Военное дело по военному и по революционному2

А в других странах будущих офицеров готовили в особой среде кадетских корпусов, военных школ и юнкерских училищ, где они с самого начала впитывали в себя кастовый дух офицерского корпуса. Они продвигались в ходе обучения по служебной лестнице, то есть имели свой регламент при производстве в чин и звание. Наиболее отличившиеся уже на первом году, как будущий маршал  РККА Тухачевский, могли стать младшими унтер-офицерами (помощник командира отделения) и унтер-офицерами (командир отделения). Затем следовало производство в  портупей-юнкеры (помощник командира взвода). В дальнейшем юнкер мог поднять на ещё более высокие ступени: стать вице-фельдфебелем, а затем фельдфебелем, что соответствовало званию прапорщика и должности командира взвода, а затем  роты. Портупей-юнкер выделялся на общем фоне тем, что носил на портупее (особой перевязи через плечо) короткий палаш с солдатским кожаным темником (шнур на эфесе), а на погоны пришивались особые галуны. У портупей-юнкера унтер-офицера на погонах появлялись галунные лычки. На следующих ступенях темник мгновенно менялся на парчовый офицерский, а вместо двух узких лычек на погоны нашивалась одна широкая.

Вот такая в военных учебных заведениях императорской России царила путаница и неразбериха. По сути дела задолго до действительной службы в строю будущему прапорщику или мичману (во флоте) прививались не просто кастовые «заморочины». Ему навязывалось послушание и трепет перед «офицерами» из юнкерской среды, что имели право, во-первых, на ношение холодного оружия, а, во-вторых, обладали нешуточной властью над остальной «серой скотинкой». Хотя, и это следует отметить, зачастую переносили почти равные, если не меньшие, учебные нагрузки. Так, на курсе Александровского юнкерского пехотного училища, где портупей унтер-офицером, а затем вице-фельдфебелем  был юный Михаил Тухачевский, по воспоминаниям его сослуживцев, установились ненормальные отношения. Взводный довёл одного из юнкеров до самоубийства постоянными придирками. Двоим повезло больше – они перевелись в другие юнкерские училища, подальше от такого тирана. При этом Тухачевский был на очень хорошем счету у начальства, и ему всё сходило с рук. Любой, окончивший военное училище или прошедший срочную службу, скажет мгновенно: видно, умел, когда надо и кому надо подмазать. Ибо в любой армии мира подчинённые боятся того начальника, который не хочет или не может найти с ними человеческий контакт. Иными словами – заинтересовать основную массу солдат и сержантов, не говоря уже об офицерском составе, в быстром и качественном исполнении приказов. В добавок ко всему заинтересовать своих подчинённых в другом. А именно – в их собственной инициативе, которая никогда не наказуема, если исходит из сложившейся боевой или служебной обстановки при условии её правильного понимания.

Сослуживец Тухачевского по Александровскому училищу Владимир Посторонкин вспоминал:

«В 1913 г., уже на старшем курсе, Тухачевский был назначен фельдфебелем своей 2-й роты. Учился он очень хорошо, в среде  же своих сокурсников он не пользовался ни симпатиями, ни сочувствием; все сторонились его, боялись и твёрдо знали, что в случае какой-либо оплошности ждать пощады нельзя, фельдфебель не покроет поступка провинившегося.

С младшим курсом фельдфебель Тухачевский обращался совершенно деспотически: он наказывал самой высшей мерой взыскания за малейший проступок новичков, только что вступивших в службу и ещё не свыкшихся с создавшейся служебной обстановкой и не втянувшихся в училищную жизнь.

Обладая большими дисциплинарными правами, он полной мерой и в изобилии раздавал взыскания, никогда не входя в рассмотрение мотивов, побудивших то или иное упущение по службе…»

Посторонкин для наглядности приводит один пример, который едва ли незнаком прошедшим военные училища и срочную солдатскую службу:

«Авдеев отправился в отпуск в неформенном обмундировании, приобретённом на собственные средства, и хотя дежурный офицер не обратил никакого внимания на это обстоятельство, тем не менее, фельдфебель (Тухачевский – Авт.) доложил ротному командиру и настаивал на строжайшем взыскании с виновного. Яновский был доведён до самого подавленного состояния тем обстоятельством, что фельдфебель наказал его неотлучкой, не разрешил ему отправиться на свидание с приехавшей с провинции сестрой. Фельдфебель не мог отменить наложенного им взыскания, несмотря ни на какие мольбы и доводы несчастного юнкера. Яновский, оставшись в роте, застрелился в умывальной комнате, и труп его был обнаружен лишь после вечерней переклички».

             Труп был обнаружен лишь после вечерней переклички… В общем-то мне рассказывали случай, как через неделю в гараже автобата обнаружили раздавленного  «уралом» солдата-срочника, которого уже разыскивали за «самовольный уход  из части». На беду свою он не заметил, как машина дала задний ход и буквально впечатала его кузовом в стенку. Но в Александровском училище юнкер Авдеев застрелился в умывальной комнате. Во-первых, что – дежурный по училищу офицер оглох – он выстрела не услышал? Даже если стреляли из дамского браунинга, то он обязан совершать почасовой обход всех помещений, включая казармы, учебные классы и те же умывальные комнаты, дабы следить, не совершают ли чада в погонах чего предрассудительного. Очевидно, что дежурный офицер в этот день был озабочен чем-то другим. Кроме того, если у юнкера было огнестрельное оружие, пусть даже и дамский браунинг, почему об этом никто не знал? Тот же унтер-офицер, портупей-юнкер, фельдфебель и тем более вице-фельдфебель Тухачевский? И они обязаны были совершать обход здания училища, но отчего-то этого не делали. К тому же было известно о состоянии наказанного Авдеева, что, по сути, был на грани. Но его товарищам, а также офицерам-воспитателям  и офицерам-преподавателям на состояние Авдеева было наплевать. Первые в большинстве своём, как оговорился Посторонкин, боялись всесильного держиморду-фельдфебеля, а вторых он вполне устраивал, как современный «дед» устраивает иных офицеров в качестве «воспитательной дубинки» для молодого призыва. Преемственность поколений, как говорится.

              Тем паче, что  у Миши Тухачевского уже через год после начала учёбы   неожиданно или с чьей-то подсказки появился очень высокий покровитель:

              «В дни Романовских торжеств, когда Александровскому и Алексеевскому военным училищам приходилось в период приезда Государя-императора с семьёй в Москву нести ответственную и тяжёлую караульную службу в Кремлёвском дворце, портупей-юнкер Тухачевский отменно, добросовестно и с отличием исполнял караульные обязанности, возложенные на него.

              Здесь же впервые Тухачевский был представлен его величеству, обратившему внимание на службу его и, особенно на действительно редкий случай для младшего юнкера получения портупей-юнкерского звания. Государь, выразив своё удовольствие, ознакомившись из краткого доклада ротного командира о служебной деятельности портупей-юнкера Тухачевского»
.
              Естественно, наиболее отличившимися и кандидатами на столь высокий карьерный рост  становился не каждый. Протежировали родители, задействовав для своих чад свои связи при дворе и в стенах, как императорской Николаевской военной Академии, так и в стенах Генерального штаба. Но и боевая подготовка, смекалка и выносливость играли не последнюю роль. Так портупей-юнкер Тухачевский получил унтер-офицерские лычки за то, что выдержал полтора часа в карауле. Его будто бы забыли сменить или, что, скорее всего, проверяли на выносливость для далеко идущих целей. Во всяком случае, как вспоминает Посторонкин, «будучи назначен в сторожевое охранение, он по какому-то недоразумению не был своевременно сменён и, забытый, остался на своём посту». Кроме того, он был необычайно силён физически и хорошо владел приёмами борьбы и фехтования, отлично стрелял и знал тактику боя,  что позволяет судить, что его рассматривали как кандидата на обучение в Академию Генштаба. В последующем – на должности начальников штабов, разведывательных или оперативных отделов. Иными словами Мише Тухачевскому пророчили карьеру профессионального военного разведчика, чему, правда, помешали многие обстоятельства.

Разумеется, что в ходе пятилетнего обучения в юнкерском училище все юнкера без исключения обязаны были сдавать соответствующие физические нормативы, включая так называемую гимнастику на брусьях, рыть траншеи и окопы, как полного и неполного профиля, блиндажи, разбираться в стрелковом и прочем оружии, а самое главное, с точки зрения авторов – сдавали то, что называется сейчас «курсом молодого бойца». (Как вы понимаете, и мозоли кровавые себе натирали все, от баронов и графов до обедневших дворян и разночинцев, и портянки часами учились наматывать и кровати на скорость застилать, чтобы ни единой морщинки дневальный не узрел.) Раз в год юнкеров вывозили в полевые лагеря, где происходило подобие военных учений. В настоящих манёврах их также задействовали в качестве командиров отделений и помощников командиров взводов действующей армии, но в основном – перед выпуском, то есть на последнем году обучения.

Не следует думать, что такое было сплошь и рядом только у нас, в России-матушке. Так, маршал Монтгомери  виконт Аламейский в своих мемуарах так описывает свои будни в Королевском военном училище Сандхерст, в которое поступил по конкурсу в 1907 году:

«В те дни армия не привлекала лучшие умы страны. Армейская жизнь требовала расходов, которые заметно превышали денежное довольствие. Считалось что нужен личный доход по меньшей мере 100 фунтов в год для службы даже в, как говорится, наименее «престижных» частях территориальной армии (воинские части, расположенные в Британии – Авт.) Чтобы приняли в кавалерийские и в более престижные пехотные полки, требовался доход  300-400 фунтов. Эти финансовые обстоятельства оставались мне неизвестными, когда я решил избрать армию  своим поприщем; никто не объяснил этого ни мне, ни моим родителям. Я узнал обо всём в Сандхерсте, когда настала пора решать, где я хотел бы служить, а это произошло, когда половина курса была пройдена».

Фактически это означает, что будущий офицер становился перед выбором: он входит в касту или не входит. Никакие знание военного дела и отменные аттестации в расчёт не принимались, если место службы зависело от годового дохода семьи. Это, не считая оплаты за учёбу, которая для родителей Монтгомери  составляла 150 фунтов в год. Правда, в неё входил полный пансион, то есть содержание кадета, и все необходимые расходы. Последнее авторов как-то настораживает и удручает, так как пансион и есть все необходимые расходы, как-то питание, уборка казарм и т.д., включая ремонт здания, уход за плацем и содержание преподавательского офицерского состава. Такое ощущение, что под другими «необходимыми расходами» Монтгомери имеет в виду взятки. Дабы, так сказать, его не отчислили по многим причинам, в первую очередь за буйный нрав, о котором далее пойдёт речь:

«В учёбе дела поначалу шли хорошо. Тогда в училище существовала традиция выбирать нескольких показавших наибольшие успехи курсантов первого семестра и через несколько недель производить их в младшие капралы. Это являлось большой честью: выбранные курсанты считались превосходящими своих сокурсников, раньше других проявившими  свои качества, необходимые для офицеров. Во втором семестре эти младшие капралы всегда становились сержантами, а один-два производились в старшины; старшина был высшим воинским званием для кадета.

Меня выбрали для производства в младшие капралы. Полагаю, это ударило мне в голову; во всяком случае, именно с этого момента началось моё падение. В младший взвод роты «Б», в которой я состоял в училище, входила группа весьма буйных, хулиганистых людей, и моё положение в качестве младшего капрала привело к тому, что я возглавил их «развлечения». Мы начали войну с младшими роты «А», жившими этажом выше нас, затем распространили «военные действия» на территории других рот. Нас прозвали «Кровавая «Б», что ещё было слишком мягко для того, что мы творили. С наступлением темноты в коридорах разгорались ожесточённые битвы;  дрались кочергами и другими подобными предметами, так что курсанты часто отправлялись в госпиталь залечивать раны. Такое положение, естественно, не могло сохраняться долго, даже в Сандхерсте 1907 года, когда офицеры совершенно не интересовались, чем в современное время занимаются кадеты.

Я и «Кровавая «Б» привлекли к себе внимание. Кульминация наступила после того, как я, донимая одного непопулярного курсанта, поджёг ему рубашку, когда он раздевался; курсант получил серьёзный ожог,  попал в госпиталь и некоторое время практически не мог сидеть. Он держался образцово, отказываясь назвать имя автора такого издевательства, однако меня это не спасло: в конце концов все тайные грехи выходят на свет, и меня разжаловали в рядовые».