Поток НАЙЯ - глава 4 послание

ПОСЛАНИЕ

Прошлое не мертво. Оно даже не прошлое.
Уильям Катберт Фолкнер


Тёплый весенний дождик, мягко шурша о покатые черепичные крыши, действовал усыпляюще. Седые вершины дальних гор, растворяясь в дождливо-серой дымке, подобно колышущемуся миражу парили над небесно-розовыми облаками цветущей дикой сливы, густо разросшейся по каменистым берегам живописного пруда.
На краю террасы, рядом с прудом, умиротворённый шёпотом дождя, стоял мужчина, рослый, средних лет. Облачённый в чёрные юбкообразные штаны и белоснежный халат-кимоно, он, раскинув руки и прикрыв глаза, полной грудью вдыхал аромат цветущей сливы. Собранные в пучок тёмно-русые волосы, прямой нос и выразительный подбородок придавали его благородному лицу особую, безмятежную, мужественность и открытость.
Уловив солнечные блики, мужчина медленно открыл тёмно-карие глаза и отрешённо посмотрел на небо: тучи, вдоволь насладившись дождливым разговором, стали разбредаться, уступая место утренним лучам. Образовавшаяся вдали радуга широкой улыбкой отразилась на ясном лице незнакомца.
Звали его Виктор, Виктор Самойлов. Родился он в России, в городе Воронеже. В том же городе провёл своё детство, хотя, надо сказать, не всё… Вообще детство Виктора было довольно необычным — и даже загадочным… Однако ж всё по порядку…

***

Семья Самойловых была одной из тех немногих семей, которым удавалось жить в любви, согласии и к тому же в хорошем достатке. Отец Виктора, Станислав Анатольевич, талантливый биоинженер, возглавлял крупную и даже наполовину засекреченную лабораторию биотехнологий. Посвятив себя науке, он мало времени уделял сыну. В основном с маленьким Виктором занималась его мать, Елена Петровна, работавшая преподавателем в начальных классах. Да, можно смело сказать: Виктор был маминым сыном. Очень добрый и честный, он многое перенял от неё: научился любить природу, ценить её дары, гармонию, понимать, что одно животное ест другого не из-за злобы или прихоти своей, а лишь по необходимости. В осенние ветреные дни маленький Виктор любил гулять с мамой в бору, слушать звуки сосен; их задумчивые покачивания и поскрипывания всегда успокаивали его и однажды натолкнули на мысль, что деревья, как и люди, могут разговаривать друг с другом; и мама с радостью объясняла сыну, что так оно и есть, что всё вокруг — трава, цветы, деревья, даже небо, облака — всё умеет говорить, но мы просто этого не слышим. И Виктор искренне верил в это, он знал, что когда-нибудь он обязательно услышит… В остальном же Виктор мало чем отличался от своих сверстников. Такой же весёлый и неугомонный, он любил и пошалить, и подурачиться, но в отличие от других всегда знал грань и вовремя останавливался. В общем, всё шло у Виктора как обычно, но лишь до того момента, пока в девять лет не приключилась с ним невероятная история… Позже, уже будучи взрослым, вспоминая тот день, Виктор никак не мог понять: случилось ли это с ним во сне или же наяву?.. А дело было вот как…
В один апрельский день, когда снега на улицах уже почти не видно, солнце начинает припекать, а воздух пьянит расцветающей весной, Виктор задержался после школы дольше обычного. Увлечённо гоняя с друзьями в футбол, он совершенно позабыл о времени и, лишь когда солнце стало склоняться к горизонту, опомнившись, поспешил домой. Возвращаясь один, он, сам не зная почему, свернул с привычной дороги в незнакомый переулок и вскоре вышел на безлюдную тёмную улицу. Вдоль улицы той по обеим сторонам стояли мрачные, заброшенные дома, совсем старые, похоже, идущие под снос, но Виктору они почему-то показались живыми: тёмные, с выбитыми стёклами окна чудились глазами, заколоченные двери — носами, а осыпавшаяся бледно-серая штукатурка напоминала старую, дряхлую кожу. Словно древняя молчаливая стража, дома; неусыпно охраняли заветный проход. Как ни странно, но возвращаться Виктор не хотел: что-то настойчиво звало его вперёд. Стараясь не смотреть по сторонам, он осторожно пошёл по улице. Но с первых же шагов Виктор почувствовал на себе чьи-то взгляды, тяжёлые, давящие, словно кто-то оценивал его. Дома заскрипели и, казалось, начали перешёптываться… Из чёрных окон их всё громче доносились голоса, слышались плачи, мольбы, стоны — бремя невидимого груза легло на плечи Виктора. И с каждым шагом груз этот тяготил его всё больше, с каждым шагом идти становилось всё тяжелее. С трудом преодолев половину пути, маленький Виктор, не выдержав, упал на колени. Тело его обдало леденящим холодом, в глазах вдруг потемнело, ещё мгновение — и силы оставили бы его… Но тут кто-то или что-то потянуло его вверх, да так, что Виктор — оторвался от земли!.. А потом случилось и вовсе невероятное: всё его тело пронзили тысячи светящихся потоков; белоснежные и сияющие, они тянулись от домов, которые неожиданно преобразились: они засияли, засияли так ослепительно, словно были сотканы из самого яркого света. И свет их потоками вливался в Виктора, он наполнял его невероятной энергией, искрящейся и невесомой, от которой хотелось взмыть к небесам! Запрокинув голову, Виктор расправил руки — и полетел… Легко и неспешно паря вдоль сияющих домов, он радовался их свету, он чувствовал, что теперь тоже является частью этого света; и с каждым мгновением чувство это усиливалось, с каждым мгновением прежний мир для него оживал новыми красками, становился удивительно красивым, ясным, добрым!.. Пролетев остаток улицы, Виктор плавно опустился на землю. Нерешительно обернувшись, он увидел позади всё те же заброшенные дома; но теперь Виктор смотрел на них с любовью и благодарностью…
Об этой удивительной истории Виктор не рассказывал никому. И лишь иногда, оставаясь наедине, он расправлял руки, устремлял взгляд в небо и мысленно парил вдоль тех сказочных домов, наслаждаясь их дивным светом.
С того момента с Виктором стали происходить странные вещи: всё, о чём он подумает и чего сильно захочет, неожиданным образом случалось, причём в ближайшее время. Внимательная Елена Петровна быстро это подметила. Она поняла, что у сына дар свыше, но не стала разглашать тайну. Друзья Виктора также заметили за ним эту необычную способность; он как будто знал всё наперёд, предвидел многие события. И с тех пор отношение к Виктору резко изменилось. Где бы он ни появлялся, он всегда был в центре внимания и быстро занимал место лидера.
В двенадцать лет Виктор страстно увлёкся Японией, особенно древней, стал грезить самураями. Взахлёб перечитывал он по ночам древние японские трактаты о самурайском кодексе чести, а наутро, идя в школу, представлял себя в сияющих доспехах, сражающимся со злом и защищающим угнетённый народ.
Зная о необычных способностях сына, Елена Петровна с большой опаской отнеслась к его новому увлечению, и, как выяснилось позже, не зря: уже через месяц после начала столь страстного увлечения Японией отец Виктора получил заманчивое предложение возглавить исследовательскую группу в крупнейшем в Западной Японии научном центре, располагавшемся в городе Киото. От такой возможности Станислав Анатольевич не мог отказаться. И спустя время семья Самойловых перебралась в пригород красивейшего древнего Киото. Научный центр щедро предоставил семье Самойловых уютный загородный дом с прекрасным сливовым садом и живописным прудом.
Виктор был в восторге от Японии. Всё, о чём он мечтал, стало для него явью! Здесь он окончил Киотский университет и серьёзно увлёкся наукой. Здесь же он и встретил свою первую любовь — Юко…

***

«Распогодилось…» — с улыбкой подумал Виктор и, опустив руки, взглянул на пруд: красно-белые карпы, завидев солнечные лучи, мигом сбились в стайку и назойливо закружили у поверхности, выпрашивая утреннюю подкормку. На влажных сливовых деревьях заиграла серебристая капель. И без того прекрасная картина теперь стала просто сказочной. «Жаль, что ты этого не видишь, — опечаленно вздохнул Виктор, вспомнив Юко. — Ты бы обязательно спела… Боже, как мне тебя не хватает. Зачем… зачем я оставил тебя?.. — Брови Виктора сжались, в прежде ясном взгляде его отразилась терзающая боль прошлого. — Как бы я хотел всё вернуть. Всё бы отдал — всё…»
Печально склонив голову, Виктор направился к центру террасы, где на плетёном соломенном коврике стоял низенький чайный столик с глиняной посудой и потемневшим от времени медным чайником. Аккуратно сняв сандалии и удобно устроившись за столиком, Виктор налил в глиняную пиалу густого изумрудного чаю. Где-то в сливовой роще послышалась трель соловья; Виктор улыбнулся и посмотрел в ту сторону; краем глаза он уловил там мимолётное движение. Поставив пиалу, Виктор присмотрелся: по узкой каменистой дорожке, петлявшей меж цветущих слив, скользил чей-то розовый силуэт. Вот он быстро отделился от деревьев и направился к террасе. Какая-то девушка в длинном до пят розовом кимоно спешила к нему, причём шла она как-то неестественно плавно, словно не касаясь земли. Сердце Виктора птицей забилось в груди, когда узнал он эти длинные чёрные волосы, покорные плечи, тонкую талию…
— Юко?.. — заворожённо протянул он.
Да, это была она — его любимая Юко… Вот она приблизилась к террасе. Остолбеневший Виктор, не говоря ни слова и даже не дыша, продолжал застыло наблюдать. Легко и бесшумно, словно весенний ветерок, скользнула она по деревянным ступенькам и, остановившись в пяти шагах от Виктора, медленно опустилась на колени.
Всем своим видом Юко олицетворяла весну. Её нежно-розовая молочного оттенка кожа была подобна лепесткам душистой сливы; свободно ниспадающие длинные чёрные волосы, словно впитав энергию солнца, мягко светились; а тонкая шея и изящные плечи казались таким нежными, хрупкими — ранимыми… Покорно склонив голову, Юко почему-то не смотрела на Виктора, взор её был прикован к необычной, на высокой ножке, чаше, которую она бережно держала обеими ладошками; прозрачная, как будто вырубленная из цельного куска кристалла, чаша была наполнена какой-то тёмной жидкостью. Не поднимая головы, Юко аккуратно поставила чашу на пол и, скрестив на груди ладони, склонилась перед Виктором в поклоне.
С трудом оторвав взгляд от любимой, Виктор посмотрел на чашу; его внимание привлекла её ветвистая ножка, напоминавшая переплетённые, закрученные в спираль корни… Вдруг корни-кристаллы — ожили… Подобно змеям, они стали извиваться, расплетаться и, вытягиваясь, врастать прямо в деревянный пол… Раздался яркий хрустальный звон; резонируя в воздухе, он сменился низким подрагивающим гулом. Мягкая тёплая волна обдала тело Виктора. По спине, рукам и ногам его пробежали колкие мурашки. Вросшая в пол чаша неожиданно — замерла…
Тут Виктор, словно опомнившись от наваждения, снова взглянул на Юко.
— Боже, Юко! — радостно воскликнул он. — Откуда ты здесь?
Ему хотелось подбежать, обнять, расцеловать и не отпускать — никогда больше не отпускать её. Он попытался было встать, но безуспешно: что-то было не так… его ноги — Виктор их совсем не чувствовал, они будто онемели, стали каменные… Страх и смятение завладели Виктором — прежние его чувства растворились, в глазах застыла тревога. Он попытался встать ещё раз — тщетно. Понимая, что он намертво прикован к полу, Виктор как-то обречённо взглянул на чашу, потом посмотрел на Юко, и глаза его потускнели; опустив голову, он отрешённо и печально произнёс:
— Но ведь ты же… умерла…
Будто ожидая этих слов, Юко выпрямилась, расправила руки и подняла голову — Виктор увидел её лицо… Нет, это было не то лицо, каким он запомнил его… Да, такое же овальное, чуть детское, с забавным округлым носиком и нежными губками, но теперь лицо Юко было не по возрасту мудрым — и пугающе спокойным. Большие изумрудного цвета глаза смотрели на Виктора так, словно видели его насквозь. Что-то глубокое, безмерно чистое и необъятное читалось в её взгляде.
Юко мягко, почти застенчиво, улыбнулась испуганно-восхищённому взгляду Виктора; на её чуть пухлых щёчках выступили жизнерадостные ямочки.
Виктор улыбнулся в ответ; словно околдованный, смотрел он на любимую, не в силах оторвать взгляда.
Глядя на Виктора, Юко тихо запела. Пела она загадочную лирическую песню о давно забытом древнем городе, который, затерявшись в песках времени, глубоко спал —  спал вот уже многие тысячелетия.

Спит тревожно, безутешно древний город жизни — жизни прежней.
Спрятан город тот в тумане, что скрывает правду без обмана.
Плачут башни, стонут стены, пробуждая в нас любви надежды…

С каждым словом нежный и переливчатый голос Юко звучал всё громче, ярче. С каждым словом грустная песнь её наполнялась всё новыми эпическими нотками.

Но придёт, настанет эра — новой жизни эра света.
Жизни прежней цепь сомкнётся, канет в Лету — не вернётся.
Засверкают снова башни. Их сиянья нету краше.
Засияет город древний, станет жизнь такой, как прежде…

Слова Юко эхом отражались в сознании Виктора; вибрируя, они проникали в самую его суть. Что-то пробуждалось там, что-то давно позабытое. Виктору вдруг стало страшно; взгляд любимой теперь пугал его. Но он не мог не смотреть на Юко: она словно гипнотизировала его. Виктор уже не контролировал себя — его крепкое тело трясло мелкой дрожью…
А Юко продолжала петь, и песня её уже больше походила на древнее пророчество.

Под тёмным куполом надежды, в тени высоких стен петли,
Отыщешь ты свой город прежний, увидишь свет ворот мечты.
Но вход в тот город преграждает аллея страж, смиряя пыл,
И чаша зла в себе скрывает того, кто всем укажет новый мир.

Внешность Юко вдруг резко переменилась: от неё стал исходить какой-то свет, неукротимый, яркий как солнце, и лицо её в том свете приняло незнакомые, строгие черты: губы стали как будто тоньше, резче, а большие глаза вспыхнули индиговым сиянием. Не сводя с Виктора взгляда, Юко плавно встала, почти воспарила, и раскатисто, властно произнесла:
— Испить до дна ту чашу зла тебе придётся ради света!
Врезавшись в сознание Виктора, слова эти застыли там словно каменный отпечаток… В ту же секунду воздух вокруг содрогнулся от какого-то гулкого стона. Не понимая происходящего, Виктор с ужасом посмотрел на чашу — она снова ожила… Высвободив свои корни-кристаллы, она вдруг увеличилась и, подобно спруту, орудуя корнями как щупальцами, — поползла к Виктору… С яростью отбросив оказавшийся на пути чайный столик, она приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки и, содрогнувшись, снова вросла в пол, издав при этом невыносимый, больше похожий на истошный крик, режущий звон. Звон этот мгновенно парализовал Виктора; мышцы его окаменели — нестерпимая боль пронзила всё тело. От чаши завеяло холодом — и смертью…
Юко направилась к Виктору. Подобно ангелу, теперь она не шла — она парила по воздуху… Всё тело её испускало мягкий белый свет. Бесшумно подплыв к Виктору, Юко плавно опустилась на колени и, словно заботливая мать, успокаивающая дитя, стала нежно поглаживать его русые волосы.
— Пожа-а-алуйста, Ю-ю-юко… — запрокинув голову, с трудом выговаривал Виктор, смотря на неё мокрыми молящими глазами, — помо-о-о-ги… мне… хо-о-олодно…
Всё такая же молчаливая и спокойная, Юко ответила ласковой, сочувствующей улыбкой. Переведя взгляд на чашу, она погрузила правую руку в её ножку — прямо сквозь корни-кристаллы, будто их и не было вовсе, — и осторожно отделила верхнюю часть, выполненную в форме пиалы. Эту чашу-пиалу с тёмной жидкостью внутри она аккуратно поднесла Виктору.
Дрожащие руки Виктора сами потянулись к чаше. Он ясно почувствовал, что было в ней что-то, что избавит его от этой окаменелости и боли, от этого отравляющего и парализующего холода. Закрыв глаза, Виктор стал жадно пить. И чем больше он пил из чаши, тем больше ему хотелось пить ещё и ещё. Вязкая, чуть сладковатая жидкость живительным нектаром проникала в его тело, даря тепло, снимая боль и окаменелость. Испив всё до капли, Виктор облегчённо выдохнул; во всём теле ощущалась приятная лёгкость, холод и боль ушли… Вдруг чаша в его руках обжигающе похолодела — Виктор вздрогнул и отдёрнул руки. Упав на пол, чаша со звоном разлетелась на мелкие осколки, которые, подобно льдинкам, прямо на глазах начали таять. Ещё мгновение — и от льдинок не осталось и следа; даже вода, в которую они превратились, испарилась.
Виктор растерянно огляделся:
— Юко?
Вокруг никого не было: ни Юко, ни страшной ожившей чаши — всё будто пригрезилось ему; лишь сломанный чайный столик и разбитая посуда напоминали о недавних событиях. Странно, но Виктора эти события совершенно не трогали; даже отсутствие рядом любимой более не волновало его: внутри что-то согревало, дарило непривычное спокойствие и радость, к тому же теперь во всём теле ощущалась эта необъяснимая воздушность, лёгкость, от которой хотелось идти, бежать, прыгать! Поглощённый новыми ощущениями, Виктор ловко вскочил на ноги и, спорхнув со ступенек террасы, добежал до мостика через пруд. На мужественном лице его засияла детская радость: он вдруг почувствовал неизъяснимое единение со всем, что его окружало: дом, деревья, пруд, рыбы — всё это он ощущал в себе — частью себя!.. Мир на глазах стал проясняться, вбирать новые краски, оттенки. Широко раскрыв глаза, Виктор с неподдельным восторгом посмотрел по сторонам. Свет… белый, яркий свет сочился отовсюду — всё вокруг было словно соткано из света! И с каждой секундой свет этот становился ярче, теплее — им хотелось дышать!.. Запрокинув голову к небу и раскинув руки, Виктор сделал глубокий вдох — неведомые прежде чувства наполнили его. Быстро выдохнув, Виктор без промедления сделал второй вдох — прежние чувства усилились, стали ярче, глубже, полнее. Вдох за вдохом Виктор начал поглощать свет. И чем больше он его поглощал, тем больше сам становился частью того света. Вскоре он уже не чувствовал тела и не различал ничего, кроме света. Ему хотелось раствориться в нём без остатка. Необычно глубоко вдохнув, Виктор задержал дыхание, взглянул на ясное небо — и на протяжном выдохе медленно растаял…

Яркий белый свет сменился таинственно-красным полумраком; открыв глаза, Виктор понял, что проснулся. Отерев ладонью пот с лица, он отбросил одеяло и раскинул руки. «Господи, неужели это был всего лишь сон?.. — вздохнул он, глядя на красноватые отблески на потолке. — Всё настолько реально: наш дом, сад, пруд. Точно такими я их и запомнил; но Юко… она была совсем другая…» Закрыв глаза, Виктор стал вспоминать, как расстался с ней в далёком 2181 году (именно тогда Япония присоединилась к азиатскому альянсу в борьбе за Европу). Оставаться в стране было небезопасно, и отец Виктора принял решение вернуться на родину, в Россию (Россия была одной из немногих стран, которые сохранили нейтралитет и не участвовали в военных действиях). Тогда Виктору было двадцать два года и он был безумно влюблён в Юко…

Семья Самойловых в то неспокойное для всего мира время улетала одним из последних рейсов, организованных российскими властями для своих граждан, пожелавших вернуться на родину.
На улицах Киото царила суета: все люди спешно укрепляли дома, закупали самое необходимое — страна готовилась к длительной войне. Из-за пробок на улицах Юко, не успев попрощаться с Виктором, опоздала и приехала в аэропорт перед самым вылетом. Вся в слезах, она бросилась к нему в объятия и, расцеловав его, тихо-тихо шептала, что будет ждать его возвращения и не мыслит жизни без него. Красные, воспалённые от слёз глаза её смотрели на Виктора обречённо и беспокойно. Всегда сдержанный юный Виктор, не выдержав, прислонился щекой к голове Юко и тихо расплакался. Так и стояли они, молча обнимая друг друга и безутешно плача…

Закрыв глаза, Виктор лежал на кровати совсем недвижно. От внешних уголков глаз его по вискам потянулись тонкие ручейки слёз. В привычном состоянии он сразу бы вытер их, не вынося ощущения мокроты; но сейчас ему это было безразлично: прошлое поглотило его. Виктор вспоминал, как успокаивал Юко, как гладил её чёрные шелковистые волосы, обещал звонить и дал слово вернуться — обязательно вернуться…

Технический прогресс помогал Юко и Виктору сглаживать печаль разлуки. Часами пропадали они в виртуальных комнатах, делясь своими чувствами, рассказывая о новых впечатлениях и событиях. Но спустя полгода после их разлуки Юко несколько раз не вышла на связь. Обеспокоенный Виктор связался со своими друзьями в Киото, от которых узнал о трагической гибели любимой. В один из ночных обстрелов авиационный снаряд коалиции попал в дом, в котором тихо спала Юко и вся её семья. Оставив после себя глубокий ров в земле, тот снаряд образовал бесконечную пропасть в душе Виктора…

«…Зачем, зачем я оставил тебя? — снова корил себя Виктор. — Ведь ты могла уехать со мной, с тобой бы ничего не случилось — мы были бы вместе…» Но от этих мыслей Виктору становилось только больнее — и без того мучительное чувство потери любимой стало для него просто невыносимым; подбородок его дрогнул, слёзы накатили новой волной…

После гибели Юко в душе Виктора что-то оборвалось; глаза его потускнели, лицо опустилось — печаль и тоска заполнили внутреннюю пустоту. Ни с кем не разговаривая, он всё чаще запирался у себя в комнате и о чём-то размышлял. Елена Петровна чувствовала, как что-то умерло в её сыне. Тот дар свыше, который так неожиданно пришёл к Виктору, теперь так же неожиданно покинул его… Чтобы забыть боль, Виктор серьёзно увлёкся наукой, стал больше времени проводить на работе, а вскоре уехал жить на Марс. Воспоминания о собственном даре сохранились в его памяти как нечто наивное, глупое и иллюзорное…

Но теперь, спустя двадцать лет, здесь, на Марсе, вместе с болью утраты к Виктору вернулось и то позабытое, затерявшееся во времени, но по-прежнему желанное чувство, которое испытал он в раннем детстве, тогда, весной, паря меж сияющих домов; то же острейшее блаженство ощутил он в недавнем сне, наслаждаясь и дыша белым светом.
Виктор наконец-то улыбнулся. Сделав глубокий вдох, он задержал дыхание и на выдохе медленно открыл глаза. В памяти его всплыл обрывок сна, когда он на последнем выдохе растворился в белом свете. В голове эхом прозвучали последние слова Юко: «Испить до дна ту чашу зла тебе придётся ради света!» Зацепившись за тонкую нить сна, который Виктор помнил лишь урывками, он стал припоминать: «Да-да, чаша… чаша, похожая на спрута или осьминога… она была живая… и ещё этот звук…» По спине Виктора пробежал тревожный озноб: глубокое, неподвластное чувство страха охватило его. Он резко сел на край кровати и тревожно огляделся: в просторной угловатой комнате было незыблемо тихо; но Виктор чувствовал, что внутри кто-то есть, кто-то невидимый — как будто наблюдающий… Через секунду из дальнего угла каюты послышался мягкий шорох — тёмный силуэт бесшумно отделился от полумрака и, плавно обогнув изогнутый дугой стол в центре комнаты, направился к Виктору. Бледный марсианский свет обнажил таинственного незнакомца — им оказалась женщина. Приблизившись к Виктору, она молча протянула ему небольшой поднос, на котором тускло поблёскивала знакомая дугообразная пластина (браслет) и тонкая палочка с конусообразными округлыми концами.
Взяв с подноса палочку, которая тут же запульсировала бегущими огнями, Виктор разъединил её на две части и осторожно погрузил половинки скруглёнными концами в уши; дождавшись звукового сигнала, он вынул их и положил обратно. Вставив таким образом слуховые кольца, Виктор приложил к руке браслет.
— Вам приготовить завтрак сейчас или чуть позже? — поинтересовалась женщина.
— Сейчас, Има, — тихо отозвался Виктор и, дождавшись, когда браслет закончит плести ремешок, поднялся с кровати. — И, если можно, пожарь сырники или оладьи, — прибавил он, направляясь в ванную.
Женщина поклонилась и, поставив поднос, всё так же бесшумно проплыла к стеклянной боковой стене, чуть притемнённой, которая плавно разошлась в стороны, обнажив уютное помещение  — кухню.
Ополоснув лицо холодной водой, Виктор собрал растрёпанные неспокойным сном длинные волосы в плотный пучок и, накинув лёгкий чёрный халат, прошёл на кухню. Здесь было довольно просторно: все шкафчики, плита, кухонные приборы и холодильник, подчёркнутые по краям мягкими полосками светорезонаторов, разумно прятались в белоснежной глянцевитой стене, рядом с выдвижной столешницей порхала Има; она уже начала готовить завтрак. Теперь стало заметно, что Има не ходила, а скользила в нескольких сантиметрах от пола на тонком серебристом диске, на котором она как будто бы стояла. На самом деле на диске Има не стояла — она из него росла… Има была последней разработкой крон-домохозяйки. Но ничего общего с теми ужасными и свирепыми кронами Има, конечно же, не имела. Цветовая индикация активных нитей, из которых сплеталось её прекрасное тело,  делала её удивительно похожей на человека. У Имы была и тёплого оттенка кожа, и совсем натуральные чёрные шелковистые волосы, яркие губы, голубые глаза, мимика, жесты — словом, всё как у человека. Даже температура и мягкость тела её в точности соответствовали человеческим нормам. Вот только говорить Има не умела… Нет, губами-то она, конечно, шевелила, но звуки при этом воспроизводились не Имой, а слуховыми кольцами собеседника, точнее, его ПИМом, с которым Има общалась напрямую.
Пройдя в центр кухни, Виктор лишь на секунду встал на край жёлтого круга, слегка выступавшего над серебристо-синей гладью пола, и тот мгновенно обернулся небольшим круглым столиком и стулом с высокой гнутой спинкой. Присев на плетёный стул, Виктор стал наблюдать за Имой. В коротком нежно-зелёном сарафане, который, кстати говоря, также сплетался из активных нитей, она выглядела весьма завлекательно. Движения её отличались плавностью, лёгкостью и в то же время поразительной точностью. Има никогда ничего не роняла, всегда знала, что где лежит, что необходимо закупить, а что выкинуть, знала все рецепты и могла приготовить абсолютно всё. Конечно же, всё это было возможно благодаря управляющей программе, которая и делала Иму совершенной — такой, какой хотел её видеть хозяин… За год, прошедший с того времени, как друзья подарили Виктору Иму, он ни разу не менял её облика, хотя мог сделать это в любой момент. Сама же Има могла менять лишь платья и туфли.
Заметив, что Виктор рядом, она сменила сарафан на короткое малиновое платьице и, слегка отъехав от стены, соблазнительно наклонилась и открыла выдвижной шкафчик.
— Виктор, не хотите ли изюма в сырники? — поинтересовалась Има и как-то маняще посмотрела на него.
— Нет, Има, спасибо, — улыбнулся Виктор, догадываясь, о чём она. — Ты же знаешь, я не люблю изюм. А сарафан тебе больше идёт.
Има молча закрыла шкафчик и, вернув сарафан на место, продолжила приготовления.
Да, да, да — даже в плане секса кроны стали незаменимы. Искусные любовники и любовницы, они могли доставить человеку несравненное удовольствие. Кроны всегда были готовы, всегда желали и в точности знали, чего от них хочет хозяин. В те моменты, когда мужчине или женщине требовалась сексуальная разрядка, они, будто чувствуя это, очень деликатно и непринужденно напоминали им о такой возможности. А делали они это благодаря всевидящему оку ПИМа, который неусыпно отслеживал физиологические параметры носителя в поисках так называемых «сексуальных отпечатков».
Вообще Виктор не очень-то жаловал кронов, считая, что, всецело полагаясь на их помощь, люди теряют часть самих себя. Но, с другой стороны, отрицать тот факт, что без них человечеству уже не обойтись, было бы тоже неверно. Наблюдая за Имой, за её безупречностью, Виктор понимал, что он уже в какой-то степени привязался к ней и с каждым днём привязанность эта становилась всё сильнее…
А между тем Има, используя свою левую руку вместо миксера, начала мешать тесто для оладий. В то же время правая рука её расщепилась несколькими щупальцами, одно из которых начало выкладывать сырники на горячую сковородку, другое потянулось за маслом, а третье открыло нижний шкафчик в поисках ещё одной сковородки.
От этой картины Виктору стало как-то не по себе: ему тут же припомнилась похожая на осьминога чаша из сна.
— Има, прекрати это, — поморщился Виктор и в неприязни отвернулся.
— Что прекратить? — невозмутимо спрашивала Има, не отрываясь от дел.
— Эту… многорукость.
— Многозадачность, — поправила Има и, вернув правую руку в первобытное состояние, занялась оладьями. — Но в таком случае я не смогу выполнять несколько действий одновременно, — объясняла она. — Может, вам не понравилась форма моих рук? Я сделаю их какими пожелаете…
— Нет, не надо, — однозначно ответил Виктор. — Просто, пока я дома, не пользуйся многозадачностью.
— Хорошо, Виктор, — смиренно отвечала Има и, подплыв к холодильнику, достала из него сметану.
Через несколько минут сырники и оладьи были готовы. Има быстро сервировала стол и принесла Виктору свежезаваренный зелёный чай.
— Спасибо, — поблагодарил Виктор и первым делом взял сырники.
Обильно полив их сметаной, он с наслаждением откусил один. На зубах что-то захрустело. Виктор перевернул сырник: с одной стороны он порядочно подгорел. Что было весьма странно — у Имы никогда ничего не подгорало.
— Има, кажется, сырники подгорели, — удивлённо-вопросительно посмотрел на неё Виктор.
Има, стоявшая в сторонке, невозмутимо улыбнулась и ласково пояснила:
— Это из-за отключения многозадачности.
— Что ж, справедливая плата за человечность, — усмехнулся Виктор и решительно отправил подгоревший сырник в рот. В тот же миг в ушах его прозвучал возбуждённый голос Сергея:
— Привет, Вик. Уже встал?
— Пришлось, — дожёвывая, отозвался Виктор. — А ты, наверное, опять полуночничал?
— Ты же знаешь, для меня ночь — всё равно что глоток земного воздуха, — ответил Сергей, глядя на звёздный купол САС.
Судя по спокойному голосу Виктора, Сергей понял, что тот ничего не знает о сигнале, и, расслабившись, решил немного поиздеваться.
— Ты, верно, опять отключал свой браслет и кольца на ночь, да, Вик? — плутовским голосом пропел Сергей.
— А что?
— Да нет, ничего, просто на САС какой-то сигнал пришёл… — Сергей как-то сдавленно хрюкнул, едва сдерживая смех, — твердит о какой-то вероятности жизни.
Виктор замедлил жевание.
— А из какого он сектора?
Сергей нарочно выдержал паузу.
— Из созвездия Большого Пса. (Виктор так и застыл с оладушком в руке.) И знаешь, что, Вик? — как бы между прочим продолжал Сергей. — Как ни странно, но он частично расшифровался алгоритмом «Кронус»…
Виктор молнией скомандовал:
— Мира, последние сообщения.
В ушах его прозвучала знаменитая фраза о вероятности жизни. Позабыв о завтраке, Виктор рванулся из кухни. Скинув халат, он схватил из шкафа синий комбинезон и побежал в дальний конец каюты.
— Вик, ты понял?! — радостно восклицал Сергей. — Ты понял, что это значит?! «Пёс-Призрак» — цел! Он всего в полупарсеке…
— Мышь, никуда не уходи, — крикнул Виктор, натягивая комбинезон и попутно отдавая команды своему ПИМу. — Буду через десять минут. — Прыгнув в магнитокресло, он вылетел из каюты. Дверь за ним тихо прикрылась.
Убедившись, что Виктора нет дома, Има расплела руки десятком щупалец и приступила к многозадачной приборке кухни…
А Виктор тем временем, активировав на кресле ручной режим, во весь опор мчался по узкой зелёной дорожке, обозначенной по краям бегущими огнями и замысловато петлявшей среди высоких пальм и пёстрых экзотических растений, росших здесь прямо из белоснежного настила. Дорожка проходила по центру площади, окружённой причудливыми, похожими на улья, каютами колонистов. Солнечные лучи, проникая сквозь гигантскую стеклянную крышу и рассеиваясь встроенными в неё светофильтрами, наполняли воздух неповторимыми прозрачно-фиолетовыми переливами. Несколько колонистов совершали утреннюю пробежку.
Щурясь от яркого света, Виктор сбросил скорость и заехал в один из лифтов, располагавшихся в центре сада; спустившись на несколько уровней, он выехал в длинный, нескончаемый коридор. Здесь царила суета сует. По зелёным, жёлтым, оранжевым, красным пульсирующим дорожкам то и дело мелькали магнитокресла как с колонистами, так и без них, проносились похожие на утюги и перевёрнутые блюдца магнитомобили и, конечно, всюду сновали кроны. Одни, имитируя человека, деловито спешили по делам, другие же, спрятавшись в диски, толкали и тянули всевозможные грузы, лежавшие на парящих магнитоплатформах, к которым кроны цеплялись своими дисками, исполняя при этом роль двигателей.
Пропустив череду кронов, тянувших мусорные контейнеры, Виктор, съехал с зелёной дорожки на многорядное оранжевое полотно и, обогнав несколько магнитомобилей, сонно плетущихся в автоматическом режиме, юркнул в левое ответвление, спиральным жёлобом уходящее круто вниз, к тёмному чреву одного из многочисленных тоннелей.
Система тоннелей на Марсе была уникальна. Общей протяжённостью около десяти тысяч километров, она охватывала почти всю западную часть Долины Маринера. Но, несмотря на огромные расстояния, добраться из одного конца колонии в другой можно было менее чем за час. И всё благодаря высоким скоростям и продуманной системе связей тоннелей.
Не прошло и пяти минут, как из лифта знакомого нам технического ангара выехал Виктор. Обогнув купол «зеркала», он поднялся в САС.
Увидев Сергея, сидящего за консолью станции и мечтательно разглядывающего искусственные звёзды, Виктор улыбнулся и бесшумно подъехал к нему.
— Всё мечтаешь?
Сергей вздрогнул от неожиданности.
— Фу ты, чёрт, Вик!.. Напугал.
Виктор рассмеялся, стыкуя кресло с соседним отсеком.
Сергей приподнял спинку и взглянул на часы браслета.
— Что-то ты уж очень быстро, Вик, — хитро посмотрел Сергей. — Наверняка воспользовался парочкой моих трюков.
— Было дело, — кивнул Виктор.
Вспомнив о сигнале и «Призраке», Сергей оживился:
— Вик, ты понял насчёт «Призрака»? Выходит, ему удалось — он добрался до Сириуса!
— Очень на это надеюсь, Мышь, — Виктор активировал консоль управления. — Но сейчас главное не «Призрак», а сигнал. Если он дошёл без помех — это будет что-то…
Сергей опечаленно вздохнул:
— Да, но в нём как раз одни помехи… Кроме этой фразы…
Дождавшись, когда на экране появится спектр сигнала, Виктор широко улыбнулся:
— Нет, Мышь, это не помехи. (Сергей недоумевающе посмотрел на Виктора.) Ты что-нибудь слышал о чувственной модуляции?
— Конечно, передний край науки! — деловито-бойко отозвался Сергей и, скептически поморщив нос, прибавил: — Теоретически возможно, но на практике не работает: проблема с восстановлением исходного сигнала — чувственная модулирующая волна уничтожает информационную составляющую, алгоритмы демодуляции не работают. По-моему, очередная утопичная идея…
Взглянув на Виктора, Сергей затих: загадочно улыбаясь, тот смотрел на него так, как смотрит учитель на ученика, отлично выучившего домашнее задание. В голове Сергея мелькнула неожиданная мысль.
— У тебя получилось?!
Виктор молча кивнул.
Глаза Сергея тут же округлились, он весь напрягся, сел прямо и взволнованно продолжил:
— Ты хочешь сказать, сигнал «Пса-Призрака» модулирован — чувством?!
Виктор опять кивнул и, откинувшись на спинку кресла, негромко пояснил:
— Ты верно сказал, что возникает проблема с восстановлением сигнала, и понятно почему: чувственная волна слишком сложная для математического описания — ни один из алгоритмов демодуляции не работает. Я тоже долго бился над этим. Но однажды мне на ум пришла простая и вполне логичная мысль: а что если использовать в качестве модулирующего чувства — негативное, а при восстановлении сигнала задействовать позитивное… — Виктор посмотрел на Сергея каким-то одержимым взглядом. — Понимаешь, Мышь, попробовать уравновесить негатив — растворить его… Ты не поверишь, но это сработало… Хотя немного не так, как я планировал, — Виктор отрешённо улыбнулся. — Лишь одно чувство смогло нейтрализовать негативную составляющую…
— А какое? — полюбопытствовал Сергей.
Виктор задумчиво склонил голову, и взгляд его проникся грустью.
— Это не важно, Мышь, — чуть погодя ответил он со вздохом. — К тому же, думаю, сами по себе чувства здесь ни при чём, важно лишь то, как мы их излучаем, их качественные стороны: устойчивость, глубина, чистота. Чем эти величины ближе к абсолюту, тем выше вероятность успешной модуляции-демодуляции… В общем, — вздохнул Виктор, — после интерполяции негативно модулированного сигнала позитивным произошло чудо: позитивный сигнал нейтрализовал негативную составляющую и, что самое интересное, — сам себя, оставив лишь небольшие помехи. Произошло что-то вроде нулевого резонанса или чувственной аннигиляции…
Виктор посмотрел на Сергея: обычно неусидчивый, вечно задающий вопросы, а порой даже бесцеремонный, теперь он тихо сидел, подперев рукой подбородок, и печально глядел на невидимую точку в полу.
— Ты в порядке, Мышь? — спросил его Виктор.
Прервав размышления, Сергей как-то тревожно посмотрел на Виктора. Этим взглядом он напомнил ему того юного Сергея, которого повстречал Виктор в Московском институте космических исследований (Виктор иногда читал там лекции по космологии). Несмотря на свой юный возраст — Сергею тогда было всего тринадцать, — он блестяще учился. Виктор сразу подметил, что, в отличие от остальных, Сергей мог справиться практически с любой задачей; даже если ему недоставало знаний, решение он находил благодаря своему особому чутью — интуиции. Виктору эта способность показалась необычной; несомненно, это был дар… Как и Сергей, Виктор когда-то тоже обладал похожим даром, но так и не сумел сохранить его. Узнав, что Сергей сирота, Виктор предложил ему после окончания института поработать в своей группе на Марсе; Виктор к тому времени возглавлял один из технических модулей на МКЦ. О таком предложении Сергей мог только мечтать. И, завершив образование, он с радостью переехал на Марс, где под руководством Виктора занялся серьёзной научной работой. Между Виктором и Сергеем быстро сложились близкие, дружеские отношения; Виктор стал юноше вместо отца. С тех пор тревожность в глазах Сергея исчезла, взгляд его стал устремлённым и жизнерадостным.

— Да, Вик, всё хорошо, — задумчиво ответил Сергей. — Так, значит, ты запрограммировал передатчик «Призрака» на модуляцию сигнала чувством, кроме этой фразы о вероятности жизни?..
Виктор прищурился, только сейчас заметив на лице Сергея следы подсохших слёз.
— Ты что — плакал?
Сергей тут же отвёл глаза.
— Да нет, не спал всю ночь…
— Опять октантное состояние? — догадался Виктор, не сводя с Сергея сканирующего взгляда.
Сергей кивнул, делая вид, что занят просмотром сигнала.
— Надеюсь, ты не настолько глуп, чтобы продолжать свои зеркальные путешествия? — по-отцовски строго спросил его Виктор.
— Нет, конечно, — натянуто усмехнулся Сергей.
Виктор чувствовал, что Сергей что-то не договаривает, но всё же решил оставить его в покое и вернулся к сигналу.
— Да, Мышь, сигнал модулирован чувством, кроме главной фразы; её я вынес в самое начало и послал обычным кодом, своего рода маячок…
— Вик, а зачем такие сложности с чувственной модуляцией?
— Зачем? — усмехнулся Виктор. — Мышь, ты меня удивляешь. Сколько, по-твоему, сейчас потребуется времени, чтобы расшифровать сигнал, кодированный алгоритмом «Кронус»?
Сергей задумался.
— Пару дней, наверное.
— Вот видишь, — улыбнулся Виктор. — Десять лет назад на расшифровку «Кронуса» ушло бы пару лет, но сейчас — совсем другое дело: технологии развиваются стремительно. А с чувственной модуляцией этот номер не пройдёт, — довольно подметил Виктор. — Даже если кому-то и удастся расшифровать сигнал, они услышат лишь фразу о вероятности жизни. — Виктор усмехнулся и с иронией прибавил: — Совет же хотел засекретить всё и вся в этом проекте — так извольте! 
— Вик, а совет знает о сигнале? — спросил Сергей настороженно.
Виктор заметно помрачнел: ноздри его гневно расширились, губы сжались, а в почерневших глазах отразился красноватый свет консоли.
— Нет, Мышь, — ответил он резко и холодно. — Они же закрыли наш проект… Мы, видишь ли, не оправдали их инвестиций…
— Ха, интересно, что они теперь скажут! — дерзко бросил Сергей.
Виктор оторвался от экрана и серьёзно посмотрел на Сергея.
— Мышь, об этом сигнале пока никто не должен знать. Я сам сообщу кому следует.
— Конечно, Вик, — кивнул Сергей.
— Ладно, — вздохнул Виктор, — давай-ка, наконец, глянем на сигнал.
Выставив на спектре сигнала замысловатые метки, Виктор достал из нагрудного кармана тонкую прозрачную пластину, сечением не больше спичечного коробка, и, вставив её в открывшийся боковой отсек своего браслета, отдал несколько команд ПИМу — на экране консоли замелькали проценты восстановления сигнала. Через несколько секунд тихий мужской голос сообщил: «Восстановление сигнала завершено успешно». От этих слов сердце Виктора принялось отбивать барабанную дробь.
— Ну, с богом! — напряжённо выдохнул он и активировал программу просмотра.
Первым делом Виктор открыл атмосферные спектрограммы; их оказалось достаточно много, несколько десятков. Одна из них пульсировала зелёным цветом, её Виктор и стал изучать.
— Мышь, займись-ка пока анализом орбитальных и физических характеристик, — не отрывая взгляда от экрана, сказал Виктор.
Сергей быстро открыл программу просмотра и, так же как Виктор, жадно впился в экран.
Первым воскликнул Сергей:
— Вик, планета SR-1709b, ты видишь?!
— Вижу, вижу, — взволнованно отвечал Виктор, не отрываясь от экрана; но вскоре и сам не удержался: — Невероятно, её атмосфера практически та же, что и у Земли!..
Услышав возбуждённые слова Виктора, Сергей переключился на спектрограмму.
— Заметно меньше углекислого газа, — увлечённо продолжал Виктор, — содержание кислорода чуть больше, по объёму почти двадцать три процента, очень мощный озоновый слой.
— Ага, — подхватил Сергей, — а содержание азота и метана то же.
— Но водяного пара маловато… Мышь, как насчёт других характеристик?
Сергей снова переключил экраны.
— А-а-а… четыре спутника, — оживлённо отвечал он, — средний радиус немного меньше земного — шесть тысяч двести тридцать; период вращения — один и два; движется вокруг общего центра масс по вытянутой эллиптической орбите, эксцентриситет — ноль шесть; удалённость от Сириуса в среднем пятнадцать астрономических единиц, от Сириуса-Б — около двух… Ого! — округлил глаза Сергей, — не слабый у неё сидерический период — почти пятьдесят лет!..
— Да, и, похоже, она зажата между двумя звёздами, — задумчиво дополнил Виктор. — Это интересно… Хорошо, давай-ка посмотрим на снимки…
И Виктор и Сергей застыли перед экранами, не в силах вымолвить ни слова. То, что они увидели, поразило их до глубины души. Трёхмерные снимки планеты SR-1709b были настолько детализированы, что можно было рассмотреть всё: облака, границы суши, морей, рек, лесов. О таком Виктор и Сергей даже не мечтали.
— Да! — выкрикнул Сергей и, перевалившись через подлокотник кресла, крепко обнял Виктора. — Вик, ты понимаешь, что мы нашли?!
— Да, Мышь, — растерянно отозвался Виктор, — мы нашли новую жизнь…
В глазах Виктора блеснули воспоминания о том времени, когда он вместе с другими учёными готовил миссию к Сириусу. И теперь радость была вдвойне приятна, после того как два года назад «Пёс-Призрак» не вернулся и совет закрыл проект — его проект! Ведь это Виктор в 2189 году доказывал совету о возможности полёта к Сириусу, это он спроектировал прототип «Пса-Призрака», наконец, это он вселил всем веру в успех!
— Вик, нам дадут Нобелевскую премию? — важно спросил Сергей.
Виктор рассмеялся.
— Зачем она тебе?!
— Ну, если тебе не нужна — можешь отдать мне! — рассмеялся Сергей и, откинувшись на спинку, мечтательно закинул за голову руки.
— Мышь, ты посмотри, как она красива, — заворожённо говорил Виктор, вращая планету на экране.
Густые, безбрежные леса, укутанные кружевами облаков, зелёно-сизым бархатом покрывали полярные области планеты, плавно и незаметно сливаясь с извилистыми седовласыми хребтами гор, которые живописно тянулись по обеим сторонам экватора, представлявшего собой огромную пустыню, вероятно, безжизненную, но очень красивую, ярко раскрашенную кручёными огненно-красными прожилками, напоминавшими морозные узоры.
— Да, воды на этой планете заметно меньше, чем суши, — задумчиво подметил Сергей, разглядывая редкие тёмно-синие пятна, которые располагались в основном в лесных зонах, ближе к полюсам, там же виднелись и извилистые ленты рек.
— Мышь, ты глянь на тёмную сторону! — восторженно произнёс Виктор.
Удивительно, но тёмной стороны — просто не было… её покрывало бледно-фиолетовое отражение той туманности, которая окутала Сириус-Б — белый карлик Сириуса.
— Ха, похоже, здесь не бывает ночи! — усмехнулся Сергей.
— Ладно, Мышь, — вздохнул Виктор, переключив экран, — потребуется немало времени, чтобы во всём разобраться.
— А что насчёт разумной жизни? — поинтересовался Сергей.
— Пока не ясно, — пожал плечами Виктор. — Если бы станция что-нибудь нашла, мы бы сразу узнали. Следов цивилизации тоже не видно — надо анализировать снимки… Так, Мышь, — быстро заговорил Виктор, — давай-ка дуй в свою каюту, выспись как следует, а завтра приходи на работу, договорились?
— Хорошо, Вик, — согласился Сергей, чувствуя, что ужасно устал и хочет спать. Отстыковав кресло, он заскользил к лифту.
— Да, Мышь, и с завтрашнего дня работаешь как все, с утра, — строго прибавил Виктор, не отрываясь от экрана. — И по полдня.
— Но, Вик… — попытался возразить Сергей.
— Никаких «но»! — вспыхнул Виктор и посмотрел на него сурово. — У тебя уже третье октантное состояние за месяц — это не шутка! И прекращай свои ночные путешествия, иначе на пушечный выстрел не подойдёшь к «зеркалу». Всё ясно?!
— Ясно, — буркнул Сергей и нырнул в лифт.