Месть старой ведьмы

      
           Холодное мартовское небо зловеще окрасилось алым. Словно казнь уже началась. И погост, и все вокруг, вплоть до небес залилось кровью. Черные проталины грязными заплатами лежали между рыхлыми холмиками серого снега. Навевали тоску. В воздухе чувствовалась сырость, и запах смерти, перемешанный со страхом и безысходностью.
          Сегодня женский день. Женская казнь. Кого-то забьют до смерти камнями. Кому-то отрубят голову. Вот и топорище уже готово на площади. А кого-то сожгут. Князевы воины готовят место для пепелища. Столб. Хворост поверх березовых  поленьев.
          Значит, сегодня. Что ж, похоже, князь в действительности решил от нее избавиться. Забыл он о ее благих делах. О помощи ему. Об истинной любви ее.  Любил князь потешиться, людей жизни лишить разными способами. А в особенности, очистить землю русскую от колдунов и ведьм.
          В прежние времена жертвы богам приносил. А теперь, как на Аньке Византийской женился, совсем житья от него не стало. В каждом и каждой нечисть видеть начал. Так земля не только шаманов и лекарей с себя сбросит, но и многих невинных. Что не сделает люд, чтоб от себя беду отвадить? Да все, что угодно. Всех в округе на смерть отправит.
          Так  и она попала под княжеский сапог. А всего то, предупредила его о неминуемой смерти. Все с ней рано или поздно встретятся. Неужели князь решил, что жить вечно будет? В книге святой вычитал. Смешно прямо. Читать любую книгу с умом надо. Вдумчиво. А не поверхностно. Разве сказано было в той книге, что Анна ему дала, будто тело его станет бессмертным? Да при его грехах-то. Ну, да что с ним об этом говорить…  Ведь не он сегодня на кострище пойдет. Не он сегодня будет кричать  и корчиться от боли, что дарует жаркий огонь. Не его будут лизать горячие языки пламени, и не его будет душить дым. Хорошо бы, скорей все закончилось. И угар стянул бы горло, прежде чем тело ее вспыхнет вместе с поленьями.
          А он… Авось придет к нему разум, и очистит он душу от всякой скверны. Авось…

ххх
          Ее страшную смерть сквозь горько-соленые слезы наблюдала маленькая рыжеволосая девчушка. Она сидела на корточках между двумя дородными тетками-торговками, что стояли ближе всех к кострищу и свистели в два пальца, ржали как лошади в стойле и выкрикивали непристойности. Так они провожали ее мать.
          Тут девчонку кто-то потянул за косу вверх, бесцеремонно ставя на ноги. Она обернулась. Бабка Варвара. Старая утерла нос концом платка. Им же промокнула глаза. Погнала ее прочь с площади, подбадривая мелкими подзатыльниками.
          Мать страдала. Вопила, выла и гортанно рычала что есть мочи от адского пламени. Но крепкие веревки не пускали ее от столба. Ее уже не было видно за стеной огня.  Закашлялась. Поперхнулась. Затихла.
          Старуха завела ребенка за угол одного из бревенчатых домов, что стояли не далеко от площади. Надела на голову внучке пуховый платок, погладила худенькие плечики в тулупчике не по размеру. Сунула в рот пару сушеных ягод малины.
           - Матери ты своей не могла помочь, а вот угодить в неприятности – запросто. Зачем в толчею полезла?
          - Так ведь, мамка… - прошептала, хлюпая носом девочка.
          - Мамка… - бабка дернулась, как в агонии, - Нет ее больше. А ты есть. И я есть. И пока я жива, передам тебе все, что сама знаю. А твое дело – учиться, да нос свой не показывать. Чтоб никто не знал тебя как ведьму.
           - А разве я - ведьма? – утирая запачканным в саже рукавом, спросила она тоненьким голоском.
          - А кто? Думаешь, просто так мать твою казнили? Не зналась бы с подружкой своей, поди-ка, жива еще была. А тут, видишь, как получилось, свела-таки она мать твою с князем. Ходила Берта ему рану обрабатывала да шею лечила. Вертеть он ей не мог. И не сможет. Но, хоть спать стал спокойно. Расположил князь твою мамку к своей милости. Открылась она ему. Наговорила. Напророчествовала… А все Матрешка! Ее длинный язык! От бабы этой поганой узнал он о способностях моей доченьки.
          - А если я не буду учиться, не буду ведьмой?
          - А кем же, вышивальщицей, что ль? – скрипуче засмеялась старуха, - нет у меня денег, обучать тебя такой премудрости, Хельга. Из варяжской земли мы пришли. Предки наши, все шаманами да ведьмами были. Другого нам не дано. И дано не будет.
          - Бабушка, а дальше, что? К чему ты готовишь меня?
          - Я готовлю тебя к жизни. А вот как ты ей распорядишься, тебе решать.
          Старуха скорбно вздохнула, взяла внучку за руку и повела ее прочь. Подальше от места казни. Последнего пристанища своей дочери. Голоса стихали позади. В морозном воздухе стоял запах гари. Скорбь окутывала торопящуюся в сторону окраины пару.
           Мороз носы щиплет, не слабее февральского. Не замерзнуть бы в пути. А до избы, что в лесу стоит, далеко еще. Девчонка еле тащится. Канючит.
          - Что еще? – рассердилась было бабка, но увидев лицо внучки, сжалилась, - Устала?
          - Кушать хочется. Ну, хотя бы, кипятка попить.
          Разве можно отказать ей. Ведь со вчерашнего во рту и сушеные ягоды. А солнце уже небосвод подпирает.
          А вот и двор постоялый, на краю града Киевского. Здесь обогреться можно, да борща похлебать.
          Отворила бабка Варвара тяжелую дверь. Впустила внучку. Ох, тепло же здесь. Горница светлая. По стенам лавки тянутся. И столы длинные. Мужичок мед, да пиво разливает. Толстуха, жена его, миски с соленьями да горячей похлебкой разносит.
          Остановилась старушка. Внучку за руку дернула. Обернулась та. А на старшей родственнице и лица нет. Поняла девчоночка, признала она в хозяйке кого-то.
          Постояла. Справилась с дыханьем. Потерла левую сторону груди, что заныла. Подтолкнула Хельгу к столу длинному, а сама к хозяину обратилась:
          - Чем кормишь сегодня?
          - Похлебка есть, борщ, полба, - на распев в густую бороду пробасил мужик, - закусь надо?
          - Давай похлебки две, хлеба. Пирога возьму сладкого, коли есть, - еле справляясь с тяжестью на душе, делала заказ старуха, - да меду налей. Для согрева.
          - Оплачивай  и садись. Принесем, - кивнул мужик, щелкнул пальцами, подзывая жену, - Матрена, заказ новый.
          Старая ведьма в глаза ему посмотрела. Руку в карман опустила. Затем, к тарелке, что для денег приготовлена, пальцами прикоснулась. Не положив ни гроша, к внучке вернулась. А хозяин, вроде завороженный, взял в руку пустоту и в карман себе положил.
          - Бабуля, ты так странно на тетку эту глянула, - зашептала внучка ей на ухо, - кто она?
         - Воротимся домой, скажу. А пока ешь.
         - Ты много заказала, - берясь за ложку и корку хлеба, довольно проговорила девочка, - а денег у нас хватит расплатиться?
        - Ты не волнуйся, внученька, кушай. За все заплачено, - ласково ответила бабка.
        Подошла толстуха, принесла меду. Бабка Варвара взяла кружку из ее рук. Глянула ей в глаза. Кольнула, словно иглой. Хозяйка застыла перед ней. Не могла взгляд оторвать. А бабка свистящим шепотом протараторила непонятные слова.

ХХХ
          Ночью Хельга словно прилипла к чердачному окну, сквозь которое влетал холодный мартовский ветер. Там, за перелеском, видна окраина града Киевского. Там, в огне утопал постоялый двор, где столовалась она и ее бабушка Варвара. А она заворожено смотрела. Смотрела, довольно кивала головой и шептала:
          - Ну вот, мамка, отомщена ты теперь. И от Матрешки сегодня останется только пепел.