Самая короткая экспедиция

               

             Я отправился в Село Задорное, чтобы сменить Миронова, преподавателя кафедры литературы, который  руководил студентами, проходившими  практику по фольклору и диалектологии. 
Когда я подошел к школе – двухэтажному кирпичному зданию -  меня увидела студентка и громко закричала:
- Шухов  идет! Шухов  идет!
Из спортзала, сметая все на своем пути, несся мощный поток современной музыки. Студенты, перекрикивая музыку, по цепочке передавали фразу: «Шухов идет!»
Это крик заставил меня предположить, что меня ждет сногсшибательный прием, но когда я зашел в спортзал, девушки как ни в чем не бывало продолжали лежать на матах и заниматься своими делами. Ко мне подошло лишь несколько ребят.
Я спросил, где Миронов. Оказалось, он уехал домой в день приезда, и студенты три дня были предоставлены сами себе.  Безответственность коллеги переходила всякие границы: мы договаривались с ним, что до моего приезда он будет оставаться в деревне. 
Подопечные Миронова  (студенты, проходившие фольклорную практику)  сразу же заявили мне, что на следующий день с разрешения их руководителя возвращаются  в Везельск. Я понимал, что если уедут «фольклористы», то за ними захотят последовать и мои «диалектологи». Мне трудно будет их удержать. Впрочем, втайне я желал  этого.  Я собирался поехать в родные пенаты, чтобы  навестить брата и Саню Макарова.
- Вы же знаете, что по программе практика должна продолжаться еще две недели -  сказал я строгим  тоном.
     - Знаем. Но что тут делать? Мы уже собрали материал.
     - Если в деканате узнают о сокращении практики, у нас будут неприятности, - предупредил я. - Практику не засчитают.
     - А как они узнают? - парировали студенты.

Жилищные условия меня ужаснули. Все – и ребята, и девушки – жили в одном помещении. Не было ни кроватей, ни столов. Студенты спали и ели на матах, разбросанных вдоль стены спортивного зала. Наличие баскетбольного и волейбольного мячей и мощного магнитофона лишь в незначительной степени компенсировало чудовищные бытовые неудобства. 

   Я занял свободный мат и направился на улицу.  Возле дверей у входа стояли  местные ребята лет по двадцати- двадцати двух  и беззастенчиво, в упор, как на какую-то диковинку смотрели на студенток, располагавшихся в зале.  Я заговорил с ними. Они сказали, что собираются уезжать из села: здесь нет девушек, все уехали в город.

   Чтобы приглушить чувство внутреннего дискомфорта, я пошел побродить по селу. Кропил дождь. Грязь цеплялась к подошвам туфель.

    Когда вернулся, одна девушка - ее звали Линой -  предложила мне поиграть с нею в бадминтон. У нее было милое умное лицо, спортивная фигура. Она напомнила мне  мою однокурсницу Зину Федорову.  Во мне шевельнулось ностальгическое чувство. Я взял в руку ракетку. Игра продолжалась не менее часа. Моя партнерша потрясла  меня своей грациозностью. Моя рубашка в клеточку намокла от пота, носки продырявились, но я был доволен.
  - А как вы питаетесь? – спросил я у Лиины.
  - В магазине покупаем – пряники, печенья. Чай сами кипятим.
Пришлось и мне последовать их примеру, и вскоре у меня заныл желудок.
    
      На следующий день в 10 часов утра маршрутным автобусом уехало тринадцать студентов – подопечных Миронова. Со мной  остались десять человек, чтобы добрать материал по диалектологии.
Студентки устроили в зале танцы. Лина пригласила меня потанцевать, и я смог оценить ее танцевальное мастерство. Она научила меня современным молодежным движениям. Студенты смотрели, как я поднимаю перед собой ноги,  и говорили:
- Быстро вы, Николай Сергеевич, научились.
-  Это ваша заслуга, - отвечал я, польщенный. -  С такими талантливыми учителями, как вы, легко учиться. 
Со студентами у меня установился неплохой контакт. Мне не нравилась лишь Ирина Беседина, девушка довольно крупная, симпатичная, похожая на майского жука. До поступления в институт она работала в деканате секретаршей и теперь, видимо, желая продемонстрировать товарищам свою силу и влияние на факультете, говорила со мной фамильярным тоном. У меня внутри все кипело от злобы. Очень хотелось поставить ее на место. Но я не стал вступать с нею в открытый конфликт. Вместе с тем, при случае  решил как-нибудь сказать на кафедре, что на экзаменах к бывшим секретаршам деканата надо проявлять общие требования, чтобы они не наглели.
После обеда студенты, не предупредив меня, разбрелись по селу. Я поневоле превратился в сторожа вещей и спортивного инвентаря.
Я читал книгу, когда в зал зашел местный небольшого роста мужичок. Он спросил пронзительным голосом, что я делаю, где остальные. Поглощенный чтением, я не подошел к нему, отвечал сухо, отчасти раздраженно. Мне не хотелось тратить на него время.  Он исчез. Я забыл об этом эпизоде.
Вечером, пообщавшись с местными, Олег, открытый  симпатичный  блондин, писавший неплохие стихи, сообщил мне:
- Вам угрожают. Говорят, вы с кем-то из местных поругались, кому-то нагрубили.
- Да нет. Вроде бы никому я не грубил… - сказал я.
Я был в полном недоумении. На всякий случай я сходил к директору школы Александру Васильевичу, который был мне почти ровесником, и рассказал об угрозах. Тот не поленился, пришел к школе, разогнал мотоциклистов.
Ночь прошла без происшествий, но спал я тревожно, опасаясь нападения  местных.
     Не выспавшийся, с ноющим желудком, утром  я  уже не возражал против отъезда остальных студентов.
Ребята сложили в стопку маты, девушки вымыли пол в зале,  и мы поспешили на остановку автобуса.
В автобусе я вспомнил о вчерашнем визите мужика и пришел к выводу,  что  угрожал мне он.  «Конечно,  мне надо было поговорить с ним, проявить уважение,  - подумал я. – Студенты оказались более гибкими и дипломатичными, чем я».
Мы благополучно добрались до Везельска.
Я   уже собрался ехать в Губин – город своего детства.  Вещи, подарки уже лежали в дорожной сумке. Неожиданно ко мне  в общежитие прибежал Миронов, высокий, как жердь, мужчина сорока лет, нервный, импульсивный. На нем не было лица.
- Деканша нас раскрыла! –  проговорил он взволнованно. – Она знает, что мы  вернулись восьмого.
- Как раскрыла? -  спросил я, похолодев.
- Она позвонила кому-то из студентов, напомнила, что задолженность надо ликвидировать. Родители ей  сказали, что мы уже приехали.
На следующий день меня вызвали в деканат. Добродомова,    величественная женщина,  бросила на меня суровый, надменный взгляд.
- Почему вы  приехали раньше срока? – строго спросила она. – Почему вы сорвали практику?
Я начал объяснять.
- Пишите объяснительную, - прервала она меня.
   Я взял у секретарши чистый лист бумаги и погрузился в сочинение объяснительной записки. Я старался как можно полнее обосновать решение о досрочном завершении практики в  Задорном, привел  все возможные аргументы.
Когда документ был готов, я передал его Добродомовой. Она стала бегло читать текст глазами.
- Вы пишите, что «местные молодые люди приставали  к студенткам и угрожали вам». Это не основание. Надо было обратиться за помощью в милицию, - сказала она и продолжила чтение.
- Вы пишите: «плохие бытовые условия», «отсутствие  здоровой  пищи». Так вы и должны были сами организовать и хорошие бытовые условия, и здоровое питание, - проговорила она.      
Она отвергла  еще несколько моих аргументов.
   Я вышел из деканата удрученный. И тут в голову мне  пришло запоздалое прозрение:  «Мне  не следовало использовать много аргументов, достаточно было применить только один, но сильный.  Надо было написать: «В связи с тем, что  программа сбора диалектного материала в селе Задорном была полностью выполнена, я принял решение о переносе диалектологической практики в Везельск».  Один аргумент был бы более убедительным и эффективным, чем множество доводов. Прав был классик: лучше меньше, да лучше».  Но дело было сделано, и я не знал, как его исправить.
  К счастью,  Миронов нашел выход из положения. Он сказал Добродомовой, что   в порядке продолжения фольклорной практики поедет  со студентами  в окрестное село за фольклорным материалом. Она одобрила его решение. Я со своими студентами присоединился к группе Миронова. Скандал   был замят, но поездку в Губин  пришлось отложить.