматриваю пока никаких подвохов. Дядя неожиданно обрёл племянника, считавшегося погибшим уже многие годы. Есть повод для радости, возможность отпраздновать, вернуться к истокам. Эльфы особенно чтут традиции, берегут обычаи, которые посторонним порой кажутся неважными и надуманными.
— Эверетт — жопа и сволочь, каких поискать, — вынес неожиданный вердикт гном, — у меня старший брат погиб в Северную войну. Когда этот паскудник остроухий кинул свои легионы, оставил их на растерзание войскам Барса, а сам исчез, испарился, пропал. Некоторые говорили о старинной эльфийской магии Путей. Ну уж я не знаю, магия там, или банальное бегство, только солдат он положил тогда немало. Не подойди принц-бастард Брэкеретт со своими наёмниками, вообще никого в живых не осталось бы.
— Уж не будущий ли Первый консул подошёл туда со своими войсками? — спросил бард.
— Он самый.  Помимо личных качеств короля Морозных земель, которые наш Снорри расписал хоть и грубо, зато точно, Эверетт — ленник нашего императора по условиям того же Северного мира. — Осокорь посмотрел на друзей. Гном только бородой дёрнул, мол, ему добавить нечего, а Ноди прищурился и сказал:
— Следовательно, как только Аэцию исполнится двадцать один год, он станет и королём Морозных земель тоже.
— Именно, — кивнул Осокорь, — а это, согласитесь, уже повод, и повод серьёзный, чтобы решиться избавиться от Аэция задолго до его совершеннолетия.
— Думаете такому говнюку, как Эверетт, нужен повод? — Снорри кипел, — когда он свои войска побросал, без повода обошёлся. От такого только гадостей ждать можно.
— Не думает же морозный монарх, что племянник собирается выставить его из королевского дворца, кажется, Меллорн Донана, или император всё же может так сделать? — Нодияр откинул за спину отливающие синевой волосы, — обычно в подобных случаях речь идёт о пожизненном наместничестве с самыми широкими полномочиями. Конечно, дети Эверетта не смогут унаследовать Корону листьев, но ведь Эверетт даже не женат.
— К тому же в настойчивости, с которой он приглашает племянника и Брэка в Морозные земли есть настораживающая избыточность, — Второй консул снова внутренним взором увидел белейший пергамент письма с едва проступающими золотыми ясеневыми листьями, знаком правящего клана Меллорнов, прихотливые завитушки наклонных букв, вспомнилось также и холодное, неприятное ощущение опасности, которое накатило на клирика, когда он взял из рук Брэка письмо. Всё остальное, не шло ни в какое сравнение с этим чувством.
— Я даже не говорю о противоречии: бал и умирающая любимая бабушка, — он вытянул ноги, — хотя и оно заслуживает внимания. Дело в моём личном ощущении. Я читал письмо, держал его в руках. Поверьте мне, —парни, от него повеяло чем-то здорово отвратительным и опасным.
— Да, — задумчиво проговорил Ноди, — твоё ощущение даст фору любым доводам рассудка, тут я спорить не буду. Полагаешь, морозный король задумал отправить своего венценосного племянника и будущего сюзерена в Страну вечной тени?
— Мы с Брэком так полагаем.
— И для этого нужно, чтобы император приехал в Эльферерри? — уточнил гном, — но ведь он приедет с легионами. Вот об этом бы лучше подумал гад. Ежели кинжал там, или яд пустит в дело, всё одно, на морозном троне сидеть не ему.
— Не думаю, что Эверетт окажется столь банальным, чтобы пускать в дело яд или нож, — Ноди выглядел расслабленным, но Осокорь знал, бард сейчас обдумывает и оценивает все возможные варианты, — колдовство более уместно в данном случае. И за руку схватить труднее: болезнь там какая или несчастный случай. Например, подавился за обедом рыбной косточкой и умер от удушья.
— Нет, на такое прямое до примитивности покушение Эверетт не решится, — Осокорь чувствовал, как азарт обсуждения начинает уступать место усталости, от бессонницы ныли виски, да и есть хотелось изрядно. — Мы опасаемся чего-то редкого, изощрённого, возможно, на расстоянии, но небольшом. Что ты можешь об этом сказать, Ноди?
— Пока ничего. Способы есть, наверное, но вот так сразу сказать не могу.
— Значит, думай, вспоминай, что дед тебе рассказывал, что читал, слышал, даже мельком. Об этом особый разговор будет. Парни, вы есть хотите? — вдруг спросил Осокорь.
— Я, почитай, со вчерашнего вечера нажравши, — обрадовался гном, — поем с удовольствием.
Ноди согласно кивнул.
— А я так просто умираю от голода, — заметил Второй консул, — верите, полтора суток не спал, да и ел в последний раз часов двенадцать назад. Поэтому, давайте о делах поговорим завтра. Хотите, я вас тут на ночь устрою?
— Нет, — подхватился гном, — мы поедим и домой пойдём. Этот тощий паршивец мой меч без присмотра оставил.
— Извиняй, Снорри, — ты сам видел, как меня сюда привезли, не до твоего меча было.

Глава 3
«КРОВЬ ДЕМОНОВ»

Снорри наблюдал за разгрузкой вина, пряча в рукава озябшие кисти рук, в Эльферри в ноябре уже наступила настоящая зима. Трое гоблинов ни шатко, ни валко перетаскивали бочонки с вином из подводы на склад постоялого двора. Работа перемежалась пинками, шуточками и подначками, без которых гоблины просто не могли обойтись. Гном мрачно взирал на все эти безобразия, прикидывая, кому бы он первому засветил по наглой роже, если бы Осокорь не приказал вести себя прилично и ни в какие скандалы не ввязываться. Пока фаворитом Снорри выступал длинный сутулый гоблин с выбитым правым клыком. Он особенно усердствовал, ставил подножки, громко ржал собственным плоским шуткам, и в целом производил шума гораздо больше, нежели двое остальных. Снорри не жаловал гоблинское племя, но ещё сильнее он не терпел бездельников и лентяев. Приглядывал за тройкой грузчиков анемичный юноша-эльф с брезгливым выражением на лице. Он приходился сыном хозяину постоялого двора «Добродушный путник», поэтому не утруждал себя неотлучным присутствием на морозе, а лишь только появлялся иногда, чтобы подбодрить своих любимцев. А в том, что гоблины были милы сердцу сына хозяина, сомневаться не приходилось: он с снисходительно смеялся вместе с ними, поощрял их громкие шутливые стычки и совершенно не волновался о сохранности груза, попавшего в их зеленовато-смуглые руки.
Снорри закурил трубку, чтобы хоть немного унять то раздражение, что вскипало в его душе при каждом взрыве дурашливого гогота, при нарочитых спотыканиях на ровном месте и глупых замечаниях о разгружаемом вине. Гоблины уже перетащили на склад бочонки с молодым сераксим, под мрачными взглядами гнома перегрузили ящики с бутылками терпкого красного леронского, и вот очередь дошла до амфор с драгоценным чёрным вином, которое умели делать только в одном месте Священной Лирийской империи — на острове Фрет.
— Гляньте, ребя, — прогнусил наиболее несимпатичный Снорри гоблин с выбитым клыком, когда весьма небрежно выволок первую амфору из древесных стружек, — чё это такое? Может, пивко гартхэнское?
— Ага, — подхватили его приятели, пялившиеся на амфору так, что складывалось впечатление, будто подобного сосуда им никогда не приходилось видеть, — оно, не иначе!
— Эх, горло бы промочить, — мечтательно проговорил беззубый, поглаживая амфору по крутому боку, — сколько у вас на бой положено? — обратился он к Снорри, — может, подкинешь нам за потную работёнку?
— Я тебе сейчас пару пинков подкину, — мрачно отозвался гном, — и поосторожнее с амфорами. Там очень ценное вино, разобьёшь хоть одну амфору, тебе — ленивому олуху, за полжизни не отработать.
— Вино, говоришь, особое, — не унимался гоблин, шумно принюхиваясь к пробке, залитой воском, — знаю я эти гартхэнские вина, им кое-чего для букета не хватает.
— Для чего? — переспросил самый молодой из троих гоблинов со следами откровенного вырождения на длинном лице.
— Эх, деревня, — беззубый покачал головой в притворном осуждении, — это, значится, для скуса и аромата. А не хватает этому пойлу моей мочи, — он прислонил амфору к ногам и сделал выразительный жест руками возле гульфика, — мамой клянусь, эти гартхэны вовсе не заметят.
— А, может, им даже пондравится! — подхватил третий, — секретная, так сказать, приправа.
Терпение Снорри кончилось, он подошёл к заводиле без клыка и, почти не размахиваясь, смазал гоблину по морде. Тот упал, после вскочил, утирая кровь из носа.
— Он мне зуб выбил, — заверещал он дурным голосом, — видите, второго клыка лишился из-за него!
При этом он отступал в сторону. На крик выскочил сынок хозяина, сжимавший в руке изящную ореховую тросточку.
— Хозяин, хозяин, — жалобно заныл пострадавший гоблин, — недомерок меня в лицо ударил, вот зуб вышиб ни за что, ни про что!
Юноша решительно подошёл к Снорри, посмотрел на него сверху вниз и проговорил медленно и внушительно, как ему казалось:
— Ты что это себе позволяешь, гном?
— А тебя не учили проявлять уважение к старшим? — вопросом на вопрос ответил Снорри, и его недобрый взгляд не обещал ничего хорошего для анемичного юноши.
— Ты в Эльферерри, гартхэн, — медленно проговорил эльф, выразительно поигрывая тростью с намёком на готовность пустить её в ход, — здесь ты никто, ты — вонючий немытый гартхэн, поэтому знай своё место и благодари богов, что я сегодня добрый и не стану звать стражу, чтобы отправить тебя в тюрьму.
— Видимо, у вас в Эльферерри не учат сопляков хорошим манерам, — гном презрительно сплюнул почти на лакированные сапоги эльфа, — папаша тебе не объяснил, как нужно обращаться с клиентами, которые платят денежки за право переночевать у вас на постоялом дворе?
— Зато я отлично усвоил, что придёт время, и всех вас выкинут из Морозных земель, коротышка, — глаза парня сощурились в настоящей злобе, — мы припомним всем вам и поражение в Северной войне, и многое другое. Кровью умоетесь.
— Уж не ты ли воевать собрался? — засмеялся Снорри, — вояки из тебя и твоих дружков-гоблинов знатные!
— Не смей надсмехаться надо мной! — взвизгнул эльф и замахнулся своей тростью на Снорри.
Ой, зря он это сделал. Через мгновение ока движением, которое сын хозяина постоялого двора даже не сумел увидеть, гном вывернул руку эльфа за спину и обезоружил его. Тот завизжал, когда Снорри притянул его руку к лопатке, заставив эльфа принять неэстетичную согнутую позу.
— А теперь слушай меня, гадёныш, слушай и запоминай: будь вежливым со старшими, не хами им, а уж тем более, не замахивайся на них руками, ногами и предметами обихода.
Гном вытянул парня по филейным местам его же собственной тростью. Тот заорал благим матом.
— Это был первый урок. Второе, уважай клиентов своего папаши, будь расторопным и услужливым.
Второй удар трости исторг из глотки хозяйского сынка очередной вопль.
— В-третьих, никогда не угрожай гному, а в особенности мне, Снорри по прозвищу Полная кружка, — трость в третий раз прошлась по заднице, обтянутой модными бархатными штанами.
— А это, дабы ты хорошенько запомнил все три моих урока, — проговорил гном и продолжил порку.
Эльф орал так, что со стороны могло показаться, будто с него сдирают заживо кожу. На эти вопли из постоялого двора высыпали посетители и сам хозяин, который с криком: «Что ты творишь, негодяй!» ринулся на помощь своему чаду.
Ноди сидел в общей зале постоялого двора «Добродушный путник» и надувался чаем. Холод Эльферерри пробирал его до костей. Когда раздались истошные крики он ринулся во двор вместе со всеми. У самых дверей их оттеснили стражники в зелёно-чёрной форме. Во дворе продолжалась экзекуция: гном, сноровисто перехватив тощего эльфёнка за талию, охаживал его тросточкой по мягкому месту, а тот извивался, захлёбывался криком и слезами, пытаясь укусить Снорри, но кожаная куртка мехом внутрь сводила на нет все эти попытки. Хозяин постоялого двора пытался освободить отпрыска из цепких рук гнома, но абсолютно безуспешно, Снорри лишь отмахивался от него, как от надоедливой мухи. 
Стражи порядка мгновенно оценили обстановку, а офицер, отличавшийся серебряными ясеневыми листьями на груди, прокричал:
— Прекратить немедленно!
Однако для доппельсолднера его окрик был не указ, и гном продолжал порку, не обращая внимания на зрителей. Тогда офицер, отличавшийся ещё и нетипичной для эльфа шириной плеч (видимо он усердно упражнялся с мечом), что-то приказал своим людям. Они быстро подошли к Снорри, по двое ухватили за руки, а один крепко вцепился в густые волосы гнома, оттянув его голову далеко назад. Сын хозяина кулём рухнул на снег и продолжал тоненько подвывать, размазывая по лицу слёзы вперемешку с соплями. Его отец бросился к сынку, попытался усадить, но получивший хорошую долю порки парень, только шипел и сквозь слёзы злобно ругал родителя последними словами.
Широкоплечий эльф неспешно подошёл к Снорри, посмотрел на него сверху вниз и проговорил с нескрываемым презрением:
— Ты что здесь себе позволяешь, ублюдок? На кого руку посмел поднять?
— На нахального засранца, который замахивается на старших всем, что только под руку попадается, — ответил Снорри, на него высокомерие эльфийского офицера не произвело ни малейшего впечатления.
— Он ещё и мне увечье учинил, — встрял неизвестно откуда вывернувшийся гоблин, — вот глядите, нос расквасил, губу разбил и клык выбил, — он старательно вывернул нижнюю губу грязноватым пальцем, чтобы представитель закона в полной мере мог лицезреть причинённый задиристым гномом ущерб. Но эльф не стал утруждать себя осмотром дёсен гоблина, он жестом велел ему отойти, затем коротко, профессионально ударил Снорри под дых. Гном задохнулся и согнулся бы пополам, если бы не крепкая хватка остальных стражей порядка.
Ноди наблюдал за экзекуцией друга с видимым безразличием, а сам прикидывал, сколько ему потребуется времени, чтобы разыскать Осокоря, отправившегося в гильдию виноторговцев.
— Значит, ты телохранитель виноторговца, который приехал с караваном сегодня утром? — продолжал допрос офицер, на этот раз приложив гнома по уху.
— Да, я телохранитель господина Марыля из Рии, — ответил Снорри, и исхитрился с задранной кверху головой сплюнуть кровь, — а эти сукины дети — грузчики, чуть не побили дорогущее вино.
— Вино, значит, — офицер потёр угловатый подбородок, будто в приступе задумчивости, — вино. И много?
— До фига, — не удержался беззубый гоблин, — мы до полудня таскали, всё перетаскать не могли, а уж когда дело до кувшинов пузатых дошло, тут коротышка и вовсе озверился. Говорит, мол, вино евойное дороже нас всех стоит!
— Владельца груза, как я погляжу, здесь нет, — офицер обвёл взглядом присутствующих.
— Ушёл он куда-то, — проговорил хозяин постоялого двора, — а груз солидный, я подтверждаю. Поэтому я и поставил Малахию приглядеть, что привезено. В наши дни никому веры нету. Вдруг не вино, а оружие там или ещё что запретное.
— Груз вина мы конфискуем, а ты, гном, отправишься в тюрьму. — Он даже не потрудился узнать имени арестанта, — у нас никому не позволено рукоприкладствовать, пальцем эльфа тронуть не моги! Ничего, на каторге тебя, гартхэн, научат уважать эльфов и эльфийские законы.
— Законы у нас везде имперские, — заявил Снорри и получил кулаком в глаз.
— А давайте лучше ихнее пойло побьем! — долговязый гоблин косился в сторону амфор с чёрным фретским вином, — кувшины все эти пузатые расколошматим, а черепки растопчем.
Офицер с ясеневыми листьями коротко ткнул гоблина под рёбра и посоветовал заткнуться.
Ноди не спеша возвратился в обеденную залу, оставил на столе монетки за чай и, накинув на плечи шикарную шубу из чёрно-бурой лисицы, покинул постоялый двор «Добродушный путник».
Холодный ветер заставил барда натянуть шапку на самые уши и горько пожалеть о перчатках, оставшихся среди вещей в их комнате, но скорый шаг и возбуждение сделали своё дело. Когда Ноди добрался до гильдии виноторговцев, он почти согрелся.
Осокорь беседовал с эльфом, который разрушал все представления о своём народе: он был дороден и лыс. Кроме того, на его приятном лице полностью отсутствовало то высокомерно презрительное выражение, которое бард видел у сержанта стражников и заносчивого Малахии.
— Господин Марыль, — проговорил Ноди, отвесив безупречный поклон, — у нас неприятности. Снорри ввязался в драку на постоялом дворе, и его арестовали.
— Я ж вам приказал, — начал в сердцах Осокорь и оборвал сам себя под любопытным взглядом зелёных глаз своего нового знакомого — господина Бартоломью Вудстока, — что произошло?
— Грузили вино, — ответил бард, — а один особо ретивый грузчик вознамерился побить амфоры. Он считал, будто в них пиво.
— Позвольте, позвольте, — вмешался глава гильдии, поворачиваясь в сторону Ноди всем телом, от чего его аметистовая виноградная гроздь на золотой цепи — символ высокого положения, сверкнула фиолетовыми искрами, — какие амфоры у вас собирались побить? Что вы привезли в амфорах?
— Чёрное фретское, — машинально ответил Осокорь, обдумывая услышанное.
— Вы привезли «Кровь демонов», — не поверил своим ушам эльф, — и какая сволочь осмелилась предложить разбить такую драгоценность?
— Гоблины с постоялого двора «Добродушный путник», — ответил Ноди, — их ещё зараза — хозяйский сынок, подзуживал. Снорри его выдрал, но парень орал так громко, что прибежала стража. В итоге Снорри арестовали, а груз вина собираются конфисковать.
— Это не лезет ни в какие ворота! — на гладком, ухоженном лице главы морозных виноторговцев отразилось искренне возмущение, — какой-то стражник решает вопрос о конфискации «Крови демонов»! И много этого драгоценного напитка, пусть я проявляю неуместное любопытство, но дело превыше всего, вы привезли в Эльферерри?
— Двадцать амфор.
— Стандартных имперских?
Утвердительный кивок в ответ.
— Даже если продать весь их паршивый постоялый двор вместе с хозяином, слугами и домочадцами в рабство, навряд ли удастся покрыть расходы от разбивания двадцати амфор фретского вина. Что ж мы сидим в таком случае? — воскликнул эльф, — поедемте к коррехидору, — он живо поднялся. — Вас одного, конечно, к нему не пропустят, но мы с сэром Вилохэдом хорошие друзья, так что содействие со стороны Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя я вам гарантирую.
Осокорь тоже встал и сказал Ноди:
— Возвращайся на постоялый двор. И до моего прихода не предпринимать ничего. Слышишь, ничего. Упритесь, ссылаясь, что без присутствия владельца они не имеют права конфисковать что бы то ни было.
Осокорь хотел дать понять, чтобы Снорри и Ноди ни в коем случае не схватились за мечи. Порубленный расчёт стражи и подвернувшиеся под руку гоблины не входили в их планы. Но клирику пришлось ограничиться выразительным взглядом.
Ноди кивнул, поклонился ещё раз главе гильдии виноторговцев и поспешил на постоялый двор.
Бартоломью Вудсток надел бархатное меховое пальто, спрятал лысину под модной, щегольской шапкой и вместе со своим гостем вышел на мороз.
Пока они ехали в его собственной карете к коррехидору, он из вежливости удерживался от разговоров о делах, расспрашивая Осокоря об урожае винограда в Рие, о тонкостях виноделия, о ценах и тому подобном. Осокорь отвечал с охотой, и никто не заподозрил бы, что все мысли клирика в этот момент были заняты проигрыванием вариантов событий, произошедших на постоялом дворе в его отсутствие.
Коррехидория столицы Морозных земель занимала мрачное здание с узкими окнами, больше напоминающими бойницы. Приехавших пропустили внутрь без особых расспросов: должно быть, Вудсток действительно бывал тут не единожды.
На пути попадались статные эльфы, все сплошь одетые в чёрное с зелёным — форму Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя Эльферерри.
В кабинете коррехидора было жарко натоплено, горел камин, а сам хозяин обширного стола, высоких резных кресел, роскошных растений в кадках и множества книг занимался беглым просмотром бумаг.
— Добрый день, Вил, — Вудсток сразу расстегнул пальто, — у меня проблема.
Коррехидор показался Осокорю совсем молодым, хотя с эльфами возраст не угадаешь, и очень знатным. В его удлинённом лице с тяжёлым подбородком и высокими скулами было нечто неуловимое, что роднило его с Брэком.
Он поздоровался, сразу отложил бумаги и предложил вошедшим присесть.
— Я полагаю, дело серьёзное, раз ты лично пришёл ко мне и привёл мистера…? — в светло карих глазах коррехидора светился вопрос.
— Мистера Марыля Осокоря из Рии, — представил своего протеже Вудсток, — а дело действительно серьёзное. Мистер Осокорь привёз к нам груз вина, а в нём среди прочих образчиков замечательных имперских вин «Кровь демонов». Ты же знаешь, Вил, его величество Эверетт постоянно покупает у нашей гильдии это вино, равно как и морозные кланы.
Вилохэд кивнул, он имел представление о цене чёрного, тягучего терпкого вина с ноткой кислой сливы, но сам не любил его.
— Гоблины, грузившие эту драгоценность в количестве двадцати стандартных амфор, шутки ради решили разбить парочку. Его охранник вмешался, проучил сына владельца постоялого двора, покровительствовавшего гоблинам, но внезапно появились эльфы из твоего ведомства, гнома арестовали, а груз вина решили конфисковать, — на одном дыхании сообщил Вудсток.
— Конфисковать? — коррехидор нахмурился, — по какому праву, мне интересно. Сержант расчёта стражи не уполномочен принимать подобные решения. Могу я взглянуть на ваши документы, господин Осокорь? У вас, как я понимаю, солидное предприятие?
Сэр Вилохэд Файдернесс даже представить себе не мог насколько.
— Наш торговый дом с успехом ведёт дела по всей Лирийской империи, — с достоинством ответил Осокорь, — Я прибыл в столицу Морозных земель с целью расширения продаж наших замечательных вин. — Он полез за пазуху и извлёк изящный тубус для хранения документов, — вот мои рекомендательные бумаги. Извольте посмотреть.
Коррехидор внимательно прочитал пергамент. Бартоломью Вудсток сам ещё не видел этих документов, поэтому жадно следил за изменением выражения лица своего друга. Но главу гильдии ждало разочарование: четвёртый сын герцога Файдернесского даже бровью не повёл, просматривая этот в высшей степени интересный документ.
 Но зато Осокорь прекрасно его знал, даже более того: он сам его составил и подписал. А гласил документ следующее:

Предъявитель сего, достопочтенный Марыль Осокорь, глава торгового дома «Вина Осокорей», является поставщиком императорского двора императора Священной Лирийской империи Аэция. Посему предписывается оказывать достопочтенному Марылю Осокорю любое содействие и всяческую помощь по всем вопросам, кои могут возникнуть по исполнению его обязанностей.

Подписана бумага была лично Вторым консулом Священной Лирийской империи Марином Туллием.
Сэр Вилохэд подумал немного, потом проговорил:
— Где произошёл инцидент?
— На постоялом дворе «Добродушный путник», — ответил Осокорь, убирая назад тубус с документами.
— Как я полагаю, это не самое фешенебельное местечко? — тёмная бровь коррехидора иронично вздёрнулась.
— Насколько я могу судить, да, — Бартоломью даже не слышал об этом постоялом дворе, — думаю, господин Марыль просто недостаточно осведомлён о подобных заведениях в Эльферерри.
— Попутчики порекомендовали, — кивнул Осокорь.
— Я пошлю рехидора разобраться и наказать виновных, — подал голос сэр Вилохэд, — но советую вам найти более достойное место для жизни. Барт, почему бы тебе не устроить господина Осокоря в гильдейскую гостиницу, там по крайней мере не служат косорукие гоблины, да и склады охраняются.
— Я и сам об этом подумал, Вил, — Вудсток утёр выступивший пот, в кабинете коррехидора было слишком натоплено, — организую всё в лучшем виде. У тебя какие планы на вечер?
Сэр Вилохэд вздохнул, чуть скривил губы и ответил:
— У меня сегодня еженедельный доклад его величеству Эверетту. А после этого я вряд ли буду в соответствующем расположении духа, чтобы оказаться хорошим собеседником или карточным партнёром. Увы. Вечер для меня сегодня потерян.
— Сочувствую, но надеюсь, что последующие вечера не лишат нас твоего общества.
Они попрощались и глава гильдии отвёз Осокоря на злополучный постоялый двор.
Когда карета Вудстока подъехала к постоялому двору «Добродушный путник», оказалось, что люди сэра Вилохэда уже там. Начальственного вида эльф беседовал с Ноди.
— А вот и мой господин, — бард кивнул в сторону вошедших.
          — Я — рехидор его королевского величества Генри Эплби, приношу извинения за неоправданные действия моих подчинённых, — он имел в виду мрачного Снорри со здорово побитой рожей, что пил пиво, явно поданное за счёт заведения.
— Хотелось бы знать, — Осокорь, выдерживая роль поставщика вин императорского двора, несколько высокомерно посмотрел на рехидора, — каким образом в первый день пребывания в Морозных землях мой личный охранник был жестоко избит, а груз весьма дорогостоящего вина оказался под угрозой?
Рехидор предложил присесть:
— Сейчас офицер, который присутствовал при инциденте, даст объяснение.
За офицером немедленно сбегали. Осокорь уселся за стол, Ноди присел рядом, как и полагалось старшему приказчику.
Появился широкоплечий офицер, который столь усердно вступился за оскорблённого сына владельца постоялого двора. Он сдёрнул с головы берет в чёрно-зелёную клетку и вытянулся перед рехидором.
— Потрудитесь, сержант, доложить о происшествии.
— Во время разгрузки подводы с грузом вина, — сержант бросил недобрый взгляд в сторону Снорри, — один из охранников этого господина, — кивок на Осокоря, — ни с того, ни с сего набросился на господина Малахию с палкой.
— Господин Малахия — это кто? — сощурился мистер Эплби.
— Это сын мой, — встрял владелец постоялого двора «Добродушный путник», что околачивался поблизости и явно ждал момента вклиниться в разговор. Тяжёлый взгляд рехидора упёрся в невысокого узкоплечего эльфа с прищуренными тёмными глазками, — я — Джек Смит, хозяин, так сказать, вот этого почтенного заведения.
— Ни с того, ни сего! — Возмутился гном, — да паршивцы-гоблины нарывались по меньшей мере полчаса!
— Значит, вино разгружали гоблины? — рехидор Эплби сидел с таким видом, что создавалось впечатление (возможно и ложное) о его бесконечном терпении, — гоблины состоят у вас в услужении?
— Что вы, ваша честь, — хозяин замахал руками, — мне разве ж по карману постоянных грузчиков содержать. Да и работы столько нет. Вот нужда появляется, тогда Малахия мой дружков кличет. И заработок ребятам, и мне удобно.
— Вот ваш Малахия на паскудства-то их и подначивал, — гном подошёл поближе и кружку с пивом взял с собой.
— Не болтай ерунды, коротышка, — бросил Смит, — Малахия за погрузкой следил, а ты, паршивец, накинулся на него, а сперва он гоблина побил, вот такие дела, ваша честь, — доверительно сообщил хозяин, полагая, что эльф вступится за эльфа, — не гном, а зверь!
— Замолчите, Смит, — приказал Эплби, — я желаю выслушать своего офицера. И прекратите мне льстить: для вас я — господин рехидор.
— Гоблины таскали вино, — с некоторой заученностью проговорил офицер, — потом кто-то из них споткнулся, это случилось, когда бочонки уже перенесли, и очередь дошла до кувшинов с пивом. Гном рассердился на грузчика за его случайную неосторожность и ударил его несколько раз кулаком в лицо.
— Всего единожды, — не выдержал Снорри, — кабы несколько раз, его водой отливать пришлось бы.
— Вот видите! Видите! — заголосил хозяин, — дай ему волю, он вообще всех здесь поубивал бы! — Смит даже не подозревал, насколько он был недалёк от истины.
— Ещё раз встрянете в разговор, и я велю вас высечь — не глядя на хозяина постоялого двора, проговорил рехидор.
— Какое там пиво, — усмехнулся Осокорь, которому скандал был совершенно не нужен и даже вреден, но оставить ситуацию на самотёк он не мог, — стал бы я везти из Рии сюда пиво! Они чёрное фретское вино собирались побить.
Глава гильдии виноторговцев только охнул.
— Позовите грузчиков, а вы, сержант, пока выйдите, — рехидор Эплби устало потёр подбородок.
Гоблины вошли развинченной походкой, усиленно делая вид, что им всё нипочём.
— Да ничего мы не собирались разбивать, — нагло заявил старший, лишившийся с тяжёлой руки Снорри второго клыка, — шутканули малёха, а он в драку. Вот, видите, господин хороший, клык мне выбил, рожу раскровянил, не говоря уж о моральном ущербе моей личности. — Последние слова гоблин похоже заучил совсем недавно, и выговаривал с определённым напряжением.
— Вы чуть не разбили амфоры с драгоценным вином, которое пьёт сам король Эверетт! — воскликнул возмущённый до глубины души Бартоломью Вудсток, — как у тебя, мелкий поганец, руки не отсохли!
— Это ещё что за хмырь? — гоблин повернулся всем телом и оглядел эльфа с ног до головы, — чего он лезет? Ваше благородие, велите ему замолчать, или я вовсе давать показания отказываюсь!
— Для начала я велю дать тебе хорошенько по морде, — холодно произнёс рехидор, — чтобы ты понял, как нужно себя вести с представителем власти его королевского величества.
И один из сопровождающих Эплби эльфов незамедлительно выполнил приказ: хорошо так, с оттяжкой прошёлся по гоблинской физиономии.
— А теперь запомни: одного моего слова вполне достаточно, чтобы ты отправился к палачу. Ты понял меня?
Гоблин утёр кровь из вторично разбитого носа, затравленно оглянулся на молчаливых товарищей и вдруг заговорил часто и плаксиво:
— Отколь же я знал, что в кувшинах, то есть анфарах ентих, вино дорогущее, Малахия сказал, пиво. Это он велел над гартхэнами поиздеваться. Говорит, мол, кокним кувшинчик, другой, они заскандалят, мы стражу позовём, и всё ихнее винцо нашим будет. А папаша евойный приплатит, коли груз ценным окажется.
— Да что ты такое несёшь, сучий сын, — буквально заорал хозяин постоялого двора, — всё ты врёшь, морда гоблинская. Никогда мой Малахия ничего подобного не говорил, он юноша благонравный, истинный сын Морозных земель, он ни за что не предложил бы подобное! Себя и своих дружков выгораживаешь, невинного оговаривая!
— Где ваш сын? — перевёл взгляд с гоблина на Смита рехидор, — позовите его.
— Так он, господин рехидор, не может. Ему примочки на одно место прикладывают, ну туда, где этот гномский изверг палкой поработал.
— Если немедленно он не наденет штанов и не спустится сюда, я ему просто не завидую. — Эплби не стал утруждать себя объяснениями, какая именно участь ожидает хозяйского отпрыска в данном случае, но вид его не предвещал ничего хорошего.
Папаша суетливо отправился наверх, а рехидор обратился к Осокорю:
— Вино в амфорах действительно такое дорогое?
— Это самое дорогое вино в Лирийской империи.
— У нас его пьют только морознорождённые, — многозначительно подтвердил глава гильдии виноторговцев, — оптовая цена ему — по шесть золотых за амфору, — это большая редкость, потому что делают его из винограда вызревающего только на острове Фретт.
Эплби кивнул.
— Значит, ты защищал хозяйское добро? — спросил рехидор теперь уже у Снорри.
— Защищал! Пришлось защищать, вы ж гоблинов знаете. Они, дай им волю, бочонки бы расколошматили, не то, что амфоры. Поэтому мне господин Осокорь и доверил за погрузкой глядеть.
— Всё верно, — добавил сам Осокорь, — Снорс Хольгерсон — гном на редкость ответственный, я ему полностью доверяю. Если он утверждает, что хозяйский сын гоблинам в их безобразиях потакал, значит, так оно и было.
— Я разберусь, — рехидор поглядел на лестницу, по которой со стонами спускался Малахия.
— На тебя показали, будто ты подговаривал гоблинов устроить беспорядки, которые содействовали бы конфискации вина у уважаемого виноторговца из Рии. Стражники тоже состояли в сговоре? — Эплби прищурился недобрым прищуром. Ему совершенно не хотелось, чтобы к омерзительному скандалу, столь быстро добежавшему до высокого начальства, оказались причастны его люди.
Малахия отвёл взгляд от ссутулившихся гоблинов, зло зыркнул на Снорри и увидел, как его отец усиленно корчит рожи за спиной рехидора. Хозяин постоялого двора «Добродушный путник» специально сделал парочку незаметных шажков назад и теперь вовсю сигнализировал своему зарёванному чаду. Эплби то ли почувствовал, то ли заметил ироничный взгляд барда, только он обернулся и велел Смиту встать возле сына.
— Терпеть не могу, когда мне в затылок дышат, — пояснил он.
Малахия, наконец, понял знаки родителя, приосанился и заговорил с некоторым высокомерным вызовом:
— Знать ничего не знаю, господин начальник, не ведаю, как есть оговоры гартхэнские. Ни сном, ни духом, подобного не было. Гном набросился на нашего работника, — Малахия величаво повёл рукой в сторону приунывших гоблинов, — а когда я заступился за несчастного, ни с того, ни с сего побитого, этот, — указующий перст театральным жестом вперся в Снорри, — накинулся на меня, выхватил трость и…, — парень замялся, подбирая слово, поскольку произносить вслух «выпорол» ему категорически не хотелось, — жестоко поколотил меня, пользуясь моей тростью и физическим превосходством своего племени.
Подбородок молодого эльфика вздёрнулся, придав парню вид оскорблённой невинности. Однако на рехидора сия тирада не произвела должного впечатления. Он думал лишь о неприятных последствиях, что могут вытечь не из простой гоблинской драки с приезжими, а из настоящего бандитского промысла, который завёлся тут, прямо в Эльферерри, и не в самом бедном районе. И особенно гадким было то, что стражники явно приложили к этому руку. Сэр Вилохэд велел разобраться со всем этим, да так, чтобы кареглазый приезжий остался доволен. В обычной манере морознорождённого коррехидор не стал утруждать себя подробностями, ограничился лишь приказом. А поскольку коррехидором он был всего ничего, ответственность за паскудства стражников ляжет на него, на Генри Эплби. Всё это было весьма и весьма скверно. Рехидор мрачно посмотрел на зарёванную физиономию Малахии и сказал негромко, но со значением:
        — Если выясниться, что кто-то здесь занимался грабежом честных постояльцев, он отправится на каторгу. Те, кто просто содействовали беззаконию, получат публично плетей. Выбирай, сопляк, каторга, если ты сам придумал и осуществил подобное, или простая порка?
Малахия забегал глазами, как-то хрюкнул, плаксиво скривил рот и заговорил:
— Беззубик предложил гартхэнов потрясти, — на этих словах гоблин с выбитыми клыками рванулся было вперёд, но получил ощутимый тычок под дых от сопровождающего рехидора, — мне бы такое и в голову не пришло. По честности сказать, Беззубик и правда с амфорами дурачился, господин охранник вообще-то правильно ему по роже дали: на работе шуткам не место. Я тогда ситуации не понял, господин начальник! Беззубик орал благим матом, вот мне и подумалось, будто господин гном его зазря ударили.
— Чего это ты, харя остроухая, несёшь, — продышался Беззубик, — я тута кто? Никто, ничто, и звать меня никак! Чтобы стражники его королевского величества гоблина слушать стали! — он оглянулся на стражников в надежде найти поддержку своим словам, — ни в жисть! Малахия сам нам хвалился, будто, папаша евошный с сержантом выпивает почти каждый день, и теперь сержант этот для папаши готов, что угодно сделать, потому, как конфискованные товары он загоняет и с ним, сержантом, делится.
— Малахия, сволочь! — возопил хозяин Смит, — я ж тебе велел язык за зубами держать, гнида! Если тебя господин рехидор на каторгу не упечёт, я тебя собственными руками удавлю!
— Каторга здесь грозит в первую очередь тебе, — лицо рехидора закаменело, — и сержанту, как его там?
— Уордок, — подсказал один из сопровождающих.
— Сержанту Уордоку. Кстати, где он? Его явно не хватает в нашей тёплой компании. Хочется послушать и его версию событий. Если кто из вас, — Эплби выразительно взглянул на хозяина постоялого двора, Малахию и гоблинов, — разинет пасть, количество плетей, причитающееся ему за провинность удвою. Поняли?
За сержантом Уордоком сбегали.
— Уордок, соизвольте рассказать ещё раз, что сегодня здесь произошло на самом деле? — рехидор говорил, как ни в чём не бывало, даже с некоторой обманчивой долей теплоты в голосе, от которой у папаши Малахии мурашки забегали по спине.
— Противозаконное рукоприкладство произошло, — отчеканил сержант, — гном-охранник побил сперва честного грузчика-гоблина по прозвищу Беззубик, затем накинулся на сына мистера Смита. На чей зов я прибежал вместе с вверенной мне группой, поставленной охранять покой и порядок на улицах нашей славной столицы.
Рехидор Эплби нахмурил брови:
— Ты, сержант, позабыл упомянуть слово «закон», Королевская служба дневной безопасности и ночного покоя, к коей ты, к моему великому сожалению, пока ещё принадлежишь, в первую очередь обязана охранять закон.
— Так точно, ваше благородие, мы обязаны охранять закон.
— А ты, сучий потрох, что делаешь? — впалые щёки рехидора запятнал румянец гнева, — вступаешь в сговор с преступниками, обираешь торговцев, получаешь долю с продаж незаконно отобранного товара. Это, по-твоему — служить закону? Какому закону, воровскому?
— Я просто порядок восстанавливал, — заупрямился Уордок, — меня Смит позвал, я пришёл, драку разнял, вдарил гному, чтоб знал, как себя в Эльферрери вести, но денег и товаров в глаза не видел. Врут они всё, Смит на меня напраслину возводит, честью своей воинской клянусь!
— Помолчал бы ты о чести, Уордок, — презрительно произнёс Эплби, — тебе даже отдалённо неизвестно, что это за штука такая — честь. А сдал тебя вовсе не подельник твой, а гоблин. Ему Малахия про дела ваши со Смитом проболтался. Сам сознаешься или в подвал пойдёшь?
От перспективы попасть в подвал к палачам, Уордок прерывисто вздохнул и облизал пересохшие губы.
— Не при чём я, ваше благородие, — повторил он, упрямо наклонив голову, — не в чем мне сознаваться. Как на исповеди перед вами тут стою, невиноватый, оболганный гоблином поганым и мальчишкой сопливым. Нежто ваше благородие словам гоблина поверит супротив слова эльфа-офицера?
— Замолчи, Уордок, — нехорошо прищурился рехидор, — ты и так уже наработал немало. Позовите остальных стражников, — бросил он своим людям.
Стражники вошли, неуверенно озираясь. Они не понимали, почему рядовое наведение порядка вызвало на этот раз столь серьёзное разбирательство с заоблачным начальством.
— Объясните, господа, как получилось, что вы несли сегодня службу по охране дневной безопасности в трактире постоялого двора? — спросил рехидор.
Эльфы-стражники переглянулись, а один, самый шустрый, со светлыми кудрями, чуть выступил вперёд:
— Так ведь мы не на службе, ваше благородие, мы вчера отдежурили.
— А сегодня здесь что, пьянствовали?
— Никак нет, ваше благородие, нас Уордок позвал, — стражник смотрел честно и прямо, он явно не собирался выгораживать кого бы то ни было, — сказал, приходите завтра в трактир постоялого двора «Добродушный путник».
— И вы пришли, даже не поинтересовавшись, зачем? Удивительная доверчивость для столь великовозрастного юноши, — сыронизировал Эплби, — доверчивость, граничащая со слабоумием.
— Отчего же не сказал, — обиделся на слабоумного солдат, — сказал. Смиту, хозяину постоялого двора, купец один денег много задолжал. Жил у него, ел, пил, а заплатить не смог и сбежал. Вот сегодня он с караваном опять приезжает. Уордок хотел, чтобы мы помогли Смиту с купца должок стребовать, если тот заупрямится. Всего и делов-то. Обещал нам за помощь по пяти шиллингов. Кто ж от хорошего заработка оказывается? Вот мы и согласились.
— Вы, остальные, подтверждаете это? — рехидор внимательно посмотрел на других стражников.
Те закивали головами и нестройно поддакнули.
— Допустим, вы мне не лжёте, — Эплби ситуация нравилась всё меньше и меньше, словно потянул за выступающий из земли корешок и вытащил целый клубок копошащихся червяков, многоножек, мокриц, от одного вида которых всё нутро выворачивает наизнанку.
— Постойте, — удивился Осокорь, — разве у вас не имперские деньги в ходу? О каких шиллингах речь идёт?
— Да нет у нас никаких шиллингов, соверенов, пенсов уже давно, с Северного мира, — пояснил рехидор, думая о своём, — здесь некоторые с упорством, достойным лучшего применения, имперские деньги по-старому называют. А вы, господин Осокорь, когда в последний раз приезжали в Эльферерри?
— Никогда прежде я в Эльферерри не бывал, — охотно ответил Осокорь, — сегодня впервые приехал.
И постоялый двор выбрал по чистой случайности: попутчик один присоветовал, сказал, что прилично кормят и недорого берут.
— Ясно. Уордок, как вы объясните попытку стребовать мифический долг с человека, никогда прежде не бывавшего ни на постоялом дворе Смита, ни вообще в Эльферерри? Молчите, не знаете? Зато я знаю: это вымогательство, переходящее в откровенный грабёж, — голос рехидора почти сорвался от возмущения, — и где, в столице, в непосредственной близости к резиденции его королевского величества!
— Ничего не знаю, — монотонно продолжал твердить своё сержант Уордок, — меня Смит помочь попросил, вот я по дружбе и согласился. Откуда же мне знать, что он этого виноторговца в глаза не видел, я ж не слежу, кто у него останавливается, а кто нет.
— Получается, это ты, Смит, ввёл в заблуждение офицера Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя, — рехидор чуть развернулся на стуле в сторону хозяина постоялого двора, — и низким обманом втянул его в преступление?
Смит, в котором Осокорь, приглядевшись внимательнее, угадал бывшего уголовника (его безошибочно выдавал тот особенный затравлено-вызывающий взгляд исподлобья, и проскользнувший в минуту душевного волнения жаргон). Теперь он нервно теребил несвежий фартук, покусывая губу. Затем Смит вытянул шею, отвёл глаза и проговорил с раболепными интонациями:
— Господин рехидор глубоко ошибается, считая меня, ничтожного хозяина постоялого двора, способным организовать преступный промысел с участием служителей закона, — он даже позволил себе жалкое подобие улыбки, мол, разве вы сами не видите всю абсурдность подобного предположения! По-моему, мы столкнулись с самой обыкновенной ошибкой. Да, у меня и правда был постоялец, который кинул меня на деньги, — мелкие глазки хозяина постоялого двора обратились к закопчённому потолку, словно он призывал в свидетели высшие силы, — и слушок, будто этот нечестный господин собирается нынче приехать, до меня тоже доходил. Однако ж к господину Осокорю, коего я сегодня удостоился увидеть в первый раз в жизни, у меня ни малейших претензий не было и быть не могло. Гоблины затеяли одну из своих дурацких шуток, а захребетник мой вступился, добрая душа. — Эльф вздохнул с притворным сожалением о избыточной доброте сына.
Рехидору Эплби подобный расклад начинал даже нравиться: ошибки никто ещё не отменял, да и наказание за них пустяковое, отсидят стражники со своим сержантом на гауптвахте, отработают какие-нибудь особо паршивые наряды, и дело с концом. Всю тёплую компанию постоялого двора примерно высекут, оштрафуют, и все включая не в меру въедливого морознорождённого начальника останутся довольны.
Но кареглазый приезжий, небрежно кинувший подбитое мехом пальто на скамью, спутал все карты.
— Скажите пожалуйста, мистер Смит, а не могло так случиться, что вы раньше уже имели неприятности с законом?
Смит зло зыркнул глазами сначала на Осокоря, затем на рехидора, по-прежнему сидевшему с непроницаемым видом, прерывисто вздохнул и ответил:
— Свой долг перед королевством я отдал сполна. Теперь я такой же гражданин, как и все.
Он прекрасно понимал, что Генри Эплби ровно за полчаса может выяснить всю его, Смита, подноготную. Поэтому врать было себе дороже.
— Интересно, — заметил рехидор, — и какой именно долг вы отдали империи? — он сознательно поправил оговорку.
Естественно, Смиту страшно не хотелось рассказывать всем присутствующим о своих грехах, но деваться было некуда.
— Ошибки буйной молодости, — с осторожностью проговорил хозяин постоялого двора, от всей души надеясь, что этой откровенности хватит, — кровь молодая играла.
Эплби подобное объяснение нимало не удовлетворило: оно могло означать всё, что угодно, от пьяной драки до изнасилования. Рехидор снова потёр свой острый подбородок и потребовал более подробных объяснений.
Из этих самых объяснений выходило, что скромный труженик на ниве предоставления комфорта путешественникам получил пятнадцать лет каторжных работ ни мало, ни много, как за грабёж. Это кардинально меняло расклад дела.
— Значит ты решил взяться за старое? — угрожающе проговорил рехидор, — видимо постоялый двор оказался не столь прибыльным? А? Решил подзаработать? Уордока подговорил. Кто ещё в вашей шайке? Лучше тебе по-хорошему сознаться, я ведь могу приказ и на дознание с пристрастьем отдать.
Смит своим внутренним чувством уголовника понял, что серьёзно влип. Он нехорошо сощурился и кивнул, будто готов рассказать всю правду.
— Мамой клянусь, — начал он, — не мои дела с приезжими. Уордок предложил обирать постояльцев, он своим авторитетом сержанта стражи и рот недовольным затыкал, а когда авторитета не хватало, он кулаками работал. Вы ж понимаете, господин начальник, что бывший каторжник сержанту не указ. Не того полёта птица я, чтоб таких эльфов на дело подбивать. Он сам и предложил, а когда я артачиться стал (уж больно не хотелось лес снова валить), напугал меня, не побоюсь признаться до мокрых портков. Мне ничего не оставалось делать, как к постояльцам цепляться, скандалить, а опосля его звать для наведения порядка. А вырученные деньги он отбирал, мне крохи перепадали.
— Ты что, крыса, такое несёшь? — ощерился сержант Уордок, — господин рехидор, да я знать ничего о подобной мерзости не знаю! Первый раз вызвался помочь знакомцу, а он на меня целое обвинение наплёл!
Рехидора, конечно, вполне устраивал расклад дела, согласно которому его избыточно доверчивый подчинённый был подло обманут бывшим каторжником, поэтому Эплби собирался вынести свой вердикт. Смит отправится обратно на каторгу. Уордок под присягой даст показания, что его обманули, он и его компания получат отсидку на гауптвахте, назначения в дальние гарнизоны, штрафы в жаловании и никакого продвижения по службе. Малахию и гоблинов выпорют, а Осокорю выплатят компенсацию за причиненные неудобства. Одним словом, всё получалось вполне неплохо.  Но тут вмешался сын хозяина постоялого двора и спутал все карты. Малахия рванулся вперёд, рухнул перед рехидором на колени и буквально проорал:
— Не виноват мой отец, совершенно не виноват! Конечно, он щипал постояльцев, только брал-то он всего ничего с жирных торговцев, на чужом поте и крови свои капиталы зарабатывающих. Бедных и нуждающихся никогда не обижал. Да и не для своего кармана он старался, они с дядей Уордоком говорили, что все денежки на борьбу с империей пойдут, что скоро всех гартхэнов из Морозных земель мы выгоним, и будем снова независимыми. От этого каждому эльфу хорошо будет, правда, отец? Правда же, дядя Уордок? — парень оглядывался с надеждой на старших, ему страшно хотелось, чтобы они подтвердили его слова. Тогда этот мрачный господин с серебряными ясеневыми листьями сразу поймёт, что старались они для всех, отпустит их, а противного гнома и его самоуверенного хозяина отправят в городскую тюрьму.
Рехидор Генри Эплби прикрыл глаза, его замутило. Заговор. Государственная измена в его ведомстве, под самым его носом. Он глубоко вздохнул, встал, подошёл к сержанту Уордоку и резким жестом сорвал с него ясеневые нашивки.
— Вы не достойны считаться офицером, Уордок, — произнёс он, ни на кого не глядя, — вы запятнали себя государственной изменой. Ибо его королевское величество Эверетт и Морозные земли неотделимы от Священной Лирийской империи и власти нашего императора Аэция. Всякий, кто выражает сомнения в этом, уже является заговорщиком и изменником, которого я, рехидор его королевского величества, обладающий в данном месте правом высокого, среднего и низкого суда, буду карать по всей строгости. Посему постановляю, — Эплби снова глубоко вздохнул, — бывший сержант Уордок и хозяин постоялого двора «Добродушный путник» Смит обвиняются в заговоре против власти императора Аэция. Уведите их обоих, дальнейшее дознание будет проводиться в коррехидории.
При этих словах лишившийся нашивок сержант заметно вздрогнул и побледнел, а Смит как-то сжался, опустив плечи. Они оба догадывались, какие именно способы дознания ждут их в подвалах коррехидории.
— Сам постоялый двор вкупе со всем движимым и недвижимым имуществом подлежит конфискации в пользу короны, — продолжил рехидор, — из суммы, в которую будет оценено имущество, надлежит выплатить компенсацию господину Марылю Осокорю, виноторговцу из Рии, за причинённое беспокойство и упущенную выгоду.
— Вы что?! — выкрикнул Малахия, — с каких пор гартхэнам отдают деньги честных эльфов, которые виноваты лишь в том, что не смирились с унизительным положением подписанного проклятым бастардом Северного мира! Вы ещё пожалеете об этом!
— Сыну заговорщика Малахии Смиту, — рехидор даже не повёл бровью в сторону парня, — как эльфу, не перешагнувшему тридцатилетний рубеж, я присуждаю двадцать плетей публичной экзекуции за оскорбительные высказывания в адрес Первого консула Священной Лирийской империи его высочества Брэкеретта, пять плетей за грабежи постояльцев и вымогательство, четыре удара за неуважительное отношение к рехидору и два удара плетью за употребление бранных выражений в отношении приезжих.
Малахия издал сдавленный стон.
— Городские гоблины, оказавшие пособничество в противозаконных деяниях, приговариваются к тридцати ударам плетью, после чего они должны будут отработать два месяца на благо общества, — рехидор скривился, видимо само предположение, что от гоблинов может быть какая-то польза, казалось ему сомнительным, — уборка помоек и нечистот — самое подходящее дело для таких, как они.
Единственными, кто был более или менее довольным вердиктом рехидора кроме Осокоря и его людей, оказались гоблины. Беззубик с того момента, как речь пошла о государственной измене, молил про себя всех богов, чтобы его не отправили на каторгу или, хуже того, к палачам. Теперь, когда дело ограничилось публичной поркой и двухмесячными работами, он был в общем доволен.
Эплби жестом приказал увести всех виновных, затем обратился к Осокорю:
— Надеюсь, все ваши претензии удовлетворены?
— Да, полностью, — уверенно произнёс Осокорь, — конфликт исчерпан, виновные понесут заслуженную кару, а я с моими людьми немедленно покину злосчастный постоялый двор.
— Да, вам и другим постояльцам придётся это сделать, — рехидор водрузил на голову берет в чёрно-зелёную клетку, — помещение я закрою до прихода оценщиков. А вы пока рассчитайте сумму компенсации, и пришлите слугу в коррехидорию. Мы рассмотрим условия и назначим день выплат.
— Не думаю, что мне необходима какая-либо компенсация, — голос Осокоря приобрёл те особые бархатные интонации, в которых Ноди и Снорри безошибочно угадали воздействие на собеседника, — никакого ущерба я не понёс. Господин коррехидор столь быстро вмешался, что кроме побитой физиономии охранника компенсировать нечего. А ему, господин Эплби, не привыкать, он у меня гном шустрый, охочий до драки. Пива ему уже налили, да и я к жалованию кое-чего подкину, в накладе не останется.
— Вот и отлично, — рехидор церемонно поклонился, — прощайте.

Глава 4
ХОРОШИЕ ВИНА И ИХ ПОКУПАТЕЛИ.

— Поскольку наших грузчиков арестовали, придётся самим поработать, — Ноди скинул свою шикарную шубу, — пошли, Снорри, перетаскаем вино назад.
— Так оно даже лучше, — заметил Бартоломью Вудсток, — которого разбирательство рехидора, а особенно вынесенные им решения, весьма впечатлили, — свои всегда надёжнее. Хорошие у вас ребята.
— Иначе никак, — Осокорь расслабился и потягивал молодое серакское вместе с главой гильдии, — Снорри — охранник, каких поискать, Ноди дела ведёт с исключительной скрупулезностью, все книги до аса сводит.
Вудсток отпил очередной глоток, покатал вино во рту и причмокнул, проглотив золотистую жидкость. Его мучил вопрос, что было написано в той бумаге, которую кареглазый приезжий показал в его присутствии коррехидору, поэтому глава морозных виноторговцев ждал удобного момента спросить. И, естественно, его также страшно интересовали двадцать амфор с драгоценным чёрным вином, называемым эльфами «Кровью демонов».
— Отличное вино, — заметил Вудсток, протягивая бокал Осокорю, — даже более того, исключительное. Я сам не особый охотник до сухих вин, но это, доложу вам, — шедевр.
Он ещё раз полюбовался солнечным оттенком на просвет.
— Дорогого стоит комплимент специалиста вашего уровня, — поклонился в ответ Осокорь, — я не сомневался, что в Морозных землях найдутся истинные ценители. Вы обещали мне порекомендовать постоялый двор с хорошим подвалом.
— Зачем искать подвал на стороне? — Вудсток пожал плечами, от чего его аметистовая гроздь на груди снова взорвалась искорками, — подвалы гильдии «Мускат» в полном вашем распоряжении. У нас и полки, и нужное заглубление постройки в землю, и охрана, одним словом, все условия для полноценного хранения вина. Надеюсь, вы не откажетесь?
— Почту за честь, — Осокорь снова улыбнулся, — и воспользуюсь вашим гостеприимством с удовольствием, тем более, что оно обещает взаимовыгодное сотрудничество.
Эльф отпил ещё вина и проговорил:
— Ну, после столь успешного разрешения неприятной ситуации я предлагаю вам оставить в стороне формальности господин Марыль.
Осокорь кивнул:
— Не без вашей помощи, Бартоломью, знакомство с коррехидором здорово ускорило дело и позволило избежать многих проблем, — он подумал о том, что у Снорри хватило выдержки не ввязаться в драку со стражниками.
— Наша гильдия самая уважаемая в Эльферерри. За семнадцать послевоенных лет пришлось подниматься буквально из руин, возрождаться, так сказать, из пепла, зато теперь у «Муската» клиентура и связи до самого Меллорн Донана, — эльф возвел серые глаза к потолку, имея ввиду королевский замок, — а как же иначе? Вы — сами торговец, и понимаете, что в нашем деле без связей никак.
— Понимаю, отлично понимаю, — поддакнул Осокорь, — и рассчитываю на сотрудничество, — он выразительно отсалютовал бокалом собеседнику, — особенно после вашей неоценимой помощи в, как вы выразились, счастливом разрешении неприятной ситуации.
— Но и вы, Марыль, признаюсь, удивили меня, — глава гильдии поставил бокал на стол, — никогда не видел, чтобы сэр Вилохэд поступал подобным образом. А знаю я его уже порядчно. Что такого было в том пергаменте, чтобы Вил немеледленно послал своего заместителя?
Серые глаза эльфа выжидательно сощурились.
— Ах, простите, Бартоломью, я и сам собирался показать вам свои рекомендации, да не успел, — Осокорь вытащил тубус, — такая гильдия как ваша не станет с абы кем вести дела.
Вудсток взял пергамент и жадно пробежал его глазами. Его тёмная, чётко очерченная бровь удивлённо дёрнулась, и он вторично заскользил глазами по строчкам.
— Однако, — выдохнул он, возвращая документ собеседнику, — теперь я не удивляюсь, что вы привезли столько «Крови демонов». Рекомендация от Второго консула империи! Значит, император Аэций разбирается в винах?
— Что вы, — улыбнулся Осокорь, — нашему императору скоро исполнится шестнадцать, он вообще не пьёт вина. Как, собственно, и Первый консул. Тот просто не переносит спиртное.
— А, — задумчиво протянул Вудсток, — похоже на проклятие Меллорнов. Покойный король страдал от этого. Но вот его королевское величество Эверетт, хвала богам, пьёт с удовольствием, много и исключительно хорошие вина, — эльф улыбнулся довольной улыбкой сытого кота.
— Тогда поговорим о делах?
— Охотно, дружище Марыль, охотно. — Бокал Бартоломью вновь наполнился золотистым вином, — эту прелесть, — эльф посмотрел вино на просвет, поболтал в бокале и с удовольствием вдохнул чуть терпкий аромат спелых яблок и летних трав, — у вас с руками оторвут в столичных ресторациях и дорогих трактирах. Гарантирую. С леронским, говорю прямо, будут сложности. Вино дорогое, ресторации, хорошо если по ящику или по два потянут. Повозитесь. Но более всего проблем будет с фретским или, как у нас его называют, «Кровью демонов».
— А что не так с фретским? — подался вперёд Осокорь, демонстрируя глубокое волнение, которого совершенно не чувствовал, — в Морозных землях оно под запретом?
— Что вы! Конечно же, нет, напротив, здесь это вино ценится особо. Настолько особо, что его разрешено продавать только в специальных глиняных бутылках, запечатанных печатью лорда-виночерпия. Поэтому,чтобы разлить и торговать этой драгоценностью, необходима лицензия, подписанная нашим государем Эвереттом.
Осокорь заметил, что глава гильдии всегда Эверетта называл «нашим», а об Аэции и Брэке говорил отстранённо, просто император или Первый консул.
— Я, конечно, обладаю лицензией, у вас же никто «Кровь демонов» просто так не купит, боюсь, придётся вам вино назад отвозить, — эльф вздохнул с притворным сочувствием.
— Может ли приезжий выправить эту славную лицензию?
— Не слыхал ни о чём подобном. Хотя, если его королевское величество пожелает… Кто может знать!
— Подписывает документ король лично?
Вудсток утвердительно кивнул:
— «Кровь демонов» особенно любезна его величеству.
— А может такой документ подписать королева бабушка?
— Кто? — переспросил глава гильдии и поправил собеседника, — вдовствующая королева Гвендолин, да сохранят боги эту прекрасную леди, естественно, может подписать любой государственный документ, пока государь Эверетт не имеет супруги. Однако получить у неё аудиенцию, как я слышал, неизмеримо сложнее, нежели у короля. Леди Гвендолин удалилась от света после гибели сына в Северную войну. А убийство любимой внучки, принцессы Ирисандир, говорят, вообще подкосило её. Вдовствующая королева крайне редко появляется на ассамблеях и официальных приёмах.  Поговаривают, будто она занята написанием истории Морозных земель. Так что получить документ с её подписью я бы не надеялся.
— Ах, вот даже так. В таком случае, не затруднит ли моего нового друга Бартоломью взять на себя обременительную обязанность по реализации партии фретского вина? — спросил Осокорь, которому на самом деле было глубоко безразлично продастся ли фретское или уедет назад. Его обрадовало то, что осведомлённый глава гильдии ни единым словом не упомянул о тяжёлой болезни королевы, следовательно, подозрения Брэка подтверждались.
— Я возьму на себя реализацию вина с большим удовольствием, — с церемонным поклоном ответил Вудсток, — гильдия закупит амфоры по, — серые глаза эльфа сощурились, — по четыре с половиной золотых.
— Пять, — потребовал Осокорь, придерживаясь линии поведения прожжённого торгаша, — пять.
— Четыре и три четверти, — вскинул бровь глава гильдии, — плюс я выведу вас на клиентов, которым вы сбудете леронское под скромный процент выплат «Мускату». Соглашайтесь, Марыль, вы свободно расторгуетесь до настоящих морозов.
Осокорь кивнул, и они ударили по рукам.
— Как устроитесь в гостинице, присылайте ко мне своего помощника, мы поглядим, кому лучше продать ваши вина.
— Ноди будет в полном вашем распоряжении после полудня, — пообещал Осокорь.
— Он у вас полукровка? — как бы невзначай заметил Вудсток, и в его глазах сверкнуло любопытство, — внешность выдаёт морозную кровь.
— Парень — южанин, — покачал головой Осокорь, — в войне с некромантами он потерял всё: близких, деньги, будущее, для которого его готовили. А что касается происхождения, то после смерти его деда некому пролить свет на тайну его рождения: родителей своих Ноди не знал.
— Вот несчастье, — посочувствовал глава гильдии, — я-то ведь грешным делом подумал, будто он приехал в Морозные земли искать родных.
— Увы, нет. Но жалеть его нечего: Нодияр отлично образован и воспитан, обладает кучей талантов, например, он прекрасно поёт. Даже выступал, и не без успеха.
— В Эльферерри талант к пению не является редкостью, — тонко усмехнулся Вудсток, — вы на земле эльфов, и всем известно, что превзойти нас по этой части просто немыслимо.
Осокорь не стал спорить, и они распрощались.

***
Гостиница гильдии виноторговцев «Спелая лоза», которую столь любезно порекомендовал мистер Бартоломью Вудсток, размещалась в хорошем квартале на склоне холма. Из окна был даже виден королевский дворец, величественной серой короной венчавший самый высокий холм. Осокоря поселили в просторной комнате с небольшим удобным бюро, а Ноди и Снорри досталась скромная спаленка, в которой помимо ларя для одежды и двух кроватей уместился лишь небольшой стол.
— Вот так всегда, — возмутился гном, закидывая свои вещи под кровать у стены, — Осокорь разместится с комфортом и удобством, у него даже бюро есть, а нам, трудягам, остаётся ютиться почти что в кладовке!
— А бюро-то тебе зачем? — поинтересовался Ноди, — никак письма писать собрался? Интересно кому?
— Буду, не буду — это уж моё дело, а в наличии быть должно!
— Успокойся, Снорри, — Осокорь перебирал документы на вино, откладывая те, что Ноди должен был отнести в гильдию, — так здесь заведено. Мне совершенно не нужен отдельный номер, — клирик оторвал взгляд от бумаг, — но нарушение обычаев всегда привлекает внимание.
Снорри поворчал ещё какое-то время, почёсывая свежие синяки, а потом отправился вздремнуть.
После обеда Ноди получил все инструкции и необходимые бумаги, облачился в свою роскошную шубу и отбыл в гильдию виноторговцев «Мускат». Пробыл там он довольно долго. Словоохотливый и страшно любопытный мистер Вудсток потчевал барда вином с кексами, устроил экскурсию по зданию, показал множество наград и вывешенных в вычурных рамках лицензий, одним словом, проявлял себя гостеприимным и добросердечным хозяином. Одновременно он всё с тем же добросердечием дотошно интересовался подноготной своего нового партнёра и его людей.
Ноди рассказывал с простодушием человека, которому совершенно нечего скрывать, однако говорил лишь о том, что было придумано и отработано по дороге в Морозные земли. Строго выверенные факты можно было проверить, если вдруг любопытство господина Бартоломью Вудстока объяснялось не природной склонностью, а связью с эльфийской разведкой. Бард угощался вином, уплетал кексы, которые в доброе время терпеть не мог, и с изяществом эгоцентрика переводил разговор на себя лично. Он охотно рассказал о том, что осиротел и остался с крошечным хлопковым имением далеко на юге, где после войны стало так трудно заработать на приличную жизнь, похвастался карьерой барда, умолчав о кровоточащем сердце и вампирских штучках с подъёмом из гроба.
— Ну, у нас, молодой человек, — небрежно махнул рукой с перстнями Вудсток, — вам в качестве барда ничего не светит. В Эльферерри лучшие барды во всей империи, невозможно соперничать с ними.
Запихивая в себя очередной кусок орехового бисквита, Ноди скромно заявил, что и в мыслях не собирался конкурировать с местными менестрелями. Он просто поёт для собственного самовыражения и иногда радует своих ближних и дальних.
Глава гильдии пришёл в восторг от подобной скромности, стал с удвоенным усердием потчевать гостя, и ударился в расспросы о предполагаемых морозных родственниках.
Бард отвечал, что, к великому своему сожалению, даже отдалённо не может сказать, к какому клану принадлежал его отец.
— Возможно, матушка и поделилась этим со своим отцом, моим незабвенным дедом, — доверительно проговорил он, для пущей важности понизив голос, словно делился не очень приличной тайной, — только мне он ничего не говорил. Никогда.
Последовало многозначительное молчание, которое Вудсток однозначно истолковал как принадлежность Ноди к одному из самых уважаемых кланов Морозных земель. Сам он уже пытался прикинуть, на кого же похож этот утончённый молодой мужчина, если отбросить чересчур чёрные волосы и золотистую смуглость, которая в зимнем освещении казалась немного болезненной.
После разговора за едой и напитками последовала, наконец, работа, которая затянулась на порядочное время, так что в «Лозу» бард вернулся уже к вечеру. Отказавшись наотрез от ужина, он положил перед Осокорем листы пергамента.
— В общем, мой визит можно считать успешным, — отчитался Ноди, — вот перечень рестораций, трактиров и, как это не покажется странным, чайных домов, где возьмут серакское. А вот список лиц, употребляющих дорогие вина в достаточных количествах.
Осокорь внимательно просмотрел шесть имён и адресов, выведенных чётким почерком Ноди.
— О каждом них я могу сказать кое-что, — бард склонился к списку, откинув назад свою чёрную гриву, — благодаря исключительной любознательности нашего нового знакомца, я получил вполне себе внятное представление о каждом члене списка. Первые две фамилии скорее всего пустышки. Это — коллекционеры, и коллекционеры серьёзные. Им можно продать по хорошей цене вина самых ранних урожаев из привезённых нами.
— Образ жизни первой двойки?
Бард пожал плечами:
— Обыкновенный, ничего интересного. Выход на морознорождённых если и имеют, то Вудсток ничего об этом сказать не может.
Осокорь обратился к списку снова:
— Дальше некий мистер Биттерсби с бульвара Отцветающих роз. Что по нему?
— Вот этот Биттерсби — личность весьма примечательная, — Ноди постучал тонким пальцем по пергаменту, — богатый меценат, владелец самого модного в Эльферерри театра. У него регулярно собирается цвет местного общества, много морознорождённых друзей. Вина покупает преизрядно, поскольку после спектаклей нередко устраивает приёмы, а проще говоря, пирушки для артистов и их высокопоставленных поклонников. Всезнающий Вудсток говорит, что эти сборища весьма популярны среди нобилей, меценат умеет гостей развлечь и угостить. Сам виноторговец бывал там пару раз и впечатление вынес самое что ни на есть благоприятное, он выразил его одним словом: шикарно.
— Значит леронское Биттерсби возьмёт?
— Возьмёт много, с охотой, и в деньгах жмотничать не станет. Мне кажется, он перспективен: его актриски пользуются успехом среди морознорождённых. Наш разговорчивый друг утверждает, будто там за каждым высокопоставленным закреплена та или иная смазливая солисточка, а поскольку в балете из полно, то и Биттерсби обеспечивает всех желающих, они же, в свою очередь, делают донаты в фонд театра. К этому театралу имеет смысл присмотреться повнимательнее.
— Эх, Ноди, ты и жук! — восхищённо заметил гном, — поговорил с Вудстоком пару часиков и без всякой магии выяснил всё, что нужно. Но, хоть убейте меня, я не понимаю, на кой чёрт нам сдались все эти коллекционеры и меценаты? Мы ведь в Морозные земли не вином торговать приехали.
— Нам нужен выход на королеву-бабушку, — оторвал глаза от списка Осокорь.
— Ты сам или господин Первый консул, не говоря уж об императоре, могли написать сто бумаг, с которыми нас с почётом препроводили бы в Меллорн Донан прямиком к вдовствующей королеве.
— Конечно, могли бы, — согласился Осокорь, — только это нам не дало бы ровным счётом ничего, а вот навредило бы по-крупному. Встретились бы мы с королевой по протоколу, в присутствии огромного количества придворных и даже наверняка при морознейшем присутствии самого Эверетта. И что мне прикажешь тогда делать? При короле или куче его соглядатаев заявить, что мы предполагаем, будто один царствующий её внук собирается убить другого её внука и правнука за компанию, чтобы не отдавать Корону листьев по ленному договору? Ну как, представил себе эту сцену?
— Да, — Снорри запустил пятерню в буйную шевелюру, — думается мне, королева нам не поверит, а Эверетт тут же заявит, что в мыслях не имел ничего подобного, что любит брата и племянника нежнейшей любовью, а про бал никому не говорил только для того, чтобы сделать сюрприз.
— Примерно так, — клирик откинулся на спинку кресла, — мне нужна приватная встреча с королевой, в присутствии самых приближённых её дам, а ещё лучше без оных. Тогда я сумею заставить её выслушать и передам послание Брэка. Именно для этого мы ищем эльфа, имеющего выход на морознорождённых.
— И что, возьмём его за яйца и заставим плясать под нашу дудку? — спросил Снорри.
— Ничего подобного, — оторвался от списка Осокорь, — запугать кого-то несложно, в этом ты прав, и методы, кроме битья по разным чувствительным местам, так же имеются.
Ноди усмехнулся.
— Вся проблема в том, как поведёт себя запуганный клиент после, когда экзекуция завершится: может станет служить нам, а, может, помчится к своему покровителю, поплачется ему в жилетку, и они вместе придумают способ водить нас за нос. Нет, грубая сила хороша на войне, когда нужно, чтобы враг заговорил, просто раскрыл информацию, и всё, а нам нужно сотрудничество, понимаешь?
Гном проворчал что-то себе под нос о том, будто для него лично война ещё и не думала заканчиваться, при этом он потирал свежие синяки и ссадины на физиономии, ставшей он них абсолютно бандитской.
— Если ты всё понял, давайте возвратимся к нашему замечательному списку, — предложил бард, — далее стоит личность в высшей степени любопытная — некий господин Джералд Парк, — Ноди выдержал театральную паузу, — появился в Эльферерри сравнительно недавно, но сразу же приобрёл друзей и покровителей из самых-самых. Вудсток не сумел выяснить, откуда у господина Парка деньги, а глава гильдии, уж поверьте мне, старался разузнать. По мнению одних, Парк получил наследство от дяди, в доме которого проживает, другие поговаривают о тесных связях с неким морознорождённым господином, который вроде бы патронирует его из чистой благотворительности. Потому как предположить, чем может быть полезен обыкновенный обыватель нобилю, воображение Вудстока бессильно.
— Действительно, интересно, — Осокорь ещё раз прочитал адрес, который ему, увы, ничего не сказал, он ещё не знал столицу Морозных земель до такой степени, чтобы определить, хороший ли это район.
Словно прочитав его мысли, Ноди сказал:
— Улица Уходящего солнца — не самое фешенебельное место, но и не захолустье. Вина этот покупатель возьмёт больше всех, так по крайней мере думает, Бартоломью Вудсток.
— Он что, богатый пропойца? — поинтересовался гном, — ежели перепьёт театрала с его ассамблеями.
— Дело в том, что мистер Парк тоже устраивает ассамблеи, да такие, что определённая часть знати там за завсегдатаев, — Ноди обвёл глазами друзей с видом фокусника, готовящегося вытащить из шляпы кролика, — на этих ассамблеях Вудсток не бывал, более того, у него нет знакомых, которые допущены на празднества господина Парка. Ему известно только, что длятся эти мероприятия обычно с вечера пятницы до понедельника, выпивается и съедается там уйма всякой всячины, приглашает господин Парк артистов, циркачей, даже вроде бы гадателей и шлюх высокого разряда. Но это не точно. Вечера у него бывают костюмированные, о их сути гости предпочитают помалкивать, только в восхищении цокают языками и сладко вздыхают.
— Вот это тот, кто нам нужен, — Осокорь выглядел довольным, — эльф с сомнительными вечеринками, недавно объявившийся в столице, самое оно. Возьмёмся вплотную за господина Парка.
— А чем тебе театрал не мил? — не унимался Снорри, — у Парка предполагается один важный покровитель, а у мецената десятки морознорождённых друзей. И ещё неизвестно, имеет ли патрон Парка вход на королеву-бабушку, когда среди поклонников балета наверняка найдутся подходящие кандидатуры. Ты выбираешь из двух зайцев тощего, Марыль.
— Начнём с Парка, — Осокорь привычным жестом устало потёр виски, — а Биттерсби оставим в качестве запасного варианта.

Глава 5
ТАИНСТВЕННЫЙ ГОСПОДИН ПАРК

Найти улицу Уходящего солнца, которая была указана в списке виноторговца, было легко, но отыскать на ней дом господина Парка Снорри не мог, хоть убей.  Он уже второй раз прошёлся из конца в конец, сверяя нумерацию особняков, но номер 35 А отсутствовал вовсе. Тротуары здесь не обогревались растапливающим снег заклинанием, как на холме, ближе к королевскому замку, здесь слежавшийся снег и лёд колол низкорослый гоблин, по самые уши закутанный в грязноватый шарф. Гоблин не без интереса наблюдал за Снорри, расчистка улицы его интересовала слабо, лом двигался с величавой неспешностью, а сколотые куски льда пока не отбрасывались вовсе.
Замёрзший и раздражённый гном остановился и покрутил головой: вот дом номер 33, дальше — 35 и 37. Номера, указанного Вудстоком не существовало: либо глава гильдии ошибся, либо специально вводил их в заблуждение. Выругав себе под нос толстого эльфа, а заодно и друзей, неизвестно по какой причине прилипших к этому господину Парку, гном решил для очистки совести спросить у местных жителей, есть ли тут на самом деле дом номер 35 А.
Как раз, словно по заказу, на улице Уходящего солнца показался статный, красиво поседевший пожилой эльф с небольшим дракончиком на поводке. Животина носила меховую шубейку, а её хозяин ограничился лишь лёгким шёлковым камзолом. Снорри даже смотреть на него было холодно. Гном быстрым шагом пошёл навстречу и вежливо осведомился, не знает ли уважаемый господин, где найти дом номер 35 А, владельцем коего является мистер Парк? Уважаемый господин взглянул на Снорри так, будто на его месте лежала вонючая кучка, только что оставленная его питомцем на тротуаре, и прошёл мимо.
— Эй, вам что трудно ответить? — возмутился гном, — ладно бы его лицо украшали вчерашние синяки, тогда понятно, но ещё утором Ноди собственноручно намазал ему физиономию мазью из своих запасов, и все следы побоев испарились, будто их и не было.
Но ответом ему было хихиканье гоблина-дворника.
— Чего ржёшь, зеленорожий? — обозлённый Снорри повернулся в сторону смешков.
Гоблин умолк, шмыгнул покрасневшим от насморка носом, утёр сопли шарфом и проговорил быстрой скороговоркой:
— Это я не над вами господин гном, — рукоять меча, на добрый фут возвышавшаяся над плечом Снорри,  не располагала к издёвкам, — уж больно зверюшка потешная, — он показал пальцем в протёртых перчатках вслед эльфу, — сколько живу в Эльферерри, а такую впервые вижу. Должно быть больших денег стоит.
Снорри подошел к гоблину, и тот усиленно принялся колоть лёд, прерываясь лишь для вытирания носа.
— А ты сам, часом, не местный?
— Что вы, дядечка, тута живут эльфы, место почти что на холме. Мы обретаемся в нижнем городе, — парнишка сделал неопределённый жест, указывая куда-то направо, видимо в той стороне находился нижний город, — а к господину с дракончиком вы зря обратились, — гоблин шмыгнул носом в очередной раз, — они с такими, как мы говорить не станут. А кто позлее, может и заклинанием каким шарахнуть. Убить или покалечить, конечно, не могут, даже морознорождённые, но вот пакость какую для острастки учинят запросто. — Рука в потёртой перчатке поправила сползшую на глаза шапку, — одному из наших свиной пятачок наколдовали. Соверен пришлось за снятие заплатить. Так что вы поосторожнее.
— Ты меня со своими зеленозадыми дружками не ровняй, — прищурился Снорри.
— Да все мы для них одинаковые, — нисколько не обиделся гоблин, — и гоблины, и люди, и вы — гномы. Одно слово — гартхэны, чужаки значит.
— Ладно, хорош поучать. Ты лучше скажи, не знаешь, где тут дом номер 35 А?
— Знаю, а то! Только вчера возле него снег чистил, а мужики из охраны хозяина вышли карету господина провожать, и давай измываться, мол, лучше расчищай и сугробы окультуривай.
— Что? — не понял последнеё слово Снорри.
— Ну заставили меня сугробам квадратную форму придать, еле дождался, пока уйдут. Сегодня вот здесь колю.
— Ты мне не про лёд, а про дом расскажи. Как его найти? Я уж замёрз совсем, — гном поглубже засунул руки в рукава.
— Идите вон до того проулка, а особняк господина Парка в глубине и будет. Он вообще на соседнюю улицу обратной стороной сада выходит.
Снорри скорой походкой двинулся к проулку. Как и сказал гоблин, особняк с несуществующим номером отыскался, он прятался в закутке между заборами и какими-то постройками из серого камня. Да и сам господин Парк не поленился отгородиться от мира высоченным забором и массивными воротами. Послонявшись вокруг, гном выяснил, что со стороны другой улицы имеется калика, видимо, для слуг. Дёрнув за колокольчик, он принялся ждать.
Открыли ему на удивление быстро. В калитку просунулся гном с покрасневшими не то от недосыпа, не то с похмелья глазами и недружелюбно поинтересовался:
— Чего надо?
И Снорри сразу стало ясно, что глаза его покраснели с похмелья, перегарный дух, вылетевший вместе с облачком пара, заставил внутренне поморщиться.
— Я это, работу ищу. В охрану хочу наняться, — гном выразительно кивнул на меч.
— В охрану? — переспросил вышедший, словно плохо расслышал, — а отколь ты знаешь, что тута охрана потребна?
Снорри ещё по дороге придумал ответ:
— На днях в кабаке слыхал, один из ваших хвастался, что работа не пыльная, и платит ваш господин Парк, не скупится.
— Кто хвастался? — карие в красноватых прожилках глаза гнома-охранника недобро прищурились, — кто тебе натрепался?
— Да разве ж я помню! У собутыльников имена и фамилии никто не спрашивает. Может, говорил он, а может, и нет. Я хорошо тогда накушался, вроде даже подрался. Не помню, а вот про работу запомнил. Я ведь сам охранник, — Снорри ещё раз шевельнул плечом, на тот случай, если похмельный собеседник не понял с первого раза, — приехал в Эльферерри с купцом одним. Тот, сволочь, с оплатой кинул, отговорился, что товар не продаётся, предлагает подождать месяц-другой, покуда расторгуется.
Снорри тяжело вздохнул.
— Я собирался к родным на север податься, гостинцев хотел прикупить. А тут купеческая жмотина половину уплатила. Так я с горя почти всё по кабакам-то и просадил! Куда ж к родным с голой жопой ехать. Вот и решил работу поискать.
Охранник господина Парка (а в том, что перед ним охранник, у Снорри сомнений не осталось: меч у пояса, нож в голенище сапога) окинул его взглядом, неприятным таким, изучающим. Подумал немного, потом кивнул, приглашая:
— Заходь, давай. Только управляющего сейчас нет. Посиди на конюшне, дождёшься, он на тебя поглядит, а опосля разговор будет: берёт он тебя или нет.
— Чего на конюшне-то, я, чай, не лошадь. Да и замёрз дюже.
— Замёрз он! — хмыкнул охранник, — ты ещё настоящих морозов не видал.
— Это какие настоящие?
— А такие, — охранник округлил глаза, — когда за ночь яйца отваливаются!
— Тогда я лучше в тепло, — картинно поёжился Снорри.
— Ладно, ступай на кухню, посиди там. Коли понравишься тётушке Рози, она, глядишь, тебе чаю нальёт.
Кухонную дверь Снорри безошибочно нашёл по вкусным запахам и трём толстым котам, что с аппетитом что-то жрали с треснутой тарелки у крыльца. Гном миновал сени и вежливо постучался.
— Входи, ишь стуканец нашёлся, — послышался изнутри басовитый женский голос.
Воспользовавшись приглашением, Снорри оказался на чистенькой кухне.
— Доброго дня вам, красавицы, — он постарался изобразить на физиономии улыбку, наподобие тех, какими Ноди без труда охмурял женщин, — лёгкой работы и сытой жизни вам.
— Спасибо, — пискнула малышка с ножом и картофелиной в руке.
Высокая худая эльфийка фыркнула и возвратилась с сосредоточенному ощипыванию дичи, а самая старшая из присутствующих женщин, крепкая, рыжеволосая гномка только изучающе вскинула бровь.
— Ишь ты, какой шустрый! Не представился, не сказал, по какому делу пожаловал, а уже комплименты рассыпать вздумал.
Ноди почему-то ничего подобного никогда не говорили, бабы всех возрастов просто глупо улыбались и таяли. У барда обычно не спрашивали, кто он такой и зачем пришёл. Снорри вздохнул, поняв, что трюк с обольщением не удался, и сказал своим обычным голосом.
— Я к вашему господину охранником наняться хочу, а управляющего на месте нет. Вот меня к вам на кухню послали обождать и отогреться. Звать меня Сноррсом Хольгерсоном, можно просто Снорри.
Гномка кивнула.
— Я — тётушка Рози, старшая повариха. Да ты раздевайся, Снорри, одежду свою сюда положи, — повариха показала на табурет у двери. — Эта молодая вертихвостка — Флосси, моя помощница.
— Вообще-то, меня зовут Флоранция, — проговорила кудрявая эльфийка, почти девчонка, со звонким голосом и лукавыми глазами, — но почему-то никто так меня не называет. Заладили одно: Флосси, да Флосси.
— До полного имени ещё дорасти надо, — отрезала высокая с длинной косой, — я, например, вообще не терплю панибратского обращения, — она гордо, сверху вниз поглядела на гнома, — для всех без исключения я — миссис Дотс, и всё.
— Хорошо, я понял, — Снорри терпеть не мог таких вот нахальных баб, но виду не подал. — Эх и холодно у вас, — проговорил он, придвигаясь поближе к огню.
— Разве ж это мороз! — тётушка Рози быстро и ловко резала овощи, — вот в январе, феврале морозы настоящие ударят, тогда держись. А сейчас так, ерунда, заморозки.
— Ну, может, для вас заморозки, а я с непривычки помёрз уже преизрядно, — гном надеялся на чай или что покрепче, — пока ваш дом отыскал, ноги застыли так, что пальцев не чую.
— Так вы приезжий? — Флосси сдула прядку со лба.
— Ага.
— А у вас на родине морозов что ли не бывает?
— Родом я отсюда, точнее, из Подгорного королевства, — охотно объяснил Снорри, — но уехал на войну и тринадцать лет дома не бывал. Отвык, видать, от холодов. В Кумее жара да жара.
— В Кумее? — прищурилась старшая повариха, — никак с некромантами воевал, парень?
— С ними, проклятыми.
— Налей ему чаю, тётя Рози, — маленькая эльфийка умоляюще поглядела на старшую повариху, — простудится, на нашей совести будет.
— Чаю хочешь? — спросили гномка.
— От чаю не откажусь, — Снорри погладил свою бороду жестом, как его дед, — но я и покрепче чая чего-нибудь бы выпил. Для сугреву, так сказать.
— Вот нахал, — бросила миссис Дотс, — ещё и на работу не устроился, трёх минут знакомства не прошло, а он уже на выпивку набивается, будто родня нам или друг.
— Не набиваюсь я никуда, — прикинулся обиженным Снорри, — просто вижу, женщины вы хорошие, простые, душевные, зачем с вами финтить, сказал прямо: замёрз, из медицинских соображений мне бы стопочку.
Миссис Дотс неэстетично фыркнула, бросила на стол ощипанного фазана:
— А ты, Флосси, когда закончишь чистить овощи, прибери на столе, — она удалилась с видом человека, не желающего иметь с присутствующими ничего общего.
Флосси горестно вздохнула, и принялась опять за картошку.
— Куда это она пошла? — поинтересовался гном, утроившись у стола.
— Нос свой длинный припудрить. Она ж у нас красавица! — Флосси скорчила выразительную гримаску отвращения, — всегда мне самую противную работу даёт.
— И вид у неё такой, будто её собственный мужик с ней в кровать ложиться брезгует, — заметил Снорри с улыбкой, от чего на его широком открытом лице появились ямочки на щеках.
— На счёт ихних личных дел не скажу, — тётушка Рози налила чай в большую глиняную чашку и поставила перед гостем, — но злится она из-за того, что молодой господин Парк её из домоправительниц попятил.
— Ага, — поддержала Флосси, — при старом господине она хозяйкой себя чувствовала. Старик ни в какие домашние дела не вмешивался, денег на всё давал, сколько потребуется, да слушал эту, — девушка задрала нос с брезгливым выражением на лице, чем сразу напомнила миссис Дотс, — вот она и вертела им, как вздумается. А нынешний хозяин всю женскую прислугу рассчитал, только нас троих и оставил, а в управляющих у него гном Рагнар ходит.
Флосси смахнула с фартука картофельные очистки и прищурилась:
— Тётушка Рози, — может, нашего гостя пышками угостить, всё равно с избытком напекли.
— А то без тебя, вертихвостка, я никак бы не догадалась! — гномка поставила перед Снорри тарелку с румяной сдобой и вазочку с вареньем, — ешь на здоровье, — улыбнулась она, — только куртку сыми, запаришься.
Снорри не собирался ни раздеваться, ни снимать меч, потому как не мог сбрасывать со счетов быстрого отступления из особняка господина Парка, поэтому лишь рукой махнул:
— Благодарствую, милые дамы, но я так замёрз с непривычки, что лучше одетым побуду.
— Это всё ваша жизнь в южном климате, — Флосси бросила на него кокетливый взгляд, — сказывали, будто в Кумее их горбатые лошади от жары просто мрут, как мухи.
— Горбатые лошади? — переспросил гном, — это верблюды что ли? Нет, верблюды жару нормально терпят, они могут хоть сотню миль по пустыне пройти, зато уж после пить будут цельный час. Вот так.
— Ну, пускай не верблюды эти ваши, — добродушно согласилась эльфийка, — но другие всякие мрут, я точно знаю, у людей кровь прямо закипает, будто вода в чайнике, они исходят розовым паром, и находят свой конец в страшных мучениях. У них так преступников казнят.
— Откудова такие познания? — спросила тётушка Рози, взявшаяся вместо младшей товарки убирать перья и пованивающие внутренности фазана, — сама дальше Эльферерри носа не высовывала, а туда же, рассуждаешь про далёкие страны!
— Я случаем подслушала, как наши охранники разговаривали за обедом, у одного брат в Кумее воевал, он точно знает.
— Человека, эльфа или гнома жара и солнце убить, конечно, могут, — Снорри допил чай, с сожалением поглядев на закончившееся варенье, — но просто так, сами собой, без всякого закипания крови. Может, некроманты и убивают подобным образом, но я не слыхал, и видеть ничего такого не приходилось.
— А ты что ж и некромантов видел? — гномка скептически скривила полные губы, — брешешь, небось, не хуже наших охранников. Их послушать, так все до одного — герои, врагов тысячами косили, а не деле — бандюки, они бандюки и есть.
— Я некромантов и взаправду видел.
— И как, — Флосси подалась вперёд, — они действительно все протухшие, в трупных пятнах, с костяными пальцами и в балахонах со звёздами, как Маврик говорит?
— Врёт ваш Маврик и не краснеет, — поморщился Снорри, — ты вот встретишь некроманта на улице и ни за что не догадаешься, что он зомби поднимает по ночам. Кстати, с трупными пятнами — это как раз зомби и есть. Гадкая штука, скажу вам честно. А некромант, он просто обыкновенный человек и всё.
Ему сразу вспомнился дедушка Ноди, благообразный старец с долгой ухоженной бородой, который мог часами рассуждать о философии, природе вещей, и угощал замечательным миндальным печеньем, которое пёк по особому рецепту повар-мертвяк. Что несколько отбивало аппетит у тех, кто это знал.
Тётушка Рози назвала охранников господина Парка бандитами, Снорри зацепился мысленно за вылетевшее слово и решил порасспросить поподробнее. Конечно, он продолжал считать поход сюда пустой затеей, но отработать следовало по полной. Поэтому он, смущённо улыбаясь, попросил вторую чашку чая. Нет ничего лучше для доверительной беседы, чем невинное застолье. Гномка с удовольствием налила гостю, а заодно себе и Флосси, варенье тоже нашлось.
— Вот всё собирался вас спросить, что из себя представляет ваш хозяин, — Снорри шумно отпил и засунул в рот почти целую плюшку, щедро намазанную вареньем, — не хотелось бы вслепую наниматься.
Тётушка Рози помолчала немного, потом проговорила:
— Чего это мы за пустым чаем сидим? Гость наш продрог, ещё и заболеть может, давай-ка, девочка, мы ему джина нальём.
Флосси зыркнула на дверь:
— А вдруг длинноносая придёт?
— На кухне я хозяйка, — веско проговорила гномка, — сама решаю, кому чего налить, и когда. Доставай. Ты, Снорри, извини, настоящей подгорной водки нету, зато джин отменный, я сама летом варила.
Снорри догадался, что повариха попросту хочет избежать разговора о хозяине, поэтому и предлагает выпить.
— Покорнейше благодарю, — поклонился он с солидным достоинством молодого старичка, — нальёте джин, выпью джин.
Флосси выставила на стол три стакана и вытащила из буфета пузатую бутыль коричневого стекла.
— Кому это ты третий стакан поставила? — вскинула рыжую бровь тётушка Рози, — уж не для миссис ли Дотс?
— Вот ещё! — Флосси уселась за стол, — для себя, естественно.
— Для себя? — переспросила гномка, будто плохо расслышала ответ, — а тебе, милочка, никто джину не предлагает и наливать и не собирается. Был бы эль, я бы подумала, а крепкое не для тебя.
Флосси вспыхнула до корней золотистых волос и проговорила:
— Не позорь меня перед гостем, я уже взрослая и могу пить джин вместе со всеми.
— Может, ты и взрослая, — сказала гномка голосом, не обещающим ничего хорошего, — только джин ты ни от меня, ни при мне не получишь. Зато чай можешь себе наливать без ограничения.
Девушка обиделась, но смолчала. Она с равнодушным видом следила за тем, как гномы чокнулись и выпили по порции джина. Снорри крякнул, утёр картинно усы и похвалил напиток. Тётушка Рози разулыбалась и принялась делиться секретами замачивания пшеницы, подробно рассказывая, сколько нужно класть ягод можжевельника. Флосси стало горько от несправедливости. Не то чтобы она страшно хотела выпить джина, она его пробовала: гадость жгучая и горькая, гадость как есть. Просто нечего перед симпатичным парнем её малолеткой выставлять. Эльфийка поджала губы и вклинилась в разговор:
— Вы, Снорри, господином Парком интересоваться изволили, так вот я скажу, мужчина он с характером, прижимистый, но жалование платит исправно. Да и вашего брата, гнома, не чурается. Вон сколько гномов в охране. Но странности свои у него имеются… — Флосси сделала глубокий вздох перед тем, как во всех подробностях расписать странности молодого хозяина.
 Но продолжить ей не удалось. Кухонная дверь открылась, и на пороге возникла миссис Дотс, надо заметить, со свеже напудренным лицом. Одного беглого взгляда ей хватило, чтобы понять, что в её отсутствие на кухне начались форменные безобразия: приблудный гном по-свойски устроился за столом и уплетает плюшки, которые Рози напекла хозяину к ланчу. Особенно бывшую домоправительницу возмутила бутыль с джином, что красовалась в середине стола и уже осушенные (возможно, и не единожды) стаканы.
Тонкие брови миссис Дотс самопроизвольно сдвинулись к переносице, и она проговорила, срываясь на крик от возмущения:
— Что это вы тут вытворяете? Пьянствуете запасами хозяина! Кого ты поить вздумала, старая дура? Не успел через порог переступить, а ему уже, нате пожалуйста, кормёжка дармовая и выпивка. Мало того, — она повернула лицо с покрасневшим от возмущения длинным носом в сторону замершей на стуле Флосси, — болтливая соплячка язык свой распускать вздумала.
Миссис Дотс шагнула к столу.
— Запомни, дорогая моя, крепко-накрепко запомни: обсуждать господина Парка нельзя даже со мной или Рози. При посторонних пускай твой поганый язычок прилепится к гортани, иначе быстро окажешься за воротами особняка с рекомендациями, поглядев которые, тебя в порядочный дом полы мыть не возьмут.
— Ишь раскипятилась, — усмехнулась тётушка Рози, демонстративно наливая джин себе и гному, — ты давно здесь не домоправительница. Коли забыла, я тебе это напомню. Кухня в моём ведении. Кому что наливать и подавать, определяю я. — Гномка со вкусом выпила, и, не утруждая себя закусыванием, продолжила: — ты, Дороти, можешь сколько угодно кипятиться, брызгать слюной, орать, можешь даже пойти и доложить господину Парку. Я знаю, ты это любишь. Но я знаю также и то, что мне он ничего не сделает, потому что для очередного приёма гостей нужно будет готовить еду, и без меня ему в этом не обойтись.
— В Эльферерри полно рестораций и трактиров, где готовят получше тебя, — огрызнулась эльфийка, — закажем, они и принесут, и посуду ещё после помоют.
— Ага, — согласилась Рози, — приготовить-то они приготовят и доставят, и уберут, тут я согласна. Но вот станет ли господин Парк оплачивать все эти услуги? Не думаю, что твоё предложение придётся ему по вкусу.
Миссис Дотс поджала и без того тонкие губы, чувствовалось, разговор о расчёте поварихи у неё с хозяином уже был. Поскольку никаких возражений ей в голову не приходило, она обратила своё внимание на Снорри, доедающего удивительно вкусные пышки.
— Поднимай свой зад и выметайся отсюда, — свирепо проговорила она, с откровенной неприязнью глядя на гнома.
— Дак, я управляющего вашего, Рагнара, жду, — Снорри утёр пышные усы от остатков варенья и уставился на эльфийку честными светло-карими глазами. Обычно, такой открытый и честный взгляд производил благоприятное впечатление. Снорри был симпатичным парнем и вызнал этот приёмчик ещё в юности, многократно проигрывая его на бабушках, тётках и прочих особах женского пола, но старшего возраста.
На миссис Дотс взгляд Снорри не произвёл ровным счётом никакого впечатления, точнее, впечатление, конечно же, было, только негативное.
— Убирайся на улицу, там и жди, — процедила бывшая домоправительница, сощурившись, — или с конюхом посиди, коли он собак на тебя не спустит.
Вальеры с крупными лохматыми псами с неопрятной клочковатой серой шерстью гном заприметил ещё при входе. Тогда ему подумалось, что господин Парк относится к ярым приверженцам псовой охоты, раз держит животных в таком количестве.
— Может, управляющий уже вернулся? — с надеждой проговорил Снорри, вставая, — не окажет ли мне любезность, почтенная миссис Дотс, и не взглянет ли, на месте он али нет?
Идея попросить миссис Дотс оказать любезность сработала. Впалые щёки эльфийки покраснели, не смотря на приличный слой пудры, она набрала полную грудь воздуха и выпалила:
— Делать мне больше нечего, как всяким проходимцам бородатым любезности оказывать! Сам, поди, не развалишься, ноги не отсохнут, сходи и глянь, на месте ли бездельник Рагнар. Я ему не сторож, и делишками его паршивыми не интересуюсь.
Снорри только этого было и надо. Возможность прошвырнуться по дому господина Парка, разнюхать, составить представление о нём, вот к чему он стремился, выпивая (пусть и не без удовольствия) чай с вареньем и плюшками.
— Хорошо, хорошо, — гном пятился к двери, ведущей во внутренние покои, — вы не волнуйтесь так, просто расскажите, как мне каморку управляющего сыскать.
— По коридору до конца, там повернёшь налево, — пояснила тётушка Рози, — в тупичке дверь по торцу, как раз его и будет. Только, ради всех богов, не ходи на хозяйскую половину, неприятностей после не оберёшься, — она сморщилась, демонстрируя природу возможных неприятностей.
— Именно, — поддакнула миссис Дотс, уже вновь напустившая на себя вид неприступной домоправительницы, — господин Парк чужаков на дух не переносит. Даже не знаю, что он с тобой в этом случае сделает, — она мечтательно склонила голову на плечо, предполагая, вероятно, что хозяин освежует нежданного гостя или просто стукнет по голове совком от камина.
Снорри заверил присутствующих, что не собирается ни сном, ни духом забираться на господскую половину, поблагодарил за угощение и ретировался из кухни.
Натурально, искать управляющего он не собирался, не нужен был ему Рагнар, и всё тут. Однако по тупиковому коридорчику гном прогулялся, убедившись, что дверь в конце коридора заперта на ключ.
После этого Снорри, ступая как можно бесшумнее, не смотря на тяжёлые гномские башмаки, повернул направо и шустро поднялся по лестнице на второй этаж. Нужно заметить, что особняк господина Парка никак не вязался с представлением гнома о доме преуспевающего горожанина, который устраивает известные на всю столицу ассамблеи с высокопоставленными гостями, маскарады и праздники. По крайней мере та часть дома, куда Снорри попал из кухни поражала запустением: пыль не вытиралась неделями, многие двери оказались запертыми, в коридоре стоял какой-то неприятно спёртый запах, какой бывает, если долго не открывают окон. Обветшавшие деревянные панели, кое-где откровенно источенные древесным червём, тоже уюта не добавляли. Пара комнат оказалась не запертой, но там гном обнаружил лишь старую изломанную мебель и сундуки с платьем, вышедшим из моды десятилетия назад. Окна в коридоре были не мытыми, а портьеры — пыльными.
Пока Снорри гадал, почему господин Парк рассчитал почти всю женскую прислугу и привёл собственный особняк в подобное запустение, коридор вильнул, выводя гнома в небольшую гостиную с засыхающей пальмой в деревянной бадье. На звук шагов Снорри отворилась одна из дверей, и оттуда высунулся худой до болезненности эльф в шикарном домашнем халате с вышитыми драконами.
— Ты кто такой, — недружелюбно поинтересовался незнакомец, тыча в Снорри длинным чубуком трубки, — какого дьявола шатаешься по моему дому?
Снорри понял, что этот мужчина с глубокими залысинами, впалыми щеками, на которых пламенели пятна болезненного румянца, и есть пресловутый господин Парк. Гном пожал плечами и ответил с самым невинным видом:
— Я к вам охранником наниматься пришёл, меня к управляющему Рагнару отправили, а я заплутал.
По лицу господина Парка было прекрасно видно, что он ни на йоту не поверил незнакомому гному. Эльф скрылся за дверью, а через мгновенье выскочил в гостиную с обнажённым клинков в руке.
— Шпион, — крикнул он, — охрана! Сюда, здесь лазутчик! — он угрожающе двинулся на Снорри.
— Мужик, ты чего? — гном отступил на шаг, — какая охрана, я сам к тебе в охранники метил, а ты на меня с мечом кидаешься! Что я такого сделал?
— Что сделал? — переспросил господин Парк, сощурив глаза, — разнюхивал, шпионил, вот что! А с такими, как ты у меня разговор короткий, — эльф сделал красивое фехтовальное движение, которое, наверняка, долго разучивал, — порежу тебя на кусочки, вот что я с тобой сделаю.
Снорри разозлился, он не привык, чтобы на него всякие там полоумные эльфы с мечами ни за что, ни про что кидались. Вытащить свой цвайхендер в заставленной мебелью маленькой гостиной он бы не сумел, но с господином Парком можно справиться и так.
Когда эльф, проведя хитрый по его представлению финт, атаковал, Снорри чуть пригнулся и перетёк вправо. Как и большинство фехтовальщиков, тренировавшихся с партнёрами приблизительно своего роста, Парк целил в грудь эльфа, поэтому гном без помех прошмыгнул под клинком и саданул со всей силы господину Парку коленом в промежность. Эльф мгновенно согнулся пополам, хватая ртом воздух и надсадно хрипя. После этого Снорри хорошо так приложил Парка снизу в челюсть, тот обмяк, выронил меч и кулём рухнул на пол. Глаза его закатились.
Снорри воровато оглянулся по сторонам и втащил бесчувственного мистера Парка в комнату, из которой тот недавно выскочил. Комната оказалась кабинетом с книжными стеллажами вдоль стен, старым письменным столом из потемневшего от времени красного дерева и совершенно неуместной кушеткой полосатого ситца. Именно на эту кушетку и уложил гном не в меру ретивого хозяина дома, постаравшись придать ему позу небрежно раскинувшегося в послеобеденном отдыхе человека.
Раз уж наняться охранником в особняк по улице Уходящего солнца не удалось, невольному вторженцу оставалось лишь обыскать кабинет, к чему Снорри и приступил после того как, аккуратно прислонил оброненный эльфом меч возле кушетки. На письменном столе ничего интересного не нашлось: стопкой лежали сегодняшние вскрытые письма, банального бытового содержания, какие-то приглашения, изъявление благодарности, одно признание в любви, причём весьма фривольного содержания на благоухающей розовой бумаге, и всё. Ровным счётом ничего, что могло бы помочь в их деле. Тогда гном перешёл к секретеру, примостившемуся в углу возле умирающего от жажды комнатного дерева. Видимо господин Парк совершенно им не интересовался, а слуги поливали дерево с резными листьями по большим праздникам. Секретер оказался запертым. Снорри выругался себе под нос, хотел сперва разворотить замок мечом господина Парка, но подумал об Осокоре и его отношении к столь грубым, но эффективным, методам, вздохнул, помянул неприличным словом бессознательно лежащего эльфа, и пошёл искать ключ в карманах его шёлкового халата. В карманах господин Парк держал несвежий носовой платок, крошки табака, скомканный листок бумаги, на котором размашистым почерком был написан список продуктов с проставленными справа ценами и записную книжку в залоснившимся замшевом переплёте с малюсеньким карандашиком, прикованным цепочкой к корешку. Положив всё, кроме крошек назад, Снорри с жадностью ухватился за записную книжку (всё равно ключа от секретера в наличии не было). Но гнома ждало разочарование: странички оказались заполненными какими-то непонятными записями из букв, точек, запятых и цифр. Владелец не пожалел сил, чтобы зашифровать свои записи от посторонних любопытных глаз. Снорри припрятал книжицу в карман, решил оставить секретер в покое и осторожно, с оглядкой покинул кабинет.
Ввалившись на кухню, он застал всю прежнюю женскую компанию в полном составе. Флосси бездельничала, вяло протирая серебряные ложки, миссис Дотс с серьёзной миной пила кофе, а тётушка Рози фаршировала фазана.
— Ну как, — гномка улыбнулась Снорри, как хорошему приятелю, — нашёл Рагнара? Взял он тебя?
— Увы, — сокрушённо развёл руками гном, — не дождался я его. А время меня торопит в ещё одно место, поручение у меня имеется от дядюшки моего, как раз к полудню и должен быть, аки штык. Так что, дамы, я покидаю вас, а с Рагнаром я завтра или послезавтра увижусь, деньжата у меня имеются, перекантуюсь день-другой.
— А хоть бы и совсем не приходил, не заскучаем, — значительно, в пространство заметила миссис Дотс, — по мне, чем ты дальше, тем лучше.
Гном пропустил мимо ушей ядовитое замечание, поблагодарил за угощение и откланялся.
Всю дорогу до гостиницы он думал о том, как лучше рассказать Осокорю о своём провале. Конечно, мистер Парк оказался, как Снорри и предполагал, пустышкой, но дело он провалил, чего уж тут говорить. Вместо того, чтобы наняться охранником и спокойно следить за объектом, гном ввалился к нему без приглашения, побил, а в довершение всего спёр записную книжку из кармана. Вздыхая, он съел по дороге пирожок с почками, но убедительного объяснения своей глупой выходке так и не придумал.
Осокорь и Ноди развлекались игрой в нарды, гном сильно сомневался, что хоть в одной гостинице Эльферерри сыщется доска, фишки и кости, получалось, Ноди приволок всё с собой. Когда гном появился, они сразу перестали играть и отложили доску.
— Ну как? — с нетерпением поинтересовался Осокорь.
— Хреново дело, — честно признался Снорри, швыряя меховую куртку на кровать, — сплоховал я, как есть сплоховал.
И он, не дожидаясь расспросов, подробно, во всех деталях описал свой неудавшийся визит на улицу Уходящего солнца. Закончив, гном выложил на стол трофейную записную книжку.
— Пустой он, — резюмировал Снорри, — говорил ведь вам, я печёнкой чуял, что зря только время потеряем. Дом захламлённый, запущенный, не похоже, что там приличное общество собираться может. Зато на бандита этот господин Парк очень даже тянет: охрана из гномов, собаки злющие в специальных вольерах во дворе, да и сам хорош, увидал незнакомую рожу и с мечом накинулся. Приличные господа так себя не ведут.
— Может ты и прав, Снорри, — проговорил бард, листая покрытые непонятными письменами листки, — но с этим эльфом явно что-то нечисто. Шифр интересный, — он протянул записную книжку Осокорю, — посмотри, под буквами, похоже, спрятаны имена, а цифры, возможно, суммы, которые были получены. Чёрточки и кружки в конце — даже не знаю что, может даты, а может, и что другое.
— Сможешь разобраться? — Осокорь вернул книжку Ноди.
— Попробую. Мне ещё какая-то магия здесь чудится. Погляжу, помозгую. Думаю, день-два мне хватит.
— А ты, друг мой Снорри, порядком напортачил, — клирик в упор посмотрел на гнома, — даже не ожидал от тебя. Если б Дурында так себя повёл, я бы понял, неопытность в карман не спрячешь. Но чтоб ты, фронтовик, разведчик, слонялся по чужому дому без прикрытия, это, я доложу, прокол, промашка.
— Дурость и наглость самоуверенного юнца, — констатировал Ноди, — он видите ли печёнкой почуял. Грош цена твоим предчувствиям.
— Ага, — вскинулся Снорри, — когда в Кумее в то ущелье лезли, я тоже печёнкой чуял, а меня не послушали. Еле ноги унесли, а Ноди вообще одну, — он прекрасно помнил, как бард потом месяц хромал, а без магии вообще мог потерять стопу.
— Да тогда, в Кумее, ты был прав, — отозвался Осокорь, — я также могу назвать ещё несколько подобных случаев, а в десятках других ты ошибался. Вся сложность в том, что ты сам не можешь отличить истинное прозрение от подозрения, собственной уверенности и ложных предчувствий. Так что по господину Парку продолжаем работать. Ты ему на глаза попадаться не должен, даже близко к особняку не подходи. Возможно, этот эльф и преступник, но за ним есть и ещё что-то. Например, вот эта записная книжка.
— А проникновение Снорри он скорее всего спишет на своих недругов, — сказал Ноди, — не даром же боится, что за ним шпионят. В общем, навредил ты Снорри несильно. Но, может, даже польза от этого будет.
— Да?
— Господин Парк задёргается, ведь записная книжка пропала, начнёт как-то действовать и наделает ошибок. А мы тут, как тут.

Глава 6
СТОЯЧИЙ МЕРТВЕЦ

Четвёртый сын герцога Файдернесского, сэр Вилохэд, внимательно оглядел собственное отражение в зеркале и ещё раз поправил узел галстука, король Эверетт не терпел, когда к нему на приём заходили с небрежностями в одежде.
— Как ты думаешь, Фибс, у меня сегодня получился фирменный файдернесский узел?
Пожилой камердинер, вынянчивший помимо Вилохэда троих его старших братьев, перевёл взгляд с отражения молодого темноволосого эльфа в зеркале на оригинал:
— Сегодня узел галстука завязан безукоризненно, милорд, впрочем, как и всегда.
Милорд усмехнулся, он прекрасно помнил, что за неудачно завязанный галстук не раз получал от строгого деда линейкой по пальцам, тот считал аккуратность добродетелью.
— Посмею предложить бутоньерку, милорд, — Фибс потянулся к пышно расцветшей азалии, цветы её из-за магического удобрения приобрели модный этой осенью синевато-сиреневый оттенок.
— Увы, Фибс, нет. Я иду на официальный доклад, а не в клуб, цветок будет неуместен.
Вилохед ещё раз оглядел свой строгий костюм, смахнул невидимую пылинку с бархатного рукава и остался доволен своим видом.
— Милорд сегодня ужинает в городе? — камердинер тоже остался доволен видом господина, — я могу отпустить Мэри пораньше?
— Милорд сегодня получает очередную еженедельную взбучку от нашего отмороженного величества, — ответил Вилохэд, — а после этого у меня вряд ли появится желание ехать в клуб. Так что я поем дома. Вели, чтобы Мэри приготовила ягнёнка под смородиновым соусом и испекла что-нибудь к чаю.
— Чего именно вы желаете?
— Не знаю, творожную запеканку что ли. Неделя выдалась тяжёлая, а пятница — вообще мой самый нелюбимый день. Знаешь, Фибс, есть чудаки, которые ненавидят понедельники. Вот уж воистину чушь! Понедельник — прекрасный, спокойный день, а вот пятница — сущее наказание.
— Полагаю, это из-за того, что в пятницу вы идёте на доклад к его величеству?
— Именно так. Сам по себе доклад ничего неприятного не несёт, подумаешь, рассказать о преступлениях, что произошли на неделе, и какие меры я, честный и верный Верховный коррехидор Эльферерри, предпринял, чтобы жизнь каждого эльфа была исполнена дневной безопасности и ночного покоя.
— Так в чём проблема, милорд? Вы разве недостаточно предпринимаете?
— Проблема в его отмороженном величестве. Никогда заранее не знаешь, какое настроение посетило его в эту пятницу. Когда он пребывает в хорошем расположении духа (а за два месяца такое случилось, к сожалению, только однажды), он молча выслушает меня, задаст пару ничего не значащих вопросов и отправит восвояси, дабы я не занимал его драгоценное время. Но вот коли расположение монаршего духа окажется плохим, пиши пропало. Ты даже не представляешь, Фибс, сколько ругани я выслушал за это время в свой адрес. Дедушка Элджи, никогда не упускавший возможность показать мне мою ничтожность и бесполезность, просто невинный ребёнок по сравнению с нашим королём. Его величество никогда не стесняется помянуть мои прегрешения, посетовать, как разочарован, должно быть, мой несчастный отец, и какое счастье, что у лорда Файдернесса имеются в запасе трое достойных сыновей.
— Думаю, его светлость, сэр Гэвиндейл, будет вами доволен: вы остригли волосы, как подобает чиновнику, регулярно ночуете дома, стали служить, — Фибс перечислял достижения хозяина с явной целью подбодрить его и укрепить желание так поступать и дальше, — у вас почти не остаётся времени на безделье и праздность.
— Да, с тех пор, как я занял пост коррехидора, на эти две замечательные вещи времени, действительно, не остаётся, — сэр Вилохэд покачал головой с картинным сожалением, — как и на многие иные любимые мои занятия. Но ведь я неплохо справляюсь, не правда ли?
— В этом нет и не может быть никаких сомнений, милорд, вы проявляете удивительную для вас собранность.
— Благодарю тебя, мой верный Фибс, ты, как всегда, единственный, кто хвалит меня хоть за что-то.
Бросив взгляд на часы в углу комнаты, четвёртый герцога Файдернесского велел подать ему пальто и отправился на доклад к королю.
  В рабочем кабинете монарха кроме его морозного величества, сидевшего в резном кресле за столом и коррехидора, стоявшего перед этим самым столом, находился ещё шут Эверетта, он устроился на низкой банкетке вместе со своей неизменной лютней и тихонько перебирал струны.
— Во вверенной мне столице Морозных земель за истекшую неделю были совершены следующие преступления против Короны, — сэр Вилохэд опустил глаза на пергамент и принялся ровным голосом перечислять количество краж, убийств, мошенничеств и прочих прегрешений, кои были раскрыты его ведомством.
Король слушал молча, его породистое лицо истинного Меллорна не выражало ровным счётом ничего. Коррехидору оставалось лишь гадать: просто выслушает король своего блюстителя порядка в столице или сэра Вилохэеда ожидает выволочка, с неизменными рассуждениями, насколько он непригоден к занимаемой должности, и насколько Морозные земли выиграли бы, купи должность коррехидора любой иной клан, корме Дубового. В самом плохом случае монарх не погнушается замечаний о зависимости кланового дерева и сообразительности представителей рода, в особенности младших отпрысков. Загнав вглубь подобные мысли, Вилохэд продолжил:
— Кроме всего вышеперечисленного сегодня был раскрыт заговор, — всю дорогу в королевский дворец коррехидор ломал голову, каким образом преподнести безобразное происшествие на постоялом дворе «Добродушный путник», и решил начать не с вымогательства денег у постояльцев, а с заговора.
— Заговор? — вскинулся король, — против Короны и государства? И вы, Файдернесс, столько времени морочите мне голову кражами и убийствами, имея в запасе заговор!
— Спешу успокоить Ваше величество, заговор вовсе не против короны, а скорее наоборот: виновные утверждают, что грабили постояльцев, по большей части не эльфов, с целью сбора средств на освобождение Морозных земель от гнёта империи.
На красивом лице Эверетта заиграла улыбка:
— Прекрасно, значит, жив ещё дух свободы в моих подданных, они готовы на преступления ради независимости своей земли и своего короля, — напомните, Вил, какой из морозных кланов стоит во главе этого славного деяния, которое вы уже готовы записать в преступление.
— Я не говорил, сир, и потом, морозные кланы не имеют отношения к событиям на постоялом дворе, пока главарём вырисовывается владелец заведения Смит, он бывший каторжник, отбывший срок за разбой.
— Как поверхностно вы судите о моих подданных, коррехидор, — презрительно заметил Эверетт, — для вас каторжник — позорное клеймо, вы не думаете, что у простого каторжника может быть сердце, исполненное патриотизма и любви к своему государю. В его ограниченной голове, возможно, не нашлось идей получше банального и привычного грабежа, но побуждениям он следовал высоким.
— Боюсь разочаровать Ваше величество, но в ходе дознания мой помощник Эплби выяснил, что каторжник Смит просто грабил постояльцев, а идеи освобождения использовал как отговорку для своего подельника — сержанта городской стражи Уордока и не достигшего совершеннолетия сына, — коррехидор высказал это одним духом, отлично понимая, как не любит король оказываться неправым. Тот молчал, внимательно разглядывая серебряный нож для разрезания бумаги. — Собственно, основными фигурантами дела являются городские гоблины и их главарь Малахия Смит, сын каторжника Смита.
— Великолепно, — серебряный нож для бумаг полетел в сторону и со звоном ударился о каминную решётку, — городские гоблины и сын каторжника! Да что у вас творится, Файдернесс? — синие глаза короля метали молнии, — на кой дьявол вам покупали эту должность? Посещать ночные клубы и бордели вы могли и не являясь коррехидором! Здесь требуется работать. Слышите меня, работать! У вас гоблины и дети каторжников пятнают светлое дело освобождения Морозных земель, а вы стоите передо мной и спокойно об этом докладываете, стыдно! Очень стыдно, Файдернесс, никогда коррехидория ещё не функционировала так плохо! — король неожиданно смолк и уставился в окно, затем резко повернулся к шуту и бросил, — да прекрати ты бренчать, Фархан, и без тебя тошно.
Как многие в Элферерри, сэр Вилохэд Файдернесс не понимал странного пристрастия короля к южанину: тот был стар, лицо его уродовал давний шрам, да и в общении Фархан хотя и производил впечатление человека умного, но по большей части желчного и в высшей степени неприятного. Коррехидор отвёл глаза, потому что шут повернулся к нему правой, обезображенной стороной лица, от которой распространялась неестественная седина, пятная сивыми прядями волосы и бородку шута. Южанин мгновенно перестал играть.
— Как прикажешь, мой господин, как прикажешь.
Внимание короля снова перекинулось на коррехидора.
— Хороша же наша Служба дневной безопасности и ночного покоя! Гоблины и каторжники грабят в моей столице торговцев, а эта доблестная служба принимает за чистую монету отговорки о патриотизме и свободе, кроме того какой-то сержант опозорил мундир сговором с гоблинами! Да, не зря мне доверенные эльфы доносят, что моя Служба дневной безопасности и ночного покоя не пользуется уважением у народа, — король презрительно усмехнулся, — откуда взяться уважению, ваша репутация в Эльферерри известна в свете всем и каждому, не удивительно, что рехидор по вашему приказу бегает по городу и самолично занимается расследованиями. Не многовато ли чести для гоблинского отребья? Стража вполне могла справиться сама. Ах, простите, я запамятовал, ваши гоблинолюбивые стражники сами принимают горячее участие в отъёме денег у приезжих! Всё! Остаётся только распустить ваше ведомство, всех поголовно отдать под трибунал, и набрать новых.
— Не думаю, что они будут честнее и толковее старых, сир, — подал голос шут.
— Вот и я не думаю, — король с неприязнью поглядел на сэра Вилохэда, — потрудитесь объяснить хотя бы, с какой стати ваш помощник лично понёсся разбираться с гоблинами. Что, все настолько измазались в этом дерьме, что кроме вас и рехидора в Службе никого не осталось?
— Я послал Эплби, потому что сегодня пытались ограбить не простого торговца. Когда он пришёл ко мне…
— Пришёл! — взорвался Эверетт, — с каких это пор приезжие заходят в коррехидорию как к себе домой? Что за порядки вы там устроили? Или вам действительно глубоко всё равно, что твориться в вашем ведомстве? Дьявольщина, напомни мне завтра, Фархан, написать эдикт, ограничивающий доступ неэльфов в присутственные места. Я покажу всем, что здесь — Морозные земли, а значит, следует с уважением относиться к нашим традициям и законам.
— Не советую, государь, категорически не советую, — сказал южанин, чуть растягивая слова, — подобный эдикт может испортить отношения с Рией, а нам это совершенно ни к чему, особенно после воцарения вашего венценосного племянника.
Король насупился, помолчал и обратился к коррехидору:
— Я желаю, чтобы вы донесли до всех королевских служб моё неблаговоление к приезжим, и рекомендацию создавать им всевозможные препоны при прохождении инстанций. Как это сделать, додумаете сами.
— Пострадавшего приезжего ко мне привёл глава гильдии Виноторговцев «Мускат», Бартоломью Вудсток, имеющий лицензию Вашего величества на торговлю Кровью демонов, — сумел, наконец, вставить реплику сэр Вилохэд, отлично понимая, что королевская выволочка ещё только началась, — именно из-за этого драгоценного вина, которое ваше величество предпочитает всем иным сортам, и разгорелся скандал.
— Естественно, кто бы сомневался! — король засмеялся коротким нехорошим смешком, — вот они все ваши прежние знакомства, унижающие честь четвёртого сына несчастного герцога Файдернесса. Виноторговцы ногой открывают двери в коррехидорию, диктуют коррехидору, или собутыльнику, что ему надлежит делать. Куда катятся Морозные земли!
 — А когда я увидел бумаги виноторговца, то мне ничего не оставалось, как послать Эплби, — Вилохэд постарался, чтобы его лицо сохранило бесстрастное выражение.
Синие глаза Эверетта недобро сощурились.
— Моё воображение бессильно обрисовать содержимое документа, который заставил бы меня на вашем месте поступить подобным образом, — король выдержал паузу, подчёркивая меру своего недовольства, — хотя, если вы увидали рекомендательное письмо от святого Экихарда Льдистого, покровителя торговли, тогда, — он развёл руками, — понятно.
Шут хихикнул резким, сухим, смешком.
— Нет, сир, — коррехидор опустил глаза, чтобы поднимающаяся со дна души злость не выплеснулась наружу, — документы Марыля Осокоря, виноторговца из Рии, были подписаны самим Вторым консулом Священной Лирийской империи лично, — он специально назвал империю полностью, в отместку за все унижения сегодняшнего вечера, — и обязывали оказывать всяческую помощь и поддержку поставщику императорского двора его величества Аэция.
Эверетт скривился, словно ему в рот залетела пахучая мошка, и кивнул вяло, как бы моментально потеряв интерес к этому вопросу. Зато шута содержание документа приезжего виноторговца заинтересовало до чрезвычайности: Фархан сперва подался вперёд, приобретая сходство с хищной голошеей птицей, а затем и вовсе встал, подошёл к коррехидору и негромко спросил:
— Скажите, сэр Вилохэд, а этот Марыль Осокорь имел в документах звание «центурион»?
— Нет, — ответил коррехидор, немало удивляясь активности шута. За два месяца еженедельных докладов он впервые лично удостоился внимания Фархана.
 Хотя король и шут были практически неразлучны, южанин никогда не проявлял активности в государственных делах, по крайней мере, на людях. Хотя злые языки поговаривали, что шут играет на короле, как на своей лютне, умея дать совет в такой форме, что его морозное величество принимает чужие решения за свои собственные гениальные прозрения. Вмешательство шута даже смутило коррехидора, он не знал, как ему поступить, поэтому решил спокойно ответить на все вопросы Фархана.
— Скажите, приезжий походил на бывшего военного? — резко спросил шут.
— Не думаю, — сэру Вилохэду приходилось из вежливости смотреть на морщинистое, обезображенное лицо шута, наблюдать, как от побагровевшего внезапно шрама начали разбегаться мерзкого вида пятна, тоже желтовато-багровые, с побелевшими, словно покрытыми инеем краями. — Марыль Осокорь произвёл на меня впечатление обыкновенного торговца: приветлив, говорит много и охотно, держится свободно, но без панибратства и раболепия, как и пристало поставщику императорского двора.
Шут замолчал, сделав несколько быстрых шагов по комнате, теребил ухоженную бородку. Потом он вдруг внезапно остановился, поглядел снизу-вверх на коррехидора и снова спросил:
— Из себя этот Марыль человек плотный, широкоплечий, немного повыше среднего роста, кудрявый и кареглазый?
Сэр Вилохэд выжидательное глянул на короля, не понимая, что за допрос ему устраивают, и почему королевского шута вдруг так заинтересовал внешний вид торговца, но Эверетт погрузился в чтение лежавшей на столе книги и вмешиваться в разговор явно не собирался.
— Да, торговец походит на ваше описание, мастер Фархан, но вот волосы у него не кудрявые, вернее, у него волос вообще не очень много. Он начал лысеть и коротко стрижётся.
— А не сложилось ли у вас впечатление, что приезжий владеет магией. Возможно, например, чтобы он зачаровал главу гильдии или отвёл глаза вам? Похож он был на мага?
Карие до черноты глаза шута сузились.
— Как и все мужчины Дубового клана, я являюсь носителем латентного магического дара, — не без внутренней гордости заявил сэр Вилохэд, — и постоянно нашу амулет коррехидора, я бы почувствовал любое магическое воздействие, направленное на меня лично или на иную персону в моём присутствии. Столь заинтересовавший вас Марыль из Рии на мой взгляд совершенно и полностью лишён магического дара.
 — Вы должны плотно заняться этим виноторговцем, коррехидор, — заявил шут тоном, не терпящим возражений, — посадите его под колпак, следите, что он делает, с кем общается, куда ходит. Подключите к этому людей потолковее. Через неделю я должен знать о нём как можно больше.
Сэр Вилохэд вопросительно приподнял бровь, он не привык, чтобы ему приказы отдавали шуты. Эверетт заложил странцу книги пальцем и бросил безразличным голосом:
— Выполняйте всё, что вам приказали, доложите через неделю, — затем брюзгливо добавил, — и никто не освобождает вас от ваших прямых обязанностей, Файдернесс. Порядок в Эльферерри должен быть незыблем.
Коррехидор понял, что аудиенция окончена, поклонился королю, бросил взгляд на шута, нервно перебирающего струны лютни и удалился.
Как только его шаги стихли, Эверетт повернулся в сторону шута:
— На кой дьявол тебе дался этот Марыль? У нас, что коррехидору нечем больше заняться, чем следить за каким-то там гартхэном, пусть даже он и привёз в Эльферерри моё любимое вино. Все продукты, которые подают мне к столу, дважды проверяют маги, отравить он никого не сумеет. И вообще, не лезь в мои беседы с подданными, — король нахмурился, — мне это не по душе, слишком подрывает моё величие в их глазах.
— Для тебя имеет значение величие в глазах этого морознорождённого бездаря? — спросил Фархан, небрежно бросив лютню на диван, — латентный носитель магического дара! Он, видите ли, распознал бы мага! Надутый, ограниченный аристократ, проживший благополучную жизнь в столице. Он бы распознал, а я вот в своё время в одном Марыле мага не распознал, и вот что он мне сделал, — шут выразительно показал на свой шрам, — это и это, — он вытянул к королю сведённые артритом смуглые кисти рук с вывернутыми суставами, — красота! На своё счастье я хоть подвижность им вернул.
— Почему ты мне никогда об этом не говорил? — король с отвращением смотрел на руки шута, — думаешь, это — тот самый Марыль? Он может и меня изуродовать подобным образом?
— Нет, Эви, нет, не волнуйся зря, — криво усмехнулся Фархан, — ты не маг, тебе подобное просто не грозит. А со мной это случилось давно, в Кумее. Пересёкся я там с одним ретивым центурионом, но вот фамилии его не знал.
— Мало ли в империи Марылей! — успокоился король, — да и от Кумеи до нас расстояние преизрядное, не думаю, что это тот самый маг, да и маг ли? Пусть коррехидор — и бездарь магическая, но амулеты у него перворазрядные. Его предшественник тоже не мог похвастаться способностями, но добился от меня оплаты услуг придворных чародеев. Амулеты коррехидора и заклинания в коррехидории обошлись казне в кругленькую сумму. Файдернесс мог прошляпить, а амулеты никогда.
— Хорошо, коли так, государь, хорошо, — шут тоже взял себя в руки, — но тот Марыль мне очень задолжал. Хотелось бы вернуть.
Сэр Вилохэд возвратился домой в дурном расположении духа: сам по себе доклад королю Эверетту — деяние малоприятное, так тут ещё и королевский любимец позволил себе приказывать коррехидору, словно непосредственный начальник молодому бестолковому подчинённому. Поэтому Вил велел подавать ужин позднее, а сам переоделся и направился в оранжерею, чтобы хоть немного успокоиться.
Мало кто в Эльферерри знал, что известный в столичном свете шалопай с репутацией отчаянного ловеласа дома разводит экзотические южные растения. Сам Вил не афишировал это своё увлечение, предпочитая слыть любителем скачек, карт и ночных клубов. Но истинное успокоение он обретал именно здесь, в оранжерее, среди обилия редких ползучих и лазящих лиан с огромными разрезными или цветными листьями.
— Урод, надутый, наглый урод, — бормотал себе под нос эльф, усевшись в плетёное кресло посреди своих любимцев, — приказывает так, будто он главнее короля. Да и Эверетт тоже хорош, — перед мысленным взором Вилохэда возникло породистое, тяжеловатое лицо короля с привычным, чуть брезгливым выражением, — выполняйте, что вам сказано, но не забывайте о своих прямых обязанностях!
Ох уж эти прямые обязанности! За последние два месяца они отнимали столько времени и сил, что Вил мог по пальцам одной руки пересчитать вечера, когда он появлялся в свете, не беря официальных, смертельно скучных приёмов, на коих ему полагалось присутствовать, как верховному коррехидору. Однако ж с обязанностями своими он справляется и неплохо. Конечно, королю и отцу угодить просто невозможно, но преступления Вил раскрывает, патрулирование улиц он наладил, отправил на каторгу целую толпу карманников и домушников. Отловил даже одного насильника, охотившегося почему-то за пухленькими молочницами по утрам, так что упрекнуть четвёртого сына герцога Файдернесского не в чем. Разве только в том, что он сглупил, сделав упор в сегодняшнем происшествии с приезжим виноторговцем на заговор. Но чего уж тут жалеть, дело прошлое: сглупил и сглупил. В другой раз будет умнее. Вил приободрился, проверил магические светильники, дававшие его филодендронам обилие света, весьма похожего на солнечный и собирался отправиться принимать ванну, когда в оранжерее появился Фибс.
— Милорд, вас спрашивает какой-то мужчина.
— Кто такой?
— Он утверждает, будто он — служащий коррехидории, милорд, но я вижу его впервые.
Каким-то мужчиной оказался лейтенант Мелоун, оставленный сэром Вилохэдом сегодня отвечать за ночной покой жителей Эльферерри. Он неловко жался у двери, исподтишка разглядывая обстановку в холле.
— Что случилось, Мелолун, — поинтересовался коррехидор, усаживаясь и запахивая вышитый домашний халат, — какое чрезвычайное событие заставило вас покинуть свой пост и прийти сюда?
Вилохэд не старался быть любезным, он хорошо помнил наставления отца, когда тот купил ему должность: «Необходимо сразу поставить себя так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, кот здесь принимает решения. Никакой либеральности и панибратства в подчинёнными, помните, сын мой, вы — принадлежите к Дубовому клану, одному из старейший и самых уважаемых эльфийских кланов. Хотя, — герцог Файдернесс при этих словах безнадёжно махнул рукой, — пустое. Вы ни за что не поступите, как вам говорят».
Мелоун неловким жестом спрятал форменный берет Службы за спину и проговорил:
— У нас труп, милорд, — он сглотнул, от чего кадык на его худой шее заметно дёрнулся.
— Что с того? — тёмная бровь сэра Вилохэда иронично поднялась, — с каких это пор у нас завелась традиция вызывать коррехидора на труп, который обнаружился в столице?
Мелоун снова судорожно сглотнул, провёл рукой по коротко остриженным волосам и ответил, упорно глядя на лакированные носки туфель начальника:
— Это стоячий труп, милорд, а мистер Эплби уехал в имение.
Генри Эплби сегодня отпросился, сославшись на какие-то проблемы с младшей сестрой, и уехал до понедельника. Вил сам разрешил ему, не став выслушивать слезоточивую историю о неудавшемся побеге младшей мисс Эплби и не одобренного родителями кавалера.
— Это второй стоячий покойник, милорд. Первый был летом, ещё до вас, — лейтенант говорил быстро, сбивчиво, словно боялся, что его оборвут на полуслове, и он не успеет сказать что-то важное, — тогда был приказ его величества, в подобном случае трупом занимается рехидор или коррехидор лично. Дело расследуется в обстановке максимальной скрытности и приватности.
— Это ещё зачем? — Вил ничего не слышал о стоячих покойниках, и распоряжения из Меллорн Донана ему категорически не понравились, он них неприятно засаднило где-то в области желудка, совсем как в тех случаях, когда коррехидору доводилось сделать крупную ставку на не ту лошадь.
Мелоун скосил глаза, старательно избегая взгляда своего патрона:
— Мне ничего неизвестно, милорд. Тогда ваш предшественник лично занимался расследованием, до рядовых служащих доходили только слухи, но и их велено было строжайше пресекать, а за обсуждение стоячего покойника сразу увольняли, — он нервно сглотнул.
— Но что-то вы должны были слышать, — усмехнулся коррехидор, — не стесняйтесь, поведайте мне всё, что дошло до ваших острых ушей летом. Я прямо-таки велю вам развязать язык, ибо обладаю подобной властью, — добавил он после маленькой паузы.
Лейтенант мялся и мямлил что-то невразумительное насчёт собственной некомпетентности и неосведомлённости, а Фибс, ожидавший приказаний своего лорда у двери, буквально превратился в слух. Вилохэд знал, его камердинер — большой охотник до всякого-рода чертовщины и небывальщины.
Четвёртый сын герцога Файдернесса поднялся с кресла и сказал:
— Вы, Мелоун, поразмыслите над докладом, пока я оденусь, расскажете детали по дороге. Фибс приготовь сюртук и рубашку.
 Фибс поклонился, но на его лице читалось откровенное разочарование, ему не удастся узнать леденящие кровь подробности страшного летнего убийства, о котором всякое болтали в Эльферерри.
В карете коррехидории было темно и холодно, Вилохэд пожалел, что не надел пуховый шарф вместо модного шёлкового кашне, да и замшевые перчатки грели руки куда хуже меховых. Он плотнее запахнулся в пальто, засунул руки в карманы и велел лейтенанту Мелоуну рассказать все сплетни и слухи, которые бродили в коррехидории и в городе.
Тот смущался присутствием морознорождённого лорда, сидел очень прямо на самом краешке скамьи и постоянно прокашливался, прочищая горло. Из его путаного рассказа коррехидор вынес весьма противоречивое мнение: выходило, что труп прозвали стоячим, поскольку он оставался в вертикальном положении вопреки силам природы и здравому смыслу.
— Покойникам полагается лежать себе спокойно на земле, а не торчать, словно прыщ на ровном месте, — немного расковавшись заметил Мелоун, — а этот, говорят, стоял как живой, только с совершенно содранной кожей, выпотрошенный до чиста, без ушей, языка и этих самых.
— Чего? — не понял Вил, — каких этих самых?
— Ну, у него не хватало, — в темноте кареты послышалось смущённое покашливание, сопение и ёрзание по скамье.
— Гениталий? — догадался коррехидор.
— Нет, талия была на месте. Ему яйца отрезали, — одним духом выпалил лейтенант и осёкся, боясь, что невольно оскорбил лорда своей откровенностью.
Лорд усмехнулся и велел продолжать. Дальнейший рассказ содержал массу подробностей, одна другой фантастичнее, к ним относилось, например, наличие драгоценных камней на месте утраченной ценной части тела, кои при прикосновении дознавателя обратились в обжигающую пыль, изменение роста покойного (по словам очевидцев, выходило, будто он не то прибавил целый фут, не то сократился на полтора). Одним словом, лейтенант нёс совершеннейшую чушь, какой непременно обрастает скандальное преступление в случае приказа о сокрытии подробностей. К половине пути сэр Вилохэд уже понимал своего предшественника, запретившего под страхом увольнения всяческие разговоры о стоячих покойниках, рассыпавшихся в пыль алмазах и утраченных гениталиях.
Однако было в этом нескончаемом потоке вымысла и полуправды нечто весьма и весьма интересное — приказ докладывать лично королю Эверетту и содержать в тайне все детали расследования. Естественно, приказ сей лейтенант Мелоун не видел, не по чину ему, но слышали о нём все, тогдашний коррехидор собрал своих подчинённых и донёс до них королевскую волю.
Пока Вил размышлял о том, почему его отмороженному величеству понадобилось быть в курсе расследования, да ещё и тайного, карета протряслась по плохо расчищенной мостовой, свернула в какой-то переулок и остановилась. Изрядно замёрзший коррехидор вышел и огляделся. Они стояли в пятачке желтоватого света перед таверной «До поросячьего визга». Вывеску украшал симпатичный поросёнок с двумя пенными кружками в руках, именно в руках. По всей видимости, художник посчитал, что копыта не удобны для столь важного дела, как питие эля.
— Сюда, милорд, — суетился Мелоун, — я направил в трактир наряд стражи и послал за мистрис Олдгрэйв. Думаю, она уже прибыла, милорд.
Фиона Олдгрэйв числилась штатным коронером при коррехидории с тех самых пор, как полтора месяца назад предыдущий коронер получил наследство и удалился в имение. Сэр Вилохэд сам подписал приказ о назначении Фионы, её рекомендации от Коллегии магов Эльферерри были превосходными, но встречаться лично с магичкой ему не доводилось.
В таверне было непривычно тихо, виновники этого, стражники Службы дневной безопасности и ночного покоя, стояли у входа, стойки бара и в проходе между столами. Когда лейтенант и Вил вошли, им навстречу сразу поднялась женщина в меховой шубе и капоре.
— Наконец-то, — без особого дружелюбия проговорила она, оглядев высокую шляпу коррехидора, его модное дорогое пальто и узконосые ботинки, — я тут чуть от холода не околела, пока вы объявились. Не иначе как вашу милость по мужским клубам разыскивать пришлось.
Коронер, а сомнений не оставалось, это была именно она, оказалась очень молодой, невысокой, одним словом, из тех, на ком взгляд не останавливайся. Однозначно, внешность мистрис Олдгрэйв находилась ниже того порога женской привлекательности, когда она могла вызвать интерес Вила.
Лейтенант буквально онемел от такой наглости, было ясно, мистрис Фиона Олдгрэйв даже отдалённо не представляла, с кем сейчас разговаривает. Он уже открыл рот, чтобы просветить её, но лорд Файдернесс небрежным жестом отослал его, велев предварительно поговорить с хозяином заведения.
— Я тоже рад вас здесь видеть, — иронично поприветствовал магичку Вил, — меня вызвали из дома.
— Это ничего не меняет, — мрачно заметила она, — вы всё равно слишком долго занимались своим туалетом, пока другие работали на морозе.
Магичка буквально обожгла взглядом серых, выразительных глаз, не скрывая, что она терпеть не может таких вот красивых, модных и самоуверенных эльфов, привыкших смотреть на женщин, как на украшение собственной жизни, бездельников, которым богатенькие папаши купили должности. Этому дознавателю палец о палец не пришлось ударить, чтобы получить положение и связи, коих ей, талантливой чародейке, не видать и за триста лет практики.
— Вы могли бы воспользоваться согревающим заклинанием, — бросил коррехидор.
— А вы могли бы воздержаться от советов, когда ни шиша не понимаете, — вскинулась Фиона, — согревающее заклинание, между прочим, не стыкуется с заклинанием освещения. Я что, по-вашему, при свете лучины труп осматривать должна?
Оставив последнее замечание без ответа, коррехидор галантно пропустил даму вперёд. Она поправила капор, бросила взгляд на унылую карету департамента Дневной безопасности и ночного покоя, после чего ещё больше утвердилась во мнении о несоответствии должности её высокого спутника и его дорогого пальто: начальник наверняка приехал бы в собственном экипаже с магическим обогревом.
— Вы давно ели? — спросила Фиона, уверенно шагая по узким тропинкам между сугробами.
— А что? Есть желание пригласить меня на ужин? — поинтересовался Вил, — охотно составлю вам компанию, только давайте заведение выберем поприличнее.
— Ещё чего! — фыркнула магичка, и было непонятно, относится это предложению выбора заведения или обществу Вила, — главное, чтобы вас блевать не потянуло при виде трупа. Очень, знаете ли, трудно рвоту с шубы отмыть. А ваш брат, дознаватель, когда его тошнит, норовит либо на меня, либо прямо на покойника. Так что уж, коли припрёт, сделайте одолжение, отвернитесь.
— Всенепременно, — пообещал коррехидор сладким голосом.
За углом таверны слабо мерцал круг магического ограждения и темнели два силуэта: один принадлежал стражнику, поставленному охранять место преступления, а второй — собственно, и был самим убитым.
Мистрис Олдгрэйв отослала стражника и сообщила, что сейчас сделает свет. Она стряхнула на снег тёплые пуховые рукавицы с деревенскими узорами, сложила ладошки лодочкой и поднесла ко рту. Затем начала тихонько дышать в них, словно бережно отогревала маленького птенчика. Из её ладоней вырвалось сияние, сперва едва теплящееся, золотистое, потом оно стало разгораться ярче и ярче. А когда девушка раскрыла руки, оттуда вылетела крупная золотисто-розовая стрекоза, полупрозрачная, сверкающая, рассыпающая вокруг себя искорки света. Она сделала круг и зависла возле лица сэра Вилохэеда. Он с удивлением заметил, что у магического насекомого умные живые глаза, а мордочка имеет несомненное сходство с своей создательницей. Стрекоза скорчила рожицу и показала Вилу язык.
— Марш к трупу, — приказала чародейка тоном, каким разговаривают с любимыми и балованными детьми, — зависни и не крутись. Мы будет пытаться работать.
Четвёртому сыну герцога Файдернесского до страсти не хотелось осматривать труп, покойников он не любил, и ничего интересного для себя в их разглядывании не находил, но он прекрасно понимал, что сделать это ему придётся, и притом совсем скоро. Светящаяся стрекоза позволила разглядеть неподалёку кожаный саквояж, разбросанные хирургические инструменты, фляжку, подозрительно смахивающую на те, в каких кэбмены держат крепкое спиртное, и абсолютно неуместное зеркало в серебряной оправе из переплетённых ветвей и листьев. Сэр Вилохэд про себя заметил, что будь Фиона красавицей, у неё не возникло бы потребности постоянно глядеть на себя в зеркало. А тем девушкам, в адрес которых нередко произносят: «ничего особенного», можно вообще не беспокоиться, им для уменьшения расстройства стоит избегать отражающих предметов.
— Посмотрите сюда, сударь, — мистрис Олдгрэйв указывала рукой на труп, — видите странность?
Странностей в покойнике было хоть отбавляй: во-первых, он стоял в характерной позе со спущенными штанами, знакомой каждому мужчине. Несомненно, умерший вышел на улицу по малой нужде. Во-вторых, он, действительно, был начисто лишён кожи, по крайней мере, в тех местах, которые не прикрывала одежда. Но самым удивительным, пожалуй, казалось полное отсутствие следов крови. Вил никогда не интересовался пытками и казнями, однако ж представлял, что при сдирании кожи заживо крови должно вылиться преизрядно.
— Примерно галлон, — подтвердила Фиона, когда он сказал ей об этом, — а здесь, обратите внимание, ни капельки, одежда не испачкалась. Хотя кожу содрали везде, я проверила, даже под башмаками.
Она усмехнулась, увидев, как коррехидор, сдерживая тошноту, отогнул воротник скальпелем. Сэр Вилохэд в душе порадовался, что не успел поужинать, иначе и жаркое из ягнёнка под смородиновым соусом, и нежнейшая мэрина запеканка сейчас валялись бы отвратительной рвотной кучкой на снегу, а Фиона довольно ухмылялась, получив очередное подтверждение слабости сильного пола.
— Как это удалось сделать? — уже более спокойно спросил Вил, обойдя покойного и даже заставив себя посмотреть в лишённые век пустые глаза, — магия?
— Нет, я не обнаружила ни малейших следов магии, — мистрис Олдгрэйв снова натянула на руки варежки, — проверила и сама, и амулетом, даже тест на зеркале Пикелоу ничего не показал.
Теперь было понятно, почему рядом с хирургическими инструментами оказалось зеркало. Скорее всего   фляжка тоже была вовсе не с джином. Вил кивнул.
— Возможно ли применение заклинания, устраняющего следы магического вмешательства? — пускай заносчивая магичка не думает, будто имеет дело с дурачком, который впустую получает жалование.
Фиона ещё раз оглядела труп и проговорила:
— Теоретически на подобное заклинание должно было бы отреагировать зеркало Пикелоу, но точнее смогу судить после вскрытия. В коррехидории более подходящие условия.
— Но что тогда заставляет труп стоять?
— Не знаю, поза естественна, он не примёрз, как я подумала вначале, нет ни верёвок, ни колышков, чтобы подпереть, если считать это чьей-то дурацкой шуткой, — магичка энергично потёрла нос, — хотя, я не могу себе представить, кому придёт в голову шутить подобным образом.
— Если мы отбросим магическое вмешательство, — рассуждал коррехидор, совершенно освоившийся с трупом, он даже свободно, почти без отвращения обыскал карманы умершего и выложил на снег перочинный ножик, грязноватый носовой платок, засаленные перчатки, кошелёк и кисет с табаком, — как можно осуществить подобное? — и, когда Фиона пожала плечами в ответ, продолжил, — оглушить, оттащить в близлежащий сарай, освежевать, слить кровь, затем снова одеть в одежду, доставить во двор и каким-то образом поставить в интересную позу. Кстати он успел помочиться?
— Нет, — отрезалаволшебница, — не успел. Но то, что вы говорите, невозможно.
— Это почему же? — тёмная бровь Вила иронично изогнулась, — разверните. Скорняк или опытный охотник вполне может освежевать труп за короткое время.
— Но слить кровь, одеть и установить не успел бы.
— Вы в курсе, как это произошло?
— Пока вы наводили красоту, мне пришлось выполнить вашу работу, — бросила Фиона, — не сидеть же за кружкой эля, право слово.
И она коротко и чётко обрисовала картину преступления. Ремесленники что-то отмечали в таверне, один вышел на улицу по нужде. Остальные, уже изрядно, нагрузившиеся спиртным, даже не заметили, что товарища не хватает. Некоторые слышали вопль с улицы, но не обратили на него никакого внимания. Нашла бедолагу служанка, которая вышла выплеснуть помои. Сначала девушка решила, что посетитель нарушает строжайшее распоряжение хозяина таверны, пользоваться уборной в дальнем углу двора, и решила наказать нарушителя, облив помоями.
— И правильно, — похвалила это решение Фиона, — мужики распустились, изгадили все сугробы, пройти противно.
Подойдя поближе, служанка заподозрила неладное, окликнула, не получила ответа, взяла фонарь и после этого заорала так, что все выскочили наружу.
— И затоптали следы, — заметил коррехидор, отворачиваясь от старательно корчившей ему рожи стрекозы, — теперь не определить, которые здесь следы убийцы, а какие пьяных напуганных болванов.
— Вот уж чего мне не пришло в голову сделать, так это ползать на карачках, разглядывая следы на снегу, — в свете магической стрекозы глаза Фионы казались розоватыми, — я, знаете ли, больше по другой части.
— О да, по части грубостей и бестактностей вам просто не найти равных, — заметил Вил, которого самоуверенная девица начала порядком раздражать, — или в коллегии магов так принято? Мода что ли такая?
— Меня не интересует мода ни в каком её виде, — отрезала Фиона, собирая в саквояж свои инструменты, — как и ваше обо мне мнение. В понедельник я осмотрю труп детально и передам в коррехидорию заключение. Не ждёт же ваше начальство, что я все выходные проведу в лаборатории.
— Нет, начальство подобного подвига от вас не ожидает.
Фиона лёгким взмахом руки избавилась от защитного магического круга и бросила коррехидору:
— Не мешкайте, если не хотите брести к таверне в темноте, — сияющая стрекоза послушно уселась на плечо хозяйки и в очередной раз показала язык Вилу, — мы уходим.
В таверне царило уныние. Несколько оживлённым выглядел лишь один хозяин: запертым по воле судьбы посетителям пришлось выпить вдвое больше эля и съесть всю вытащенную из подвала колбасу, даже кровяную, которая нередко оставалась. За столом сидел лейтенант Мелоун и тщательно записывал имена неудачливых завсегдатаев таверны «До поросячьего визга», те вяло подтягивались к блюстителю закона, надеясь, что по окончании процедуры их всё-таки отпустят по добру, по здорову.
Мелоун сразу встал, когда появился Вил в сопровождении коронера. Мистрис Олдгрэйв фыркнула, приняв проявление вежливости на свой счёт, и даже удосужилась махнуть рукой: мол, садитесь, чего уж там.
Однако лейтенант не только не сел, а наоборот, вышел из-за стола, приблизился к усевшемуся на стул Вилу и проговорил:
— Комнату для допросов владелец таверны предоставил, если не возражаете, можете обосноваться в кабинете, где он занимается расходными книгами.
— Да нет, Мелоун, — устало ответил сэр Вилохэд, он действительно чувствовал себя чертовски измотанным, и перспектива допрашивать до середины ночи пару десятков пьяных и выпивших посетителей вызывала у него острую неприязнь, — ограничьтесь тем, что запишите имена и адреса, а в понедельник вызовите их в коррехидорию, пусть Эплби снимет с них показания.
Мелоун кивнул, боясь перебить начальника. Ему показалось, что коррехидор ещё не закончил.
— Карету я возьму себе, вы вызовете кэб, — Вил почувствовал, что напряжение последних часов даёт о себе знать неясной тошнотой и тяжестью под рёбрами, — плату за проезд включите в отчёт, я велю вам её возвратить.
— Слушаюсь, милорд! Спасибо, милорд, вы так добры.
— От твоего подхалимажа, Мелоун, просто выть хочется, — мистрис Олдгрэйв встала и заправила под капор выбившуюся прядь русых волос, — лебезишь, милордом чёрт-те, кого титулуешь. Ну и порядки завёл нынешний коррехидор! Я, правда, и с предыдущим не пересекалась, но теперешний, говорят, это что-то! — она закатила свои серые глаза к прокопчённому потолку таверны, демонстрируя всю глубину недовольства.
Мелоун онемел от такой наглости. Он сперва хотел покрутить пальцем у виска, намекая, что дура-девка совсем ума лишилась от своей магической практики, затем, бросив взгляд на мрачного сэра Вилохэда, поспешно опустил руку и смог издать лишь неопределённый звук.
Сам же Вил поднялся со стула и сказал:
— Если бы вы, мистрис Олдгрэйв, прикладывали меньше усилий нынешней ночью, чтобы слышать и слушать только собственное мнение, вы позволили бы мне представиться, — он выдержал паузу, — но это сделать не поздно и теперь. Я — Вилохэд Файдернесс, верховный коррехидор Эльферерри и глава Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя.
Вил поклонился с безукоризненным аристократизмом.
Фиона чуть было не открыла от удивления рот. Молодой нахал в шикарном пальто и небрежно повязанном шёлковом шарфе мало того оказался её начальником, так он ещё ухитрился уродиться четвёртым сыном главы самого влиятельного после Меллорнов клана в Морозных землях. А если учесть, что истинных, королевских Меллорнов осталось только трое, то стоящий перед ней мужчина являлся шестым претендентом на Корону листьев в случае смены династии. Вот так.
Девушка разозлилась на себя, а ещё пуще на коррехидора, намеренно скрывшего свою личность, чтобы теперь насладиться её унижением, опустила глаза и проговорила с приторной вежливостью:
— Прошу простить вашу светлость мне те вольности, которые я допустила единственно по недопониманию ситуации.
— Не следует награждать меня незаслуженными титулами, — сощурился Вил, — его светлость — это мой достопочтенный батюшка, герцог Файдернесс, я же не являюсь светлостью, и, если боги не пошлют мне серьёзного несчастья, кое лишит меня отца, трёх братьев и двух племянников, никогда не унаследую первенство в Дубовом клане. Вполне достаточно, если вы станете обращаться ко мне «милорд».
— Хорошо, милорд, — выдавила из себя Фиона, чуть запнувшись перед титулом.
— Отлично. Вы тоже свободны. Надеюсь, увидеть подробный отчёт как можно быстрее. Постарайтесь определить, каким образом пострадавшего привели в то состояние, в каком мы его осматривали. Особо поищите следы магии. Проверьте на всякий случай, нет ли там следов классической имперской магии, магии гномов и некромантии.
Фиона стояла и разглядывала чуть облупившиеся носки своих зимних сапожек. Слушать приказы коррехидора ей почему-то было жутко неприятно, хотя он не говорил ничего нелогичного или пустого. Она уже собиралась возразить, что завтра — суббота и её законный выходной день, но Вилохэд кивнул и вышел за дверь. Девушке ничего не оставалось, как сделать вежливый книксен вслед своему шефу.
В другое время Вил от души посмеялся бы над её замешательством, шутка с сокрытием собственного положения была как раз в его духе, но сегодня он слишком устал, замёрз и чувствовал, что ещё немного, и он начнёт прилюдно зевать. Дав лейтенанту Мелоуну последние указания, коррехидор отправился домой с единственным желанием: съесть, наконец, ягнёнка под смородиновым соусом и лечь спать. 
 

Глава 7
МОЙ БЕСПУТНЫЙ СЫН

В карете сэра Вилохеда отпустило возбуждение, вызванное осмотром стоячего трупа, и он зверски замёрз. Засунув руки поглубже в карманы, коррехидор хотел было велеть кучеру ехать в мужской клуб «Хайлэндер», чтобы поужинать и провести пару часов за бокалом отличного леронского, коим клуб славился на весь Эльферерри. Но как только Вил представил себе, что к ужину и вину будут обязательно прилагаться бесконечные разговоры о политике, модных выставках и тысяче иных вещей, совершенно неинтересных и абсолютно ненужных, ему стало тошно, коррехидор передумал и поехал домой.
Дома он был неприятно удивлён присутствием в прихожей подбитого мехом плаща и тартанового берета с орлиным пером, угнездившегося на его тростях в подставке. Знакомый коричнево-голубой тартан с серебряными полосами говорил об одном: в доме находится его отец — герцог Файдернесс.
Фибс, принимая у Вила пальто, сообщил многозначительным шёпотом, указывая взглядом на берет:
— Его светлость изволили пожаловать.
— Давно?
— Где-то в половине одиннадцатого, вскоре после вашего отъезда, милорд. На Драконьем перевале рано лёг глубокий снег, ваш батюшка застрял в карете и прибыл только к ночи.
Вил кивнул.
— И что он сказал?
— Он спросил: «где мой беспутный сын», милорд.
— И? — Вил усмехнулся, представив недовольную мину отца, не заставшего его дома в столь поздний час.
— Я обстоятельно обсказал его светлости, как вас вызвали на происшествие со стоячим покойником, но он не поверил мне, милорд, — постная физиономия дворецкого выражала искреннее сожаление. — Чтобы хоть как-то умилостивить его светлость, я предложил ему отужинать вашим ягнёнком под смородиновым соусом.
— Естественно, отец не отказался, но ворчать не перестал.
— О, да, милорд, он сперва поругал столичную кухню, посетовал, что только в провинциях едят правильную эльфийскую еду, а не подражают империи с её кулинарными причудами. Но после съел и ягнёнка, и соус.
— Понятно, — Вил поправил перед зеркалом галстук, пригладил свои непривычно короткие волосы и глубоко вздохнул. Тянуть время дальше просто было неприлично, нужно идти к отцу. Не то, чтобы верховный коррехидор Эльферерри не любил своего родителя, просто сегодня герцог Файдернесс был одним из последних эльфов, которого он желал бы видеть.
Его светлость коротал время у камина в библиотеке. На полу валялись газеты, в руках герцога была трубка, а на подлокотнике кресла — бокал с эгногом, его любимой смесью взбитого яйца, молока и крепкого спиртного. Вил с детства помнил эту гадость, которой его пичкали всякий раз, когда он ухитрялся схватить простуду. Отец почитал эту адскую смесь лучшим средством против всякой хвори, и не упускал случая рассказать, как именно эгногом поставил на ноги своих солдат во времена Северной войны, когда имперцы загнали их поздней осенью в болота.
— Где вас носило? — не особенно дружелюбно поинтересовался герцог, как только Вил перешагнул порог библиотеки, — вижу, государственная служба не оказывает на вас того благотворного воздействия, на которое так рассчитывали мы с вашей матерью.
— Добрый вечер, отец, — слегка поклонился коррехидор, — я рад, что вы благополучно добрались. Фибс говорил мне, что на перевале в этом году большой снег лёг раньше обычного.
— Не заговаривайте мне зубы, — глаза герцога, такие же светло карие, как и у Вилохэда, сощурились, — вы не в вашем любимом клубе, где принято болтать о погоде, я задал вам вопрос, так извольте потрудиться на него ответить.
— Я был на происшествии, точнее осматривал труп.
— Вздор! В коррехидории, конечно, не нашлось ни одного дознавателя, чтобы сделать эту работу, поэтому вам пришлось ехать самому. Какая глупая увёртка! Я более чем уверен, — герцог повернулся в кресле, и смахнул бокал с выпивкой на пол, — вы были в ночном клубе, борделе или, в лучшем случае, в опере. Это всё влияние вашего дяди Джейка!
— Дядя Джейк уже четыре месяца как в Рие.
Отец Вила поджал губы и чуть подвинулся, позволяя Фибсу убрать осколки бокала.
— Сегодня я выезжал вовсе не в клуб или оперу, — бордель Вил сознательно опустил, — меня вызвали на особое преступление по приказу короля. В Эльферерри появился второй стоячий покойник.
— Ерунда! — герцог был непоколебим, — вы, Вилохэд, с детства были изобретательны, чтобы не делать дел, которые вам не по нраву. Вместо того, чтобы выполнять свой долг перед кланом, вы продолжаете развлекаться, ведёте праздную жизнь столичного шалопая, отговариваясь жалкими выдумками про стоячих мертвецов. Такого просто не может быть. Вот тебе, Фибс, доводилось когда-нибудь видеть стоячего покойника?
— Никогда, ваша светлость, — ответил дворецкий уже у двери. Он уносил поднос с осколками.
— И мне тоже. А я уж за свою долгую жизнь повоевал порядочно, и покойников навидался всяких, но вот выдумать стоячего мертвеца, мне бы ни за что в голову не пришло. Довольно об этом, — герцог повелительно поднял руку, когда его сын открыл рот для возражений, — я хотел поговорить с вами о другом.
Вил, прекрасно понимая, что самое неприятное ещё только начинается, уселся в свободное кресло и позвонил Фибсу, чтобы приказать подать хотя бы чаю.
— Вам в июле исполняется тридцать шесть, — отец многозначительно посмотрел на своего беспутного сына, — что вы намерены предпринять по этому поводу?
— Я намереваюсь приехать на недельку в Файдрим, если, конечно дела позволят, и отпраздновать день рождения дома. — В душе Вил искренне надеялся, что к лету в Эльферерри усилится разгул преступности, который не даст верховному коррехидору отлучиться в родовое гнездо.
— Меня совершенно не волнует, как вы собираетесь праздновать, — скривился герцог, — я о том, что по традиции все мужчины из рода Файдернессов должны связать себя узами брака к тридцати шести годам. Что вы об этом думаете?
— Я думаю, что с моей стороны было бы верхом глупости жениться не по личной склонности или выгоде, а лишь в угоду семейной традиции, — не выдержал Вилохэд, — мне пока некогда было заниматься брачными делами.
— У вас поворачивается язык назвать традиции Дубового клана глупыми? — тёмные, почти прямые брови отца сошлись на переносице, и это не предвещало Вилу ничего хорошего, — или вам с вашим образом жизни кажутся глупыми сами узы брака?
— Ни то, ни другое, отец. Я считаю глупым жениться без любви и к определённому сроку.
— Уж чего-чего, а любви в вашей жизни предостаточно. И не смейте мне возражать! Я наслышан о ваших любовных похождениях, ваших и вашего дорогого дяди Джейка. Мужья в Эльферерри, должно быть, вздохнули спокойно, когда он уехал из Эльферерри. Кстати, я недавно получил от него письмо, где он подробно описывает события, что произошли в империи летом. К разговору о женитьбе вернёмся позднее, а пока доложите мне о службе у короля. Вам удалось сделать то, ради чего вам покупали должность?
— Пока нет, отец.
— Ещё бы! Ведь вам некогда. Ночные клубы, опера, имперское безбожное развлечение, будь оно неладно!
— Работа, отец. Очень много работы. Быть верховным коррехидором весьма обременительное занятие. Короля я вижу по крайней мере каждую неделю во время личного доклада и на официальных приёмах, где обязан присутствовать по своему статусу, хорошо, что ещё не начался сезон балов.
Фибс принёс чай, запеканку и остатки сдобы, герцогу он подал его любимый эгног взамен пролитого. Герцог взглядом отослал слугу и обратился к сыну:
— Ну и что вы можете сказать?
— Наладить личный контакт с его величеством Эвереттом не представляется для меня возможным, — Вил взял запеканку, — может быть виной тому предубеждение короля к Дубовому клану или ко мне лично, но король либо кричит на меня, либо отмалчивается.
— Вот в этом я ему даже сочувствую, — герцог поставил свой бокал, — я совершенно не удивлюсь, если упомянутое вами предубеждение проистекает из вашей манеры вести себя на официальных приёмах, особенно когда вы держитесь, как на совете Дубового клана: то есть сидите с безразлично скучающим видом, отмалчиваетесь и разглядываете потолок или собственные перстни. У всех без исключения создаётся полное впечатление, что вас заставили присутствовать против вашей воли.
— Моя вина в недостаточном лицемерии?
— Настоящий Файдернесс не демонстрирует своих желаний и нежеланий по всякому поводу, а руководствуется соображениями рациональности и полезности клану и Короне, — отрезал отец Вила, — по-моему, я вбиваю эту истину в вашу голову с младенчества.
— Общению с его величеством мне определённо мешает Фархан, — младший Файдернесс почёл за благо увести разговор от опасной темы.
— Королевский шут? Да, уж, воистину, плохому танцору сами знаете, что мешает!
— Но шут практически неотлучно следует за Эвететтом, сидит на каждом моём докладе, а сегодня ещё и указания раздавать вздумал.
— Фархан — всего лишь очередное мимолётное увлечение короля, и он не входит в интересы Дубового клана, — безапелляционно заявил герцог, — пару лет назад Эверетт воспылал любовью к соколиной охоте, и в фаворитах у него ходил сокольничий, потом были породистые собаки. Королевский ловчий продержался не больше пяти месяцев. Сейчас вот — шут. Королю он также наскучит, как и все прочие, включая учителя танцев, которого вы скорее всего вообще не помните, поскольку эта прихоть его величества состоялась вскоре после заключения Северного мира.
— Фархан держится дольше прочих, — подумав, заметил Вил, — и явно имеет на короля большее влияние, чем учитель танцев или выжлятник.
— Как только Совет кланов развеял позорное предположение о личных отношениях короля и шута, мы оставили старика в покое. Эверетт непостоянен, он не унаследовал благородного постоянства Меллорнов, так что уж постарайтесь более не утомлять меня глупыми отговорками, будто четвёртому сыну Дубового клана способен помешать гартхэн-певун. До чего же сглупил Брэк, когда выторговал у Барса жалкую жизнь своего брата. Хотя Брэк — такой же эгоист, как и вы, сын мой. Ему не хотелось брать на себя бремя власти в Морозных землях. Он подписал Северный мир и вернулся к тому образу жизни, какой был ему по душе. А тысячи жизней эльфов родного королевства его не волновали, ему не было дела до художеств братца, до тех безобразий и беззаконий, в которых Морозные земли погрязли за последние шестнадцать лет. Вот этого Брэку я не могу простить. Последний достойный Меллорн ушёл в сторону!
— Он же — бастард, отец.
— Он безответственный эгоист. Но боги справедливы, сын, он прятался от Короны листьев, пусть теперь несёт бремя власти Короны клинков.  Быть Первым консулом при малолетнем императоре — это всё равно, что самому быть императором. Я рад, пускай Брэк получит своё, за предательство идеалов наших кланов.
— Вас больше интересуют дела шестнадцатилетней давности, нежели сегодняшнего дня, — Вил устало сморгнул.
— А вы вместо того, чтобы выполнять свой долг перед кланом, занимаетесь всякой ерундой, выдумываете каких-то стоячих покойников, ловите воров, мошенников, убийц!
— Как верховный коррехидор я просто обязан это делать.
— Меня и Дубовый клан не интересует преступность в Эльферерри, у нас, в Файдриме, я безо всякой там Службы и коррехидора навёл порядок. Даже мелкие кражи случаются только изредка, — довольно изрёк герцог.
— Увы, отец, я не обладаю той полнотой власти, как у вас в Файдриме.
— Главное, вы не обладаете достаточным желанием, зато обладаете избыточной ленью и нелицеприятными знакомствами, к числу коих я причисляю вашего, с позволения сказать, друга — Вудстока. Он определённо оказывает на вас дурное влияние и отвлекает от исполнения обязанностей.
— Вы и правда думаете, что на меня так легко повлиять? — вскинул бровь Вил.
— Иногда мне кажется, что на вас могут влиять все, кроме меня, — недовольно буркнул отец.
— Уверяю вас, это не так. А что касается Вудстока, он — джентльмен и глава самой влиятельной гильдии виноторговцев в Морозных землях.
— Пускай Вудсток и джентльмен, но он позорит своё происхождение, — упрямо проговорил отец Вила, откинув за спину свои длинные чёрные волосы с проблёскивающей сединой, — он торгует. Дворянин может служить, но не может работать.
— Я постараюсь найти способ поговорить с королём, должны же у него быть обыкновенные интересы, как у любого другого эльфа, — решил закончить разговор коррехидор.
— Постарайтесь. Но вам нужно будет разузнать про эти интересы, — сказал герцог, — что при дворе говорят о леди Камилле?
— Эверетт по-прежнему отдаёт ей предпочтение среди других придворных дам.
— Прекрасно. Почему бы вам не завести роман с кем-нибудь из её окружения? Женщины болтливы, а со своими возлюбленными они болтливы вдвойне.
— Отец, все свои романы я заводил исключительно по сердечной склонности, — возразил Вилохэд, которому идея отца совершенно не понравилась, — не ожидал от вас услышать подобное предложение. Надеюсь, сейчас вы говорите, как глава Дубового клана, а не как мой родитель.
— Одно от другого неотделимо, — карие глаза герцога сощурились, — сейчас не время играть в целомудрие. При вашей репутации ловеласа никого при дворе не удивит внезапный роман с одной из придворных дам. К тому же это может кончиться вашей женитьбой к лету. Предупреждаю, если вы не предпримете для этого надлежащих шагов, я сам подберу вам жену. Вы можете годами появляться при дворе, — продолжил он после недолгого молчания, — и не узнать десятой доли сплетен, которые услышите от женщины за одну ночь.
Герцог сжевал всё-таки одну из сладких булочек.
— А вот упомянутое мною письмо от Джейкерема вы пропустили мимо ушей с непростительной невнимательностью.
Вил позволил себе закатить глаза, поскольку отец не смотрел на него. Выслушивать ещё и рассказ о жизни дяди в Рие с подробным прочтением письма он не имел ни малейшего желания.
— Может отложим это до завтра? Я не обедал, устал и жутко замёрз на осмотре трупа. Моё единственное желание сейчас — это принять горячую ванну и лечь спать.
— Замёрз? — возмутился герцог, — да из уст морознорождённого слышать само это слово просто позорно. Тем более сейчас, когда до настоящих морозов ещё больше месяца. Берите пример с меня и ваших старших братьев, — он выразительно хлопнул себя по голым коленям, выступающим из-под килта, — мы никогда не ощущаем холода.
— Увы, отец, я плохо переношу согревающее заклинание, у меня от него недельная мигрень.
— Ни один мужчина в нашем славном роду потомственных воинов не страдал этой позорной бабской болезнью, — заклеймил сына герцог Файдернесс, — вы не перестаёте разочаровывать меня, Вилохэд. Головной болью у нас мучился только дядя Джолиондан, да и то после удара гномской палицы, который едва не раскроил ему череп. Молодому здоровому мужчине даже говорить о мигрени постыдно. Можете и потерпеть.
— Я не собираюсь терпеть головную боль в угоду вашему тщеславию, — сощурился Вил и стал весьма похож на герцога, сидящего в кресле, — но вот сделать из меня мальчика для услуг при какой-то придворной кокетке не получится, — добавил он совсем ни к месту. — Я — Верховный коррехидор, и у меня найдётся немало иных способов для сбора информации.
— Вам никогда не приходило в голову задуматься, почему из четырёх моих сыновей я выбрал самого бестолкового и поручил ему столь ответственную миссию? — бросил герцог Файдернесс.
Вил остановился на полпути к двери.
— С самого начала предполагалось, что вы выберете именно тот путь к достижению цели, от которого так старательно отнекиваетесь теперь. Ваши мифические способности к отлову мелких жуликов и воров не имеют никакого значения, вы должны были делать то, что у вас получается лучше всего.
Коррехидор задохнулся от обиды, но взял себя в руки и холодно осведомился у отца:
— По вашему мнению мои способности не простираются дальше …, — он проглотил грубое слово, — постельных упражнений?
— Отчего же, вы ещё неплохо бренчите на клавесине и разводите бесполезные цветы. Даже не поленились пристроить оранжерею, — герцог позабавила обида сына, — всё это прекрасно поможет общению в женском обществе.
— Не удивлюсь, если у вас есть даже кандидатура на примете, — Вилохэд продолжал стоять.
— Естественно. Что вы скажете о Синтии Сирисхилл?
— Синтия Сирисхилл? — вскинулся Вил, — кривляка и ломака.
— Чушь, жеманство — отнюдь не недостаток женщины, — возразил отец Вила, искренне считавший, что место жены на женской половине дома.
— Но она к тому же глупа, как пробка и раздражающе болтлива, — возмутился Вил, которого коробило от одной мысли о средней дочери Вишнёвого клана.
— Вот уж не думал, что вы в постели ведёте философские диспуты, — скривился в усмешке герцог, — нечего капризничать.
— Я не могу поступить непорядочно в отношении незамужней девицы, — коррехидор уселся в кресло с непреклонным видом эльфа, решившего стоять на своём до последнего.
— Герцог Файдернесс никогда не предложит собственному сыну совершить бесчестный поступок, — надменно изрёк отец Вила, — нет ни малейшего бесчестья в том, чтобы завести роман, а потом жениться. Я учёл ваши вкусы: Синтия высокая, рыжеволосая, статная, с развитыми формами, она родит вам здоровых сыновей. А ваш брак укрепит связи в Виншёвым кланом, что тоже не маловажно.
— Добавьте ещё, что Сирисхиллы дают за ней хорошее приданое, — съязвил Вилохэд.
— Дубовый клан достаточно обеспечен, чтобы не принимать во внимание приданое своих невесток, — герцог считал, что теперь его сыну возразить нечего, — у вас ухаживания не займут много времени. Через пару недель вы войдёте в ближайший круг Эверетта. Любовник и жених наперсницы королевской фаворитки имеет гораздо больше возможностей для установления личных контактов.
— Когда я соглащался быть коррехидором и шпионом Дубового клана, то не предполагал, что меня станут использовать в горизонтальном сотоянии, — Вилохэд просто не находил слов.
— Я намерен использовать вас в любом сотсоянии, которое может принесити пользу делу, так что смиритесь и действуйте.
— Вдруг сама Синтия не пожелает иметь со мной дела? — прибег к последнему аргументу коррехидор.
— Боги посмеялись надо мной, лишив начисто моего младшего сына воинских качеств, зато на мужское обаяние для вас они не поскупились. Приложите усилие, приударьте за ней, не мне вас учить!
— Но вы сами дали мне время до лета, — в отчаянии воскликнул Вил, — вы говорили, что я женюсь по вашему выбору, если не сделаю свой.
— Чтобы сыграть свадьбу на Праздник первых дубовых листьев, вы должны быть помолвлены по крайней мере месяца четыре-пять, таковы традиции Дубового клана, — отец Вила что-то прикинул в уме, — это значит, что о помолвке вы можете объявить в конце декабря, начале января. Что ж, я дам вам возможность разрешить эту проблему самостоятельно до праздника Средизимья. Там и объявим о помолвке с Вишнёвым кланом. До тех пор я запрещаю вам касаться этой темы. Вы женитесь на Синтии Сирисхилл и войдёте в узкий круг доверенных лиц короля, но лишь позднее из-за собственного глупого упрямства.
— Значит, у меня ещё есть время самому выбрать жену? — глаза Вилохэда недобро сузились.
— Есть. Но при соблюдении двух условий: вы не можете жениться на вдове, и ваша избранница должна быть мне представлена, — отец махнул рукой, давая понять, что разговор окончен, — ступайте, я устал от ваших возражений.
Взбешённый Вил выскочил за дверь, даже не пожелав отцу спокойной ночи. Только в ванне ему удалось немного успокоиться, хотя самому трудно было понять, что так вывело его из себя: полное пренебрежение отца к его возможностям, как коррехидора и шпиона Дубового клана или предполагаемая женитьба на хорошенькой дурочке. Стакан холодного молока и печенье, специально заказанное в Доме шоколадных грёз, тоже подействовали умиротворяюще, и Верховный коррехидор Эльферерри, четвёртый сын Дубового клана, наконец, заснул.

Глава 8
УТРО ТРУДНОГО ДНЯ

Фиона проснулась рано, задолго до того, как зазвенели магические колокольчики времени. Она всегда умела просыпаться тогда, когда ей нужно. А сегодня ей было просто необходимо встать до рассвета. Вспомнился коррехидор и его последние слова о том, что его морознорождённая светлость желает видеть отчёт как можно раньше.
— Будет тебе отчёт пораньше, — мстительно думала магичка, влезая в тёплое бельё и старенькое шерстяное платье, которое надевала обычно по случаю вскрытия трупа.
На кухне было темно и пусто. Миссис Потс, у которой Фиона снимала квартиру на паях с подругой, ещё спала, как и подруга — Харриетт Слип. Подогреть чайник заклинанием было делом пары секунд, и очень скоро Фиона, позавтракав, уже тряслась в подвернувшемся кэбе, вспоминался вчерашний разговор с Харриетт.
— Сам Вилохэд Файдернесс! — подруга хитро сощурила глаза, — ты нагрубила самому красивому из богатых и неженатых мужчин Эльферерри. Это было очень глупо, Фиона.
— Он — мой начальник. И никогда не станет кем-то иным.
— Говорят, — Харриетт сморщила свой короткий носик, — этот джентльмен не пропускает ни одной хорошенькой девушки, попавшейся ему на глаза. Знаешь, какая у него репутация? — Харриетт в очередной раз многозначительно сощурилась и, встретив скептический взгляд Фионы, продолжила с удвоенной уверенностью, — репутация разбивателя женских сердец. Вот.
— Мне это не грозит, — Фиона передёрнула плечами, — во-первых, меня вряд ли можно назвать хорошенькой, а во-вторых, мне этот Вилохэд Файдернесс совершенно не понравился: надутый, холодный скептик и грубиян, считающий, что раз ему папочка прикупил выгодную государственную должность (ты же знаешь, как морозные кланы грызутся из-за влияния при дворе), так он сразу стал специалистом во всех вопросах. А поглядеть, единственное, что ему удаётся, так это бестолково командовать и унижать людей. Мог бы сразу представиться, а не морочить мне голову разными вопросами, словно коррехидора и вправду может заинтересовать преступление.
Фиона никак не могла успокоиться.
— Отчёт ему, видите ли, понадобился и как можно скорее. Конечно, при этом ему наплевать, что у других свободные дни, планы…
— У тебя планы на выходные? — спросила Харриетт, — а мне ты ничего не сказала.
— Нет, — немного растерялась Фиона, — у меня нет планов, но ведь могли же и быть.
— И что ты собираешься делать?
— Вскрытие, естественно. Только поднимусь пораньше, чтобы доставить его вредному лордству отчёт как можно быстрее, ещё затемно.
При входе в подвал коррехидории, где располагалась лаборатория, Фиона почувствовала привычное покалывание от амулета, это сработало опознающее заклинание. Девушка зажгла свечи, выпустила на волю светящуюся стрекозу, и, наскоро наколдовав защитную плёнку на руках, взялась за скальпель.
Через полтора часа Фиона уже уверенно стучала в дверь особняка Файдернессов. Дверной молоток в виде жёлудя производил на её взгляд недостаточно шума, но дверь отворилась, и девушку с ног до головы окинул взглядом пожилой эльф в идеально отглаженном костюме.
— Что вам угодно? — поинтересовался он, чуть приподняв бровь. И было совершенно ясно, что мистрис Олдгрэйв с его точки зрения не относится к лицам, у которых могут быть здесь дела.
Фиона вздёрнула подбородок и произнесла деловым тоном:
— Мне необходимо увидеть хозяина дома.
Лицо дворецкого выразило неприкрытое удивление, он вторично оглядел посетительницу и переспросил:
— Его светлость? Вы уверены?
Магичка со злостью подумала: «Значит, всё-таки дома он — светлость, а для меня достаточно и милорда».
— Естественно, я уверена, его светлость, — она не удержалась от ядовитой улыбочки, — вчера вечером самолично велел мне явиться к нему с докладом как можно раньше. Вот я тут. Надеюсь, его светлость уже встали.
Она от всего сердца рассчитывала на отрицательный ответ. Но дворецкий утвердительно кивнул, пропустил девушку в дом, церемонно поинтересовался, как о ней доложить и предложил подождать.
Фиона солидно вошла, изо всех сил стараясь не вертеть головой по крайней мере в присутствии надменного дворецкого, но успела всё же разглядеть богатую обстановку холла. К сожалению, в обстановке не доставало некоей доли безвкусицы, которая порадовала бы магичку и полностью вписалась бы в её вчерашнее представление о сэре Вилохэде Файдернессе.
Дворецкий возвратился довольно скоро. Он принял фионины шубку и капор, после чего жестом пригласил следовать за собой:
— Его светлость примет вас в библиотеке.
По дороге Фиона не раз скашивала взгляд на многочисленных Файдернессов, смотревших на неё из резных рам портретов, украшающих стены. Девушка гордо расправила плечи и твёрдо решила вести себя так, словно посещения роскошных особняков для неё обыкновенное дело.
Дворецкий после того, как узнал её имя, почему-то сменил гнев на милость, даже чуточку улыбнулся на пороге библиотеки и громко провозгласил:
— Мистрис Фиона Олдгрэйв, — и, отступив в сторону, пропустил магичку вперёд.
В библиотеке горели свечи и от камина шло приятное тепло. В кресле сидел незнакомый эльф в домашнем халате, укутав ноги пледом. Оторвавшись от книги, он с удивлением посмотрел на Фиону и недружелюбно спросил:
— И зачем это я вам понадобился в такую рань?
Фиона опешила. Сидящий не был сэром Вилохэдом, по крайней мере он не был тем Вилохэдом, с которым она разговаривала вчера вечером. Неужели модный хлыщ её обманул, выдав себя за коррехидора? Ну уж нет. Приехал он в карете коррехидории, да и этот тощий, словно вылинявший от многочисленных стирок, лейтенант его знал.
— Вы что, потеряли дар речи? — подался вперёд эльф в кресле.
— Я пришла по важному делу к верховному коррехидору Эльферерри сэру Вилохэду Файдернессу, — проговорила она на одном дыхании, — он сам велел мне прийти как можно раньше.
Мужчина в кресле расхохотался,
— Не сомневаюсь, у моего сына с дамочками все дела архиважные. Фибс, — обратился он к дворецкому, — ступай подними этого бездельника. Я не собираюсь развлекать его пассий, пока он нежится в постели.
—Никакая я не пассия, — вспыхнула Фиона, которую до глубины души возмутили намёки отца Вилохэда, — я — штатный коронер коррихидори мистрис Фиона Олдгрэйв. И к вашему сыну я пришла с результатами вскрытия стоячего трупа.
— Вздор, — отмахнулся герцог, — вы сговорились с Вилом, а я, как прошедший через многие сражения ветеран, утверждаю, что никаких стоящих, ходящих, танцующих покойников нет, и не может существовать в природе. Так что не морочьте мне голову, мисс. А ваши делишки с моим сыном вы можете прикрывать чем угодно, даже фиговым листком отчёта.
— Если бы вы хоть на секунду приоткрыли шоры своей предубеждённости, — сощурилась Фиона, — и заглянули бы в фиговый листок моего отчёта, вы увидели бы, что я работаю над чрезвычайно важным и серьёзным преступлением. Его величество Эверетт издал по этому поводу даже специальное предписание. А вы говорите, вздор!
— Ваш отчёт я послушаю позднее, очень хочется увидеть физиономию сына. Но вот к вам, юная леди, у меня имеется пара вопросов, — герцог Файдернесс поправил сползающий с колен плед с коричнево голубым тартаном, — насколько я понял, вы служите? — в его устах вопрос прозвучал почему-то обидно, словно герцог поинтересовался, ворует ли Фиона булочки в хлебной лавке.
— Да, — девушка резким движением головы перебросила косы за спину, она сегодня очень торопилась и не успела сделать причёску, — я работаю коронером.
— И, насколько я вижу, совершенно этого не стыдитесь?
— Не нахожу поводов для смущения, — Фиона продолжала стоять, потому что присесть ей не предложили, — я — взрослая самостоятельная эльфийка, я сама себя обеспечиваю и приношу пользу короне в меру моих скромных возможностей.
— Я вообще против того, чтобы женщины работали, — недовольно изрёк отец коррехидора, — самая большая польза, которую вы можете принести короне — это быть замужем и растить детей. А всё остальное не более как пустая болтовня, дань моде, девичьи причуды, — одним словом бесполезная трата времени и сил, — герцог окинул Фиону оценивающим взглядом, — добро бы вы работали белошвейкой или веера расписывали. Племянница леди Файдернесс вполне сносно расписывает веера.
— Я не для того училась почти шестнадцать лет, чтобы шить корсеты или возить кистью по атласу, — вспыхнула Фиона, — я — дипломированный маг и выполняю ту работу, которой меня научили. Так что увольте меня от иголки и вееров. Это развлечение для богатых бездельниц.
— Образование женщин — вот корень многих наших зол и упадка Морозных земель, — изрёк герцог Файдернесс с завидной убеждённостью, — такие, как вы, мисс, разрушают многовековые устои, ломают привычный уклад и являются одновременно с этим дурным примером для подражания.
— Кто тут является дурным примером для подражания, — в библиотеку вошёл Вилохэд полностью одетый, но с влажными после утреннего туалета волосами, — доброе утро, отец, доброе утро, мистрис Олдгэйв, — он слегка поклонился Фионе.
— Наконец-то! — герцог проигнорировал приветствие, — эта юная леди затеяла со мной бесперспективный спор, доказывая своё право работать.
— Я ничего не доказывала, — Фиона чувствовала себя не в своей тарелке в обществе сразу двоих Файдернессов, — я просто сделала вскрытие и пришла к вам с докладом.
— Прекрасно, — Вилохэд кивнул, — не будем утомлять его светлость ненужными подробностями. Поэтому прошу вас в мой кабинет.
— Вы оба останетесь здесь, — в тоне старшего Файдернесса отчётливо слышался приказ, — я хочу послушать про ваших хвалёных стоячих покойников, — а ты, Фибс, свободен, и дождусь я, наконец, сегодня своего завтрака или нет? — дворецкий, замерший у двери и очень надеявшийся тоже послушать про стоячих покойников, поклонился и взялся за ручку двери.
Вилохэд занял второе кресло, и Фионе не оставалось ничего делать, как вытащить из сумочки протокол осмотра трупа, который она сама написала сегодня утром.
— Осмотр начат, — прокашлявшись прочитала она, но коррехидор её остановил:
— Мистрис Одлгрэйв, я очень высоко оценю, если вы опустите все формальности, а также незначительные детали и изложите самую суть. Если нетрудно своими словами, — он протянул руку, и Фионе пришлось отдать записи.
Она глубоко вздохнула, и начала:
— Я осматривала мужчину, эльфа, возраст между тридцатью пятью и сорока, точнее сказать затруднюсь, поскольку у жертвы полностью отсутствовали все кожные покровы и слизистые оболочки, как наружные, так и внутренние. У него также были извлечены печень, сердце и желудок.
— А гениталии? — спросил Вилохэд, вспомнив эмоциональную реакцию лейтенанта Меллоуна.
— Убитого полностью оскопили, — коронер чуть повернулась в сторону Вила, — к тому же извлекли простату.
— Это-то как вы сумели определить? — воскликнул герцог Файдернесс.
— Перед тем, как приступать к вскрытию, протокол требует внешнего осмотра тела с пальпацией.
— Иными словами, вы заявляете, не только разглядывали, но и щупали мертвеца без яиц?
Фиона вспыхнула, она почувствовала, как её лицо заливает румянец стыда и гнева.
— Отец, мистрис Олдгрэйв всего лишь выполняла свою работу и выполняла её тщательно, в полном соответствии с указанием его морозного величества относительно стоячих трупов, — вступился за свою подчинённую Вилохэд, — ваша щепетильность в данном случае неуместна.
— Никто не смеет указывать главе Дубового клана, что уместно, а что нет, — герцог гордо вскинул голову, — если я задаю вопрос, то требую на него прямого и честного ответа.
Фиона ещё раз глубоко вздохнула, посмотрела в сердитые карие глаза отца своего начальника и проговорила ледяным тоном:
— Да, ваша светлость, я не только осматривала голого, мёртвого эльфа тридцати пяти лет, лишённого кожных покровов и гениталий, но и пальпировала его, то есть, как изволила выразиться ваша светлость, я его щупала, а потом резала скальпелем и проводила разные магические исследования, о которых промолчу из боязни шокировать целомудрие вашей светлости.
— И вы, мой сын, согласны, что в вашем ведомстве подобными непотребными вещами занимается незамужняя девица?
Теперь объектом неудовольствия герцога стал его собственный сын.
— Вы утверждали, будто навели порядок после вашего предшественника в этой должности, но о каком порядке может идти речь, коли на лицо имеется вопиющее нарушение всех приличий и моральных норм, принятых в нашем обществе?
— Давайте отложим обсуждение моих служебных обязанностей и просчётов на другое время, — проговорил коррехидор устало, — мистрис Олдгрэв оказала мне любезность, сделав вскрытие сегодня утром в свой свободный день. Поэтому не стоит утомлять её нашими спорами.
— Юная леди, свободно рассуждающая в присутствии двоих посторонних мужчин о вещах, от одного упоминания которых незамужняя девушка должна была бы сгореть от стыда, выдержит пару фраз о ваших недочётах в управлении Службой дневной безопасности и ночного покоя, — небрежно бросил старший Файдернесс, — мне неприятно, что помимо ваших всем известных похождений в свете, вы ещё потворствуете развращению своих служащих.
— Это просто бред! — не выдержала Фиона, мало того, что её обсуждали в её же присутствии, будто она — предмет мебели, так этот упёртый герцог считает работу коронера развратом, — ваш сын вряд ли представлял до вчерашнего вечера, в чём именно заключается осмотр тела, а уж о вскрытии он судил только по выводам, которые я ему предоставляла в письменном виде. Так что ваши обвинения в адрес сэра Вилохэда смехотворны и беспомощны.
Девушка перевела дух.
— Я же в свою очередь выполняю то, к чему меня готовили в академии, не забывайте, ваша светлость, я — магичка на службе короля.
— Вы молодая, самоуверенная, глупая девица, которой родители вместо того, чтобы всыпать хорошенько и выдать замуж, потворствуют идиотским попыткам изменить существующий порядок вещей. Место женщины — спальня мужа, детская комната, храм и кухня, если муж не обеспечил её кухаркой. А не лаборатории с голыми мертвецами, которых вы там «осматриваете».
— Я не имею ни малейшего стремления менять существующий порядок вещей, — почти выкрикнула Фиона, ей стало абсолютно безразлично, что перед ней в кресле сидел один из самых влиятельных эльфов Морозных земель и отец её начальника, она видела только мужчину, взявшегося ни с того ни с сего жестоко оскорблять её, — возможно, если бы мой отец, Кевин Олдгрэйв не примкнул к мятежному принцу Брэкеретту в Северную войну, и не погиб бы, моя жизнь сложилась иначе. Но его убили, а наше имение получил его двоюродный брат, в обход всех правил наследования, по личному указу его королевского величества Эверетта.
Моя старшая сестра уже была замужем, а мы с матерью остались с крошечной военной пенсией, которую от щедрот своих назначил нам король.
Фиона резко выдохнула.
— Когда мне исполнилось четырнадцать, у меня открылся магический дар, — быстро проговорила она, опасаясь, что её прервут, — и я выдержала экзамен в Магическую академию Эльферерри. Как носительница дара нулевого уровня, я получила также стипендию и полный пансион.
— Это ничего не меняет, — небрежно бросил герцог Файдернесс, — неважно какой у вас там уровень, женщина должна выполнять то предназначение, которое ей уготовано природой, а не лезть в мужские дела.
— Природа одарила меня способностями поболее, чем у многих мужчин, обучавшихся вместе со мной, — гордо заявила Фиона, — но трагическое стечение обстоятельств лишило меня возможности защитить докторскую диссертацию. Вместе с моим наставником, доктором Паттеном, я участвовала в опасном магическом эксперименте, закончившимся смертью моего учителя. И что потом? Меня вышибли из академии, признав наши исследования вредоносными и опасными, попутно лишив меня права преподавать. Моя мать живёт вместе с моей старшей сестрой, а мне предложили должность коронера. Она хотя бы хорошо оплачивается. И вы, ваша светлость, не смеете попрекать меня моей работой после того, как вы, главы кланов, затеяли Северную войну, проиграли её, выгнали принца Брэкеретта, с которым были связаны все наши надежды!  Из-за вашей политики на Морозном троне сидит Эверетт, это вы развалили страну, вынудили многих эльфов уехать в империю, а здесь богатеют только те, кто отсиживался во время войны по имениям либо заглядывал в глаза его будущему морозному величеству, ловя каждое его слово. Нет, милорд, мне ни капельки не стыдно, я буду резать и щупать трупы, потому что это мой долг и возможность выжить в мире, который мы получили, благодаря вам.
Лицо старшего Файдернесса заледенело. Он посмотрел в окно, где серел рассвет и проговорил холодно и зло:
— Вы молодая, самоуверенная и нахальная девица, которая смыслит в политике ещё меньше, чем в моде. При этом у вас хватает наглости рассуждать о вещах и материях, находящихся за гранью вашего понимания, судить о войне и политике так, будто вы были непосредственным участником этих событий, — он сделал паузу, сверля Фиону взглядом, — а теперь выйдите отсюда и посидите на кухне, пока мы с сыном будем заниматься делами клана. Когда он освободится, вас позовут.
— Я — дочь джентльмена, и вы не смеете обращаться со мной, как со служанкой! — выкрикнула вспыхнувшая Фиона, — я уйду когда захочу, и куда захочу!
— Вот и отлично, — заорал герцог, хватаясь за серебряный колокольчик для вызова слуг, — Фибс, проводи юную леди туда, куда она пожелает.
Фибс появился подозрительно быстро, что позволяло предположить, что пожилой дворецкий подслушивал под дверью.
— Прошу вас, мистрис Олдгрэйв, — невозмутимо проговорил он, распахивая перед Фионой дверь библиотеки.
Магичка бросила взгляд сначала на взбешённого отца, потом на небрежно развалившегося в кресле сына, сухо поклонилась и покинула обоих с гордо поднятой головой.
— Куда вы изволите проследовать? — спросил Фибс, когда они удалились на достаточное расстояние.
— Куда угодно, лишь бы оказаться подальше от обоих Файдернессов, — бросила Фиона не очень дружелюбно, но потом взяла себя в руки и сказала уже спокойно: — я ухожу, Фибс. Подайте мою шубу.
Дворецкий поклонился и повёл гостью к выходу. Уже в холле он позволил себе улыбнуться:
— Дорогая мистрис Олдгрэйв, у меня сегодня благодаря вам двойная радость.
Фиона, завязывающая ленты капора, замерла в недоумении.
— Я всю жизнь мечтал услышать, как кто-то наорёт на герцога Файдернесса. С его светлостью этого даже покойный король себе этого не позволял, а вы не испугались.
— В тот момент да, — горько усмехнулась магичка, — но вот теперь я боюсь, моя смелость может стоить мне должности. Как бы в понедельник сэр Вилохэд не предложил мне расчёт.
— Вил? Да что вы! Он этого не сделает, — уверенно проговорил Фибс.
— Вы так думаете? Но я поругалась с его отцом в его же собственном доме.
— Я знаю Вила, то есть милорда Вилохэда с рождения, — гордо изрёк дворецкий, — он совсем не похож на своего отца. Уверен, он тоже в душе забавлялся, пока вы с герцогом орали друг на друга.
— Посмотрим. Но вы говорили про вторую радость.
— О да, — оживился Фибс, — мне удалость познакомиться с настоящим магом, с вами, достопочтенная мистрис Олдгрэв. Я читал про вас в газетах. Перемещения больших форм! Это открытие века.
— Не существует никакого перемещения больших форм, — грустно проговорила Фиона, — есть только перемещение малых форм. И больше ничего.
— Я приказал заложить для вас карету, — сказал Фибс, — скажите куда вас отвезти, и Джон отвезёт.
— Спасибо, — кивнула Фиона, — пусть ваш кучер отвезёт меня домой.
 
***

Как только за Фионой закрылась дверь, герцог со звоном бросил колокольчик на стол и воскликнул:
— И после всего этого у вас поворачивается язык утверждать, что вы успешно руководите Королевской службой дневной безопасности и ночного покоя?
Вилохэд почёл за благо оставить риторический вопрос отца без ответа. Герцог тем временем вскочил с кресла, уронив на пол плед и прошёлся по комнате.
— Ваши подчинённые распущены до нельзя, они даже отдалённо не представляют себе, что такое субординация и дисциплина! Молодая амбициозная магичка является в ваш дом ни свет, ни заря и поднимает коррехидора из постели! Неслыханная наглость, не считая того, что вышеозначенная девица имела нахальство дерзить мне, высказывая оскорбительные мнения о политике и главах кланов, — герцог Файдернесс остановился возле сына, — вы должны её уволить, уволить немедленно и самыми нелицеприятными рекомендациями.
— Нет, — спокойно возразил коррехидор.
Герцога выводила из себя манера сына лениво разваливаться в кресле и выражать отношение к чужому мнению, не проронив ни слова, презрительно скривлённые губы и надменно заломленная бровь говорили сами за себя.
— Я приказываю вам как глава Дубового клана!
— Ни глава Дубового клана, ни мой почтенный отец не могут повлиять на моё мнение в данном вопросе, — когда хотел, Вилохэд тоже мог проявлять непреклонность, — поскольку Верховный коррехидор Эльферерри подотчётен только королю. — Он сделал многозначительную паузу. — Мистрис Олдгрэйв — прекрасный специалист и исполнительный сотрудник, она умна, в меру инициативна, в конце концов её рекомендовала Коллегия магов.
— Эта девица дурно воспитана, резка и занимается не женским ремеслом, — стоял на своём старший Файдернесс, — ладно бы вы делили с ней постель, но просто так дерзить мне в моём же доме, это переходит все границы! Увольте её.
— Фиона всего лишь отстаивала своё мнение, — пожал плечами Вил, — это вам почему-то вздумалось говорить гадости на грани пристойности молодой незнакомой леди с безукоризненной репутацией.
Герцог только сердито сверкнул глазами.
— И потом, отец, вы ведь не хотите, чтобы я в угоду вашей прихоти оставил без средств к существованию дочь офицера, воевавшего в Северную войну под знамёнами принца Брэкеретта и отдавшего свою жизнь за свободу Морозных земель? Посмотрите на дилемму не с позиции оскорблённой герцогской чести, а как справедливый глава самого влиятельного эльфийского клана.
Герцогу пришлось признать, что сын на этот раз прав. Ну почему юная нахалка оказалась дочерью ветерана! Он подошёл к камину, остервенело разворошил поленья, швырнул кочергу и изрёк:
— На этот раз я прощаю мистрис Как-её-там, но не желаю более с ней встречаться.
Вил кивнул в знак согласия.
— А теперь поговорим о делах клана, — объявил герцог, снова устраиваясь в кресле и вызывая Фибса.
Вил понимал, что это неизбежная месть его отца за то, что его вынудили принять чужую точку зрения. О делах клана герцог мог рассуждать часами со вкусом и удовольствием. Его ж сын был сугубо равнодушен ко всем этим финансам, тяжбам, планам. Он едва сдерживал себя, чтобы не впасть в зевоту.
Фибс принёс милордам утреннюю кашу, поджаренный хлеб, ветчину и любимый герцогом мармелад из мушмулы. Вил отказался от каши, ограничившись ветчиной, и попросил кофе. Герцог уже выпил вторую чашку чая, а делам клана не было ни конца, ни края.
 Вилохэд выбрал момент и перевёл разговор на другую тему:
— Вы, кажется, упомянули про письмо дяди Джейка, как у него обстоят дела?
— Джейкерем прислал отчёт о событиях в Рие, — ответил сэр Гевин, — и, представьте себе, проявил гораздо больше рвения, нежели вы. Но письма у меня при себе нет, оно в моей комнате.
— Не сомневаюсь, при вашей блестящей памяти, вам письмо не понадобится, — Вил налил себе ещё кофе.
Польщённый похвалой сына, старший Файдернесс принялся подробно пересказывать послание родственника. Речь шла о летних событиях в столице Лирийской империи, породивших множество самых невообразимых слухов и кривотолков.
— В конце концов все эти безобразия завершились тем, что в августе в Рию заявляется Брэк вместе с Аэциэлем, прихватив с собой несколько имперских легионов, верных покойному императору Барсу, и короновал племянника легендарной Короной клинков, — резюмировал сэр Гевин.
— Значит Брэк все эти пятнадцать лет сам воспитывал племянника? — история о умершем младшем сыне великого завоевателя в своё время обсуждалась в Морозных землях, — видимо у него были веские причины прятать мальчика, да и самому скрываться. Не даром многие считали и самого Брэка погибшим.
— Скрывался! — воскликнул герцог, — ничего подобного. Брэк все эти годы жил себе преспокойно в Рие, причём под своим собственным именем. Благо фамилия распространённая, никому даже в голову не пришло, что он из королевских Меллорнов. Но вот Аэция с ним не было. Джейкерему не удалось выяснить, где и с кем мальчик провёл все эти годы.
— Дядя Джейк совсем не знал Брэка, а вы были с ним хорошо знакомы, — заметил Вилохэд, — вы можете хотя бы предположить.
Сэр Гевин задумался.
— Скорее всего он спрятал наследника престола где-нибудь подальше от столицы, доверив его верному человеку, эльфу или гному. В легионе Брэка гномов было особенно много. А в нужный момент забрал мальчика и предъявил Сенату.
— А фантастическая история про пылающего регента, конечно же, оказалась досужей выдумкой?
— Ничуть. Принц-регент Аурон оказался не только не сыном Барса-завоевателя, он оказался настоящим болваном: схватил Корону клинков и напялил на собственную бестолковую голову, — герцог усмехнулся, — как он сгорел видело несколько тысяч человек. Тёмное пламя спалило его за пару ударов сердца.
— Корона была заклята на сына императора? — уточнил Вил.
— Вероятно, Джейку, по-моему, не пришло в голову поинтересоваться видом заклятия. У него и так было по горло забот, — сэр Гевин закурил трубку, — кланы интересовало сколько эльфов вошло в Государственный совет после коронации Аэция.
— И сколько?
— Один! — в сердцах воскликнул герцог, — и этим единственным эльфом оказался сам Этан Брэкеретт Меллорн. Он получил пост Первого консула. Учитывая влияние Брэка на императора, а Джейк после встречи с ними утверждает, что сие влияние высоко (мальчик буквально смотрит в рот своему дяде), такое положение дел можно назвать просто безобразным.
— Не удивительно, Аэциэль вырос и воспитывался в империи, — пожал плечами Вил, — к тому же его отец был человеком. Неизвестно ещё, насколько он эльф.
— Он настоящий Меллорн, — безапелляционно заявил старший Файдернесс, — и внешне, и по воспитанию. Джейку он очень понравился, воспитанный, сдержанный, умный. Он высказывал мнения вполне зрелые для парня, которому скоро сравняется шестнадцать. Как неудачно, что события эти пришлись на конец лета! Если Брэк и молодой император не соберутся в Морозные земли весной, мне придётся ехать самому. А я терпеть не могу ждать!
— Дядя Джейк не писал, что представляет из себя Второй консул? — Вил хотел разузнать побольше о человеке, подписавшем ту необычную бумагу, которую ему предъявил кареглазый виноторговец.
— Второй консул? — переспросил отец Вила, — что может быть интересного во Втором консуле? Его влияние на политику империи сравнительно мало, Марин Туллий, — сэр Гевин подтвердил, что про блестящую память Вил говорил не зря, — был легатом, воевал вместе с Барсом в Кумее, а почему он тебя заинтересовал?
— Вчера мне в руки попала прелюбопытнейшая бумага, подписанная именно Вторым консулом, Марином Туллием.
— Здесь, в Эльферерри?
— Да. Вчера мой друг, Бартоломью Вудсток, привёл мне своего протеже, столкнувшегося с откровенным грабежом на одном из постоялых дворов, — Вил задумался на мгновение, опасаясь, что дальнейший его рассказ вызовет недовольство отца, — городские гоблины во главе с бывшим каторжником обирали постояльцев, а один из них привёз в Эльферерри «Кровь демонов» и заручился рекомендательным письмом от самого Второго консула.
— И что? — губы сэра Гевина недовольно скривились, — опять эти ваши неподобающие знакомства: Вудсток, занимающийся торговлей, позорит своё происхождение, гоблины, каторжники, когда этому будет конец? Ваш дедушка Бейтсворд, будучи верховным жрецом, постился и молился двое суток, почитая себя осквернённым, когда видел гоблина. А вы тратите своё время на разбирательства с ними вместо того, чтобы служить Дубовому клану.
— Я служу Дубовому клану на посту Верховного коррехидора, — огрызнулся Вил, — и служу неплохо.
— Мне столько раз приходилось слышать про ваш несравненный ум, — сощурился герцог, — и что я вижу? Вы растрачиваете понапрасну своё время и силы, разбираясь с каторжниками и убийцами. С вашими способностями вам и полутора часов в день с избытком хватило бы на всех эльферреских гоблинов скопом. Вы же торчите целыми днями в коррихидории (мне Фибс детально рассказал о вашем распорядке дня), уж лучше бы по званым вечерам и клубам ходили, право слово. Вам на жизнь зарабатывать не нужно, вот и отдавайте работе столько времени и сил, чтобы к вам нельзя было придраться, а остальное время проводите в Меллорн Донане, у короля, выполняя свою прямую миссию.
— И всё же, что за человек этот Марин Туллий?
— Да уж, если вы что вобьёте в свою голову, так и будете упорствовать, — герцог выпустил струю дыма, — что он за человек? Я думаю, военный человек, а значит точный, дисциплинированный, исполнительный, верный своему императору.
— А кому он мог дать рекомендательное письмо с требованием всяческого содействия?
— При новой власти всегда возвышаются новые персоналии: друзья, знакомые, родственники, сослуживцы, так что кандидатур предостаточно. И, в конце концов, что такого особенного было в том треклятом письме, что заставляет вас тратить на него моё и своё время?
Вил так сразу не мог сказать, чем именно царапнула его рекомендация Второго консула, но, подумав, он ответил:
— Меня насторожила формулировка: она не содержала никаких характеристик, зато приказывала оказывать всяческое содействие. Очень уж похоже на воинский приказ.
— Удивил! — раздался сухой смешок сэра Гевина, — по словам Джейкерема Марин Туллий получил своё патрицианское имя вместе со должностью легата, а сам по рождению принадлежал к подлому званию, то есть он из простолюдинов. Вот и делайте выводы; возвысившийся на воинских успехах, он определённо не имеет ни соответствующего воспитания, ни образования. Пишет, как боги на душу положат, а положили они ему солдатскую простоту и ограниченность в возможностях доносить собственные мысли до окружающих.
— И всё же мне хотелось бы побольше узнать об этом человеке, — Вил поморщился в душе, предвкушая очередную порцию порицаний и рассуждений о своей никчёмности, — напишу дяде Джейку, пусть порасспрашивает о нём в Рие.
— Не хватало ещё отрывать от дел Джейкерема Бейтсфорда в Рие, — герцог даже слушать не собирался резонов своего сына, — он питает к вам необъяснимую слабость, потакает всем вашим чудачествам, поэтому, не удивлюсь, если морознорождённый лорд вместо того, чтобы служить Дубовому клану, станет носиться по столице империи, собирая в угоду вашему праздному любопытству слухи и сплетни о новоназначенном Втором консуле. Но, хвала богам, это невозможно.
— Почему? — вскинул бровь младший Файдернесс.
— Потому, как вашего терпения едва ли хватит на четыре месяца.
— По-моему почта работает не в пример быстрее.
— Если вы дадите себе труд взглянуть в окно, — ехидно заметил сэр Гевин, попыхивая трубкой, — то увидите на улице снег, что означает наступление зимы. А зимой, особенно нашей зимой, почтовые голуби не летают, они просто дохнут от холода. Почта доставляется караванами, путь которых до Рии займет от месяца до полутора. Накиньте пару-тройку недель на месте, прибавьте обратную дорогу, и к Дню весеннего равноденствия вы получите долгожданный ответ.
Вил не подозревал, что с посылкой обычного письма могут возникнуть подобные сложности.
— Конечно, — продолжал разглагольствовать герцог, — откуда вам знать об этом, вы ведь привыкли, что ваши любовные записочки доставляют слуги, затратив на дорогу максимум час. Так что отвлекать глупыми вопросами Джейка у вас не получится. Дубовый клан не интересуется личностью Второго консула, посему ваше любопытство останется неудовлетворённым, так что вам, сударь, следует больше уделять внимания интересам клана, а не тратить силы и время на глупые подозрения и наведение порядка в Эльферерри. Нам нет дела до столичных карманников, убийц и воров. В Файдриме преступности нет, если наш король не в силах навести порядок в своих владениях, это его головная боль, не ваша.
— Вы упорно не желаете меня услышать, — в сердцах воскликнул Вилохэд, — в один день происходят три события: появляется виноторговец с вызывающим подозрение рекомендательным письмом, королевский шут и любимец взволнован настолько, что прерывает мой доклад и с пристрастием выпытывает подробности о только что прибывшем, а вечером обнаруживается стоячий труп, на счёт коего имеется специальный эдикт короля. По-вашему, это простые совпадения?
— По-моему это обычная ваша уловка, чтобы не делать того, что от вас ждут, — отец коррехидора снова стал терять терпение, — с малолетства вы были большим искусником в подобных уловках. Вы убедили свою мать обучать вас музыке в ущерб фехтованию. Не думайте, что это забыто!
— Я и не думаю, — вздохнул Вил, — но должен же быть какой-нибудь быстрый способ для пересылки писем, для экстренных случаев.
— Мне ничего подобного неизвестно, — герцогу уже надоели все эти разговоры о дяде, виноторговце, Втором консуле, письмах, — как ваш отец, и как глава Дубового клана я велю вам выкинуть из головы все эти вздорные идеи и приложить силы к выяснению, например, каким образом шут получил столь длительное влияние на короля. Предыдущие вельможи в случае редко держались больше полутора месяцев. Вот ваша первоочередная и главная задача. Узнав это мы сможем устранить влияние шута и усилить наши позиции при дворе. Я позволяю использовать для этого любые методы, вы меня слышите? Любые! Если потребуется подкуп, платите, если нужно будет лечь в постель к королевской фаворитке, вы ляжете. Потому что нет ничего, что было бы зазорно сделать ради своего клана!
— Отец, я предпочитаю иные методы, — начал закипать коррехидор.
— Ваши методы за два месяца вашей службы не дали ничего, кроме нахальных подчинённых, которые врываются в ваш дом и дерзят всем подряд. Посему ваши методы мы признаём несостоятельными, и отныне вы станете действовать по моей прямой указке.
— Тогда вам самому придётся занять должность Верховного коррехидора Эльферерри, — Вил поднялся на ноги, — потому что я отказываюсь быть слепым орудием вашего самодурства.
— Довольно мне дерзить! — вскричал глава Дубового клана, и снова остервенело зазвонил в колокольчик, — на сегодня разговор окончен. Фибс, — он обратил суровый взгляд на мгновенно появившегося дворецкого, — проводи моего сына, пусть он отправится куда-нибудь и поразмыслит над своим поведением. Я желаю побыть в моём доме один.
— Но ведь это мой дом, — возразил Вилохэд, — вы сами подарили его мне, когда я стал верховным коррехидором.
— Хорошо, — насупился герцог, — позвольте мне остаться наедине с собой в вашем доме.
Вил пожал плечами и вышел за дверь, которую Фибс с поклоном закрыл.
— Сегодня у его светлости было нелёгкое утро: сперва мистрис Олдгрэйв накричала на него, потом вы.
— Если бы его светлость хоть иногда прислушивался к чужому мнению, жизнь была бы куда проще и комфортнее, — заметил Вил, — но Фиона — молодец, не испугалась отца. Такое не часто случается.
— О, да, мистрис Одгрэйв — очень смелая юная леди, — охотно поддержал дворецкий, — я даже предположить не мог, что мне посчастливится познакомиться с ней.
Вил удивлённо посмотрел на своего слугу:
— Ты говоришь так, будто знал о ней раньше.
— О, да, милорд, я много читал о мистрис Олдгрэйв в газетах. «Королевский герольд» подробно освещал скандал в Магической академии.
— Что за скандал? — коррехидор прохаживался по своему кабинету, — я ничего не слышал.
— Возможно, и слышали, милорд, просто не запомнили имён. Летом произошёл жуткий инцидент, — это слово Фибс произнёс, тщательно проговаривая, — во время запрещённого эксперимента погиб всеми уважаемый и заслуженный маг, а помогала ему наша мистрис Олдгрэйв.
— И?
— Было какое-то расследование, Эльферерри наполняли самые невероятные слухи, поговаривали о некромантии и перемещении душ. Мистрис Олдгрэйв была в самом центре этого скандала. Кое-кто, — Фибс сделал таинственную физиономию, — утверждал, что мистер Паттен, так звали погибшего мага, собирался сделать эликсир вечной жизни. Но я думаю, они действительно занимались перемещением больших форм, как и писали в газетах. Кстати, если вы хотите быстро связаться с вашим дядей Уолтером, мистрис Олдгрэйв может вам посодействовать в этом.
— Какое, ты говоришь, они делали перемещение? — сразу уловил ход мысли Вил.
— Им не удалось перемещение больших форм, но вот в перемещении малых форм мистрис Олдгрэйв и её наставник весьма преуспели. Попросите её о помощи, милорд.
Вилохэд задумался. Фибс предложил прекрасный выход из положения, к тому же отец так и не дал им обсудить отчёт Фионы о вскрытии стоячего трупа.
— Я приглашу её вечером в ресторан, — сказал он, — вот только адреса не знаю. Придётся ехать в коррихидорию и смотреть в документах.
— Милорд, — покачал головой дворецкий, — милорд, вы не должны приглашать вечером в ресторан девушку, которая не является ни вашей невестой, ни вашей любовницей. Это может повредить репутации мистрис Олдгрэйв. Лучше напоите её шоколадом. А вот, где живёт эта молодая леди я знаю, — Фибс хитро прищурился, — я взял на себя смелость отправить её домой в вашей карете.
— Фибс, что бы я без тебя делал! — воскликнул Вил и обнял старого слугу, — ты всегда выручаешь меня. И, кстати, что у нас сегодня на обед?
— Его светлость заказал горячий мясной пудинг, тушёные почки и ячменные оладьи с чёрной патокой. Мэри уже ушла на рынок за требухой и ливером.
— Тогда я пообедаю в клубе, — решил Вил.


Глава 9
О ВРЕДЕ ОБЖОРСТВА

Субботнее утро началось для Осокоря с весьма беспардонного расталкивания. Возле его кровати стоял Снорри.
— Иди глянь на нашего певуна — проговорил гном.
— Что у вас ещё случилось? — клирик торопливо надевал штаны, — что он выкинул?
— Помирает, — пожал плечами Снорри.
Осокорь выхватил из-под кровати свою сумку с магическими составляющими и со всей возможной скоростью помчался в комнату друзей. Барда он застал лежащим в скрюченной позе под двумя одеялами и его чёрно-бурой шубой. И одеяла, и шуба основательно тряслись, Ноди крепко знобило.
— Как ты? — Осокорь присел рядом и пощупал взмокший от испарины лоб барда, — простыл что ли?
— Простыл! — воскликнул гном, — обожрался вчера свиной рулькой и всю ночь блевать бегал.
— Не только блевать, — слабо сказал Ноди, — и всё остальное тоже.
Осокорь откинул шубу и одеяла и велел барду лечь на спину:
— Знаешь ведь, что тебе нельзя есть что попало, — он с облегчением убедился, что ничего требующего вмешательства скальпеля у парня нет, хотя тот и скрипел зубами, когда клирик мял ему живот, — а ты нажираешься словно голодающий беспризорный мальчишка. С чего это ты вчера свинину на ужин заказал?
— Про эту эльфийскую запечённую в тесте мотолыжку он мне по дороге все уши прожужжал, — встрял гном, — ему видите ли караванщики говорили, что в Эльферерри готовят такое «Вепрево колено», что ум отъешь.
Ноди вяло кивнул:
— Так ведь вкусно было.
— Ты, видимо, и отъел, — поморщился Осокорь, считая учащённый, слабый пуль барда.
— Добро б он одной мотолыжкой ограничился, — продолжал свои разоблачения Снорри, — кто цельный кофейник кофе вылакал? Пил бы пиво со мной, не валялся бы сейчас полупокойником.
— Так ты ещё и на кофе подналёг? — безразлично спокойный голос Осокоря не сулил Ноди ничего хорошего.
— Ничего я не налегал, — бард, морщась, сел на кровати, а потом с трудом встал, — просто попил кофе и всё.
— Как же всё! — Снорри не собирался скрывать грехи друга, — было б всё, если не считать тарелки засахаренных орехов.
— Замечательно, — Осокорь сидел, скрестив руки на груди, — объясните мне, господа офицеры особой хасты «Странник», доколе я буду исполнять при вас роль дядьки при великовозрастных оболтусах? Почему один, — выразительный кивок в сторону гнома, верхом усевшегося на стул, — проваливает задание, проявив недопустимое самовольство, а другой, — клирик поднял глаза на держащегося за дверной косяк Ноди, — нажирается, будто голодал месяц, вопреки моим запретам и здравому смыслу? Почему в Кумее подобного не было? Я жду ваших объяснений, господа.
— Простите, но мне нужно покинуть вас, — бард засунул босые ноги в сапоги.
— Ему в сортир, — пояснил Снорри, — а в Кумее война была. Это ж — другое дело.
— Значит, расслабились, — подытожил Осокорь, — не война, значит, можно самодурствовать, потакать своим прихотям, работать, спустя рукава?
— Да нет, конечно, — насупился гном, уж больно непривлекательным выглядело их с Ноди поведение, — у меня вообще случайно вышло.
— Ага, случайно подрался с Малахией, случайно отметелил господина Парка, а бард наш, ну совершенно случайно обожрался накануне важного дела и теперь делит своё свободное время между поносом и рвотой. Замечательно! А у нас, между прочим, каждый день на счету. Эх, если б не дело, посадил бы я нашего Ноди на недельку на сухари и чай, пусть бы помучался желудком и подумал хорошенько, стоит ли есть всё, что вкусно.
Осокорь позвонил служанке и велел подать чаю на травах.
— Только смотри, — наказал он молоденькой служанке, стрельнувшей глазами в сторону Снорри, — чтоб кипяток был настоящий, а не просто горячая вода.
Появился Ноди.
— Теперь, вроде, полегчало, — проговорил он, валясь на кровать, — давно мне так хреново не было.
— Кабы не Флосси, ты бы ещё пару деньков у меня помучался, — проговорил Осокорь, доставая из саквояжа посеребрённый нож, — из воспитательных соображений. А теперь придётся лечить.
Он отхватил у охнувшего от неожиданности барда прядь волос и бросил её в кружку. Когда от выдоха клирика волосы сгорели бездымным прозрачным пламенем, Осокорь добавил каких-то трав, тщательно отмерил половину ложки кристаллов, похожих на жёлтый сахар, залил всё это кипятком, а на последок влил пару ложек тягучей жидкости, напоминающей патоку. После этого накрыл кружку блюдцем.
— Плохо мне, — пожаловался Ноди, снова укрывшийся всеми имеющимися в наличии одеялами, — ноги вообще не держат. Даже не знаю, как я пойду на рынок, крепко я вас подвёл.
— Может, я схожу? — оживился Снорри, — пускай певун отлежится. Девка меня знает, я даже ей, кажись, понравился. Поговорю, поухаживаю, разузнаю всё, что нужно. Тут ничего сложного нет, справлюсь.
— Ты уже в доме господина Парка справился, — Осокорь помешал зелье в кружке и протянул барду, — дров наломал по полной. А теперь собираешься с Флосси продолжить. Да после того, как ты чуть не прибил её хозяина, девчонка, если только она не полная дура, с тобой слова доброго не скажет. Пей, пей, — это уже относилось к Ноди.
Тот поднёс к лицу кружку и смешно сморщил нос с аристократической горбинкой:
— По-моему, гадость, и горячо.
— Поменьше рассуждай, — велел клирик, — остынет, ты это вообще не проглотишь. И если тебя после вырвет, поверь, я очень сильно рассержусь.
Бард вздохнул, задержал дыхание и залпом выпил. Он даже не позволил отразиться на лице отвращению, которое испытывал.
— Запить можно? — осторожно спросил он. Ему казалось, что вязкая жидкость никак не желает проглатываться до конца.
Клирик плеснул в кружку чай.
— А что за коричневатый сахар ты насыпал ему в отвар, — поинтересовался Снорри, когда Осокорь укладывал свои вещи назад в саквояж.
Осокорь бросил взгляд на Ноди, который уже спокойно дышал и ответил:
— Это не сахар, а выпаренная моча грифона.
Гном засмеялся, а Ноди закашлялся.
— Отличное, между прочим, средство от отравлений, — Осокорь поднялся, — ты полежи, через полчаса будешь почти в норме, но сегодня вообще ничего не ешь. Чай пей, сколько пожелаешь. Завтра сухари, а там поглядим. Мы со Снорри позавтракаем, а ты отлежишься и собирайся. И так много времени впустую прошло.
Ноди кивнул. Ему явно полегчало: уходила зеленоватая бледность, и на кровать он улёгся уже спокойно, не подтягивая колени к животу.
В общей зале бард появился довольно быстро, его товарищи не успели даже допить чай.
— Вот ведь кот! — беззлобно засмеялся Снорри, — лежал, помирал, а как дело к охмурению девки пошло, так он при полном параде!
Это относилось к белоснежной рубашке с кружевным жабо, которое было видно из-под распахнутой шубы, штанам с пряжками и высоченным сапогам.
— Я в порядке, — сказал Ноди, подсаживаясь к столу, — и могу даже смотреть на еду без отвращения.
Снорри допил кофе и поднялся:
— Я мигом, только оденусь и меч возьму.
— Меч оставь, — велел Осокорь, — уж очень ты с ним приметен, приятель. А ты, Ноди, что-то не по сезону одет.
— Я на себя согревающее заклинание накинул, — небрежно заменил бард, — и на лютню за одно.
— Мне, значит, меч оставить, а ему его бренчалка нужна, — буркнул гном, словно бы себе под нос, но так, чтобы услышали все.
— Моя, как ты изволил выразиться, бренчалка, являющаяся на деле лютней эльфийской работы, производит на девушек куда более благоприятное впечатление, нежели шестифутовая железяка, которую только по чистому недоразумению кто-то поименовал мечом.
— Всё, — прекратил обычную пикировку своих помощников Осокорь, — идите уже. Как только покажешь девушку Ноди, немедленно назад, — это относилось к гному, — у нас с тобой здесь дела найдутся.
Ближайший к дому господина Парка рынок оказался весьма обширным. Друзья обошли его, прикинув расположение рядов и прилавков.
— Скорее всего Флосси пойдёт через эти — Ноди издалека оглядывал открытые по случаю базарного дня обе створки деревянных ворот, на которых красовались искусно вырезанные барашки, пучки колосьев и всяческие колбасы-окорока. Ворота прямо у неё на пути.
— Может быть, — гном, напяливший шапку почти на глаза, приплясывал на месте от холода, — а, может, она вообще сегодня на рынок не пойдёт, или кого другого отправят. Торчим тут уже битый час, ноги скоро отвалятся, а всё впустую!
— Не сегодня, так завтра придёт, — успокоил друга бард. Он совершенно не мёрз, даже ворот шубы расстегнул, — а кроме Флосси им послать некого. Повариха за покупками не пойдёт, у неё и так дел по горло, вредная миссис Дотс скорее удавится, вернее постарается удавить того, кто ей подобное предложит. Остаётся Флосси.
— Может они парня какого пошлют, — не сдавался Снорри, которому бесполезное пока болтание по рынку испортило настроение, — конюха, например. Он сколько хочешь жратвы привезти может.
— Ага, — засмеялся Ноди, — отправится он в ближайшую пивную и просадит там все денежки. В лучшем случае купит первое, что под руку попадётся. Нет, брат ты мой, за покупками женщину посылать надо, она и поторгуется, и все ряды пару раз обойдёт, чтобы выяснить, где подешевле.
Снорри выхлебал очередную порцию чая в маленькой чайной и возвратился к барду. Они ещё разок обошли ряды, ломившиеся от товаров, когда гном отступил в промежуток между прилавками и потянул за собой друга. Ноди нырнул туда же.
— Идёт, — негромко проговорил гном.
Флосси оказалась миловидной девушкой с тем особенным выражением лица, из-за которого обращаясь к ней хотелось прибавить к имени слова «крошка» или «малышка». Она даже не посмотрела в сторону прячущихся.
— Всё, —сказал бард, окинув назад гриву чёрных волос, — возвращайся в гостиницу. Дальше моя работа.
Он вышел и со скучающим видом двинулся вслед за Флосси. Из толпы его выделяла лютня, небрежно повешенная на плечо и длинные волосы, падающие ниже лопаток.
Флосси методично обходила ряды рынка и, сверяясь со списком покупала что-то. Большая корзина постепенно наполнялась. Ноди понимал, что просто так заговорить с девушкой — не самый удобный способ знакомства. Тут ни его личное обаяние, ни лютня не помогут. Нужен был повод. И поводом этим оказались двое гуртовщиков, коротавших время возле загородки с овцами. Парни курили длинные трубки и вяло переговаривались. Место, где держали овец, было уединённым, и барду оставалось лишь гадать, зачем девушке понадобилось идти туда. Скорее всего она решила сократить путь к воротам.
При виде Флосси гуртовщики оживились. Тот, что пониже, огненно-рыжий, с разорванным и неправильно сросшимся ухом, заступил дорогу девушке, картинно поправил плед и сказал:
— Куда спешит такая красотка? Не желает ли она скоротать время в компании отличных парней.
При этом он выдохнул дым из трубки прямо в лицо Флосси.
Она растерялась, оглянулась по сторонам, словно ища поддержки у прохожих, и ответила:
— Прошу вас, господин гуртовщик, дайте мне пройти. Я тороплюсь.
— Торопишься?! — шутливо удивился второй, повыше и не такой рыжий, но основательно заросший щетиной трёхдневной давности, — боишься покупки стухнут? Так не боись, мороз на дворе, ничего твоим покупкам не сделается.
— Меня миссис Дотс заругает, если я стану без дела шататься, — собравшись с духом заявила девушка, надеясь от всей души, что авторитет миссис Дотс урезонит парней, — она ужасно строгая.
— Ой, ой, ой, я уже в штаны напустил от страха, — засмеялся Драное ухо, — наплюй и ты на эту бабу, давай лучше познакомимся. Я вот, к примеру, Бил, а он — Стив. Как тебя звать, милашка?
— Я с не говорю своего имени незнакомцам, да ещё из тех, кто не обучен хорошим манерам, — осмелев, отрезала Флосси.
— Пожалуйста, не говори, — великодушно разрешил Бил, — я сам угадаю. Пошли, у нас тут неподалёку отличное местечко, там выпьем, и я угадаю твоё имя, красотка. Да мы ж заплатим. Часок в обществе пары молодых джентльменов, и ты станешь богаче на несколько шиллингов.
Ноди не видел, но готов был поклясться, что краска залила лицо девушки.
— Немедленно позвольте мне пройти, — выкрикнула она, но вскрик получился почти жалобным, — иначе я позову стражу.
— Слышь, Бил, — проговорил Стив, охрипшим от постоянного курения голосом, — я слыхал, что в Эльферерри девки сговорчивые, любая с тобой пойдёт, только денежку покажи. Что ж эта-то кобенится? Мы чем для тебя нехороши? А? — он ухватил Флосси за руку, — пойдёшь с нами, а коли рыпаться станешь, смотри.
Он вытащил из-за голенища нож.
Ноди понял, что настало его время. Бард вышел из проулка, откуда наблюдал всю сцену и негромко приказал:
— Отпустите девушку, уроды.
— Иди своей дорогой, — посоветовал Бил, — пока мы добрые. У нас свидание наклёвывается. Ты тута явно лишний.
— Отпусти её, — повторил Ноди, — вы, по всему видно, слишком долго были в обществе своих овец и вконец забыли, как ведут себя воспитанные люди.
— Придётся его побить, — вскинулся хриплый Стив, — пока девку держу, врежь ему, Билли, по наглой роже.
Рыжий, нехорошо усмехаясь, тоже вытащил внушающий уважение нож и картинно повертел им, давая полную возможность противнику представить, что произойдёт с его телом при встрече с ним.
Ноди демонстрация не впечатлила. Он только перекинул лютню за спину и продолжал стоять, как ни в чём не бывало.
Гуртовщик, подбодрив себя воинственным рычанием, бросился на барда. Тот с непостижимой быстротой пригнулся, ушёл в сторону, поднырнув под нож, а затем ухватил рыжего за руку и ловко вывернул её. Нож полетел в снег. После этого Ноди ударил противника кулаком в лицо. От этого удара физиономия гуртовщика смялась, словно бумага, и в каждой складке проступила кровь. Рыжий Бил стал молча падать навзничь. Бард повернулся ко второму, всё ещё оторопело держащему Флосси.
— Повторяю, отпусти девушку.
Хриплый оттолкнул Флосси с такой неожиданной силой, что она повалилась в сугроб, и дал дёру. Ноди вернул лютню на место, галантно подал руку девушке и сказал:
— Бард и музыкант, Нодияр Бадсара, к вашим услугам.
Флосси поднялась на ноги, отряхнула с одежды снег и, покосившись на лежащего эльфа, пискнула:
— Флосс…, Флоранция Диккери, — её книксен из-за тёплой одежды получился чуточку неловким.
— Здесь не самое безопасное место для молодой леди, — продолжил Ноди, — я позволю себе смелость предложить себя в качестве вашего провожатого до того места, куда вы изволите следовать.
Пришедшая в себя девушка искоса поглядела на барда и отметила благородный профиль, роскошную шубу и развевающиеся на ветру волосы. Её спас морознорождённый!
— Я готова позволить вам это, — солидно произнесла она, стараясь не смотреть на лицо гуртовщика, где, словно в жуткой чаше, скопилась кровь, начавшая уже вытекать и пятнать снег, — он умер?
— Не думаю, — уверил её бард, — просто в обмороке. У него будет время поразмыслить над собственным грубым поведением.
На самом деле Ноди прекрасно знал, что в лучшем случае, если гуртовщику посчастливится выжить, он станет тихим беззлобным дурачком, пускающим слюни. Но он не собирался сообщать об этом Флосси.
Тут барда отпустило возбуждение схватки, и в полной мере вернулись дурнота и боль в желудке. Он подумал, что сейчас бесславно хлопнется без сознания прямо на глазах девушки, которую собирался очаровать. Чтобы хоть как-то удержаться в стоячем положении, ему пришлось буквально повиснуть на заборчике, огораживающем загон для овец.
Однако, на Флосси это произвело прямо противоположное впечатление: она бросилась к барду и запричитала:
— Что с вами, сударь? Вы ранены? Он вас порезал! Нужно поскорее добраться до врача.
Ноди сумел справиться с головокружением и отлепился от забора.
— Нет, не беспокойтесь, мисс Диккери, — проговорил он, — это всего лишь последствия проклятой боли в животе, которая терзает меня со вчерашнего вечера. Возможно, я съел что-то не то или не в тех количествах. Однако ж, мне уже лучше.
— Ой, я так испугалась, — продолжала щебетать Флосси, — мне показалось вдруг, что мой спаситель может умереть прямо у меня на глазах. И не спорьте, вы спасли меня от смерти, — она округлила и без того большие глаза, но заметив скептическую улыбку барда поправилась, — пусть не от смерти, но от учести, какя для порядочной девушки хуже смерти, я прекрасно отдаю себе отчёт, что мне грозило, не подоспей вы вовремя.
Ноди понимал, что самой большой опасностью для девушки могло оказаться изнасилование всей честной компанией. После чего её хорошо заплатили бы за молчание и отправили восвояси, но говорить об этом он, естественно, не стал, ограничившись согласным кивком.
— Мистер Бадсара, если вы мучаетесь животом, так вам нужно пить отвар из овса, — со знанием дела продолжила Флосси. — Ваша супруга должна приказать приготовить вам его немедленно.
Ноди отметил про себя неуклюжую попытку выяснить наличие у него супруги, и поспешил уверить девушку, что супруги у него в наличии нет, а сам он приехал издалека по делам.
Они покинули рынок, и Ноди в качестве благодарности предложил Флосси показать ему что-нибудь замечательное в Эльферерри, особенно если это будет по пути к её дому.
— Конечно, — радостно воскликнула девушка, — мы завернём на бульвар Ледяных роз. Каждую зиму художники делают огромные ледяные розы, а маги помещают внутрь каждой цветной огонёк. Вы даже не представляете, какая получатся красота!
Ноди взял корзинку с покупками и заверил, что готов следовать за Флосси куда угодно. Они побродили среди ледяных роз, разговаривая о разных пустяках. Наконец, барду удалось привести разговор в нужное русло.
— Вашему хозяину несказанно повезло, — проговорил он, убедив Флосси угоститься засахаренными орешками, которые продавали прямо на улице, — вы отзывчивая, добрая, добросовестная и храбрая. Вы не испугались гуртовщиков, вели себя смело и достойно.
— Может быть, — согласилась девушка с последним утверждением, — только моему хозяину нет до меня никакого дела. Иногда я думаю, а вот если мы все умрём в одночасье, заметит он это или нет? Наверное, заметит, ведь некому будет подать ему завтрак.
— Видимо ваш хозяин — очень занятой человек. Служба отнимает всё его время.
— Служба? — засмеялась Флосси, — да господин Парк отродясь нигде не служил. И вообще, он странный.
Флосси посмотрела на Ноди.
— Но ведь и вы — не совсем эльф, — в её утверждении слышалось сожаление, будто происхождение собеседника запечатывало ей уста, — у вас уши как у человека, а ходите вы, как морознорождённый, — она кивнула на белую пену кружевного жабо. Ноди так и не застегнул шубу.
— Мисс Диккери, — чуть понизив голос проговорил бард, — кому другому я нипочём не открыл бы своей тайны, но от вас просто не могу таиться. Я — потомок морознорождённого. А уши у меня спрятаны заклятием. Видите ли, Флосси, — вопросительный взгляд и чуть заметный кивок в ответ, — я долгие годы жил на юге. Там эльфов не жалуют, вот и пришлось купить заклятие, скрывающие уши. Месяца через три выветрится. Сюда же я приехал в надежде отыскать своих родственников (пригодилась версия словоохотливого Бартоломью Вудстока). Ведь меня воспитали на чужбине, только после смерти опекуна я узнал о своём происхождении.
— О, — выдохнула Флосси, которой новый знакомый представлялся теперь никак не меньше, чем потерянным в младенчестве принцем, — но должны же были остаться какие-нибудь документы от ваших родителей.
— Увы, никаких. Я совершенно один в этом городе, как, впрочем, и в этом мире, — Ноди не устраивало, что разговор опять удалился от господина Парка.
— Я ведь почти ничего не знаю о Морозных землях, ваших обычаях, нравах. Вот ваш хозяин, господин Парк, кажется, вы его назвали странным. Почему? Вдруг я допущу подобную оплошность и прослыву странным в месте, где не только намерен отыскать родных, но и завести друзей.
— Странности мистера Парка вам точно не грозят, — рассмеялась Флосси.
— Мне он представляется эдаким старым джентльменом, педантичным до придирчивости, со стариковскими причудами и заморочками.
— Опять вы ошибаетесь, мистер Бадсара, — хоть Ноди давно предложил называть его дружески по имени, Флосси упорствовала, — он вовсе не старый, но причуд у него немало. Например, он не выходит на солнечный свет, — многозначительно сообщила девушка, — у нас даже днём на хозяйской половине всегда зашторены окна. Потом он по ночам куда-то выезжает.
— Мужчины, особенно холостые, нередко выезжают по вечерам, — ведь хозяйки у вас нет?
— Мистер Парк холост, — подтвердила Флосси, — но когда он в город выезжает, он наряжается, а тут одевается, будто на охоту. А какая охота по ночам? И потом, ни в ресторацию, ни к даме сердца с парнями не ездят.
—  С парнями?
— Вы ведь не знаете, у нас шесть охранников и управляющий Рагнар. Если честно, я их побаиваюсь, очень уж они отчаянные. Хотя ко мне не пристают, не то, что гуртовщики. Вот они по ночам все вместе и отправляются куда-то. Только под утро приезжают, я знаю, потому как им чай нужно согреть.
— Удивительно, как мы, мужчины, недооцениваем порой девушек, — воскликнул бард, а его спутница даже зарделась от неожиданной похвалы, — вы не только обладаете редкостной наблюдательностью, вы ещё и можете дать объяснение подмеченному, — в душе Ноди рассчитывал, что Флосси не преминет проявить ещё свежеобнаруженные способности.
— Вы, право, меня совсем так захвалите, — проговорила она, бросая искоса взгляд на своего спасителя, — а если что приметить, то я, действительно, много чего вижу. И ночные отлучки хозяина — не самое интересное.
Ноди молчал, опасаясь нарушить хрупкую доверительность.
— Возьмите, к примеру, ассамблеи, которые у нас случаются, — Флосси высыпала на ладошку крошки сахарной глазури и остатки орешков из пакетика и с сожалением отправила всё это в рот, — представляете, празднуют с пятницы до воскресенья.
— Работы, похоже, в эти дни хоть отбавляй, — с сочувствием в голосе заметил бард, — гостей-то, небось, много съезжается.
— Гостей хватает, — подтвердила девушка, — кареты ставить некуда. У нас даже морознорождённые бывают, — добавила она со значительностью. Однако ж, хвала богам, господин Парк всю еду заказывает, говорит, мол, его друзьям эльфийская кухня не по вкусу, тётушка Рози пускай охранников кормит. Он сам в будние дни готов есть овсянку и ростбиф, а уж на праздничном ужине предпочитает имперскими деликатесами гостей потчевать.
— Хорошо, а то и готовить, и подавать, так совсем без ног после праздников остаться можно, — перестроившись на манеру речи Флосси, подал реплику бард.
— Всем слугам во время ассамблей вход на господскую половину строго-настрого запрещён, — доверительно сообщила Флосси, оглянувшись, нет ли кого сзади, — им миссис Дотс прислуживает. Одна.
— Миссис Дотс? — переспросил Ноди, будто впервые услышал имя.
— Ага. Она ещё при старом господине Парке была. Вредная, страх. Я как-то хотела одним глазком глянуть, что это за ассамблеи у них такие, артисты ведь приезжают, музыка. Тихонько прокралась по коридору, а миссис Дотс меня увидела. И знаете, что сделала?
Ноди только головой покачал, он был не в состоянии вообразить злодеяние, учинённое строгой старшей прислугой.
— Она меня за ухо ухватила, словно мне шесть лет, — в голоске Флосси слышалась непрошедшая обида, — вывернула его, у меня аж слёзы из глаз брызнули, и велела убираться. А потом неделю заставила ночные горшки выливать и мыть. Вот так.
Ноди проглотил смешок и посочувствовал несправедливо обиженной.
— А еды и вина заказывается много, — продолжала рассказ разохотившаяся служанка, — вот такие корзины наши охранники таскают, — руки Флосси разошлись в стороны, демонстрируя солидные размеры корзин.
— Ну, конечно, и вам потом что-ничто перепадает из имперских вкусностей, — заметил Ноди, на которого снова начала накатывать дурнота и слабость, — а охранники вино допивают. Я знаю, чем такие праздники заканчиваются.
— Еда и правда остаётся, — Флосси замолчала, словно впервые задумалась над этим, — полно. Будто почти ничего и не едят. А вот вино выпивают. Добро б выпивали, а то ведь напьются и разливают. Знаете, как отвратительно вино от ковров отчищается?
Ноди понятия об этом не имел, но заверил девушку, что догадывается о тех усилиях, которые ей приходится прикладывать.
— Понимаю, почему вам хотелось поглядеть, — проговорил он, когда они свернули на улицу Уходящего солнца, — всех девушек тянет на бал, где нарядные дамы и кавалеры кружатся в танце.
— Нету у господина Парка никаких танцев, — заявила Флосси, — к нам одни джентльмены съезжаются, без дам. Вот артисты у нас выступают, о них миссис Дотс с удовольствием рассказыват. Специально, чтоб мы все ей завидовали.
— Какая бессовествная женщина, эта ваша миссис Дотс, — сочувственно проговорил Ноди.
— Ага, — согласилась Флосси, — на прошлой неделе ей посчастливилось слушать самого Эрика Хрустальное горло, — и встретив непонимающий взгляд Ноди, пояснила, — это самый сладкоголосый бард в Эльферерри, а говорят, и во всех Морозных землях. Везучая миссис Дотс, говорят, эрик опять на ассамблее петь будет.
— И когда у вас следующая ассамблея ожидается? — с небрежностью джентльмена поддерживающего светскую беседу поинтересовался бард.
— На следующей неделе, в пятницу. У нас ассамблеи раз в две недели случаются, а иногда ещё чаще.
— На широкую ногу живёт ваш хозяин, — Ноди было необходимо выяснить ещё, как часто ездит по ночам мистер Парк, и не связаны ли эти поездки с праздниками у него дома. Поэтому вопрос стоило обдумать.
Они медленно брели по заснеженной улице, Ноди говорил какую-то приятную ерунду, чтобы у Флосси не осталось странного впечатления от их встречи.
— Ещё раз осмелюсь выразить своё восхищение, — Ноди галантно поцеловал ручку в варежке, — вы — чудесная девушка, такая отзывчивая. Не бросили бедного больного барда на улице.
— Как я могла! — возмутилась Флосси, — вы ради меня жизнью рисковали, под нож бросились! Ну вот, вы меня и проводили, — кокетливо проговорила она, забирая из рук барда корзинку с покупками, — спасибо. И спасибо, что вступились за мою жизнь.
— Долг каждого рыцаря вступаться за честь и жизнь дамы, — Ноди улыбнулся, хотя его начало прилично подташнивать, — а каждый бард — рыцарь. Я рад служить вам, прелестная мисс Флоранция, и от души желаю, чтобы ваша жизнь была спокойной и счастливой, пусть ни отвратительные личности, вроде сегодняшних гуртовщиков, ни ночные подъёмы для приготовления чая вашему хозяину не нарушают её спокойного течения. Часто, поди, по ночам вставать приходится?
— Не так, чтобы очень уж часто, — заверила девушка, — обычно я хорошо сплю. Вот перед ассамблеями господин Парк как раз и выезжает на свои ночные отлучки, а в остальное время меня никто по ночам не беспокоит.
— От души надеюсь, что на этой неделе бессонная ночь уже позади, — сочувственно заметил бард.
— Увы, нет. Следующее празднество намечено на будущую пятницу. Похоже в четверг или в среду ночью поспать спокойно не придётся, — Флосси улыбнулась, от чего на щеках появились ямочки. — Прощайте, господин Бадсара.
 — Прощайте, милая мисс Флоранция, — последовал изящный поклон, и Ноди пошёл прочь.
Флосси, к счастью, не видела, как бард юркнул в снежную крепость, выстроенную каким-то заботливым папашей для своих чад, и некуртуазно запятнал снег желчью. После того, как его в очередной раз вырвало, бард почувствовал себя вполне прилично. Он покинул осквернённую крепость, взял кэб и через полчаса уже сидел в гостинице с порцией горячей осокоревой гадости в кружке.

Глава 10
ДОМ ШОКОЛАДНЫХ ГРЁЗ

Для Фионы было полной неожиданностью, когда в воскресенье её домовладелица с таинственным видом передала ей конверт из светло жёлтой бумаги, на котором красивым острым почерком было написано её имя.
В конверте оказалось письмо от Вилохэда Файдернесса.

Уважаемая мистрис Олдгрэв!
Поскольку наша вчерашняя утренняя встреча прошла не совсем так, как мне хотелось и как я планировал, прошу Вас оказать мне ещё одну любезность и выпить со мной горячего шоколада в «Доме шоколадных грёз» сегодня, в пять часов по полудни. Я бы хотел до конца дослушать Ваш отчёт и обсудить некоторые аспекты расследования.
Моя карета прибудет за вами в половине пятого.
Верховный коррехидор Эльферерри сэр Вилохэд Файдернесс.

Походив в задумчивости по комнате, девушка отправилась к подруге.
Харриет Слип сидела за столом с распоротой шляпкой в руках. Она никак не могла решить, как лучше украсить своё творение.
— Фио, как хорошо, что ты зашла, — обрадовалась Харриет, — посоветуй мне, что лучше подойдёт к этой шляпке: шёлковые маки и золотистые колоски или россыпь голубых васильков?
— Мне кажется маки лучше, — ответила Фиона, мысли которой были заняты письмом, — скажи, Харриет, ты не знаешь случайно, что это такое «Дом шоколадных грёз»?
Хорошенькое личико Харриет оживилось, она мечтательно вздохнула:
— Стыдно не знать подобные вещи, «Дом шоколадных грёз» — это самое шикарное кафе в Эльферерри, и самое дорогое. Там дважды в неделю пьёт горячий шоколад с пирожными сама леди Камилла Уинегрэлл.
— И что с того, что какая-то там леди ходит туда дважды в неделю? Почему я должна об этом знать?
— Леди Камилла, тебе не какая-нибудь, — поучительно произнесла Харриет Слип, — она — фаворитка короля и самая модная дама в Морозных землях. А почему тебя интересует шоколадный дом?
— Так, — неопределённо отмахнулась Фиона, — по работе надо. И где это кафе находится?
— Я скажу, если ты покажешь мне письмо.
— О каком письме ты говоришь? — притворно удивилась Фиона.
— О том самом, на золотистой бумаге, которое ты, дорогая, прячешь за спиной.
Харриет проворно вскочила, подбежала к подруге и выхватила листок.
— Позволишь?
— Читай уж, раз добралась.
— Уважаемая мистрис Олдгрэйв, — с выражением прочла Харриет, — фи, на такой бумаге письмо должно непременно начинаться со слов «дорогая Фиона».
— Я говорила тебе, что это по делу.
— По делу, — сощурилась подруга, — по делу не приглашают в «Дом шоколадных грёз», и деловые письма не пахнут одеколоном.
— Какая чушь!
— Ты нюхала письмо?
— С какой стати я стала бы обнюхивать письмо от своего начальника! — возмутилась Фиона.
— Но оно пахнет, — Харриет поднесла письмо к лицу и блаженно зажмурилась, — будь осторожна, дорогая, всем известно, каков этот Вилохэд Файдернесс. Даже на его лице есть налёт порочности, которая делает его ещё более привлекательным.
— Какая ерунда, — возмутилась Фиона, забирая письмо, — ты сама видела его когда-нибудь?
— Кузина Милдред показала мне сэра Вилохэда на дерби летом.
— И ты, конечно, сразу разглядела его порочность, — ядовито заметила Фиона.
— Увы, мы сидели против солнца, а на нём была широкополая шляпа. Но вот костюм его показался мне верхом совершенства.
— Давай, наконец, оставим порочность моего начальника в покое, — раздражённо сказала Фиона, — расскажи мне лучше про кафе, куда он меня пригласил.
— Дорогая, ты даже не представляешь, как тебе повезло, — Харриет напрочь забыла о своей шляпке, — в «Доме шоколадных грёз» подают самый дорогой и модный напиток в Морозных землях — горячий шоколад. Я уж не говорю о разных пирожных, залитых шоколадом блинчиках и прочих вкусностях. Но тебе нужно соответственно одеться.
— Там снимают пальто?
— Естественно, — усмехнулась неосведомлённости подруги Харриет, — а все твои платья такие унылые.
— Не унылые, а практичные, — поправила Фиона, ей совершенно не понравилась идея наряжаться для встречи с Вилохэдом. Он этого явно не заслуживал.
Харриет тем временем начала рыться в шкафу для одежды. Её шкаф был значительно обширнее, чем шкаф Фионы, поэтому магичка хранила там часть своего гардероба, которую не использовала в данный момент.
— Вот это подойдёт, — радостно воскликнула Харриет, извлекая из недр шкафа серое шёлковое платье с вышивкой.
О самом существовании этого платья Фиона предпочла бы забыть, слишком уж неприятные воспоминания были с ним связаны. Они с Харриет выбирали его вместе, когда мистрис Олдгрэйв готовилась к защите докторской диссертации по магии. Но потом случилось несчастье с мистером Паттеном, её наставником, долгие разбирательства, отмена защиты и категорический запрет на любые попытки изучения перемещения больших форм. Из-за всего этого Фионе страшно не хотелось влезать в проклятое платье, хотя она и понимала, что кусок серого шёлка не имел никакого отношения к летней истории.
Харриет уже разложила наряд на своей кровати и рылась в шкатулке, подыскивая подходящие украшения.
— Не стану я его надевать, — заявила Фиона, отталкивая руку подруги, когда та попыталась примерить ей серьги с дымчатыми топазами, — у меня это платье вызывает приступ тоски.
— Глупости, — Харриет была непреклонна, — ты же не хочешь, чтобы в кафе богатые леди и джентльмены приняли тебя за подёнщицу и презрительно на тебя смотрели?
Тут девушка попала в самую точку, магичка вынуждена была согласиться на серое платье с чёрными орхидеями.
— Причёску я тебе сделать помогу, — пообещала довольная Харриет.
— Ни за что не стану жечь волосы твоими щипцами в угоду моде, — отыгралась за платье Фиона, — просто уложу косы в узел, и довольно.
— Ты могла бы запросто наколдовать себе роскошные кудри, — Харриет с сожалением погладила кончик своей косы.
— Милая моя Харриет, — наставительно проговорила Фиона, — не всё в этом мире можно наколдовать.
А наводить иллюзию сложно, муторно и проблематично. Но главное, это уже буду не я. Меня такое не устраивает. К тому же, коррехидор желает услышать мой отчёт по вчерашнему покойнику, и ему будет абсолютно всё равно, модная у меня причёска или нет.
— Кто знает, кто знает? — многозначительно ответила Харриет.
Ровно в половине пятого в комнату Фионы постучалась миссис Потс и, округлив глаза, сообщила, что за мистрис Олдгрэв прибыла карета, на которой красуется герб в обрамлении дубовых листьев, а кучер носит тартановый шарф.
Фиона оказалась готова, она накинула шубу, взяла пуховые рукавицы и стала спускаться с лестницы. Вид у неё при этом был деловой и серьёзный.
Кучер открыл ей дверь кареты, вежливо подставил руку, и они отправились.
«Дом шоколадных грёз» располагался в глубине заснеженного сада, статуи которого кто-то заботливо закрыл деревянными ящиками. Фиона подумала, что летом, наверное, гости пьют шоколад прямо под деревьями. Кафе здорово смахивало на сказочный пряничный домик, таким ярким и нарядным было само здание. Кучер проводил девушку внутрь, сказав пару слов высокому эльфу с прилизанными тёмными волосами. Одетый в вечерний костюм эльф важно кивнул кучеру, чуть поклонился Фионе и предложил ей снять шубу. Затем он проводил магичку с одному из столиков, располагавшихся в нишах. За столом сидел сэр Вилохэд тоже в вечернем костюме и от нечего делать листал красочное меню.
При виде Фионы он встал, поклонился и сел только тогда, когда девушка опустилась на пододвинутый провожатым стул.
— Я уже сделал заказ, — проговорил Вил, — и очень рад, что вы приняли моё приглашение.
Фиона чувствовала себя несколько неловко, но решила ни за что не подавать виду, поэтому солидно кивнула.
К их столику подошла улыбчивая девушка в коричневом бархатном платье, белом фартуке и накрахмаленном чепце. Она поставила кофейник и массу тарелочек пирожными. Последней на стол перекочевала вазочка с конфетами.
Вилохэд наполнил чашки густым тёмным напитком и предложил девушке угощаться без стеснения. Сам же с аппетитом принялся уничтожать пирожные с шапкой крема.
— Вот уж не думала, что вы любите сладкое, — Фиона осторожно отпила из своей чашки и взяла белоснежную розу из безе в росинках чёрного шоколада. Она старалась разглядеть на лице Вила упомянутый Харриет Слип налёт порочности, и пришла к выводу, что при том образе жизни, о котором её подруга говорила многозначительными недомолвками, четвёртый сын герцога Файдернесского имеет весьма здоровый вид.
— А что я по-вашему должен любить, — удивился коррехидор.
— Ну, не знаю, наверное, коньяк или виски.
Вилохэд засмеялся:
— Я терпеть не могу крепкое спиртное, и почти никогда его не пью. А шоколад обожаю, особенно если учесть, что сегодня я не обедал, поскольку мой отец заказал свой отвратительный пудинг с требухой.
— Я тоже к требухе не очень, — согласилась Фиона, — но я не понимаю, почему вы пригласили меня сюда.
— Во-первых, — ответил Вил, промокая салфеткой шоколадные усы, — я хотел услышать ваш доклад до конца, а после того, как вы разругались с моим достопочтенным родителем, я подумал, что вы не захотите встречаться с герцогом Файдернессом вторично.
— Я разругалась! — не выдержала Фиона, — это он набросился на меня прямо с порога, я едва успела рот раскрыть.
— И тем не менее вам удалось уязвить его, при том очень серьёзно.
— Тем, что осмеливаюсь иметь собственное мнение, отличное от мнения его светлости?
— Этого он, конечно, не любит, — кивнул коррехидор, — ну, вы там много чего наговорили такого, что мой драгоценный родитель не привык слышать даже от короля.
— Понятно, — проговорила Фиона, — я, действительно, не планирую в обозримом будущем встречаться с его светлостью, поэтому конфликтов больше не будет.
— С моим отцом просто невозможно прожить без конфликтов, во всяком случае для меня, — грустно усмехнулся Вилохэд, — итак приглашение ко мне отпадало, я мог бы посетить вас, но это было бы несколько двусмысленно и нарушало приличия. Оставалась ещё коррехидория, но там ужасно неудобные стулья, да и само место чертовски надоело мне за рабочую неделю. Вот я и выбрал своё любимое кафе. Надеюсь, вы не в обиде?
Фиона отрицательно качнула головой, потому что рот у неё занят фруктовым пирожным.
— Теперь я готов выслушать ваш отчёт до конца, — Вил налил себе ещё шоколада.
Фиона скептически покосилась сначала на него, а потом на уставленный деликатесами стол.
— Понятно, — засмеялся её собеседник, — вы опасаетесь, что меня стошнит прямо здесь, и нам придётся с позором уйти, так и не съев все эти замечательные пирожные. Но ведь вчера я держался неплохо.
— Да, — согласилась магичка, — при осмотре трупа вы проявили редкую стойкость.
— Если честно, очень не хотелось попасть в неловкое положение перед незнакомой девушкой.
Фиона повторила то, с чего начала утром в библиотеке, а потом подробно рассказала о сделанных пробах на применение магии.
— Самое удивительное, что магии я не обнаружила никакой, — резюмировала она, — даже тест Пикелоу на зеркале не дал результатов, хотя я не поленилась проделать его дважды.
Вилохэд задумался.
— А не мог убийца применить магию не на жертву, а на окружающее пространство, ну, что-то наподобие замедления времени. Тогда у него появилась бы полная возможность освежевать покойного и перенести назад. Ещё вчера я приказал обыскать близлежащие сараи и подвалы на предмет следов крови.
— Вы разбираетесь в магии? — в голосе Фионы сквозило удивление, — вас учили?
— Учили, в университете я прошёл полный курс общей магии, — качнул головой коррехидор, — хотя сам я — полнейшая бездарь. Меня проверяли в детстве, и поскольку я четвёртый сын главы самого влиятельного морозного клана, отсутствие у меня таланта к колдовству замаскировали расплывчатой необидной формулировкой: «Носитель латентного магического дара».
— Это вовсе не расплывчатая формулировка, и не дань вежливости, — Фионе страшно хотелось съесть ещё пару миндальных пирожных, но больше не влезало, — ваш латентный магический дар означает, что вы сами — не маг, но вот ваши дети будут волшебниками. Если ваша супруга также будет обладать латентным даром, то сыновья, а если явным, то и дочери. А что касается применения чар на окружение, то следы всё одно нашлись бы. Тест Пикелоу — очень точный. Но ни нашей магии, ни имперской там не было, ручаюсь.
— Однако ж кто-то освежевал беднягу за короткое время, да ещё умудрился как-то извлечь из него жизненно важные органы. Кстати, это было сделано до смерти или после?
Фиона задумалась.
— Вообще-то, когда извлечены органы можно определить по количеству крови, но у нас крови нет совсем, поэтому я предполагаю, что извлечение органов шло одновременно со сдиранием кожных покровов.
— У вас есть соображения, зачем это было проделано?
— Нет. Не представляю, кому подобное может понадобиться.
— Если вы исключаете эльфийскую и имперскую магии, что скажете о некромантии? — Вил опять уловил удивлённый взгляд девушки, — предвосхищаю ваш вопрос: я вчера полдня провёл в публичной библиотеке и подчитал кое-что.
— Некромантия, конечно, запрещена и мало изучена, но и она оставила бы следы применения. А у нас ничего, пусто, словно над трупом аккуратно потрудился квалифицированный палач.
Их разговор прервало появление официантки, которая с неизменной улыбкой поставила на их столик запотевший хрустальный кувшин с водой и высокие стаканы.
— Это чтобы запивать шоколад, — пояснил Вил, — иначе много не съешь, слишком сладко.
Он налил воду себе и Фионе, а потом спросил:
— Если не колдовство, то может быть мы имеем дело с появлением в городе накилеви? Дежурный Меллоун говорил что-то о другом случае, подобном нашему.
— Удивительно, но я тоже подумала о накилеви, — проговорила Фиона, — но нет. Зимой они впадают в спячку. Лёд на озере уже давно встал, да и накилеви не способны к столь ювелирному умерщвлению. Согласна, они балуются сдиранием кожи с жертв, любят печень и почки, но после их нападения остаётся такое количество крови, что и подойти невозможно, не испачкавшись. Вампиры выпивают кровь, но их не интересуют внутренности и свежевание.
— Вы не догадались посмотреть заключение по предыдущему похожему случаю? — Вилохэд налил себе очередную чашку шоколада.
— Очень даже догадалась, — довольно улыбнулась Фиона, — только там смотреть было нечего. В документах отсутствовал доклад коронера, который тогда работал.
— Как это возможно?
— Не знаю, — девушка пожала плечами, — протокол осмотра места убийства есть, показания свидетелей есть, а вместо заключения по телу — запрос с личной печатью его величества Эверетта. И всё. Думаю, заключение передали в Меллорн Донан.
Вил задумался.
— Если мы отставим в сторону то, что пока не знаем, как убили несчастного эльфа, давайте подумаем, зачем это могло быть сделано?
— Если бы была кровь или следы магии, я твёрдо заявила бы, что мы имеем дело с ритуальным убийством, — Фиона увлеклась рассуждениями, и совершенно забыла, что, обращаясь к начальнику должна добавлять «милорд», — согласитесь, всё сходится: для ритуалов, особенно запрещённых разделов церемониальной магии применяют жертвоприношения, — Вилохэд кивнул, — внутренние органы иногда извлекают из живых жертв. Хотя обычно речь идёт о кроликах, курах, ну, в крайнем случае, козах. Но если предположить, что кто-то принёс ритуальную жертву в виде эльфа, получим нечто похожее на вчерашний труп.
Серые глаза Фионы победно блестели.
— Да, пожалуй, — Вилохэд подался вперёд, — но кто станет производить сложный ритуал на задворках таверны возле уличного сортира с первым встречным? Насколько я читал, маги очень трепетно относятся к подбору жертвы, даже кур выбирают по цвету и экстерьеру. Предположить, что накачавшись элем, выйдет именно наш клиент не мог знать никто. К тому же я читал, что среди жертв особым спросом пользуются юные девственницы, а не тридцатипятилетние выпивохи.
— Строго говоря, с точки зрения магии наш выпивоха ничем не хуже девственницы. Если требуется просто кровь эльфа, совершенно безразличны пол, возраст и невинность. А вот насчёт места вы правы, я не могу представить более неподходящее место для ритуала.
— Итак, мы имеем на руках труп, который убили неизвестно как, непонятно зачем и неясно кто, — Вилохэд улыбнулся, с его лица исчезло обычное выражение презрительной высокомерной скуки. Он провёл рукой по остриженным волосам и продолжил, — кроме того, предыдущее заключение передали королю, а Меллоун толковал что-то про личный приказ его величества уделять особое внимание расследованию подобных инцидентов. Собственно, поэтому вчера я и поехал в «До поросячьего визга». Откровенно веет ритуальным убийством, но таким странным, что у меня волосы шевелятся возле шеи от неприятных предчувствий. Что будем делать?
— Вы о чём? — Фиона жевала шоколадную конфету с дроблёным орехом.
— Как будем выкручиваться, ведь его морозное величество может потребовать доклад, расследование, а хуже того — результат. Придётся потрудиться над бумагами.
— Придётся, — согласилась магичка.
— Как вам эти пирожные? — Вил решил закончить разговор о стоячем трупе и перейти, наконец, к тому, ради чего он пригласил Фиону в кафе: поговорить о перемещении малых форм, — на мой вкус миндальное совершенство. Попробуйте вот это с клубничным конфитюром внутри.
— Если я буду следовать вашим советам, то скоро перестану влезать в платье, — девушка вздохнула.
— Вам это не грозит, а платье, кстати, сидит на вас идеально. Совсем не похоже на то, в котором вы приходили утром.
Фионе с одной стороны было приятно, что Вилохэд похвалил её наряд, с другой стороны проклятое серое платье вызывало немало неприятных воспоминаний. Потому она только сдержано кивнула.
— У меня к вам есть ещё один серьёзный вопрос, — коррехидор говорил тем особым тоном, каким он привык обращаться к женщине, если ему было от неё что-то нужно. Тон его обволакивал, успокаивал, давал понять, что она, и только она, способна помочь ему в сложившейся ситуации, а Фионе приятно было выслушать просьбу этого красивого мужчины, что сидел напротив с бокалом чистейшей воды в руке.
— Мне нужно, чтобы вы сделали для меня перемещение малых форм.
Последние слова произвели на магичку впечатление ушата ледяной воды, словно Вил плеснул ей в лицо прямо из своего бокала. Значит, получалось, что Вилохэд пригласил её сюда совсем не из-за доклада, а ради перемещения малых форм.
— Это вам Фибс разболтал, — в сердцах воскликнула она, — впрочем, чего ожидать от лакея.
— Напрасно вы так, — если коррехидор и надеялся, что Фиона проявит покладистость, то теперь было ясно, что нет, — Фибс меня вырастил, и он, пожалуй, один из немногих, кто относится ко мне с искренней привязанностью. Мне действительно нужна ваша помощь, вы согласны?
Фиона аккуратно поставила на стол чашку с недопитым шоколадом и глубоко вздохнула, затем посмотрела в карие глаза мужчины напротив и проговорила светским тоном:
— Я весьма сожалею, милорд, но в данной ситуации не смогу оказать вам необходимую помощь. Жаль, что ваш дворецкий не сообщил вам также, что мне Коллегия магов запретила заниматься исследованиями и экспериментами в данной области магического познания. Так что, увы, нет.
На лицо сэра Вилохэда возвратилось привычное выражение, глаза пренебрежительно сузились.
— А вот уж чего я от вас никак не ожидал, Фиона, так это прямой неприкрытой лжи, — бросил он, — я в Публичной библиотеке не только читал справочник по монстрологии, я пролистал газеты и составил собственное представление о летних событиях и вашей в них роли. Кстати, вам запретили заниматься перемещением больших форм, а я хочу всего лишь отправить письмо. Это — чистейшее перемещение малых форм.
Краска залила щёки Фионы, и она ответила со злостью:
— Составили представление, догадываюсь какое! Обо мне газеты тогда писали столько вымыслов и гадостей, что я боялась смотреть в глаза знакомым, а мама прислала слёзное письмо с просьбой повременить с приездом в гости, потому что у них в деревне не те, видите ли, нравы, чтобы понять моё поведение. А теперь и вы туда же!
— Вы ставите мне в вину мнение, которое даже не потрудились выслушать, — усмехнулся Вил, — браво! И уже вынесли мне приговор, отправляя меня априори в лагерь обывателей и подружек своей матери.
— Я догадываюсь, что вы скажете, — вызывающе заявила Фиона, — и не имею ни малейшего желания выслушивать очередную порцию пересказа тех врак, которые обо мне писали газеты.
— И, конечно, считаете, что вашей вины во всём этом нет ни капли?
— А вы, конечно, полагаете, что есть?
— Моя дорогая, — Вил приподнял бровь и стал весьма похож на герцога Файдернесского, — вы влезли в политику, возможно, сами о том не подозревая, играли на чужой территории и по правилам, которые вам неизвестны. Поверьте мне на слово, в подобных вещах я смыслю гораздо больше вашего.
Фиона готова была разразиться возмущённой тирадой, но коррехидор жестом велел ей помолчать.
— Вы с самого начала были против эксперимента, который затеял этот ваш мистер Паттен, надеюсь, он не предлагал вам быть подопытной?
Магичка отрицательно качнула головой.
— Хорошо, что ему хватило на это благоразумия, не то в его летнюю резиденцию переместились бы ваши печень, желудок и мозги, а вы отправились бы в прозекторскую коррехидории, а потом на кладбище, — Вил улыбнулся, — по крайней мере, это хорошо для меня.
— Я тоже не в обиде, — выдавила из себя Фиона, которая совершенно перестала понимать, к чему клонит её собеседник.
— Ваша первая ошибка заключалась в том, что вы принялись горячо защищать вашего наставника, рассказывать всем и каждому, каким он был замечательным, талантливым, чутким и тому подобное. Было?
— Да, — с вызовом подтвердила девушка, — но ведь он действительно был талантливым, добрым и чутким. Он очень многое сделал для меня. Вот я и не хотела, чтобы после его трагической гибели о мистере Паттене говорили плохо.
— Понятное дело, вы этого не хотели, но что должны были подумать журналисты, члены Коллегии магов, дознаватели? Они подумали самую естественную вещь, которая приходит в голову, когда молодая девушка грудью встаёт на защиту мужчины, не важно, живого или мёртвого. Вот они и подумали, будто у вас была связь.
Фиона помолчала, болтая в чашке остатки шоколада, затем произнесла:
— Допустим, но почему они выгнали меня из Академии, за связь с преподавателем? Смешно! У нас обучаются взрослые, дееспособные эльфы, а Устав мага не регламентирует личную жизнь.
— Вспомните, Фиона, у вашего учителя были недруги, противники его теории, кто-то, кто с самого начала выступал против перемещения во всех её видах?
— Конечно, были! Мистер Паттен говорил, что новые идеи всегда встречают сопротивление ретроградов, но его поддерживал глава Коллегии. Кажется, они вместе учились когда-то.
— А после неудавшегося эксперимента он примкнул к противникам перемещения?
— Откуда вы знаете? — серые глаза девушки удивлённо округлились, — об этом в газетах не было ни слова.
— Это всего лишь опыт жизни в самом влиятельном Морозном клане, — скривился Вилохэд, — ну, и ещё умозаключения. Глава Коллегии страшно испугался, что неудачу Паттена его противники используют против него, объявят его покровителем опасных исследований, возможно, притянут за уши запрещённые искусства и проводят с должности, как не оправдавшего доверия. Ведь глава Коллегии выборный?
— Формально да, но на деле он является представителем самой влиятельной группировки магов.
— Вот он и решил выбрать в качестве козла отпущения вас. Вы оказались между противниками Паттена и бывшими союзниками, при этом не нужны были ни тем, ни другим. На вас не смогли свалить вину за неудавшийся эксперимент, но в грязи изваляли изрядно, а после выгнали из академии с запретом когда бы то ни было заниматься перемещением больших форм.
То, что говорил Вилохэд объясняло всё. Фионе как-то не приходило в голову взглянуть на летние события с такой точки зрения. А он, просто пролистав газеты, разложил по полочкам вопросы, что тревожили её уже добрых четыре месяца.
— Так как, вы согласны теперь помочь мне лично? — вернул её к действительности тягучий голос Вилохэда.
Магичка посмотрела на Вила и ответила:
— Только в том случае, если я буду знать, зачем вам это нужно.
— Я отвечу, что вопрос касается дел Дубового клана.
— Не смейте отговариваться делами своего клана! — воскликнула она, — сегодня я достаточно наслушалась подобных сентенций. Не уподобляйтесь собственному отцу, — Фиона бросила уничтожающий взгляд на развалившегося на стуле эльфа, — вам это совсем не идёт, если только вы не собираетесь прибегнуть к его методам убеждения.
— Вас не затруднит уточнить, какие именно методы вы имели в виду?
— Методы давления, оскорбления и всяческого унижения собеседника. Удивительно, что вы, как и его светлость, надеетесь, что после этого я стану покладистой и сговорчивой.
— Ну насчёт моего уважаемого родителя вы не правы, — Вил, как ни в чём не бывало выбрал из вазочки конфету и откусил половину, — мало кому удавалось оскорбить его так изощрённо и болезненно, как вам сегодня утром.
— Я оскорбила его тем, что не стала терпеть унижение и грубости в свой адрес? — брови Фионы дёрнулись.
— Отнюдь. Вы заявили, будто Морозные кланы не позволили занять трон принцу Брэкеретту.
— Подумаешь, открытие! — Фиона постаралась вложить в голос как можно больше сарказма, — об этом не говорил в Морозных землях только немой. Я прекрасно помню, что именно лорды Союза Миролюбия с вашим уважаемым папочкой во главе потребовали изгнания принца. Думаю, им претило то, что он — бастард.
— Опять вы, моя дорогая Фиона, видите только то, что очевидно обывателю, — заметил Вил, проигнорировав сарказм собеседницы, — на самом же деле всё было совершенно иначе.
— Возможно, как представителю Дубового клана вам известны какие-то тайные подробности? — магичка была абсолютно уверена, что в ход пойдут привычные отговорки влиятельных мира сего, намёки на строжайшую тайну и тому подобная ерунда.
Однако ж её ждало разочарование, коррехидор доел конфету и проговорил:
— Лорды Союза Миролюбия в течение трёх суток уговаривали Брэка принять Корону листьев.
— Вы то откуда это знаете?
— Я был тогда в Согнетском замке, отец предпринял последнюю попытку приобщить меня к военному поприщу. Он надеялся, что поговорив с принцем Брэкереттом, я пойму, наконец, как должен строить свою жизнь и возьмусь за меч вместо книг.
— И как? — поинтересовалась Фиона.
— Даже разговор с главнокомандующим не изменил моего мнения.
— Нет, я о другом, — глаза девушки зажглись любопытством, — какое впечатление произвёл на вас принц Брэкеретт.
Вилохэд задумался, потом ответил:
— Ну, он — очень высокий, даже, наверное, выше, чем я сейчас, и шире в плечах любого эльфа. Сами понимаете, варварская кровь. А в остальном он — типичный Меллорн, только волосы и глаза посветлее, чем у его брата.
Магичка жадно слушала, она впервые видела того, кто лично встречался с легендарным принцем-бастардом, о котором в Морозных землях ходило столько противоречивых слухов, что составить представление о его личности было практически невозможно. В одних старший сын и бастард Морозного трона представал героем, эдаким сказочным рыцарем без страха и упрёка, а по версии других оказывался исключительно жестоким убийцей, проливающим реки крови.
— Но самое сильное впечатление он произвёл вовсе не тогда, когда ему представили меня, как младшего отпрыска Дубового клана, и принц произнёс приличествующие случаю слова, а потом, когда он заговорил лично со мной. Его вопросы настолько отличались от привычных разговоров, будто я вырос на голову и скоро обгоню отца, а мои успехи в учёбе — предмет законной гордости матушки, и пора выбирать будущее, стать полезным клану, что в первый момент я опешил.
— А о чём он вас спросил?
— Он поинтересовался, что я предпочитаю в первую голову: действовать или думать. Потом мы поговорили о литературе и музыке, а отец в это время нервно курил и хмурился. Он явно рассчитывал, что беседа будет иметь иной характер.
— И что было потом?
— Мы поговорили на разные темы, а после принц пожал мне руку и сказал отцу: «Отличный у тебя младший сын. Глаз у него неспящий. Дай ему возможность идти своим путём, и он прославит Дубовый клан».
Отец возразил, что если мне дать возможность творить, что вздумается, меня не оттащишь от клавесина и книг. На это Брэк скептически скривился и ответил, мол, воинов в Дубовом клане и так хватает, пора появиться кому-то, кто сначала думает, а только потом лезет в драку. Представляете, так прямо и сказал, а герцог всё это проглотил, потому что впереди был разговор о Короне листьев. Но после этого он, действительно, оставил меня в покое.
— Так лорды Союза Миролюбия сами предложили принцу Брэкеретту корону, не смотря на то, что он — бастард? — у Фионы такое просто не укладывалось в голове, — ведь всем известно, насколько ревностно морозные кланы относятся к чистоте крови.
— Пустое, — махнул рукой Вил, — они вспоминают о чистоте крови только тогда, когда им выгодно. Но внутри себя относятся к этому вполне толерантно. Не забывайте, по закону глава клана может принять в свой клан любого эльфа со стороны, если сочтёт его достойным. Даже права наследования распространяются на приёмышей в полной мере. Поэтому примесь варварской крови в принце Брэке — это последнее, что волновало глав четырёх кланов в Согнетском замке в тот памятный вечер. Они предложили, а потом буквально потребовали, чтобы Брэк стал королём Морозных земель.
— А он?
— Он категорически отказался. Сказал, что отдал своей родине гораздо больше любого, находящегося в этой комнате, посему считает свой долг выполненным и хочет уехать вместе с сестрой в Рию.
— И что ему ответил ваш отец? — Фиона уже составила представление о характере и манерах герцога Файдернесского, поэтому предполагала, что принца ждала хорошая отповедь и мнение, что долга много не бывает.
— Конечно, сначала отец попытался урезонить Брэка, говорил о том, что Морозные земли нуждаются в твёрдой руке, что только настоящий Меллорн способен поднять эльфов с колен и тому подобное в своём духе, но принц был непоколебим. Тогда в ход пошли доводы о доверии кланов, включились главы Соснового и Осинового кланов, но вяло. Берёзовый герцог вообще отмалчивался, только многозначительно кивал в нужных местах. Когда все эти уговоры надоели Брэку, он воскликнул: «Всё, милорды, я высказал своё мнение и не изменю его. Довольно пустых разговоров». И он сказал это так, что мой неукротимый папочка замолчал, словно школьник перед строгим учителем, хотя принц даже голоса не повысил. В Брэке чувствовалась такая внутренняя сила, что противоречить его словам мог только безумец. После этого он обвёл взглядом притихших лордов Союза Миролюбия и ободряюще проговорил: «Меня сам Барс уламывал на Корону листьев, так что вы — не первые, получившие мой отказ».
— И что, лорды смирились? — Фиона подалась вперёд, напрочь позабыв о полурастаявшей конфете, которую продолжала держать в руке.
— Отец хотел было предпринять ещё одну попытку на торжественном обеде в честь помолвки Барса и Ирисандир, но другие лорды Союза его удержали. И правильно сделали. Ничего кроме ещё одного отказа отец не получил бы, если за трое суток уговоров они не смогли убедить Брэка, публичное предложение Короны листьев ничего не дало бы. Не такой эльф Этан Брэкеретт, чтобы согласиться публично на то, от чего отказался приватно.
— Если не кланы, то кто виноват в том, что его считают в Морозных землях предателем и жестоким убийцей? — Фиона положила конфету и вытерла пальцы салфеткой.
— Подумайте сами, кому Брэк был не только не нужен, а даже вреден?
— Первый, кто приходит в голову, так это наш нынешний король.
— Несомненно. Старший брат, которому по крайней мере половина морозных кланов сватала Корону листьев, был для него ничем иным, как постоянной угрозой. Эверетт просто не способен поверить, что кто-то может добровольно отказаться от королевской власти. Он буквально возненавидел Брэка после своего позора в Северную войну и мира, который его сторонникам до сих пор кажется унизительным. Они не понимают, что не сдайся тогда Брэк на милость, не женись император Барс на принцессе Ирисандир, мы стали бы ещё одной провинцией Лирийской империи.
Фиона задумалась. Теперь события семнадцатилетней давности предстали пред ней совершенно в ином виде. Она даже чуточку пожалела спесивого герцога Файдернесса, ведь ему пришлось пережить немало неприятных минут.
Из задумчивости её вывел вопрос Вила:
— Вам приходилось видеть его величество Эверетта?
— Да, конечно, — откликнулась девушка, — в Академии. Как глава попечительского совета, король довольно часто приезжает туда. Его величество, по-моему, вообще интересуется магией. Наверное, поэтому мы, то есть Коллегия, — поправилась она, — получает из казны такой солидный куш. А почему вы спросили?
— Вас никогда не удивлял возраст короля?
— Нет, хотя, собственно, не знаю, сколько ему лет.
— Мы почти ровесники, — ответил Вилохэд, — он всего несколькими годами старше меня.
— А вы, наверное, встречали его величество на торжественных приёмах?
— Если бы! К несчастью, я еженедельно встречаю его величество на личном докладе в пятницу вечером.
— Да, но я не знаю, сколько лет вам? — девушка покосилась на красивое лицо собеседника.
— Мне тридцать пять, но я всегда говорю, будто мне тридцать два.
— Зачем? Вы — морознорождённый и отлично выглядите, убавлять года вам совсем ни к чему.
— В обществе многие сумасбродства сходят с рук, когда все думают, что тебе около тридцати, — улыбнулся коррехидор, — летом мне исполнится тридцать шесть. Это почти сорок. В таком возрасте от меня будут ожидать взвешенных и серьёзных мнений, ответственных поступков, служения клану и того подобного. Например, не далее, как вчера, отец обрадовал меня требованием жениться к следующему моему дню рождения.
— А что вы?
— Куда ж деваться? Женюсь. Если не сделаю этого сам, его светлость позаботится о невесте, и мне мало не покажется, промучаюсь всю свою долгую эльфийскую жизнь, — Вил вздохнул, — уж его-то вкус мне известен отлично: девица будет из клана, союз с которым усилит позиции нашего, она окажется во всех отношениях достойная, хорошо воспитанная, здоровая. И никого не будет волновать умна она или нет, а я терпеть не могу глупых женщин. Так что до июля мне предстоит найти себе супругу, чтобы потом не пополнить армию несчастных в браке мужчин.
— Я уверена, что вы справитесь, — решила приободрить его Фиона, не ожидавшая услышать подобное мнение из уст Вила, имевшего в Элферерри репутацию завзятого разбивателя сердец. Но что такого особенного в минувшую пятницу вы заметили в короле? — поинтересовалась она, бывшая большой охотницей до разных тайн и странностей, — летом он выглядел вполне обычно, но, вы сами понимаете, я не могла пялиться на его величество во все глаза. Так что никаких странностей в его облике не усмотрела.
— Я говорю про седину, — начал перечислять коррехидор, — заметные морщинки вокруг глаз и складки у рта. Если бы речь шла о человеке, я дал бы Эверетту лет сорок пять-пятьдесят.
— Странно, — Фиона с сожалением посмотрела на марципановые конфеты, которые не попробовала, а теперь просто боялась съесть ещё что-то, чтобы не объесться, — я не помню ни седины, ни морщин. Может, бремя власти так повлияло на короля?
— Эверетта с рождения готовили к Короне листьев, да и бремя власти лежит на его плечах уже целых семнадцать лет, — Вил с сомнением покачал головой, — государством он управляет не в одиночку, есть Совет кланов, к тому же и у короля имеется в распоряжении целая куча советников по всем мыслимым и немыслимым вопросам.
— Я не знаю, — протянула Фиона, — ведь я не видела короля с лета и судить не могу. Но на сорок лет он не выглядел точно. Вы не ошибаетесь, может, вам показалось из-за его усталости или, извините, он был после обильной пирушки, мало ли что.
— Жаль, что я смог передать вам свои ощущения, — Вил вздохнул.
— Постойте, — оживилась Фиона, — если вы согласитесь, я могу прочитать ваши воспоминания и увидеть короля таким, каким видели его вы в минувшую пятницу.
— И что для этого нужно?
— Вы должны всего лишь взять меня за руку, — чуть смутилась девушка, — здесь это не будет вопиющим нарушением приличий?
— Нет, — заверил её Вилохэд, — просто нас примут за влюблённых, и ваша репутация несколько пострадает.
— После того, как я неосторожно позволила прочитать ваше письмо моей подруге, а квартирная хозяйка видела вашу карету, моя репутация в Эльферерри погублена навсегда.
— Ну а моя и так была хуже некуда, — по-мальчишески подмигнул ей Вил, — раз мы оба ничего не теряем, давайте приступим. Где ваша рука?
— На вас есть какие-нибудь амулеты или обереги? — спросила Фиона.
— Амулет коррехидора, его я обязан носить постоянно, и мой личный оберег из четырёхлистного клевера.
— Тогда сначала снимите амулет коррехидора, — попросила она, — на нём сильные чары, которые ограждают вас от любого магического воздействия. А четырёхлистник оставьте, такой амулет скорее от мелкой враждебной магии, мне не помешает.
Вил расстегнул цепочку, и на стол лёг серебряный ясеневый лист с искусным чернением. После этого он бережно взял руку девушки.
— Что теперь?
— Расслабьтесь, и мысленно не сопротивляйтесь, от этого может быть чуточку некомфортно, но не больно ни чуть, — с интонациями врача проговорила Фиона, — закройте глаза и вспомните какую-то яркую деталь вечера в пятницу.
Вил послушно опустил длинные ресницы и попытался сосредоточиться на воспоминаниях. Почему-то в голову лез камин в кабинете короля, изразцы со сценами охоты, жаркое пламя, облизывающие берёзовые поленья.
— Есть, — торжествующе прошептала девушка, — я вижу камин. Всё, зацепилась, дальше просто сидите смирно.
Она немного сжала пальцы, Вил вздрогнул, его руку кольнуло, словно он её отлежал, и ощущение это не было неприятным, одновременно он почувствовал чужое присутствие в своём разуме, присутствие скромное и очень деликатное, чем-то напомнившее неуловимый аромат черёмухи в комнате, когда букет уже вынесли прочь. Всё это длилось считанные секунды. Потом магичка мягко высвободила руку и исчезла из разума и воспоминаний коррехидора.
Он молчал, ожидая, когда Фиона сама расскажет, получилось у неё или нет.
— Да, вы правы, — проговорила девушка, переводя дыхание, видимо чары потребовали от неё напряжения сил, — его величество Эверетт весьма, если не сказать, разительно изменился с лета.
— Теперь вы понимаете, о чём я говорил? — Вил повесил ясеневый лист на шею, — это ведь не просто так.
— Вы не думали о какой-либо серьёзной болезни? — покусывая губы, предположила Фиона, — я читала, при некоторых недомоганиях могут вылезать или седеть волосы, особенно, если лечат ядами.
— Нет, наш король здоров.
— Интересно, откуда вы это знаете? Вы ведь не учились на врача! А он сам навряд ли после доклада сообщил вам, мол, сэр Вилохэд, я пребываю в добром здравии, чего и вам желаю, — сыронизировала Фиона.
— Напрасно вы шутите, — Вил приподнял тёмную бровь, — возможно, для черни и всего остального населения Морозных земель состояние здоровья короля является тайной за семью печатями, но вот Совет кланов еженедельно получает полную информацию от королевского лейб-медика лорда Хаверсли. Здоровье короля — государственное дело. Насколько мне известно, наше морозное величество абсолютно здорово, если не считать периодических головных болей. Но, скажите, у кого из нас не болит голова?
Фионе было обидно, что Вил так запросто разбивает все её доводы, поэтому она упрямо вскинула голову и заявила менторски тоном:
— Вы рассматривали возможность формирования механизма старения в организме Эверетта по человеческому типу? Ни для кого не секрет, что во всех ваших морозных кланах имеется примесь человеческой крови, поэтому нельзя исключать, что именно у короля она проявилась.
— Ну вы даёте! — засмеялся Вилохэд, — это уже не простое вольнодумство, это практически государственная измена. Предположить, что Эверетт больше человек, чем эльф!
— Да нет, я имела в виду другое, — Фиона оглянулась и понизила голос, — вы видели когда-нибудь, как у белой кошки и белого кота рождается чёрный котёнок?
— Увы, отец терпеть не может кошек, у нас в замке они были только на кухне в кладовых, так что счастья возиться с котятами, белыми, чёрными или какими другими я в детстве не имел.
— Не важно, дело в том, что даже у совершенно белой кошки могут быть чёрные предки, так и у, — Фиона замялась, ей очень не понравилась шутка Вила про государственную измену, — ну, вы сами знаете у кого, тоже могли быть человеческие предки, пусть даже очень далёкие. Вот.
— Может быть, — коррехидор чуть склонил голову на бок, — но сейчас меня гораздо больше интересует другое: вы готовы помочь Дубовому клану и мне лично с перемещением малых форм?
Фиона замолчала. Ей было немного неудобно за утренний скандал с герцогом, рассказ Вила о Брэке нарушил её глубокую уверенность в непогрешимости собственной правоты, но вновь заниматься перемещениями, которые будили в ней столько горьких воспоминаний, не хотелось тоже. Поэтому магичка спросила:
— А что и куда вы намерены переместить?
— Мне нужно переместить листок бумаги, письмо, в Рию.
— Что мешает вам воспользоваться более традиционным способом, например, почтой?
— Мне здорово мешает время, — Вил усмехнулся, — не далее, как сегодня утром я сказал отцу, что хочу послать письмо в Рию, а он сразу охладил мой пыл. Я не знал, да и вы не знаете, что зимой отправка письма и получение ответа может занять несколько месяцев.
— Надеюсь, речь не идёт о любовном послании? — ухватилась за соломинку Фиона, — можете не рассчитывать на меня в качестве посредника в подобных делах.
— Я могу дать вам слово лорда, что письмо и ответ ни имеют ни малейшего отношения к моей личной жизни. Речь идёт только о политике.
— Почему бы вам просто не рассказать мне, в чём дело? — Фиона чувствовала себя уязвлённой, словно политика для женского ума — непостижимая сложность, — я не хочу быть слепым орудием, пусть даже в политике. Или вы думаете, будто у меня не достаточно мозгов, чтобы разобраться политических хитросплетениях?
— Очень далёк от подобного предположения, — серьёзно произнёс Вил, — я полагаю, вам будет безопаснее ничего не знать о моих делах и связях.
— Обычно так говорят, когда опасаются, что собеседник не одобрит каких-то мнений или действий, — изрекла магичка, — иначе что мешает вам посвятить меня в подробности.
— Мне мешает банальная порядочность. Не хочу, чтобы из-за моей беспечности ваша жизнь и здоровье подвергались опасности.
— Вы, наверное, забыли, я — дипломированная чародейка, — уверенно заявила Фиона, — и преступный мир Эльферерри не представляет для меня никакой опасности. Путь только кто-нибудь попробует сунуться, я превращу часть бандитов в кур, а вторую в червяков, а после этого заставлю первых сожрать своих дружков заживо. Не думаю, что после такого у кого-либо ещё появится желание сводить со мной счёты.
— В ваших глазах я похожу на того, кто стал бы вас уламывать из-за преступного мира Элферерри? — тёмная бровь Вилохэда иронично вздёрнулась, — с бандитами, убийцами и ворами я прекрасно справляюсь и без вашей помощи. Сейчас вопрос в политике, и в политике очень высоких сфер. Некоторые знания делают их носителя опасным, и могут найтись те, кто постарается избавиться от опасности в случае чего.
Фиона почувствовала, где-то совсем рядом с ней происходят интересные события, можно даже сказать настоящие приключения, с тайнами, опасностями, одним словом, та восхитительная жизнь, о которой она мечтала с детства. И вот сидящий перед ней красивый эльф просто спокойно закрывает дверь в эту жизнь, намереваясь навсегда оставить чародейку в скучной серой комнатке коррихидории, вместе с её отчётами, пробами и прочей нудной до головной боли рутиной. Совсем как её отец, говоривший в самые интересные и важные моменты: «Девочки, выйдите из комнаты, сейчас будет взрослый разговор».
— Может вы позволите мне самой решать, желаю я подвергать себя опасности или нет, — проговорила Фиона на редкость спокойным тоном, она решила не злить Вила, — к тому же вам совсем не помешает помощник. Возможно, мои способности и знания пригодятся не только для пересылки писем.
Вилохэд посмотрел на девушку, с видом паиньки сидевшей напротив, и подумал, что действительно, чертовски нуждается в чьей-то помощи. Так почему бы не Фиона? Она несомненно умна, быстро схватывает, критична.
— Хорошо, — сказал он после паузы, — я посвящу вас в свои проблемы, если вы согласитесь помочь мне отправить письмо в Рию и получить быстрый ответ.
— Идёт, — Фиона была довольна, — но прежде, чем я дам вам слово, я должна точно знать, чем мы с вами станем заниматься.
— Тогда пойдёмте покатаемся немного, — проговорил Вил вставая, — здесь сегодня слишком много народу для серьёзного разговора. Моя карета ждёт на улице.
— Вы оставили своего кучера мёрзнуть на морозе столько времени? — возмутилась девушка.
— Это его работа, — пожал плечами коррехидор, — Джон — не раб, а наёмный слуга, если его не устраивает что-то, он может уйти и поискать себе хозяина получше.
— Но вряд ли ему кто-то станет платить больше, — себе под нос пробормотала Фиона.
Они шли к выходу, их провожали любопытными взглядами посетители Дома шоколадных грёз. С некоторыми Вил раскланивался, иным просто кивал, иногда перебрасывался ничего не значащими фразами. Из-за столика, стоящего чуть в стороне от прохода, поднялся полный щегольски одетый эльф и окликнул коррехидора по имени. Тот оглянулся и пошёл навстречу. Пожав руку то ли лысому, то ли бритому начисто мужчине, сэр Вилохэд затеял совершенно неинтересный для Фионы разговор, в котором мелькали незнакомые имена, странные намёки, раздавались смешки и шутки, понятные лишь приятелям.
За столиком лысого франта оставались сидеть две элегантные дамы с чашками шоколада в руках. Сидевшая справа рыжеволосая и зеленоглазая, аккуратно поставила недопитую чашку на стол, вооружилась золотым лорнетом и пристально оглядела Фиону с ног до головы. Магичке этот оценивающий взгляд совершенно не понравился, а ещё меньше ей понравилось, когда рыжая, отложив сверкнувший драгоценными камнями лорнет, обратилась к Вилу.
— Сэр Вилохэд, — протянула она с кокетливым упрёком, — вы совершенно позабыли мои музыкальные вечера по четвергам. Инструмент скучает без ваших совершенных пальцев, — улыбка, тронувшая губы женщины, показалась Фионе весьма двусмысленной, — неужели ваша служба отнимает у вас все силы и время?
— Милая Серенити, — мгновенно повернулся к даме Вил, — вы как всегда правы, должность верховного коррехидора утомляет меня, поглощая время, которое я мог бы посвятить более приятным занятиям, например, музицированию, — он чуть поклонился, — но в первый же свободный четверг я посещу ваш прекрасный дом.
— Вы обещаете мне разучить новый романс? — сощурилась милая Серенити, и Фионе вновь почудился в её словах какой-то скрытый смысл, ускользающий от её понимания.
— Не стану вас обнадёживать, но сделаю всё, что в моих силах, — приложил руку к груди Вил, — а теперь я прощаюсь, до свидания, милые дамы, до встречи, Барт, — он изящно поклонился и пошёл прочь.
— Идёмте, — бросил он своей спутнице, стоящей столбом.
Настроение Фионы было безнадёжно испорчено. Она буквально видела мысленным взором, как эта «милая Серенити» склоняет рыжую голову к подруге, и они принимаются обсуждать фионину внешность, платье, манеру держаться. Ей буквально слышался язвительный смех и замечания лысого Барта. А ведь Вил её им даже не представил, хотя, сама себя поправила Фиона, с чего бы коррехидору представлять свою подчинённую, с которой он зашёл попить шоколада и обсудить дела.
В карете оказалось достаточно тепло, вероятно работало обогревающее заклинание. Фиона стянула пуховые рукавицы и расстегнула шубу. Вил помалкивал, очевидно думал о музыкальных вечерах у рыжеволосой красавицы, Фиона тоже молчала, раздосадованная сама не понимая, чем. Затем коррехидор отложил в сторону шляпу, перчатки и сказал:
— Прежде, чем я посвящу вас во все подробности, я хочу взять с вас слово, что вы ни при каких обстоятельствах, ни с кем не станете обсуждать то, чем мы будем заниматься, не будете делать никаких намёков в устном или письменном виде. Возьмите мой амулет в руки и дайте слово, — он высвободил уже знакомый магичке серебряный ясеневый лист.
— И что будет, если я проболтаюсь? — с некоторым вызовом проговорила она, — кара небесная на меня падёт?
— Нет, я просто это узнаю, сильно рассержусь и не стану спасать вашу жизнь.
Фиона взяла в ладонь тёплый серебряный лист и поклялась, хотя всё это казалось ей излишним и здорово напомнило детские тайны. Вполне хватило бы её честного слова.
— Я могла бы дать клятву мага, — бросила она небрежно, — тогда точно бы меня поразила какая-нибудь гадость в случае её нарушения.
— Мне нужно ваше добровольное сотрудничество, я не собираюсь связывать вас какими бы то ни было магическими способами, — ответил Вил, убирая амулет, — всё началось с визита моего хорошего приятеля Барта Вудстока, мы видели его в «Шоколадных грёзах». Вы просто не могли его не заметить: он — единственный мне известный эльф, который бреет голову, оттого, что стал лысеть.
— Конечно, я обратила на него внимание, — откликнулась Фиона, — ведь музыкальные вечера его супруги буквально осиротели без вас.
— Вы ошиблись, жена Барта, почтенная матерь троих маленьких Вудстоков, весьма далека от музыки и светской жизни.
Он не потрудился уточнить, какие дамы делили с его приятелем шоколадное удовольствие, а просто продолжил:
— Барт возглавляет гильдию виноторговцев «Мускат», и я должен признать, это самая влиятельная гильдия купцов в Эльферерри, а значит, и во всех Морозных землях. Он привёл ко мне в коррехидорию своего нового знакомца — виноторговца из Рии, который оказался поставщиком его императорского величества Аэциэля. С ним произошла неприятная история: на постоялом дворе «Добродушный путник» орудовала шайка вымогателей. Организовал все эти безобразия сам владелец постоялого двора — бывший каторжник Смит. Он платил городским стражникам, а те прикрывали гоблинов, что выполняли для Смита всю грязную работу. Прикрывались эти деяния разговорами о сборе средств для заговора против власти императора Аэциэля, с целью свержения его и освобождения Морозных земель.
— Глупость какая! — воскликнула Фиона, — как гоблины, пускай даже с бывшим каторжником и стражниками собирались осуществить свой замечательный план? Они-то в Эльферерри, а император за тысячи миль отсюда. — Она с подозрением посмотрела на Вила, подумав, что его морозное лордство решил скормить ей придуманную на ходу историю про какого-то заезжего виноторговца.
Вил вздохнул:
— Вот сейчас вы мне здорово напомнили отца, — голос его был печальным, — вы, точно также, как и он, не желаете меня выслушать, заранее подозревая в моих словах скрытую ложь. Но тем не менее, всё было именно так, как я говорю.
Фиона смутилась, ей было чертовски неприятно, что Вил сравнил её с ненавистным герцогом.
— Видимо, они там совсем обнаглели от безнаказанности, если рискнули связаться со столь важной персоной из Рии, — заметила она.
— Нет, просто торговец не показывал свои документы направо и налево. Этот Марыль Осокорь привёз в Эльферерри самое дорогое вино в империи — «Кровь демонов». Его хранят и перевозят в специальных амфорах, а гоблины посчитали, что там пиво, потребовали дань и собирались побить сосуды в случае, если торговец заартачится. Ретивый охранник-гном выпорол Малахию — сына каторжника, но городская стража, вмешалась и отделала гнома по первое число. Конечно, в обычном случае, я даже слушать бы не стал про гномов, гоблинов и дурака-Малахию, но тут приезжий и показал мне своё рекомендательное письмо. Вам ведь приходилось нанимать прислугу? — Вил выжидательно посмотрел на девушку, — вы знаете, как выглядят рекомендательные письма?
Фиона сердито поджала губы и отрицательно мотнула головой, ей ни разу в жизни не довелось нанимать прислугу или кого бы то ни было. А единственным рекомендательным письмом, которое она держала в руках, были жалкие четыре строчки, что глава Коллегии магов написал в её адрес.
Вилохэд понял свою оплошность и продолжил:
— Я тоже не особый знаток, но те, что я видел, обыкновенно содержали рекомендации и отзывы о работе. Послание, то самое, что предъявил мне кареглазый виноторговец в корне отличалось. Для начала оно было подписано Вторым консулом Священной Лирийской империи Марином Туллием. Подумайте, кто занимается королевскими винами?
— Понятия не имею, кто это делает в империи, у нас, по-моему, есть кто-то вроде сенешаля.
— Точнее, лорда-сенешаля. В империи то же самое, хотя за титул я не уверен, но уж точно, это не Второй консул, — Вил взглянул на Фиону, ожидая её реакции, — с чего бы вдруг ему писать собственноручные рекомендательные письма какому-то торговцу вином, пускай даже самым дорогим в империи?
— Не знаю, — призналась Фиона, она была разочарована, Вил всего лишь собирался наводить справки о каком-то виноторговце, — а вы уверены, что бумага подлинная? Вдруг ушлый торгаш, пользуясь отдалённостью Морозных земель всучил вам искусную подделку?
— Исключено. Мой амулет коррехидора среагировал бы на чары или фальшивку. Фальшивые монеты он различает чётко, проверял, — почему-то немного смущённо добавил Вил, — письмо имело другую странность. Оно не рекомендовало, не расхваливало, а буквально предписывало оказывать его предъявителю, Марылю Осокорю, всемерную поддержку во всех, заметьте, во всех делах и вопросах. А какие, позвольте полюбопытствовать, могут быть дела у торговца вином, кроме самой торговли?
Фиона пожала плечами, ей в голову ничего не приходило.
— Сам стиль письма, слова, обороты речи сразу мне показались странными, будто его написал военный человек. Например, мой уважаемый родитель, если бы отправлял кого-нибудь с поручением огромной важности, написал бы примерно так же. Армейский тут приложил руку, как пить дать.
Даже странное письмо не впечатлило магичку в той степени, как ожидал Вил, она скептически посмотрела на него, как смотрят на наивного или легкомысленного великовозрастного дитятю, решившего произвести впечатление, и сказала:
— Возможно, вы и считаете это опасными для моей жизни тайнами, но на мой взгляд, вам просто нечем заняться. Для письма рийского виноторговца есть сотня банальных объяснений: Второй консул мог быть раньше военным, вам о нём что-либо известно? — и удовлетворённо увидев отрицательный кивок собеседника, продолжила, — его личный секретарь прежде служил армейским писарем, да всё, что угодно! И из-за этого вы хотите, чтобы я нарушила запрет академии и удовлетворяла ваше любопытство? Может, вам и правда стоит выкинуть всё это из головы и почаще играть на клавесине для «милой Серенити» и других?
— Видимо я обречён на то, что меня никто не желает выслушать и воспринять серьёзно мои слова, — холодно бросил Вил, — перед вами выбор: либо вы перестаёте тыкать мне музыкальными вечерами миссис Бакстон и дадите мне рассказать вам обо всех моих подозрениях, либо вы выходите вон и забываете навсегда, что я вас о чём-то просил.
Фиона поняла, что в этот раз хватила через край, и сэр Вилохэд разозлился по-настоящему. Однако, извиняться перед ним она не собиралась, в конце концов, это ему нужно было перемещение малых форм. Поэтому она сдержанно сказала:
— Хорошо, я не стану перебивать вас незначительными замечаниями. Доскажите всё до конца.
Вил холодно взглянул на Фиону и продолжил:
— В тот момент я, честно сказать, не придал особого значения рекомендательному письму имперца, пуще этого меня взволновало участие в гоблинских безобразиях сержанта моей службы. За такое, сами понимаете, меня король по головке не погладит. И вот всю пятницу до вечера я ломал голову, каким образом преподнести происшествие королю, чтобы монарший гнев оказался минимальным.
— И вам удалось?
— Избежать очередной внеочередной взбучки его морозного величества? Почти. Он действительно заинтересовался заговором, особенно, если учесть, что тот был не против него, а за. Но тут произошло нечто из ряда вон выходящее, то, что заставило меня заинтересоваться персоной виноторговца из Рии.
Фиона терпеть не могла, когда собеседник вместо того, чтобы сразу выложить главное, пускается в долгие объяснения, подводя к своей мысли постепенно. У Вилохэда была именно такая манера рассказывать, девушка раздражалась, но терпела.
— Я вам уже говорил, что по пятницам я имею несчастье лично докладывать королю о проделанной за минувшую неделю работе. Всегда при его величестве неотлучно находился Фархан. Вам ведь известно о королевском шуте и придворном менестреле?
Наконец-то Фиона почувствовала, что в осведомлённости не уступает Вилу.
— Не только слышала о нём, но даже видела, — заявила она с некоторой толикой небрежности, будто встречаться с шутами и придворными менестрелями для неё самое обычное дело, — в начале лета его величество почтили своим присутствием стены Академии и пожелали посетить библиотеку. Вы слышали, наверное, что в библиотеке Академии хранится самое полное собрание книг по эльфийской магии?
— Нет, — пожал Вил плечами, — у меня ведь латентный дар, я никогда особо магией не интересовался.
— Генри, то есть мистер Паттен, как раз исполнял обязанности Верховного библиария, а я увязалась с ним просто так, со скуки. Так вот тогда я и видела шута, он приехал вместе с королём. Фархан сам по себе личность запоминающаяся, — Фиона стянула с головы капор, в карете было на её взгляд даже слишком тепло, — а тут ещё случай со сработавшим заклятием.
— Каким заклятием?
— Мистер Паттен собирался проводить государя по библиотеке, показать ему редкие экземпляры книг, одним словом, покрасоваться перед начальством. Но король заявил, что, мол, в стенах этой библиотеке прошла его золотая юность, и он совершенно не нуждается в экскурсоводах. После этого он велел всем оставаться снаружи и удалился в библиотеку в сопровождении одного лишь южанина, даже личную охрану оставил за дверью.
— Они долго там пробыли? — спросил Вил, его очень заинтересовало необычное поведение короля.
— Тогда нам всем показалось, ужасно долго, но теперь я думаю, прошло не больше получаса. А вот когда они выходили, сработало охранное заклинание. Видите ли, — Фиона предупредила вопрос собеседника, — на все книги в библиотеке наложены специальные чары, чтобы никто, даже Верховный бибилиарий, не смог вынести книгу без разрешения.
— Выходит они пытались стащить книгу? — тёмные брови Вилохэда сошлись на переносице, — но зачем? Королю стоит лишь приказать, и ему доставят любую по выбору.
— Нет, — девушка улыбнулась, вспоминая летний конфуз, — его величество заявил, будто желал удостовериться, что охрана эльфийского магического наследия находится на том же уровне, что и при его покойном батюшке, в те самые благословенные довоенные времена, когда он мальчишкой просиживал часы в библиотеке. Тут король с улыбкой извлёк из-под полы своего камзола книгу, и заявил, мол, доволен охраной, и мистер Паттен — достойный кандидат на постоянного библиария, и ещё что-то в этом духе.
— Вы запомнили, что это была за книга? — Вил подался вперёд, и Фиона ощутила терпкий аромат его одеколона.
— Согласно этикету я стояла в семи шагах от его величества и не могла поднимать на него глаза, — объяснила Фиона, — поэтому книгу я не разглядела. Могу сказать лишь, что она была небольшая, в потёртом кожаном переплёте. Вообще то, что выбрал для проверки нашей бдительности король, больше всего смахивало на самодельную тетрадь, навроде тех альбомов, в которых столичные модницы коллекционируют любовные стишки и записывают своих поклонников. Король сразу передал книгу обслуге и заявил, что теперь он совершенно спокоен, библиотека и её сокровища в надёжных руках.
— А что всё это время делал шут?
— Ничего, он вёл себя так, словно кроме его величества не существовало никого: не поздоровался и не попрощался, смотрел сквозь нас и стоял с отсутствующим видом человека, согласившегося пойти куда-то, а потом пожалевшего об этом.
— Тем страннее кажется мне поведение этого мерзкого старикашки во время доклада, — Вил с неудовольствием заметил, что у него начинает опять болеть горло и сглотнул.
— Он действительно отвратителен, — согласилась Фиона, — но мистер Паттен говорил, что он вовсе не так стар, как все думают.
— За последние полгода Фархан приобрёл исключительное влияние на короля, — продолжил свою мысль коррехидор, — Отец даже предпринял попытку изгнать его из Меллорн Донана, да и из Морозных земель тоже. Он обратился к Совету кланов с просьбой оградить его величество от возможной заразы, исходящей от изуродованной болезнью кожи южанина. Королевский лейб-медик дал заключение, что недуг Фархана не представляет ни для кого никакой опасности, кроме его носителя. Но, возможно, лорд-врачеватель просто побоялся не угодить королю.
— Это вовсе не болезнь, — встряла Фиона, довольная, что может поправить, наконец-то, мистера Всезнайку, — Генри был уверен, Фархана обезобразило безграмотно наложенное заклинание. А поскольку центр поражения — лицо, вернее всего шут пытался омолодиться, притом неудачно. В Кумее воевало немало имперских магов, поэтому боевую магию мы тоже сбрасывать со счетов не стали. Хотя дело давнее, и сказать точно, скорее всего, нельзя.
— Отцу было глубоко безразлично, болен шут или нет, кланы просто хотели от него избавиться. И когда не получилось силой выставить Фархана, отец решил прибегнуть к интригам.
— А почему герцог Файдернесс так ополчился на южанина? — спросила Фиона, — он, конечно, на редкость уродлив, но ведь не только оскорблённое эстетическое чувство двигало вашим отцом.
— У него вообще нет эстетического чувства, — заявил Вил, — Фархан влияет на короля, а никто кроме Дубового клана не имеет на это права. Мы самый влиятельный клан, да ещё и состоим с Меллорнами в кровном родстве. Я должен был занять место Фархана и рекомендовать, советовать, — коррехидор криво усмехнулся, — даже давить на его величество, если того требуют интересы Дубового клана и Союза миролюбия.
— Вот уж не думала, что король стал интересоваться красивыми парнями, — хихикнула Фиона и осеклась под взглядом Вилохэда. Она искренне надеялась, что полумрак кареты надёжно скроет румянец, разлившийся по её лицу.
— И я, и его величество Эверетт абсолютно нормальны, — Вил проигнорировал смущение собеседницы, — в морозных кланах за одно подозрение в подобных склонностях удавят в младенчестве, нет ничего позорнее мужеложства. Даже предательство и трусость может найти снисхождение, но не это. Так что поостерегитесь от подобных шуточек.
Фиона и так не знала, куда девать глаза, но чтобы хоть как-то сгладить собственную бестактность проговорила:
— Но в чём же тогда секрет влияния Фархана?
— Для всех это тоже остаётся загадкой. Известно лишь, что король в первую голову прислушивается именно к его советам, хотя, как вы сами видели летом, никогда советы эти не звучат прилюдно. — Вил задумался, механически потирая саднящее горло, — тем более странным кажется мне поведение шута в пятницу. Всегда молчащий на моих докладах Фархан среагировал на имя Марыль. Приезжего виноторговца зовут именно так, значит отсюда и следует начать наши поиски. Я собираюсь написать своему дяде Джейку в Рию, чтобы он там поспрашивал про торговый дом Осокоря, поставщика его императорского Величества Аэциэля и про Второго консула, давшего в высшей степени любопытное рекомендательное письмецо. Может, что и выплывет.
Фиона молчала.
— Ну так как? — снова спросил Вил, — письмо к дяде с подобной просьбой не оскорбляет ваших чувств?
— Нисколько. Тут загвоздка в другом, — девушка теребила ленту капора, — я, то есть мы с мистером Паттеном, совершали перемещение малых форм на расстояние четырёх с половиной миль: из нашей лаборатории в его загородное поместье к югу от Эльферерри. До Рии в сто раз дальше, вдруг я не сумею?
— Расстояние играло серьёзную роль? — нахмурился коррехидор.
— Вроде бы нет, в расчётах важнее был вес. Мы переместили носовой платок Генри туда, а на другой день назад.
— Для этого вам нужно было ездить в поместье?
— Нет, — не без внутренней гордости заявила магичка, — платок никто не трогал, мы просто переместили его со стола назад.
— Давайте попробуем, — Вилохэду последнее особенно понравилось, — замечательно, что вам не пришлось ездить в загородный дом мистера Паттена, ведь я собираюсь ещё и получать ответ. Что вам нужно будет для колдовства? Если придётся купить какие-нибудь эликсиры или магические составляющие, я оплачу любые затраты.
— Да нет, — заверила его Фиона, — практически ничего не нужно. Всё дело во мне, моих силах и умении, ну и ещё, конечно, потребуется спокойное уединённое место, чтобы никто не помешал мне сосредоточиться.
— Место? — переспросил Вил, — вот о месте я как-то не подумал.
— У меня нельзя, — категорически заявила Фиона, — моя подруга, Харриет Слип, и квартирная хозяйка такие болтушки. На следующее утро весь квартал будет в курсе, что вы провели в моей комнате достаточное время, чтобы я могла требовать от вас брачных уз.
— Ваше жилище я не рассматривал, — ответил Вил, — коррехидория защищена специальными заклинаниями, там любое колдовство фиксируется. Остаётся мой дом.
— А ваш папенька всё ещё продолжает гостить в вас? — Фиона всем сердцем не желала встречаться со старшим Файдернессом.
— Увы, никто не знает, сколько времени мой отец собирается пробыть в Элферерри, но уж точно он не уедет до бала Бала гильдейских старшин. В моём доме есть две комнаты, куда его светлость не заходит никогда: это моя спальня, но туда я вас пригласить не могу, и оранжерея. Оранжерея нам подойдёт.
— У вас есть оранжерея? — изумилась Фиона. Образ столичного шалопая в её воображении никак не сочетался с оранжереей, — никогда не поверю, будто вы выращиваете там морковку и сельдерей к зимнему столу.
— Морковку покупает на рынке Мэри, а сельдерей я вообще не ем, ни зимой, ни летом. В оранжерее у меня растут редкие экзотические растения.
— Бесполезная заморская трава, которую даже съесть нельзя.
— Бесспорно, многие экземпляры чертовски ядовиты. Насмерть салатом из них не отравишься, но живот поболит изрядно. Однажды служанка, которую я забыл предупредить, убиралась там и решила оторвать засыхающий лист от моего любимца — копьелиста. Лист не поддавался, и она отгрызла его зубами. Представьте себе, её рвало и знобило весь вечер. Но если вам не придёт в голову блажь пробовать на зуб мои филодендроны, вы можете быть совершенно спокойны.
— Обещаю это твёрдо, — усмехнулась магичка.
— Сколько времени вам понадобится на подготовку?
— А сколько времени вам нужно, чтобы составить письмо дяде? — вопросом на вопрос ответила Фиона.
Вил задумался.
— Завтра понедельник, в коррехидории полно дел и бумаг, которые я должен разобрать. Значит, если не произойдёт чего-то сверхординарного, типа нашего стоящего покойника, я освобожусь к обеду. До вечера напишу письмо. Отправить его мы сможем во вторник или в среду.
Фиона кивнула и спросила:
— Вы хорошо знаете своего дядю Джейка? Нам нужно выбрать время, когда он будет один. Согласитесь, получится не совсем удобно, если ваше письмо появится возле него в ресторане или, когда он будет в гостях.
— Действительно, это не лучший вариант. Но я знаю его привычки, не думаю, что в Рие они переменились, — Вилохэд что-то прикидывал в уме, — обедает он обычно в семь часов. После этого идёт в курительную комнату, пьёт кофе, курит и просматривает газеты. Иногда читает книги. В половине девятого начинает собираться, в девять отправляется из дому: иногда в оперу, иногда в клуб, иногда ещё куда-нибудь, а возвращается он глубоко за полночь. Так что время с половины восьмого до половины девятого нам прекрасно подойдёт. В половине седьмого за вами заедет Джон и привезёт ко мне. Не беспокойтесь, — коррехидор сделал успокаивающий жест рукой, — из оранжереи есть выход в сад, никто не увидит ни как вы вошли, ни как выйдете. Получаса вам хватит на подготовку?
— И ещё, я чуть не забыла, — Фиона уже собиралась надеть свой капор, — у вас есть какая-либо вещь, принадлежащая вашему дяде? Мне она потребуется, чтобы отправить письмо, ведь я не знаю, где он живёт в Рии, и в его доме я никогда не была.
— Перед отъездом дядя Джейк подарил мне свою трость. Трость подойдёт?
Фиона снова серьёзно кивнула. Отправка письма вызывала у неё сложные чувства. Она понимала, что ещё пока она может отказаться, выйти из этой тёплой кареты, пахнущей дорогим одеколоном четвёртого сына герцога Файдернесского и навсегда позабыть о виноторговце Марыле, королевском шуте с обезображенным лицом, Дубовом клане, а сэра Вилохеда встречать не каждый месяц по служебным делам. Тогда её жизнь останется прежней спокойной, скучной, обыденной жизнью королевского коронера, жизнью, в которой нет особых перспектив, нет опасностей, нет политики. Но от этой мысли на душе стало совсем тускло. Фиона глубоко вздохнула и сказала:
— Хорошо, я жду вашего кучера в половине седьмого. Только пускай он не подъезжает близко к дому я выйду сама.
— Как пожелаете, — усмехнулся Вил, ему ещё не приходилось сталкиваться с тем, что кто-то стесняется его кареты и знакомства с ним, — если ваша подруга и квартирная хозяйка будут проявлять неумеренный интерес к моей персоне, смело заявляйте, что я волочусь за вами.
Фиона фыркнула и засмеялась.



Глава 11
Нога судьбы

Во второй раз снадобье пилось гораздо проще и подействовало почти сразу. Ноди развалился на кровати и в мельчайших подробностях пересказал события минувшего утра.
— А просто гуртовщику по роже дать не мог? — нахмурился Осокорь.
— Да я ж такую слабость испытывал, что меня Флосси скрутить могла, коли постаралась, — Ноди поморщился от рези в боку, — пришлось заклинанием ударить, иначе меня порезали бы.
— Ладно, но впредь поосторожнее. Незачем обращать на себя внимание.
Бард кивнул.
— Итак, друзья, — Осокорь встал и прошёлся по комнате, — какие у вас будут соображения по господину Парку.
— Мутный тип, — высказался Снорри, — охрану его я сам видел, да и с мечом на пришедших просто так никто не кидается. Он явно чем-то противозаконным занимается. Ведь не подарки же бедным он по ночам развозит.
— Это понятно, — Ноди усмехнулся мысли про подарки, — на мой взгляд надо над ним поработать.
— Конечно, — с энтузиазмом подхватил гном, — покараулим его в ресторане или на улице и тряхнём хорошенько. Он нам с Ноди к утру всё про свои тёмные делишки выложит, всех подельников сдаст, и морознорождённых, и обычных. Ну а охрану я быстро обездвижу, это не проблема. Всего-то шесть мужиков.
— Молчи уж, обездвижитель, — воскликнул Осокорь, — знаю я твои методы: шесть голов срубишь, и готово дело.
— Может все шесть получится, а может меньше, — серьёзно ответил гном, — но дёргаться и мешать они после этого точно не будут. И господину Парку намёк, что с нами лучше не упорствовать.
— Снорри, здесь не война, головы просто так рубить даже бандитам не стоит. Мы должны работать ювелирно, не привлекая к себе внимания, а ты предлагаешь учинить безобразную резню с похищением, пусть даже и не особо достойного гражданина Морозных земель. Да мы на весь Эльферерри проорём, что приехала имперская военная разведка, — клирик уселся на стул, — нет уж, довольно. И так наследили порядочно: ты Малахию отделал, а бард наш Кулаком пустыни гуртовщика приложил. Он хоть жив остался?
Ноди пожал плечами:
— Особо сильно я ударить не мог, так что жив, наверное. Хотя, если честно, крови многовато было.
— Ладно. Что сделано, то сделано. Но впредь давайте сначала думать, а уж только потом обездвиживать, — Осокорь посмотрел сначала на Снорри, потом на Ноди, — это приказ обоим. А с господином Парком ваши методы не помогут. Ну расскажет он нам о своих тёмных делишках, ну сдаст кого-то, кого мы не знаем, и даром они нам не нужны.
— Мы ж его на горячем прижмём! — не унимался гном.
— Нам нет дела до преступного мира Эльферерри, это пускай у коррехидора голова об этом болит. Нам нужно прижать Парка аккуратно, по-тихому взять за горло и попросить свести нас с его морознорождённым покровителем. Просто представить ему, порекомендовать, так сказать, своих новых друзей.
— Можно подумать, с побитой харей рекомендация будет недействительной, — Снорри упорствовал, — чего с ним миндальничать, прижать его, и пускай ведёт к этому вашему морознорождённому.
— Снорри, из опыта твоего личного общения с господином Парком и со слов Флосси у меня сложилось впечатление, что господин этот здорово поганенький характер имеет, — подал голос Ноди, — ну обработаем мы его, он, естественно, согласится после этого на всё, даже достать луну с неба. А потом? Сразу к морознорождённому он нас не поведёт, сошлётся на сто причин, заявит, что нужно подготовить встречу или ещё что-нибудь. А на утро, как только вырвется, помчится к своему покровителю и сдаст нас с потрохами. Тот задействует связи, и неприятности нам обеспечены.
— Именно, — подтвердил Осокорь, — будем подбираться к объекту осторожно. Что там Флосси говорила про его вечеринки? Может оттуда копнём.
— Мне вот что странным показалось, — почесал бороду Снорри, — по двое суток гуляют, и без баб. Может они педерасты? Ты Флосси не спрашивал?
— Сказал! — возмутился бард, — Флосси — невинная душа, стану я незамужнюю девушку о подобных гадостях расспрашивать. Сами разберёмся. Я подумал о выступлениях артистов. Флосси говорила, что её хозяин самых известных музыкантов на ассамблеи приглашает. Почему бы мне не пополнить их ряды?
— Хорошая мысль, — одобрил Осокорь, — девушка говорила, что Парк закупает много вина, а если учесть его высокопоставленных гостей, вина хорошего. Значит, нам прямая дорога к нашему новому другу — Бартоломью Вудстоку.
— Отлично, — оживился бард, — пусть меня устроит в какую-нибудь попонию посолиднее, или как они здесь называются. А я за пару выступлений здешнюю публику так расшевелю, что о нас не будет говорить только безъязыкий. Глядишь, и Парк пригласит, коли он так модных артистов уважает. Дальше — дело техники: я его кабинетчик облазаю, может что найду, например, ключик к той замечательной записной книжице, которую Снорри спёр из парковского кармана.
— Но как ты с выступления отлучишься? — Осокорь обдумывал предложение.
— Вампир я или не вампир?! — бард скорчил страшную рожу, — привезём с собой гроб с землёй, и потребую час вампирского сна. Поверь, Марыль, на белом свете найдётся не так много любопытных, рискнувших побеспокоить вампира во время отдыха.
Осокорь одобрил идею:
— Хорошо, ты и займёшься гробом, закажешь сам, какой тебе требуется.
— Я сразу два заказу, — с энтузиазмом откликнулся Ноди, — и такие, чтоб пошикарнее.
— А второй тебе зачем понадобился? — гном подозрительно сощурился, его начинали терзать нехорошие предчувствия, — даже не думай, будто я во второй гроб улягусь.
— Конечно, уляжешься, — бледная физиономия барда расплылась в широкой улыбке, — представление будет неполным без восстающего из гроба напарника.
— Вот пускай на этот раз Марыль из пыли и паутины вылазит, — насупился Снорри, — мне за выступления в Рие до сих пор стыдно.
— С Ноди выступать будешь ты, — положил конец спору Осокорь, — это приказ.
— Да я после этого дурацкого представления на улице не смогу показаться, — уже довольно-таки вяло возразил гном, — прохожие пальцем показывать станут.
— Не бойся, я тебя таким магическим гримом обеспечу, что тебя не то что прохожие на улице, Марыль не узнает, — пообещал бард, — и меч твой зачарую, никому и в голову не придёт, что это настоящее оружие, он будет казаться обыкновенной бутафорией.
Снорри взъерошил кудри и махнул рукой:
— Ладно, куда ж деваться, поработаем.
Для того, чтобы отметить удачную сделку с лирийским торговцем, мистер Бартоломью Вудсток выбрал ресторацию «Призрак фиалки». Осокорь пришёл с Ноди, оставив сетовавшего на несправедливость мира гнома в гостинице. Снорри ворчал себе под нос, что как из гроба вставать, так он, а как в ресторацию идти, так без него.
— Повар у Эдвардса прекрасный, — заметил Вудсток, кивая на желчного вида хозяина заведения, — здесь нередко бывает свет Эльферерри. Вы не пожалеете.
Осокорь, непривычно принарядившийся, кивнул и, блеснув перстнями, взял карту вин. Ноди обводил взглядом большой зал, ещё полупустующий (вечер только начинался) и заметил сцену. Заведение приобретало в глазах барда перспективу.
Бартоломью, взял на себя труд сделать заказ, и вскоре перед ними истекало прозрачным розовым соком традиционное запечённое мясо, розовела икра в розочках салатных листьев, а ещё была подана красная рыба в разных видах. Ноди глотал слюну, его выздоровление вступило в ту фазу, когда уже ничего не болит, отчаянно хочется есть, но как раз есть-то пока ничего нельзя. Ему Осокорь приказал подать сдобных булочек и травяного чая, сделав послабление в виде мягкого сладковатого сыра, который можно было черпать ложкой.
Разговор прыгал с одного на другое, как это бывает во время обеда с хорошим вином, Вудсток вдохновенно рассказывал о последних столичных новостях, сдабривая их множеством подробностей, Осокорь с интересом слушал, задавал вопросы.
Посетителей в «Призраке фиалки» было мало, Ноди предположил, что они появятся позже, когда начнутся выступления артистов. Подошёл хозяин, поинтересовался, всем ли довольны гости, и Вудсток представил ему Осокоря. Разговор моментально переместился в направлении поставок, сортов, цен и скидок.
В зал вбежал запыхавшийся мальчишка с раскрасневшимися от мороза щеками, стянул шапку со вспотевшей головы и, найдя глазами хозяина, поспешил к нему.
— Его нигде нет, господин Эдвардс, — доложил мальчишка, — дома он не появлялся со вчерашнего вечера.
— У приятеля его был? — лицо господина Эдвардса приобрело ещё более кислое выражение, хотя Ноди казалось, что дальше уже некуда.
— Забегал и к Седельнику, тот ничего не знает, он Эрика не видел с позавчерашнего вечера. И к Смазливой Молли я тоже сбегал, — предвосхитил вопрос посыльный, — она вчера весь вечер работала, и Эрика не видела.
— Скверно, очень скверно, — покачал головой мистер Эдвардс, — простите меня, джентльмены, я вынужден вас покинуть, — он встал и вместе с мальчишкой отправился куда-то в подсобные помещения.
— Да, — проговорил Вудсток, когда парочка удалилась на достаточное расстояние, — с этим Эриком вечные проблемы.
— А кто такой Эрик? — Осокорь вытер губы салфеткой и пригубил бокал.
— Эрик-Хрустальное горло — большого таланта музыкант, — охотно откликнулся глава гильдии виноторговцев, — поёт так, что слёзы из глаз, мог бы настоящих высот достигнуть, для морознорождённых петь. Да, что морознорождённые, ему в Меллорн Донане выступать, а он тут…, — эльф махнул рукой, демонстрируя своё отношение, — пьёт он. И пьёт, доложу вам, крепко. Эдвардс его взял с условием, что он станет себя держать в руках, хотя бы на время выступления. Но вот, видать, парень сорвался.
Ноди удержался от многозначительного взгляда на Осокоря, и с принялся с невозмутимым видом намазывать булочку сыром.
— О, боги, земные и подземные! — горестный вскрик хозяина ресторации «Призрак фиалки» заставил посетителей обернуться в его сторону.
Причиной этого вскрика оказался молодой эльф в дорогом пальто, явно знававшем лучшие времена. Его лицо несло на себе следы жестоких побоев, расцветая синяками и кровоподтёками всех цветов и оттенков.
— Где тебя носит, ты ж знаешь, сегодня ждём лорда-мэра с супругой, а ты шляешься не знамо где!
— Плохо мне, — разлепив разбитые, опухшие губы, тоскливо проговорил вошедший, никак не среагировав на возмущённую тираду, — в лечебнице пророка Остролиста кроме чая ничего и нет, а мне плохо.
— В лечебнице пророка Остролиста? — не веря своим ушам переспросил мистер Эдвардс, — что ты делал в лечебнице?
Хотя вопрос был более чем риторическим, бард был здорово избит, а потому как он неестественно прямо держался, Ноди рискнул предположить, что можно вести разговор о поломанных рёбрах.
— Меня туда ночная стража доставила, — морщась от боли, хрипло проговорил Эрик, — я на улице замёрз бы до смерти.
— Ты ж меня без ножа режешь, — вскричал владелец «Призрака фиалки», — что ты мне обещал, помнишь? Плакал, божился всеми богами, клялся кровью матери, что пить перестанешь! Я тебе кров дал, кормлю тебя, охламона, даже пиво наливаю, только пой. А ты чёрной неблагодарностью за мою доброту платишь! Как ты сегодня выступать собираешься? А? Да что там сегодня, что я господину Парку сказать должен? Запил, мол, мой красавец, ввязался в пьяную драку, и накостыляли ему по первое число? Так что ли?
— Вот вы, мистер Эдвардс, вечно всяческое непотребство обо мне предполагаете, — обладатель хрустального голоса хотел элегантно скинуть пальто, но кривясь от боли осторожно стащил его и бросил на свободный стул, — будто я ничего замечательного в своей жизни сделать не могу.
— Всё замечательное, на что ты способен, ограничивается твоей лютней да вот этой сценой, — заявил ресторатор, — в остальном — крайне сомнительно.
— А вы всё же послушайте, — голос барда обрёл звучность, заставив немногочисленных посетителей «Призрака фиалки» повернуть головы в его сторону, — случилось это позавчера вечером. Играл я на одной вечеринке у весьма достойных эльфов, упоминать имён, разумеется, не стану, дабы не смущать честную публику знакомством с персонами, о коих они привыкли лишь читать в светской хронике.
Эдвардс только скептически кивнул, скрестив руки на груди, по всей видимости ему уже доводилось слышать подобные хвастливые заявления.
Внимание окружающих только подзадорило барда, он осведомился, не поднесут ли ему вина, чтобы промочить горло, но получив твёрдый отказ, вздохнул и продолжил:
— Праздник удался на славу, и гонорар меня не разочаровал, — тут он выдержал театральную паузу, предоставляя слушателям самим напрячь воображение и прикинуть сумму гонорара, — оставалось плёвое дело, добраться до дома и лечь спать.
— Вот с этого момента мне особливо интересно, — бросил мистер Эдвардс, — ты на двух конечностях домой отправился или на четырёх?
— Сие предположение очень даже оскорбительно звучит в ваших устах, — Эрик сделал невинное лицо, но в синяками, разбитыми губами и припухшим носом (Ноди чётко определил некачественно вправленный перелом) впечатление получилось скорее комичное, — художнику, чтобы воспарить в эмпиреях не нужно спиртное в таком количестве. Ну, выпил я, было дело, но чтоб не своим ходом идти! Тут уж вы увольте! Ничего подобного! Словом, иду я к стоянке кэбов. Вижу ещё один джентльмен на морозе мается: как на зло ни одной коляски в обозримом пространстве не наблюдалось. Мы стоим, ждём. Меня зов природы принудил отлучиться на короткое время.
— Ты собираешься нас посвятить в мельчайшие подробности? — издевательски поинтересовался владелец «Призрака фиалки», — умоляю, опусти незначащие детали, эдак мы не доберёмся до важных событий и к полуночи.
— Рассказчик сам вправе определять, которое событие важное, а какое второстепенное, — обиженно проговорил бард, сглатывая от вида бутылок на столе у Осокоря и его компании, — моя отлучка как раз именно из первых будет. Когда я вернулся, вижу пятеро гоблинов задираются к моему невольному спутнику — пожилому, хорошо одетому господину. «Давай, — говорят, — эльфийская морда, кошелёк и все ценности, что при себе имеешь, иначе с жизнью своей долгой прощаться можешь»! После этого все засмеялись, вернее даже будет сказать, заржали. Я понял, всё сейчас убьют старикана, то есть пожилого эльфа, за пару соверенов и часы.
— Неужто ты, Эрик, вмешаться решил, — спросил официант, стоявший с пустым подносом поблизости, — я как-то не припомню за тобой подобного героизма. Ты ж отродясь в драках не участвуешь.
— Коли я считаю трактирные потасовки ниже достоинства артиста, ещё не значит, будто я не умею драться, — важно изрёк бард, наслаждаясь всеобщим вниманием, — вступился я за жертву грабежа, куда ж было деваться? Не таковским эльфом я воспитан, чтобы других в тяжёлом положении оставлять.
— И как? — видимо нанимателю Эрика подробный рассказ о героических похождениях начал надоедать, — накостыляли гоблины и тебе за компанию.
— Вот и опять ошибаетесь вы, мистер Эдвардс, — бард победно оглядел публику, — это я им накостылял, мало не показалось. А пожилой джентльмен был мне так благодарен, так благодарен, что со слезами на глазах умолял принять в знак благодарности серебряный портсигар с гербом и изумрудами, величиной с ноготь на мизинце.
— И ты, разумеется, из чистой скромности подарок принять не смог, иначе мы все уже сто раз увидели бы изумруды с ноготь, — это снова был ушлый официант, которого рассказ барда нисколько не вдохновил, — точно не удержался бы.
— Ошибаются те, кто имеет обыкновение следовать поверхностным суждениям о поступках ближних своих, — привычка придавать лицу выражение, соответствующее моменту, сейчас играла против барда, вызывая лишь скрытые усмешки, — портсигар я, естественно, взял. Не думаю, что среди вас найдётся хоть кто-то, кто смог бы отказать благодарному эльфу, он сам со слезами на глазах вложил подарок в мои ладони.
— Хорошо, хорошо, — прищурился мистер Эдвардс, — пока всё складно. Но где тот самый подаренный портсигар? И откуда на твоей смазливой физиономии эти отвратительные ссадины и синяки? В таком виде и думать нечего, чтоб выступать перед публикой, особливо перед господином лорд-мэром.
Эрик осторожно потрогал лицо, словно ожидал, что про побои — это наговор, потом заговорил голосом полным скорби:
— Спасённый мною эльф сел в кэб и укатил радовать семью своим счастливым избавлением от лютой судьбинушки, а мне с ним было вовсе не по пути, и я остался ждать дальше.
— А гоблины? — встрял тот самый мальчишка, который разыскивал барда, — вы их, дядя Эрик, насмерть поубивали?
— Гоблины живучие, — официант отвесил мальцу подзатыльник, — и их, мне помнится, пятеро было. Куда ж они подевались?
— Бандиты сии убежали в разные стороны, — развёл руками бард.
— И твой серебряный портсигар с собой прихватили, — усмехнулся мистер Эдвардс, — не иначе, а то ты бы уж нам предметом сим все глаза промозолил. Этот факт, кстати, не объясняет побоев.
— Шутки и смех не всегда уместны, если речь заходит о событиях трагических.
Из дальнейшего повествования выходило, что убежавшие гоблины вернулись вместе с подмогой (наш герой насчитал их ни больше, ни меньше, как пятнадцать) и набросились на него всей оравой. Сопротивляться подобному количеству противников, Эрик был просто не в состоянии, поэтому его предательски избили (ногами пинали, сволочи, — пояснил он, коснувшись распухшего носа), ограбили, отобрали выручку и дарёный портсигар, после чего бросили прямо на стоянке кэбов замерзать до смерти. Хорошо, что городская стража проходила мимо и доставили его в лечебницу Святого Остролиста, где бард и пребывал последние сутки.
— С такой оравой бандитов никому в одиночку не справиться, — грустно подытожил Эрик, — хорошо, что у них в этот раз ножей не оказалось.
Все в Эльферерри знали, что гоблины весьма уважают ножи и кинжалы, так что бард ненавязчиво пояснил, почему он отделался лишь побоями.
— Одним словом, подвёл ты меня, Эрик-Хрустальное горло, крепко подвёл, — лицо владельца ресторации не выражало даже малейшего сочувствия к героическому барду, — даже не знаю, как теперь выкручусь из сложившихся обстоятельств.
— Может, вы мне денег одолжите? — робко предложил певец, — на магическое лечение. Мне ссадины сведут, и рёбра подзарастут.
— Так тебе ещё и рёбра переломали?
— Ногами ведь били, — тоскливо проговорил Эрик, — и рёбра, и нос…  Я ж вам потом всё отработаю, не сомневайтесь, и по поводу пристрастия моего, обещаю держать себя в руках.
— Денег я тебе не дам, — отрезал мистер Эдвардс, — а обещаниям твоим цена не больше пенни в базарный день. Ты хоть понимаешь, что с любой магией ты недели три петь не сможешь? Магия, конечно, ускоряет лечение, но кость — есть кость, ей, чтобы зарасти, время требуется.  Я из-за тебя стольких клиентов потеряю, не говоря уж о самом лорд-мэре! Он позавчера специально слугу присылал, осведомлялся, станешь ли ты выступать нынче вечером. И что я ему сказать должен? Что, мол, гоблины переломали моему артисту рёбра, и он пока петь не способен! Ты меня и перед господином Парком подвёл. Я ж сам тебя ему рекомендовал, обещал сказочное представление в пятницу, и теперь его люди ко мне разбираться придут, понимаешь, дубина? А я с господином Парком связываться не хочу, не такой я дурак, чтобы ссориться с этим эльфом.
Ноди с безразличным видом жевал очередную булочку, ожидая, когда Осокорь найдёт нужным вмешаться. Упускать такой удачный момент не следовало.
Осокорь, обращаясь к Вудстоку, проговорил:
— У всех свои проблемы, не так ли, Бартоломью? У кого-то продажи, поставки, а у кого-то сотрудник попытался совершить благородный поступок и пострадал.
— И не говорите, Марыль, — мгновенно включился виноторговец, — я-то считал, будто Эрик этот — личность весьма ненадёжная, особенно когда до бутылки доберётся. Но тут, извольте ли видеть, за правое дело пострадал.
— Мистера Эдвардса жаль. На меня он произвёл впечатление вполне положительное, в винах разбирается. Обидно, что он попал в неудобное положение. Визит лорд-мэра — это важное событие для репутации заведения. Один критический отзыв, и пиши пропало, — клирик сокрушённо покачал головой, — начнётся отток посетителей, упадёт выручка, и всё из-за одного неудачного вечера.
— Да, — Вудсток поставил на стол бокал с недопитым вином, — положение у Эдвардса незавидное. Но, увы, ничем ему мы помочь не в силах.
— Отчего же не в силах? — Осокорь тоже поставил свой бокал, — наш Ноди — прекрасно играет на лютне и, говорят, очень недурно поёт. Всё лучше, чем полное отсутствие музыканта. В Рие Ноди выступал с большим успехом, может, выручим нашего нового знакомого, с которым мне ещё предстоит вести кое-какие дела.
Бартоломью Вудсткок, с самого начала симпатизировавший Ноди и лелеявший надежду поспособствовать нахождению морознорождённых родственников барда, пришёл от идеи в восторг и взялся вести переговоры с хозяином ресторации. Как только он удалился от столика на достаточное расстояние, Осокорь сказал:
— Выступишь, порадуешь господина лорд-мэра. А там, глядишь, и к Парку пойдёшь.
— Прямо сейчас выступать? — породистое лицо барда выражало искреннее недоумение, — Марыль, я ведь не готов: репертуар не продуман, костюма нет, реквизит в гостинице. Право, я даже не знаю.
— Твой реквизит у тебя здесь, — Осокорь выразительно постучал пальцем себе по виску, — только, пожалуйста, не переборщи, пугать сильно не стоит.
— Естественно, — кивнул Ноди, — кровоточащее сердце и подъём мертвецов прибережём для господина Парка, а пока хватит влюблённого вампира.
— Хорошо. А я позабочусь о публике и прикрою тебя — вдруг среди гостей окажется маг.
Ноди снова кивнул. Они смолкли, потому что широко улыбающийся Вудсток возвращался назад, буквально ведя под руку унылого хозяина «Призрака фиалки».
— Вот тот самый молодой музыкант, о котором я вам говорил, — бард слегка привстал и поклонился.
Лицо мистера Эдвардса не потеряло при этом нисколько кислости. Он скептически оглядел Ноди, вздохнул и проговорил:
— Этот джентльмен действительно может заменить Эрика?
— Эрика заменить невозможно! — неожиданно подал голос сам певец, оторвавшись на мгновение от пива, на которое всё-таки расщедрился его работодатель, — потому как Эрик талантлив. Даже смешно предполагать, будто зрители примут после меня какого-то имперского полукровку.
— Не обращайте внимания, — отмахнулся Эдвардс, — парень сильно расстроен. Хотя выступать в Эльферерри, можно сказать, музыкальной столице, и правда рискованно: у нас певческому искусству обучают многих и практически с рождения. Сможет ли ваш музыкант составить достойную конкуренцию?
Осокорь пожал плечами:
— Нодияр с успехом выступал в Рие и во многих других местах, где по роду занятий нам приходилось бывать. И везде, я подчёркиваю, везде его принимали очень тепло. Я плачу своему старшему приказчику достойное жалование, поёт он исключительно по душевной склонности, можно сказать, для самовыражения. Но дополнительные деньги ему не помешают, ведь наш бард собирается жениться.
Ноди, впервые услышавший об этом собственном намерении, солидно наклонил голову с видом человека, всерьёз решившего покончить с холостяцким прошлым.
— К тому же у него неповторимая манера выступления, — продолжал расхваливать Ноди Осокорь, — вы останетесь довольны.
— У меня просто нет выбора, — кривясь, сообщил Эдвардс, — найти другого исполнителя за пару часов просто немыслимо. Пусть попробует ваш парень. Что ему нужно?
— Мне нужен инструмент и костюм для выступления, — после короткого раздумья заявил Ноди.
— У Эрика прекрасная лютня, две недели назад я сам выкупил её у ростовщика, а костюм у вас есть?
— Никто не будет играть на моей лютне кроме меня, — снова вмешался Эрик, на этот раз встав из-за стола и направился к Ноди, — никто, тем более полугартхэн, не осквернит прикосновением мою лютню. Это всё равно что позволить постороннему любить свою женщину! Я буду драться! Если дело дойдёт до кулаков, мне нет равных!
— Пусть ваш певец успокоится, — тонкое лицо Ноди не выражало ничего, кроме презрения, — ни один уважающий себя музыкант не станет выступать с чужим инструментом. Велите подать бумагу и перо, я напишу записку, что мне прислать из гостиницы.
— Так ты брезгуешь моей лютней! — непоследовательно возмутился Эрик, — считаешь её недостойной себя? За это придётся ответить! Даже сломанные рёбра не помешают мне начистить твою нахальную рожу!
Ноди страшно не хотелось ввязываться ещё в одну безобразную драку, но к счастью этого делать и не пришлось. Мистеру Эдвардсу надоел скандальный проштрафившийся бард, и он попросил крепкого эльфа, присматривающего за порядком в его заведении, отправить Эрика домой.
За выступление Эдвардс предложил вполне приемлемую плату: не слишком высокую, но и не мизерную, оговорив при том возможность повторных выступлений в случае успеха. О господине Парке он даже не упомянул к великому огорчению Ноди, считавшему дело почт слаженным.
Вудсток с энтузиазмом обсуждал возможные замечательные перспективы, которые откроет для Ноди выступление в «Призраке фиалки», а в таланте своего протеже глава гильдии нимало не сомневался.
Саквояж с костюмом и лютню доставили на удивление быстро, и Ноди удалился переодеваться к выступлению. На столе появились новые блюда, а окружающие столики начали постепенно заполняться посетителями. Осокорю полный, оптимистичный Бартоломью был весьма симпатичен. Он с интересом слушал сплетни, которые сами собой перешли на королевский двор.
— Его величество Эверетт недавно угодил в весьма пикантную ситуацию, — проговорил Вудсток, отдав должное свинине, традиционно запечённой в буханке чёрного хлеба, — вы, конечно, не слышали?
Осокорь, естественно, понятия не имел о скандале в высших сферах Морозных земель, что позволило главе гильдии виноторговцев со вкусом погрузиться в рассказ.
— Всё началось с подготовки празднования дня рождения леди Камиллы, дамы, которую наш король одаривает своим вниманием уже довольно длительное время, — с удовольствием поведал Вудсток, — настолько длительное, что можно надеяться на скорое бракосочетание. Для леди своего сердца король заказал особый подарок: серьги из плачущих топазов, — и, видя немой вопрос в глазах собеседника, пояснил, — плачущие топазы — это редкие драгоценные камни, которые гномы добывают где-то в очень глубоких шахтах, поэтому они баснословно дороги. Кажется, что топазы сверкают голубоватой влагой, похожей на слёзы. Поистине, королевский подарок.
— Леди Камилле серьги пришлись не по вкусу? — спросил Осокорь.
— Исключено. Такие драгоценности дама получает раз в жизни, да и то не каждая. Дело в ином, — полное лицо Вудстока озарилось хитрой улыбкой, — его величество заказал и вторую пару серёг для юной дебютантки леди Эмлин, младшей дочери Букового клана. Обе пары серёжек были помещены внутрь живых, неувядающих роз: алой для леди Камиллы и белой для леди Эмлин. К розам прилагались карточки на бархатной бумаге с золотыми ясеневыми листьями, где собственной рукой его величество начертал: «Моей прекрасной возлюбленной в день её рождения» и «Моей прекрасной дебютантке в знак любви».
Вудсток сделал многозначительную паузу, а потом продолжил:
— Посыльному так долго и подробно разъясняли, куда и кому он должен доставить алую и белую розы, пугали разными карами, что парнишка действительно напугался и перепутал посылки.
— Леди Камилла получила серьги в белой розе?
— Именно. Всё бы ничего, «знак любви» вполне мог бы сойти, но предательское слово «дебютантка» выдало короля с головой.
— Полагаю, леди сильно огорчилась, — Осокорь хмыкнул, представив себе лицо неизвестной дамы, получивший подарок соперницы.
— Говорят, — понизил голос Вудсток, — роза вместе с карточкой и серьгами полетела прямо в голову его величества, а леди Камилла кричала и ругалась не подобающим для морожнорождённой дамы образом. В итоге, опять-таки по словам осведомлённых лиц, его величество опустился на одно колено и вынужден был просить прощения у возмущённой возлюбленной, пообещав покончить с изменами.
— Могу себе представить.
— Возможно, к Празднику весеннего равноденствия можно ожидать королевское бракосочетание, и Морозные земли обретут, наконец, королеву, — глава гильдии виноторговцев мечтательно завёл глаза, — только вот никто не скажет вам, кому именно отдаст предпочтение его величество Эверетт: молоденькой дщери Букового клана или своей фаворитке. Если бы спросили моего мнения, — он смолк, ожидая, вероятно, что собеседник тут же не преминет сделать это, но так и не дождавшись интереса, продолжил, — если бы спросили моё мнение, я склоняюсь к тому, что больше шансов у леди Эмлин. К тому же именно ей досталась алая роза — символизирующая страсть.
— Да, — поддержал разговор Осокорь, — о ваших четырёх традиционных балах в империи ходит столько разговоров, что даже меня, старого холостяка, задело за живое.
— Если вы о балах Солнцестояния и Равноденствия, то увы, они остались лишь в воспоминаниях, — Вудсток вздохнул, — мне в юности посчастливилось побывать на паре из них, но с начала Северной войны эти празднества не проходили ни разу. И никто, поверьте моему слову, ни один эльф в Эльферерри не сможет вам объяснить, почему.
— Ну, сначала война. Ситуация как-то не располагает к танцам, — сказал Осокорь, он уже получил подтверждение слов Брэка и теперь собирался завершить тему так, чтобы у Вудстока не появилось и тени сомнения в невинности интереса имперца, — потом смерть короля, подписание Северного мира, затем годы восстановления. Видимо, у его величества Эверетта эти балы вызывают не очень приятные воспоминания.
— Похоже, что так, — согласился эльф, — хотя его величество вовсе не нуждается в каких-либо объяснениях для собственных резонов, на то он и король.
Зал «Призрака фиалки» постепенно заполнялся посетителями. Когда к самому удобному столу, чуть слева от сцены, важно прошествовал осанистый господин с рано поседевшими русыми волосами, Вудсток отрекомендовал его, как лорд-мэра Эльферерри. Сопровождала морознорождённого болезненного вида супруга с пятнами нездорового румянца на впалых щеках. Видимо, именно его появления ждал хозяин ресторации, потому что, как только на столе у лорда-мэра появились закуски, он вышел на сцену и объявил:
— Высокие господа и дамы, я сердечно рад видеть всех вас сегодня в моём скромном заведении, — ожидаемых аплодисментов не последовало, лишь некоторые из присутствующих оторвались от еды и разговоров, удостоив Эдвардса взгляда, — с великим сожалением я должен вам сообщить, что наш Эрик, музыкант, чьи баллады и песни так полюбились многим, нынешним вечером не сможет порадовать нас своим искусством, он заболел. Вместо него выступит молодой, подающий надежды, бард — мистер Нодияр Бадсара. Прошу любить и жаловать!
Естественно, никто из присутствующих жаловать, а уж тем более любить никому неизвестного певца со странным именем не собирался, поэтому хлопки Бартоломью Вудстока оказались жалкими и одинокими.
Мальчик, бегавший недавно за Эриком, зажёг свечи у края сцены, и из неприметной двери появился Ноди.
Бард изящным движением придвинул стул сел на него и заиграл. Мелодия была пронзительно печальной. Он пел о трагической судьбе влюблённого юноши, преданного и оклеветанного лучшими друзьями. Он был осуждён и навеки заточён в неприступную Стрижиную башню.
Лютня под тонкими длинными пальцами Ноди издавала берущие за сердце звуки, голос певца, специально приглушённый и тоскливый, заставил многих оторваться от еды и посмотреть в сторону сцены. Там, в пятне света сидел хрупкий бард, выбравший для выступления алую рубаху с серебряным кружевом и уже знакомые Осокорю высокие сапоги цвета запёкшейся крови. Голос барда переливался, звенел, заставлял всё глубже погружаться в историю. Он пел о разбитом сердце, преданной любви, попранной чести, безысходности и отчаянии. Когда юноша попросил стрижей отнести его возлюбленной осколки его разбитого сердца, обратившиеся в кровавые рубины, по залу ресторации неизвестно откуда выпорхнули десятки стрижей. Иллюзия была настолько достоверной, что свечи колебались, когда птицы проносились мимо, а их пронзительные крики удивительно вплетались в мелодию.
— Какой-то маг неплохо заработал на этом юноше, — услышал Осокорь справа и чуть сзади, — такая магия стоит немалых денег.
— Может он сам маг, — возразил капризный женский голосок, — в этом черноволосом парне есть что-то таинственное.
— Бросьте, моя дорогая, перед вами самый обыкновенный артист, артист придумавший неплохой трюк с птицами, и не более того.
Клирик удовлетворённо вздохнул. Если говоривший паче чаяния сам был чародеем, то разглядеть собрата в Ноди он не сумел, оно и к лучшему. Осокорь ещё раз проверил заклинание, прячущее чары Ноди, и стал ждать удобного момента, чтобы повлиять на публику.
Тем временем бард поведал, что жестокосердная красавица и не подумала освобождать своего пленённого возлюбленного, оправила рубины в золото и носила их постоянно.
Исчезли стрижи, смокла музыка, зрители одарили Ноди доброй долей аплодисментов. Бард встал, отложил инструмент.
— Эта печальная история имела продолжение, — проговорил он, приближаясь к краю сцены.
— Спой, чего тут разговоры разговаривать, — предложил кто-то из глубины зала, — когда ты поёшь, твой голос звучит гораздо приятнее.
— Не сомневайтесь, господа, я спою, — пообещал Ноди, — но чтобы услышать продолжение моей истории, в этом зале слишком много света. Высокая публика не станет возражать, если мой фамильный бриллиант отопьёт немного из ваших свечей?
Бард взмахнул рукой демонстрируя шикарное кольцо с чёрным алмазом.
— Делайте, что сочтёте нужным, молодой человек, — высказался лорд-мэр, только не заставляйте нас принимать участие в вашем балагане. Возможно, в империи зрители привыкли подыгрывать артистам, и даже относятся к этому позитивно, но у нас, в Морозных землях, принято, что артисты сами развлекают публику. Так что продолжайте свои фокусы, и позвольте нам всем просто приятно провести вечер.
Публика почему-то захлопала, кто-то из присутствующих позволил себе одобрительные негромкие выкрики.
— Прекрасно, — несколько зловеще проговорил Ноди, — продолжим наше представление, а для начала я всё же напою светом мой алмаз.
Он протянул руку с кольцом, и пламя свечей заметно угасло, оставив барда в желтоватом пятне света на сцене.
— Безысходность и тоска толкнула влюблённого и преданного юношу искать смерти. Он молил Бледную деву сжалиться над ним, освободить от груза мук, даровать последний поцелуй успокоения. Последняя невеста услышала его мольбы, и он стал любовником смерти. Он познал тьму, обрёл покой и понял, что единственное ради чего ему стоит существовать — это месть. Бледная дева одарила его, и юноша стал вампиром.
Ноди взмахнул руками, и за его спиной взвились призрачные чёрные крылья летучей мыши, по волосам пробежали голубые искры, заставив из встать копной, лица побледнело ещё больше, зелёные глаза барда светились недобрыми огоньками из черных провалов.
— Теперь, когда я обрёл крылья, я смог навсегда покинуть Башню Стрижей и посвятить себя отмщению. Поверьте, все виновные дорого заплатили за своё предательство.
Бледные губы барда раздвинулись в улыбке, демонстрируя клыки. В ресторации воцарилась мёртвая тишина.
— А кровавые рубины снова стали моим сердцем, холодным и безжалостным, где нет места для любви, есть только смерть.
Лютня взорвала тишину неожиданными аккордами, по которым Ноди был большим мастером, заставляя пламя свечей трепетать в такт, а сердца слушателей замирать в сладком страхе, смешанном с предвкушением. Осокорь поёжился и понял, что ему не придётся воздействовать на публику. Вся ресторация «Призрак фиалки» была у ног новоявленного вампира.
Ноди продолжал петь о любви, смерти, мести и одиночестве. Больше в зале никто не ел и не пил, некоторые посетители во главе с Бартоломью Вудстоком повставали со своих мест и подошли поближе к сцене. Осокорь почти не ощущал магии, то есть её было совсем немного: звучание лютни, огни и призрак печально прекрасной молодой дамы, проплывший над полом. Всё остальное впечатление создавалось исключительно талантом самого барда. В конце выступления Ноди взмахнул призрачными перепончатыми крыльями и удалился в неприметную дверку за сценой под рукоплескания ошеломлённых зрителей.
Вудсток опустился на свой стул, отхлебнул вина и сказал:
— И такой талант вы в приказчиках держите?
— В старших приказчиках, — поправил его подошедший бард.
— Пускай, даже в старших, — согласился виноторговец, — вы понимаете, что лишаете общество настоящего искусства? Поглядите, какой успех! И это у нас, в Эльферерри, где каждый пятый может похвастаться певческой одарённостью. Эрик по сравнению с вами, Нодияр, жалкий дилетант, уж можете мне поверить.
Ноди благосклонно принимал восторженную похвалу, налив в чашку остывшего чая. Затем поморщился и подозвал официанта, тот буквально бросился к барду, в глазах молодого эльфа читался интерес пополам с затаённым страхом. Он не забыл клыки, которыми щеголял певец на сцене.
А Вудсток тем временем развивал мысль, что талант барда несомненно идёт по эльфийской линии.
— Ведь ни для кого не секрет, что в ремёслах нет равных гномам, а в науках и искусствах давно и прочно первенствуют эльфы, — заявил он.
Затем разговор перекинулся на родственников Ноди. Вудсток принялся выпытывать у барда всё, что тот помнил о своём отце.
— Увы, — заученно вздохнул Ноди, — я никогда не видел ни своего отца, ни своей матери. Мой дед из-за трагической гибели не успел раскрыть мне тайны моего рождения, поэтому моё неведение абсолютно и непроницаемо. Никаких писем или иных документов, могущих указать на родство с каким-либо кланом я тоже не нашёл, — красивое лицо барда выражало сдержанную, словно приглушённую годами печаль.
— Досадно, досадно, — посочувствовал Вудсток, — наличие морознорождённых родственников, и не спорьте со мной, молодой человек, у меня глаз намётанный — ваше знатное происхождение у вас, извините, на физиономии читается; могло бы здорово облегчить вашу жизнь. Но, кто знает, может голос крови сделает ещё своё дело.
Дальнейшие рассуждения по поводу происхождения Ноди были прерваны появлением хозяина ресторации. К великому удивлению барда тот улыбался и выглядел очень довольным.
— Поздравляю вас, господин Бадсара, — церемонно проговорил от, ставя на стол запотевшую бутылку леронского вина, — это презент от самого лорда-мера. Его супруга плакала, слушая ваши баллады.
— Польщён, — коротко поклонился Ноди.
— Выступление имело оглушительный успех, — продолжал Эдвардс, — предлагаю вам контракт на весь зимний сезон. Плату удваиваю.
— Вряд ли мой старший приказчик будет в состоянии выступать ежедневно, — недовольно покачал головой Осокорь, — у него немало других обязанностей, так что тешить почтеннейшую публику он сможет только в свободное время.
— Он у меня заработает гораздо больше, нежели у вас, — лицо хозяина «Призрака фиалки» снова скисло, — дайте ему свободу выбора.
— Никакой свободы выбора я ему не дам, — жёстко заявил Осокорь, — у нас контракт, но на пару вечеров в неделю я Нодияра освобожу, так и быть.
— Я утрою плату, — чувствовалось, что Эдвардсу очень хочется заполучить артиста к себе, — и готов выкупить его контракт.
— Контракт я не продам, даже не предлагайте. Пусть поёт, когда выдастся свободное время, я не против.
Ноди молчал, изображая оскорблённую невинность.
В дело вмешался Вудсток:
— Зря вы так строго, право слово. Парень ведь достойным делом занимается. У нас морознорождённые не работают, они могут только служить короне.
— По поводу Ноди моё мнение останется неизменным, — поставил точку клирик.
— Ладно, — кивнул головой хозяин ресторации, — даже два раза в неделю — это не так плохо. Но у меня есть ещё одно особое предложение. Паршивец Эрик должен был в пятницу вечером петь на одной приватной ассамблее. Не согласится ли господин Нодияр заменить его, за отдельную плату, разумеется.
— Я буду сильно нужен вам в пятницу, — поинтересовался Ноди, — хотелось бы чуть-чуть подзаработать к свадьбе.
Осокорь задумался, словно припоминая что-то, а потом милостиво отпустил барда не только на пятницу вечер, но и на всю субботу.
— Тут только одно условие есть, — мистер Эдвардс почесал ухо, — наниматель ваш, господин Парк, непременно требует, чтобы выступление у него было оригинальным, таким, какого пока в Эльферерри никто не видел. Потом можете выступать с ним сколь душе угодно. Но на его ассамблее — чтоб у первого. Говорят, — он чуть понизил голос и бросил взгляд в сторону закусывающего почётного гостя, — у господина Парка бывает высший свет Эльферерри, вот он и не хочет ударить в грязь лицом. Как думаете, сможете подготовить к пятнице что-то особенное?
— Времени, конечно, в обрез, — протянул Ноди с видом знаменитости, которую пришли уговаривать выступить на концерте в пользу сирот, — но, думаю, я справлюсь. У меня в запасе имеется парочка номеров, которых в Морозных землях никто не видел. В пятницу всё будет по высшему разряду.
— Вот и отлично, — чувствовалось, что у Эдвардса отлегло от сердца, — я пришлю вам адрес и рекомендательное письмо.
По возвращению в гостиницу Ноди во всех подробностях рассказал о произошедшем другу. Гном слушал, хмыкал, а когда бард заявил, что им неслыханно повезло с Эриком, ввязавшимся в драку с гоблинами, не выдержал:
— Повезло, как же! И много у нас бывало подобного везения?
Ноди сощурил зелёные глаза:
— Неужели, ты, Снорри, ко всему этому приложил руку?
— Да, вот и мне интересно, — вмешался Осокорь, — как так получилось, что вместо побитой физиономии у парня оказались сломанными рёбра? Я ж приказал тебе его не калечить. И при чём тут гоблины?
— Гоблины, как раз, совершенно не при чём, — Снорри пригладил свои вихры, — никаких гоблинов не было и в помине.
— А что было? — Осокорь очень не любил, когда его приказы выполнялись не точно, — ты доложил, что вывел барда из строя на пару недель, а в итоге он не сможет выступать месяц или два. Как ты позволил себе такое?
— Это ж не я, — гном заёрзал на стуле, — это он сам в драку ввязался.
И Снорри рассказал всё по порядку. Познакомился он с Эриком-Хрустальное горло легко.
— Я лишь подошёл к нему и сказал, что хочу выпить за его здоровье и будущие успехи, пришлось соврать, будто я в восторге от его песен и голоса.
 Ноди хмыкнул, он отлично знал, что его друг, начисто лишённый музыкального слуха и вкуса, делит всю музыку на тихую и громкую.
— Горазд же пить этот Эрик, его нужно звать не Хрустальное горло, а Лужённые потроха, — заметил Снорри, — потому пьёт он как натуральный гном. Но я, чай, тоже не из последних, посему напоил я барда знатно и уже собрался вывести его из трактира, чтобы по-тихому попортить внешность. Думаю, побью аккуратно, чтоб синяки получились живописные, но при этом никакого вреда здоровью.
— И что, певец сопротивлялся, — поинтересовался Осокорь, вспомнив распухшее лицо Эрика.
— Если бы! — гном возвёл свои золотисто-карие глаза к потолку, — на нашу беду в трактире компания подмастерьев обмывала шедевр новоявленного мастера. Он-то и признал нашу знаменитость. Сперва нам официант бутылку хорошего от них принёс вина в знак особого внимания. Эрик воздал вину должное и картинно так поклонился, мол, признателен, сил нет. Потом сам виновник торжества, молодой эльф в бархатной тужурке, подошёл к нам и рассыпался комплиментами пению Эрика. Тот надулся, словно индюк, и милостиво так кивал головой на каждое слово.
— Любому артисту приятно, когда его хвалят, — заметил Ноди, — а от тебя кроме ругани ничего не услышишь.
— Споёшь что-нибудь приличное, без твоих вампирских заморочек, так и услышишь, — отрезал гном, — в конце новоиспечённый мастер, смущаясь, попросил Эрика спеть что-нибудь, ведь у него сегодня великое событие, его приняли в какую-то там гильдию, и он собирается открывать собственное дело. На это предложение Эрик поморщился, будто прокисшего пива хлебнул, и ответил, что он, мол, не поёт для кого попало по любому поводу.
Тут виновника торжества присоединились к просьбам и пообещали барду хорошо заплатить за выступление. Эрик ещё больше надулся и заявил, что купить услуги певца им не хватит денег.
Компания была уже крепко навеселе, и предположение о денежной несостоятельности оскорбило их до глубины души. Собиравшийся открывать собственное дело брякнул на стол кошелёк с монетами и спросил, довольно ли в нём соверенов, чтобы побудить певца выполнить, наконец, свой долг пред публикой и спеть?
Эрика этот жест почему-то задел ни на шутку. Вот если б, к примеру, мне предложили столько за спеть, я и сплясать не погнушался бы. А он смахнул деньги с нашего стола, будто грязь какую и заявил: — «Не в голосе я сегодня, а хоть бы и в голосе был, всё одно ради подмастерьев за всё золото Эльферерри петь не стану», — вроде как унизительно это для него.
«Я ж — мастер!» — завопил тот, что кошель выложил, — и давай тыкать в рожу барду каким-то медальоном на цепочке.
Тому всё одно, говорит, убери, мол, свою цацку, потому как без разницы: мастер ты или нет, а когда тот наклонился поближе, вообще ему в физиономию им же присланное вино плеснул.
Что тут началось! Подмастерья накинулись на барда и давай бить. Их с дюжину было, так что пришлось выручать. Пока я с основной массой разобрался, эльфов пять Эрика ногами отпинали, личность его попортили и рёбра поломали. Я им, само собой, особо отвесил, но бард уже совсем никакой был. Слышу, кто-то в трактире кричит, что стражу позвать нужно, я барда на плечо и потащил от греха подальше. Мне только второй раз страже за драку попасться не хватало. Однако ж успел убраться и задворками к лечебнице бедолагу отнёс, он всё это время без сознания обретался. Сдал Эрика какому-то благообразному эльфу в рясе, тот обещал позаботиться о несчастном. Вот так.
— Понятно, — сказал Осокорь, — только впредь сразу докладывай, чтоб потом для меня сюрпризов не было.
— Моя вера в собственную удачливость рушится прямо на глазах, — вздохнул бард, — я-то сперва подумал, что с Эриком — это рука судьбы.
— С Эриком скорее уж нога судьбы, — засмеялся гном, — а точнее будет, нога подмастерья, обутая в тяжёлый башмак, поработала за судьбу.



Глава 12
ПЕРЕМЕЩЕНИЕ МАЛЫХ ФОРМ

Фиона нервничала, хотя сама не понимала почему. Это началось сразу после обеда, кода Вилохэд зашёл к ней под предлогом заключения по трупу молодой проститутки, которую нашли накануне вечером с перерезанным горлом. Как всегда, безукоризненно одетый и холодновато вежливый коррехидор забрал заключение и напомнил, что в половине седьмого за Фионой заедет его кучер Джон.
Время приближалось к шести, и девушка в очередной раз перебирала вещи, которые намеревалась взять с собой: ароматические палочки, чистый батистовый носовой платок, маленький пузырёчек со снадобьем, приготовленным ещё с покойным мистером Паттеном. Все вещи были аккуратно сложены в её рабочий саквояж.
В комнату без стука ворвалась Харриет Слип, как всегда жизнерадостная и весёлая.
— Как жаль, что ты сегодня куда-то уходишь, — с заговорщицким видом протянула она, — я-то думала, ты составишь мне компанию в перематывании пуховой пряжи, что мне прислала матушка.
— Не думаю, что с твоей пряжей что-то случиться, если мы перемотаем её завтра, — Фиона печёнкой чуяла, что Харриет не отстанет. Та уже битый час выпытывала, куда это на ночь глядя собирается подруга. Врать магичка не любила и не хотела, но и посвящать болтливую мисс Слип в их дела с Вилом она тоже не собиралась, — у меня срочная работа, вот и всё. Если хочешь, перемотаем пряжу, когда я вернусь.
— А когда ты вернёшься?
— Часов в девять, наверное.
— Интересно, какая такая работа может быть у коронера до девяти часов вечера? — не унималась Харриет, — твой начальник тебя бессовестно эксплуатирует, словно ты рабыня какая-нибудь.
— Мне нужно провести ритуал для выяснения кое-каких подробностей расследования, — Фиона поняла, что от девушки так просто не отделаешься.
— Ритуал для кого?
— Для того, кто ведёт расследование.
— Понятно, — Харриет склонила к плечу светловолосую голову, — а этот кто-то случайно не высокий черноволосый эльф с дурной репутацией, который душится одеколоном с запахом свежескошенной травы?
— Харриет! — воскликнула Фиона.
— Похоже, что он, ты покраснела.
— Я покраснела от того, что мне надоели твои беспочвенные и нахальные намёки. Я еду на службу.
— Конечно, на службу, — серьёзно заметила Харриет, уже направляясь к двери, — и именно поэтому ты переплетала дважды косы и с задумчивым видом стояла у окна.
К назначенному времени Фиона вышла на улицу и обнаружила карету с гербом Файдернессов на углу. Джон почтительно поздоровался и открыл для неё дверцу. Просиявший Фибс проводил девушку в оранжерею, с поклоном забрал шубу и капор, а потом предложил подождать милорда.
Фиона, поджидая милорда, успела бегло оглядеть роскошные растения из далёких краёв, что росли в горшках, плошках и даже настоящих кадках, образуя причудливый и незнакомый влажноватый лес.
Вилохэд появился, как всегда безукоризненно одетый, держа в руках трость из красного дерева с оголовьем в виде обвившего трость лебедя. Голова птицы выполняла роль набалдашника. Коррехидор немного волновался, хотя старался и не показывать этого.
— Вы готовы? — спросил он.
— Вполне. А где письмо.
— Письмо тоже готово, — Вил достал из кармана знакомый Фионе листок зеленоватой бумаги с дубовыми листьями, — можете прочесть.
Магичка ещё утором твёрдо решила, что, если вдруг Вилу взбредёт в голову предложить ей ознакомиться с содержанием его письма, она спокойно, но твёрдо отклонит предложение. Но увидев на бумаге надпись:
«Моему дорогому дяде от любимого (очень на это надеюсь!) племянника», буквально не нашла с себе сил не прочесть письмо. Утренних благих намерений хватило лишь на то, чтобы с деланным безразличием взять послание, а не выхватить его подобно любопытной Харриет Слип.
Письмо девушку жутко разочаровало, не смотря на великолепный стиль: ещё бы, после традиционных изъявлений почтительности и краткого рассказа о делах Дубового клана следовала просьба разузнать всё, что только можно о виноторговце, поставщике императорского двора, Марыле Осокоре. Особое внимание следовало уделить прошлому этого человека, узнать служил ли он в армии и воевал ли в Кумейскую войну. При этом ни единого слова о политике, тайнах и каких бы то ни было опасностях письмо не содержало.
Видимо разочарование отразилось на лице Фионы, потому что Вил нахмурил брови с спросил:
— Вам чем-то не понравилось моё письмо?
— Оно обыкновенное, — ответила магичка, — можно сказать, рядовое послание родственнику, пускай даже любимому.
— А вы, надо полагать, ожидали чего-то из ряда вон, — Фионе послышалась неприкрытая ирония.
— Конечно, ожидала. Кто-то говорил мне об опасностях, тайнах, высокой политике, а сам пишет в стиле педантичной старой девы о родственниках и знакомых.
— Но всё это и есть политика, дорогая Фиона, по крайней мере, какая-то её часть.
— Это ваше дело, — магичка решительно возвратила письмо, — моё — отправить к адресату. А что уж вы со своим дядей станете делать, вам виднее.
Фиона думала, что Вил сейчас ответит ей какую-нибудь резкость, но ошиблась: эльф вытащил из кармана золотые часы с неизменным узором из дубовых листьев, посмотрел, сколько времени и спросил:
— Ваш ритуал позволяет мгновенно передать предмет или может случиться задержка? Если так, то насколько?
— Когда мы совершали ритуал с мистером Паттеном, мы оба находились в одном месте, а потом фиксировали перемещение, так что ответить точно на ваш вопрос я не могу. Но, думаю, задержки вполне возможны.
— Тогда давайте приступать. Вам что-нибудь ещё нужно? — лицо Вила стало серьёзным, — вина, например. Я слышал магам иногда нужно запивать вином эликсиры.
— Нет, — Фиона пристраивала поудобнее свой саквояж, — мне ничего пока не надо.
— А что должен делать я?
— Вам лучше всего сесть в кресло, — магичка кивнула в сторону плетёного кресла-качалки и не мешать мне, — она оторвалась от выкладывания своих вещей, — это значит, не вставать, не касаться меня, что бы не случилось, и не разговаривать со мной. Вам понятно?
— Хорошо. Здесь командуете вы, — коррехидор уселся в кресло и скрестил на груди руки.
Фиона взяла две ароматические палочки и укрепила их в специальных серебряных держателях.
— Подскажите мне, где здесь север? — спросила она, оглядываясь по сторонам.
— Сзади от вас, — мгновенно откликнулся Вил.
Она установила обе палочки супротивно и не удержавшись от театрального жеста, щелчком пальцев зажгла их. По оранжерее поплыл аромат лаванды в виде голубовато-сизого дымка северной палочки и тяжеловатый, чуть удушливый запах сандала. Им желтовато курилась южная палочка. Затем Фиона взяла трость и тщательно протёрла её принесённым носовым платком. Видя удивлённые глаза молчащего Вила, девушка пояснила:
— Это не потому, что я считаю вашу трость грязной. На платке специальное заклятие, оно снимает следы всех тех, кто случайно или намеренно прикасался к трости, кроме отпечатка личности вашего дяди. Я ведь не хочу, чтобы ваше письмо переместилось к Фибсу, он ведь наверняка чистил серебряный набалдашник, или, не приведи боги, к вашему уважаемому папочке или просто вам на колени.
Вил кивнул.
После этого пришла очередь эликсира из маленькой тёмной бутылочки с притёртой пробкой. Фиона с сожалением заметила, что его остаётся совсем немного. Не то, чтобы она испытывала затруднения с приготовлением новой порции, просто бутылочка принадлежала мистеру Паттену, да и готовили эликсир они вместе. Мотнув головой, чтобы отогнать непрошенные воспоминания, Фиона вытрясла в ладонь порцию вязкой маслянистой жидкости и принялась натирать ею трость снизу доверху. По оранжерее поплыл запах сладкого апельсина. Закончив, девушка уселась прямо на пол, скрестив ноги. Трость и письмо лежали рядом.
— Я сейчас вызову стрекозу, мне понадобится помощник, — сообщила она, складывая руки.
— Надеюсь, она в этот раз будет хорошо себя вести и не станет корчить мне рожи, — не удержался Вил, понимая, что ритуал ещё не начался.
Фиона смущённо пробормотала нечто невнятное насчёт характера своей любимицы. Стрекоза вырвалась из её ладоней с резвостью существа долго находящегося взаперти и принялась бешено летать по оранжерее. Заметив хозяина, сидящего в кресле, сообразительное насекомое подлетело к Вилу и уже собиралось показать ему язык, как магичка отозвала помощницу, велев сесть ей на руку. Стрекоза нехотя повиновалась, одарив коррехидора на прощание многообещающим взглядом. Что шептала Фиона сверкающей магической стрекозе, он, естественно, не слышал, только после внушения золотистая паршивка перестала проявлять какой бы то ни было интерес к его персоне.
— Я начинаю, — сообщила магичка, положив письмо на подол и ставя вертикально трость, — теперь молчите.
Вил никогда не присутствовал во время колдовского ритуала, поэтому замер в ожидании.
Фиона закрыла глаза, взявшись обеими руками за трость дяди Уолтера. Стрекоза, совершив круг возле своей хозяйки и повелительницы, метнулась к лавандовой палочке и схватила лапками струйку дыма. Самым удивительным было то, что струйка дыма вела себя как туманная верёвочка. Стрекоза поднесла её сначала к Фионе, обвив вокруг головы девушки, потом накрутила дымную верёвочку на трость. То же самое она проделала и с резко пахнущим дымом от южной сандаловой палочки. Взмыв резко вверх, стрекоза принялась носиться кругами, снижаясь по спирали к трости, круги становились всё уже, а движение волшебного насекомого всё быстрее. Когда она замерла над головой серебряного лебедя, Вил к немалому своему удивлению увидел, что обе дымные струйки, и золотистая, и сизо-голубая, аккуратно завязаны затейливым бантиком. Совсем как на коробке с подарком.
Фиона тихонько запела, её голос был глуховатым, но приятным. Слов Вил разобрать не сумел, видел только, как сильно напряглась девушка, как побелели пальцы, сжимающие трость.
Вил не представлял себе, каким образом будет происходить перемещение малых форм, но почему-то  он ожидал чего то впечатляющего: например, что его письмо рассыплется мириадами сияющих искр или загорится бездымным слепящим пламенем или ещё что-нибудь в таком духе. Вместо этого был поток дрожащего воздуха, какой бывает от горящего камина в холодной комнате, и письмо просто исчезло.
В этот момент Фиона оборвала своё пение и открыла глаза. Стрекоза перегрызла дымные верёвочки, освобождая голову девушки от пут.
— Всё, — сказала магичка слабым голосом, — ваше письмо ушло, надеюсь, в Рию.
Ароматические палочки прогорели, оставив после себя скрюченные почерневшие остовы, стрекоза куда-то исчезла, а Фиона с трудом разжала занемевшие пальцы.
Вил помог ей подняться и усадил в кресло. Девушка казалась измученной и смертельно уставшей.
— Вам нехорошо? — забеспокоился Вил, — что нужно сделать?
— Всё со мной нормально, — Фиона через силу улыбнулась, — только, к своему стыду, я вынуждена попросить у вас бокал вина и что-нибудь поесть. Ритуал проводится на голодный желудок.
— И что же в этом постыдного? — удивился коррехидор, вызывая Фибса, — сейчас нам подадут ужин. Я, кстати, тоже не ел.
— Моя подруга утверждает, что девушке позорно хотеть есть, — слабо улыбнулась Фиона, вспомнив наставления Харриет Слип, — особенно в присутствии джентльмена.
— Ваша подруга непроходима глупа. Джентльмены прекрасно отдают себе отчёт, что девушки едят, спят и совершают все остальные отправления организма. И от этого они не становятся для нас менее привлекательными.

Глава 13
ЕЩЁ ОДИН ТРУП

За блистательно отправленное в Рию послание Фионе пришлось на утро расплачиваться разбитостью, тошнотой и ноющим виском, будто кто-то злобный вознамерился пробуравить тупым гвоздём дырку в её бедной голове.
Поэтому она собиралась весь день заниматься журналами учёта и заключениями, их Фиона, как правило, всегда отваляла на потом, потому как терпеть не могла бумажную волокиту. Закутавшись в припасённую шаль, девушка с тоской перебирала множество листочков и просто обрывков, на которых в последние две (а как выяснилось на ходу, и все три) недели она записывала свои заключения. Ругая про себя на чём свет стоит того, кому пришла в голову идея регистрировать все попавшие в её прозекторскую трупы, магичка раскладывала листки по датам. Она успела записать почти полностью первую неделю, замёрзла и решила выпить чаю.
Под спиртовкой от щелчка пальцев вспыхнуло голубое пламя и принялось лизать дно видавшего виды, покорёженного старого чайника. Чайник этот остался от мистера Форсайта, прежнего коронера и, на первый взгляд был гораздо старше самой Фионы. Пока чайник собирался закипеть, она думала о том, что сказала бы по поводу этого кухонного монстра Харриэт Слип, считавшая, что у леди все вещи должны быть изящными и красивыми.
От размышлений Фиону оторвал стук в дверь. Молодой незнакомый эльф в новом форменном берете с нерастаявшими снежинками осведомился о наличии в помещении мистрис Фионы Олдгрэйв. Чародейка представилась и без особой доброжелательности осведомилась кому и зачем она вдруг понадобилась.
— Я имею предписание доставить мистрис Олдгрэйв на место преступления немедленно, — чётко проговорил он, и Фионе подумалось, что служит парень совсем недавно, очень уж много дурацкого рвения было в его глазах.
— Не соблаговолит ли мистер сообщить мне какое именно преступление заставило оторвать меня от важного дела? — спиртовка так и не успевшим закипеть чайником погасла от небрежного жеста. Фиона поняла, что чаю попить не удастся.
— Мне не было дано на этот счёт никаких инструкций, — стушевался парень, — приказано было доставить вас и всё. Наверное, я не имею право говорить, что там случилось, вы сами должны посмотреть, так сказать, непредвзятым взглядом.
Обругав про себя молодого служаку олухом, Фиона выставила его за дверь, заявив, что ей нужно подготовиться.
На самом деле она просто побросала в саквояж кое-какие инструменты, надела капор, и тут ей пришло в голову, что за ней послал Вил. Она буквально замерла на месте от этой мысли, и вместо того, чтобы положить в сумку серебряное зеркало для теста Пикелоу, посмотрелась в него. «Конечно, — рассуждала про себя волшебница, — просто так её не станут вызывать, а если опять случилось что-то экстраординарное, вполне естественно, что коррехидор приехал на место преступления и вызвал её».
Маявшийся ожиданием посланник усадил Фиону в кэб, и они тронулись. Понимая, что расспрашивать спутника бессмысленно, он будет лишь отговариваться инструкциями и предписаниями, девушка погрузилась в свои мысли. А мысли эти крутились около четвёртого сына Дубового клана. Как следовало себя вести с ним? Фионина мама говорила: «Даже если ты провела с джентльменом ночь, надлежит на людях вести себя так, будто ничего не произошло, выказывая лишь ту степень близости знакомства, какую позволяют приличия».
— Но я не проводила с Вилом ночь, — в душе возразила Фиона своей матери, — я всего лишь отправила письмо его дяде.
— Тогда тебе не о чем волноваться, — серые до неестественной прозрачности глаза матери в этом мысленном диалоге стали строгими, — тем более, стоит придерживаться правил приличия.
Фиона вздохнула и подумала, что при встрече с коррехидором на людях она станет вести себя как примерная подчинённая, строго выполняя указания, расторопно и чётко сделает свою работу.
— Приехали, мистрис Олдгэйв.
Оказалось, пока она размышляла, они прибыли на место. Ей страшно хотелось поправить капор, но под взглядом своего спутника Фиона только натянула варежки и с деловым видом покинула кэб. Оказались они у ворот рынка, который в Эльферерри назвали «Скотным», потому что изрядную его часть занимали загоны для скота. Внутри было как-то чересчур оживлённо для не базарного дня, народ толпился, гудел, и магичке бросилось в глаза обилие эльфов в форме Службы дневной безопасности и ночного покоя. Никто не оказывал должного почтения её провожатому, поэтому им пришлось буквально протискиваться вперёд. Девушка вертела головой, надеясь издали увидеть высокую шляпу Вила, она прекрасно помнила, как он возвышался над толпой. Но ни шляпы, ни самого коррехидора нигде видно не было.
На освобождённом от напирающей толпы пятачке оказались двое: один лежал, неестественно согнув колени, другой сидел, вытаскивая из карманов первого мелкие вещи, и аккуратно укладывал их на расстеленный на снегу носовой платок. Сидящий эльф повернулся в их сторону, и Фиона узнала лейтенанта Меллоуна. Именно он привёз Вила на стоячий труп и не потрудился даже намекнуть ей, кто он такой.
Настроение Фионы было мгновенно испорчено, она поздоровалась и с улыбкой змеи перед броском поинтересовалась:
— С каких это пор королевского коронера по всяким пустякам выдёргивают из коррехидории? Уж не вы ли, Меллоун, дали это важное и секретное предписание?
— Я, — без тени смущенья подтвердил лейтенант, — тут без вас никак. Покойника, кажется, магией прикончили.
— А вы отвращающий знак делайте, когда вам что-либо кажется, — ядовито посоветовала Фиона, — можете считать это бесплатной консультацией специалиста. Труп я спокойно могу осмотреть в прозекторской, совершенно не за чем тут мёрзнуть, развлекая эту толпу бездельников.
— Вы всё же взгляните, — Меллоун смутился от неожиданной отповеди, но отступать не собирался.
— Уже взглянула, — магичка небрежно окинула взглядом замерзший труп, — типичный «сюрприз» («сюрпризами» в коррехидории называли трупы, спрятанные зимой в снегу, либо занесённые снегом, которые обнаруживались по весне), явный криминал. Приложили его по физиономии, скорее всего свои же, он помер, его сунули в сугроб и прикопали. Кто-то случайно нашёл.
— Точно, — подтвердил лейтенант, — сторож ночной собаку свою от скуки натаскивал, палку в разные неудобные места кидал, смотрел, сможет ли пёс через ограду запрыгнуть или в сугроб полезть. Так вот псина и вытащила вместо палки шапку этого несчастного, а после туда кинулась и завыла. Сторож труп так и нашёл.
— Понятно, — криво усмехнулась Фиона.
— Однако, я не представляю, как без магии смогли его убить, — Меллоун пальцем поковырял застывшую на кровь, — вместо лица какое-то месиво.
— Ваше скудное воображение не позволяет представить убийство, зато оно прекрасно сработло, когда в пятницу вы подставили меня перед коррехидором, — Фиона сощурила серые глаза, — могли бы дать мне понять, с кем я разговариваю.
Меллоун, даже не предполагавший, что волшебница может не знать своего начальника в лицо, растерялся. Фиона была известна, как дама резкая и ядовитая, и кое-то, пытавшиеся за ней приволокнуться и получившие однозначный отпор, прозвали её «мисс Заноза» (иногда уточняя, где именно). Поэтому лейтенант был далёк от идеи пошутить над коронером.
— Что я по-вашему должен был сделать? Подавать вам знаки за спиной графа? Или корчить рожи? Вы ему, не то, что мне рта раскрыть не дали, — он поправил форменный берет, — но что же на счёт трупа?
— Насчёт трупа, — девушка с неохотой присела, — его убили сильным ударом в лицо. Это мог быть несчастный случай, возможно, лошадь лягнула. Или саданули чем-то тупым.
— Например, осадным бревном, — съязвил Меллоун, — вы представляете, какой нужно обладать силищей, чтобы осуществить подобное?
— Я-то как раз представляю, гном молотом или камнем вполне мог проделать подобное. Мёртв этот эльф, как минимум, сутки. Посмотрите, как промёрз, но он вполне мог пролежать в сугробе неделю или две. Точнее скажу после вскрытия. А пока всё, грузите его и везите в коррехидорию. Со следами разбирайтесь сами, хотя тут уж весь снег истоптали.
— Мистрис Олдгрэйв, не могли бы ли вы всё же проделать тест на магию, — Меллоун продолжал стоять возле трупа, — так, для порядка, мне тоже отчёт писать придётся. От меня требуют, чтобы точно было определено, магия или нет.
— Хорошо, — Фиона полезла в свой саквояж, но не нашла там зеркала для теста Пикелоу, — начерно могу, но точные пробы сделаю у себя.
Она склонилась к мёртвому эльфу, лицо которого скрывала замёрзшая кровь, сняла рукавицу и протянула руку. Чародейка была настолько уверена в своей правоте, что резкий укол ладони заставил её отшатнуться от неожиданности. Прав был бесцветный лейтенант Меллоун, ещё как был прав: всю правую кисть охватило болезненное покалывание, словно Фиона крепко отлежала её, а кончики пальцев даже онемели. Магия была, при том весьма сильная.
— Есть след, вы правы, — девушка усиленно растирала онемевшую ладонь, — убийство не простое.

***

Вилохэд сидел в своём кабинете и собирался пить чай. Время приближалось к полудню, коррехидор прикинул, какие дела ему непременно требуется закончить сегодня, к своему удовольствию понял, что дел этих немного, и налил в чашку светлый чай с плавающими в нём лепестками жасмина.
— Лорд коррехидор занят, — услышал он из-за двери хорошо поставленный голос своего секретаря.
Хоуптри работал у него около месяца (папина идея поставить на эту, в общем-то ненужную, должность ещё одного представителя Дубового клана) и не проявил никаких талантов или интереса к работе. Пожалуй, к немногим неоспоримым достоинствами секретаря можно было отнести умение прекрасно заваривать чай, вовремя покупать любимые виловы печенья с шоколадной крошкой и мастерски отваживать посетителей. Хотя, нет, ещё Хоуптри великолепно умел дать понять, что его начальник отбыл по срочному и архиважному делу, когда Вилу нужно было просто отлучиться куда-то по личной надобности.
Вот и теперь секретарь с высоты положения предлагал посетителю быть записанным в книгу на понедельник (единственный приёмный день Вила) часика эдак на четыре после полудня.
Посетителем, которого столь откровенно отваживали, оказалась Фиона. Она сверкнула глазами и проговорила с избыточной медлительностью, как обыкновенно разговаривают больными на голову:
— Я не нуждаюсь в записи на приём, у меня к коррехидору важное дело.
Рыжий эльф, восседавший за столом, окинул магичку с ног до головы скептическим взглядом светло-голубых глаз, поджал губы и сказал:
— По личным делам, мисс, вам надлежит искать встречи с господином графом в ином месте, здесь мы, видите ли, работаем, а если вам так необходимо, можете оставить милорду записку. Я позабочусь, чтобы она попала к нему в руки тот час, как он освободится.
Снисходительный тон секретаря и его намёки мгновенно вывели магичку из себя. Она приподняла бровь:
— Возможно, это и не уложится в вашей ограниченной голове, но я тоже тут работаю, я — коронер его королевского величества, поэтому мне глубоко наплевать на все ваши бюрократические заморочки с книгами записи на приём, вы немедленно доложите господину Файдернессу о моём присутствии, или я это сделаю сама.
Хоуптри, конечно же, слышал про мисс Занозу, и ссориться с ней не собирался. Он с достоинством эльфа, делающего огромное одолжение ближнему своему, встал из-за стола и заглянул в кабинет.
Вил слышал и узнал голос Фионы, поэтому велел пригласить её.
Фиона резко захлопнула дверь перед самым носом секретаря и увидела Вила за чаем.
— Вот, значит, чем вы смертельно заняты! — возмущённо проговорила она.
— И вам доброго дня.
— Чай пьёте!
— Не только пью, но и собираюсь предложить вам чашечку. Чай у меня прекрасный, вы с жасмином любите?
Фиона вспомнила о своём намерении вести себя, как настоящая леди, поэтому сделала книксен, церемонно поздоровалась и сообщила, что вынуждена отказаться от чая, поскольку пришла по серьёзному вопросу, связанному с её работой.
— Вам следует взглянуть на этот труп, милорд, — проговорила она, снова заканчивая свою речь лёгким книксеном.
— Фиона, — Вил буквально замер со второй чашкой в руках, — что случилось со вчерашнего вечера такого, что заставляет вас вести себя со мной столь неподобающим образом?
— Ничего, ровным счётом, ничего, сэр.
— Тогда прекратите этот спектакль, садитесь, пейте чай. Труп ведь не испарится и не испортиться за полчаса?
— Нет.
— Итак, с чего это вам вздумалось дразнить меня? — Вил скривился, — чем я вам опять не угодил?
Фиона, чувствуя себя круглой идиоткой, отпила светлого чая и, не придумав ничего лучшего, выпалила:
— Моя матушка говорила, что если бы я с вами даже …, — она осеклась, и продолжила, — с каким-либо джентльменом имела близкое знакомство, я должна вести себя так, словно ничего не произошло.
— Значит, вы считаете, что те несколько часов, проведённых в моей оранжерее, нанесли непоправимый урон вашей репутации в ваших собственных глазах? Или вы имеете в виду посещение «Дома шоколадных грёз»?
Хоуптри навострил свои острые уши. Разговор в кабинете коррехидора был чрезвычайно интересный. Парень тихонько подошёл поближе к добротно сработанной двери и весь превратился в слух. Конечно, слышал он далеко не всё, до него долетали лишь обрывки разговора и то, когда собеседники повышали голос. Но он услышал слова: вчера, оранжерея, репутация, что позволило ему сделать однозначный вывод. Мисс Заноза, известная недотрога, пала пред чарами его начальника. После этого секретарь спокойно вернулся на своё место и принялся с крайне деловым видом сортировать бумаги на случай, если кто-то выйдет или зайдёт. Всё самое интересное он уже слышал, а подслушивать сверх этого, было бы уже недостойным. Зачем ему личные секреты!
— Тогда почему вы так странно разговариваете со мной? — Вил пододвинул к Фионе тарелку с шоколадным печеньем.
Она спрятала замешательство за чашкой чая, потом ответила:
— Но ведь существуют приличия, нужно считаться с тем, что подумают окружающие.
— Окружающие? Вы хотите сказать, будто вам есть дело до мнения этого ограниченного существа в моей приёмной или вас волнуют прохожие на улице? Да они забудут о вашем существовании через пару шагов, — Вил покачал головой, — это сущий вздор.
— Возможно, в морозных кланах и не принято считаться с другими, но меня учили иначе, — упрямо проговорила Фиона.
— Искренне не понимаю, зачем. Что хорошего в притворстве и лицемерии?
— Это не притворство, а приличия.
— Глупости всё это, а никакие не приличия, — заявил Вилохэд, допивая чай, — вы можете представить себе, чтобы мой отец притворялся в угоду каким-то мифическим приличиям, боги знают кем выдуманным, выказывая мнимое равнодушие или расположение?
Фиона покачала головой, представить притворство пылкого герцога она была определённо не в состоянии.
— Мы с вами не любовники, у вас нет мужа, которого бы знакомство со мной могло огорчить, так к чему притворяться? — Вил улыбнулся, — хотя, если вас так волнует мнение кого-то-там, можете продолжать, только не ждите, что я примусь подыгрывать вам.
Волшебница задумалась, ситуация, когда она обращается к собеседнику «милорд» и делает реверансы покажется ещё более двусмысленной, если он в ответ называет её по имени и говорит в своей особой доверительной манере, пред которой, как понимала Фиона, не устояли многие дамы. Поэтому она серьёзно заявила:
— Вообще-то, я тоже притворяться не люблю, так что пусть все думают, что хотят.
— Вот и отлично, — проговорил Вил, вставая, — именно этого я от вас и ждал. Теперь, когда чай выпит, можно, наконец, отправиться к вашему трупу. По дороге введёте меня в курс дела. Кстати, вы не спросили, обедал ли я и дали выпить чаю. Думаю, на этот раз всё скромнее?
Фиона заверила, что ничего особенно гадкого их не ждёт.
Коррехидор застал своего секретаря за внимательнейшим изучением бумаг, тот даже головы не поднял.
— Хоуптри, — обратился к нему Вил, — впредь я велю пропускать ко мне мистрис Олдгрэйв в любое время и без всяких проволочек. Понятно?
Секретарь встал, поклонился и заверил милорда коррехидора, что всё будет в точности исполнено. Он даже удержался от любопытного взгляда на мисс Занозу, скромно стоящую рядом.
За время пути по коридорам и лестницам коррехидоррии Фиона успела в общих чертах обрисовать преступление на Скотном рынке.
— Сначала я была уверена, что там просто банальное убийство, — рассказывала она, — это Меллоун настоял, чтобы я проверила труп на магию.
— Значит, на первый взгляд ничего необычного не было? — Вил кивнул на ходу какому-то эльфу, поприветствовавшему его по всей форме, — не похоже на пятничное дело?
— Ничего общего. Казалось, просто врезали бедолаге в лицо чем-то тяжёлым и прикопали в сугробе за загоном для скота. Но когда я руку поднесла, она у меня буквально онемела, такое бывает, если колдовство очень сильное.
Фиона подвела коррехидора к высокому столу, где под мешковиной лежал убитый эльф.
— Взгляните, — она аккуратно отвернула край полотна, открывая труп по пояс, — видите, лицо буквально продавлено вовнутрь. Сначала там замёрзшая кровь была, ничего не разобрать. Но кровь я убрала, а под ней оказалось вот это.
Вил видел черты простоватого лица, словно они были выполнены из бумаги, а теперь смяты ударом гигантского кулака.
— И какой магией его так приложили?
— Тут-то и начинается самое интересное, — магичка взяла серебряное зеркало, — вы знакомы с основами магии?
— Три семестра изучал теорию магии в университете.
Вил с интересом наблюдал, как девушка плеснула на зеркало из коричневой склянки, затем дохнула и что-то пробормотала, от чего идеально гладкое серебро поверхности зеркала покрылось морозными узорами.
Фиона откинула мешковину полностью и принялась водить зеркалом над трупом, начиная с не особенно чистых ног.
— Смотрите, — проговорила она, — на зеркале ровным счётом ничего. Узоры остаются нетронутыми, а значит тут нет и магии.
Фиона с педантичной тщательностью подносила зеркало к каждой части тела убитого, постепенно поднимаясь от ног к голове. Морозные узоры на серебре никак не менялись.
— Сейчас смотрите внимательно, — проговорила она, проводя зеркалом над лицом трупа.
Мгновенно узоры начали таять, образуя окошко, в котором к немалому удивлению Вила что-то начало шевелиться. Когда истаяли последние морозные лепестки, остановилось и непонятное кружение под поверхностью зеркала.
— Вот взгляните, — Фиона показала зеркало коррехидору, — что вы видите?
— Это то, что я думаю, или во мне говорит моя испорченность? — вопросом на вопрос ответил Вилохэд.
— Да, — магичка чуть покраснела, — это мистеру Эгертону Пикелоу пришла в голову идея подобным образом визуализировать стихии. До него использовали руны или значки, а вот ему показалось, что наглядно лучше. При всех недостатках тест Пикелоу самый точный.
Вил ещё раз посмотрел на зеркало, на поверхности которого в экстатическом объятии слились туманный мужчина и песчаная женщина.
— Если отвлечься от содержания, — продолжила Фиона, — вы понимаете символику теста?
— Насколько я могу догадаться тест показывает стихии, задействованные в волшбе? — утвердительный кивок магички побудил к продолжению мысли, — песок, насколько я помню, земля, а туман — вода или воздух?
— Воздух, хотя и малым вкраплением воды, видимо, как связующее.
— Но ведь земля и воздух враждебны друг другу, их невозможно использовать одновременно? — глаза Вила, похожие по цвету на спелые жёлуди, сощурились, — это именно то, что вы хотели мне показать?
— Да, я не представляю, кто и каким образом мог сплести в заклинании эти две стихии, а сила, которую в него вложили, просто изумляет. Генри, то есть мистер Паттен, не обладал и четвертью того, что этот кто-то использовал на скотном рынке.
— Как вы думаете, не мог быть там тот же маг, что освежевал пьяного эльфа в пятницу? — коррехидор задумчиво смотрел на убитого, — магу такой силы, возможно, удалось ликвидировать все следы заклинания.
— Не знаю, — честно призналась Фиона, — но мне так не кажется. Почему в одном случае он спрятал концы так, что комар носа не подточит, а в другом наследи по полной?
— Причиной тому могла быть банальная нехватка времени. Кстати, что ещё можно сказать о несчастном?
Фиона приподняла кисть руки убитого:
— На руках характерные мозоли, они образуются от физической работы и езды верхом, как и огрубевшая кожа на внутренней стороне бёдер, — будете смотреть?
Вил оказался.
— По одежде, вон она лежит на стуле, и весьма конкретному запаху, который я убрала, этот эльф, возраста около сорока лет, был либо фермером, либо гуртовщиком.
Коррехидор подошёл к стулу, где лежали окровавленные вещи убитого. Рядом на столе, на куске полотна покоилось содержимое его карманов: видавший виды кошелёк, ныне совершенно пустой, потёртая пеньковая трубка и кисет.
— Денег при нём не было? — Вил преодолел брезгливость и взял в руки кошелёк.
— Нет, все деньги вытащили, как и нож, который он носил в правом сапоге, — девушка показала некоторую оттопыренность голенища, — вот здесь.
— Ведь маг такого уровня, что смешал в одном заклинании землю с воздухом просто не мог опуститься до банальной кражи на рынке, — рассуждал Вил, — убить ради жалкого заработка гуртовщика! Нет, не похоже, а уж нож ему и вовсе без надобности.
Фиона подошла и, рассматривая содержимое карманов убитого, предположила:
— Думается мне, гуртовщика убил один, а деньги и нож забрал другой. Кто-то нашёл труп и обыскал его, полагая, что добру пропадать нечего.
— Похоже, — Вил снова возвратился к столу с покойником, — но зачем этому кому-то прятать труп в сугробе? Закопай его сам убийца, вещи остались бы на месте, а случайному прохожему незачем заметать следы чужого преступления. Остаётся, конечно, ночной сторож. Мог он обшарить карманы?
— Нет, старик даже не притрагивался к трупу. Меллоун сказал, его люди выкопали «сюрприз» сами.
— Единственное, что мне приходит в голову, так это то, что спрятали и обобрали труп знакомые жертвы. Вряд ли он приехал в Эльферерри один. Обычно скот гоняют группой эльфов по четверо. Самые вероятные обчищальщики карманов — товарищи убитого. Они нашли труп и решили не связываться со Службой дневной безопасности и ночного покоя, особенно, если у них, что называется, руки не чисты.
— В смысле? — брови волшебницы вопросительно изогнулись.
— Ну за ними всякая мелочь числится: кражи, драки и тому подобное, — пояснил коррехидор, — прикопали снегом своего подельника, и готово. А маг наш к этому никакого отношения не имеет.
— Но зачем чародею убивать гуртовщика? — Фиона деловито протирала инструменты заговорённой тряпкой и складывала из в саквояж, — смысла не вижу. Ведь в любом преступлении должен быть смысл.
— Мотив, вы хотите сказать? Мотив есть несомненно, просто мы с вами его пока не знаем. Может, гуртовщик чем-то оскорбил мага, не исключено, что они дела какие-то вместе вели, всякое возможно. В конце концов убитый попросту мог попытаться срезать кошелёк не у того эльфа и нарвался на заклинание, брошенное со злости, просто так, чтобы проучить негодяя.
— Просто так? — не согласилась с Вилом девушка, — смешать противоборствующие стихии просто так невозможно.
— Значит, нашему клиенту крепко не повезло. Нарвался не на простого прохожего, а на чародея высочайшего класса. Эх, если бы узнать имя убитого, найти его друзей, вдруг они видели убийцу. Или хотя бы навели на его след, но, — Вил вздохнул, — вы ведь не можете определить его имя магическим образом?
— Увы, — ответила Фиона, — но тут можно обойтись и без колдовства. Вы ведь работаете с платными осведомителями?
— Я, естественно, нет. Этим занимается рехидор. По-моему, у Эплби целый штат агентов.
— Нацельте осведомителей на работу ушами.
— Ушами? — удивлённо переспросил Вилохэд, — как это?
— Ну, пускай походят по тавернам, трактирам, чайным и послушают, что в Эльферерри болтают о таинственном убийстве на Скотном рынке. Поверьте мне, после того столпотворения, которое было возле места происшествия, разговоров будет немало. Конечно, наслушаемся мы и домыслов, и вымыслов, но вдруг что-нибудь интересное всплывёт?
— Отличная мысль, — похвалил Вил, — мне кажется, мы с вами прекрасно дополняем друг друга. Теперь же нам предстоит не самая интересная часть работы, — он чуть скривился, — придётся писать отчёт его величеству. Он, а точнее будет сказать, Фархан, с его высочайшего одобрения приказал немедленно и во всех подробностях докладывать в Меллорн Донан о любом магическом преступлении, совершённом в столице. А я страсть как не люблю заниматься бумагомаранием. Вам, Фиона, кстати, тоже придётся потрудиться: описание вскрытия, результатов всех ваших магических тестов и проб я собираюсь приложить к докладу.
Фиона согласно кивнула.
— Где вы обыкновенно занимаетесь бумажной работой?
— Здесь.
— Что прямо рядом с трупами? Негигиенично, пойдёмте в мой кабинет.
— Нет, — заверила чародейка, — не рядом с трупом, у меня есть маленькая комнатка, где я, собственно, и работаю.
— Это не меняет сути дела, — отмахнулся коррехидор, — мне вы нужны под рукой, чтобы наши отчёты не разнились, понимаете? Нужно выверять, что именно мы хотим сообщить королю и Фархану. Так что берите свои вещи и за мной.
— А вещи зачем?
— После столь отвратительного дела, как написание доклада его отмороженному величеству, мы просто обязаны запить неприятные ощущения чашкой горячего шоколада. И даже не пытайтесь спорить, мы отправляемся есть пирожные, и всё.

Глава 14
ПРИМЕРКА ГРОБА

— Итак, что ты намереваешься отыскать в доме господина Парка? — Осокорь развалился на единственной кровати в номере гостиницы, — и как будешь осуществлять это?
Ноди сидел на широком подоконнике и аккуратно чистил яблоко.
— Эдвардс, ресторатор, сказал, что выступление у господина Парка длится обычно всю ночь, — он отправил в рот маленький ломтик яблока, — часов с десяти до полуночи, после часовой перерыв, когда артистов отправляют поужинать, затем до рассвета, то есть, — он поправился, вспомнив, что в Морозных землях в конце ноября светает поздно, — часов до четырёх утра.
— Значит, нас покормят? — подал голос Снорри, устроившийся на сундуке, — хоть что-то приятное.
— Этот часовой перерыв я хочу использовать с максимальной пользой, — бард улыбнулся, — от еды я откажусь, поскольку к у господина Парка петь в пятницу вечером будет вампир.
— Вампир? — несколько удивлённо переспросил Осокорь.
— Вспомни, Мар, каким этого красавца к тебе доставили в Рие! — гном засмеялся, — он там шороху навёл, по кабакам столько разговоров было!
— А что? — с вызовом проговорил Ноди, — в империи, и то пробрало. А тут, как говориться, сами боги велят: на севере вампиры раньше обыденностью были, их только дедушка нынешнего короля изничтожил, произведу впечатление на публику, будьте покойны.
— Идея в принципе хороша, — Осокорь не сомневался в способностях барда производить впечатление, —
только не переборщи.
— Всё будет в лучшем виде, — оживился Ноди, даже недоеденное яблоко отложил, — в час перерыва я вылезаю в окно, пробираюсь в кабинет господина Парка, роюсь в его бумагах и вообще осматриваюсь. Мутный он типчик, значит, есть что скрывать. Я отыскиваю, пока ещё не знаю что, но что-то компрометирующее у него быть должно. Не может не быть. Если ты чист, не за чем на незнакомца с мечом кидаться. Заодно поищу ключик к шифру в занятной книжице, которую Снорри прихватил.
— Вдруг там окна забраны решётками? — Осокорь потёр нос, чувствуя желание чихнуть, но так и не чихнул, — с такого субчика станется.
— Нет, нет там никаких решёток, — заверил бард, — Снорри в кабинете был, а остальные окна я сам осмотрел.
— Как и когда? — взгляд Осокоря стал серьёзным.
— Я вокруг дома походил, всё увидел.
— Врёт он, — хмыкнул гном, — дом, поди, далеко от улицы, забор высокий, ничего толком не разглядеть.
— Это тебе, коротышка, не разглядеть, а я ночью на здание, что через дорогу, слазил, оттуда дом господина Парка отлично просматривается, нет у них решёток на окнах.
— Проверил, молодец, — похвалил Осокорь, — теперь тебе нужно будет расположение комнат в особняке уяснить. Мы со Снорри тут тебе план набросали, — клирик подал барду сложенный листок бумаги.
Тот вытер руки о штаны и развернул план.
— Снорри запомнил проход в кабинет из кухни, — пояснил Осокорь, — где находится гостиная, мы можем лишь предполагать, исходя из размеров и общей формы особняка. Я не думаю, что у Парка имеются какие-то архитектурные изыски. Будем исходить из того, что планировка более или менее стандартная.
— Я тут ещё с их беспалым бардом побеседовал, — проговорил Ноди, — и кое-что тоже разузнал.
— Ну, ты даёшь, — Снорри хлопнул себя ладонями по коленкам, — обмороженный парень, поди, на дух тебя переносить не может, по ваши же рассказам, он волком на тебя смотрел, а ты с ним «побеседовал»! Не иначе, как магию применял.
— Спиртное, и в больших количествах, с некоторыми субъектами способно творить настоящие чудеса, — Ноди довольно ухмыльнулся, — я угостил певца, посочувствовал ему, ну, и выпили мы, конечно, прилично. Зато теперь я числюсь в друзьях-приятелях. Он мне много интересного порассказал.
— Что именно, — Осокорь сел, привалившись к стене с тканым ковриком, — чего раньше-то молчал?
— Осмысливал информацию, — певец почесал нос, — в большом обеденном зале Парк себе сцену соорудил, собственно, не сцену, а так помост для артистов с дверью в коридор. Это чтоб всякая поюще-танцующая шваль высоким господам вкушать ужин не мешала и по залу не маячила.
— А комната для отдыха и переодевания артистов где находится, он сказал?
— Сказать-то сказал, но насколько далеко она от кабинета хозяина он не знает, — Ноди выплюнул семечку от яблока прямо на пол, — он вообще не предполагал, что у Парка есть кабинет. Относительно кухни обеденный зал расположен примерно вот тут.
Бард встал, положил на стол план и ткнул тонким пальцем в незаполненную часть дома.
— Точнее, он ничего сказать не может. То у него нужно идти направо, в другой раз — налево. Все мозги парень пропил, вместе с памятью. Однако ж, перерыв в выступлениях вырисовывается очень даже интересный. Всех артистов на час выпроваживают и очень советуют сидеть в артистических комнатах (у них для женщин одна, а для мужчин другая), куда приносят ужин. Эрик всё сетовал, что вина мало дают, мол, жадюга, говорит, этот Парк: у самих вина — залейся, а артистам капли перепадают.
— Любопытно, — заинтересовался Осокорь, — не типично для ассамблеи. А насколько серьёзно советуют артистам не высовываться?
— Я тоже об этом спросил, — кивнул Ноди, — что если по нужде надобность случиться? Обмороженный ответил, будто один жонглёр решил под видом нужды до кухни дойти, его послали ещё бутылочку вина выпросить.
— И что? — Снорри тоже взял яблоко, — шиш с маслом заместо вина получил.
— Ладно бы шиш, чуть по морде жонглёр тот не получил от охранника, который по коридору слонялся. Так что не чисто там, — бард откинул назад волосы, — в обеденный зал я тоже загляну. Уж больно интересно, чем они в этот час занимаются, может одного увиденного хватит, чтобы нашего клиента за яйца взять.
— Оргии коллективные устраивают что ли? — наморщил лоб гном, — так за час им не управиться, тут что-то другое.
— Поглядим, — улыбнулся Ноди, — зато в это время до меня дела никому не будет, вот я и совершу прогулочку.
— Я же, — оживился Снорри, — буду играть роль сурового охранника господина вампира, — важно сообщу что-то вроде, мол, я не господина артиста охраняю, я почтеннейшую публику от него защищать приставлен, а потом…,
Но Осокорь не дал услышать, что гном предполагал сказать потом.
— Ничего подобного, — оборвал клирик, — ты, Снорри, — такой же артист, и меч твой не настоящий, а так, бутафория сплошная. Для выступления с собой принёс. А что похож, так на него чары специальные наложены, чтоб, значит, как взаправдашний был.
— Мне свой Рубиголов бутафорской железкой обзывать! — возмутился гном, — я — боевой офицер, и оружие своё уважать привык. Оно, кстати, не раз и не два ваши задницы спасало.
— Никто на твоё драгоценное оружие и не посягает, — примирительно проговорил Ноди, — но ведь в дом господина Парка тебя с цвайхандером никто не пропустит. Артисту охранник вооружённый по статусу не полагается. А так ты, не вызывая малейших подозрений, проносишь оружие на глазах у удивлённой публики. Мы с Марылем на меч чары кое-какие наложим, чтоб на бутафорский больше походил, и амулеты сработают, коли у охраны они есть. Я на месте Парка, если б тёмными делишками занимался, амулеты завёл обязательно.
Гном насупился и пробурчал что-то о жертвах ради общего дела.
— Это ты про вылезание из гроба? — невинно переспросил Ноди.
— Кстати, — Осокорь встал, — вам нужен гроб. Всё остальное у тебя, Ноди, есть? — бард кивнул, — если чего-то не хватает, покупайте, денег не жалейте, но и попусту не тратьте. Глупые траты всегда привлекают внимание, а оно нам не нужно. Старший по операции Ноди. Всё ясно?
— Всё, — ответили оба сразу.
— Мне тоже не особо по душе, чем я тут, в Эльферерри занимаюсь, — проговорил клирик, видя вытянувшуюся физиономию гнома, — терпеть не могу торговлю. Вот и сейчас иду на встречу с Вудстоком, он обещал с клиентами хорошими свести. Придётся изображать глубокою заинтересованность в сбыте партии леронского. Одно утешает, надеюсь от этого сплетника услышать что-нибудь интересное, ведь он — поставщик Меллон Донана, глядишь, сболтнёт что.
Осокорь оделся и взял подбитые мехом перчатки.
— Нам, парни, результат нужен ценой любых усилий. В субботу выходим на связь с Брэком, ему придётся докладывать, а нам и сказать нечего. Драку с гоблинами и побитую задницу сынка каторжника я в расчёт не беру. Так что работаем, други, работаем.

***

Ноди распахнул дверь в похоронную кантору, усмехнувшись на красочную вывеску, предлагавшую всем желающим «Вечный покой по сходной цене». Не успели они со Снорри перешагнуть порог под печальный перезвон колокольчиков над дверью, как им навстречу вышел осанистый гном. Поклонившись с приличествующим случаю выражением скорбного сочувствия, гном представился и предложил осмотреться. Ларс Блюмквист, продававший вечный покой по сходной цене, поинтересовался, чего желают молодые господа.
Скинув шубу, в конторе явно не жалели денег на уголь, Ноди прошёлся вдоль подпирающих стену гробов разного размера и отделки, после чего сказал:
— Нам нужен гроб, — он подёргал посеребрённую ручку в виде дракона на узком гробе из какого-то светлого дерева, — шикарный, наподобие вот этого, только тёмный. Вы работаете с эбеном?
Владелец похоронной канторы огладил седую бороду, засунутую за пояс чёрного долгополого одеяния, и с сожалением покачал головой.
— Эбеновое дерево слишком дорого. Не думаю, что в Эльферерри вам удастся найти подобные образчики. Возможно, господа удовлетворяться морёным дубом? Качество превосходное, сохранность выше всяких похвал, влагу не берёт, весьма и весьма благородное дерево.
— Ноди, на кой тебе сдалось это эбеновое дерево, — зашептал Снорри, оттащив барда за рукав, — отвалим за безделицу кучу деньжищ, а ведь использовать будем всего один раз. Дуб, так дуб, по мне — никакой разницы.
— Осмелюсь вмешаться в вашу приватную беседу, — подошёл Ларс Блюмквист, — вы, юноша, категорически не правы. Материал гроба имеет огромнейшее значение, — он указал на ряд своих товаров, — всё зависит от личности покойного. Девице нужен один, а пожилому джентльмену совсем другой. Вы для кого гроб подбираете?
— Для него, — Ноди хлопнул напарника по плечу, — и вы правы: дуб вполне респектабелен, подойдёт. На отделку можно пустить чернённое серебро и кусочки перламутра, ручки посолиднее и чтоб прочные были. Так, что ещё?
— Крышка пускай разделённая будет, — включился Снорри, — так гораздо удобнее, а внутри помягче подстилку сделайте.
Даже многоопытный гном, не один десяток лет продающий ритуальные товары, не смог скрыть удивления: ещё бы, не так часто приходят заказывать гроб вместе с его, так сказать, будущим владельцем.
Ларс Блюмквист спрятал удивление за деловитостью:
— Так, рост примерно пять футов четыре дюйма, — он оглядел Снорри, — плечи широкие.
— Вы длину на мой меч, а не на меня рассчитывайте, — заметил сам предмет обсуждения, — а то вставать неудобно будет, и меч, он должен прямо, а не наискось лежать, иначе застрянет, его толком не вытащить.
— Вы что же, молодой господин, из гроба вставать собираетесь? — поражённо спросил старший из гномов.
— Сам бы по доброй воле я ни ложиться, ни вставать ни за что не стал бы, — доверительно сообщил Снорри, но ведь мы не всегда властны над своими действиями, — и подкрепил свои слова горьким вздохом.
— Давайте на всякий случай примерим, — Ноди остановился возле подходящего по его мнению гроба, — попробуй-ка, Снорри, вот этот.
— Этот низкий, сразу видать, — Снорри подошел к предложенному гробу, и крышка сплошная.
— Я длину, а не высоту хочу прикинуть, — на глазах у ошеломлённого владельца конторы Ноди легко взял понравившийся гроб и поставил его посреди комнаты, — полезай.
Снорри с кряхтением расстался с полушубком из неказистой, но прочной и тёплой овчины, после чего откинул крышку гроба.
— Послушайте, молодой господин, — взмолился Ларс Блюмквист, — не гоже живого гнома на погребальное ложе укладывать, примета нехорошая на этот счёт имеется, не блажите, не гневите богов попусту.
— Как же попусту, — ответил Снорри, сначала усаживаясь, а после укладываясь в гробу вместе со своим цвайхандером, — мне в пятницу по любому лечь в него придётся, пара-тройка дней роли не сыграют.
— Да, чуть не забыл, — Ноди прикрыл крышку, — гроб нам нужен будет к обеду в пятницу, но лучше, если он будет готов с утра. Справитесь?
— Узковат, — раздался приглушённый голос из гроба, — а длина в самый раз, подойдёт.
Не знающий, что и думать Ларс Блюмквист растерянно глядел, как Снорри вылезает наружу, и мысли у него были самые безрадостные: виданое ли дело, чтобы пышущий здоровьем крепыш мог взять и умереть в пятницу после обеда? Это буквально не укладывалось у голове. Когда, наконец мысли владельца похоронной конторы пришли в относительный порядок, он взял Ноди за локоть и отвёл в сторону.
— Как я понимаю, у вашего друга серьёзные проблемы, — полувопросом-полуутверждением проговорил он, — хотя мы не представлены, осмелюсь предложить дружеское вспоможение в сложившихся скорбных обстоятельствах. Община гномов в Эльферерри весьма многочисленна и пользуется определённым влиянием, так что можем порекомендовать отличного лекаря, и деньгами ссудим, коли нужда имеется. Но я думаю, тут дело не в физическом недуге: ваш друг, хвала богам, не походит на того, кто готов предстать для последнего суда, значит — проклятие. Поверьте, не стоит отчаиваться, я знаком со знающими волшебниками. Они, конечно не входят в Коллегию магов, но снять проклятие или сглаз смогут, особенно, когда дело касается своих. Не стесняйтесь принять помощь, идущую от сострадания.
— Я высоко ценю ваше расположение, мэтр Блюмквист, — Ноди поклонился с изяществом настоящего аристократа, — и глубоко огорчён, что мы заставили вас переживать по поводу Снорри. Поверьте, ему ничего не угрожает, мы — артисты, и гроб нам нужен для выступления, вот и всё. Никто не собирается умирать, ни на ком не тяготеет проклятие.
— Вы сняли камень с моей души. Артисты! — рассмеялся пожилой гном, — а мне-то, старому, уж невесть какие мысли в голову полезли. Но если гроб для выступления, то зачем вам тратить деньги на дорогое дерево с серебряной отделкой?
— Мне нужно, чтобы гроб производил ошеломительное впечатление со сцены, — объяснил бард.
— Мы возьмём самый дешёвый гроб подходящего размера, — Ларс Ббюмквист уселся за стол и принялся передвигать костяшки на счётах, — материал составит экономию в половину империала, — несколько костяшек со стуком переместились из стороны в сторону, — внешнюю обшивку я сделаю из дубового шпона, никто даже с трёх шагов не определит этого. Серебро заменим на олово, перламутр можно оставить, он совсем не дорог. Внутреннюю обивку из чего желаете?
— Тёмно-пурпурный шёлк, — сказал Ноди, — и положите туда ещё каких-нибудь бледный бумажных цветов, наподобие лилий или роз, сможете?
— Конечно, моя дочь делает восхитительные цветы. Ей даже модистка из шляпного магазина их заказывает. На счёт цветов не беспокойтесь, всё будет по высшему разряду, я ещё и подушечку положу.
— А можно на дно старое одеяло кинуть, — оживился Снорри, — чтоб мне зад не отлежать.
— Сделаем.
Теперь Ноди стало совершенно ясно, что про сходную цену вывеска не лгала: пощёлкав на своих счетах, Ларс Блюмквист сумел уменьшить предполагаемую стоимость гроба почти вдвое. Ноди уплатил задаток, записал адрес гостиницы, и они снова оказались на морозном воздухе Эльферерри.


***
Фиона посмотрела на чернильную темноту за маленьким оконцем под самой крышей и решила, что всех дел ей всё равно не переделать. Она успела аккуратно сложить бумаги и стала собираться домой, когда в её кабинет вошёл Вил. На коррехидоре было знакомое Фионе пальто, а вместо высокой шляпы на голове красовалась треухая шапка из меха серебристой лисицы; головной убор степных кочевников, вошедший недавно в моду и очень популярный среди золотой молодёжи Эльферерри.
— Очень хорошо, что я вас застал, — проговорил Вил после приветствия, — сегодня мы с вами отправляемся на доклад к королю вместе.
— Это ваше пожелание? — нахмурилась девушка, её перспектива посещения Меллорн Донана немного страшила.
— Моим пожеланием было бы провести вечер в вашем обществе без чьего-либо присутствия, — невесело усмехнулся Вил, — это приказ нашего отмороженного величества. Он желает выслушать подробности о стоячем покойнике и убитом гуртовщике от самого коронера, так сказать из первых рук, — он потёр щёку, — доклад в восемь, я сейчас отвезу вас домой, а в половите восьмого заеду за вами. Нам с Джоном придётся ждать на углу, или я могу подняться к вам?
Фионе показалось неловким, чтобы четвёртый сын Дубового клана ждал её на улице, поэтому она сказала, что Вил может за ней зайти.
В карете было тепло, а непроглядную темноту зимнего вечера разгоняли магические светильники. Вил уселся, стянул с головы свою модную шапку и сказал:
— При аудиенции у короля следует строго исполнять все формальности. Вы стоите слева от меня, ни в коем случае не садитесь, даже если вам это предложат. Сделайте реверанс, и всё. Ни с кем, в том числе и со мной не заговаривайте первой, говорите только тогда, когда к вам непосредственно обратились.
Фиона кивнула, стараясь запомнить.
— Отвечайте коротко, ничего не уточняйте и не объясняйте без надобности. Главное, не забывайте при разговоре с королём добавлять: «сир» или «Ваше величество». Да, смотреть королю в глаза считается ужасным нарушением дворцового этикета.
— Как же можно разговаривать и не смотреть в глаза собеседнику, — Фиона тоже сняла капор, — куда же мне смотреть?
— На его галстук, например, или на кружева воротника, но не на лоб и волосы, ваши глаза должны быть как бы полуопущенными.
— А как обращаться к шуту, если тому взбредёт в голову поговорить с моей скромной персоной?
— На сколько мне известно, — Вилохэд сощурил свои карие глаза, — шут не является носителем дворянского титула, поэтому вполне уместным будет обращение «мэтр Фархан». Но я очень надеюсь, что наш доклад не вызовет его интереса.
Фиона чувствовала себя неуверенно, она опасалась сделать что-то неправильно и подвести Вила, поэтому спросила:
— Что мне надеть? Дворцовый этикет говорит что-то по этому поводу?
— Надеть? — переспросил Вил, — наденьте что-нибудь, например, серое платье с вышивкой. Оно вам очень к лицу. И ещё перчатки. Все дамы при дворе должны быть в перчатках. У вас есть перчатки к серому платью?
Магичка отрицательно покачала головой, перчаток, которые можно было бы надеть к платью у неё не было: ни серых, ни каких-либо иных.
— Не беда, — ободряюще произнёс Вил, — я вам их привезу.
 Он взял руку Фионы, и ей стало неловко за обкусанные ногти и чернильное пятно на среднем пальце, она сегодня приводила в порядок остатки записей. Коррехидор приложил руку волшебницы к своей ладони и пояснил, что так он точнее определит размер перчатки.
— И ещё, — Фиона заметила в глазах Вила затаённую тревогу, — это очень важно: вы не должны противоречить моим словам. Не повторять мнение слово в слово, но полностью и категорически подтверждать его. Если что-то покажется вам странным, я объясню после всё подробно, но при короле и Фархане мы должны вести себя осмотрительно. Вы теперь работаете не только на меня, но и на Дубовый клан. Помните, тот, кто владеет всей информацией, всегда находится в выигрышном положении по отношению к тому, кто знает только часть. Поэтому мы не станем посвящать его величество во все наши мысли и рассуждения по поводу этих убийств, поскольку не знаем, каковы его интересы, и чего хочет шут.
— Хорошо, — серьёзно пообещала Фиона, — я постараюсь.
— Тут важно не стараться, а сделать. И, чуть не забыл, ни в коем случае не вздумайте там скандалить, его величество бывает не сдержан, даже резок, но вы не можете ему грубить, как моему папеньке. Коли подобное желание посетит вас, спрячьте руки за спину и стисните кулаки. Мой отец либерален, а король может приказать вас повесить.
Фиона уже была готова вскинуться и заявить, что герцог Файдернесс сам виноват в скандале, но сдержалась и клятвенно пообещала не дерзить.
— И ещё, — проговорил Вил уже перед тем, как высадить девушку возле её дома, — набросьте на меня какое-нибудь согревающее заклинание, я хочу пойти на доклад в одежде клана.
Фиона задумалась.
— Вы страдаете головной болью? — спросила она, разминая пальцы.
— Мучаюсь мигренями, как и моя матушка.
— Тогда я наложу заклинание не на вас, а вот на эту булавку, — магичка расстегнула шубу и вытащила откуда-то портновскую булавку с красной сургучной головкой, — вам будет достаточно вколоть её с внутренней стороны любой одежды.
Она подышала на головку булавки, потом потёрла её о руку Вила и серьёзно попросила его волос.
Коррехидор наклонил голову, говоря, что вся его шевелюра к услугам Фионы. Девушка выдернула волосок и завязала его на булавке.
— Готово. Пока булавка будет на вашей одежде, вы не почувствуете холода.

Глава 15
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ЭВЕРЕТТ

Вилохэд, как и обещал, привёз Фионе серые шёлковые перчатки с жемчужными пуговками. Хорошо, что ни миссис Пирс, ни прелюбопытнейшая Хариэтт Слип, буквально прилипшая к окну, не видели, как в карете коррехидор помогал магичке надеть их.
Королевский дворец несколько подавлял Фиону роскошью и торжественностью. Она чувствовала себя неуютно в своём сером платье, которое подруга именовала исключительно шикарным, но сейчас девушка видела, что оно просто вышло из моды. Завышенная талия и глухой ворот притягивали насмешливые взгляды придворных дам, щеголявших узкими корсетами и декольте.
Вил же чувствовал себя совершенно естественно: он уверенно шёл, раскланивался, пожимал руки, иногда бросал несколько фраз. В коричнево-голубом килте и бархатном сюртуке он выглядел весьма импозантно. На голове его красовался тартановый берет.
— Воспользуюсь сегодня привилегией морознорождённого лорда, — объяснил он, — мы имеем право не снимать головной убор и сидеть в присутствии короля.
В одном из многочисленных коридоров, что пришлось миновать, им навстречу попалась группа дам. Впереди шла высокая блондинка в голубых шелках, а следом четыре девушки.
— Сэр Вилохэд, — подняла светлую бровь дама в голубом, на её скульптурно красивом лице промелькнула улыбка, — я впервые вижу вас в таком костюме. Вам к лицу одежда клана, и король несомненно оценит ваш патриотизм.
— Польщён, леди Камилла, — поклонился коррехидор, — со своей стороны не могу промолчать о том, что вы, как всегда прекрасны.
Сапфиры в ушах королевской фаворитки качнулись в такт благосклонному кивку.
— Не правда ли, дамы, он удивительно хорош в килте, — обратилась она к своим спутницам, не сводя взгляда с ног Вила, — сэр Вилохэд, если вам потребуется произвести впечатление на особу слабого пола, смело одевайтесь так, как сейчас. Успех я вам гарантирую.
— Я полагаю, — хихикнула вдруг одна из спутниц леди Камиллы, стройная девушка с локонами того оттенка рыжего цвета, который у знатных дам принято именовать «каштановым», — что без килта сэр Вилохед ещё лучше!
— Синтия, вы в своей непосредственности уже переходите грань приличий, — произнесла леди Камилла с мягким упрёком. — Взгляните, вы смутили нашего Верховного коррехидора, он зарделся, как девушка.
Фиона видела, как сжались губы Вила, и поняла, что его щёки порозовели отнюдь не от смущения, а от гнева.
— Сэр Вилохэд, — фаворитка чуть коснулась предплечья Вила своим веером, — вы не должны сердиться на глупышку Синтию, она так молода и невинна, что иной раз может сказать ужасные вещи. Однако ж я чувствую свою ответственность за неподобающее поведение моей фрейлины, поэтому, готова принести за неё любые извинения. Укажите лишь, когда и где вам будет удобно их принять.
Леди Камилла бросила на Вила многообещающий взгляд.
— Юная Синития Сирисхилл ничем не задела моего достоинства, леди Камилла, — Вил отвесил поклон, — и ваши извинения абсолютно излишни, я просто не перенесу, если столь прекрасные дамы станут беспокоиться о моей скромной персоне.
Ещё один поклон показал, что разговор окончен, и благоухающая дорогими духами стайка женщин проследовала мимо. Во всей этой сцене внимания Фионе было уделено не более, чем горничной, держащей шляпу и плащ своего господина.
Когда они отошли на достаточное расстояние, Вил пробормотал ругательство.
— Я думала морознорождённые не сквернословят, — сказала Фиона, чувствуя потребность сказать хоть что-то.
— И на этой нахальной дуре я должен жениться!
— Вы которой из двух?
— Я о Синтии Сирисхилл, — Вил резко вдохнул и выдохнул, чтобы взять себя в руки, — спасибо его светлости герцогу Файдернессу за столь удачный выбор. Отец хочет, чтобы я остаток своей долгой эльфийской жизни слушал бред этой помешанной на постели особы! Да будь у меня впереди даже пятьдесят человеческих лет, я не пошёл бы на это!
— Так вы на ней не женитесь? — Фиона почему-то испытала облегчение.
— Ни за что.
— Не боитесь, что отец вас накажет? — ей вспомнился вспыльчивый герцог, и отчего-то подумалось, что отказ от женитьбы Вилу так просто с рук не сойдёт.
— Что он может мне сделать? Для порки я уже слишком велик, — к Вилу возвращалась его обычная чуть ироничная манера говорить.
— Наверное, ваш отец мог бы урезать вам содержание, — Фиона искоса поглядела на своего спутника.
— Дом он мне подарил официально, а как Верховный коррехидор я получаю достаточно хорошее жалование, чтобы обеспечить себе тот образ жизни, к которому привык. Если же отец перестанет со мной разговаривать, тем лучше, хот месяц отдохну от его постоянных выволочек. Вот мы и на месте.
Вил глубоко вздохнул и постучал в украшенную резьбой дверь. Получив разрешение войти, он толкнул её и пропустил магичку вперёд.
Личные апартаменты его величества Эверетта отличались от кабинета Вила вызывающей пышностью и бьющей в глаза роскошью, хотя значительно проигрывали во вкусе. Король сидел за обширным письменным столом, заложив пальцем книгу, которую читал. Неизменный Фархан устроился на банкетке у камина тоже с книгой в руках.
Вил поклонился, а Фиона, помня его наставления остановилась слева, чуть поодаль, и присела в глубоком реверансе.
— Удивительное дело, Файдернесс, — проговорил король так, словно они расстались не больше четверти часа назад, — вы умудрились не опоздать, хотя ваше умение не поспевать вовремя даже на свидание вошло в Эльферерри в поговорку. И наконец-то вы оделись, как подобает морознорождённому лорду, вот за это хвалю.
Король смолк, давая понять, что готов выслушать доклад коррехидора.
Вил достал из папки бумагу и начал:
— За истекшую неделю на территории вверенного мне округа зафиксированы и раскрыты следующие преступления.
— Бросьте, Файдернесс! — перебил его Эверетт, захлопывая книгу, — неужели вы и правда считаете, будто мне интересно, скольких насильников, карманных воров и грабителей вам удалось отловить? Оставьте свою писанину на столе, мой секретарь прочтёт и подошьёт этот ещё один никому не нужный документ.
Король сделал жест рукой, указывая, куда именно следует положить доклад.
— Гораздо больше меня волнует вопрос, как продвигается расследование по стоячему трупу. Надеюсь, вами были предприняты хоть какие-то шаги в этом направлении? — синие глаза его величества недобро сощурились, — или вы по своему обыкновению проводите расследования в опере и в альковах столичных прелестниц? Если так, то не удивительно, что в Эльферерри, под самым вашим носом каждую неделю происходят магические убийства. Нас не устраивает подобный расклад дел. Или вы, сэр Вилохэд, возьмётесь, наконец за ум, бросите свои привычки столичного бездельника, или, клянусь богами, всего влияния Дубового клана окажется недостаточно, чтобы сохранить за вами должность Верховного коррехидора!
Его величество выдержал многозначительную паузу, чтобы собеседник мог как следует обдумать его слова, затем продолжил:
— Как так получилось, что в обоих убийствах вам не удалось обнаружить никаких следов? Что явилось причиной этого вопиющего факта: отсутствие у вас необходимого опыта или ваше неумение подбирать кадры?
— Оба убийства, как вы, сир, могли понять из моих отчётов и доклада, произошли в весьма многолюдных местах. Снег во дворе трактира был основательно истоптан ещё до прибытия Службы дневной безопасности и ночного покоя, а что касается Скотного рынка, так там вообще все следы засыпал обильный снегопад, — Вил говорил ровным, бесстрастным голосом.
— Указанные вами причины не могут служить оправданием, — настроение короля и до того не блестящее, стало откровенно портиться, — готов поспорить, ваши же стражники вытоптали все следы. Боюсь, вы не очень хорошо их проинструктировали. Я не могу поверить, — воскликнул он, ни к кому конкретно не обращаясь, — с эльфа содрали кожу, а наши хвалёные сыщики на службе Короны Листьев не нашли ни единой улики. Кстати, Файдернесс, я помниться, просил привести на доклад коронера. Однако ж, с вами пришла не известная мне дама. Где, я вас спрашиваю, мистер Форсайт?
Магичка догадалась, что он ни одного её доклада не дочитал до конца и до подписи не дошёл.
— Мистер Форсайт ушёл в отставку несколько месяцев назад, — ответил сэр Вилохэд, — представляю вам нового коррехидора королевской Службы дневной безопасности и ночного покоя, мистрис Фиону Бэтани Олдгрэйв.
Фиона присела с глубоком реверансе, поняв, наконец, для чего Вил по дороге интересовался её вторым именем.
— Какой идиот принял на должность коронера женщину? — вопросил Эверетт, — или эта ваша очередная гениальная идея по улучшению работы всего подразделения?
— Ваше величество, мистрис Олдгрэйв была рекомендована Верховной коллегией магов Эльферерри. Она маг высокого уровня, очень внимательный и аккуратный сотрудник. Заявляю со всей ответственностью, как коронер, она прекрасно справляется со своими обязанностями. Я целиком и полностью удовлетворён её деятельностью.
— Ещё бы, Файдернесс, — король засмеялся коротким, неприятным смешком, — вы будете довольны любой мало-мальски симпатичной особой слабого пола, попавшей в ваше окружение. Но, если уж услуги мистрис Ольдгрэйв доставляют вам столь глубокое удовлетворение, почему тогда вы не озаботились о подобающей одежде вашего протеже? Я неприятно удивлён, что ко мне являются дамы в платьях из сундука собственной бабушки! Или этикет в одежде при дворе уже отменили?
Фиона стиснула зубы и по совету Вила убрала руки с сжатыми кулаками за спину.
— Я приму меры, — проговорил Вилохэд в своей обычной манере, и волшебнице оставалось лишь дивиться его самообладанию: ни один мускул не дрогнул на красивом лице, сохраняющем выражение безразличия и пресыщенной скуки.
Хотя девушка не могла разглядывать короля, всё же она отметила про себя, что его величество Эверетта никак нельзя было причислить к ровесникам её начальника. Скорее король больше походил на представителя поколения его отца. При этом герцог Файдернесс выглядел мужчиной в поре активной зрелости, а в его величестве уже ощутимо чувствовалось коснувшееся его дыхание старости. И дело было вовсе не ранней седине, у отца Вила седых прядей было куда больше, да и на волосах цвета чёрного кофе они смотрелись гораздо заметнее, возраст короля читался в позе, усталости, угнездившейся вокруг глаз и в складках мужественного рта. Словом, по человеческим меркам Фиона дала бы ему немного за шестьдесят.
— Скверно, мой дорогой коррехидор, весьма скверно, — недоброжелательный голос короля отвлёк Фиону от собственных мыслей, — может тогда ваш хвалёный коронер сама изволит доложить о результатах своей деятельности по исследованию трупов.
Фиона растеряно молчала, не зная с чего начать. Тут в разговор вступил молчавший до этого момента шут:
— Ваше величество кажется мне немного утомлённым. Не будет ли с моей стороны непозволительной дерзостью, если я возьму на себя труд побеседовать с этой юной леди?
— Фарх, я только что собирался поручить тебе это неинтересное и утомительное занятие. Для меня сегодня достаточно четвёртого сына Дубового клана. Сделай милость, разберись с этой мистрис-унылое-платье.
— Мисс Фиона, вы же не откажете мне в удовольствии побеседовать? — голос шута был удивительно мягким, с обволакивающими интонациями.
Фиона бросила взгляд на Вила, но тот невозмутимо смотрел на узорчатый шейный платок короля.
— Почту за честь, мастер Фархан, — проговорила она, чуть откашлявшись от смущения.
— Тогда пройдите к креслу, мисс Фиона, — предложил шут.
Фиона отчаянно боялась подвести Вила, памятуя, что не должна садиться, даже если ей предложат. Она чуть заметно покачала головой, отвергая предложение.
— Хорошо, — Фархан легко поднялся с банкетки, — будем беседовать стоя, — видите ли, дорогая мисс Фиона, я органически не могу сидеть, когда дама, почтившая меня вниманием, стоит.
Шут подошёл к магичке.
— А вы, Файдернесс, сядьте, — приказал король, — мне прилично досаждает, когда вы возвышаетесь у моего стола, словно маяк.
— Я прочёл ваши заключения, — заговорил Фархан, становясь так, чтобы к собеседнице была обращена не обезображенная сторона его лица, — но, как я понял, вы не нашли следов магии в первом случае.
— Совершенно никаких.
— Как вы это определили?
Фиона не знала, насколько глубоки познания шута в области магии, поэтому объяснила просто:
— Применение магии оставляет следы. Иногда, когда не ставят цель скрыть их, я могу почувствовать волшебство банальным наложением рук, — Фархан понимающе кивнул, — в других случаях хорошие результаты даёт специальный тест.
— Но в интересующем нас случае ни первое, ни второе результатов не дало?
— Точно. Тест Пикелоу на зеркале не показал ровным счётом ничего, — Фиона перевела дух, говорить с Фарханом оказалось вовсе не так страшно, как ей думалось, — а этот тест очень тонкий, он всегда фиксирует даже остаточную магию.
— Почему вы исключили естественные пути умерщвления?
— С эльфа полностью содрали кожу и все слизистые оболочки. Сделай это даже опытный хирург с навыками таксидермиста, всё равно ему пришлось бы оставить начальные разрезы, лоскутки неснятой кожи в неудобных местах, например, между пальцев. А тут кожу сняли одномоменно, словно сдёрнули перчатку с руки. Я уж не говорю об удалении внутренних органов.
— Их вырезали или выдрали? — чёрные, с почти неразличимыми зрачками глаза королевского шута смотрели доброжелательно и серьёзно, словно ободряли волшебницу.
«Он совсем не так стар, как все считают, — подумала Фиона ни к селу, ни к городу, — Генри был прав, его обезображивает не болезнь, а магия».
— Ни то, ни другое, — ответила она, — органы удалили висцерально, без следа механического воздействия, создаётся впечатление, что их просто испарили.
Шут потёр бороду и проговорил:
— Давайте всё же присядем, мисс Фиона. Мои колени далеко не те, что прежде, когда я мог протанцевать целую ночь, сделайте одолжение, позвольте им немного побыть в блаженном покое.
Девушка растерянно посмотрела на шута, потом перевела взгляд на Вила, расположившегося в кресле у камина, она совершенно не представляла, как ей поступить. Фархан же галантно предложил ей руку.
Король, наблюдавший за этой сценой через дым от своей трубки, раздражённо бросил:
— Да сядьте вы, коронер! Мня совершенно не устраивает хромой шут. Файдернесс, велите ей, наконец, сесть. Надеюсь, в спальне она не столь упряма, — Эверетт хохотнул собственной шутке, — в противном случае вам можно лишь посочувствовать.
— Ваш патрон тоже присоединится к нашей беседе, — Фархан чуть сжал локоть девушки, почувствовав, как подействовала на неё последнее замечание его величества, — сэр Вилохэд, вы ведь не станете возражать?
Вил заверил, что и в мыслях не имел ничего подобного.
— Что можно сказать о причине смерти? — королевский шут не собирался тратить зря время.
Фиона глубоко вздохнула и выдохнула.
— Думаю, он умер от очень сильной боли. Если бы его сердце осталось на месте, оно подтвердило бы моё предположение.
Шут ненадолго задумался.
— А вы не исследовали астрально-ментальную оболочку убитого?
— Вы говорите о душе? — переспросила чародейка, несколько удивлённая осведомлённостью Фархана, — смотрела. Зеркало Пикелоу позволяет исследовать душу, по крайней мере в первую декаду после смерти.
— И что показал чувственный отпечаток этого несчастного? — Фархан наклонился вперёд и приобрёл неуловимое сходство с хищной птицей.
— Отпечаток был слабый, как у индивида с неразвитой духовной сферой, эльф умер внезапно, боль оказалась чрезвычайно сильной с примесью удивления. Он даже не успел как следует испугаться.
— Как я понял, душа убитого пребывала на месте?
— Да, — удивлённо ответила Фиона.
— И никаких повреждений не имела?
— Насколько я могу судить, нет. Я исследую душу всякий раз, когда имеет место насильственная смерть. Иногда можно вычленить кое-какие зацепки для следствия: например, знала ли жертва убийцу, был ли скандал и тому подобное.
— Мы сначала подумали о волшебных существах, — заговорил Вил, — я провел полдня в университетской библиотеке, пролистывая бестиарии.
— Естественно, мысль о накилеви приходила в голову и мне, — оживилась Фиона, — но вампиров я отмела сразу же. Хоть они и могут зачаровать жертву, обезболить поцелуем, но сдирать кожу им ни к чему. Никогда не слышала о подобном.
— Оставались ещё демоны, — заметил Вил, — но это предположение мы тоже отвергли.
— Существование демонов до сих пор ставится под сомнение, — уверенно сказал Фархан, — на моей родине ими пугают непослушных детей. Я не встречал ни одного научно доказанного описания контакта с демонами. Чаще за них принимают стихийные силы природы.
— Мог у трактира поработать элементаль? — Вилу не приходило в голову рассмотреть проблему с этой точки зрения.
Фархан и Фиона одновременно отрицательно покачали головами.
— Разве их не пленяют?
— Элементали — суть природные стихийные духи, — шут говорил тоном преподавателя, — они слабо управляемы, взбалмошны и глупы. Можно поработить элементаля, заставить исполнять какую-то несложную работу, но не более того.
— К примеру, — встряла Фиона по своему обыкновению, — элементаль земли может выкопать вам канаву, воздух перенесёт небольшую тяжесть на короткое расстояние. Но если вы выпустите его из поля зрения, он кинет груз и постарается улизнуть, а то и просто станет резвиться и играть. Не представляю, как можно сподвигнуть их к сложной и осмысленной деятельности.
Король курил, краем уха прислушиваясь к разговору.
— Возможно, следует подробнее изучить бестиарии, уделив больше внимания редким случаям, — Вил машинально поправил узел шейного платка, — вдруг где-то найдём нечто похожее. В сыскном деле нередко пользуются таким приёмом. Ещё я хочу пролистать подшивки газет, а Фиона сходит в Коллегию магов. Есть шанс, что кто-то там слышал или читал о чём-то подобном.
— Не хочу мешать вашей задушевной беседе, — голос короля заставил всех замереть, — но помимо стоячего трупа, у вас, Файдернесс, на руках ещё одно магическое убийство. Вместо того, чтобы обсуждать сказки, которыми вас потчевала перед сном ваша нянька, лучше бы занялись более насущными проблемами.
Эверетт вдруг потянулся к шитому золотом шнурку на стене и отчаянно задёргал его. Почти мгновенно на пороге возник эльф средних лет в безукоризненно сшитом костюме. По песочно-желтым волосам и бровям Вил сразу узнал представителя Соснового клана.
— Армитаж, — раздражённо бросил король поклонившемуся строго по этикету эльфу, — сегодня вы подали мне несвежий шейный платок.
— Ваше величество, — ещё один поклон сопроводил эти слова, — на рассвете я собственноручно выгладил ваш шейный платок, который доставили из стирки вместе с остальным гардеробом. Платок был идеально чист.
— Значит это вы посадили на него то мерзкое жирное пятно, что красуется на самом видном месте! Хватали мой платок сальными руками!
От этого предположения краска отлила от щёк Армитажа, он опустил глаза и стоял с виноватым видом.
— Отвратительное отношение к моему костюму! Король вынужден носить запятнанные вещи. Во времена моего доблестного прадеда вас, Армитаж, просто четвертовали бы, но в наш просвещённый век я могу лишь делать вам внушения, которые вы и вам подобные мои вассалы просто-напросто игнорируют, — Эверетт перевёл дух, — до каких пор мне терпеть беспечную халатность, когда вы вместо того, чтобы денно и нощно печься об удобствах и безопасности своего властителя, предаётесь пустой праздности, проводя время в беседах с посторонними, совершенно недостойными вашего внимания!
Песочные брови Армитажа сделали попытку дёрнуться вверх от удивления, но эльф взял себя в руки и сохранил на лице подобающее случаю выражение.
— Я велю вам незамедлительно прекратить любую деятельность, не санкционированную моей волей, заняться делами и проявлять сдержанность, достойную эльфа, рождённого в Морозных землях, — его величество почему-то бросил косой взгляд в сторону своего шута, — вы поняли, чего я от вас желаю?
Армитаж поклонился.
— Тогда пойдите прочь, довольно тратить моё время, — король махнул рукой, отпуская своего камердинера,
— теперь ваша очередь, Файдернесс. Я желаю услышать доклад о втором трупе.
Вил встал, возвратился на прежнее место, Фиона последовала за ним. После чего коррехидор коротко и внятно рассказал о происшествии на Скотном рынке.
— Что значит «предположительно гуртовщик»? — недоброжелательно поинтересовался король.
— У жертвы не оказалось при себе ровным счётом ничего, что могло бы указать на его имя или личность, — ответил Вилохэд, — по одежде и общему виду убитого эльфа мы отнесли его к этой профессии.
— Значит, вам даже личность убитого установить не удалось! Великолепно работает Королевская Служба дневной безопасности и ночного покоя, — синие, меллорновские, глаза Эверетта недобро прищурились, — где ей найти убийцу, когда она не может определить кого и за что убили! Хоть как убили, вы знаете? Пусть ваша мистрис мастерица-на все-руки поведает нам, что ей удалось определить.
Фиона, несколько ободрённая беседой с Фарханом, решила защитить Вила и проговорила:
— На Скотном рынке было совершено стопроцентно магическое убийство, причём заклинание, которым воспользовался убийца, выдаёт в нём волшебника высокой категории. Я не представляю, каким образом возможно объединить в одном заклятии две столь противоречивые стихии, как воздух и землю.
— Возможно, виной тому ваш нежный возраст и недостаток образования? — спросил король, — или стоило сначала почитать соответствующую литературу, а потом уже делать свои заявления?
— Эти стихии действительно несоединимы, — сказал Вил, — я изучал теоретическую магию и могу подтвердить правоту мистрис Олдгрэйв.
— Ваши слова, Файдернесс, несомненно, являются важным доводом, — криво усмехнулся король, — всем известно, какие надежды на ваши магические способности возлагал Дубовый клан, и как вы всех разочаровали. У меня складывается впечатление, что вы просто выгораживаете свою протеже.
— Вы получили результат при помощи теста на зеркале? — проговорил шут, вставая.
— Да, собственными глазами видел песчаную женщину и туманного мужчину, — коррехидор предпочёл опустить подробности визуализации чар, — воздух и земля.
— Удар был такой силы, — добавила Фиона, — что превратил лицо убитого в кровавое месиво, буквально вдавил его во внутрь.
Фрахан замер, потом проговорил:
— Алькхарам, это алькхарам.
— Сделай одолжение, не говори при мне на своём птичьем наречии, — скривился Эверетт, — как я догадываюсь, ты знаешь, о чем толковали эти двое.
— Да, сир, у нас это боевое заклинание называют Кулаком пустыни.
— Может быть, ты ещё и возьмёшь на себя труд разъяснить мне, что это за заклинание, и почему оно произвело на тебя столь сильное впечатление?
— Ваше величество, я должен собраться с мыслями, — ответил шут, — и, возможно, позднее, в более удобной обстановке я обстоятельно изложу вам свои соображения по этому поводу.
— Я не ослышался? — Эверетт возвысил голос, — ты посмел предложить мне подождать? Неслыханная дерзость! Король никогда и ничего не ждёт. Он получает желаемое немедленно, или некоторым придётся горько сожалеть о своей дерзости.
— Нижайше прошу меня простить, — Фархан поклонился, прижав руку к сердцу, — неразумный язык шута иной раз болтает то, чего не одобряет его голова, — ещё один поклон, на этот раз весьма и весьма театральный. — Стоит вашему величеству только пожелать, как мы все, ваши наивернейшие подданные уже спешим исполнить. Алькхарам, или Кулак пустыни — боевое заклинание моего народа, причём очень высокого уровня.
— Час от часу не легче! — казалось, короля этим вечером раздражает абсолютно всё, — кто-то бьёт направо и налево боевыми заклинаниями, и это всё под самым моим носом, буквально у стен Меллорн Донан! Чем так уж опасен этот твой Кулак?
— Одного человека он убьёт не хуже и не лучше эльфийского Ледяного клинка, — Фархан пригладил идеально постриженную бородку, — но в отличие от прочих боевых заклятий применить Алькхарам можно и к группе противников. Тогда он расплющит их, как башмак давит зазевавшихся тараканов.
— Ты видел когда-нибудь такое?
— Нет, — шут покачал головой, — только читал.
— А от чего зависит возможность применения этого заклинания на одном противнике или группе? — Эверетт заёрзал в кресле совершенно некоролевским образом.
— Тут дело в собственных силах и таланте мага, — пояснил Фархан, — но и то, и другое нужного уровня встречается крайне редко. Я знавал только одного человека, овладевшего Алькхарамом.
— Выходит теперь этот твой знакомец перебрался в Морозные земли? — король обвиняюще уставился на шута, — и применяет боевые заклинания на прохожих?
— Нет, сир, это решительно невозможно. Тот, кого я знал, умер около десяти лет назад. Вместе с ним умерло и владение Кулаком пустыни.
Его величество ненадолго задумался, потом проговорил:
— Так ты утверждаешь, что заклятие чрезвычайно сложное? — шут утвердительно качнул головой, — и требует длительной подготовки?
— Либо подготовка, либо уровень магической силы, о котором можно слагать легенды. Третьего просто не дано.
— Но ведь любое, даже архисложное заклинание можно поместить в предмет, — поправьте меня, знаток теоретической магии, если я ошибаюсь.
Вил подтвердил, что многие заклятия удаётся заключить в какую-либо субстанцию.
— Может тогда наш убийца просто использовал зачарованный предмет или провёл на рынке соответствующий ритуал, — уверенно заявил король, — а вы, коррехидор, вечно ищите вымученные объяснения для самых простых вещей. Это как раз тот случай, когда избыток ума только вредит, не видите очевидных путей.
— Невозможно, ваше величество, — не выдержала Фиона, — подготовка, ритуал обязательно оставили бы магический след. А на Скотном рынке было чисто. К тому же я не представляю себе, зачем магу, тем более высочайшего уровня, понадобилось бы так сложно умерщвлять гуртовщика. Куда проще было бы ткнуть ему под рёбра нож. Маг с ножом также опасен, как и любой другой. К тому же нож куда незаметнее вычурного заклятия, да и внимания привлечёт меньше. Раз в пару-тройку недель мне обязательно попадается труп с колотой раной или разбитой головой. Я пишу заключение, и его выдают родственникам, либо хоронят за счёт короны, если таковых не имеется.
— Действительно, — поддержал волшебницу Вил, — заколотый гуртовщик ни у кого не вызвал бы малейших подозрений: эта братия не так редко пьёт за одним столом, а потом после ссоры остаются трупы. Мы даже особо не расследуем подобные убийства: бытовые конфликты, ревность, карточные долги. Как правило убийц простыл след, когда стража добирается до жертвы. А поскольку гуртовщики нередко кочуют по Морозным землям, расследование бывает бесполезно. Остаётся надеяться, что виновные станут обходить Эльферерри стороной.
— Но всё же вашего гуртовщика приголубили Кулаком пустыни, а не пырнули ножом под рёбра, — ядовито заметил Эверетт, — что несколько омрачает благостную картину, нарисованную вам обоими. Если убили, значит была причина, и ваш долг, Файдернесс, как можно быстрее докопаться до неё и отыскать виновного. Мне становится не по себе от мысли, что возле нашего дворца бродит некто вооружённый самым мощным некромантским боевым заклинанием.
Дверь в кабинет отворилась, и, стараясь ступать бесшумно, появился королевский камердинер с серебряным подносом в руках. Армитаж принёс выглаженный шёлковый платок, расписанный в ручную цветами сливы.
— Что вам нужно? — вопросил его величество, — какого тролля вы тратите моё время, отрывая от важных дел?
— Я принёс вам чистый шейный платок, сир.
— Да вы ополоумели, Армитаж! На что вы рассчитывали? Что я стану менять гардероб в половине десятого вечера?
Армитаж молча стоял опустив глаза на розоватые цветы на платке.
— Ступайте вон! Подадите мне платок завтра, и постарайтесь, чтобы он гармонировал со всем остальным. И ещё, не вздумайте вновь испачкать его. — Король на мгновенье задумался, — я приказываю вам надевать лайковые перчатки, прежде чем станете прикасаться к моей одежде.
Армитаж поклонился и поспешил выйти за дверь.
— Сегодня все словно сговорились меня раздражать! — ни к кому не обращаясь, бросил король, — раздражать и разочаровывать. Ни одного светлого момента за весь вечер. От ваших трупов тоска. Впору самому браться за расследование.
— У вас слишком много времени отнимает управление королевством, — дипломатично проговорил Фархан, — и оно слишком дорого, чтобы тратить его на столь незначительные вещи. Сэр Вилохэд и мисс Фиона приложат все старания.
— Да уж, постарайтесь, вы оба, — король внезапно успокоился, одновременно с этим утратив интерес к докладу, — я очень не люблю разочаровываться. Все свободны. Жду вас, Файдернесс вместе с коронером в следующую пятницу. И желаю видеть результат. Не пространные доклады, на которые вы такой мастер, а именно результат. Вы поняли?
Вил поклонился, Фиона сделала реверанс, и они покинули (с немалым облегчением) королевские апартаменты.
— Он всегда такой? — негромко поинтересовалась девушка, когда они завернули за угол коридора.
— Это ещё не худший доклад, — пожал плечами Вил, — теперь вы будете одной из немногих, кто имеет счастье лицезреть его величество каждую неделю.
— Вы пропустили слово «сомнительное», — прыснула чародейка.
— Я пропустил намеренно, хотелось услышать его из ваших уст. Завтра нам с вами предстоит одно весьма важное дело, — Вил посмотрел на Фиону, ожидая возражений.
— Вообще-то завтра мой выходной, но если я вам нужна…
— Мы едем заказывать вам «подобающий наряд». Приказы его отмороженного величества игнорировать нельзя. Не знаю уж, чем ему не по душе ваше платье, но придётся обзавестись новым.
— Я куплю, только скажите какое.
— Дорогая моя Фиона, — усмехнулся Вил, — купить такое платье невозможно, да и вам не по карману. Завтра я отвезу вас к портнихе моей матери, и мы закажем там всё необходимое. Обувь подберём на неделе.
— С какой стати вы собираетесь платить за мои наряды? — Фиона считала, что подобное допустимо лишь для любовницы, — не смотря на гнусные намёки его величества, я не делю с вами ложе.
— Вашим устами сейчас говорит оскорблённая невинность или сама мысль о моей спальне вызывает в вас отвращение? — усмехнулся коррехидор. — Успокойтесь, я просто выполняю прямое указание короля. Считайте, что я покупаю для вас форму. Вы ведь в некотором роде на службе у Дубового клана.


Глава 16
НОЧЬ ВАМПИРА

— Так вот зачем ты посылал в лавку за живым карпом, — проговорил Снорри, наблюдая, как бард ритуальным ножом отсёк голову крупной рыбине, — это тебе для заклинаний надо.
— Вообще-то, это для тебя, дружище, — Ноди одним движением вспорол брюхо зеркальному карпу и с величайшей осторожностью извлёк печень, — необходимо изменить тебе внешность, прежде чем отправляться к господину Парку.
Гном кивнул, гроб доставили ещё утром вместе с ворохами мёртвых розанов из шёлка. Ноди пришёл от цветов в восторг, заявив, что толика волшебства придаст им совершенно натуральный вид.
Осокорь полуразвалясь сидел на кровати барда и наблюдал за приготовлениями к ритуалу. Ноди аккуратно выковырял выпуклые рыбьи глаза и отправил их к печени в маленькую серебряную плошку. После этого он принялся тщательно перетирать всё это каменным пестиком.
— Изо всей рыбины тебе только кишки и глаза пригодились? — спросил гном, поворошив лежащего на столе карпа, — может, остальное зажарим? Я могу на углях сам запечь.
— Употреблять в пищу ритуальное жертвенное животное категорически не рекомендуется, — тоном школьного учителя проговорил Ноди, — особливо тому, на кого будут наложены чары.
Бард поднялся и отправил карпа в ночной горшок.
— Не хватало потом с твоей физиономии чешую сводить, — хихикнул он, возвращаясь к прежнему занятию.
Из саквояжа Ноди достал флакон с притёртой пробкой и отсыпал в плошку меру каких-то чёрных крупинок с резким запахом, после чего приказал Снорри щедро плюнуть в смесь. Туда же отправилась капля крови самого барда и полстакана виски.
Гном забеспокоился:
— Учтите оба, я эту гадость с собственными слюнями пить не стану даже с виски, — запах у смеси получился непередаваемый.
— Зелье применяется наружно, — Ноди что-то пробормотал над плошкой, полюбовался стальным блеском поверхности и передал её Осокорю.
Тот провёл рукой сначала над зельем, потом растёр между пальцами каплю и заметил:
— Хитро. Тут я вижу по крайней мере два слоя заклинаний.
Бард заулыбался, с видом кота, съевшего добрый кусок мяса:
— Я сразу и гримировательные заклинания вплёл, перед выступлением только активировать останется. Снорри, раздевайся до пояса.
— Да я так благоухать буду, что ко мне ни одна бабёнка с месяц не подойдёт, — гном понюхал плошку и сморщился от отвращения, — рыбой же за милю воняет!
— Если тебя столь обеспокоил запах зелья, — Ноди вооружился кисточкой, которую весь вчерашний вечер мастерил из собственных волос, веточки плакучей ивы и поминальной свечи, бессовестно стянутой в ближайшем храме, — так уж и быть, можешь воспользоваться моим одеколоном.
— Ещё чего! — буркнул Снорри, стягивая через голову рубаху, — уж лучше вонять рыбьими кишками, чем твоей дорогущей пакостью с запахом горького миндаля.
— Естественно, твоему вкусу мастерового куда приятнее рыба и чеснок, — поддел друга Ноди, — аристократические привычки кажутся тебе глупыми причудами.
— Довольно препираться! — положил конец подначкам Осокорь, — правильно изготовленное зелье полностью лишается своего запаха. Ты, Нодияр, должен был объяснить это с самого начала.
— Я хотел сделать это поэффектнее, чтоб получился своеобразный сюрприз, и Снорри сам убедился.
— Давай ты поменьше будешь делать сюрпризов, — поморщился клирик, — нам сейчас совсем не до того.
Бард кивнул и с видом художника принялся рассматривать торс гнома. Затем он изобразил зельем некую странную фигуру, начинавшуюся на лбу Снорри, охватывающую глаза гнома и нос. Несколько мазков по бороде вызвали сдавленный стон.
— С броды я ж не отмою!
Но протест был проигнорирован, и сосредоточенный бард опустил кисточку на безволосую грудь Снорри, прорисовал символы на руках и на животе. Полюбовавшись результатом, он капнул на макушку гнома, мазнул по спине, после чего опустил руки ему на плечи и почти неслышно прочитал заклинание. Именно в этот момент исчез непередаваемый запах, что витал в комнате и заставлял Снорри, щедро вымазанного зельем дышать через рот, а само зелье впиталось в кожу, не оставив малейшего следа.
— Хорошо сработано, — похвалил Осокорь, — чисто. Остаточную магию без специального амулета и не почувствуешь.
— И что? — спросил Снорри, — я что-то пока не вижу в себе никаких перемен. Рубашку-то хоть надеть можно?
— Если тебе неинтересно, что из тебя получится, можешь хоть пальто надевать, — обиделся пренебрежением к своему колдовству Ноди и бросил кисточку в горящий камин. Туда же он выплеснул остатки зелья, вспыхнувшего яркими искрами, — ты бы хоть в зеркало погляделся.
Их спальню украшало довольно приличное зеркало в добротной деревянной раме.
Снорри подошёл к нему с некоторой опаской. Надо заметить, что чары Ноди удались на славу: даже собственная мать, встретив на улице нынешнего центуриона Первого безымянного, прошла бы мимо, равнодушно скользнув взглядом по пожилому гному.
Да и сам объект колдовства смотрел на себя с немалым удивлением. Каштановые волосы гнома посеребрила благородная седина, брови угустились и почти срослись над переносицей. Из-под них недобро поблёскивали глаза неопределённого цвета, прятавшиеся в набрякших веках. Нос удлинился, обрёл несвойственную Снорри горбинку, а всё лицо избороздили глубокие морщины. Он раздался в плечах, обогатился растительностью на груди и округлым пивным брюхом. Одним словом, из зеркала смотрел совершенно незнакомый гном.
— Здорово! — проговорил он чужим, низким, чуть осипшим голосом, — такого я не ожидал.
— Если честно, я сам такого не ожидал, — признался Ноди, и пощупал плечо гнома, — я никогда подобного ещё не делал. Иллюзию на себя наводил, что вполне естественно для артиста. Но перемну плоти попробовал впервые.

***

Гном Рагнар из всех своих обязанностей управляющего у господина Парка более всего не любил эти пятничные приёмы, которые иногда именовались маскарадами, иногда ассамблеями, а иной раз и вовсе никак не именовались. Хотя он отлично отдавал себе отчёт в пользе и выгоде этих сборищ, но всё равно их не любил. Вот и сейчас он ждал приезда барда. Сам Эрик Хрустальное горло тоже Рагнару не нравился: собственно, и нравиться в артисте было особенно нечему, кроме, пожалуй, голоса. Рагнар докурил трубку, со вздохом допил остатки кофе и под звон часов в холле пошёл приступать к исполнению своих обязанностей. Надо сказать, часы, занимавшие целый угол, ненавидели все обитатели особняка, за исключением, пожалуй, самого господина Парка. Причиной этого чувства был отчаянно громогласный, раздражающий звон, который доходил и до спален тоже. А сами часы были ничего себе: красивая башня в старо эльфийском стиле с циферблатом вместо окна-розы.
Не успели треклятые часы оттрезвонить восемь, как прибыл артист. Как всегда, Рагнар вышел встретить его и удостовериться, что никакого подвоха с его приездом нет. Однако ж его ни малому удивлению из кэба вышел вовсе не Эрик, а незнакомый управляющему эльф в роскошной лисьей шубе с лютней на плече.
— Я от господина Эдвардса, — небрежно бросил он, — потрудись перенести реквизит из повозки, да проследи, чтобы это сделали осторожно.
Он в сопровождении мрачного гнома с бутафорским мечом двинулся к воротам.
Рагнар впервые видел приезжего, и никаких указаний на его счёт от господина Парка не поступало, поэтому он преградил дорогу и проговорил:
— Господин хороший, мы тут ждали Эрика. Где он? Вас мы знать не знаем, поэтому не спешите в дом.
— Эрик захворал, — остановился незнакомец, — владелец ресторации «Призрак фиалки» подрядил меня, Нодияра Бадсару, сегодня услаждать слух гостей твоего господина. У меня имеется на этот счёт рекомендательное письмо.
Управляющему этот артист понравился ещё меньше Эрика: эдакий надутый, аристократа из себя корчить вздумал!
— Постойте-ка тут, пока я у господина Парка не узнаю, что и как.
— На холоде? — выгнул смоляную бровь приезжий, — ты, вероятно, не представляешь, насколько губителен мороз для моего голоса. Да и твоему хозяину вряд ли придётся по душе выходить сюда, чтобы ознакомиться с рекомендательным письмом, а тебе в руки я его не дам. Вот и решай сам: пропустить нас в дом или вызвать своего господина на мороз.
Развевающиеся по ветру волосы барда противоречили его боязни простудиться. Рагнар подумал о том, что господин Парк всегда нервный и злой перед ассамблеей, особенно на его характере (и без того не отличавшимся терпеливостью) сказалось то дурацкое нападение пришлого не знамо откуда гнома, который украсил физиономию господина Парка добротными синяками. Управляющий представил себе то недовольство, что вызовет отсутствие Эрика и выход на холод, чтобы ознакомиться с рекомендациями нового протеже Эдвардса, и решил пропустить артистов в холл, приказав пока не тащить их реквизит.
Так Ноди и Снорри оказались в особняке господина Парка. Снорри сперва чувствовал себя чуть-чуть неуютно, всё-таки он не привык пока к своей новой внешности, но его, натурально, никто не узнал, и гном успокоился. Бард прошёлся по холлу, бросив взгляд на картины, украшавшие стены, и картины эти оказались достаточно дурны, а позолота на рамах — фальшивой.
— Какой ещё Нодияр! — донеслось до Ноди, и в холл влетел высокий худощавый эльф в вечернем костюме. Лицо вошедшего закрывала чёрная, бархатная полумаска с серебристым серпом луны на лбу.
Господин Парк приблизился к Ноди и оглядел его с головы до ног.
Бард чуть наклонил голову и представился. После чего протянул письмо от Эдвардса.
Парк почти выхватил бумагу, пробежал глазами по строчкам, пробормотал себе под нос ругательство и уставился на Ноди.
— С Эдвардсом у меня будет разговор особый, — проговорил он тоном, не сулящим владельцу «Призрака фиалки» ничего хорошего, — да и Эрик тоже получит своё. Так меня подвести!
Он сделал несколько нервных шагов.
— Пусть Эдвардс не воображает себе, будто может творить всё, что ему вздумается! Видите ли, он рекомендует мне господина Бадсару, как талантливого исполнителя! Плевать я хотел на его мнение! Мои гости любят Эрика, Эрика Хрустальное горло, урода и пьяницу. Почему ты, Рагнар, не позаботился, чтобы этот ублюдок стоял сейчас здесь живой, здоровый и относительно трезвый! Я что, должен напоминать тебе, что ты — мой управляющий?
Рагнар потупился:
— Кабы знать, что такое дело, я б барда недоделанного приволок сюда, да запер бы в гостевой комнате без доступа к спиртному, — гном совершенно не представлял, какая хворь приключилась со злосчастным Эриком, но предполагал, что причина её в пристрастии к вину.
— Должен был, — подтвердил Парк, — ещё как должен был. А что теперь? Кого мы имеем в наличии? Никому неизвестного певца.
Он подошёл к Ноди, бесцеремонно ухватил его за подбородок и повернул его лицо так и эдак. После чего откинул густые волосы барда и осмотрел ухо.
— Никому неизвестный грязнокровка! Он даже не эльф! Эдвардс поплатится за подобную дерзость.
Ноди сжал зубы, чтобы не ударить нахала, позволившего себе подобное, его зелёные глаза потемнели. Снорри не помнил своего друга в таком бешенстве.
— Но выхода у меня нет, — констатировал внезапно успокоившийся господин Парк, швырнув письмо Ноди, — споёте, так уж и быть. Только плату получите половинную против Эрика.
— Господин Эдвардс обещал мне полноценную оплату, — тихо проговорил Ноди.
— Сволочной Эдвардс мог пообещать тебе хоть Луну с неба, — коротко хихикнул Парк, — он обещал, пускай он и платит. Я ж кота в мешке покупать не намерен, получишь половину или вообще ничего. Рагнар, проинструктируй этих фигляров, как надлежит себя вести в моём доме и проводи их в комнату для артистов.
Пока управляющий вёл их, Снорри изо всех сил запоминал дорогу, в пол-уха слушая многочисленные инструкции в основном запретительного характера. Нельзя покидать самовольно комнату, нельзя заговаривать с гостями и обслугой, и ещё множество иных «нельзя», которые совершенно не заинтересовали гнома. Ноди шёл молча.
Когда они остались одни в комнатке с зеркалом у стола, двумя стульями и ширмой для переодевания, Ноди длинно выругался по-кумейски. Снорри прилично знал кумейский, но часть ругательств была ему не знакома.
— Как посмел этот плебей коснуться моего лица, — вскричал бард, швыряя свою шубу, — коснуться Нодияра-паши, своими мерзкими грязными лапами!
Он заходил по комнате.
— Успокойся, — Снорри очень не понравилась реакция друга. Не время и не место было, чтобы выходить из себя, — вспомни, наконец, что ты не только Нодияр-паша, хотя тут, в Морозных землях это всем глубоко безразлично, ты ещё и центурион Первого безымянного легиона. И в дом к господину Парку мы пришли не в гости, а по делу. Надеюсь, мне не придётся напоминать тебе о присяге, долге и важности нашей мисси.
— Не придётся, — Ноди налил стакан воды из стоящего на столе графина, выпил и начал брать себя в руки.
— Вот и хорошо, — сощурился Снорри с стал поразительно похож на себя настоящего, — а знаешь, почему Парк в полумаске?
— Привычки черни меня мало интересуют, поди, глупость какая-то.
— Это не глупость, это — насущная необходимость. Я сперва его по яйцам приложил, а после по роже. Так что показываться на вечеринке с синяками, кои оставили мои кулаки на его нахальной харе строго не рекомендуется. При случае я ему ещё отвешу.
— При случае я сам с ним разберусь, — недобро пообещал Ноди.
Гном проверил окно. Рама подалась вверх, впустив вовнутрь клуб холодного воздуха.
— Отлично, — констатировал Снорри, — рама не законопачена и не прибита. Значит и в кабинете то же самое. Ноди подошёл и опустил раму.
Снорри отчаянно не любил участвовать во всякого рода представлениях, но сейчас с выступлением его примиряла важность сегодняшнего вечера для общего дела. Ноди же впал в то специфическое сосредоточенное возбуждение, какое гном видел уже не однажды перед выходом на сцену.
Примерно через час недоброжелательный охранник господина Парка позвал их в зал. Как и описывал Эрик, представление предполагалось давать на импровизированной сцене, скорее помосте, сооружённом по торцу большой комнаты. Гости сидели вдоль длинных столов, сервированных с отменной тщательностью. Снорри поразило то, что не один господин Парк прятал свою расцветшую синяками рожу под бархатной полумаской, все гости мужского пола также дополнили строгие вечерние костюмы данным аксессуаром.
— Они маски из солидарности к хозяину что ли нацепили? — шёпотом осведомился гном, с любопытством заглядывая в обеденную залу из узкой боковой двери, проделанной специально для того, чтобы артисты не проходили перед гостями, — я как-то не верю, будто все они разом стали жертвами мордобоя.
— Мне кажется, — ответил Ноди, поправляя свою концертную рубашку с дорогим кружевом, — что все эти высокопоставленные эльфы не особенно жаждут быть узнанными друг другом. Потому как на маскараде кроме масок ещё и костюмы предполагаются.
— Как ты определил положение этих масочников в обществе? — гном видел лишь полсотни придурков в разноцветных полумасках, подчас изображающих животных и птиц.
— До чего ты порой ненаблюдателен, Снорри, — укорил друга бард, — особливо, когда дело идёт о натуре человеческой.
— Ага, а ты, видать, тут сплошь людей разглядел! Поспорить готов, одни эльфы.
— Да я в широком смысле, — не поддался на подначку Ноди, — эльфы, гномы, люди —расы разные, а побуждения и мотивы поведения общие. Погляди вон на того мужчину в маске с головой серебряной птицы. У него ж значительность всё его существо пропитало. Он сидит, говорит и кивает головой так, словно окружающим особое одолжение делает. Поверь мне, друг мой, эльф сей не последнюю ступеньку занимает в обществе Эльферерри.
Гном пригляделся к статному эльфу в птичьей маске и не мог не согласиться с бардом.
В отличие от мужчин, женщины на приватной ассамблее у господина Парка масок вовсе не носили, более того, их наряды казались куда более откровенными, нежели принято в чопорном эльфийском обществе. По обилию драгоценностей, яркости платьев и манере держаться Снорри безошибочно опознал в них дорогих куртизанок.
Ноди пел на сцене про любовь и разбитое сердце. У него просто не было времени подготовить новое выступление, поэтому он воспользовался тем, что столь бесславно закончилось его арестом в Рие. Здесь, в Морозных землях, его баллады были сразу оценены по достоинству, никто не жаловался на скуку, ему аплодировали с умеренным восхищением, но при этом не прекращали есть и пить.
Когда бард приглушил свечи на столах и обратился в вампира, настала тишина, а потом он запел, и по зале пронёсся вздох облегчения, гости возвратились к своим тарелкам и бокалам. Гном отметил про себя, что вина на столах было вполне умеренно.
— Чтобы моё тёмное волшебство обрело истинную силу, — голос Ноди отлично поставленным магическим эхом разносился по зале, — мне потребуется доброволец, готовый рискнуть каплей собственной благородной крови.
Желающих не нашлось. Даже среди куртизанок. Снорри подумал, что девушек, наверное, тоже проинструктировал Рагнар, и им категорически запрещалось самовольничать. Тем более, что на нескольких смазливых физиономиях он прочитал искреннюю заинтересованность личностью красавца-барда и готовность дать ему не только каплю крови, но и всё, что его душа пожелает.
Удивлённый Ноди сошёл со сцены, и ещё раз осведомился, у почтеннейшей публики о наличии желания помочь представлению. Ответом ему по-прежнему была тишина, нарушаемая лишь негромким звяканьем столового серебра.
— Неужели нет здесь ни одного эльфа, храброго сердцем настолько, чтобы подставить свою руку под мой жертвенный кинжал? — вопросил Ноди, идя вдоль столов.
Он вторично прошёлся перед гостями, выискивая глазами хоть какой-то отклик у публики. Конечно, в этом ему сильно мешали полумаски, скрывающие добрую половину лиц. Применить трюк с колдовством и получить добровольца из зала, как он нередко делал на иных представлениях, он не решился: в зале присутствовал по крайней мере один маг. В момент своего превращения в вампира Ноди чётко почувствовал, что его «прощупывают» магическим образом, пытаясь определить, натуральный он вампир или нет. Пусть лучше считают его просто артистом, нацепившим магический грим.
Бард пропустил момент, когда появился господин Парк. Хозяин вечера шустро подошёл к Ноди и довольно больно ухватил его за руку повыше локтя.
— Ты что творишь, мерзавец? — прошипел он, изображая радушную улыбку, — тебе ж было велено не приближаться к гостям.
— Это часть представления, — возразил Ноди, освобождая руку, — Эдвардс не предупредил меня, что у вас тут имеются какие-то запреты и ограничения. Участие публики — обычный приём, мне действительно необходим помощник.
Парк замер на мгновение, затем снова ухватился за плечо барда, и буквально поволок его к сцене:
— Помощником буду я, — проговорил он сквозь зубы, — но чтоб больше никаких подобных фокусов не было. Иначе не только не получишь ни пенни, я позабочусь, чтобы для тебя в Эльферерри были закрыты все двери. А перед этим велю своим охранникам тебя выпороть.
Ноди не позволил себе выйти из себя, он только улыбнулся своему нанимателю очаровательной улыбкой, впечатление от которой несколько портили внушающие уважение клыки:
— Хозяин — барин!
— Давай, делай свой трюк побыстрее, у меня других дел по горло.
Они оказались на сцене.
— Неужели почтеннейшая публика не одарит нашего храброго хозяина достойной порцией подбадривающих аплодисментов? — Ноди сделал широкий приглашающий жест. Первым захлопал в ладоши господин в серебряной птичьей маске. Захлопал он, правда, весьма и весьма сдержано, но этого вполне хватило, чтобы зааплодировали три его спутницы, а следом подключились и остальные гости.
— Для творения своей тёмной ночной магии мне потребуется одна капля крови этого эльфа, что столь безрассудно носит на своём лбу знак богини исчезнувшей луны, — Ноди указал на повёрнутый рогами вверх месяц, украшающий полумаску Парка, — нашей богини, к которой я взываю и которой посвящаю сию малую кровавую жатву.
Бард картинно извлёк из своего высокого сапога цвета запёкшейся крови хрустальный кинжал.
— Руку! — властно приказал он.
Взгляд Парка, протянувшего руку, был откровенно неприязненным.
Ноди удержался от соблазна как следует ткнуть его кинжалом, чтоб увидеть на бледном лице гримасу боли, и кольнул ладонь ровно настолько, насколько требовалось.
Господни Парк даже не поморщился.
Снорри, наблюдавший за сценой из своего укрытия у маленькой боковой двери, видел, как блеснули рубины на перстне барда, когда он капнул на него кровью. Это было чем-то новеньким. Обычно Ноди резким жестом швырял каплю крови на пол, в самый центр непонятного, но устрашающего знака. Организовать светящуюся многолучевую звезду в доме господина Парка бард, естественно, не успел, поэтому ему пришлось импровизировать.
Перстень этот с мёртвой головой и вставленными в глазницы рубинами гном помнил с того самого момента, как Ноди появился в из специальной хасте «Странник». Принадлежала эта странная драгоценность покойному дедушке барда, мужчине крупного телосложения и не обижавшего себя по части еды и питья. Ноди же в связи с его худощавой хрупкостью перстень подходил лишь на большой палец. Чего только бард не делал: и к ювелирам ходил, просил уменьшить размер кольца, и чары наводил самые разные, даже Осокоря уломал попробовать заколдовать перстень на уменьшение.
Ювелир вернул безделушку в неизменном виде. Оказалось, что ни расплавить, ни что-либо другое сделать с кольцом просто невозможно. Материал, при первом взгляде казавшийся чернёным серебром, на деле обладал необыкновенной твёрдостью.
— Заклят ваш перстень, — предал слова мастера Ноди, — уж не знаю кем, когда, как и с какой целью, только заклят. Один мой подмастерье, когда пытался нагреть его, крепко обжёгся, второй уронил себе на ногу тиски.
После этого злосчастный перстень был возвращён владельцу в неизменном виде. Осокорь никаких чар на нём не нашёл, но и заколдовать тоже не смог. И вообще, клирику кольцо не нравилось: во-первых, слишком крупное, вызывающее и приметное. Снорри, будучи племянником ювелира, добавил бы ещё характеристику «безвкусное». Во-вторых, Осокорь считал, что носить подобные побрякушки к лицу молодому бездельнику с хорошим годовым доходом, а не солдату Первого безымянного легиона. Ноди покрутился ещё какое-то время, стараясь так и эдак зачаровать кольцо, потом бросил это занятие и носил перстень на цепочке на шее. В память о незабвенном дедушке. А когда после увольнения со службы он стал выступать в качестве вампира, начал одевать Мёртвую голову на средний палец правой руки не время выступления.
Гном пошёл укладываться в гроб, который стоял в коридоре под парусиной, чтобы не привлекать излишнего внимания. Именно поэтому Снорри не видел, как господин Парк с брезгливым выражением на лице приложил к ладони носовой платок и прошипел барду:
— А теперь быстро сворачивай представление и дай гостям отдохнуть, ты и так злоупотребил их вниманием.
— Но до конца первого отделения у меня ещё две баллады, — возразил Ноди.
— В моём доме фигляры не возражают своему нанимателю, коли имеют надежду на гонорар и последующие выступления, — Парк холодно поглядел на Ноди, — и чтоб из своей комнаты ни ногой. Часа через полтора за вами придут.
Ноди выдал широкую улыбку, спел короткую балладу и откланялся под одобрительные хлопки слушателей.
Гном маялся ожиданием, когда по крышке гроба хлопнул бард, со словами:
— Вылезай, твой выход откладывается.
Снорри покинул своё убежище, и под присмотром Рагнара они были препровождены в прежнюю комнату.
— А чтоб вам не пришла в голову шальная мысль ознакомиться с особняком господина Парка, — управляющий хрюкнул, изображая смех, — за вами приглядит Снежок.
Снежок, оказавшийся знаменитым эльфийским волкодавом, походившим на обросшего густой белой шерстью телёнка, уселся в коридоре. Собаки эти, славившиеся по всей Лирийской империи и носившие ласковое прозванье «пурга», отличались беспримерной свирепостью нрава. За что были особо любимы гуртовщиками: одна пурга свободно душила волка. Посему Раграг здраво рассудил, что ни бард, ни его напарник не рискнут высунуться наружу, пока у двери сидит это белое безмолвие.
Артистов ждал нехитрый ужин. Половина жаренной курицы, уже привычный в Морозных землях ржаной хлеб и какие-то лепёшки, щедро политые патокой. Ко всему этому прилагался кувшин вина. Снорри понюхал и сморщился:
— Обычная эльфийская кислятина!
Ноди привычным жестом избавился от вампирского облика, скинул концертный костюм и облачился в удобные тёмные рубашку и штаны.
— Оружие берёшь? — деловито поинтересовался гном?
Бард покачал головой.
— Двоих, троих я спокойно удавлю по-тихому, а уж коли заварушка начнётся, железяка для меня без надобности, чары придётся применять. Но всеми силами постараюсь заварушек избежать.
Он приподнял раму и выскользнул наружу.

Глава 17
ПТИЦЕГОЛОВЫЙ

Пройти по узкому фризу, опоясывающему здание, для Ноди не составило никакого труда. В кабинете горел свет, бард заглянул в незанавешенное окно, и к своему облегчению обнаружил, что там никого нет.
Оказавшись внутри, Ноди осторожно прикрыл окно и огляделся. Что его несказанно удивило, так это обилие книг. Они ровными рядами стояли в высоком, во всю стену, книжном шкафу. Противоположная стена оказалась завешена ковром и оружием, кроме всего имелся письменный стол, пара кресел и банкетка (та самая, куда Снорри уложил поверженного господина Парка). Кроме того, на стене висел неизменный эльфийский пейзаж, воспевающий красоты суровой северной природы, а возле него притулился портрет некоего печального господина с неудобном высоком воротничке и с завитыми волосами. По всей видимости, предок нынешнего владельца особняка.
Ноди решил, что он-то и собрал всю эту великолепную коллекцию книг, потому как господин Парк в глазах барда никак не походил на эльфа, могущего заинтересоваться, к примеру, «Всемирной историей ядов и знаменитых отравлений, посредством данных ядов осуществлённых». Ноди только слышал об этом уникальном сборнике, написанным под псевдонимом Вереск каким-то высокопоставленным эльфом века эдак три назад. Так что бард не смог удержаться и потянул за корешок прекрасно сохранившийся том. К его величайшему удивлению вместе с книгой об отравителях и ядах подался весь книжный ряд. И «История отравлений», и все остальные книги на полке были искусно выполненными и красиво состаренными муляжами. Заинтересованный подобным поворотом дела, Ноди проверил все остальные полки в надежде, что муляжи книг скрывают тайник. Но к своему глубокому сожалению не обнаружил ничего кроме паутины, пыли да припрятанной бутылки крепкого спиртного.
Возвратившись к письменному столу, бард ещё раз внимательно всё осмотрел: набор писчих принадлежностей, некогда роскошный, а теперь запылённый с весьма плачевным состоянием чернильницы, стопка бумаги с напечатанными в верхнем левом углу инициалами владельца дома, песочница с остатками песка, перья и всё. Ничего компрометирующего или подозрительного на письменном столе господина Парка не оказалось. Оставались ещё ящики, и при том незапертые. В верхнем ящике Ноди нашёл ещё одну бутылку виски (на этот раз початую), скомканный носовой платок, недоеденное сухое печенье, множество крошек и карманный томик «Святых и чудотворцев Морозных земель».
Святых, а в особенности чудотворцев, у эльфов водилось превеликое множество. Осокорь смеясь рассказал об этом в первый же день их в Эльферерри, когда Снорри обнаружил в обоих номерах гостиницы родную сестру парковской книжицы. Святые подразделялись по ранжиру, сферам влияния, местности. Словом, на каждое мало-мальски значимое дело имелся свой святой покровитель, которому можно было помолиться и принести пожертвование в храм.
Наличие подобной книги нимало удивило барда, ещё бы, ведь «Святые» оказались единственной настоящей книгой в кабинете. Он повертел её в руках, недоумевая, с какой стати эльфу с замашками барона-разбойника держать под рукой душеспасительное чтение, особенно если учесть, что была откровенно заметна востребованность книги: обложка потёрлась, пообтрепались уголки, к тому же страницы легко раскрывались где-то на середине.
Чуткие уши Ноди уловили голоса и шаги, кто-то шёл в кабинет. Оглядевшись ещё раз, бард понял, что спрятаться ему негде, в кабинете штор на окне не было вовсе, а послушать, о чём станет беседовать господин Парк со своим гостем очень даже хотелось. Тогда он ухватился за верхний край книжных полок, с изяществом акробата подтянулся и перекинул себя наверх, после этого длинным и быстрым прыжком взлетел к высоченному потолку, где повис, ухватившись за потолочную балку. Набросить на себя покров невидимости Ноди поостерегся, памятуя о маге в числе гостей. Хотя охранных амулетов в кабинете ему почувствовать не удалось, от колдовства лучше было воздержаться.
Гостем господина Парка оказался тот самый осанистый эльф в серебряной маске, изображающей половину головы сказочной птицы. Он по-хозяйски вошёл в кабинет, поднял маску на лоб и устроился в кресле. Парк занял второе и тоже избавился от маски. Прав, ещё как был прав Снорри, утверждая, что показаться в приличном обществе без своего пикантного аксессуара хозяин особняка постесняется: оба глаза украшали мощные синяки. Даже косметическая магия могла лишь частично скрыть последствия плодотворной встречи лица господина Парка с кулаком Снорри.
— Желаете виски? — Парк поставил на письменный стол пару бокалов, что принёс с собой.
— Не желаю, и ты пить не будешь тоже, поскольку разговор у нас случится серьёзный, — голос второго был низким и тягучим, словно патока.
Ноди чуть повернул голову, чтобы рассмотреть этого эльфа. Тонкие черты лица, длинноватый нос, глубокие складки у рта. Определённо морознорождённый. А ещё на собеседнике господина Парка лежала печать привычной власти и многих прожитых лет. Хотя он и не выглядел старым, что-то в манере держать себя, сидеть говорить, выдавало почтенный возраст.
— В последнее время меня всё меньше устраивает твоё поведение, Парк, — говорящий сделал паузу и бросил на собеседника неодобрительный взгляд, — я не комментирую эти ужасающие синяки, кои подходят портовому грузчику, поскандалившему по пьяни в таверне, это мелочь, досаждающая моему эстетическому чувству, противоречащая жизненным принципам, но всё-таки мелочь. А вот труп на Скотном рынке — это уже серьёзно. Какого тролля тебе понадобилось убивать ещё одного гуртовщика? И это после того, как ты клятвенно заверил меня, что любое убийство не состоится без моего ведома?
— Милорд, я не знаю ни о каком убийстве? Ваши обвинения напрасны, — Парк вскочил, сделал несколько нервных шагов и сел назад в кресло.
— Да? — недоверчиво протянул обладатель птичьей маски, — в предыдущий раз, мне помниться, ты утверждал тоже самое. Хорошо ещё, что коррехидор приписал смерть троих гуртовщиков на Скотном рынке стычке с гоблинами. А теперь то же самое: Скотный рынок, убитый гуртовщик. Это, как говорят мастера карточной игры, перебор, мой дорогой Парк. И что на этот раз? Какова причина?
— Клянусь всеми святыми, я здесь ни при чём! И мои люди тоже, — даже с потолка Ноди видел, как отхлынула кровь от лица господина Парка, — готов поручиться жизнью своей, что это не я.
— Цифра четыре — очень даже нехорошая цифра. Мне доложили, что по трактирам ходят прознатчики и расспрашивают, кто что видел, знает, слышал об последнем убийстве на Скотном рынке. Это очень скверно, Парк, очень. Ты даже не представляешь себе насколько плохо всё обернётся, коли щенок нароет что-то на тебя.
— Он нечего не сможет, — приободрился Парк, — поскольку я не имею к этому убийству ни малейшего отношения.
— Посмотрим, — скривился его собеседник, разминая тонкие пальцы, — подойди и стань на колени. Надеюсь, тебе не потребуется объяснять, что я сделаю с тобой, если ты посмел мне солгать?
Вопрос был скорее риторическим, поэтому Парк только кивнул и послушно опустился на ковёр. Мужчина в кресле небрежно протянул руку, стараясь не касаться головы Парка, и подержал несколько секунд. Ноди почувствовал магию.
— Как это ни странно, но на сей раз ты не оскорбил меня бесполезной ложью, — эльф в птичьей маске вытер руку носовым платком с таким видом, будто коснулся чего-то отвратительного, — гуртовщика убил действительно не ты.
Парк с явным облегчением возвратился на своё место, на его лице откровенно читалось: «Я же говорил!», однако вслух произнести это он не решился, а молча сидел перед своим патроном.
В том, что в особняке и всех тёмных делах заправляет именно маг в маске в виде головы сказочной птицы, у Ноди сомнений не оставалось. Удача. Удача с большой буквы! Морознорождённый, руководящий целой преступной группой, кою обыватели обыкновенно именуют «шайкой», — это персона, очень даже подходящая для их целей. Оставалось лишь выяснить личность под маской, найти доказательства причастности его к преступлениям (а он причастен, ещё как причастен! Не зря же этот вальяжный господин опасается внимания коррехидора) и можно припереть его к стенке. Это уж дело Осокоря. По части подобных уговоров ему просто нет равных.
— Но есть и ещё кое-что, что вызывает моё неодобрение, Парк, — продолжал между тем звучать низкий голос внизу, — мне не нравится, что частные вечеринки, которые мы планировали у тебя в доме, превращаются в некие публичные празднества. Пара десятков высокопоставленных эльфов могла раньше найти покой и уединение, столь необходимые, подчас, тому, кто жизнь свою кладёт на службу обществу. Они приходили сюда дабы пообщаться, снять накопившееся напряжение и неудовольствие от сложной и проблемной жизни. А что сейчас? Более пятидесяти гостей! Я ещё не беру в расчёт проституток и артистов! Это не лезет ни в какие ворота.
— Если милорд позволит мне объяснить…
Милостивый кивок послужил разрешением, и Парк заговорил:
— Ваши гости сами приводят своих друзей, доверенных знакомых и родственников. В этом нет ничего удивительного. Сласти, столь востребованные в столице, находят многих поклонников. Кроме того, взнос добровольного пожертвования вырос с двадцати до пятидесяти шиллингов. Вы не можете не замечать, насколько увеличился фонд, что находится в вашем распоряжении. Что же до артистов и дам полусвета, это исключительно по желанию гостей. Их более не устраивают посиделки в узком кругу добрых знакомцев и разговоры о политике. Им по душе атмосфера праздничности и безудержного веселья, а её невозможно создать без перечисленных лиц.
— Понятно, — поморщился патрон Парка, — но приватность синоним безопасности. Где гарантия, что девки не проболтаются, или артисты не начнут обсуждать наши ассамблеи? И всё. Ты, надеюсь, отдаёшь себе отчёт, какую роль играют сплетни в жизни высшего света?
Господин Парк робко предположил, что роль эта столь же значительна, как и роль сплетен в жизни всех других слоёв эльфийского общества.
— Она гораздо, гораздо важнее, — изрёк его собеседник, — например, до меня же дошли слухи, будто ты, мой верный Парк, сам приохотился к сладкому. А это меня совсем не устраивает, в нашей договорённости ничего подобного не было, — взгляд мага в кресле стал жгучим и холодным, как зимняя стужа, — ты не боишься разочаровать меня, Парк?
— Вы сказали, что это — всего лишь сплетня, — выговорил хозяин дома, отведя глаза, — слух.
— Пока — слух. Но если он окажется правдой, тебе несдобровать. Я уже неоднократно говорил, какие качества я ценю в тех, с кем веду дела. И не последнее из них — честность. Возможно, если ты честно признаешь свои прегрешения, я закрою глаза на некоторые просчёты и ошибки.
Парк несколько раз судорожно вздохнул. Ноди, по роду своей прежней деятельности в Первом Безымянном легионе не раз вёл допросы, и сейчас он мог с уверенностью сказать: господин Парк боится своего покровителя до грязных штанов.
— Я, и правда, пробовал сласти, милорд, — проговорил Парк, — но вовсе не с целью насладиться ощущениями, кои несёт в себе это нехитрое лакомство. Я просто хотел проверить качество продукта, прежде, чем он попадёт к нашим гостям. Ведь это не только моя репутация, это и ваша репутация.
— О моей репутации я позабочусь сам. Но чтоб больше подобных проб не снималось, — маг закинул ногу на ногу, — и число гостей необходимо сократить. При наращивании количества сластей питомец может не выдержать.
— Милорд обещал предоставить мне ещё одного помощника, — по тону собеседника Парк понял, что гроза миновала, и приободрился, — наш общий друг работает недостаточно эффективно.
— Пока ничем порадовать тебя не могу, — поворот дела явно не устроил обладателя птичьей маски, — все эксперименты оканчиваются неудачей. Исходи пока из того, что есть. Но соблюдай осторожность. Если щенок Дубового клана что-то пронюхает, нам всем конец.
— Да что он может! Молокосос, бездельник, способный лишь волочиться за каждой юбкой. Вы — морознорождённый. Прежний коррехидор вам, честно сказать, в ножки кланялся.
— Этот сам морознорождённый. И по слухам, что гуляют в Меллорн донане он не из тех, кто склоняет голову даже перед королём. Запугать его невозможно, а купить — тем более, четвёртый сын Дубового клана может позволить себе любую прихоть. Нам остаётся только переиграть его осмотрительностью и хитростью.
— Не понимаю, милорд, — к Парку возвращалась мало-помалу его привычная самоуверенность, — ну, сын Дубового клана! Можно подумать, у него кровь иного цвета. Уберём щенка, вы и до десяти сосчитать не успеете, а с ним вместе и часть нашей головной боли канет в небытие.
— Даже думать забудь! — вскричал маг, —убить младшего Файдернесса — это тебе не гоблинов на Скотном рынке порезать! Его отец найдёт тебя на следующий день, не спрашивай меня, каким образом ему удастся это сделать, но только найдёт. После чего с тебя начнут спускать шкуру, в прямом смысле этого слова, а значит, очень скоро Файдернесс узнает всё, абсолютно всё, что ему будет интересно узнать. Я не хочу, чтобы на моей земле прозвучало: «Вперёд, Дубовый клан!». Лет эдак двести назад Ивовый клан сотворил нечто подобное, и я отлично помню, что Файдернессы не оставили в живых никого, включая детей и женщин.
Морознорождённый помолчал.
— Так что ни в коем случае даже не приближайся к коррехидору. И ещё, где ты откопал сегодняшнего музыканта? Почему не Эрик?
Ноди напрягся.
— Эрик выпил лишку и подрался до сломанных рёбер, — объяснил Парк, — этого Эдвардс прислал. А что? Неплохо выступает, если учесть, — при этих словах он позволил себе хихикнуть, — я ему половину гонорара плачу.
— Ты, как я погляжу, совсем плохо соображать стал, — не одобрил смешка маг, — морознорождённые музыканты обыкновенно не имеют пристрастия к выступлению на частных вечеринках, да ещё за половинную плату.
— С чего вы взяли.., — Парк осёкся, вспомнив, как фамильярно он хватал Ноди за руку, и как обещал выпороть.
— Его происхождение у него по чертам лица читается, — бросил небрежно гость, — полукровка, это несомненно, но какого клана? Острое лицо, нос с горбинкой, как бы не Дубовый клан. Тебе не кажется, что для простого совпадения этого как-то многовато? Щенок интересуется убийством на Скотном рынке, и у тебя дома, в святая святых, появляется никому неизвестный певец, физиономия которого лучше бумаг рассказывает его родословную. Да и заклинания на нём такие, что я не могу точно сказать, вампир он или нет.
Господин Парк нервно сглотнул.
— Что значит не можете?
— То самое и значит, что чары на него навели мастерские. Вроде так, для антуража, чтобы почтеннейшую публику потешить, однако ж многослойность и сложность чар наводит на нехорошие мысли, — морознорождённый смолк, словно в эту минуту предался обдумыванию этих самых мыслей. Потом продолжил, — хотя, скорее всего, он — не вампир. Будь я на его месте, ни за что не стал бы выставлять себя на всеобщее обозрение, учитывая отношение к их братии в Морозных землях.
— Дубовый клан может похвастаться воинами, но не магами, — высказался Парк, — ни для кого не секрет, как у них туго с волшебством.
— Зато у них хорошо с золотом, — отрезал его собеседник, — а у Берёзового клана и с магами порядок. Есть кому поработать. Но я не представляю, кто из магов Коллегии мог бы навести подобные чары. Либо я плохо знаю кого-то из Коллегии, — добавил он невесело. — Одним словом, кем бы этот певец не оказался, больше его тут быть не должно. С этим подозрительным бардом, для отвода глаз измыслившим себе иностранное имя, рассчитайся полностью и вежливо откажи. И упаси тебя боги грубить ему. Как морознорождённый бастард он имеет право непреднамеренного убийства. Знаешь, что это значит.
Парк кивнул. Конечно ему было отлично известно, что любой морознорождённый (даже признанный бастард) имеет право убить любого не морознорождённого по собственному желанию, например, если тот наступил ему на ногу.
— Вот и хорошо. Мы пока прикрываем нашу деятельность по крайней мере до Бала гильдейских старшин. Мне нужно время, чтобы навести справки и убедиться, что в появлении здесь этого барда нет никакой угрозы, — маг поднялся, — а ты сидишь тише воды и ниже травы. Никакой инициативы, просто добропорядочный гражданин, ведущий праздную жизнь в столице. Ну всё. Я и так потратил на тебя слишком много драгоценного времени этого паскудного вечера.
— Но взносы за следующую приватную встречу уже уплачены, — взмолился Парк.
— Тогда мы проведём ещё одну ассамблею. Сластей у тебя в достатке?
— На вторую встречу не хватит, — отвёл глаза Парк, — очень мало останется после сегодняшнего вечера. Придётся ехать.
— Так съезди! Пусть наш друг немного поднапряжётся!

Маг опустил на лицо маску и удалился. Господин Парк метнулся к столу, вытащил виденную Ноди бутылку виски, и не обременяя себя бокалом приложился к ней. После этого он хлопком приглушил свет магических светильников и вышел вон.
Ноди дождался, пока его шаги стихли в отдалении, повис на руках и бесшумно спрыгнул на пол. После этого он посмотрел ещё раз книгу, хранившуюся у Парка в ящике стола, только за тем, чтобы убедиться в правильности запоминания страницы. Его дела его здесь были завершены: он увидел и услышал достаточно. Пора было возвращаться.
Картина, которая открылась Ноди, когда он спрыгнул с подоконника в комнате для артистов, была просто идиллической: Снорри в обнимку с огромным псом доедал курицу. Бард нисколько не удивился, его друг умел найти подход ко всякому живому существу, да так ловко, что любой эльф обзавидовался бы. Уже в гостинице «Виноградная лоза» пара хозяйских кошек спала исключительно в ногах гнома. Особенно его возлюбил здоровенный рыжий котище, прозванный за мерзкий характер Мразиком.
— Как дела? — спросил Снорри, и похлопав по загривку зарычавшего пса, проговорил, — свои, Снежок, спокойно. Это Ноди.
— Всё в порядке, — ответил бард.
— Что-то ты долго, — гном отправил в рот предпоследний кусок курицы и благодушно угостил собаку крылышками, — мы уж со Снежком собирались на разведку податься, тебя выручать. Что ты там делал?
— Висел на потолке в кабинете Парка, — Ноди скептически оглядел остатки ужина, — курицу всю сожрали.
— Тому, кто не далее, как сегодня, обедал варёной морской рыбой, вполне хватит на ужин ячменных оладий, курица для других, более здоровых членов хасты «Странник». А что ты на потолке забыл?
— Парк неожиданно вернулся. Мы с тобой думали, он гостей опекать станет, а с ним один высокопоставленный эльф поговорить возжелал, — Ноди обмакнул оладий в патоку и откусил, — помнишь, в зале был господин в маске с птичьей головой?
Снорри кивнул.
— Ты мне главное скажи: есть на Парка что-нибудь? — потребовал он.
— Ещё как есть! — заверил Ноди, — только здесь мы об этом говорить не будем. Тот, в серебряной маске, оказался магом. Более того, он весьма заинтересован моей личностью.
— Удивительно ты, Нодияр, умеешь привлекать к себе внимание, — проворчал Снорри, поглаживая Снежка по густой шерсти, — в Эльферерри без году неделя, в доме впервые, а им уже какие-то маги интересуются.
— Он посчитал меня морознорождённым бастардом и тайным соглядатаем Дубового клана, — ответил бард, протягивая псу на ладони кусочек оладушка, — обещал справки навести.
— Ну, да ладно, пускай наводит, — великодушно разрешил Снорри, выливая себе в бокал остатки кислого вина, Ноди только поморщился и пить не стал, — главное, мы можем теперь взять господина Парка за яйца и заставить плясать под нашу дудку. Ради этого, друг мой Ноди, я готов ездить в гробу хоть до утра, — гном потянулся.
— Собаку в коридор отправь, — сказал бард, прикинув, сколько уже прошло времени, — не зачем Рагнару Снежка в нашей компании видеть, — он быстро переоделся в костюм для выступления и распустил волосы.
— Эх, хороший ты пёс, — проговорил Снорри, обнимая лобастую голову своего нового друга, — не тем достался! Жаль, его нельзя с собой забрать. У господина Парка жизнь, поди, не сахар!
— Представляю, как обрадуется Осокорь, узнав, что ты помимо избиения хозяина ещё и дорогущую собаку у него со двора свёл! — бард даже глаза закатил, — право слово, будто дитя малое.
— Да жалко было эдакого красавца в расход пускать, коли у тебя что не заладилось бы, — объяснил гном, выведя пса за дверь и приказав ему сидеть, — позвал его, познакомился. Потом, всяко дело, поддержка на случай экстренных действий.
— Давай я лучше тебе грим подправлю, — Ноди уже принял вампирский облик, снял с цепочки кольцо с черепом и надел его на средний палец, — а то мне что-то твои трупные пятна кажутся не очень впечатляющими.
Гном без звука позволил поколдовать над своим и без того неузнаваемым лицом, облачился в саван и даже не пикнул, пока бард проверял чары, превратившие его Головоруб в некое подобие гибрида косы и непонятного кухонного приспособления. Совершенно бесполезного, но весьма впечатляющего вида.
Рагнаг не стал утруждаться стуком, просто ввалился в комнату и позвал артистов на выступление.
— Молодцы, — солидно похвалил он Ноди, — клыки ваши очень даже натуральные. Петь не мешают?
Бард сухо ответил, что нисколько не мешают, и разговор увял.
В обеденном зале были приглушены все магические светильники, лишь свечи едва разгоняли темноту ночи своими трепещущими язычками пламени. Ноди это было на руку: гасить магические светильники он не хотел, чтобы не вызывать лишних подозрений. Поэтому своё появление на тёмной сцене он обставил весьма эффектно: словно соткался из ничего, взмахнув призрачными перепончатыми крыльями, упавшими шёлковым плащом за спиной.
Господина в маске с головой сказочной птицы среди гостей не было, причём не было и куртизанок, скрашивавших его одиночество до перерыва. Их стол оставался пустым.
Ноди спел грустную балладу о храбром юноше, о несправедливости судьбы, оборвавшей жизнь молодого воина в самом начале, о его несчастной невесте, умершей от горя и утраченной любви. Аплодисменты оказались более чем скромными. Бард, отлично чувствовавший публику и умевший управлять её эмоциями, был ошарашен: казалось, в зале никого нет. Вернее, он не ощущал мужчин. Девушки-то как раз и одаривали его громкими хлопками. Куртизанки изрядно успели выпить за время перерыва, расковались, и теперь вампир на сцене более не пугал их своей плотоядной улыбкой и призрачными крыльями. Он стал «душкой», «прелестником» и «красавчиком». Именно такие эпитеты, совсем не вязавшиеся с его представлением, долетали до Ноди из зала.
Мужская же часть эльфов безмолвствовала. Маски по-прежнему скрывали лица, гости сидели, лениво жевали выставленные на столах в изобилии фрукты и сладости, вяло пли вино и никак не реагировали на нодины усилия. Если б не удачная вылазка к господину Парку, бард почувствовал бы себя уязвлённым столь откровенным пренебрежением к его таланту.
— Сейчас я буду творить своё волшебство, столь же тёмное, сколь темна зимняя ночь за этими уютными стенами, — провозгласил он, исполнив вторую балладу, — и в этом мне поможет капля крови, напоившая мой перстень совсем недавно.
При словах «капля крови» из-за стола поднялась одна из девиц, статная темноволосая эльфийка в наряде столь откровенном, что не будь Ноди при деле, он был бы не против уединиться с ней на часок. Она пошатнулась, опрокинув бутылку на столе, и целенаправленно двинулась к сцене.
— Возьми мою кровь, — проговорила она, — возьми всё, что тебе во мне мило.
— Прекрасная донна, — ответил бард, приближаясь к краю помоста, игравшего роль сцены, но не спускаясь с него, — у меня уже есть кровь для колдовского ритуала, да и ранить кинжалом столь прелестную ручку было бы преступлением, — он галантно поклонился, ожидая аплодисментов. Но их не последовало.
Ноди от всей души надеялся, что сейчас господин Парк или кто-нибудь из его людей аккуратно уведёт неугомонную красавицу и позволят ему продолжить выступление. Однако ж нет. Сам Парк, его маска с полумесяцем рогами вверх давно маячила у главной двери, даже и не думал вмешиваться. Выкручиваться Ноди предстояло самому.
Тем временем красавица уже умудрилась взобраться на сцену и обдав Ноди запахом дорогих духов и крепкого спиртного проворковала:
— Чего ты медлишь? Утоли мою страсть прямо здесь, может так мы расшевелим этих холодных эльфов!
Ноди всю свою вторую половину жизни, прошедшую вне хлопкового имения, не был обделён вниманием слабого пола, но сейчас это было очень уж несвоевременно. Девушку подбадривали товарки, мужчины безмолвствовали, только господин Парк злобно посверкивал глазками в прорезях полумаски. Представление оказалось под угрозой.
Ноди галантно взял куртизанку за руку и едва коснулся поцелуем запястья, при этом чуть-чуть, так, чтобы не почуял какой-нибудь маг (если и был кто-то кроме птицеголового субъекта), потянулся к разуму дамы. Он почувствовал неутолённое желание, обиду, бесшабашное стремление быть на виду. Бард мягко, почти незаметно внушил ей, что для исполнения желаний куртизанка должна ему подчиняться.
— Прекрасно! — провозгласил он, — прелестная помощница — это как раз то, чего мне так не хватало нынешней ночью, — колдовство гораздо сильнее, если к мужской силе присоединяется женская.
Это двусмысленное замечание вызвало взрыв аплодисментов дамской части публики и подбадривающие крики Эмме (видимо, так звали храбрую куртизанку).
— Возьмите золотую волшебную дудочку, — сказал бард значительным театральным шёпотом, — и когда я взмахну рукой, подуйте в неё. Это призовёт моих добрых друзей. А пока встаньте поодаль, но не лишайте при этом публику радости наслаждаться вашей несравненной прелестью, — он бросил на девицу многообещающий взгляд.
Та попятилась, крепко сжимая в руке золотую дудочку, и закивала головой, давая понять, что исполнит всё в точности.
Ноди опять вооружился лютней и запел грустную балладу о друзьях. Парни дружили с раннего детства, потом вместе пошли воевать, не раз спасали друг друга от верной смерти и прошагали половину империи, деля поровну последний кусок хлеба и глоток воды.
В конце концов друзей угораздило влюбиться в одну и ту же даму, прекрасную ликом как рассвет, но с сердцем тёмным, словно полночь. Дальше всё пошло в привычном для Ноди ключе (гном в гробу лишь хмыкал и удивлялся, как его друг умеет переобуть один и тот же по сути сюжет, так, что всякий раз кажется будто именно эта история истинная). Предательство красотки отправило одного из друзей на плаху, другой оказался заточённым в подземелье, сыром и тёмным, куда никогда не проникал ни единый луч света. Там он подружился с летучими мышами, и послал вместе с ними осколки своего разбитого сердца жестокой красавице в виде кровавых рубинов. Тут бард подал знак куртизанке, замерший в ожидании, та подула в дудочку, вплетая невыразимо грустные звуки в песню Ноди, и по залу пронеслись сотни призрачных летучих мышей с серебристым инеем на крыльях.
Преданный герой сам стал вампиром. Обратившись в летучую мышь, он покинул узилище, выпил кровь предательницы и принялся искать могилу друга.
— Где ты мой верный друг? — горестно восклицал Ноди, картинно заламывая руки, — король воинов, воин среди королей? В какой пещере ли, в тверди земной ли, в море покоится твой бренный прах? О, мои милые маленькие друзья, — позвал бард, и летучие мыши закружились над ним в танце, — пусть мой волшебный перстень осветит ваш путь, — при этих словах он продемонстрировал публике перстень с черепом, — ступайте и принесите мне моего друга, даже если от него остался лишь его меч!
По сигналу Эмма подула в дудочку снова, та запела, зачарованная бардом накануне, ему хотелось, чтобы все его трюки виделись только представлением с заёмным колдовством. И девушка, с благоговением дувшая, в дудочку оказалась кстати.
Дальше представление шло как обычно: появился гроб со Снорри, на этот раз его «вынесли» летучие мыши, бард разорвал себе грудь под дружные ахи куртизанок, окропил гнома, тот встал из гроба с широкой улыбкой на лице и зачарованным Головорубом. Ноди спел несколько баллад, Снорри прохаживался по сцене, сбросил саван, оставшись в доспехах, взмахивал мечом и делал всё то, что ему приходилось делать на представлении в Рие. В конце он перерубил свечи в подсвечнике, которые держала всё та же неизменная дама. Дама получила похвалу за проявленную храбрость, и была препровождена к краю сцены. Чтобы она не мешала далее, Ноди чуть сжал её руку и шепнул: «Позже».
Словом, окончание представления прошло как по маслу. Одно только удивило друзей — полное отсутствие какой-либо реакции со стороны мужчин. Их не проняло ни нодино пение, ни его кровоточащее сердце. Никто из них не вскрикнул, они продолжали вяло потягивать вино, словно на сцене стоял не парень в окровавленной рубахе с бьющимся живым сердцем, а обыкновенный жонглёр подбрасывал апельсины.
Собирались после окончания представления быстро, но без спешки. К уже переодевшимся артистам зашёл господин Парк, положил на край стола пухлый кошель и низко поклонился Ноди, поинтересовавшись, всё ли устроило милорда. Гном поднял брови, но смолчал. Ноди благосклонно принял гонорар, явно превышавший оговорённый, и заверил хозяина особняка, что всё в полном порядке. Парк отвесил ещё один поклон и удалился.
— Ишь ты, милорд! — не удержался Снорри, когда хозяин особняка из покинул, — вот что талант делает! Сперва мы были чуть ли не сукиными детьми, а теперь ты, извольте ли видеть, — милорд. Сказал бы кто раньше, ни за что бы не поверил.
— Талант тут не при чём, — отозвался бард, защёлкивая замки своего саквояжа, — маг в маске с головой птицы меня за морознорождённого принял. Ну всё, чем быстрее мы покинем сей гостеприимный кров, тем лучше.
Под присмотром Рагнара им выволокли гроб на улицу, управляющий одобрительно похлопал Снорри по плечу и похвалил выступление.
Из-за поворота выехал экипаж, и возница проговорил сиплым голосом:
— Господа желают проехаться?
— Желают, Мар, ещё как желают, — отозвался Ноди, — слезай и помоги нам впихнуть гроб.
Осокорь, кутавшийся в овчинный тулуп, весьма уважаемую одежду среди кэбменов Эльферерри, засмеялся:
— По тону слышу, что вы очень уж довольные, парни. Как всё прошло?
Клирик почти всю ночь болтался поблизости на взятом напрокат экипаже в полной готовности прийти на выручку друзьям, если в доме господина Парка что-то не заладится.
Он спустился и помог пристроить уже ставший ненужным реквизит.
— Даже лучше, чем мы рассчитывали, — радостно сообщил Снорри, залезая в экипаж и с трудом размещая свой меч, — Парк и его покровитель…
— Лучше обо всём поговорить дома, — прервал его бард, — среди гостей был маг.
Осокорь кивнул и взгромоздился на козлы.
— Господину Парку действительно есть, что скрывать, — сказал Ноди, когда они оказались в гостинице и Осокорь при помощи магии вскипятил остывший чай, — мало того, что на нём висит убийство трёх гуртовщиков на Скотном рынке, он ещё пробавляется наркотиками.
Бард не удержался от театральной паузы.
— После перерыва, когда я повисел на потолке его кабинета и услышал много чего интересного, — продолжил он, — публику, если уж быть совершенно точным, мужчин, словно подменили. Ни один не среагировал на развёзтую грудь и бьющееся сердце. А это, можешь не сомневаться, трюк проверенный.
— Да уж, — поддакнул гном, — непременно кого-то выворачивало наизнанку. Коли блевотину в зале не убирали, Ноди считал представление неудавшимся.
— Девицы, конечно, охали и визжали, но проститутки — это вам не столичные барышни, на приличном градусе выпивки их моё трепещущее сердце не испугало.
— Возможно, среди эльфов вовсе не принято выражать явно свою реакцию, — предположил Осокорь.
— Не принято? Вспомни «Призрак фиалки». Эльфы такие же зрители, как и все остальные. Главное, до перерыва было одно, а после перерыва публику словно подменили. Ты ведь знаешь, Мар, как я чувствую окружающих, — Осокорь кивнул, — так вот, мне казалось, что зал наполовину пуст, кроме проституток там никого нет, хотя все сидели на местах, ели, пили вино. Я вырос в Кумее, знаю, что такое любители дури.
— Ты ещё про мага и ихнего дружка расскажи, и про сласти, — Снорри привычным жестом запустил пятерню в волосы, — наркота, как пить дать.
Бард практически слово в слово пересказал беседу, подслушанную в кабинете.
— Понимаешь теперь, с чем мы имеем дело? Сласти — это всего лишь эвфемизм, на самом деле речь шла о какой-нибудь травяной или грибной вытяжке.
— Нет, — покачал головой Осокорь, — вы, ребята, ошибаетесь, и ошибаетесь крепко. Видите ли, эльфы по природе своей не восприимчивы к любым наркотикам. Это факт. В Северную войну в наших госпиталях пытались им давать обезболивающее в виде декокта из мака бледного, и никакого результата. Пили, словно молоко или чай. Так что ваша версия не очень-то состоятельна.
— Значит Парк и его морознорождённый покровитель сумели как-то сделать дурь, действующую на эльфов, — Ноди не убедили слова друга, — во-первых, я их видел, и Снорри тоже. Они чертовски соответствовали моему представлению, как должны выглядеть укурившиеся или принявшие хорошую дозу шлаха. Во-вторых, имеется в наличии некий друг или питомец, которому придётся потрудиться, дабы обеспечить следующую вечеринку нужной порцией «сластей». И это в Эльферерри, где полки лавок ломятся от сладостей и выпечки на любой вкус. По-моему, нигде в империи не едят столько сладкого, как в Морозных землях. Зачем нужен друг, да ещё к которому необходимо ехать, чтобы затариться тем, чего полным-полно в городе? А добровольное пожертвование участников увеселения составляет пятьдесят шиллингов. Это гораздо больше, нежели обед в роскошной ресторации. Никто не станет платить просто так.
— Согласен, — Осокорь потёр лоб, — что в-третьих?
— Ты про книгу святых не забудь, — встрял Снорри.
— Я помню, — отозвался бард, — в-третьих, боязнь вмешательства коррехидора и нелюбовь к Дубовому клану и странная книжица, оказавшаяся единственным не муляжным предметом для чтения в кабинете Парка.
— И с какой книгой этот проходимец коротает время?
— Не думаю, что он читает хоть что-то, — Ноди презрительно скривил губы, — но томик «Святых и чудотворцев Морозных земель» лежал у него в ящике стола рядом с неизменной бутылкой виски. Причём книга пообтрепалась и раскрывалась на середине.
— Полагаешь, она использовалась, как ключ к шифру, — оживился Осокорь.
— Думаю, по ней он шифровал записи в своём блокноте, который утащил Снорри. Поэтому мы ничего не сумели прочесть.
— Хорошо, завтра попробуем разобраться.
— И уж больно птицеголовый напирал на сохранение тайны вечеринок, — продолжал Ноди, — он утверждал, что, если об этом прознает коррехидор, им конец. Ясное же дело, что-то противозаконное там твориться. Хотя, если эльфы не восприимчивы к наркотикам, вряд ли имеется закон, запрещающий это дело.
— Есть закон, — Осокорь выглядел усталым, — я перед отправкой сюда их законы проштудировал по совету Брэка: отец нынешнего правящего монарха издал специальный эдикт, под страхом смертной казни запрещающий любые снадобья для одурманивания и вызов видений. Этому причиной был наплыв гоблинов, которые, как известно, не чужды подобным развлечениям.
— И что за такое светит? — поинтересовался Снорри.
— По традиции эльфы вешают, но морознорождённому будет оказана особая честь, его обезглавят.
Осокорь подумал, потёр ноющие от усталости и оставшегося позади волнения виски:
— Предположим, покровитель господина Парка, морознорождённый маг, украсивший себя маской сказочной птицы, нашёл способ или средство, позволяющее эльфам принимать наркотики, и нашлись, естественно, желающие воспользоваться предложенной услугой. Гуртовщики, скорее всего, являются связниками, они перегоняют скот и привозят товар. Возможно, они угрожали Парку, или не сошлись в цене, и он от них избавился. Намечается ещё одна вечеринка, после которой вся тёплая компания заляжет на дно. Из этого следует, что мы должны проследить за Парком, выяснить, что к чему, и выйти на морознорждённого покровителя. Ты, Ноди, хорошо его разглядел без маски?
— По честности сказать, не особенно, я ж на потолочной балке висел.
— Нарисовать портрет сможешь?
Среди многочисленных талантов барда числилось умение делать быстрые наброски-портреты, удивительно передающие характер того, кто попал под карандаш Ноди.
— Смогу, — подумав ответил он.
— Получается, теперь нашей первостепенной задачей является слежка за господином Парком, мы зацепим его на горяченьком и припрём к стенке, — за всех подытожил гном.
— Да, — до следующего их сборища в особняке мы должны это успеть, — Осокорь с трудом подавил зевок, — завтра Ноди посидит над записной книжкой, я с утра схожу по делам, а потом проработаем все детали. А сейчас — спать. Вы сегодня прекрасно справились.


Глава 18
СНЕЖНЫЕ ГЛАЗА ОСОКОРЯ

Утром Снорри проснулся поздно. Осокорь, как и обещал, уже куда-то отбыл, а Ноди с головой прогрузился в расшифровывание записей Парка. На столе гнома ждал его завтрак.
Снорри с отвращением поглядел в зеркало на незнакомую опухшую со сна физиономию и со вздохом принялся за поджаренный хлеб и ветчину.
— Пойду закажу свежего чая, — проговорил он, коснувшись рукой подостывшего чайника, — я и так чай не больно жалую, а тут вообще ослиная моча.
— Марыль тебе не велел из номера выходить, — запретил бард, быстро черкая что-то на листке, — нечего вызывать подозрения в гостинице.
— Так чай остыл!
— Спать надо меньше, — отрезал Ноди.
— Хоть подогрел бы.
Бард картинно вздохнул и возложил руку на чайник с видом жреца, отпускающего грехи прихожанину. Совсем скоро из чайника пошёл пар.
— И долго мне ещё сидеть, как пришитому? — не унимался гном, которого собственный вид начал уже порядочно тяготить, — когда заклинания выветрятся?
— К обеду или чуть попозже, — оторвался от «Жития святых и чудотворцев» Ноди, прижимая пальцем нужную строчку, — ты можешь мне не мешать какое-то время?
— Могу, — буркнул гном.
— Если нечем заняться, возьми книгу и почитай.
— Ага, — фыркнул Снорри, которого в детстве не приучили читать, посему он полагал это занятие весьма скучным и обременительным, — это ты предпочитаешь книжки хорошей компании, а у меня глаза устают.
Он запустил пятерню и с остервенением принялся чесать голову.
— Блох я что ли вчера у Снежка нахватался? Уже обчесался весь.
— Я сто раз говорил, что блохи живут только на животных, — не отрывая глаз от записной книжки Парка, ответил Ноди.
— Может на людях и эльфах не живут, а на гномах запросто, — бормотал Снорри, норовя почесать зудящую спину, — я прям чувствую, как по мне эта мразь мелкая бегает.
Бард повернул голову в сторону отчаянно чешущегося друга:
— Эй, эй, Снорри, полегче! У тебя нет никаких блох. Это заклинание сходит. Потерпи, скоро чесаться перестанет.
Вошедший Осокорь застал конец тирады гнома о том, что следует запретить законом использование непроверенных заклинаний для криворуких бардов, имеющих несомненную склонность изводить ближнего своего.
Лицо гнома покраснело, словно по нему прошлись крапивным веником, сам же Снорри крепился изо всех сил, стараясь не расчёсывать зудящие волдыри.
— Что с ним? — клирик повернул лицо гнома к свету, — где заразу подхватил?
— Не зараза это, — пояснил бард, — у него такая реакция на ингредиенты заклинания. Скоро пройдёт.
— Ага, — высказался гном, — знал бы раньше, что ты подобную пакость надо мной учудишь, ни за что не дался бы рыбьими кишками мазаться.
— Ты ещё скажи, я специально!
— Хватит препираться, — положил конец перепалке Осокорь, — Ноди вскипяти воду и достань мой саквояж.
Бард повиновался.
— Ты что без меня не мог корень желчаника ему заварить?
— Я не думал, что у него так сильно, — принялся оправдываться Ноди, умело отмеряя дозу измельчённого красноватого корня, — он всё про блох болтал, а я переводом занимался.
— Ты, Нодияр, проявил преступную невнимательность. Я не говорю, что Снорри пострадал по твоей вине, никто не мог предполагать, как на него подействует заклинание, но не обращать внимания на страдания друга недопустимо.
Гном выпил чашку отвара, и очень скоро ему стало легче. Заклинание, действительно, ослабевало, черты лица Снорри возвращались к его привычному облику.
— Итак, — сказал Осокорь, когда от волдырей на физиономии гнома остались одни только покрасневшие пятна, — что с расшифровкой записей Парка? Есть что-нибудь полезное?
Ноди покачал головой.
— Это зашифрованные имена и фамилии клиентов, кто сколько и когда заплатил, последние три страницы, я ещё не дошёл до конца, содержат имена должников. Ни одна фамилия или имя не приводятся полностью, только начальные буквы. Не думаю, что содержание записной книжки можно как-то использовать.
— Понятно, но всё же нужно расшифровать до конца. Нам предстоит организовать слежку за господином Парком. Для этого я уже навёл некоторые справки, — Осокорь привычно пригладил редеющие волосы, — на углу бульвара Уходящего солнца мне удалось подыскать квартирку с окнами в нужном нам направлении. Весьма симпатичная вдова согласилась пустить на постой положительного одинокого мужчину с хорошим годовым доходом.
— Дежурить придётся в основном нам, — задумчиво заметил Ноди, — у тебя ж дела с Вудстоком. Карета у нас есть. Осилим.
— Если бы всё было так просто, — усмехнулся клирик, — во-первых, у дома нет двора, значит карету поставить будет негде. Во-вторых, вдова пускает жить одинокого мужчину, я повторюсь, положительного поведения и добропорядочного нрава. А добропорядочному мужчине буде весьма непросто объяснить постоянное присутствие в съёмной квартире пары друзей, особенно одного гнома с огромным мечом.
— Может, в окно влезем? — предложил Ноди.
— Ты, без сомнений, влезешь, а вот я и Снорри — не знаю. Второй этаж всё-таки. Да и окна квартиры выходят на улицу. Боюсь, вдова, узрев подобные наши экзерсисы примет нас за воров и позовёт городскую стражу.
— А других вариантов нет? — Ноди потёр узкую переносицу, — может, проще на улице следить.
— Внешнее наблюдение отпадает, бульвар малолюдный, мы быстро примелькаемся и начнём вызывать подозрения. Придётся обхаживать вдову.
— Рядом со мной в комнате сидят двое магов высочайшей категории и ведут разговор о неусыпном наблюдении! — воскликнул гном, — вы что, не можете наколдовать что-нибудь, чтобы не пришлось денно и нощно за домом Парка следить. Наверняка в вашем арсенале отыщется что-то подходящее.
Осокорь задумался.
— Попробовать можно, — сказал он, наконец.
— Что пробовать, сделаем, — откликнулся Ноди, — тем более, у меня образчик парковской кровушки имеется.
— Откуда?
— Его кровь в мой перстень всосалась, — как ни в чём не бывало пояснил бард, — во время представления вчера ночью.
— В какой перстень?
— Ну в тот, помнишь, Мар, с которым он ещё в Кумее носился, в виде черепа, — встрял гном, — на нём ещё рубиновые глаза огнём полыхнули.
— Ты, Ноди, поосторожнее с перстнем, — посоветовал Осокорь, — не хотелось бы, чтоб кровь кого-нибудь из нас на него попала. И вообще, пользоваться артефактом, принцип действия коего ты не представляешь, а о свойствах можешь лишь догадываться, опасно.
— Это ж дедово кольцо, — возразил Ноди, — я не думаю, что оно может быть опасным. А то как хорошо бы было парковскими глазами всю дорогу увидеть.
— Как, интересно, ты собираешься всю дорогу увидеть, если Парк будет в карете сидеть? — поинтересовался Снорри, к которому уже начал возвращаться его настоящий облик, — он же не будет в окно кареты глядеть, да и много ли он разглядит, коли по тёмному времени поедет?
— Снорри прав, — согласился с гномом Осокорь, — сам Парк нам ничего не даст, а к кучеру подходов нет. К тому же мы не знаем, кто повезёт его в этот раз. Значит, остаётся поводок.
— Хорошая мысль, — кивнул бард, — на карету.
— Что ещё за поводок? — Снорри еле удерживался от почёсов, хоть отвар Осокоря и подействовал, но зудело у него порядочно, — сколько лет вас знаю, а всякий раз что-то новенькое придумаете!
— Посадим на карету Парка магического соглядатая, — объяснил клирик, а потом проедем по маршруту нашего клиента и найдём его секретное место с таинственным другом. Соберём там необходимые улики, после чего поприжать Парка — только дело техники.
— Ты, Мар, прямо глазами будешь видеть, куда Парк ездил? — восхитился Снорри.
— Конечно, нет. Просто мы поедем, а в нужном месте я буду знать, куда повернуть: направо или налево. Меня словно потянет в ту сторону.
Ноди задумчиво грыз яблоко, прикидывая про себя, как можно усилить подобные чары, потом проговорил:
— Эдак нам придётся ездить много раз. Ведь не факт, что Парк сразу поедет за «сластями», да и в карете может быть кто угодно. Вдруг он соберётся в ночной клуб или к полюбовнице, а мы так и будем таскаться по всем его маршрутам?
— Это, конечно, так, — согласился Осокорь, — но другого способа я не нахожу.
— Ведь Парк, когда отправится за «сластями», будет волноваться, — бард кинул огрызок яблока на грязную тарелку, — ещё как будет. Он своего птицеголового покровителя боится до грязных штанов, так что волнения ему не избежать. Ещё будет жажда: он пристрастился к запретным сладостям, а его патрон обещал суровые кары за это. Значит будет Парк будет испытывать страх, возбуждение и жажду.
— Ну и хрен с ним, — о наколдованном облике гнома напоминали лишь красные пятна на лице и шее, — какое нам дело до того, что чувствует этот мерзавец! Охота была в его грязной душонке копаться. Вечно ты, Ноди, всё усложняешь.
— Не скажи, — Осокорь подался вперёд, — я понимаю, к чему клонит Ноди. Сможешь?
— Настроить твоего соглядатая на определённое настроение клиента? Думаю, справлюсь, — Ноди совсем не аристократично почесал нос, — я видел его в страхе, возбуждении и гневе, когда этот урод хватал меня за руку. И его патрона, любителя экзотических птиц, я тоже отлично запомнил. Мы сделаем так, что твой поводок сработает только тогда, когда Парк выедет в соответствующем настроении. Это значительно облегчит нашу задачу.
— И когда пойдём? — гном вскочил с места, готовый отправиться прямо тут же.
— Пойдём мы с Ноди, и не сейчас, — охладил его пыл Осокорь, — они гуляют до вечера воскресенья. Предположим, он потом будет какое-то время отсыпаться. Поедет Парк никак не раньше ночи понедельника на вторник. Это означает, что в ночь с воскресенья на понедельник мы поставим поводок.
— Почему без меня? — возмутился Снорри, — вам охрана не помешает.
— Охрана нам ни к чему, а лишний персонаж очень даже помешает.

***
Как и собирались, в ночь с воскресенья на понедельник Осокорь и Ноди отправились ставить поводок на карету господина Парка. Клирик, ещё, когда присматривался к съёмным квартирам, заприметил целый каскад ледяных горок, сооружённый на лужайке перед одним из домов. Днём горки были полностью оккупированы детьми, а вот ночью вполне подходили для проведения ритуала, сложность коего состояла в том, что создавать поводок следовало в непосредственной близости от цели.
Осокорь долго мял неподатливый снег, прежде чем получился крепкий снежок. Ноди любил наблюдать за тем, как его друг и начальник творит колдовство, в эти минуты своей сосредоточенностью и отрешённостью он неуловимо напоминал барду деда. Хотя тот умер почти тринадцать лет назад, тоска временами сжимала сердце Ноди.
Стеклянной тонкой палочкой Осокорь пустил себе в глаза жидкость из пузырька с притёртой крышкой и зашипел от боли. Из глаз в буквальном смысле брызнули слёзы, которые ругающийся себе под нос клирик тщательно собрал в специальную серебряную плошечку. После чего, утирая красные (даже в свете луны) глаза носовым платком, попросил барда возжечь спиртовку. Ноди проделал это без малейшего усилия, лишь щёлкнув пальцами.
Из инструментов была извлечена длинная тонкая игла, которую Осокорь тщательнейшим образом нагрел в пламени спиртовки, а затем нарисовал на снежке два глаза. Снег плавился под иглой, образуя мгновенно замерзающие на морозе дорожки.
— Теперь твоя очередь, — Осокорь передал снежок Ноди.
— Никогда подобного не делал, так что буду импровизировать, — проговорил бард, стягивая шубу, — надеюсь, если что пойдёт не так, слёз у тебя на второй снежок хватит.
— Постарайся с первого раза, — клирик спрятал носовой платок в карман, — удивительно паскудное ощущение от этого зелья.
Бард чуть наклонил голову в знак согласия и закатал рукав рубашки.
— За эту руку меня хватал Парк, — бормотал он, выбирая место, где бы полоснуть кинжалом, — и через неё я смотрел на птицеголового мага.
Обсидиановое лезвие ритуального кинжала надрезало кожу, и из ранки выступила кровь, показавшаяся даже самому Ноди в лунном свете совершенно чёрной. Бард обмакнул в кровь пальцы другой руки, капнул на ладонь. Потом лизнул ранку и забрал у Осокоря снежок. Окровавленной ладонью он сжал снежок и постарался как можно ярче воссоздать в своём воображении образ Парка, замирающего от страха на коленях, когда маг читал его мысли. Следом из памяти было извлечено омерзительное ощущение парковской руки на саднящем от пореза предплечье, его взволнованное лицо, поверх всего этого бард наложил жажду, неразрывно связанную со словом «сладость». Сам Ноди глубоко презирал тех, кто принимает одурманивающие зелья, но прекрасно знал, насколько к ним может быть привязан человек. Парк был эльфом, что, собственно, картины не меняло: пустые глаза потребителей шлаха, их скорчившиеся иссохшие тела, готовность сделать всё, что угодно за новую порцию — всё это было привязано собственной кровью Ноди к снежку с ледяными бороздками глаз.
— По-моему должно сработать, — бард, поёживаясь на пронизывающем ветру, надел шубу, — посмотри сам.
Осокорь побаюкал снежок в ладони, словно прислушиваясь к своим ощущениям, затем сказал:
— Заклинание мне не знакомо, но, похоже, наложено оно грамотно. Два слоя чую легко, но вот с третьим не слишком ли много накручено вокруг жажды?
— Это для точности. Вдруг он будет волноваться перед встречей со своим патроном? Не будет жажды, не сработает поводок.
— Ладно, хорошо, импровизатор. Теперь моя очередь.
Осокорь набрал в грудь воздуха, как перед прыжком в воду, и медленно, стараясь точно выдержать сложный ритм, принялся произносить про себя слова заклятия. Заклятие было порядочной длины, и главная сложность состояла в том, что нельзя было ни сбиваться на скороговорку, ни выдыхать. На последнем мысленном слове он выдохнул облачко пара на снежок. Дыхание Осокоря заклубилось и впиталось в снег, одновременно с этим ожили нарисованные глаза: они сперва бессистемно ворочались так и эдак, затем словно соединились друг с другом, стали синхронно поворачиваться. Ноди заметил, что они двигаются точно также, как глаза Осокоря.
— Осталось прилепить снежок на ворота, — проговорил клирик, и снежные глаза повернулись вместе с ним в сторону знакомого особняка на бульваре Уходящего солнца, — ты вчера потренировался кидать снежки?
— Меня до самого обеда Снорри заставил целый сугроб перекидать, — бард уже надел перчатки из серой замши, — пока, видите ли я научусь правильно метать снежные заряды.
Ноди, выросший в хлопковом имении, снег видел пару раз в жизни, если не считать заснеженных вершин далёких гор, и ценнейший опыт в прицельном бросании снежков обошёл его стороной. Снорри пришлось обучать товарища с самых азов, кои на родине гнома известны малым детям. Бард оказался способным учеником и за полдня навострился кидать снежки на далёкое расстояние и с большой точностью.
— Я-то докину, вот только прилипнет ли? — засомневался он, прикидывая на руке вес снежка и расстояние до верхней перекладины ворот.
— Липкость встроена в сам снежок, — заверил Осокорь друга, — прилипнет будь здоров, ты только не промахнись. Главное, что б он за забор не улетел. Разряжать его на расстоянии — попотеть придётся обоим.
Бард размахнулся и метнул снежок. Тот пролетел, ударился о верхнюю перекладину прямо посередине и мгновенно прилепился к ней. За воротами раздался бодрый собачий лай.
— Пошли спать, — проговорил Осокорь, — теперь остаётся только ждать, пока господин Парк соберётся проведать своего таинственного питомца.
— Интересно, кто он, — заметил Ноди, поднимая воротник шубы, мороз пробирал даже через согревающее заклинание.
— Даже не берусь предполагать, — клирик засунул замёрзшие руки в карманы, — скоро всё одно узнаем. Эх, чаю бы сейчас горяченького, да с коньяком.
— Коньяка не обещаю, а вот виски в нашей гостинице полно.
Весь следующий день прошёл в пустом ожидании, не дававшем, однако, полностью погрузиться в повседневные дела. Осокорь проверял поставки, а Ноди и Снорри вяло резались в карты. Гном подначивал друга, отпуская шуточки по поводу его строгого воспитания, лишившего барда многих мальчишеских радостей и ценнейшего опыта первой любви. Ноди держал высокомерную мину морознорождённого, бросив сквозь зубы, что плебейские радости никого не сделали ни счастливее, ни опытнее, а, помолчав, прибавил что-то по поводу особого положения в подлунном мире, к которому его готовили с рождения. Гном только посмеивался в ответ.
К обеду обоим это времяпрепровождение изрядно наскучило, и бард отгородился от друга книгой. Тот поскучал в вынужденном одиночестве, сходил вниз, принёс кувшин пива и горячих пирожков с ливером.
На аромат, распространяемый знаменитыми пирожками, Ноди лишь скорчил выразительную гримасу глубокого отвращения, но пива глотнул. Пирожки доел пришедший Осокорь.
— А вы ничего с заклинанием не напортачили? — спросил Снорри, с сожалением глядя на опустевший кувшин, — уже дело к ночи, а оно ни гу-гу.
— Мы как-то не ожидали, что Парк сегодня поедет, — откликнулся клирик, — скорее завтра или даже послезавтра.
— Так чего, спрашивается, мы весь день в гостинице просидели, как пришитые?
Гном с осуждением воззрился на друзей.
— Я просто устал и вымотался за последние дни, — спокойно пояснил Ноди, закладывая длинным пальцем страницу книги, — хотелось посидеть дома, у камелька, отдохнуть.
— А тебе, молодой человек, — голос Осокоря был совершенно серьёзен, — придётся все дни дома просидеть. Карета должна быть наготове. И, кроме того, нам с Нодияром совершенно не с руки разыскивать тебя в случае тревоги по кабакам и трактирам.
— Времяпровождение в коих ты находишь весьма увлекательным, — ядовито добавил Ноди.
Гном насупился.
— Вот, как что, так я — центурион, а как меня отчитать, так — молодой человек! Хоть я и не человек вовсе.
— Я просто так выразился. Но из «Спелой лозы» ни шагу.
Поводок сработал на следующий вечер. Снорри радовался, как ребёнок: ещё бы, это означало конец томительному и беспокойному ожиданию. Как только Осокорь почувствовал сигнал от снежных глаз, гном мгновенно оделся и отправился на конюшню, чтобы вывести их экипаж. Выезд обошёлся Осокорю в кругленькую сумму, зато лошадь была хороша, карета имела магические освещение и обогрев, предлагался даже кучер в фирменной ливрее владельца наёмных экипажей. Эту услугу клирик вежливо, но твёрдо отклонил, сославшись на нежелание держать в праздности своего слугу, который получает жалование и за кучера. Таким образом, на попечении Снорри оказалась резвая пегая кобылка с забавным прозванием Плюшка и добротный экипаж.
Выезжали они из гостиницы, когда часы на городской ратуше пробили девять. Чтобы не высовываться каждый раз и не кричать Снорри, куда следует повернуть, Ноди предложил систему сигналов: один стук — прямо, два — направо, три — налево. Гному было ужасно интересно, как работают снежные глаза, он выпытал у Ноди все малейшие подробности установки заклятия. Осокорь же толком объяснить ничего не мог, говорил, что просто чувствует, как его тянет в ту или иную сторону. К разочарованию Снорри никаких живых картин он не видел.
— Это ж тебе не магический шар, — заметил бард, — а всего лишь снежок, прилипший к карете.
— Все эти магические шары один обман, — уверенно парировал Снорри, — не более чем уловка, чтобы уличные гадальщики могли выманивать честно заработанные денежки у простодушных простаков.
— Не скажи, — Ноди усаживался в карету, согнув шею, чтобы пролезть под поставленным наискось мечом гнома, — знавал я одного предсказателя в Кумее, так он мог с точностью до таньга назвать сумму калыма, которую запросят за невесту.
— И ему платили процент отцы, чтобы повыгоднее сбыть с рук дочек, — рассмеялся Осокорь, — хотя классическая магия и отрицает особые свойства хрустальных шаров, я могу вас примирить: любой предмет может стать своеобразным маяком для того, кто умеет сосредотачиваться. Хоть хрустальный шар, хоть дорожный булыжник. И давайте-ка поскорее трогаться, у меня глаза чешутся, будто я полдня нырял в речке с грязной водой.
Вопреки ожиданиям Осокоря потянуло в центр Эльферерри.
— А мы-то думали, он своего приятеля на вилле держит, — сказал Ноди, когда они пересекли одну из центральных улиц.
Осокорь ничего не ответил, он сидел с закрытыми глазами и ощущал путь Парка. Он говорил повороты, а Ноди стучал гному, лихо правившему каретой. Примерно через час (а в путь им пришлось отправиться прямиком от дома Парка) Снорри привёз их к освещённому огнями зданию, возле коего стояло множество карет, кэбов и экипажей.
— Вон его карета, — выглянул в окно Осокорь, — и снежок наш на месте.
— Ой, вряд ли этот прохвост тут питомца держит, — Ноди вышел на мороз и поёжился после тепла кареты, — это какое-то публичное место.
— Давайте я схожу и узнаю, — с готовностью предложил Снорри, — а то я засиделся уже.
— Сходит Ноди, — тон Осокоря не оставлял места возражениям.
Через короткое время бард вернулся.
— Это ночной клуб с вычурным названием «Медвяные поля». На деле обыкновенный игорный дом. Тут играют во все известные мне азартные игры и по хорошим ставкам. А летом у них есть букмекерская контора, обслуживающая Королевские скачки. Так что, — Ноди откинул брошенные ветром в лицо волосы, — мы с тобой где-то просчитались, Мар.
— Я даже догадываюсь, где именно. — На глаза Осокоря было жалко смотреть, они слезились, зверски покраснели, а веки припухли, — сдаётся мне, что кое-кто перемудрил с эмоциональными состояниями подопечного.
— Возможно, — склонил голову бард, — или сработали две из трёх привязок: волнение, птицеголовый маг, он вполне мог быть сегодня за карточным столом, и жажда наживы, её моё пробное заклинание приняло за жажду иного свойства.
— Значит так, — Осокорь утёр в очередной раз слёзы, — караулить мерзавца тут нет никакого смысла. Мы возвращаемся в гостиницу, я привожу в порядок свои глаза, и мы с Ноди поедем ставить второй поводок.
Спать легли уже под утро. Несмотря на то, что в этот раз Снорри увязался со всеми, проснулся гном бодрым и почти час ждал, пока проснётся Ноди.
Бард же продолжал спать, хотя часы на городской ратуше уже пробили девять раз. Осокорь забежал на минутку, чтобы сказать, что отправляется в гильдию виноторговцев и раньше обеда не появится.
Ноди проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Этим кем-то оказался, естественно, Снорри.
— Что случилось? — проговорил бард сквозь сон. Вчера он сильно устал, а недосыпание грозило обернуться тупой головной болью, отдающей в тошноту.
— Ничего, просто уже десятый час.
Ноди кратко и ёмко послал друга по-кумейски, повернулся лицом к стене и спрятал голову под вторую подушку, чтобы не слышать бормотания гнома о том, что тому, кто называет себя Нодияром-пашой, не к лицу ругаться как портовому грузчику.
Казалось, что проспал-то он всего ничего, а настырный гном уже снова тормошит его.
— Слушай, Снорс, — проговорил бард угрожающим голосом, не разлепляя глаз, — если ты не угомонишься, я спеленаю тебя парализующим заклинанием на пару-тройку часов и отосплюсь спокойно, — тонкая рука Ноди высунулась из-под одеяла.
— Ноди, это я, — открыв, наконец, глаза, Ноди обнаружил Осокоря, сидящего на краю его кровати, — вставай, у нас срочный покупатель.
Бард вылез из-под одеяла целиком и ошалело спросил, который час.
— Дело к полудню, соня, — откликнулся Снорри.
— И времени у нас очень мало, — Осокорь погладил свой чисто выбритый подбородок, — умывайся, приводи себя в порядок и поехали.
— Ладно, — Ноди влез в штаны и копался в сундуке в поисках свежей рубахи, — что это за покупатель такой, что мне даже времени на ванну не остаётся. Я вчера, между прочим, не успел искупаться, за мерзавцем-Парком гонялись, после твои глаза лечили, а уже потом поводок ставили.
— Обойдёшься без ванны, — Осокорь не имел намерения слушать обычное Ноди нытьё, неизменный спутник раннего подъёма барда. — сам Лорд-виночерпий его морозного величества проявил интерес к привезённой нами «Крови демонов». Чистой рубашки будет вполне достаточно.
— Чай не к бабе идёшь, — засмеялся гном, — можешь своим одеколоном облиться.
Ноди быстро собрался, схватил с тарелки оставшийся от завтрака гнома сэндвич с сыром и набросил шубу на плечи.
В гильдии с ними встретился полномочный представитель Лорда-виночерпия его королевского величества Эверетта в сопровождении личного секретаря. Вудсток представил их со всевозможным почтением. Полномочный представитель долго катал во рту вино, рассматривал бокал на просвет, нюхал, почти погрузив в тёмную жидкость свой длинный хрящеватый нос, и наконец объявил вердикт: они готовы заключить сделку.
Пока Ноди и бессловесный, отчаянно конопатый и рыжий эльф — личный секретарь полномочного, писали контракт, Вудсток угощал дорогих гостей чаем с выпечкой. Секретарь говорил столь тихо и неразборчиво, что барду приходилось переспрашивать и низко к нему наклоняться, дабы услышать ответ. В животе Ноди бурчало от голода, но чудесных булочек, наполненных взбитыми сливками ему никто не предложил, как,впрочем, и чая, распространившего по кабинету аромат бергамота.
Полномочный представитель дважды внимательно ознакомился с составленным документом, снял очки и поставил в соответствующем месте свою подпись. Сделка была совершена, его величество покупал всё привезённое ими фретское вино, и по хорошей цене. Удостоив Осокоря традиционного рукопожатия, скрепляющего договор, покупатель отбыл, уведомив, что не позднее, чем через час пришлёт своих людей за товаром. Королевский вексель будет вручён господину Марину Осокорю позднее, время и место события будет объявлено самим Лордом-виночерпием.
— Теперь в гостиницу, — приказал кэбмену Осокорь, когда они уселись, — кто знает, эта сделка может оказаться полезной.
Час, обещанный второй стороной сделки, растянулся на два, а потом и на два с половиной. Зато вместе со специальными каретами и грузчиками прибыл и сам полномочный представитель. Он торжественно сказал:
— Его светлость королевский Лорд-виночерпий, герцог Гринсфорд, великодушно приглашает господина Марина Осокоря, главу торгового дома Осокорей и поставщика императорского двора императора Аэция, сегодня отужинать с ним. Во время ужина господину Марину Осокорю будет вручён вексель для получения денег в королевском банке.
С этими словами он чуть наклонил голову (видимо так он отмерил глубину поклона Осокорю) и вручил деловому партнёру узкий конвертик, содержащий внутри плотный лист бумаги с приглашением на ужин.
Осокорь поблагодарил с приличествующей случаю учтивостью, отвесил ответный поклон и выразил полнейшую готовность к длительному и плодотворному сотрудничеству.
О чём они ещё говорили, Ноди не знал, поскольку пошёл вместе со Снорри отгружать вино для королевских погребов. Собранные и дисциплинированные эльфы в чёрно-зелёных ливреях аккуратно и споро перетаскали амфоры и разместили их в специальных деревянных углублениях, проверили дважды запирающие верхние планки и отбыли восвояси.
— Вечером мы идём в ресторацию, — объявил Осокорь, помахивая голубым листочком, — его светлость Лорд-виночерпий приглашает.
— Наконец-то, — оживился Снорри, — в кои-то веки обмоем сделку как следует, а то я от сидения в этой гостинице скоро завою.
— Ты, Снорри, не идёшь, — охладил его пыл Осокорь, — только я и Ноди.
— Что за несправедливость такая! — воскликнул гном, — опять ты и Ноди! Возьмите и меня, ты ж — как-никак, поставщик императорского двора, тебе охрана положена. Вот я тебя охранять и буду!
— Видишь ли, — Осокорь говорил мягко, но Снорри уже понял, любые доводы не сработают, — в Эльферерри не принято брать с собой в ресторацию вооружённого охранника. Как-то никто не предполагает, что герцог Гринсфорд набросится на меня с ножом для говядины. Так что ты посидишь дома, а мы отужинаем с Лордом-виночерпием. Если сегодня Парк поедет к любимцу, ты должен быть наготове.
Собираясь на ужин Осокорь облачился в умопомрачительный парчовый жилет, украсил шею массивной золотой цепью, а на пальцы нацепил кольца с яркими самоцветами.
— Так я буду лучше соответствовать представлению утончённых эльфов об имперском варваре, — прокомментировал он замечание Ноди о том, что в таком виде он может смело сойти за представителя гильдии ювелиров, — глупый наряд, — клирик застегнул серебряную пуговицу на сюртуке шоколадного оттенка, — запомнится и отвлечёт внимание от моей персоны. Пусть считают, что с ними за столом сидит неотёсанный имперский чурбан, а не Второй консул.
— А мне даже нравится, — пожал плечами гном, его обида давно испарилась, — солидно, красиво, сразу видно — человек достойный, а не проходимец какой.

***

Лорд-виночерпий его морозного величества оказался высоким, удивительно сухощавым эльфом с целой копной рыжих волос, некогда огненных, а теперь припорошенных благородной сединой. От этого он производил впечатление осеннего дерева, присыпанного первым снегом. С ним был Вудсток и двое помощников. Ужин был накрыт в небольшом кабинете ресторации «Королевский каприз», на втором этаже каменного особняка в самом центре Эльферерри.
Вудсток представил гостей. Сэр Роджерим Грисфорд сначала держался со сдержанной высокомерностью, которую Осокорь и Ноди уже приметили у морознорождённых, но после вручения чека и пары тостов (первым из которых, естественно, был тост за здравие короля Эверетта и императора Аэция), он подрастерял высокомерие и оказался весёлым, компанейским эльфом, склонным к двусмысленным шуткам и анекдотам. Ноди, воспитанный во множестве моральных ограничений и табу, был несколько шокирован пикантными историями, которые сэр Роджер поведал честной компании.
Осокорь не отставал: избегая называть имена, он ответил бодрой связкой скандальных сплетен из «столичной» жизни, верно уловив степень пикантности подробностей. За столом царила непринуждённая атмосфера чисто мужской компании. Пили много, по большей части виски и джинн. Ноди по природе своей не особенно увлекался спиртным, а уж крепкое и вовсе не жаловал, но тут пришлось не отставать от всех.
Кухня в «Королевском капризе» оказалась поистине королевской, глаза буквально разбегались от обилия закусок. Но когда Ноди потянулся вилкой к плачущей прозрачным жиром лососине, Осокорь едва заметно покачал головой, и барду пришлось довольствоваться холодным ростбифом.
Молчаливые официанты в фартуках, вышитых зелёными ясеневыми листьями, принесли горячее и убрали пустые бутылки.
— За долгое и плодотворное сотрудничество наших гильдий! — провозгласил Бартоломью Вудсток, поднимая пузатый бокал, в котором плескалась коричневая влага, — за верность традициям и королевскую щедрость!
Ноди пришлось влить в себя ещё пару глотков виски.
— За бал Гильдейских старшин, за будущий удачный год и хороший урожай ячменя! — откликнулся сэр Роджер, залпом осушая свой бокал.
Что-что, а пить этот эльф умел. У Ноди уже начинало шуметь в ушах, Осокорь покраснел, а сэр Роджер, казалось, пил чай. Он никак не реагировал на выпитое.
Вдруг Ноди заметил, что Осокорь как-то напрягся и принялся незаметно тереть правый глаз.
— Господа, — проговорил он, освобождаясь от белоснежной салфетки, я чувствую настоятельное желание покинуть вас ненадолго. Где тут помещение для джентльменов?
— Внизу в конце коридора направо, — пояснил Вудсток.
— Один из моих помощников охотно проводит вас, — сэр Роджер сделал знак светловолосому молодому эльфу, сидящему напротив Ноди, — Джейми, покажи нашему гостю всё, что потребуется.
— Не стоит, сэр Роджер, — отмахнулся Осокорь, — Нодияр прекрасно справится. По-моему, ему самому не помешает освежиться.
Ноди встал. Когда они спускались по покрытой алым ковром лестнице, Осокорь сказал:
— Сработал поводок. Парк поехал. Надеюсь, на этот раз к любимцу.
— Значит, сворачиваем вечеринку и за ним, — Ноди слегка шатнуло.
— Не так быстро, Ноди. Мы не можем просто так покинуть сэра Роджера. Серьёзные купцы, каковыми мы с тобой в данный момент являемся, так не поступают. Придётся придумать уважительную причину.
— Не проще ли просто дождаться конца этой пирушки и поехать за Парком?
— Пока подали только первую перемену блюд, — Осокорь умыл лицо и вытер его обширным носовым платком, — по здешним правилам хорошего тона перемен ещё должно быть две, потом десерт и кофе. То есть, по моим прикидкам, вся эта музыка закончится где-то часам к трём ночи. А нам нужно ещё как-то протрезветь.
Ноди, чувствовавший от выпитого лёгкую дурноту, проговорил:
— Может два пальца в рот, и простимся с ужином?
— Поздно. У меня уже голова кружится. Значит от рвоты толку не будет.
— Тогда дома рецепт вдовы Нурьям, — бард, морщась, смотрел на своё бледное отражение в зеркале, — стопроцентное средство.
— Да, средство проверенное, но после него часа полтора отсыпаться будем.
— И что с того? — Ноди поправил кружева на рубашке, — мы скоро покинем этот кров, приедем, быстренько соорудим эликсир, отоспимся и по следам Парка. Нам ведь совсем не обязательно застать его на месте преступления, тем более, с личной охраной (сам же говорил, без жертв). Нам нужно понять, чем промышляет Парк, а не прихватить его на горячем.
— Верно, — Осокорь пригладил поредевшие волосы, — как ты намерен выкрутиться с внезапным отъездом?
— Очень просто, у меня случится внезапный приступ желудочной колики. И ты, как мой патрон и верный друг просто не сможешь оставаться равнодушным к страданиям молодого приказчика.
— Хорошо, — согласился Осокорь, — только выжди немного, не сразу по приходу начинай.
За столом их встретили новыми историями, которые на сей раз рассказывал Вудсток и новыми тостами. Через некоторое время Ноди издал сдавленный тихий стон и замер, вытянувшись на стуле с прижатой к животу рукой. Осокорь за всё время, какое знал Ноди, так и не понял, как тому удаётся побледнеть во время изображения болезни. Вот и сейчас кровь отхлынула от его впалых щёк, обострив черты и подчеркнув синеву под глазами.
— Что нехорошо? — весело поинтересовался сэр Роджер, — что-то наша молодёжь слаба стала по части выпивки. Вам, господин Марин, нужно поработать со своим любимцем, выпили-то всего-ничего, а его вон как разморило.
— Тебе плохо, Нодияр? — обеспокоенно проговорил Осокорь.
Ноди с трудом разлепил бледные губы и выдохнул положительный ответ.
— Постепенно пить надо, — наставительно заметил Лорд-виночерпий, — с вина начинать, а вы, юноша, без привычки на виски налегли.
Ноди только головой потряс, всем своим видом демонстрируя стойко переносимые страдания.
— Опять? — Осокорь отложил вилку и нож, — снова приступ?
Жалкий вид барда говорил за него красноречивей всяких слов. Ноди изо всех сил старался не кривиться от боли, но, казалось, ему не просто это даётся.
— Он чем-то болен? — поинтересовался сэр Роджер, откладывая вилку в сторону.
— Желудочные колики, — со вздохом ответил Осокорь, — уже второй год мучается.
— Тогда немедленно к моему личному лекарю, — тон сэра Роджера не оставлял возможностей для возражения, — я черкну ему пару строк, он примет вас сразу, и возьмите карету Вудстока. Не кэб же вам ловить, право слово!
Оказалось, Ноди даже слишком хорошо изобразил болезнь. Нужно было придумать, как выйти из непредвиденных сложностей, поскольку поездка к личному лекарю Лорда-виночерпия никаким образом в планы не входила.
Ноди отпил воды из высокого бокала и вяло пробормотал, что ему уже лучше. Осокорь приложил руку к сердцу и прочувствованно сказал:
— Сэр Роджер, я глубоко тронут тем участием, кое вы проявили сейчас к страданиям моего старшего приказчика, но, уверяю вас, ваша обеспокоенность совершенно излишня, — клирик бросил взгляд на Ноди, как бы решая, стоит ли выдавать личные секреты в обществе, потом продолжил, — причиной хвори, терзающей моего младшего друга, явилась личная драма.
Он многозначительно смолк, давая присутствующим осознать его слова. Ноди чуть заметно дёрнул бровью.
— Прошлой весной сей любвеобильный юноша имел неосторожность завести интрижку с одной весьма высокопоставленной девицей патрицианских кровей. И интрижка эта имела последствия, кои стали весьма и весьма заметны не только родне девицы, но и всем окружающим, — клирик сделал выразительный жест вокруг своего живота.
— Молодец, парень, — захохотал Лорд-виночерпий, — такой своего не упустит!
— Скандал вышел, я вам господа доложу, знатный. Как зятя Нодияра в той семье, натурально, не рассматривали. Поговаривали о дуэли, но я вовремя услал Ноди с поручением в дальнюю провинцию. А время, как вы понимаете, не терпело. Так что девицу скоренько выдали замуж (благо, папаша за ней хорошее приданое дал) и скандал удалось замять. Хотя слухов было предостаточно.
— Так с чего у нашего героя хворь приключилась?
— Упёрся, как баран: люблю, мол, жить без неё не могу, — Осокорь осуждающе покачал головой, — вот и результат: коликами мается, исхудал весь.
— А вот это настоящая дурость, — сэр Роджер явно вознамерился наставить Ноди на путь истинный, — вы, молодой человек, зазря себя терзать принялись. Вокруг полным-полно и хорошеньких девиц, и дам. Утешились бы. Эка невидаль, пассию за другого выдали! Это хорошо, что вы, господин Осокорь, его в Эльферерри привезли, вот полегчает, я ему такой отменный бордель порекомендую, что себя, не то что какую-то девицу, позабудет. Теперь же давайте к лекарю.
— У нас в гостинице имеется всё необходимое, чтобы соорудить целебный отвар, — Осокорь встал, — приношу искренние извинения, что придётся покинуть вас.
Ноди тоже поднялся, держась прямо, но страдальческая гримаса не покидала его лицо.
— Хорошо, — кивнул сэр Роджер, — но карету всё же возьмёте. Барт не станет возражать.
Вудсток усиленно закивал головой, всем своим видом показывая, мол, какие могут быть возражения!
Когда они поднимались по лестнице в «Спелой лозе» Осокорь спросил:
— Как тебе удаётся побледнеть? Я ни малейшего колдовства не почувствовал,
— Просто представляю, что мне плохо, вот и весь секрет. Но сегодня я малость перестарался: думал, меня вывернет прямо за столом. Это всё из-за виски.
Снорри спал без задних ног, сладко похрапывая. Когда друзья вошли в комнату, он проснулся, и поинтересовался, хорошо ли они повеселились.
— Вставай и готовь карету, — сказал Осокорь, сбрасывая тяжёлое пальто, — поводок сработал.
— Да вы, я гляжу, хорошо погуляли, — Снорри по-военному быстро одевался, — оба напились. Завидую я вашей работе!
— Нечему тут завидовать, — Ноди рылся в своём сундучке, — приятного мало, а сейчас ещё эликсир готовить надо.
— Сами виноваты, — гном натянул сапоги, — могли бы не пить.
— Не могли, — Осокорь сидел на кровати Ноди и тёр ноющие виски, — не ребёнок, сам должен понимать, — в компании пьющих притвориться невозможно. А Лорд-виночерпий пить здоров! Мы сейчас примем зелье вдовы Нурьям и на час-полтора заснём, а ты подготовишь выезд и растолкаешь нас, коли сами не встанем. Страшно представить, каких дел могут наворотить двое пьяных волшебников!
Снорри с интересом наблюдал за тем, как Ноди нагрел в чашке воду и всыпал туда щедрую порцию кофе. После этого отмерил маленькой серебряной ложечкой кристалликов, похожих на крупную мутную соль.
— Эх, не пополнил запас Слёз гор, — проговорил бард, размешивая кристаллы в чашке.
— Ничего, тут купим. По-моему, в Эльферерри по части магических составляющих можно найти всё.
— Боги их знают, как они их собирали, — ворчал бард, вытаскивая из лаковой шкатулки сушёного скорпиона и ловко отламывая ему клешни, — эти я сам готовил, знаю, что все правила были соблюдены. Дед всегда говорил, что только собственноручно заготовленные ингредиенты позволяют получить гарантированный результат.
Клешни скорпиона были измельчены в ступке и отправились в кофе. Подумав, Ноди кинул туда же и хвост целиком.
Снорри поёжился:
— Интересно, Ноди, почему все твои эликсиры столь гадкие? Это из-за твоей магической специальности или просто так эффектнее?  Вот сейчас я по-настоящему рад, что с вами не пил.
— Ничего особенного, — Ноди пожал плечами, — скорпион всё одно не растворится, а осадок отцедим.
Осокорь взял свою долю эликсира, рецептом которого с ними поделилась симпатичная вдова Нурьям ещё в Кумее, когда специальная хаста «Странник» упокоила (благодаря Ноди) её недавно умершего мужа. Гадость в чашке плескалась преизрядная, зато опьянение снимала начисто и без похмелья. Пить зелье нужно было сидя. Осокорь в два глотка влил в себя обжигающую жидкость и успел только поставить чашку. В голове полыхнуло жаром, перед глазами завертелись золотые ослепительные круги. Жар быстро побежал вниз, впиваясь в тело острыми иглами боли. Но момент, когда жар достиг стоп, Осокорь уже не почувствовал, потому что повалился на кровать и впал в сон.
Снорри осторожно взял из рук также мгновенно заснувшего барда его чашку и, затворив дверь, направился на конюшню, готовить выезд. Ночной портье сладко спал на кушетке в задней комнате, и не слышал, как выходил гном.