Последний старец по страницам 132

*   *    *

…Чуйков выгнал из блиндажа нерадивого командира. Пришлось взять в руки необструганную дубину. Использовать по прямому назначению. А что? Ну не понимают отдельные бестолочи, что надо стоять насмерть. Всё норовят драпануть на тот берег. Штаб одной дивизии из вверенной Чуйкову 62-й армии так и поступил. Перекочевал в полном составе на остров «Голодный», что у 2-й переправы. Со своими частями, сражающимися в развалинах бывшего рабочего района «Спартановка» переговаривался исключительно по рации. Стоило рации выйти из строя – связь оборвалась вовсе. Ну бестолочь – она и есть! Расстреливать таких на месте – приказ товарища Сталина даёт добро! Так нет же. По доброте душевной он, Чуйков, простил комдива. Отлупасил только палкой. И по настоянию особиста из контрразведки СМЕРШ передал его дело в трибунал. Тут уж генерал ничем не смог помочь своему старому другу. Вместе служили в ДВО сначала под Блюхером, затем под Опанасенко, что в рекордные сроки после смещения и расстрела своего предшественника провёл грунтовые и шоссейные дороги, разместил бойцов и командиров с семьями по квартирам.

- Я тебя, паскудника, на том свете сыщу! – орал вслед удиравшему комдиву Чуйков. До половины он выгнулся к занавешенному плащ-палаткой ступенчатому лазу из землянки, что была отрыта на склоне волжского берега. – Твою мать так- растак!

- Что, руки чешутся, товарищ генерал? – то подал голос начштаба Пожарский, видный, плечистый мужчина с копной непослушных русых волос.

- Да уж, чешутся давненько на некоторых. Пройтись бы по их плечикам вон этой штуковиной! – дубина с грохотом резанула по столу с клеёнкой, что откопали в развалинах.

- А иные считают иначе. В трибунал – расстрел…

   Чуйков настороженно воззрился в синие глаза Пожарского, обведённые кругами недосыпа. «Иные» это несомненно член военного совета Сталинградского фронта Хрущёв и командующий генерал-майор Ерёменко, что был скор на расправу. Неугодных и проштрафившихся командиров он лупил при стечении народа кулаком по зубам. Дубасил также палкой. Матюги сыпал неумеренно. По слухам товарищ Сталин, приняв его у себя в Кремле, удивлённо спросил: «Нэужэли так сразу  и дали – по морде?» - намекая на одного из подчинённых. Еремёнко сжался. Помимо информации об участии его в заговорах Тухачевского и Уборевича, контактах с троцкистской оппозицией, он наступал в 41-м под Валдаем довольно неумело. Сконцентрировав огромные силы, не смог отсечь пути отступления группы армий «Центр» на севере столицы. Это наводило на тревожные размышления. Направленный верховным на юг, Ерёменко также отличился со знаком минус. Приданные ему танковые части он расходовал безграмотно, с грубейшими нарушениями ПУ-41. Он их бросал в отрыве от пехоты, без взаимодействия с авиацией и артиллерией в лоб на противотанковую оборону. В результате чего те несли громадные потери, а противник неудержимо двигался вперёд.

- Пусть себе считают, - криво усмехнулся Чуйков. Отбросив палку, он распрямился. Расправил плечи и грудь. Пошёл неожиданно по узкому пространству землянки в присядку. – Эхма! Засиделся я в норке! Пойду на передок. Кузьмин! – позвал он ординарца. – Хватай автомат, будешь сопровождать. Приказ ясен?

- Слушаюсь…

    Через пятнадцать минут он, с ППШ на ремне, с раскрытым футляром полевого бинокля, в одной мягкой полевой фуражке, шёл по развалинам в сопровождении ординарца и двух бойцов охраны. Маршрут до боли был знаком ему. Вот справа – глубокая воронка от «сотки». В ней – в три ряда, как штабель! – громоздились наши и немецкие трупы, что издавали тяжёлый сладковатый запах разложения. Некогда и некому было спускаться, чтобы отделить своих от чужих. Приходилось воздавать должное на ходу. Шепча что-то вроде: «Простите, ребята! Братцы-славяне… Отомстим ещё за вас!» Дальше начинались развалины заводского клуба с мраморной доской почёта. Она каким-то странным образом уцелела в этом огненном аду. Высился раздолбанный снарядами 45-мм размалеванной пятнистой тушей германский панцер. В стороне – «тридцатьчетвёрка» без башни, что, отброшенная взрывом, валялась на развалинах. Два лёгких танка: Т-60, что аккурат вписался своим маленьким уступчатым корпусом в обвалившуюся стену. И Т-26 издырявленный прямыми попаданиями. От них стелился запах разложения и смерти.  По изрытой земле с осколками стёкол стелилась сованная гусеница с отполированными траками, валялись выбитые стальные катки с фигурными вырезами. Из танка с короткой пушкой тоже изрядно пованивало разложившейся человечиной. Точно «Робинзон Крузо» , успел подумать генерал. Эту книжку Даниеля Дефо со сборником  рассказов «Золотая лихорадка» Джека Лондона он всё время перечитывал. Держал под головой во время сна. Иногда в слух читал Пожарскому.

    Мимо них брели, опираясь на палки и винтовки измазанные кровью и кирпично-известковой пылью, с осунувшимися чёрными лицами раненые. Потерянными глазами они провожали взглядом человека с удлинённым, чернявым лицом. Его генеральские звёзды на защитных петлицах, казалось, не волновали этих людей. Но Чуйков смотрел на них с надеждой и терпением. Ловил взгляд каждого, стараясь отыскать в нём что-то от человека. Увидеть то, что скрыто от его взгляда, направленного сквозь толщу событий, нагромождённых чужим и своим разумом,   т о т  лучик света, что ведёт к победе. И он ловил этот невидимый простому глазу свет. И зажигал чужие сердца. Бойцы, казалось, расцветали у него на глазах. Становились из замухрышек былинными богатырями. И победа действительно казалась не за горами.

   Вскоре из-за груд досок, что были когда-то заборами, и сгоревших бревенчатых срубов, что были домами, показались извилистые щели и изломанные окопы. В них двигались зелёные стальные шлемы. Пришлось проползти метров сто по совершенно открытой, ничем не защищённой местности. Щёлкали, натыкаясь на препятствия, шальные и целенаправленные пули. Как-никак Гитлер отправил под Сталинград лучших снайперов, многие из которых проходили в 20-х стажировку на дальневосточных полигонах.

    …Чуйков клюнул носом в обшитый жердями окопчик, когда вдали, на фоне сгоревших и уцелевших домиков с резными наличниками, произошло нехорошее оживление. Сперва уханье дальних взрывов прорезали трели свистков. Взметнулись в направлении наших позиций две белые и одна зелёная ракеты. Затем захлопали натужно германские ротные миномёты. С противным писком маленькие, похожие на свеклу, мины стали рваться вокруг. Взметались  холмики земли, вился зеленовато-жёлтый дымок германской взрывчатки. Сверху, наверняка вызванные по рации, устремились из-за редких туч (с утра мёл непродолжительный мелкий, но мерзкий дождик) «певуны» в количестве трёх. Растопырив стальные «лапти», они принялись обстреливать хорошо обозримые сверху чёрные борозды траншей с выемками огневых точек. Прицельно роняли пяти-сотенные  продолговатые бомбы. С земли по ним лупили из обычных и самозарядных винтовок, постреливали короткими и длинными из ПД и ДШК. Один раз вылетела, пущенная кем-то по дурости, ствольная граната ВКГС-40. Оставляя за собой пушистый хвост и вращая крыльями раскрывшихся стабилизаторов, эта зелёная «груша» облетела по спирали пикирующий Ю-87. Затем, потеряв высоту, сорвалась вниз. Рванула всё ж таки на фрицевой стороне…

    Чуйков, цепляя плечами брустверы, шёл, пригнувшись, мимо изготовившихся бойцов. Толкал их в спины, пахнувшие кислым запахом пота. Не без гордости он смотрел на приготовленные ниши для автоматных дисков, ручных,  противотанковых и ствольных  гранат, бутылок с горючим. А впереди уже урчали моторы. С головы сбило снайперской пулей фуражку. Кто-то мастерски водрузил на неё СШ-41. Пробравшись в окоп с крупнокалиберным Дегтярёва- Шпагина, Чуйков без бинокля рассмотрел как по земляной, изрытой воронками дороге, движутся три танка. За ними, пригибаясь, короткими перебежками, то и дело залегая и поднимаясь, бежали поотделённо человечки в зеленовато-синих, куцых мундирчиках или пятнистых плащ-накидках.  У последних в руках нередко просматривались знакомые дисковые пистолет-пулемёты. За пехотой, завывая перегретыми двигателями и пуская из выхлопных труб синеватые струи,  ползли грибовидные бронетранспортёры. Сзади расположилась неповоротливая туша с длинным орудийным хоботом. Как всегда самоходка была готова прикрыть отход своей пехоты.

  Наверху с рёвом пронеслись десяток И-16, они же «ишаки». Маленькие тупоносые самолётики сопровождало два остроносых Як-40. Они с ходу атаковали уплывающие с опустошёнными бомбоотсеками пикировщики. Один из них, неуклюже вращая изломанными крыльями и показывая обтекатели на жёлтом брюхе, пошёл вниз, оставляя дымную струю. Вокруг него выписывали победные круги два «ишака». Но из-за редких тучек уже летели два «мессера». Мигая пулемётными вспышками на акульих носах, они уходили от наших истребителей. Вот один Me 110 круто ушёл наверх. И-16 по инерции устремился за врагом. В то время, как вытянутая «оса» с крестами на крыльях продолжала уходить ввысь, «ишачок» уже начало кидать в штопор. Вскоре он сорвался и рухнул камнем. Из-за деревянных построек взметнулся чёрно-огненный султан взрыва.

- Отмаялся, сердешный, -  жалостливо протянул чей-то простуженный голос. - Что ж он так…

- Мотору силёнок, видно не хватило! Слабые у нас моторы…

- Тиши вы! Накличете беду. Нормальные моторы. И лётчики тоже…

- Товарищ политрук! А почему тогда…

- Почему, по качану! Приготовиться к бою! По моей команде…

   Танки противника с короткими пушками, укрывшись за дополнительными бронеплитами тяжёлого и длинноствольного "штуг", принялись обстреливать траншеи. Таким образом, помимо уже проведённой артподготовки в сочетании с авианалётом, происходила дополнительная «работа по позициям». Вызывать по «вертушке», то есть  полевой связи, огонь тяжёлой артиллерии было неразумно. Пришлось, маскируясь за развалинами, придвинуть две сорокапятки. Они открыли скорострельный огонь. У одного из панцеров тот час же перебило гусеницу. Длинноствольный стал приноравливаться по противотанковым расчётам. Два его снаряда легли в опасной близости. Когда рассеялось облако взрыва одного из них, у косого плоского щитка одной из пушечек обнаружился лишь лейтенант, командовавший батареей. Хватаясь руками за уши, из которых лилась кровь, он принялся загонять в приёмник затвора тонкие снаряды. Дергать за обшитую кожей цепочку. Снаряды рикошетя о бронеплиты, уходили в небо. У второго орудия стали взлетать фонтанчики щебня и пыли. Бил вражина-снайпер.

- Он же сейчас весь расчёт, б… сын, перебьет! – взорвался криком Чуйков. – Почему не выявили? Давно у вас промышляет этот молодчик?

- С той недели! – перекрикивая грохот отвечал комбат. – Перестрелял наш пулемётный расчёт. Тяжело ранил командира 3-й роты. Снайпера, молодого парнишку из Донбасса, наповал… Жаль, пацана!

- На хрена ты мне это перемалываешь!

- Товарищ генерал! Нам нового истребителя прислали. Узкоглазый такой! С Узбекистана! Охотником там был. Этот не промажет. У него на прикладе – столько насечек! Приклада не видать…

       Вражеский снайпер и впрямь скоро притихнул. А в боевых порядках вражеской пехоты стали рваться наши мины. Повинуясь свисткам офицеров, она спешно ретировалась на исходные позиции. Два уцелевших танка медленно отползали. Их гусеницы плющили синевато-зелёные холмики трупов. Раза два кто-то из лежавших пытался отползти. Тогда Чуйков, привыкший ко многому, медленно закрывал глаза. Повторял про себя полюбившиеся ему места из книг.

       После боя, он велел позвать нового снайпера. Тот и впрямь оказался узкоглазым. Маленьким, но широкоплечим. В длинном не по росту ватнике, прожженном местами до дыр, в выгоревших летних обмотках на кривых ногах, в «просящем каши» ботинке, он звонко крикнул:

- Рядовая Тирмурбеков… прибыл, товарища генерала!

- Вот те здрасьте!

   Бойцы и командиры, что скучились вокруг, зареготали.

- Что же ты меня так не уважаешь, снайперская душа? – задавливая в себе смех, спросил Чуйков. – Как к бабе обращаешься – в женском роде?

- Виновата я, товарищ генерал! – поправился Тимурбеков. – О девушка думал-думал. Без меня в райцентра живёт много. Много, ой!

- Ничего, дождётся, если любит, - Чуйков хлопнул снайпера по маленькому крепкому плечу. – Насечку сделал?

- Насечка… Какой насечка? А!.. Нет, товарища генерала! Буду делать так скоро, как фашиста стреляй, - прижал винтовочный ствол к каске Тимурбеков. – Как убивай совсем его подлый душа, так и сделай! Иначе никак нельзя! И его следить долго-долго! Он уходить тоже долго-долго! Но я хитрый. От деда и отца хитрость пришла. Я с его душой долго-долго говорить. А тогда она ко мне уходить. С его берег на мой! И он – вот здесь, - Тимурбеков протянул маленький коричневый кулачок.  Раскрыл его.

    Все увидели малинового шёлка мешочек, похожий на кисет. Он был расшит  серебристыми буквами-символами.
 
- Вона как! – сказал пожилой старшина.  – Колдун стало быть!

- Духи ловлю, - подмигнул ему снайпер.

- Ладно, - махнул рукой Чуйков. – Всё равно молодец.

   Он кое-что повидал на Дальнем востоке.  Общался с эвенками. Видел пляски под звенящий бубен шаманов, что изгоняли хворь и несущих её злых духов. А в Сибири ходили легенды о злом хозяине подземного мира Орлике, что сталкивал народы в бесконечных войнах. А ночами выходил наружу и пил кровь ещё живых. Ну точно Гитлер, подумал Чуйков. Или «Ерёма» с «Хрущём». Те тоже любят солдат скопом на смерть посылать. Без горячей кухни даже. Дадут сто наркомовских грамм на душу. И – в перёд, за товарища Сталина! Когда ж он их раскусит. Стрелять таких с плеча – и то не жаль…

    Вернувшись на КП, Чуйков застал там к вящей радости генерал-лейтенанта Родимцева. Они вместе служили на Дальнем востоке. Вместе участвовали в боях за сопку Заозёрную под озером Хасан. Родимцев и тогда командовал танковым полком. За успехи в боевой и политической подготовке ему доверили испытывать первые советские самоходки СУ-5. Они отлично показали себя в боях с самураями. Разрушая с дальних дистанций доты и дзоты, уменьшили и без того большие потери нашей пехоты и танков.

- Ну рассказывай, чертяка! – заключил в свои объятия старого друга Чуйков. Выше Родимцева на голову и шире в плечах, он был полная противоположность небольшому светловолосому и худенькому генералу. – С чем пожаловал?