Последний старец по страницам 138

- Эвакуированы в Астрахань, - давясь от плача заговорил тот, не отрывая рук.

- Ого! – подкинул палец «гражданин майор». Он был небольшого роста. На голове лохматился седой ежик волос. На узких плечах шелестела новая гимнастёрка из тёмно-зелёной шерсти. В петлицах, что раньше были серебристо- голубые, с пропеллерами от ВВС, на этот раз  была пехотная эмблема из двух скрещённых ружей. Эмалево-золотой значок «гвардия» на груди был как нельзя кстати. – Эвакуировали их! А они кто – наркомы или конструктора? Это почему их так – взяли и сунули эвакуационное свидетельство? Это кто его им сунул, мать его за руку?!? А?!?

- Не-не знаю, - заикался тот сквозь рыдания. – Я не-не з-з-знаю…

- Заладил как припадочный – не знает он! Знать надо! – майор снял пистолет с предохранителя. Звонко передёрнув затвор, загнал патрон в ствол. Подмигнул ещё раз. Внезапно, налившись кровью, затрясся как паралитик: - Зенки открыл! Быстро! Ну!?! В глаза мне смотреть! Говори быстро: кто тебя завербовал? Кто…

- Я не-не знаю… Был один – приходил… Тёмный такой… Говорил, что жалко ему… Я не-не знаю кто…

- Говори быстро: кто? Имя, звание, особые приметы? Он тебе всучил журнал? Отвечай – он!?!

- Не-не знаю… я его потом отыскал. В вещмешке…

- Ну, смотри! На вон, кусок сахару. Пососи хоть как следует. Да чайку попей, - рука майора щёлкнула пальцами. По ступенькам (блиндаж был в три наката, отрытый и настланный летом) сбежал дневальный сержант с трофейным плоским котелком со складной крышкой-манеркой, что использовалась для питья. – Сейчас дам карандаш и бумагу.  Напишешь мне всё подробно. Сможешь?

- Ум… гум…

- Не ум-гум, а есть! Эх ты, враг народа – чучело из огорода, - майор, довольный своей шуткой, захохотал. – Ну, если не сможешь, мы подсобим, – он вновь моргнул капитану, что зарылся носом в папку для бумаг с оперативным делом сидящего рядового. – Только, если подсоблять будем, ты много чего напишешь. Это я тебе обещаю! За дёшево отделаться у нас не выйдет. Не та система!

   Он вызвал через дневального бойца с ППШ. Поручил ему присматривать за изменником, пока тот «сочинять будет». Затем, набросив полушубок и шапку, предложил выйти с ним в траншею. Так и поступили.

- Даже чаю, этот дурак, попить не дал, - насмешливо протянул майор, жадно закуривая «Казбек». – Тьфу! Тошно от него! Даже бил – и то тошнит. Как на гавно встал. На жалость давит! Я таких, жалостливых, за версту чую. Родители, видать, из бывших. Троцкисты, ясный огород! Надо шифровку с нарочным – в дивизионный отдел! Что б территориалы их отследили!

- Да, надо, – вдумчиво согласился капитан. – А с этим как?

- Что? - неопределённо ухватился за мысль  начальник.

- Может для себя прибережем? Для контактов с этим «тёмным»?

- Надо подумать. С начальством согласовать. За самодеятельность, сам знаешь – по шапке… того! А мысль интересная. Мне б его звание по легенде, приметы. Неужто из наших? Или шляется кто по ночам? – майор даже подавился табаком от возбуждения.  Прокашлявшись, продолжил: - Вот заразы, фрицы! Как работают! А познакомиться с этим «ряженым», артистом из Большого  театра, надо. Всенепременно! Так и назовём разработку. «Ряженый»!

- Лучше «тёмный», - настаивал капитан. – Так по сути. С момента истины…

   Утром, с первыми лучами низко стелющегося солнца, по врагу ударили четыре 76-мм полковые пушки. Левый склон покрылся чёрно-огненными шапками взрывов. Облаками оседал снег. К орудиям подключилась миномётная батарея. 120-мм мины с квакающим звуком приземлялись за сгоревшими цистернами на верхушке Мамаева кургана. Там фрицы установили два 75-мм тяжелых орудия (IG-18), что держали под обстрелом местность. За шумом огня  к малому нефтехранилищу, тоже покорёженному, что располагалось у берега, подошли два Т-60 и одна БА-20. Полурота штрафников, поделенная на два батальона (условно, конечно!), изготовилась к атаке. Позади во второй линии наших траншей, среди бойцов 4-й и 5-й залегли два пулемётных отделения (два ПД и один «Максим»). Это был отряд заграждения. Непосредственно пулемётчиками руководил молодой лейтенант, который подчинялся майору НКВД.
 
- …Вперёд, соколики! Дадим фрицу прикурить! За Родину! За Сталина!

- Эхма! Гуга!

   Цвигун был в первом эшелоне обороны. Он наблюдал, как штрафники, в поношенных шинелях и ушанках, с одними винтовками с приткнутыми штыками, кто крестясь, а кто матерясь, готовились принять бой. Некоторые из бойцов несмотря на строжайший запрет подбадривали их. Слово за слово, давали отхлебнуть из фляги. Совали по карманам сухари, куски сахара и сала. Кое-кто подкидывал «болезным» да «сердешным» патронов, гранат. Сам Васька сунул одному из штрафников с характерным вырезом глаз, примятым носом и смугло-грязной кожей ребристую гранату Ф-1. «…Спасиба, дорогая брата, - пустился тот жалостливо благодарить. – Буду не забыть до самая смерть! Спасиба – как спасиба, тебе!» Он даже отставил винтовку. Встал на колени. Но Васька с омерзением отвернулся и сплюнул. Подобные фортели ему были не по душе.

    Теперь они, следуя за своим командиром, пехотным офицером, что с петлицами звёздочками, бежал первый по снежно-чёрному склону, карабкались по брустверам. Мелькали их стоптанные сапоги, латанные валенки, даже ботинки с обмотками. Сзади заурчали моторами маленькие танки с автомобильными двигателями. Они, лязгая гусеничными передачами, шли за растянувшейся пехотной цепью. Их конические башни с тонкими пушками вращались в поисках цели. Бронемашина, поворачиваясь на ухабах, медленно следовала в стороне.

    Чуть в стороне, на КП командира роты смотрел в стереотрубу на атакующих сам Гранатулов. Рядом с ним, согнувшись под навесом, пристроились офицеры, среди коих был начальник СМЕРШ, новый старший уполномоченный, командир заградотряда.  Они старались рассматривать сцену предстоящего боя в бинокли. О снежное бревно навеса щёлкнула пуля. Вторая…

- Пригнитесь, товарищи командиры! – запищал комбат. – Снайпер…

- Уже пригнулись, - пошутил начальник контрразведки. – Ниже некуда!

- Не остроумно, - сухо заметил майор НКВД.

   Пуля тут же, чиркнув, сорвала портупейный ремень с его плеча. Он инстинктивно сел. Все остальные последовали за ним.

- Товарищ комбат! – раздался
голос связиста, что тянул трубку полевого аппарата своему начальству: - Командир батареи просит разрешение перенести огонь вглубь позиций врага!

- Дай сюда, - Гранатулов захватил огромной лапищей эбонитовую трубку. – Куда перенести?!? Ты мне огневой вал создай! Я те перенесу… Людей не жаль?

Усмехнувшись, он выставил трубку мембраной микрофона:

- …У меня и так суточный перерасход снарядов! Я и так начальнику артснабжения вынужден отписываться по дням и по часам, сколько снарядов и мин мною истрачено, сколько целей поражено! Комбат! За приписки меня Ершов из СМЕРШа того… это самое – под трибунал и в штафбат…

   Ершов захохотал. Командир заградотряда, высокий, крепкого сложения человек с примятым носом, криво усмехнулся. Пробормотал: «Снаряды на таких переводи… Жалеть – не потеть…» Уполномоченный промолчал.  Он явно не одобрял подобные настроения. К тому же в сердце ёкнуло. В ночь его прибытия (шёл вместе со штрафниками по льду, под  огнём «нобелверфелов») вместе с ним, ряженые в шинели с отпоротыми петлицами, на этот берег пришли двое снайперов. Уже здесь, в блиндаже Гранатулова они переоблачились в маскировочные халаты. За три часа до атаки через разминированный проход («коридор», что использовался раньше СМЕРШем в оперативных целях) оба уползли во вражеский тыл. Одним из «истребителей» был легендарный снайпер-сибиряк Василий Зайцев, произведенный не так давно в лейтенанты. Пользуясь шумом боя, они должны были уничтожать вражеские расчёты в пулемётных гнёздах, подносчиков и наводчиков орудий. Судя по всему, им это удавалось.

   Грязно-серая, как сама земля, цепь, ломаясь и выравниваясь, бежала издавая странный, мычащий звук «гуга!» к переднему краю немецкой обороны. Оттуда раздавались редкие хлопки винтовочных выстрелов, очереди пистолет-пулемётов, а также «ручников». В бинокль было видно, как над оседающим земляным крошевом и снежными вихрями, среди чёрно-пепельных воронок двигаются глубокие белые каски, суконные каскетки с длинными козырьками и обмотанные шалями осенне-летние пилотки. По данным разведки здесь, во втором эшелоне вражеской обороны расположилась батарея противотанковых орудий (3 Pak. 35/36, 1 Pak. 38). Орудия молчали. Внезапно раздались хлопки вражеских 82-мм миномётов. Рассекая воздух, с противным писком разорвались две мины. Но почти за цепью. Лишь двое штрафников, нелепо взмахнув руками, завалились в снег. Миномёты скоро замолчали. Лёгкие танки въехали на позиции. Принявшись утюжить их гусеницами, они из пулемётов и скорострельных пушек расстреливали прячущихся немцев. Вскоре один Т-60 завертелся на повреждённой гусенице. Те ещё продолжали сопротивляться. Штрафники грязным ручьём заполнили вражеские траншеи. Там закипела рукопашная. Кто-то упал ниц на бруствер. Над его гребнем то и дело взмахивали руки, приклады и сапёрные лопатки. Доносились дикие крики. Вскоре всё смолкло. Установилась дикая, необычная тишина.

- Что ж, без особых потерь, - подытожил Гранатулов.  – По моим подсчётам, не больше взвода наших полегло на подступах. В траншее может и больше. Всё равно – мало…

- С-с-сработано, как в аптеке, - смачно подтвердил командир 4-й. Это был тоненький веснусчатый старший лейтенант, недавно оправившийся от контузии. Он получил прозвище «сы-сы-сыкун» за посттравматические последствия. – Ос-с-собенно, с-с-с огневым валом, товарищ комбат. Бог войны не подкачал.

    Огневой вал действительно батарейцы выставили умело. Правда не поторопились его перевести вглубь, когда цепь, прижавшись к земле метрах в сто, замедлила минуты-две свой победный рывок. Пришлось артиллерийскому наблюдателю выбежать в траншею. Не мозоля глаза вражескому «ангелу смерти», дать ракету о переносе огня.

    В следующую минуту Гранатулов взмахнул рукой. Двое бойцов из роты связи, что были приданы соседней роте,  ринулись по изрытому склону на захваченные позиции. Один тянул за собой кабель, что был намотан на стальную катушку, другой держал у бедра стальную коробку телефонного аппарата. А  с низины вражеских позиций взметнулись разноцветные сигнальные ракеты. Две белых, одна красная…

- Мать-перемать! –пискнул комбат. Его шапка на барашковой шерсти съехала на затылок. – Фрицы в атаку идут! – он тут же вырвал  трубку: - Хохленко! Сейчас тебе с НП будут поступать координаты для стрельбы! В курсе, что фрицы к атаке изготовились? То-то! Обеспечь удар по скоплению противника и поставь заградительный. Что б всё шики-шики! Ясно! Исполнять…

- Более или менее, - шепнул начальник СМЕРШ своему уполномоченному.

- Ну, не так, чтобы совсем непонятно, - кивнул тот.

- Беспокоишься за наших ребят? – тот явно намекал на снайперов. - С «истребителями» ничего не случиться. Посмотри мне в глаза! – он уставился подчинённому прямо в глаза: - С ними всё будет шики-шики. Понятно?

- Понятно, что понятно…

   А Гранатулов, одевая зелёный, некрашенный под зиму шлем на шапку, хватая автомат, уже подавал свой писклявый голос:

- 4-я, слушай! Скорым шагом – за мной! По склону рысью – ма-а-арш! На помогу «ёжикам», что без нас долго не сдюжат. Ясно?

- Ясно, товарищ комбат! – донеслись голоса.

   Задвигались шапки-ушанки, спины в серых шинелях. Руки потянулись за уложенными в ниши противотанковыми и осколочными гранатами. Вскоре, тёмно-серая волна, ощетиненная штыками и дырчатыми кожухами ППШ и ППД, рванула вперёд. Два расчёта ПТР волокли на себе длинные, как колодезный «журавль», противотанковые ружья. Две «сорокопятки» катить в гору не стали – там и так были трофейные пушки. По донесениям связистов – два орудия (обследовал штрафник-артиллерист) оказались вполне исправные. Связисты уже сыпали по прямому проводу закодированные кое-как характеристики целей  и их координаты: «…НП Батареи! Наблюдатель! Петров? Что б тебя… Оглох или контузило от самогону? Давай, передавай быстро «огурцам». В «Редком» - квадрат 40-22 – две большие коробочки и одна малая. Пусть вдарят осколочно-фугасным – там скапливается до роты…» Наши снаряды и мины не замедлили себя ждать. Перебегая по склону, Цвигун только втягивал голову в плечи. А по вскопанному снегу с дымящимися воронками мелькали быстрые тени. Мешанина трупов в разных положениях, обрывки кожаного и брезентового снаряжения… Уцелевшие орудия в капонирах срочно разворачивали, взявшись за станины и шиты, кое-как «сбацанные» расчёты. Одно из них оказалось 50-мм, что несомненно повышало вероятность зажечь или повредить «коробочки» издалека.

    Соскочив вместе с другими во вражью траншею, Цвигун, вновь представленный к званию ефрейтор (перед атакой довёл до сведения комроты), снял с предохранителя СВТ. Щёлчком загнал из длинной выступающей обоймы патрон в ствол. С утра раздали из обеспечения бронебойные «желтоносики». Для поражения бронемашин и транспортёров ой как сгодятся! Он предусмотрительно из десяти выстрелов  половину сделал бронебойными. А из рощи «Редкая», объезжая частые воронки, ехал вражеский бронеавтомобиль с коробчатым радиатором и решётчатой башенкой, где были установлены 20-мм пушка и курсовой пулемёт. Оттуда высунулся силуэт в чёрной пилотке под белым меховым капюшоном. Вражеский офицер, по видимому артиллерист-наблюдатель, смотрел сквозь цейсовские окуляры. Затем, прижав к уху наушник радиостанции (над машиной высилась телескопическая антенна) , принялся докладывать по начальству. Но недолго –  схватился за голову! Раскинув руки, завалился за решётчатый поворачивающийся конус башни. Его спешно стали тащить обратно. ( Ай да снайперок у нас, с радостью подумал Цвигун. Мне б его повидать… Он тоже выпустил три патрона, один из которых оказался бронебойный.) Тонкая пушка и пулемёт в башне тоже стали плеваться огнём. Сухо треснуло  ПТР . Бронеавтомобиль вздрогнул. Из его бортового покатого листа вылетела искрой ржавое пламя.. Но следующий  выстрел из трофейного 37-мм орудия мгновенно охватил бронеавтомобиль шапкой бледного огня. Из открывшейся дверцы с крестом и эмблемы в виде рыцарского щита с красными и синими вставками выскочили двое. Принялись кататься, сбивая огонь с белых курток с капюшонами. А из рощи, подминая чёрные ветки, медленно, лязгая траками, выползали два панцера. Выходила пехотная цепь из синевато-зелёных и белых людей. Начинался бой…