С любимыми не расставайтесь!..

    Иван Дементьев возвращался из очередного отпуска на свой Север. Как обычно: до Москвы сутки поездом, а дальше четыре часа на самолете. Можно было воздушным путем  и до столицы, но северянин предпочитал наземный транспорт, скучал по железной дороге. Самолеты-вертолеты – хорошо, быстро, современно. Но нет того наслаждения, которое предполагает относительно неторопливое движение скорого поезда: мелькающие мимо вагона, меняющиеся картины, короткие остановки на знакомых и совершенно чужих станциях, вагонное общение. И, вместе с тем, возможность побыть наедине со своими думами, не спеша углубиться в проблемы, разобраться в них, ото всех отгородившись    созерцанием заоконных видов.
    Дементьев занял свое место в купе, которое оказалось по ходу поезда, и мрачно смотрел в окно. Там торжествовала по-настоящему золотая осень. Уплывающие в сторону родительского дома родные пейзажи только усугубляли его душевное смятение. Он все еще находился под тяжелым впечатлением разлуки с родителями. Прощались дома. Сын не мог допустить, чтобы невыносимо горькая процедура прощания состоялась на вокзале. К поезду его отвез друг детства, сосед Мишка.
    Каждый раз, уезжая, он оставлял родителей, подкошенными  острой болью расставания. Уже за несколько дней до отъезда сына в доме воцарялось тревожное немногословие. Уверенный, с сильным характером отец, становился тихим и покладистым. Мать же, маленькая, худенькая, совсем растворялась, молча горюя о предстоящей долгой разлуке.
      «С любимыми не расставайтесь, всей кровью прорастайте в них. И каждый раз навек прощайтесь…» Эти строчки не были формальными для Ивана. Он пропускал их через себя, каждой клеточкой ощущая  великий смысл сказанного.
     И сейчас его грудь все еще жгли безысходные материнские слезы, а в ушах стоял крик надломленной чайки. Иван отметил, что с каждым годом разлуки становились все тяжелее. Но такого тяжкого прощания еще не было. Храбрящийся отец, сиротливо стоящий у ворот, и закрывающая лицо дрожащими обессиленными ладонями мать – ее силой оторвали от  сына. Она плакала так обреченно и с таким  надрывом, что не хватало сил это вынести.  Невыносимо, невыносимо было держать в себе эту картину! 

      Иван не был маменькиным сынком. Воспитывался в строгости и послушании. Да и не могло быть иначе при авторитарном характере отца и выдержанной, во всем аккуратной и требовательной матери. Поздний, долгожданный и единственный ребенок, Ваня рос в несомненной родительской любви, которая была взаимной. При этом, отца он побаивался, а мать любил нежно и беззаветно, хотя ласкаться в семье было не принято, объясняться в любви тоже. Однажды мальчик был поражен, услышав, как мама в разговоре со своей сестрой сказала:
    -Я люблю сына больше, чем жизнь!
     Между матерью и сыном существовала внутренняя близость, позволяющая понимать друг друга без слов. Отец нередко обижал мать. Послушный, признающий отцовский авторитет, Ваня не смел перечить и противостоять отцу. Но сжималось сердце, закипала обида на него. По мере взросления Иван все уверенней выступал в защиту матери. Но так и не сумел дать ей утешение и ту опору, в которой она нуждалась.
    Наоборот, поучалось так, что Иван все еще принимал мамину поддержку. В свои неполные сорок он еще не был женат, хотя и слыл «парнем видным, женихом завидным».
    –Выбирает! – отшучивалась мать от назойливых вопросов знакомых.
     На самом деле, родители давно мечтали о невестке, о внуках.  Обоим уже было под семьдесят. И родительское беспокойство было понятным и объяснимым.
     Вот только поделать Иван ничего не мог. Родившись романтиком, так и остался им на всю жизнь. По окончанию школы любознательность, отличные способности в учебе, золотая медаль открыли  перед выпускником  большие возможности и горизонты. Вся страна лежала  за порогом родительского дома. А хотелось, чтобы весь мир!
    О личной жизни не думал. Девушки подождут. В том числе и та, которая была мила с детства. Выбрал профессию моряка. Чудились дальние страны. По тому же романтическому порыву взял распределение в небольшой порт северного флота. Оказалось, плаванье в каботаже, загранки «не светят». Но привык, втянулся, полюбил суровую землю и еще более суровую воду. Вырос до капитана судна среднего водоизмещения.
     Любимая девушка успела выйти замуж не за Ивана и нарожать детей. Обида так и жила в нем, переплетаясь с сознанием, что виноват сам. С другими – все «не то». Выходит, действительно, все еще «выбирал», хотя недостатка в женщинах не испытывал.  Честно сказать, была еще одна, запавшая в душу во время учебы в мореходке. Алена. Красивая, немного взбалмошная студентка горного института.
    Опять же, по какой-то необъяснимой событийности они потеряли друг друга для общей семейной жизни. Алена уехала в родную Елабугу, далеко от моря, от несбывшихся чаяний. Расстояние постепенно погасило слабеющую ниточку их общения. По «сарафанному радио» просачивалась информация. Иван знал, что Алена разведена, воспитывает дочь.

    Обрывки воспоминаний проносились в голове  наперегонки с пробегающими за окном картинами. По мере удаления от дома  притуплялась и боль, переполняющая его до краев. На очередной станции в купе подсел пассажир. Плотноватый,   разухабистый мужчина, на вид, чуть старше Ивана.
    - А-лек-сандр! – по слогам представился он, без обиняков протягивая руку Ивану. – А проще – Саня!
     Вошедший удовлетворенно оглядел полупустое купе.
    -Вот переживал о будущем попутчике! Боялся, что баба попадется, да еще, чего доброго, с ребенком – ни выпить, ни закусить!  Оказывается, порядок в танковых войсках!
    -Вряд ли я смогу составить вам компанию, - буркнул погруженный в тягостные эмоции Иван.
    -Да ты чего, мужик?! Сам Бог велел! Отдельный номер, за окном – картины маслом, а жена с тещей, знаешь, какой знатный «тормозок» спорядили – язык проглотишь вместе с салом и домашней колбасой. Не в Москву же везти! «Не отходя от кассы», и начнем!
      Саня, действительно, не мешкая, стал доставать из сумки аппетитную снедь, беспорядочно раскладывая ее на столике. Иван потянулся было к своему тоже не пустому рюкзаку.
      -Ша, парень! Не беги впереди телеги! Успеем еще и твой харч оприходовать. Если будет на то настрой. Дорога не близкая.
      Он вынул поллитровку.
     -Тут всего – ничего под такой закусон. Но, ниче, будет мало, вагон-ресторан к нашим услугам.      
      -Хватит и этой. Не на свадьбе.
      - И то правда, - неожиданно согласился Саня. – Зато своя. Чистейшая, крепчайшая, вкуснейшая. Рекомендую.
      Ивана подкупала искренняя непосредственность попутчика. Хотя и не был расположен к выпивке, вдруг захотелось отряхнуть невеселые размышления и настроиться на иной, более щадящий лад.
       В который уж раз он убеждался, что люди, вот так сведенные вместе по воле случая, вдруг чувствуют себя близкими. Возникает желание раскрыть душу, посетовать на судьбу, посоветоваться. Дементьев отлично был знаком с этой магией дорожного общения. Тем не менее, устоять не мог.
     Разговор, сопровождаемый рюмкой самогона, вышеупомянутой самодельной колбасой,  яйцами, свежими  помидорами и еще, бог весть какими домашними приготовлениями, не просто «клеился» - лился ручьем, как из свежего, не замызганного родника. О чем конкретно говорили, сколько, Дементьев вряд ли потом мог бы припомнить, да и не трудился.  Но его потрясла одна-единственная фраза Александра об отце.
    Иван вскользь сказал, что с родителями все в норме. Единственная беда в том, что отец стал попивать. На что Саня отрезюмировал:
       -Подумаешь, отец выпивает. Ты не рос без отца. Да я сам бы ему наливал, лишь бы только он у меня был!               
     Эти слова поразили Ивана, как открытие, как когда-то невольно услышанное мамино признание в любви. Стыд и чувство вины пронзили разом. Он вдруг остро осознал, что во многом не понимал родителей, не вникал пристально в их интересы,  проблемы, желания. Особенно, касательно отца. Осенила мысль, что они, его дорогие, бесценные неумолимо старятся. Тем более, нуждаются во внимании, заботе. Как им не хватает простых вопросов о здоровье, признания того, что они нужны. А ведь все так просто! Всего лишь больше любви! И не надо держать ее в себе, а отдавать людям любимым!
 
                *        *       *
    Курский вокзал остался за задним стеклом такси. Но в аэропорту Дементьева ждало досадное разочарование. Никак не мог найти нужную ему стойку регистрации. Ни в одном справочном или кассовом окошке сведений о его рейсе не было. Информация о нем отсутствовала и в центральном расписании. Рейс чартерный, единичный.  Немудрено, что никто ничего о нем не знал. Наконец кое-как удалось выяснить, что вылет по нужному маршруту отложен на целую неделю. Как часто бывает в таких случаях, пассажиров «кинули».   
    Первым порывом Ивана было желание вернуться домой. Оставить вещи в камере хранения, налегке приехать к родителям. И просто от души пообщаться. Без спешки, без суеты, без  канители. Посидеть с отцом в его мастерской, где масса всяких отцовских инструментов, механизмов, просто железок. Сказать, какие у него золотые руки, что сын счастлив своими родителями. Побеседовать с мамой в их уютном добром доме. Расспросить о ее детстве, юности, родителях…
    Но вдруг в сознании возникла свежая душераздирающая  картина прощания.  Повторение будет еще тяжелее, подумал Дементьев и отогнал мысль о поездке домой. Потом он тысячи раз возвращался к этой минуте, и многое бы отдал, чтобы возможность  вернуться домой повторилась. Может, как раз то, чего боялся,  прошло бы иначе, наоборот, спокойнее. Потому что не оставалось бы недосказанности…

    Иван  решил поехать в Елабугу, восприняв время до отложенного рейса как подарок судьбы, намек на то, что сейчас вот так махом можно изменить свою жизнь.
    «Забытая богом и людьми»  Елабуга оказалась в каком-то загашнике,  туда не было даже железной дороги. В городке долго искал Аленину улицу. Номер дома помнил неточно, но угадал. Старушки дворовые, разглядывая его не без интереса, подсказали этаж и квартиру. Алена онемела от неожиданности, увидев на пороге бесконечно близкого и в то же время такого чужого мужчину. После первых мгновений шока и замешательства все встало на свои места.
   …Несколько дней, проведенных  в обществе Алены, пролетели динамично, были вполне насыщенными.  Молодая женщина искренне  радовалась своему нечаянному гостю, старалась обустроить его пребывание здесь по максимально возможной шкале. Быть может, строила какие-то планы.
     Поначалу Ивана тоже захлестнули эмоции, вызванные встречей. Потом возбуждение поутихло. Сердце его оставалось бестрепетным, спокойным, чтоб не сказать, равнодушным. Сам, находясь в некоем недоумении и разочаровании, досадуя на свое спокойствие, боялся, как бы этого не заметила Алена. Не хотелось ее огорчать. Повелся Иван корректно,  с искренней благодарностью воспринимая все, что она для него делала.
     Ничего не обещал, не загадывал. Хотелось побыстрей уехать. Чтобы успеть на самолет, пришлось ехать через Казань, там железнодорожный вокзал. А это километров сто пятьдесят. Удалось нанять машину. На казанском вокзале, хоть Дементьев и очутился там с облегчением, сердце дрогнуло. Оно сжалось в тугой кулак: прощаясь, вдруг увидел совсем близко Аленушкино лицо, обрамленное русыми волосами, и ее глаза – пронзительные, печальные. Оба поняли, что прощаются навсегда, несмотря на намерения и обещания обмениваться письмами, звонками, короче, не выпускать друг друга из виду, «не пропадать».   
      
     Взлетая уже с домодедовского аэродрома, Иван с тоской провожал удаляющиеся огни полосы, а за ними – кучно растущие деревья лесного массива. Он смотрел вниз, где за стеклом иллюминатора открывался расширяющийся обзор  на юг, туда, где далеко-далеко под белоствольными березками, приютился отчий дом. Почему он не провел эту неделю  там, дома, с родными, бесконечно дорогими людьми?
    На всю жизнь, как в граните, застыл этот момент в памяти Ивана. Удаляющиеся   осенние пейзажи огромной и такой прекрасной планеты. И тяжелая-тяжелая душа с ядом невыполненного намерения…

    …Ранней весной случился страшный момент, когда мир раскололся для Ивана: умерла мама.
    Если бы повернуть время вспять!..   Но история не имеет сослагательного наклонения. Сознание тут же произвело переоценку событий: отложив осенью рейс, Бог, судьба, провидение давали ему уникальный шанс – вернуться к родителям и побыть с ними безоглядно, предаваясь только духовному общению. Не оценил тогда, не понял, не воспользовался. Значит, не переполняла душу сыновнюю любовь до краев. Это обстоятельство Иван определил для себя как грех, который он вряд ли когда-нибудь сможет себе простить.
    На похороны Иван успел.
    -Мама мечтала, чтобы ты ее хоронил, - сказал отец, не стесняясь своих слез.
Из грозного и бескомпромиссного мужчины он разом преобразился в кроткого, совершенно раздавленного горем старика. Иван отлично осознавал, что отец только сейчас, потеряв жену, со всей ясностью понял, кем она была для него и как много значила.
   А при жизни не жалел, горько подумал, и сердце его тяжело заухало, усиливая затаенную давнюю обиду. Сердце не хотело прощать отца. Младший Дементьев представил себе, как мама одиноко лежала на смертном одре. Инсульт свалил ее за три недели до смерти. Сыну не сообщали, не хотели беспокоить, надеялись на лучшее. Надеялись, что выкарабкается, дотянет до лета, до сыновнего планового отпуска.
   - Ну, что, заберешь отца к себе? – интересовался сосед.
   -Да, куда он поедет? Он же ни за что не оставит свой дом, усадьбу… - печалился Иван.
   -А ты все же предложи.
   - Смысл?!
 Так и не дождался старый Дементьев приглашения от сына. А смысл его Иван все-таки понял. Поздно. Очень поздно. И еще он понял, что есть вещи, которые нельзя откладывать «на потом».
   После похорон матери моряк два месяца побыл дома, и взял курс на Арктику. Покидал родные края опять по тому же маршруту. Отец на вокзал не поехал. Но поезд проезжал мимо родительского сада и отец ждал его. Стоя под деревом, в домашних брюках, в Ивановой старой футболке. Увидев сына, высунувшегося в окно, обреченно помахал рукой и долго смотрел сухими глазами вслед уходящему поезду…  Еще одна скорбная картинка, навечно поселившаяся в памяти Ивана. Багаж  души, от которого не избавиться, не убежать, не простить…
     На следующее лето, в разгар навигационного сезона, его опять сдернула на Большую землю телеграмма от соседей. В ней говорилось, что отец тяжело болен, при смерти. И снова сердце Ивана покатилось в бездну. Дементьев все бросил, полетел к отцу с единственной мыслью – застать! Просить прощенья! Умолять! О чем?
    Иван знал, что отец болел весь этот год. Сын утешал себя тем, что успел нанять для него женщину. Она ухаживала, да и соседи  не бросили, помогали. Младший Дементьев удивлялся: несмотря на возраст вдовца, находилось немало претенденток на освободившееся место жены. Но здесь отец остался непоколебим – другой не будет! Ему, действительно, никто не был нужен, кроме той, которую потерял.
  Иван прекрасно осознавал, что отец невыразимо страдал от одиночества. И в то же время, имея все основания для обиды на оставившего его сына, принял свою участь беспрекословно и с невероятным мужеством. Видимо, считал это справедливым возмездием… Если когда-нибудь у меня будут дети, и они оставят меня на старости лет одного, горестно подумал Иван, это будет справедливо.
  Отец доживал последние дни. Тяжелая болезнь заставляла его дышать мучительно, прерывисто, воздуха не хватало. Иван не видел, как умирала мать, знал, что трудно. Не было сил смотреть на мучения отца. Он умирал в сознании и при полной памяти. Дышал трудно, обреченным легким воздуха не хватало. Но старший Дементьев, задыхаясь, ясно и внятно отдавал последние указания и пожелания.
   -Поедешь к  Миничу в коммунхозовскую столярку…, скажешь…, отец помер, нужен гроб. Он знает…, из какого дерева сделать… Печенье-конфеты на поминки бери у Наташки .. в «Меридиане»… у нее дешевле…
    Иван молча слушал, не в силах вымолвить ни  слова.
- Николаю и Семену…  Шаповаловым сообщишь телеграммой.., Матвею не надо..., все равно не приедет.
   -Папа, что же я…, как же я жил?! Оставил вас с мамой умирать в одиночестве… Не могу себе простить!
   -Что говорить об этом…Уже не вернешь… Прошу, не бросай дом..., усадьбу. Мы с мамой столько… здесь вложили …труда, старались... Все с ноля. …Ваня, прошу, не бросай!
   -Не брошу, папа!..
   А потом похороны и – пустота. «Родители ушли, и свой край виден» – вспомнились услышанные когда-то слова. Все изменилось в одночасье. Рухнул оплот, пристань, самая надежная на свете, самая желанная.
  Давая обещание отцу, он не знал, как его реализовать. Уже не представлял себе другой жизни, чем той, к которой привык. Там, в далекой холодной и чужой стороне. И главное, как жить без них в этом доме?! В родном, до мелочей знакомом, где каждый уголок выпестован родительскими теплыми руками и согрет их дыханием.
 Оборвалась последнее оберегающее кольцо  - родительской любви. Навеки. Оказалось, что лишиться ее – в любом возрасте горе несказанное. Ах, если бы…все вспять.
   Но история не допускает сослагательного наклонения.   


   10.01.2012 г.