Физики больше не шутят

Когда-то, во второй половине двадцатого века, были популярны книжки «Физики шутят», про физиков снимали фильмы («Девять дней одного года»), поэты писали "Что-то физики в почёте, что-то лирики не в моде", а среди самих советских физиков считалось верхом остроумия высказывание академика Льва Андреевича Арцимовича о том, что наука есть способ удовлетворения собственного любопытства за счет государства. Во многом интерес к физике был обусловлен успешным осуществлением Атомного проекта, благодаря которому физики оказались практически нетронутыми советской идеологией в отличие от других наук – биологии, языкознания, кибернетики и т.д. Профессия физиков изрядно романтизировалась, а сами физики достаточно самодовольно купались в лучах своего привилегированного положения, называя биологов - биолухами, а филологов – филолухами, смотря свысока на представителей идеологизированных  официальных советских псевдонаук, вынужденных повторять дилетантские рассуждения Лысенко в биологии или Сталина в филологии.  При этом, как ни удивительно это кажется сейчас,  в физике на самом деле ученым был предоставлен карт бланш, которым они распоряжались по своему усмотрению. Государство, в котором не было никакой свободы в идеологии, предоставляло свободу научным исследованиям, правда, только в областях, хоть как-то связанных с военными приложениями – и физики часто этим пользовались, обосновывая необходимость развития физики элементарных частиц возможностью создания нового типа бомб. Но в отличие от сегодняшних времен, когда деньги выбиваются под чистую «липу»  типа торсионных полей, в прошлом веке деньги вкладывались в развитие настоящей науки, а многие ученые были весьма бескорыстными ее служителями.
Проработав около тридцати лет в физике, я оглядываюсь назад и пытаюсь с сегодняшних позиций осознать перемены, произошедшие в отечественной науке. Помню, как на лекциях по теоретической физике лет тридцать назад известный советский ученый член кор. Иосиф Соломонович Шапиро рассказывал студентам теор. группы, что когда известный американский физик Фримен Дайсон, почти нобелевский лауреат, приезжал в СССР, то был очень удивлен тому, что увидел, он говорил потом, что не понимает совсем, как устроена наука в СССР, свободы там нет, а в науке – есть. Вообще Шапиро, тоже несостоявшийся во многом из-за предвзятого отношения Ландау нобелевский лауреат, читал совершенно блестящие лекции, часто уходя от релятивистских уравнений и рассказывая много о жизни и взглядах физиков-теоретиков. Правда о том, как он ходил к Ландау с правильной теорией несохранения четности в слабых взаимодействиях и как Ландау послал его куда подальше, сказав, что понимает, что как акробат ни вертится, сердце у него всегда слева, но что он не может поверить, что и нейтрино устроено так же несимметрично, он нам никогда не рассказывал, об этой истории я слышал от другого уважаемого член. кор.-а, Евгения Львовича Фейнберга, которому Шапиро это рассказывал. Опубликовать статью без положительной рецензии Ландау было практически невозможно (школа Ландау при всей ее научной плодотворности была по сути тоталитарной и отличалась нетерпимостью по отношению к инакомыслию, например неэйнштейновские теории гравитации просто не обсуждались, а теория сверхпроводимости со щелью в спектре возбуждения, которой нет в теории ферми жидкости Ландау, долго затаптывалась) – и нобелевскую премию за открытие несохранения  четности в слабых взаимодействиях получили американские физики Ву, Ли и Янг. Зато  на лекциях нам рассказывалось, например, как устроена наука в Германии - что после Первой мировой войны, когда на фронтах полегли сотни выдающихся мыслителей, немцы поняли, что использовать ученых в качестве пушечного мяса себе в убыток и придумали, как привлечь бизнес в науку – создали научные фонды, перечисление денег в которые освобождало от уплаты налогов, в результате чего наука стала развиваться до тех пор, пока Гитлер не провозгласил, что науку стоит финансировать только в том случае, если она приносит плоды через полгода, в результате чего и оказался без атомной бомбы – очень многие ученые уехали из Германии и приняли участие в американском Манхэттенском проекте. Конечно, ученые уезжали из фашистской Германии не только потому, что Гитлер попробовал управлять наукой топорными методами, но и то, что наукой попробовали управлять насильственно, тоже принесло свои горькие плоды.
К сожалению, история повторяется в современной России, бывший министр Фурсенко попробовал изменить всю структуру советской науки, добившись лишь одного – все, кто смог, уехали на Запад. Почти сразу после прихода на свой пост он заявил, что изменяется структура финансирования науки, что те, кто не получат лоты и гранты по новой системе, будут получать зарплату на уровне пособия по безработице – я это слышал собственными ушами, но не поверил сразу, что такое возможно. Но прошло несколько лет – и выяснилось, что предложенная система лотов недееспособна, получить деньги без поддержки «научной мафии» практически невозможно, а все коэффициенты к разрядам тарифной сетки были отменены, в результате чего зарплата ведущего научного сотрудника оказалась на самом деле на уровне пособия по безработице и в несколько раз ниже прожиточного минимума. Жаль, что опыт Германии ничему не учит российское руководство. Правда следует отметить, что «научные мафии» сложились по всему миру, после окончания холодной войны денег на науку никто выделять не хочет, поэтому физики повсеместно сбиваются в стаи и озвучивают слова о том, что мы находимся на пороге «новой» физики, на изучение которой требуются большие деньги – будь то адронный коллайдер, лазер на свободных электронах или термоядерный реактор. При этом «дорогостоящие игрушки» делаются хорошо, для них разрабатываются новые технологии, и даже какие-то новые результаты получаются, но существенных прорывов от этих игрушек не наблюдается, даже открытие хиггсовского бозона мало что дает для лучшего понимания устройство Вселенной, сказать, что разные поля по-разному взаимодействуют с хиггсовским полем мало чем отличается от того, чтобы сказать, что у разных частиц разные массы.  А чтобы эти слова о «новой» физике звучали весомее, даются такие  преждевременные нобелевские премии, как за открытие «ускоренного» расширения Вселенной, которое требует изучения новых видов «темной» энергии, а соответственно – и нового финансирования (это вместо того, чтобы признать, что имеющиеся теории гравитации неприменимы в случае сильных гравитационных полей или Вселенной в целом).
Но хочется вернуться опять на 30 лет назад, к лекциям Шапиро. Он был действительно увлеченный наукой человек, и занимался ею не из-за льгот, привилегий  или денег, он сам не раз говорил нам, что научные вопросы должны волновать ученых так же сильно, как вопрос, где взять денег. Когда ему предлагали читать больше курсов на кафедре ТЯФ в МИФИ, он отказывался, объясняя это тем, что тратит на лекции один день в неделю, а тратить больше не в состоянии, поскольку должен остальное время тратить на науку. При этом он был не единственный такой бескорыстный ученый, в теор. отделе ФИАНа при Гинзбурге, например, член.-корреспонденты и академики премий не получали, считалось, что их академических надбавок к зарплате вполне достаточно, а поддерживать надо остальных научных сотрудников. Это сильно отличается от нынешней практики, когда современные директора академики не стесняются получать зарплаты в сотни раз большие, чем рядовые сотрудники, но времена – другие, и нравы – другие. Что же касается Шапиро и его лирических отступлений на лекциях по «рел. квантам», он рассказывал, например, что его отец, устроитель гастролей в филармонии, очень хотел, чтобы его сын играл на скрипке и много усилий прилагал для этого, но  самому Иосифу наука была ближе к сердцу, и играть на скрипке он бросил рано, хотя многое о музыке все-таки  узнал. В частности он объяснил нам, почему солисты, приезжающие с концертами, часто бисируют, а оркестры – никогда: оказывается, профсоюз музыкантов запрещает оркестрам играть на бис, а солисты – вольные стрелки, что хотят, то и делают.  В качестве же иллюстрации того,  как работают физики-теоретики, на одной из вводных лекций Шапиро  рассказал нам притчу о  рубашках.
Один в будущем известный физик-теоретик после окончания университета долго не мог найти работу по специальности и поэтому взялся за подработку в фирме, производившей и продававшей нейлоновые рубашки, эра нейлона только начиналась, и никто не знал, каков будет спрос на эту продукцию. Поэтому они, в отличие от нас, - не без легкого сарказма комментировал Иосиф Соломонович свой рассказ - не стали сразу производить рубашки в масштабах всей страны, а стали шить их не много и торговать ими в своем родном штате, давая объявления в субботних газетах и высылая продукцию наложенным платежом. Успех в своем штате был колоссальный, рубашки распродавались на ура, и руководство фирмы приняло решении о расширении торговли на всю территорию Соединенных Штатов. Но, увы, торговля в других штатах не пошла, рубашки, отправляемые наложенным платежом, возвращались обратно, фирма начала нести убытки, и тогда решили кого-нибудь пригласить, чтобы разобрался конкретно с этой проблемой. Сначала хотели пригласить математика, но потом подумали, что математики живут в своем абстрактном мире, страшно далеком от реальности, так что лучше поискать кого-либо из физиков-теоретиков – и дали соответствующее объявление в газету. Герой рассказа, сидевший на безденежье, откликнулся на это объявление сразу, хоть не имел до этого ни малейшего представления о торговле рубашками. С ним заключили контракт на несколько месяцев, дали аванс – и финансовые проблемы нашего героя были на какое-то время решены. Но время шло, а над головой дамокловым мечом висел вопрос о том, почему нейлоновые рубашки не раскупаются в соседних штатах так же успешно,  как в своем. В последнюю пятницу работы по контракту вконец отчаявшийся найти ответ на сакраментальный вопрос теоретик отправился с горя в паб пить пиво, а на последние деньги он нанял такси, чтобы доехать домой уже практически ночью. Таксист оказался жизнерадостным мужчиной среднего возраста и пытался развеселить печального пассажира рассказами о своей семье и хобби, о том, что сын увлекается баскетболом и что сегодня он наконец сделает ему подарок в виде новенького баскетбольного мяча. Наш герой в пол уха слушал рассказы таксиста, в состоянии рассеянности  вышел из машины и поднялся в свою квартиру, но когда стал открывать ключом дверь, его осенило – это же элементарно, как я раньше не додумался! Наш герой представил, как разговорчивый таксист приезжает домой и раздает подарки жене и детям в конце недели. Зарплату у них платят по окончании недели, не как у нас, -  снова не без легкого сарказма комментировал Иосиф Соломонович свой рассказ - люди возвращаются домой с деньгами и отправляются на следующий день на субботний шоппинг. Если они видят в своей субботней газете объявление о рубашках из нейлона, то с удовольствием отправляют заказ, а когда он приходит к ним в понедельник, то у них еще остаются деньги на оплату наложенного платежа. Если же заказ отправляют люди из соседних штатов, то почта доставляет товары на несколько дней позже, к концу недели, когда у людей свободных денег не остается – и они отказываются от сделанного ранее заказа. Вдохновленный своим открытием, за оставшиеся выходные физик-теоретик написал отчет, начинавшийся словами, что все среднестатистические жители Соединенных Штатов одинаковы, и единственное, что отличает жителей одного штата от жителей других штатов – это расстояние, а соответственно время доставки почты, поэтому очевидно, что для того, чтобы товары присылались в другие штаты в начале недели, когда у всех жителей Америки еще есть свободные деньги, необходимо давать объявление не в субботних газетах, а в ежедневных, с учетом запаздывания доставки почты. Фирма учла эту рекомендацию, стала давать объявление в ежедневных газетах и преуспела в торговле, а теоретику выплатили еще приличную премию, позволившую просуществовать до нахождения постоянной работы.
В этой короткой притче, как мне пришлось убедиться на собственном опыте,  – вся суть работы физика-теоретика, особо больших открытий самому делать не приходилось, но всегда, когда удавалось решить какую-нибудь нетривиальную задачу, схема была той же самой – сначала решение с трудом угадывается, а потом красиво и логично доказывается. Многократно подтверждение этой схемы я видел и на общефизических семинарах Гинзбурга в ФИАНе, на которых раскрывалось многое из теорфизической «кухни». Одним из любимых высказываний Виталия Лазаревича было – не бойтесь задавать глупые вопросы, на семинаре – как у врача, минута стыда, годы здоровья. При этом на семинарах обсуждались только научные вопросы, глупые вопросы о том, за какой счет ведутся исследования, не обсуждались никогда - что касается удовлетворения научного любопытства за казенный счет, Гинзбург был безусловным соратником Арцимовича. Помню, как на одном из семинаров известный физик-плазменщик Виктор Павлович Силин, рассказывая о новостях лазерного термояда, заметил, что есть проблемы с финансированием установки, что деньги на науку могут урезать из-за новой программы по строительству жилья для людей. Так Виталий Лазаревич просто взорвался со всем своим южным темпераментом – какое жилье, какие люди, раньше все беспрекословно отдавали десятину на церковь, а теперь на науку, видите ли, денег жалко! Но потом довольно быстро успокоился и даже отпустил какую-то легкую шуточку по поводу нашего строительства. Все-таки в советское время физики могли шутить, государство тратило на науку если и не десятину, то вполне приличные деньги, за счет чего и были научные достижения и в космосе, и на земле, плодами которых мы пользуемся до сих пор. Но не зря говорится, что смеется тот, кто смеется последним, нашутились жрецы науки всласть в советское время – а сейчас смеются, видимо, одни олигархи, сегодняшним физикам стало совсем не до шуток, хотя не хочется думать, что их время прошло, может, они находятся как раз в той критической точке, за которой все-таки последует прорыв в лучшее будущее (как в приведенной притче)?..