Военное дело по-военному и по-революционному6

Как видим, в кадетских корпусах и сам Гудериан, и его брат всё же учились. Это были своего рода «суворовские училища» для будущих германских офицеров. (Впрочем, суворовские училища Сталин в 1944 году и распорядился создать по образцу кадетских корпусов императорской России.) В общей сложности, с семи до четырнадцати лет Хайнц Гудериан был кадетом, обучаясь общешкольным предметам в учебном заведении с военным укладом жизни, чувствуя на себе тяжесть армейской дисциплины. И только с декабря – по апрель 1907 года он учится в военной школе в Меце недалеко от места службы, чтобы аж 27 января 1908 года получить чин младшего лейтенанта. Заметим, что и выслуга лет 16-летнему лейтенанту тоже учитывалась, так как его аттестовали в звании с 22 июня 1906 года. То есть был учтён «кандидатский стаж», как-то последний год учёбы в кадетском корпусе, начало службы фенрихом плюс непосредственно учёба в Меце.

        Кстати, именно курсантом (кадетом) 2-го курса Гудериан распределён на службу в воинскую часть. Он не пишет о причинах, но они очевидны. Наверняка, уровень его подготовки в кадетском корпусе превзошёл все ожидания, да и отец просил за сына, дабы тот попал под его начало. Приятно и удивительно осознавать другое. Германские кайзеровские кадетские корпуса не были закрытым «инкубатором», где растили высоколобых интеллектуалов или крикливых солдафонов, покрикивающих с началом службы на нижних чинов. Устраивающих им выволочку по любой мелочи, как это делал, по его же собственному признанию, А.Солженицин. Проучился в них какой-то срок и, если показал должный уровень интеллекта, воли и хорошо усвоил армейскую дисциплину – кадета немедленно определяли доучиваться уже в воинскую часть. Непосредственно по месту будущей службы. Заметим, что Гудериан лишь через месяц после окончания школы в Меце получил своё первое офицерское звание. Стало быть, его целый месяц проверяли по принципу «годен-не годен». Как-то: не напьётся, не устроит ли дебош, не сбежит ли вообще…

       Помимо всего звание младший лейтенант из рейхсвера 20-х, а затем вермахта 30-х вплоть до его конца уберут по каким-то причинам. А в германской транскрипции оно так и звучит  - «унтер-лейтенант». Во всех или почти во всех армиях мира существуют звания младшего и старшего капрала, сержанта и лейтенанта. Очевидно, приставка «младший» вплоть до звания «лейтенант» призвана напоминать тому или иному офицеру, что как скор путь наверх по иерархической военной лестнице, то также скор путь и вниз по этой же лестнице. Хотя разжаловать могут и генерала, но… Скажем так: позорнее, чем лишиться звёздочки старшего лейтенанта или лейтенанта и превратиться в младшего ничего не может быть. Кроме того, именно эта ступень налагает на командира взвода или помощника командира роты (именно в таких должностях пребывают в строевых частях младшие лейтенанты) неотступную связь с подчинёнными. Говорят, что на старшинах (фельдфебелях) и сержантах (унтер-офицерах) держится армия. О, нет! Армия держится на младшем командном составе. А именно, немецкий язык очень точно определяет, что унтер-офицер и унтер-лейтенант это одно целое с рядовым (стрелком). Лейтенанты, как и в германской армии, так и в других армиях, должны выходить из солдатской среды. Либо после обучение в специальных учебных центрах по месту службы (при  штабах дивизионного, корпусного и окружного значения), либо, на худой момент, после ускоренного курса обучения в военных училищах после срочной службы, их должны аттестовывать как младших лейтенантов.


        Итак, Гудериан пишет, что отношения в кадетских корпусах «строились на принципах доброты и справедливости». Стало быть, никакого деления по принципу «салага», «дух» и «дед» не было. На этом же настаивают и другие германские фельдмаршалы и генералы в своим мемуарах. Но вот как описывает нравы в  юнкерских училищах императорской России  будущий маршал СССР Г.В.Шапошников:

        «К чести нашего училища надо сказать, что различия между отношением к юнкеру старшего или младшего классов не было, и «козерог» был равен с юнкером старшего класса. Не то было в Павловском, Александровском, а особенно Николаевском кавалерийском училищах, где юнкер старшего класса держал себя довольно высокомерно по отношению к «козерогу» и иногда просто измывался над своим товарищем по училищу».

        Ещё более жуткие нравы царили  в Пажеском корпусе – привилегированном полувоенном заведении, где растили кадры будущих администраторов царской России. Вспоминает князь Кропоткин Пётр Алексеевич, известный анархист, учёный и путешественник, что закончил её в начале своей бурной биографии:

       «Если мальчик каким-нибудь образом не подчинялся капризу камер-пажа, то это вело к тому, что 20 воспитанников старшего класса, вооружившись тяжёлыми дубовыми линейками, жестоко избивали ослушника, проявившего дух непокорности…

       …Камер-пажи делали всё, что хотели. Всего лишь за год до моего поступления в корпус любимая игра их заключалась в том, что они собирали ночью новичков в одну комнату и гоняли их в ночных сорочках по кругу, как лошадей в цирке. Родни камер-пажи стояли в круге, другие – вне его и гуттаперчевыми хлыстами стегали мальчиков. Цирк обычно заканчивался отвратительной оргией на восточный лад. Нравственные понятия, господствовавшие в то время, и разговоры, которые велись в корпусе по поводу «цирка», таковы, что чем меньше о них говорить, тем лучше».

       Лично у нас после этого не возникает вопросов, отчего не самые худшие, а порой и лучшие умы порывали с высшим светом и имущими классами – шли в народ, а затем совершали революции. Швыряли бомбы, как Софья Перовская (дочь генерала, родственник которой был комендантом двора Александра II), планировали покушения, как Александр Ульянов… Но ни это сейчас – предмет исследования. Шапошников в своих воспоминаниях не зря подчёркивает – аристократов в Алексеевском пехотном училище почти не было. Основной круг юнкеров это разночинцы. Это, по его мнению, не прижило «цуг» в стенах учебного заведения. А «цуг», кстати, это не что иное, как упряжка лошадей. Догадываетесь теперь, почему так называли дедовщину в Пажеском корпусе и юнкерских училищах?

       Впрочем, вернёмся к биографии Монтгомери.  Училище Сандхерст он сумел закончить, но по успехам учёбы не попал даже  во вторую десятку. Рассчитывал поступить на службу в территориальную армию, но у него с этим ничего не вышло. Как мы знаем по причине скудности бюджета его родителей. Тогда он решил служить в колониальной армии.  По его собственному признанию, «я не происходил из семьи военных и не имел связей ни с каким из графств, мне важно было оказаться в Индии, где я мог бы обеспечить себя, поэтому я подписался на Королеский уоркширский полк, один из регулярных батальонов которого находился в Индии».

       И далее:

«…Меня часто спрашивают, почему я выбрал именно этот полк. Первой причиной явилась замечательная кокарда, которая мне очень нравилась; второй – то, что в результате предварительно наведённых мною справок я выяснил, что это хороший, крепкий английский полк территориальной  (!!! – Авт.) армии и не из самых дорогостоящих. Моё положение в списке выпускников Сандхерста было таковым, что после отбора кандидатов в индийскую армию я гарантировано попадал в избранный мною полк, в том случае, разумеется, если меня согласны были взять. Меня взяли и я присоединился к Королевским уоркширцам в качестве старшего в группе трёх курсантов из Сандхерста. Мне никогда не пришлось пожалеть о своем выборе. В этом полку я познал основы военного искусства…»

        Далее Монтгомери начинает описывать традиции колониальной армии. Оказывается, любое посещение офицерского клуба-столовой обязывало к распитию «огненной воды». На любое предложение выпить новичок, да и бывалый офицер отказать не имел права. Кроме того, традиции обязывали наносить визиты вежливости в каждую часть гарнизоны. Там следовало оставлять свои визитные карточки и точно также заниматься возлияниями. «Везде  предлагалось выпить, а мне объяснили, что отказываться нельзя, нельзя также заказывать лимонный сквош или слабоалкогольный напиток, - с иронией или горечью признаётся будущий маршал и виконт. – Прожив таким образом день, молодой офицер солидно набирался, и его быстро приучали к выпивке. С тех пор я испытываю отвращение к алкоголю».

        Как же характеризует Монтгомери колониальную армию Британской империи – разумеется, на опыте службы в своей части? Тех, кто ждёт хвалебных отчётов о бравых молодцах в хаки и пробковых шлемах, спешим разочаровать. Во всяком случае, Монтгомери пишет на этот счёт что-то до боли нам знакомое.

        А именно:

       «В военной службе в Индии в то время, с моей точки зрения, было что-то не так. Я хорошо познакомился с индийской армией. Рядовой состав был отменным: прирождённые солдаты, они представляли собой материал, о котором можно было только мечтать. А британские офицеры далеко не все соответствовали такому уровню».

       И далее, как он поначалу видит причину:

«…Основную проблему составлял ужасный климат и отсутствие контактов с Европой, обычно после сорока пяти лет офицеры быстро старились. Людей часто похваливали выражением «общительный человек». Я скоро убедился, что так говорили о тех, кто никогда не отказывался выпить…»

       Но вот как изменилось видение проблемы на момент службы в Бомбее после службы в Пешаваре (1910 год):

«…Оглядываясь  назад, я обозначил бы именно это время как период, когда я начал осознавать, что для успеха человеку следует совершенствоваться в своей профессии. Было очевидно, что старшие офицеры полка не в состоянии оказать мне в этом эффективную помощь, поскольку их познания практически полностью ограничивались уровнем батальона; о других вопросах они знали мало или вовсе ничего. Когда наш батальон прибывал на новую позицию, командир обычно первым делом спрашивал: «Как генерал хочет проводить наступление?»

      И атака осуществлялась именно таким образом, невзирая на условия местности, особенности неприятеля и любые другие факторы. Тогда я уже ощущал, что что-то делается неправильно, однако ещё не был способен проанализировать состояние дел и решить, что конкретно идёт не так, к тому же и не слишком задумывался над этим. Мне было хорошо  в батальоне, я полюбил британского солдата. Что же касается офицеров, то в их среде считалось несолидным изучать военное дело, и за офицерским столом нам не позволяли говорить о профессии».