Студенческое счастье

Друзья мои, прекрасен наш союз...
                А.С. Пушкин
 Студенческое счастье
Кто мог придумать в 50-х годах в СССР, когда не было школ для особо одарённых детей, собрать в одной студенческой группе института (Ленинградский электротехнический институт им. В.И. Ульянова (Ленина) только школьников-медалистов, которые по тем временам не сдавали вступительных экзаменов, но проходили, так называемое,  собеседование? Только бюрократы и их нерадивые помощники.  И вот, что получилось.
В институте было несколько факультетов, которые готовили инженеров для оборонных предприятий,  и был один факультет – Энергетический, на котором готовили инженеров-энергетиков для промышленности. Условия получения стипендии на этом факультете отличались: стипендию с тройками не давали, и она была существенно ниже. 
Итак, в июле 1953 года на собеседование в один из лучших технических вузов хлынул поток абитуриентов-медалистов. Среди них, само собой разумеется, оказалось много евреев, которых в этот вуз ещё брали, но они не были будущими желанными инженерами для «оборонки». Поэтому собеседование являлось фильтром, который отваживал часть евреев от привилегированных факультетов.
Под этот отбор попал и я, возжелав поступить на специальность «Автоматика и телемеханика». Вместе с моим близким другом Борей Марковым, с которым все годы учёбы в школе сидел за одной партой, явился я на собеседование. Боря пробыл на собеседовании не больше минуты и вышел радостный: «Приняли».  Меня же стали расспрашивать, почему выбрал эту специальность. К ответу на такой вопрос я был готов и полагаю, что объяснил достаточно ясно.
В отборочной комиссии работало несколько человек. Позже мои товарищи и я разобрались «Who is Who?», когда стали с ними встречаться в повседневной студенческой жизни, – это были преподаватели-представители факультетов, военной кафедры, спецотдела и отдела кадров. Компетентная комиссия!
Председательствующий мне объяснил, что на желаемую мною специальность уже мест нет. Поэтому мне предлагают выбрать специальность на энергетическом факультете, которая по учебной программе мало отличается от вожделенной. Мои попытки возразить были быстро пресечены: «Специальности близкие, правда, стипендия меньше, но не это же для вас главное. Вы медалист, будете хорошо учиться и получите повышенную стипендию. И разница будет небольшая». Что возразить юноше на такую демагогию? Я согласился.  Замечу, что на собеседование мы с Борей попали в первый день работы комиссии и были одними из первых в очереди. Всё очевидно!
Примерно так или похоже так происходило и с некоторыми моими будущими товарищами по 345 группе. Постепенно список таких отсеянных абитуриентов достиг требуемой численности для формирования полной группы. А абитуриенты, сдававшие экзамены, попали в следующий список, пока приёмщики не набрали ещё одну группу. Обе группы так и просуществовали все пять с половиной лет, резко отличаясь друг от друга по успеваемости. Медалисты, приученные к учебной дисциплине лучше, лучше и учились.
В нашей группе было больше половины евреев, и  когда в кадрах спохватились и обратили на это внимание, то постарались изменить эту пропорцию, но, к счастью, не за счёт удаления студентов некоренной национальности, а увеличив численность, присоединив к нашему коллективу «запоздавших» студентов: чемпионку мира по волейболу Нину Перегудову, а также вернувшихся из ссылки Юру Таирова и Севу Вержбицкого, детей родителей, арестованных по «ленинградскому делу». Появились и два иностранца: Павел Пешата и Джозеф Опл из Чехословакии. Группа, на удивление, оказалась дружной, и никаких националистических трений не возникало. Более того, новые студенты не усилили социалистическую сознательность, и стукачей, по моему мнению, среди нас не было. Хотя, по определению, такого не может быть, но, возможно, стукач не стучал.
За время учёбы два студента покинули группу формально из-за неуспеваемости, чемпионка просто бросила учёбу –тяжкий труд, бывшие ссыльные студенты перешли в другую группу с престижной, по тем временам, специальностью «Полупроводники и диэлектрики». Помогли, без сомнения, связи их родителей, реабилитированных во время оттепели. И карьера этих ребят на общественной ниве пошла в гору: вступили в партию и заняли какие-то должности в профсоюзной и партийной иерархии. При этом остались хорошими товарищами и, как мне кажется, цинично эксплуатировали возможности советской системы.  Таиров впоследствии стал ректором института, а Вержбицкий – доцентом. Мне пришлось встречаться с Таировым, когда он работал в ректорате, и встреча была конструктивной и дружелюбной.
Таким образом, внутренняя жизнь группы была вполне благополучной. Жившие в общежитии, чуть меньше половины группы, не ленинградцы, составляли сплочённый коллектив и вне институтской жизни мало общались с ленинградцами. И среди ленинградцев было расслоение, обусловленное разным социальным статусом родителей, как бы цинично такое мнение не звучало.
Во внешней жизни группы не всё проходило гладко. Институт носил клеймо антисемитского. Но вот парадокс – евреев студентов было много и, как правило, они были и лучшими студентами по успеваемости, и лучшими общественниками, создателями стенгазет, театральных и музыкальных представлений. Достаточно вспомнить об авторах знаменитого спектакля «Весна в ЛЭТИ».
Среди преподавателей были замечательные, порядочные люди, а были и «больные» антисемитизмом и приспособленчеством. Расскажу только о нескольких эпизодах: иногда радостных, иногда гнусных и иногда смешных, которые касались лично меня, почти в хронологическом порядке от курса к курсу, и которые могут быть любопытны и интересны читателю этих заметок. 
Обычно наибольший отсев студентов происходил на первых курсах из-за предметов-фильтров. Сделаю предположение, что не сложность дисциплин была причиной прекращения учёбы, хотя и такое возможно, но мало вероятно, – слишком высокий был проходной бал при поступлении, чтобы в институт  пришли нерадивые или плохо подготовленные школьники. Чаще, по моему наблюдению, была психологическая несовместимость преподавателя и студента. Как она возникала, не знаю, но знаю, что такие конфликты возникали из года в год у одних тех же преподавателей. Об этом свидетельствовала студенческая молва и служила предупреждением для новичков.
В нашей группе, которая была поделена пополам для занятий черчением, «особенно» повезло той части, у которой преподавателем был Козарез (имя не помню). Впечатляющая фамилия. Я её расшифровывал так: «овечек и коз трусливых» надо резать.
На самом деле так и было. Козарез брал в руки чертёж осуждённого, не долго смотрел и задавал стандартный вопрос: « Вы где живёте?» Студент, не подозревая поначалу подвоха, называл улицу. Дальше следовала тирада: «Рядом с вами есть Торговый институт. Почему туда не пошли?» – и затем твёрдой рукой перечёркивался чертёж со словами: «Переделать».
Машиностроительное черчение достаточно сложное и требует для выполнения чертежа много времени, а это время отрывается от действительно важных предметов для будущего инженера-электрика.  Переделок могло быть несколько, а там и не зачёт, не допуск к экзаменам и исключение за неуспеваемость.
Просмотр чертежей перебавлялся и другими шутками, вроде: «Зачем откладывать на завтра, что можно сделать послезавтра?» или «А кто ваши родители?» – и далее: «Мне их жалко». Шутки-издёвки изобретательно варьировались.
Но были  у него и любимчики. Один-два, которые могли – редчайший случай! – сдать чертёж с первого раза и получить четвёрку или пятёрку с минусом. Обычно это были не ленинградцы. Ленинградцев наказывал Козарез наиболее жёстко. Фрейд бы это объяснил.
Мне пришлось вступить с ним в нелёгкую борьбу. Ответив на все дурацкие вопросы и выполнив несколько чертежей с переделками, получив тройки и четвёрки с минусом, задетый за живое, вступил с ним в бой. Потратив на чертёж лебёдки в аксонометрии массу времени, предъявил ему работу, которая казалась мне безукоризненной. Вся наша подгруппа собралась на спектакль. Студенческое мнение было: «Пять». Скептиков не было. Козарез почувствовал, что ждут спектакля. Но зачем радовать студентишек? Он внимательно и долго смотрел чертёж, сделал две карандашные ненужные пометки на листе и поставил «4+», а необычное «5–» – для отличных работ. В его глазах светилось торжество, в моих - презрение. Надеюсь, он заметил.
В пародии на этот случай в мой адрес кто-то из сокурсников написал: «Козарез надоел до зарезу...».  Справедливо.
Физику у нас замечательно читал доцент Березкин. Его лекции я никогда не пропускал. Но опять же молва говорила, что он очень строг на экзамене.
Все экзамены (было только два-три исключения) я пытался сдавать первым. Беру билет, всё хорошо знаю и готов отвечать. Березкин посмотрел в ведомость и говорит: «Вы не допущены к экзамену. У вас не сданы зачёты?»  На мой ответ, что все зачёты сданы, предложил пойти в деканат и разобраться, а потом снова прийти на экзамен. А это означало тащить новый билет.
В деканате быстро разобрались в ошибке, дали направление на экзамен, и я вознамерился взять другой билет. Берёзкин сказал: « Не надо. Отвечайте по старому билету». Получил «Отлично». Берёзкин не Козарез.
С первым антисемитом-преподавателем познакомился в лаборатории по электротехнике. Внешность у него была не славянская, похож на выходца из прибалтийских стран, голубоглазый блондин со злобным и каким-то пустым взглядом, но это моё восприятие. Антисемита чувствую безошибочно. Особенно характерна реакция таких людей на фамилию: вскидывают голову и внимательно изучают. Только в Америке исчезла интуитивная настороженность на произнесение фамилии.
Зачёт наша маленькая компания, коллективно выполнявшая лабораторные задания, сумела сдать этому человеку. Но меня ждала неожиданная встреча с ним на экзамене.
В ЛЭТИ многие предметы на экзаменах студенты сдавали у доски, работая мелом, а не с пером и бумагой за столом. Ещё одна особенность: до ответа на теоретические вопросы надо решить задачу. Не решил – к ответу по теории не допускался, экзамен – не сдан.
  Когда я вошёл в экзаменационную аудиторию, то недруг-преподаватель уже был там и раскладывал билеты. Мне было совершенно ясно, что отвечать я должен только профессору.  Поэтому взяв первым билет, прошёл к доске, просмотрел задачу, быстро написал мелом решение, увидел, что профессор свободен, другие студенты ещё не были готовы, и заявил, что готов.
Мой недруг встрепенулся и почти бегом бросился ко мне. Профессор, который уже поднимался со стула, чтобы подойти ко мне, сел обратно, похвально, возможно, оценив рвение ассистента. У меня что-то защекотало внизу живота: «Вот сволочь! Будет пакостить!» Предмет я знал хорошо, преодолел волнение и жду.
«Решите задачу параметрическим методом», – сделал выпад ассистент и стал наблюдать за моей работой. Я задачу решил.
Ассистент постоял, раздумывая, и дал мне другую задачу. Я решил не торопиться: «Пусть уйдёт экзаменовать другого, а я позову профессора». Улучил момент, подозвал профессора, что, мол, готов. Получил добро на подготовку к теоретическим вопросам. Жду опять подходящего момента, чтобы позвать профессора, но враг сам подошёл ко мне: «Вы готовы?»  Говорю: «Нет».
Он не уходит. Что делать? Не выдержал и сказал, что готов. Ассистент быстро просмотрел ответ: «Стирайте, у вас ошибки. Решите другую задачу».
«Какая у меня ошибка?» – говорю, уверенный, что ошибок нет. «Стирайте, стирайте. Пишите условие».
Решил и эту задачу. Получил следующую. Смотрю на часы. Я у доски больше трёх часов. Палач отошёл к столу, взял зачётку, передал профессору на подпись, тот подписал, и передал мне. И тут я увидел оценку: «Удовлетворительно». Прощай стипендия!
На втором,  финальном экзамене по электротехнике я отыгрался, и в зачётной ведомости стоит «Отлично». Если бы не был атеистом, то сказал бы: «Ничего! Бог всё видит!»
Удивительно, но такова моя карма, подобный случай повторился, но без потери стипендии. Математику в ЛЭТИ изучают пять семестров. Благополучно с четвёрками проскочил до последнего, самого трудного. Читал в этом последнем семестре лекции профессор Добрынин, а его жена вела практические занятия в нашей группе с третьего семестра. Знала о моих скромных способностях хорошо, так как неоднократно принимала у меня зачёты с пристрастием. Виноват во многом был сам, так как потерял её доверие, пропуская занятия из-за переживаемой любовной драмы. Мне было не до математики.
Написав пару контрольных на двойки, заслужил обязанность сидеть на парте перед преподавателем, дабы не было повода уличить моих товарищей в помощи. Наступило время зачёта. Готовился очень усердно, тем более, что подруга со мной не встречалась, а занятие математикой отвлекало от грустных мыслей о ненужности жизни.
На зачёте Добрынина не скрыла своего удивления от моих знаний и поставила «Зачёт», но, по-видимому, решила не упускать меня из виду на экзамене: «Не может разгильдяй наверстать и практику и теорию, побездельничав семестр!»
На экзамене у доски я решил задачу. Добрынина прозевала, и задачу принял её муж. Я приступил к теоретическим вопросам, подготовился, а она меня опять прозевала, но подошла к доске, когда я отвечал профессору. Слушала , а профессор явно был доволен ответом и повернулся, чтобы идти к столу с ведомостями и зачётками. Добрынина его остановила и при мне сказала, что студент не был успешен на практических занятиях. Добрынин дал мне новую задачу и наблюдал вместе с мадам за ходом решения. Не досмотрев до конца, он сказал: « Достаточно». Прошёл к столу, поставил «Хорошо», но укоризненно сказал: «Что же вы на практических занятиях оплошали».  Обиды не было, но профессор, мне казалось, должен опираться на своё мнение, а не ассистента, даже если ассистент – любимая жена.
Такие истории, без сомнени, есть в портфеле каждого студента, и всякий студент обычно считает себя правым, но у преподавателя также есть своя правда. Хорошо прочувствовал разницу позиций, когда сам стал преподавать и принимать экзамены. Однако всегда помнил своё студенчество и старался быть объективным, но было у меня своё правило: двойки не ставить. Преподавал я в выпускной студенческой группе основной предмет по их специальности и считал, что если студент добрался до конца учёбы, то что-то в его голове должно было бы остаться, поэтому моя минимальная оценка была «Удовлетворительно».  Такой случай мне представился только один раз: студент честно сказал, что не готов к экзамену, так как у него родился ребёнок и на него легли заботы о нём.
А теперь о курьёзном случае. И произошло такое на зачёте по производственной практике. Часть практики я пропустил по болезни, но руководитель всё же допустил меня к зачёту. И задали мне простой вопрос: какие я знаю способы разделки кабеля. Помнил же я только о «сухом» способе и решил, что раз есть «сухой» способ , то второй должен быть «мокрым». Так и сказал. Раздался гомерический хохот сотрудников кафедры. Второй способ был «под воронку». «За остроумие» мне продлили практику на месяц.
Похожий эпизод был у моего друга на втором курсе. На зачёте по марксизму-ленинизму он должен был рассказать о какой-то работе Ленина. Студент работу не читал и что-то мямлил на общую тему – таков предмет. Преподаватель решил его выручить и попросил сказать, какое научное значение имела эта работа. Студент не растерялся: «Огромное!»  И вылетел с незачётом из аудитории. Ещё хорошо отделался.
После учёбы пять лет и восемь месяцев студенты моей группы защитили дипломные проекты и разъехались на предписанные им места работы.
Инженерная карьера у всех сложилась, конечно, по-разному. Были редкие встречи, переписка и переговоры с помощью интернета продолжаются и полвека спустя.
Скажу банальную фразу: «Годы студенчества – лучшие и счастливые годы».


22 июля 2012 г.