Лавочка

ИТАЛЬЯНСКИЕ ИСТОРИИ

история первая

ЛАВОЧКА

 

В то время уже пятый год я жил в Италии и работал водителем у одного  предпринимателя, имевшего два продовольственных магазина в пригороде Болоньи.
На стареньком, но юрком грузовичке по распоряжению своего «диретторе» я доставлял в эти местечковые торговые точки продукты питания с баз и от частных производителей. Работа мне нравилась. Я любил дорогу, меня всегда манил ветер странствий, радовали глаза живописные неведомые пейзажи.
Дорога, с одной стороны, требовала напряжения и внимания (узкие трассы в Италии оставляют желать лучшего), с другой же стороны, позволяла отвлечься от дурных воспоминаний. И теперь развод с женой и разрыв с лучшим другом, по совместительству бывшим и моим компаньоном в бизнесе, а также потеря этого самого бизнеса уже не казались мне непоправимой трагедией. Работа и время своими средствами врачевали раны, нанесенные в прошлом самыми близкими людьми, а покладистые случайные подружки иногда скрашивали мое одиночество. После развода я зарекся больше никогда не жениться и не заводить друзей и уехал куда глаза глядят. Поколесил по Дальнему Востоку, проведал одноклассника в Одессе  и сослуживца в Могилеве, навестил родные могилы на Кубани, где прошло мое детство. Охота к перемене мест, желание кардинально изменить жизнь и забыть о личных проблемах, а также определенные экономические соображения привели меня в Италию. Сначала я работал на стройке, затем устроился водителем к своему нынешнему нанимателю.
Хозяин был доволен моей добросовестной работой и готовностью к трудовым подвигам в любое время суток, особенно если учесть, что платил он мне чуть ли не вдвое меньше, чем моему коллеге-итальянцу. Шеф разрешил мне жить в одной из комнатушек его служебного помещения. И это устраивало нас обоих: я экономил полбюджета на аренде жилья, а он имел возможность при первой необходимости отправить меня во внеурочную поездку.
В мои служебные обязанности, помимо всего прочего, входила доставка дважды в неделю свежего хлеба из небольшой частной пекарни, расположенной в маленьком горном селении. Мне  сразу понравилось это село с романтическим названием Монтефиорино, что в переводе на русский означает Горный Цветочек. Природа была потрясающая, и само название я находил очень поэтичным. Надо сказать, что  непоэтичными эти райские уголки и быть не могут по определению.   Ибо все населенные пункты здесь (будь то село, город или страна) обозначаются словом pаese.  До сих пор я еще не бывал в предгорье и на склонах Апеннин, и мне хотелось бы побродить по этой местности подольше. Общение с деревьями, травой, птицами и облаками не просто доставляло удовольствие, но и успокаивало меня, давало внутренние силы. Но рассмотреть  Монтефиорино более детально мне никак не хватало времени. Ибо, приехав в пекарню к пяти утра, я спешно грузил лотки со свежеиспеченным, еще горячим ароматным хлебом, чтобы успеть вернуться назад к открытию магазинов.
Однажды я попросил директора разрешить мне отправиться  в пекарню не ночью, а ранним вечером, мотивируя это тем, что, поехав в село засветло, я не буду подвергать опасности себя и его машину на узких горных дорогах. А поспать до пяти утра я смогу и в кабине грузовика. Хозяин не имел ничего против. И в этот раз я отправился в  Монтефиорино после обеда, ближе к концу рабочего дня.
Ехал, насвистывая мелодию «Песни шофера». Серая лента извивалась под колесами, петляя по холмам. Итальянские птицы почти по-нашему подпевали мне из густых зеленых зарослей, обрамлявших дорогу. На возвышенностях взору открывались небольшие селения и отдельно стоящие дома с бесконечными полями и виноградниками. Кое-где в загонах грациозно прохаживались лошади. Солнце, потихоньку скатываясь на запад, чтобы спрятаться в горах, заставляло меня щуриться от удовольствия. Настроение было приподнятым. Я предвкушал наслаждение от встречи с манившим меня Горным Цветком и был доволен, что сегодня мой замысел, наконец-то, осуществится. Но было еще что-то, заставлявшее мое сердце радостно трепетать, чему я пока не мог найти объяснение. Да я его, собственно, не очень-то и искал. Машину я чувствовал как продолжение своего тела, управлял ею почти автоматически – длительный водительский стаж делал свое дело. А мысли мои были далеко.
Почему-то вспомнилось детство, покойные бабушка Дуня и дедушка Аким. Все школьные каникулы я проводил у них. Будь моя воля, я бы жил в станице всегда, если бы не нужно было возвращаться в город к моей одинокой и не очень здоровой маме. Как свободно, как радостно и хорошо мне было в Отрадной! Я купался и рыбачил в Кубани, с дедушкой и в одиночку, когда перенял от старика все премудрости этой науки, знал все живописные изгибы, тихие заводи и водовороты реки. С семи лет катался на лошадях, и у нас была взаимная любовь с этими прекрасными животными. Опять же – на лошадь впервые меня посадил дед Аким. Он был строг и немногословен, мой дедушка. Но мужик был правильный. И я чувствовал это своим детским сердцем и с удовольствием учился у него любому мужскому ремеслу: будь то сапожное дело, или косьба, или ремонт техники. Я не сердился на деда (во всяком случае подолгу), если он устраивал мне нагоняй за какие-то мальчишеские проказы. Я играл с пацанами в войну в высоченных зарослях подсолнухов и кукурузы на огороде моих стариков. Местность на Кубани холмистая, и наш огород, начинавшийся сразу за домом, поднимался на возвышенность. Сколько раз мы с друзьями «брали» эту высоту, вытаптывая бабушкины грядки! Сколько раз я краснел под мягким укоризненным взглядом бабушки и шел вместе с ней на огород замаливать грехи, выдергивая сорняки. Милая моя бабушка Дуня! Запах и вкус ее пирожков с картошкой помню до сих пор. Добрая, ласковая, уступчивая. Для меня она стала образцом Женщины, Жены, Хозяйки, Матери. С ней невольно я всегда сравниваю женщин, встречающихся мне в жизни. Не перестаю удивляться и восхищаться, с какой любовью и почтением она, заслуженная фронтовичка, имеющая целый иконостас боевых орденов и даже наградной пистолет, относилась к дедушке, тем самым воспитывая у всех детей и внуков уважение к главе семейства. Помню, что даже когда дед сердился и ворчал по-стариковски, она всегда находила нужные слова и интонацию, чтобы тучи рассеялись. Но особенно я любил наблюдать, как дед с бабкой после трудового дня или в выходной садились на лавочку перед домом, щелкали семечки и тихо беседовали друг с другом. Говорили об обыденных вещах: о прошедшем дне и предстоящих заботах, о детях и внуках, иногда вспоминали молодость, иногда мечтали, «дожить бы...». Но лица у них во время таких бесед были просветленными. И в детстве я никак не мог разгадать тайну этого света... 
Поддавшись воспоминаниям, я и не заметил, как добрался до Монтефиорино. Поставил машину на стоянку и отправился осматривать окрестности. Село было небольшим, по-нашему я бы назвал его скорее хутором. За усадьбой хозяина пекарни было еще с пяток подворий, находящихся друг от друга на некотором удалении.  Все он утопали в буйной зелени травы, деревьев и немногочисленных овощных культур на приусадебных участках. Дома стояли с одной стороны дороги, у подножия горы, плантации винограда и яблоневые сады, отличающиеся ухоженностью и приспособленностью к механической обработке, ползли вверх по склону. Выше, до самой макушки, Апеннины заросли лиственным лесом. Я шел по сельской улице, рассматривая сады и жилые постройки, рассчитывая в конце населенного пункта подняться в гору по узкой извилистой дорожке, которую я видел, проезжая по «серпантину» на пути в Монтефиорино. Несмотря на еще раннюю вечернюю пору, солнце уже готово было спрятаться за вершину горы. Начинались легкие сумерки. Но тут внимание мое привлекли сотни маленьких солнц на краю села, которые дружно поворачивали головы вслед за своим старшим братом и как бы шествовали за ним дружными рядами, поднимаясь по горе. Я обрадовался подсолнухам как родным.  Моя кожа вспомнила прикосновения их шершавых стволов и листьев, когда мы с друзьями в детстве пробирались между ними с деревянными автоматами. Снова на меня нахлынула волна непонятной радости и тихой грусти. И вдруг по мере приближения к последней усадьбе я понял причину своих ностальгических чувств. Холмистая местность, и лошади, и обилие зелени в селе, и огороды за домами, поднимавшиеся на гору, и особенно плантация подсолнухов – все это напоминало кубанскую станицу и навеяло мысли о моих дорогих стариках.
Немного обескураженный таким открытием, в легкой задумчивости я подошел к дому на краю села. Небольшой, но добротный двухэтажный дом спереди был обнесен не живой изгородью, как у всех остальных хозяев, а невысоким деревянным забором. И это еще больше делало его похожим на жилища в станице Отрадной, да, пожалуй, и почти на всей территории нашей бывшей страны. Но что меня поразило сильнее всего – так это лавочка у забора перед домом. Обычная лавочка: два полуметровых бревна вертикально забиты в землю и на них положена и прибита аккуратно обструганная доска. Вот и все. Даже спинки, как это делают у нас, у этого сооружения не было. На лавочке не по-стариковски прямо сидел крепкий, поджарый седой мужчина лет восьмидесяти пяти и внимательно наблюдал за мной.
– Здравствуйте! Как поживаете? – обратился я к старику по-итальянски.
– Добрый вечер! Вы откуда? – поинтересовался тот, уловив мой иностранный акцент.
– Я русский, живу и работаю здесь... – ответил я, обдумывая, как в разговоре плавно перейти к интересовавшей меня лавочке. Дело в том, что нигде в Италии я не видел у дома такую незамысловатую и привычную для нас конструкцию. Здесь просто не принято рассиживаться за границами своего владения, тем более собираться стайками, как любят у нас пенсионерки-соседки.
– Русский?! – удивился  и почему-то обрадовался итальянец. – Я жил в России десять лет.
Тут уж пришла пора удивляться мне. Попросив разрешения у старика, я присел к нему, и мы начали разговаривать. Я видел, что общение со мной было так же интересно этому пожилому синьору, как и мне с ним. Поэтому беседа наша затянулась, и я отказался от дальнейшего путешествия по окрестностям села.  Оказалось, что он воевал, правда, на стороне фашистов. Попал в плен и долгие годы прожил в Сибири. За это время успел не только искренне раскаяться в своей вине перед советским народом, но и полюбить русских, перенять у них какие-то понравившиеся обычаи, привычки. Отсюда – приглянувшиеся мне лавочка и забор.
Из школьной истории, художественной литературы и из редких рассказов моих стариков о войне я знал, что Италия была союзницей Германии. Факт, очевидный  для нас и почти неизвестный для послевоенного поколения европейцев и американцев. Большинство из них считает, что Советский Союз был заодно с фашистами и его победили США. К старому итальянцу я испытывал двойственное чувство. С одной стороны, я знал, что мой теперешний собеседник когда-то воевал на стороне врага и, возможно, именно он выстрелил в моего дедушку, не в Акима, а в того, второго, который с войны не вернулся. С другой стороны, я понимал, что тогда этот человек выполнял долг перед своим государством, и осознание происходящего пришло к нему гораздо позже, в плену. Я не мог не уважать его за способность к переоценке своих поступков и за искреннюю симпатию к моим соотечественникам.
Я думал о судьбах наших стран, побежденной и победителя, и о наших с ним персональных человеческих судьбах, которые так удивительно переплелись. Но это были как бы мысли за кадром. А в реальности я продолжал слушать рассказ старика, который успел уже мне поведать о перипетиях своей военной, а потом и послевоенной сибирской жизни.
– ...Находясь в России, – повествовал итальянец, – я все время мечтал о том, как вернусь домой. Ведь там у меня осталась молодая жена, с которой мы обвенчались перед войной...
Мой собеседник тяжело вздохнул, предавшись воспоминаниям.
– Не дождалась она меня, стала жить с состоятельным стариком-соседом. – уже менее подробно продолжал рассказчик. И видно было, что те давние события очень больно ранили его в прошлом. – Несколько лет я не мог прийти в себя после ее предательства. Уехал из нашего города в эту горную глухомань, подальше от нее и от людей. Думал, никогда больше не поверю женщине...
«Совсем как я», – подумалось мне. И мой интерес к старику принял новое направление.
– Ну и как же Вы жили все эти годы? – поинтересовался я.
– Сначала был наемным работником у разных местных хозяев, жил у них же. Довольствовался непостоянными заработками и случайными знакомствами с женщинами. Со временем понял, что у каждого человека, особенно у мужчины, должен быть свой дом, а в доме семья. Как у вас говорят: каждый мужчина должен построить дом, посадить дерево и вырастить сына. Вот и я после того, как мне пришла в голову эта простая, но мудрая мысль, стал копить деньги, потом встретил одинокую работящую девушку. И мы вместе начали строить свой дом и свою семью. Постепенно обзавелись хозяйством, обрели самостоятельность. И сына родили, и внуков дождались. Хорошая у меня жена, добрая, вот только на лавочке со мной сидеть не любит. А я по российской привычке люблю подумать о жизни на свежем воздухе...
Пожилой синьор замолчал. Лицо его стало спокойным и умиротворенным. Он был доволен, что, пройдя через жизненные испытания, понял главное и сумел его реализовать.
Увлекшись беседой, я и не заметил, как солнце уже скрылось за горным хребтом и стало совсем темно. Только несколько фонарей освещали небольшую сельскую улицу. Мы попрощались со стариком, и я не спеша пошел к своей машине. Съел припасенный бутерброд и запил его виноградным соком. Завел будильник в телефоне на пять и устроился в кабине на ночлег. Но уснуть не мог. И дело было совершенно не в отсутствии удобства. Спать в машине мне было не привыкать. Я думал о том, что поведал мне старик-итальянец. И удивлялся, почему сам до сих пор не осознал эту прописную истину: человек не может быть по-настоящему счастлив в одиночку. Ему нужна семья. И дом. И лавочка у палисадника. Хватит прятаться от былых неудач! В конце концов, можно рассматривать их как стихийное бедствие. Было тяжело, больно, обидно. Но все уже в прошлом. Пора начинать строить новую жизнь.
Убаюканный собственными мыслями, я задремал. Мне снилось, что я сплю в удобной постели в своем уютном новом доме, а из кухни доносится запах пирожков с картошкой...
– Любимый, вставай, скоро пять. Пора на работу! – ласково говорила мне во сне милая молодая рыжеволосая женщина с глазами моей бабушки...
– Уже встаю, мой подсолнушек, мой цветочек горный, – почти нараспев нежно ответил я. И будильник прозвенел на самом деле. 
 
октябрь 2011-январь 2012