Сьюзи

Глава 1

- Все,  приехали,  святой отец! Боюсь, что дальше вам придется идти пешком…  – прокряхтел извозчик и, обернувшись, посмотрел на меня с сочувствием. – Теперь дорога начнет резко подниматься в гору, и лошадь не сможет идти.
- Не беспокойтесь, - ответил я, спрыгнув с повозки.
- И потом… - словно не услышав меня, продолжал свою мысль извозчик, - эта поляна – последнее место, где мы с Люси сможем развернуться.
- Я только посижу здесь, на этом камне, осмотрюсь, и затем, не торопясь, пойду дальше…
- Это совсем недалеко, - все говорил и говорил извозчик, разворачивая лошадь. - За тем холмом вы увидите две тропинки. Лучше пойти по той, что ведет направо – быстрее доберетесь до деревни.
- Я знаю, - сказал я, садясь на камень. - Много раз мне приходилось ходить по ней.
- Правда? – спросил извозчик недовольным, почему-то, тоном.
- Конечно, правда… - улыбнулся я. – Это было много лет назад, но я до сих пор помню каждый кустик, каждую травинку, каждый камешек…
Немного постояв, извозчик, смягчился, наконец, и, почесав затылок, присел рядом.
- Да, сейчас я вспомнил вас, - сказал он после некоторого молчания. – Много лет назад я подвозил продукты в деревню. Люси поднималась выше, и мы подъезжали к самой церкви. Я помню, что видел вас там. Вы были моложе, но я вас узнаю.
- Наверное, многое изменилось с тех пор?
- Я и сам там не был вот уже года два. Но, конечно же, изменилось. Все необходимое теперь доставляют вертолетом. Мы с Люси больше не у дел. Хотя, куда уже ей…. И без того еле ковыляет. А свои деньги я заработал. И так проживем, правда, Люси? – улыбнулся извозчик, и, достав из кармана табак и бумагу, спросил меня, - не станете возражать, если я закурю?
- Курите… - ответил я и посмотрел на запад, где солнце завершало дневной круг.
- Завтра будет ветер… - кашляя, заметил извозчик.
- Видимо, да…
  Я вспомнил, как много лет назад я довольно часто приходил сюда, садился на этот самый камень и, глядя на заходящее солнце, рассуждал о том, что готовит нам день грядущий.
Какое же это было прекрасное время, замечательные дни! Человек устроен таким образом, что память, словно магнит, тянет его в те места, где ему спокойнее и надежнее, где он испытал самое настоящее счастье и обрел смысл жизни. Именно таким и было для меня это тихое горное местечко.
В памяти своей я перенесся в тот день, когда я приехал в эти края впервые.
Извозчик был прав – тогда я был намного моложе. Сколько лет прошло? Более двадцати… Я только закончил семинарию и был направлен в местный церковный приход в горную деревушку под названием Люзиген на юге Швейцарии.
Не знаю, может быть, извозчик был и прав, утверждая, что его лошадь Люси поднималась до церкви. Но в тот самый день другой извозчик, привезший меня сюда, остановился на этом же самом месте, у этого же самого камня, с которого и началось моё знакомство с этим удивительным, по истине, райским уголком и прекрасными людьми, жившими здесь.
Да, это было давно.
А теперь я приехал сюда для того, чтобы вспомнить те дни и вновь испытать те чувства, что сопровождали меня на протяжении нескольких месяцев моей службы в этой деревне.
А началось все очень просто.

Глава 2

- Это сегодня, в первый день вашей миссии вы испытываете волнение, даже страх! - сказал отец Мануэль, похлопав меня по плечу. – Мне и самому всё это знакомо. Уж поверьте мне, мой юный приемник, мои колени дрожали не меньше вашего, когда много лет назад предобрейший, ныне покойный, отец Юлиан передавал мне свои дела. Но, будьте уверенны, - продолжал он, подойдя к окну, - время сделает свое дело, и уже через несколько дней вы будете чувствовать себя так, будто бы родились в этих краях и прожили здесь всю свою жизнь!
Слушая отца Мануэля, я не мог оторвать взгляда от висевшей на стене картины, на которой был изображен чудесный горный пейзаж.
- Сьюзан Тейлор… - прочел я вслух.
- Что-что? – словно проснувшись от каких-то внутренних размышлений, спросил отец Мануэль и повернулся ко мне. – А, Сьюзан Тейлор, - повторил он и улыбнулся. – У вас есть возможность лично познакомиться с художницей.
- В самом деле? – обрадовался я. – Мадам сейчас в этих краях?
- Мадам… - улыбнулся отец Мануэль. – Подойдите, прошу вас.
Я подчинился и подошел к окну.
- Взгляните вон туда?
Я проследил за взглядом отца Мануэля, удалявшимся куда-то очень далеко на вершину одного из самых высоких холмов.
- Видите ту девочку? – спросил отец Мануэль.
Я смутился, поняв свою ошибку.
- Но почему она там совершенно одна? – поинтересовался я. – Это ведь очень высоко и далеко.
- Вот уже несколько лет я считаю своей ежедневной обязанностью провожать Сьюзи домой после утренних пейзажей. Я сказал – обязанность, но на самом деле, это большая честь. И вы, познакомившись со Сьюзи, сами это поймете. И потому сегодня же я предоставляю эту честь вам. Пойдите туда, познакомьтесь с этой девочкой и проводите ее домой.
 
*******
Выйдя на улицу, я почувствовал приятное дуновение легкого ветра.
Солнце взошло, но ещё не так сильно грело. Его веселые блики отражались в окнах домов, стеклянных банках, развешанных на плетнях, капельках росы на траве и листьях деревьев и кустарников. Со всех сторон доносилось восторженное пение деревенских петухов, радостными криками соперничавших со звонкой утренней песней жаворонка, парившего высоко в небе. В воздухе стоял стойкий сладкий запах цветущих садов.
Пастухи уже выгнали стада на луга – с  ближайших холмов и оврагов доносилось дружное мычание коров и блеяние овец. Несколько огромных, довольных собой, гусей важно направлялись к речушке, приветствуя всех громким радостным гоготаньем. 
Местные жители хлопотали по хозяйству. Хозяйка придорожного магазинчика приступила к работе и успела обслужить первых покупателей.
По каменным дорожкам бегали босоногие сорванцы, обливая друг друга водой.
Словом - жизнь в деревне началась.
Стараясь избежать столкновения с носившимися вокруг меня малышами и уворачиваясь от веселых брызг холодной воды, я направился к Сьюзи.
Путь оказался неблизким. Ещё не научившись ориентироваться на местности, я долго плутал среди холмов, прежде чем отыскал нужную мне тропинку.
Поднявшись наверх, я остановился.
Боясь помешать Сьюзи, я осторожно присел на камень и стал за ней наблюдать.
Это была девочка лет двенадцати-тринадцати, маленького роста, хрупкого телосложения, очень просто, но аккуратно одетая. Перед ней стоял мольберт. Она была всецело погружена в рисование, сосредоточена и немного напряжена. Мне даже стало неловко оттого, что я пришел сюда и нарушил своим присутствием установившуюся вокруг нее гармонию.
- Судя по всему, вы наш новый пастырь, - неожиданно обратилась она ко мне.
- Верно, - ответил я.
- Мы почти не знакомы, но я уже могу отметить в вас достоинство, свойственное далеко не каждому. Хотя, учитывая род вашей деятельности, это вполне естественно.
- Какое достоинство? – удивленно спросил я, вставая с камня.
- Терпение. Вы просидели здесь с четверть часа, и не проронили ни слова.
- Ты очень наблюдательна.
- Наблюдательна, но недостаточно вежлива…
- Недостаточно вежлива? – ещё более удивленно переспросил я.
- Я ведь не сразу поприветствовала вас! Но, вынуждена признать, что на то у меня была веская причина. Мне никак не удавалось изобразить один из холмов, и потому пришлось изрядно потрудиться, прежде чем я добилась своего. Сьюзан Тейлор! - добавила она, протягивая мне руку. – Хотя, все  зовут меня просто Сьюзи.
- Очень приятно. А меня зовут отец Кристофер.
-Хотите посмотреть? – хитро улыбнулась Сьюзи.
-Ты угадываешь мои мысли, - ответил я и подошел к мольберту.
Новая картина Сьюзи была не менее яркой и красивой, чем та, которую я видел на стене у отца Мануэля. И я, конечно же, не поскупился на похвалы, чем немного смутил юную художницу.
- Где ты училась рисовать? – поинтересовался я.
- В художественной школе, в Лондоне.
- А здесь ты проводишь каникулы?
- Да, и не первый год.
- Вместе с родителями?
- Папа остался дома – сейчас у него слишком много дел. Здесь я только с мамой. А она очень любит принимать гостей, одним из которых всегда был отец Мануэль. И теперь я настаиваю на том, чтобы вы стали нашим гостем!
- По заданию отца Мануэля я должен проводить тебя домой, - улыбнулся я. – Так что, твое приглашение полностью совпадает с данным мне поручением.
- Да-да… - отозвалась Сьюзи с нотками сарказма в тоне. – Это очень похоже на отца Мануэля!  В таком случае поторопимся.
- Если тебе нужно что-то закончить, я подожду, – предложил я.
- Мне бы очень этого хотелось, - ответила Сьюзи, глубоко вздохнув, - но если я задержусь здесь хотя бы на полчаса, будет организована целая «поисковая экспедиция», потому как, по словам моей мамы и няни Эммы, «маленькой беззащитной девочке нельзя подолгу находиться одной так далеко от дома».
Я лишь улыбнулся в ответ. Тем более что я был солидарен с мнением мамы и няни Сьюзи.
- Так что, я как раз собиралась пойти домой, - добавила она и потянулась к деревянным костылям, стоявшим с обратной стороны мольберта. – Я всего лишь неудачно упала,  – пояснила она, отвечая на мой взгляд. – И умудрилась сломать ногу. Кость срослась, гипс сняли, но я ещё сильно хромаю, и пока не решаюсь расстаться с костылями.
- Давай, я помогу тебе с принадлежностями!
- Ни в коем случае! Я справлюсь сама. - С этими словами она сложила все свои вещи в емкий рюкзак, и, ловко накинув его на плечи, взяла в руки костыли. - Все, я готова! – объявила она. – А теперь, приготовьтесь! Вы увидите нечто удивительное. Красоту, которую не так-то просто передать на холсте. 
Сьюзи повела меня в деревню по другой тропинке. Обогнув высокий холм, мы вышли на довольно широкую, выложенную камнем, дорожку. С одной стороны она упиралась в отвесную скалу, а с другой была ограждена высоким решетчатым забором, за которым открывался великолепный вид на деревню.
- Красиво, не правда ли? – спросила Сьюзи, с восхищением глядя вниз.
- Правда…
Засмотревшись на блестящие крыши домов, я, признаться, не заметил, как один из пробегавших мимо ребят, лет восьми, выхватил у Сьюзи костыль. Все произошло так неожиданно и быстро, что я не сразу сообразил, что случилось. А мальчишка, отбежав вперед, стал трясти костылем в воздухе и дразнить Сьюзи:
- Вот, попробуй, теперь, догони меня!
Разгневанный столь жестоким поступком, я рванулся вперед к мальчишке и принялся его отчитывать.
Смутившись моего присутствия, он бросил костыль на дорожку и побежал дальше.
Я поднял его, и подал Сьюзан. Поблагодарив меня, она взяла костыль, и мы продолжили путь.
- Ты так спокойна, - сказал я. – Неужели, ты ни сколько не разозлилась на этого мальчугана?
- Бог велел прощать, отец Кристофер. И потом, разве этот ребенок понимает, что делает? Подрастет и тогда поймет, что к чему.
- Не могу не согласиться с тобой, Сьюзи, Бог учит нас прощать, - не скрывая восхищения её спокойствием и мудростью, ответил я. – Но я считаю, что необходимо разъяснить этому хулигану вопросы добра и зла. Хорошо, что сегодня его поступок не повлек за собой последствий для твоего здоровья. Но что будет завтра? А если он не просто выхватит костыль у тебя из рук, а ударит им тебя по ноге или, и того хуже – по голове?
- А вы помните про щеку, по которой вас ударили, отец Кристофер?
Я не переставал удивляться простоте ее рассуждений о вещах, понятных далеко не каждому взрослому человеку. Но, боясь поколебать её принципы, предпочел не продолжать разговор о хулигане.
- Вот мы и пришли! - объявила она, остановившись перед высоким коттеджем.
Дверь открылась, и на пороге появилась пожилая женщина с угрюмым выражением лица.
- Мама дома? – обратилась к ней Сьюзи.
- Нет, она отправилась в город за мазью.
- Какая жалость, - сказала Сьюзи, оборачиваясь ко мне, - если мама уехала в город, значит, это надолго.
- Ничего страшного, я зайду завтра, - ответил я.
- Да, видимо, придется перенести знакомство на завтра. А сегодня я покажу вам остальные свои работы.
Поднявшись на второй этаж, мы вошли в мастерскую юной художницы.
Время приближалось к полудню, и лучики яркого солнца весело «прыгали» по белой ткани, наброшенной на картины, расставленные на подставках.
- Должно быть, здесь сильно пахнет красками, - сказала Сьюзи, открывая окна настежь. – Я этого не чувствую – видимо, привыкла. Но Эмма, всякий раз, когда заходит сюда, открывает окно. Прошу вас, садитесь, - добавила она, предлагая мне жестом глубокое плетеное кресло, стоявшее рядом с изящным столиком, - будем  пить чай.
- Чай?
- Уже полдень. Почему бы нам не выпить по чашечке чая? – спросила Сьюзи, отодвигая полотенце, под которым на подносе стояло все, необходимое для чаепития. – Не удивляйтесь, это не волшебство, а давняя привычка! Эмма знает, что по возвращении с утренних пейзажей я пью чай. Она видит меня издали, и, когда я вхожу, все уже готово.
- И притом – два прибора! - отметил я, подсаживаясь к столу.
- Она видела, что я иду не одна. Пока вы пьете чай, я открою картины…
Но как бы я смог заставить себя усидеть на месте, если сюжеты ее картин были такими манящими! Уже через пару минут я стоял рядом с ней с чашкой чая в руках.
Судя по всему, пейзажи Сьюзан любила больше всего. Как трогательно изображала она поляны и холмы! Что-то подсказывало мне, что это была ее Родина, ибо в каждом мазке выражалась такая огромная любовь, с которой человек может относиться только к своей родной стороне! Конечно, виды Швейцарии, изображенные на соседних картинах, были не менее яркими, но эти картины были особенно трогательными. 
И вдруг среди пейзажей «возник» огромный портрет моего наставника.
- Отец Мануэль позировал тебе? – удивился я.
- Не правда ли, у него величественный вид? – склонив голову набок, спросила Сьюзи.
- Это точно! Но и старания художника налицо!
- Знаете… - сказала Сьюзан, остановившись перед последней неоткрытой картиной, - у меня появилась идея…
- Неужели ты хочешь написать и мой портрет? – спросил я, читая лукавое выражение её лица.
- Теперь вы угадываете мои мысли, отец Кристофер, – беря в руки кисти, ответила Сьюзан. – Итак, вы согласны?
- Боюсь, я и без того отнял у тебя слишком много времени, дорогая Сьюзи.
- И тем не менее…
- Хорошо! – покорно ответил я. – Когда мне прийти?
- Быть может, завтра?
- Хорошо. Завтра. Но когда именно? Утром или вечером?
- Утром я уйду в горы писать пейзаж, пока солнце не слишком печет, а после обеда – как раз самое время для работы в мастерской.
- Вот и договорились, – заключил я, и уже было направился к дверям, как вдруг вспомнил о картине, что стояла в углу – той самой, которую Сьюзан не успела открыть. – У нас осталось одно незавершенное дело…
- Какое дело?
- Я имею в виду картину, что ты мне ещё не показала – остановилась перед ней, когда мы переключились на тему портретов.
- Она ещё не закончена, - смутилась Сьюзи, - и вряд ли покажется вам интересной.
- Почему? Разве, она хуже остальных? Это пейзаж?
- Нет, не пейзаж…
- Мне кажется, я знаю, почему ты не хочешь показать мне эту картину.
- Почему?
- Возможно, это портрет одного из твоих друзей или одноклассников, к которому ты относишься особенным образом?
- Особенным образом?
- И не хочешь, чтобы кто-то увидел его портрет.
- Нет, это не портрет, - ответила она и сняла ткань.
Увидев картину, я онемел от неожиданности. Она привела меня в восторг и, вместе с тем, поставила в тупик.
Картина представляла собой результат глубоких философских и религиозных рассуждений Сьюзан по одному из самых сложных вопросов бытия – переходу  человека от жизни к смерти.
В нижней части картины были изображены люди, в немой мольбе тянувшие руки к небу, печально созерцавшие уход от них в небеса какой-то девочки, почему-то не имевшей лица. На небесах девочку встречали ангелы.
Сюжет был неожиданным и до такой степени точно переданным, что от одного взгляда на картину в горле становился ком.
- Я предполагала, что картина вас расстроит, отец Кристофер, - сказала Сьюзи. – Поэтому и не хотела показывать ее вам…
- Нет-нет, я не расстроен, а лишь потрясен! – поторопился убедить ее я. – Но почему у девочки нет лица?
- Я ещё не разобралась, что она должна испытывать...
Признаться, я и сам был поставлен в тупик вопросом, который всегда казался мне одним из самых простых.
- А как вы считаете? – спросила она после некоторого молчания. – Какие чувства должна испытывать эта девочка?
- Я думаю, что она должна испытывать радость перед входом в царство господне, - ответил я, внимательно глядя на картину, словно пытаясь найти в ней самой ответ на заданный вопрос. - Судя по всему, душа её чиста, и перед ней лежит светлая дорога.
- Да, царство господне уготовано не всем, - глубоко вздохнув, ответила Сьюзи. – Значит – радость? Стало быть, вы верите в загробный мир?
- Конечно же, я верю!
- Священник и не может говорить иначе…
- Понимаешь, Сьюзи, уже с ранних лет я верил, что души праведных попадают в рай. Я не пропускал ни одной службы, и мог часами находиться в церкви, любил беседовать с пастырем и обсуждать с ним самые разные темы. Я искренне верил в то, что служитель церкви знает обо всем, что происходит с нами в нашей земной жизни и после нее. Но сегодня, увидев твою картину, я, признаться, почувствовал некоторую растерянность.
- В мире есть огромное количество вопросов, на которые сложно найти ответ, - сказала Сьюзан в задумчивости. - Например, эта девочка. Разве нельзя допустить, что она испытывает страдание? Но не оттого, что она уходит куда-то, а оттого, что она уходит от кого-то. Уходит навсегда. И испытывает скорбь от неизбежного прощания с теми, кто ей дорог.
- Она должна помнить, что встретит их вновь. Если эти люди так дороги ей, и она любит их так сильно, значит – их души столь же чисты и обязательно попадут в рай. А это значит, что долгожданный день встречи когда-то наступит.
- Да, но до этого дня пройдет много времени…
- Покинув этот мир, душа её встретится с душами ранее ушедших дорогих ей людей, которые теперь ожидают встречи с ней…
- Да, вы, наверное, правы.
- Но что побудило тебя к написанию картины на такую необычную тему? – спросил я.
- Это непросто объяснить… Сюжет возник сам по себе. Думаю, это один из тех случаев, когда я становлюсь перед чистым холстом и изображаю что-то произвольно. Линия за линией, образ за образом.
- Интересно…
- Так я пишу иллюстраций к историческим событиям или литературным произведениям.
- Покажешь мне эти иллюстрации? 
- К сожалению, все они были отправлены в Лондон, на ежегодную выставку студентов колледжа.
- Убежден, что твои картины пользуются повышенным спросом и не удивлюсь, если найдется немало желающих приобрести твои картины.
-Вы правы, но сама я в этом не заинтересована.
-Значит, предложения поступали?
-Да, наш сосед, профессор Уайт неоднократно просил меня продать ему мои картины. Я хотела подарить их ему, но он не согласился.
-А взять за картины деньги ты отказалась…
-Конечно. Это ведь искусство, высокое искусство, которое нельзя смешивать с деньгами.
Ответ Сьюзи был столь категоричен, что какие-либо дальнейшие возражения с моей стороны были бы неуместны.
*******
Возвращаясь к себе, я долго думал о Сьюзи. Отец Мануэль был прав – она оказалась необычным человеком, глубоким и чистым. Но было в ней что-то ещё, чего я не понимал до конца, что-то, что беспокоило её. Я решил, во что бы то ни стало, выяснить это.
Глава 3

Как я и предполагал, на следующее утро у меня было много хлопот. Я ни на минуту не забывал о данном накануне обещании зайти за Сьюзи и отправиться с ней в мастерскую для написания моего портрета. Но дела не позволили мне освободиться раньше двух часов дня.
Я поднялся в горы, как и накануне, но ее не было видно.
Успев подумать, что она уже ушла, так и не дождавшись меня, я услышал чей-то взволнованный голос. Поднявшись на вершину холма, я увидел Сьюзи, стоявшую перед мольбертом с невозмутимым выражением лица, а рядом с ней – какую-то женщину, обращавшуюся к ней взволнованным, чуть ли не плачущим, голосом:
- Сьюзи, девочка моя… - говорила она ей, - почему ты все ещё здесь? Ты давно должна быть дома! Солнце уже высоко! Ты не обедала и не принимала лекарств!
- Не беспокойся, мама, - отвечала ей Сьюзи. – Сейчас подойдет отец Кристофер, и мы отправимся в мастерскую.
Только тогда я осознал весь ужас сложившейся по моей вине ситуации! Мне стало так стыдно, что я был готов «провалиться сквозь землю». Но не обнаружить своего присутствия я не мог. Поэтому, набравшись мужества и подготовившись к гневу матери Сьюзи, я предстал перед ними.
- А вот и отец Кристофер! – радостно воскликнула Сьюзи, увидев меня.
Стараясь не смотреть на её маму, я извинился, как мог, за то, что по моей вине Сьюзи дольше обычного находилась под палящим солнцем.
Она смутилась, увидев меня, и, как мне показалось, хотела сказать дочери что-то ещё, но, передумав, протянула мне руку:
- Элен Тейлор, мама Сьюзи, - сказала она. – Простите мне мою несдержанность. Доктор велел мне строго следить за режимом Сьюзи, но вы и сами знаете, что дети не любят, когда их в чем-то ограничивают…
- Сьюзи показалась мне самостоятельной и серьезной девочкой, - ответил я. – Но сегодня она, видимо, потеряла бдительность.
-Сегодня не так жарко, как вчера! - хмыкнула Сьюзан, бросив на меня недовольный взгляд.
-И все же надо послушаться маму и пойти домой, - сказал я, стараясь показать ей всем своим видом, что ничего другого ей не остается, и лично я никак не могу изменить ситуацию. – Давай, я помогу тебе собраться!
Поняв мое мысленное послание, Сьюзан улыбнулась и начала укладывать рисовальные принадлежности в рюкзак.
- Сьюзи рассказала мне о вас, - обратилась ко мне Элен Тейлор, обрадовавшись тому, что у нее появился союзник, способный повлиять на ее дочь. - Надеюсь, вам у нас понравится.
- Мне здесь уже нравится, - ответил я.
- Отец Кристофер согласился позировать мне, - с гордостью объявила Сьюзи.
- Я очень этому рада, - ответила Элен Тейлор.
- Мы планируем начать уже сегодня, - добавила Сьюзи, посмотрев на меня.
Я улыбнулся ей в ответ.
Сьюзи в тот день досталось не только от мамы. Едва мы вошли в дом, как на нее «набросилась» Эмма, обрушив на бедную голову девочки очередную порцию гнева по поводу беспечного отношения к здоровью.
Сьюзи поняла, как сильно напугала и маму, и няню, и постаралась сделать все, чтобы сгладить вину. Приняв лекарства, она нахваливала приготовленные Эммой блюда и расспрашивала маму о делах, которыми та занималась с утра, после чего разговор перешел в более спокойное русло.
После обеда нас ожидала первая сессия написания моего портрета. 
- Не забудь выпить микстуру, Сьюзи, - ласково напомнила ей мама.
Сьюзи выполнила данное ей предписание относительно микстуры, после чего мы углубились в интереснейшую беседу об искусстве первобытных людей, предпочитавших рисовать на камнях и скалах. Сьюзи была большим поклонником наскальной живописи, и показала мне результаты своего маленького творческого эксперимента – куски гранита с имитацией древних надписей, своеобразной попыткой «освоения» техники первобытной живописи.
Мы договорились, что в свободное время я приобщусь к ее эксперименту, и сам попытаюсь «воссоздать» древние надписи. Мы от души посмеялись над тем, что для этого нам, вероятно, потребуется придумать некий «древний» язык, чтобы наше творчество выглядело убедительно.
И затем мы перешли к тому, ради чего я пришел в этот день к Сьюзи – к написанию моего портрета.
Вначале Сьюзи долго усаживала меня на высокое, обитое бархатом, кресло, в котором я, как потом выяснилось, смотрелся не менее величественно, чем отец Мануэль.
Так я просидел почти три часа.
За это время Элен Тейлор несколько раз заходила к нам и справлялась у дочери о самых разных вещах: выпила ли она микстуру, как она себя чувствует, нет ли сквозняка. Во взгляде Сьюзи я увидел некоторое нетерпение к столь явному беспокойству со стороны её матери, но, всякий раз, как она заходила, Сьюзи вежливо отвечала ей, что с ней все в порядке.
*******
В один из следующих дней я решился выяснить причины повышенного беспокойства ее матери.
- Скажи мне, Сьюзи, - осторожно начал я, - тревога мамы относительно твоего здоровья связана не только с ногой?
- Почему вы так думаете?
- Если ты принимаешь лекарства, значит, проходишь курс лечения. И, судя по огромному количеству лекарств, очень серьезный курс лечения.
- Мне бы не хотелось говорить об этом, отец Кристофер, - сказала  она, нервно обтирая кисти. - Не думаю, что это интересная тема.
- Почему? – спросил я, и поймал себя на том, что вновь давлю на неё.
- Кажется, это называется белокровием, - ответила она и, взяв следующую кисть, принялась обтирать её.
- Белокровие? – ошарашено воскликнул я. – Но как ты это поняла?
- Я случайно услышала разговор мамы с врачом.

Впервые в жизни я почувствовал себя таким беспомощным и бесполезным. Я задал вопрос, к ответу на который совершенно не был готов.
- Поэтому тебе нельзя долго находиться на солнце, – заключил я.
- Да.
- И ничего нельзя сделать?
- Вы имеете в виду – вылечить меня?
- Да…
- Врач и так делает многое - регулярное переливание крови, самый современный метод лечения. Но все это бесполезно. Это лишь вопрос времени.
- Не говори так, Сьюзи! Надо надеяться!
- Я не живу иллюзиями, отец Кристофер, и смело принимаю все, что уготовано мне судьбой.
Я почувствовал себя наивным мальчишкой перед этой мудрой не по годам девочкой. Мне так хотел выйти из этой ситуации не столько достойно для себя, сколько справедливо по отношению к ней, но я никак не мог подобрать нужных слов.
И вдруг я вспомнил об одном маленьком деле.
- Я должен кое-что тебе показать, Сьюзи, – сказал я, обрадовавшись тому, что эта спасительная мысль пришла мне в голову в столь подходящий момент.
- Что именно?
- Это сюрприз!
- Для этого нам понадобится куда-то пойти? – спросила Сьюзан и потянулась за шляпкой.
- Да, но не сейчас. А вечером.
- Почему, вечером?
- Потому что ты обещала маме соблюдать режим.
- И что же от меня требуется?
- Немного поспать. Часа три-четыре…
- Три-четыре? Так много? Я не смогу себя заставить.
- Думай о том, что потом, вечером, ты будешь чувствовать себя отдохнувшей и готовой к увлекательному походу.
- Давайте, сделаем так, – лукаво улыбнувшись, ответила Сьюзан. – Я постараюсь, но ничего не буду обещать. Если у меня ничего не получится, значит, я отдохну здесь, в мастерской. Мне необходимо разобраться с одной моей работой.
- Здесь немного жарко, Сьюзи, – осторожно возразил я.
- Обещаю, что вернусь сюда только после того, как жара спадет, - улыбнулась Сьюзан.
- Это почти то, что я хотел услышать, - ответил я и направился к дверям.
Глава 4

Выходя из мастерской, и столкнувшись в дверях с Эммой, я хотел подробно расспросить ее о Сьюзан. Но что-то меня остановило. Может быть, нежелание ещё больше расстроить и без того несчастную женщину. А может быть, и сомнение в том, что Эмме, как и матери Сьюзан, было известно о том, что она знает о своей болезни. По этой же причине я не стал говорить на эту тему и с Элен Тейлор. 
Зато я мог поговорить с отцом Мануэлем. От него я узнал, что врач Сьюзан, действительно, применяет к ней самые прогрессивные методы лечения, которые она только может выдержать, ибо у нее очень слабое сердце. Этот дополнительный отягощающий фактор подействовал на меня особенно удручающе.  Но я ничего не мог поделать. Мне оставалось лишь надеяться на лучшее.   
Ровно в восемь часов вечера я зашел за Сьюзи. Она закончила работу в мастерской и приготовилась к походу – на стуле лежала шляпа и изящная деревянная трость.
- Я решила, что смогу обходиться ею, - пояснила она.
Мы шли очень медленно, постепенно удаляясь от деревни, оставляя далеко за спиной вечерние крики петухов и смех ребятишек. И вот, преодолев нелегкий путь, мы вошли в прекрасную долину, лежавшую между двумя рядами высоких холмов. 
Это было поистине чудесное место, утопающее в густой зелени. А холмы, как стены, нависшие над долиной, и сама долина, были покрыты травой, словно мягким зеленым одеялом. Внизу среди всей этой зелени бежала извилистая речка, кое-где у самых берегов слегка затянутая тиной и мхом. В тех местах, где расстояние между берегами было совсем небольшим, вся поверхность воды была покрыта водорослями и мхом. Но кое-где речка расширялась, и чистая прозрачная вода золотыми бликами сверкала в лучах заходящего солнца. На горизонте, речка была такой широкой, что создавалось впечатление, будто бы она плавно переходила в небольшое озеро, в которое теперь огромным огненно-красным шаром медленно опускалось солнце.
В первые минуты заката, когда солнце было ещё довольно ярким, его золотые лучи разбегались по ровной глади воды, озаряя ее разноцветными бликами. Но вот оно коснулось края неба, и по воде разлилось розовато-алое сияние. Постепенно по мере его погружения в воду, оно становилось огненно-рыжим, а небосвод темнел. По небу поползли легкие облака, и солнечные лучи, словно огненные стрелы, отчаянно пробиваясь сквозь них, отражались в уже почти почерневшей воде, прощаясь с нами до утра.
Вскоре потемнело все – и небо, и вода, и долина.
За все это время ни я, ни Сьюзи не проронили ни слова.
Я осторожно посмотрел на нее.
Она молчала. Ее лицо было спокойным, одухотворенным и печальным.
- Как жаль, что время нельзя остановить, - прошептала она.
- Когда-нибудь ты поймешь, что в этом нет никакого смысла, - ответил я, глубоко вздохнув. – Жизнь дана для того, чтобы мы могли научиться наслаждаться каждым ее моментом, понимая, что ни один из них нельзя ни задержать, ни вернуть назад.
- Я не об этом, отец Кристофер, - улыбнулась Сьюзи, и бросила на меня хитрый взгляд. – Видели бы вы свое лицо на фоне заката! Если бы время можно было остановить, заставив это чудесное мгновение застыть хотя бы на полчаса, мне бы этого хватило, чтобы запечатлеть его на холсте.
- Дорогая Сьюзи! – воскликнул я, порадовавшись тому, что ее рассуждения оказались не такими трагичными, как мне подумалось вначале. – Я готов приходить сюда каждый день и держать голову так, как я это делал несколько минут назад, до тех пор, пока всех этих моментов не наберется на необходимые полчаса.
- Вы забываете о том, что было написано на вашем лице! Едва ли вы сможете заставить себя испытать те же чувства, которые сделали ваше лицо таким одухотворенным и мечтательным. А чего стоит один ваш страх посмотреть в мою сторону, чтобы не встревожить моих мыслей! Нет, отец Кристофер! Эти мгновения невозможно ни вернуть, ни задержать, ни воссоздать по чьему-либо желанию…
Я снова глубоко вздохнул.
- Но может быть, это и к лучшему, - продолжала она. – В нашей жизни должны быть и такие моменты, которые нельзя изобразить на холсте или запечатлеть на пленке фотоаппарата. Моменты, которые навсегда останутся в нашей памяти, в нашем сердце и будут греть нас изнутри…
Она посмотрела на меня каким-то особенным, пронзительным взглядом. А я, как это часто бывало в последнее время, не знал, что ей ответить.
- Видимо, нам пора, - сказала она, вставая.
- Да, становится прохладно…
- Нам надо чаще приходить сюда. Здесь какой-то другой воздух, вам не кажется?
- Да, пожалуй, другой…
- Более чистый, умиротворяющий.
- Я бы сказал, побуждающий к творческим порывам.
- Творческим?
- Тебе, ведь, пришло в голову написать мой портрет на фоне заката. А у меня, видимо, просыпается поэтический талант, - с легкой иронией сказал я. – Ещё немного, и я начну писать стихи.
- Шутите?
- Немного. Чего-чего, а стихов я не писал никогда.
- Не вы один…
- Неужели, ты не пишешь стихов? – спросил я, поддразнивая ее.
- Судя по всему, я только рисую! – рассмеялась Сьюзан.
Обрадованный тем, что вновь сумел поднять ей настроение, я напомнил о том, что в деревне и ее окрестностях осталось ещё очень много мест, в которых мы не бывали.
- Я как раз подумала об одном таком, - добавила Сьюзи.
- Неужели?
- Это чудесное место! Вы сами в этом убедитесь.
*******
Выбравшись из густых зарослей, мы вернулись на тропинку, ведущую в деревню.
Вдруг Сьюзи остановилась и стала усиленно к чему-то прислушиваться.
- Что случилось? – поинтересовался я.
- Вы это слышали? – спросила она, напрягая слух ещё больше.
- Нет, - ответил я и сам стал вслушиваться.
- Кто-то кричит, или плачет…
- Где?
- В деревне. Поторопимся!
Я мог лишь представить себе, каких усилий стоило Сьюзан это расстояние в несколько сотен метров, которое она чуть ли не бежала, превозмогая боль, и едва успевая переставлять перед собой трость.
Вскоре я и сам услышал крики, которые по мере нашего приближения к деревне, становились отчетливее и громче. Кричала женщина. Точнее, плакала навзрыд. Я никак не мог разобрать, что она кричала. Вокруг нее собралась толпа людей с лампами в руках, образуя странное шествие.
Только приблизившись, мы смогли понять, что происходит. Женщина бежала за самодельными носилками, на которых деревенские мальчишки несли ее сынишку. Ребенок был без сознания. Это был тот самый мальчик, который несколько дней назад так жестоко пошутил над Сьюзи, выхватив у нее костыль.
- Что случилось? – спросил я.
- Он упал в овраг, - ответил один из ребят. – И, кажется, сломал шею.
- Как это, сломал шею? Вы вызвали доктора?
- Конечно!
Причитавшая все это время мать, вдруг стихла, схватив ребенка за руку.
- Его сердце не бьется! – закричала она. – Его сердце не бьется! Он умер! Где этот проклятый доктор? Кого вы за ним послали? Питер, беги скорее к нему и приведи его сюда! Мой мальчик умирает!
- Отойдите все! – возмутился только что подбежавший, наспех одетый доктор. – Разойдитесь и дайте больше света! Кто вам сказал, что его сердце не бьется! Перестаньте причитать!
- Ну, что? Что? – нетерпеливо спрашивала мать.
- Здесь я ничего не вижу! Давайте перенесем ребенка ко мне в дом! И поскорее!
Толпа, бегущая за носилками, становилась все больше и больше. К тому моменту, когда мы приблизились к дому доктора, она уже насчитывала более полсотни человек.
- Ну, что вы здесь все столпились? – продолжал возмущаться доктор, размахивая руками. – Разойдитесь все, и дайте нам пройти!
Спустя несколько минут мы были в его кабинете. Мальчика положили на огромный стол.
- Положение не самое обнадеживающее, - заключил доктор после внимательного осмотра. – Ребенка необходимо срочно отвезти в городскую больницу. Здесь мы  ничего не сможем сделать.
- Такая опасная травма? – спросил я.
- Похоже, задет шейный позвонок, плюс обширная рана у основания черепа. Если не провести срочную операцию, то к утру ребенок может умереть.
- Что мы можем сделать?
- В первую очередь, найти вертолет. На повозке мы его не довезем. И, конечно же, деньги на операцию.
Я принялся ходить взад-вперед по кабинету, в отчаянии заламывая руки. Мать ребенка тихо сидела в углу кабинета, боясь поднять на нас глаза.
- У нас очень мало времени, - осторожно напомнил доктор. – Действовать нужно без промедления. Я попытаюсь связаться с больницей. Кому-то нужно взять на себя поиск вертолета и сбор денег.
- Пойдемте со мной, отец Кристофер, - сказала Сьюзан, решительно направляясь к дверям. – Не будем терять времени.
Я проследовал за Сьюзи, которая прямым ходом направилась к себе домой.
- Что случилось? – окликнула ее мать, когда мы поднимались по лестнице в ее мастерскую.
- Потом, мама, не сейчас! – нетерпеливо ответила Сьюзан. – Позже я все тебе объясню. Сейчас нам нужно торопиться.
Войдя в мастерскую, Сьюзи принялась спешно открывать картины, одну за другой.
- Держите, – сказала она, подавая мне некоторые из них. – Кажется, это именно то, что надо. Ах, да, я забыла про эту! Она понравилась ему больше всего!
Выбрав три самые большие картины, Сьюзи направилась к дверям.
- Куда теперь? – спросил я.
- К профессору Уайту!
Я начал понимать, в чем дело, и не стал задавать лишних вопросов.
К счастью, Уайт ещё не спал. Увидев нас на пороге, он сильно удивился.
- Сьюзи! – воскликнул он. – Что это у тебя? Картины? Неужели ты решилась?!
- Вы не передумали их покупать? – спросила Сьюзи.
-  Конечно же, нет. Прошу вас, проходите. Добрый вечер, отец Кристофер!
С непередаваемым восторгом он принялся рассматривать картины.
- Какая же ты молодец, Сьюзи! – радовался он. – Но, почему именно сейчас? И почему в такой поздний час?
- Мне срочно понадобились деньги. Вы сможете дать их мне прямо сейчас?
- Хорошо, назови нужную сумму, и ты ее немедленно получишь.
- Я не знаю, сколько нужно… - смутилась Сьюзи. – Сколько вы сами можете предложить?
Вместо ответа Уайт взял листок бумаги, написал на нем сумму и подал Сьюзи.
- Этого достаточно?
- Думаю, да, - сказала Сьюзи. – Как вы думаете, отец Кристофер, этих денег, наверное, должно хватить на все? – обратилась она ко мне, протягивая мне листок.
Я почувствовал себя «не в своей тарелке», но, понимая, что Сьюзан делает все для того, чтобы спасти жизнь несчастного ребенка, мельком взглянул на предложенную Уайтом сумму.
- Думаю, сумма достаточная, - откашлявшись, ответил я.
- Как тебе будет удобно, Сьюзи, - продолжал Уайт, направляясь к шкафу, – если я выпишу чек, или выдам деньги наличными?
- Думаю, лучше наличными. Я должна передать их как можно скорее.
- Деньги нужны не тебе? – удивленно спросил Уайт, вынимая из сейфа толстую пачку денег.
- Нет, не мне. Деньги нужны на срочную операцию одному деревенскому мальчику. С ним произошло несчастье…
- Сьюзи, Сьюзи… - тихо сказал Уайт, опускаясь на стул. – Может быть, я ещё чем-то могу вам помочь? Может быть, нужно что-то ещё?
- Да, пожалуй, - ответила Сьюзи, аккуратно заворачивая деньги в бумагу. – Нам нужен ваш вертолет и ваш пилот.
Через полчаса мальчик  был помещен в вертолет. Сьюзи отдала пакет с деньгами его матери и добавила, что, если этих денег окажется недостаточно, она свяжется с отцом и он распорядится о предоставлении недостающей суммы.
- Надеюсь, что теперь все будет хорошо, - сказал доктор, пожимая нам руки.
Глава 5

После этой напряженной ночи Сьюзан почувствовала себя плохо. У нее поднялась высокая температура, и матери пришлось в срочном порядке организовать ее отъезд в Лондон на внеочередной осмотр, для чего пришлось снова обращаться к Уайту за его вертолетом.
Сьюзан уехала, и все, казалось, пошло по-другому. И дело было даже не в том, что мне так не хватало общения с ней, ее доброты, мудрости, благородства и тонкого интеллекта. Изменилось все и в самой деревне. На улицах стало тише. Не хватало не только веселого смеха детворы, но и многообразия звуков природы, которая, как мне тогда показалось, помрачнела, таким своеобразным образом отреагировав на произошедшие события.
Я с головой окунулся в повседневную деятельность. Хлопот накопилось немало, и отец Мануэль, хоть и готовился к отъезду, все же находил время обсудить со мной и текущие дела, и планы на ближайшее время. Он великодушно поддержал мою идею открыть при церкви воскресную школу, признавшись, что и сам уже обдумывал этот вопрос, понимая, что для этого уже возникла острая необходимость. Деревня разрасталась, жителей в ней становилось больше, подросла первая детвора. Он передал мне собранные им материалы и помогал в подборке новых.
Вероятно, как и у любого молодого человека, только начинающего свою деятельность, у меня были грандиозные планы! Большинством из них я поделился с отцом Мануэлем, а о некоторых же предпочел умолчать, не желая ошеломлять его чрезмерной самоуверенностью по поводу возможности их реализации. Я выписал огромное количество книг по истории, географии, литературе, массу учебных принадлежностей. Но главной моей задачей должно было стать нравственное воспитание. Кто, если не я, служитель церкви, должен разъяснить подрастающей детворе такие важные вопросы, как  любовь, уважение к ближнему, стремление помочь, поддержать в трудную минуту. И одним из ярких примеров следования этим благородным принципам представлялся мне поступок Сьюзи, сделавшей все от нее зависящее для спасения жизни ребенка. 

*******

Уже через неделю после «неудачного» падения, Мартин (как звали этого везучего мальчугана) вернулся домой. А ещё через неделю приехала и Сьюзан. Внеочередной курс лечения прошел успешно. Сьюзи выглядела немного лучше, чем тогда, когда я впервые ее увидел, и была полна творческих планов. Она уже почти не хромала, но пока не решалась расстаться с тростью.
- Когда-нибудь вы станете вспоминать меня, как «девочку с тростью», отец Кристофер, – пошутила она однажды.
- А как ты будешь меня называть? – спросил тогда я.
- Не знаю… - ответила она в задумчивости. – Ваш образ столь многогранен, что я вряд ли смогу подобрать для вас единственный определяющий вас эпитет.
- А ты взгляни на это проще, – предложил я.  – Пусть это будет, скажем, «священник, сопровождавший девочку с тростью».
- Ах, вот как! – рассмеялась она. – А в этом что-то есть…

 *****
В первые несколько дней после возвращения Сьюзи писала мой портрет, почти не выходя из мастерской. Лично для меня задача эта оказалась намного сложнее, чем я ожидал, ибо высидеть в неподвижной позе в течение нескольких часов оказалось для меня не так просто. Но, написав мой первый портрет, Сьюзи заключила, что это «никуда не годится». Потому как ее главная цель, заключавшаяся, по ее словам, в том, чтобы отобразить все моей величие, не была достигнута. Именно поэтому Сьюзи решила написать другой мой портрет.
- Но вначале нам необходим небольшой перерыв, - сказала она однажды утром, когда я в очередной раз пришел к ней в мастерскую.
- Ты плохо себя чувствуешь? – спросил я, окинув взглядом мастерскую, картины и маленький чайный столик с аккуратно расставленными на нем лекарствами. 
- Нет, - ответила Сьюзи, глядя на меня удивленными глазами, но затем, поняв мою мысль, поспешила меня успокоить. – Говоря о перерыве, я имела в виду совсем другое, отец Кристофер…
- Что именно?
- Обещанный мной поход в то самое «чудесное место».
- Ах, вот оно что! Значит, мы отправляемся в путь? - заключил я, глядя на то, как Сьюзи привычным жестом берет со стула деревянную трость. – Ты уверенна в том, что достаточно окрепла для того, чтобы идти?
- Конечно... Прогулка окажется скорее приятной, чем утомительной. Если, конечно, это не помешает вашим планам.
- А почему это должно помешать моим планам? Что касается времени, то я шел к тебе в мастерскую в готовности просидеть в этом кресле или простоять на каком-нибудь алом фоне несколько часов. Я буду счастлив оказаться, наконец, в этом чудесном месте.
- Значит, не будем терять времени.
Стояла прекрасная погода. Небо было покрыто перистыми облаками. Дул легкий теплый ветерок. Над бескрайней зеленой долиной, по которой мы медленно шли, разносился чудесный запах цветущих трав. А над яркими цветами летали разноцветные бабочки.
- Видите вон то одинокое дерево? – обратилась ко мне Сьюзи, показывая рукой вдаль.
Присмотревшись, я увидел это дерево.
- Это и есть наша цель? – спросил я.
- Именно!
- Но оно очень далеко отсюда! – воскликнул я. – Как же ты собираешься добраться до него?
- Когда-то я бывала там очень часто, - ответила Сьюзи. – Почти каждый день…
- Одна?
- В этом есть определенный смысл…
- Какой?
- Сейчас вы сами все поймете.
Казавшееся издали маленьким, вблизи дерево оказалось огромным – не менее четырех метров в обхвате. Оно было высоким и ветвистым.
- До проблемы с ногой я забиралась на это дерево, - сказала Сьюзи. – Почти до самой макушки…
- До макушки? – спросил я, задрав голову наверх и всматриваясь туда, где должна была быть макушка. – Но это очень высоко, дорогая Сьюзи! Как это у тебя не закружилась голова?
- Закружилась, – горько усмехнувшись, сказала Сьюзи. – Голова закружилась, и я рухнула на землю.
- И сломала ногу, верно?
- Верно! Но ведь это самое безобидное, что могло произойти со мной в такой ситуации, не так ли?
- Именно так. Все могло бы закончиться намного хуже.
- Одним словом, мне сильно повезло!
- Но, я уверен, что никому неизвестно о том, что ты упала именно с этого дерева. Наверняка, ты придумала какую-нибудь историю о «неосторожном» падении где-нибудь на каменной дорожке.
- А что мне оставалось делать? Тем более что на каменной дорожке это случается довольно часто.
- Теперь я понимаю, почему прогулки в одиночестве имеют смысл. Это позволяет скрывать маленькие тайны.
- И это тоже…
- Значит, что-то ещё?
- Конечно. Взгляните сюда.
- Что это? Как-будто маленькое дупло?
- Так и есть. Это одна из моих маленьких тайн. Но вы будете в нее посвящены.
- Почему?
- Потому что однажды тайн накапливается так много, что им становится тесно. Тогда и возникает необходимость поделиться ими с кем-нибудь ещё. Скажите, отец Кристофер, вы любите чужие тайны?
- Скорее нет, чем да. На то они и тайны, чтобы никто о них не знал. Не понимаю лишь одного, какие тайны могут быть у ребенка?
- Разумеется, детские. Я так устала от того, что все вокруг считают меня взрослой, что несказанно рада тому, что и у меня есть своя маленькая детская тайна.
- Но почему ты решила открыть эту тайну именно мне?
- Не знаю. Возможно, потому что вы единственный человек, который считает меня ребенком, и ведет себя со мной, как с ребенком.
- Вот, как…
- Этому дереву я доверяю свои тайные желания, - продолжала Сьюзи, поглаживая ветви дерева. – И дерево это непростое. Оно способно исполнить любое мое желание. Что бы я ни просила у него, все было исполнено.
- Интересно…
- Вы, вероятно, не верите мне, отец Кристофер.
- Почему же, не верю? Думаю, ты знаешь, о чем можно просить, а о чем нет… «В этом есть определенный смысл», как ты любишь говорить. И мудрость. За это все и считают тебя взрослой, дорогая Сьюзи. Не думаю я, что ты просишь у этого дерева куклу или игрушечный самолет.
- Конечно же, нет.
- И как же все это происходит? Как ты обращаешься к дереву со своими желаниями?
- Я записываю их на листке бумаги, запечатываю в конверт и кладу в дупло.
- Должно быть, в дупле сейчас много конвертов!
- Нет. Как только желание исполняется, я вынимаю конверт. И потом, я не загадываю нового желания до тех пор, пока не исполнится предыдущее.
- Значит, сейчас там нет ни одного конверта?
- Один есть, но желание исполнилось, и я могу его вынуть.
- И загадать новое?
- Да, и загадать новое.
- Тебе помочь? – спросил я при виде того, как Сьюзи поднимается на носочках, пытаясь дотянуться до дупла.
- Спасибо, я справлюсь сама, - вежливо ответила она, вынимая из кармана маленький голубой конверт.
Ухватившись за небольшой, но довольно крепкий сук, Сьюзи приподнялась и встала одной ногой на другой сук, находившийся почти в полуметре над землей. Это позволило ей дотянуться до дупла и ловким движением свободной руки вынуть из него голубой конверт. Приготовленный конверт с новым желанием был так же ловко помещен в дупло, после чего Сьюзи осторожно спустилась вниз и, отряхнувшись, подошла ко мне.
- Сейчас вы увидите нечто удивительное, - сказала она. – Смотрите внимательно.
Налетел сильный ветер и закачал крону дерева. Огромная мохнатая ветка, находившаяся как раз над нами, затряслась и осыпала нас пахучей зеленой листвой.
- Будто бы кто-то потряс эту ветку, не правда ли? – улыбнулась Сьюзан, глядя на меня своими огромными, сияющими от радости, глазами.
- Вот уж не знаю, как и реагировать на это, дорогая Сьюзи! – воскликнул я.  – Уверен, ты скажешь, что это происходит всякий раз, как ты доверяешь дереву очередное тайное желание.
- Вот именно! Теперь вы понимаете, почему я считаю это место удивительным и необычным?
- Конечно. Значит, можно считать, что желание принято?
- Принято, - улыбнулась Сьюзан.
- Но что теперь?
- Теперь мы немного посидим здесь, помечтаем. Если хотите, можно полежать на траве, полюбоваться небом и плывущими по нему облаками.
Я присел на камень и задумался. Сьюзи принялась беззаботно гулять в высокой траве и собирать цветы. Вот она легла на траву и, глядя в небо, запела тихую мелодичную песню.
- Когда лежишь на траве и смотришь в небо, оно кажется таким высоким, бездонным и бескрайним, – сказала она.
Я последовал ее примеру и лег на спину, широко раскинув руки.
Восторг, который я испытал, глядя в небо, был непередаваемым! Никогда прежде не приходилось мне переживать таких сильных, ярких эмоций. Небо, действительно, казалось бесконечным, а вид медленно плывущих по нему облаков завораживал, создавая ощущения того, что я сам плыву, растворяясь в этом бесконечном небе. Вместе с тем я испытал чувство абсолютного покоя и гармонии, душа наполнялась приятным теплом, а глаза стали закрываться сами собой. Ах, каким сладостным показалось мне это неотвратимое погружение в спокойный легкий сон! Как я хотел поддаться этому погружению, но мое сознание все время твердило мне, что я не могу позволить себе уснуть сейчас, оставив Сьюзан без заботы и внимания. Почувствовав, что окончательно попадаю в плен сна, я подскочил и сел, опершись на локоть.
Сьюзан уже сидела, плетя венок из цветов.
- Скажи мне Сьюзи, - обратился я к ней. – Раз уж ты вынула конверт, и желание твое исполнилось, может быть, ты откроешь мне тайну и скажешь, что именно ты попросила у дерева?
- Я попросила у него, чтобы этот мальчик поправился.
- И желание твое исполнилось. Но, погоди! – воскликнул я. – Мальчик упал накануне твоего собственного отъезда! Как же ты умудрилась положить конверт в дупло? Когда ты успела это сделать? Или ты попросила кого-нибудь сделать это за тебя?
- Нет, я сама пришла сюда. Рано утром, за несколько часов до отъезда…
- Но ты была больна! Зачем ты пошла сюда одна? Тебе могло стать хуже!
- Все было хорошо. Хуже мне стало позже.
- А как ты себя чувствуешь сейчас? Может быть, нам пора возвращаться?
- Так скоро? Почему?
- Хотя бы, для соблюдения режима. Тебе ведь необходимо принять лекарства и подкрепиться.
- Об этом я как раз не забыла, - сказала Сьюзан вставая. – Я кое-что взяла с собой.
- Что же?
Вместо ответа Сьюзан подошла к дереву и подняла с земли небольшой рюкзак.
- Вот это! – пояснила она, радостно тряся рюкзак в воздухе. – Думаю, вы даже не заметили, как я водрузила этот необходимый для похода предмет себе на спину.
- Действительно, не заметил.
- Мы устроим славное чаепитие.
Сьюзи расстелила на траве белую скатерть, аккуратно разложив на ней печенье, конфеты, бутерброды. Последним из рюкзака был вынут небольшой походный термос.
- Теперь у нас есть настоящий горячий чай с молоком. Уверена, он ничем не хуже того, что нам подает Эмма. Прошу вас, отец Кристофер, подходите ближе.
- А лекарства?
- Я и об этом не забыла, – ответила Сьюзан, вынимая из кармана флакон с пилюлями.
- Меня мучает один вопрос, Сьюзи, - сказал я, все ещё находясь под впечатлением от самопроизвольного сброса листвы с дерева. -  Сейчас июнь, и на дереве есть листва. Так будет продолжаться все лето и первые два месяца осени. Но, как же зима? Как зимой дерево будет сообщать тебе о том, что желание принято?
- Интересный вопрос. Странно, что я никогда не задумывалась об этом. Я начала приходить сюда месяца два назад, когда на дереве уже были листья, а о зиме я даже и не подумала. 
- Возможно, потом будут другие знаки.
- Возможно…
Глава 6

По возвращении с прогулки мы обнаружили, что в доме Сьюзи ее уже ждали гости – Мартин и его мать.
На мальчике был надет корсет, сильно ограничивавший ребенка в движении. Услышав звук открывающейся двери, он смог лишь поднять на нас огромные испуганные глаза.
На коленях у него лежала игрушечная деревянная яхта – великолепная яхта, новенькая и сияющая едва успевшим высохнуть лаком. Ни одна деталь не была упущена – и паруса, и штурвал, и даже капитан были на своих местах! Капитаном оказался я. Но Мартин не оставил меня на палубе в одиночестве – рядом со мной с биноклем в руках стояла Сьюзи.
- Это тебе, - виновато улыбнувшись, сказал Мартин и протянул яхту Сьюзан.
- Он сам ее смастерил, - пояснила мама Мартина. – Три дня из комнаты не выходил. Все твердил, что хочет сделать что-нибудь приятное для девочки, которую сам когда-то обидел. А как обидел, я так и не смогла допроситься. Что именно он сделал?
- Не знаю, - ответила Сьюзан, глядя на меня исподлобья.  – Какая красивая яхта! Посмотрите, отец Кристофер! «Священник, сопровождавший девочку с тростью…» - говорила она нараспев.
Несмотря на все ее попытки смягчить меня, я ещё только заставлял себя поверить в то, что этот мальчуган когда-нибудь изменится в лучшую сторону. Даже понимая, что, будучи священником, я не должен был так себя вести, я все никак не мог побороть внутренний гнев. 
- Может быть, ты хочешь посмотреть мои картины? – спросила Сьюзан у мальчика.
- Конечно! - широко улыбнувшись, ответил Мартин.
- Ну, тогда пойдем! – решительно сказала Сьюзи, беря его за руку.
- Пойдемте с нами, – обратился я к матери Мартина. – Думаю, вам тоже будет интересно.
Мартин восторженно рассматривал картины Сьюзан, а она терпеливо объясняла ему все, о чем он ее спрашивал.
- Научи меня рисовать, пожалуйста? – робко попросил Мартин, уходя.
- Сьюзан, наверное, очень занята, - поторопилась возразить Мартину мать.
- Нисколько не занята, – ответила Сьюзи. – Странно, что я сама не догадалась об этом.
Мартин сиял от счастья.
- Но как ты будешь рисовать в корсете? – спросила его мама, ещё надеясь, что сын оставит эту идею.
- Это не проблема, - ответила Сьюзан за Мартина. – Я во всем ему помогу. Но только если он взамен покажет мне, как строит яхты. Договорились?
- Договорились! – радостно воскликнул Мартин.
- Тогда приходи завтра утром.
- А можно Питер тоже придет? – осторожно спросил Мартин.
- Питер это его друг, – пояснила мама Мартина. – Они с рождения вместе.
- Он помогал мне мастерить яхту! – с гордостью добавил Мартин.
- Конечно, приходите вместе! – ответила Сьюзан. – Если кто-нибудь ещё захочет прийти с тобой, пусть приходит!

*********
На следующее утро Сьюзан принимала у себя в мастерской пятерых юных любителей живописи. Все были аккуратно одеты и причесаны, и у каждого под мышкой был альбом для рисования, а в маленьких ладошках едва умещались карандаши и кисти.
- Мы не знали, что с собой взять, и принесли все, что смогли, – пояснил друг Мартина, Питер, который, вероятно, был старшим из них.
- Очень хорошо! – приняв учительскую позу, ответила Сьюзи. – Если потребуется что-то ещё, вы получите это здесь, в моей мастерской! А теперь давайте знакомиться. Меня зовут Сьюзи. А как тебя зовут? – спросила она, наклоняясь к одному из ребят, мальчику с ярко рыжими волосами, сильно смущенному и прятавшемуся за спиной у Питера.
- Это Оливер, – сказал за него Питер. – Это Филипп, а вот это – наш малыш Тим!
- Малыш?
- Он у нас самый слабый, - пояснил Питер. – Нам все время приходится его защищать.  К тому же, он младше всех. Ему всего четыре года.
- Цетые с паавиной! – обиженно буркнул малыш Тим и уткнулся лицом в спину Оливера.
- Ну, конечно! – воскликнула Сьюзи. – Четыре с половиной! Да, ты уже совсем большой мальчик!
- Да… - глубоко вздохнув, ответил малыш Тим.
- Ну что ж, Сьюзи, - улыбнулся я. – Могла ли ты ещё вчера мечтать о том, что у тебя будет шесть таких замечательных учеников!
- Шесть? – смутилась Сьюзи, освобождая ещё одну подставку. – Должен подойти кто-то ещё?
- Нет, все в сборе! Шестой ученик – это я!
- Вы?! – воскликнула Сьюзан. – А вы готовы к тому, чтобы стать моим учеником?
- А почему бы и нет? – удивленно спросил я.
- Вам ведь придется выполнять все мои инструкции!
«Вам придется выполнять все мои инструкции…», - повторил я про себя, глядя на светящееся от счастья лицо Сьюзи, которая отвечала на различные вопросы малышей, смешивала на палитре краски и объясняла нам роль света и выбора цветовой гаммы, и думал о том, что из нее получился бы прекрасный педагог.
Не менее счастливыми были и ребятишки. Они старательно повторяли за Сьюзи все, что она им показывала. Несмотря на то, что это был лишь первый урок, каждый из нас добился больших успехов. Мы почти идеально нарисовали вазу, и почти правильно подобрали цвета, не забыв про тени. Сьюзи была довольна. Она терпеливо помогала каждому из нас даже в мелочах. 
Гордилась своей дочерью и мама Сьюзи. Откровенно говоря, вначале я боялся, что она не позволит дочери заниматься столь активной деятельностью. Возможно, подозрения мои и не были беспочвенными. В первое время она часто наведывалась к нам в мастерскую, когда мы занимались в доме, и прибегала на холмы, когда мы писали пейзажи. А спустя несколько недель, видя, какую радость доставляет дочери работа с малышами, она, похоже, успокоилась. Сама же Сьюзи светилась от счастья и, как мне казалось, намного лучше себя чувствовала. Я и не заметил, как она перестала носить трость.
******
Множество теорий создано о том, что положительные эмоции творят чудеса, исцеляя порой даже безнадежных больных. Признаюсь, я уже был готов поверить в это. Сьюзан невозможно было узнать. Она отличалась такой жизнерадостностью, полнотой грандиозных творческих планов. Даже приехавший из Лондона отец Сьюзи, боясь сглазить это, тайком признался мне, что был приятно удивлен произошедшим переменам.
Глава 7

Но беда, как известно, приходит неожиданно, когда мы забываем о ней и теряем бдительность.
В начале сентября Сьюзан внезапно стало плохо. Во время прогулки она потеряла сознание. Я принес ее домой, и Эмма, увидев нас издали, бросилась нам навстречу. На нее было тяжело смотреть. И в ее глазах, и в теле, и даже – в опущенных, слегка трясущихся от еле сдерживаемых рыданий, плечах читалась обреченность. На маму Сьюзи я даже боялся взглянуть. Мне все время казалось, что она смотрит на меня своими огромными печальными глазами, полными укора.
На следующий день приехал лечащий врач Сьюзан. Анализ крови показал серьезные ухудшения ее физического состояния. Даже он толком не мог объяснить, почему здоровье Сьюзан внезапно ухудшилось после длительного периода отсутствия каких-либо серьезных проявлений болезни. «Не забывайте, это очень коварное заболевание», - твердил он.
Я ежедневно навещал ее. Она почти не выходила из комнаты, и я по нескольку часов сидел у ее постели, беседуя с ней на самые разные темы. И вот, наконец, спустя две недели она почувствовала себя немного лучше, и доктор позволил ей проводить какое-то время в мастерской.
Сьюзан задалась целью дописать мой второй портрет. Но что-то пошло не так, и она забраковывала одну свою работу за другой. Каждое утро мы начинали с чистого холста. «Все это никуда не годится!» - возмущалась она.
Подводила даже погода. Несколько дней, не переставая, шел дождь. Сьюзи сильно хандрила. Не все любят дождь, но я и представить себе не мог, что можно так не любить дождь, как его не любила Сьюзан. Она стала беспокойной, раздраженной. С каждым днем мне все меньше и меньше удавалось находить с ней общий язык, а вскоре наши беседы и вовсе стали невозможными. Сьюзи замыкалась в себе, и я не мог вытянуть из нее ни слова. Это было труднее всего – выдержать ее каменное молчание и отсутствующий взгляд.
К концу октября положение стало критическим. Сьюзи опять перестала выходить из комнаты. Порой мне казалось, что это было связано не столько с ее плохим самочувствием, сколько с нежеланием куда-либо выходить. Как я ни пытался уговорить Сьюзи выйти на прогулку или хотя бы в ее мастерскую, все было бесполезно. Она совершенно ушла в себя.

*********
Однажды утром я пришел к ней в комнату и застал ее не в постели, а за столом, с огромным семейным фотоальбомом. Посередине комнаты стояла та самая картина, которую так не хотела показывать мне Сьюзи в день нашего знакомства. В сложившихся обстоятельствах мне было ещё страшнее смотреть на нее. А настоящий ужас я испытал, когда увидел, что картина закончена.
- Я, наконец, разобралась в этом… - пояснила Сьюзан, следя за моим взглядом.
- В чем именно? – своим ответом я словно протестовал против так неприятной мне очевидности.
- Однажды вас смутило, что у девочки нет лица, - продолжала Сьюзи. – Теперь оно есть…
Так трудно передать словами, какое тягостное чувство испытал я в эти секунды. Словно ледяная игла впилась мне в сердце.
- Я разобралась, что должна испытывать эта девочка, отец Кристофер…
- И что же? – спросил я и отвернулся.
- Радость перед входом в царство господне. Судя по всему, душа её чиста и перед ней лежит светлая дорога…
- Да, царство господне уготовано не всем. А ты веришь в загробный мир, Сьюзи?
- Конечно, я верю. А вы?
- А разве нельзя предположить, что она испытывает страдания? - «выдавил» я из себя, - но не оттого, что уходит куда-то, а оттого, что она уходит от кого-то? Уходит навсегда?
- Она должна помнить, что встретит всех их вновь.
- Да, но до этого дня пройдет очень много времени.
- Покинув этот мир, душа её встретится с душами ранее ушедших дорогих ей людей, которые теперь ожидают встречи с ней.
- Я не хочу говорить об этом! – крикнул я, обхватив голову. – Прошу тебя, Сьюзи, не говори об этом!
- Это произойдет скоро, отец Кристофер, очень скоро…
- Что?
- Встреча с теми, кто ушел, и ждет там, - ответила она, указывая пальцем наверх. – Я говорила с ними сегодня ночью.
- Это был просто сон.
- Мама с Эммой тоже считают, что мне приснился страшный сон. Но это был не сон. Я не спала. Это такое странное ощущение! Жаль, что я не могу передать его словами. И в этом есть определенный смысл, - горько усмехнулась она. – Да, определенный смысл есть и в том, что мы не всегда можем передать словами то, что мы чувствуем. И это правильно. Потому что каждый из нас самостоятельно должен испытать это необъяснимое, непередаваемое светлое чувство, дающее душе полный покой. Оказывается, мы так мало знаем…
Я с удивлением посмотрел на нее.
- Мы можем учиться всю свою жизнь, но даже на миллиметр не приблизимся к истинной правде жизни, - продолжала она. – Ничто, поверьте мне, ничто, никакое учение, никакие книги не дадут нам того знания, которое мы можем получить, лишь без страха заглянув в себя и познав себя. Как мало мы знаем о самих себе…
- Почему ты говоришь об этом?
- Потому что в каждом из нас сокрыт огромный источник жизни, знаний и веры, который, захоти мы того, поможет нам справиться со всеми трудностями и испытаниями, которые посылает нам Господь. И вы справитесь, отец Кристофер, поверьте мне.
- Даже с таким чудовищным испытанием, как это?! Видеть, как замечательная маленькая талантливая, полная творческих планов, девочка, угасает у меня на глазах?! Неужели, ты, действительно, считаешь, Сьюзи, что во мне есть силы перенести все это?!
- Ваша вера поможет вам!
- Она уже не так крепка, как прежде…
- Неужели ваша вера могла разбиться о первое же серьезное испытание на пути вашей миссии?
- Похоже, что так…
- Да, какое вы имеете право так говорить?! Вы – тот, который должен поддерживать людей в тяжелую минуту, проявляете такую недопустимую для священника слабость духа, что это заставляет окружающих вас людей винить себя в этой вашей слабости!
- Да, видимо, я слабее, чем сам о себе думал.
- Это всего лишь глупая отговорка! – воскликнула она, бросив на меня сердитый взгляд.
- Прости меня, Сьюзи, – задрожав от полного бессилия, прошептал я, опускаясь перед ней на колени. – Умоляю тебя, Сьюзи, если можешь, прости мне мою слабость!
- Как мало вы себя знаете…
Будучи не в состоянии более выносить ее взгляда, полного укора, я встал и отошел к окну.
Глядя в мутное от дождя стекло, я думал о том, что это – моя собственная душа, словно потерявшая точку опоры и покинувшая меня, слабовольного человека, бредет под холодным серым осенним дождем. Неизвестно куда, лишь бы подальше от своего никчемного хозяина.
- Я хотела бы отправиться на прогулку, - неожиданно раздался в голове далекий и чужой, совсем на себя не похожий, голос Сьюзи. Я вздрогнул и обернулся.
- К тому дереву, - продолжала она.
Глядя на нее, я увидел вдруг, что не только ее голос кажется мне чужим, но и весь ее образ предстал передо мной в ином свете. Что это? Маленькая девочка или отвратительное отражение никчемного священника?
- Конечно, - отозвался я. – А тебе это по силам?
- Вы, ведь, поможете мне?
- Конечно, помогу. Когда именно ты хочешь пойти?
- Сегодня, можно даже сейчас.
- Хорошо, я попрошу Эмму помочь тебе собраться.
- Я уже попросила ее. Она все приготовила.
Вооружившись зонтами, мы медленным шагом направились к «дереву исполнения желаний Сьюзи».
Трава на лугу, по которому мы теперь шли, уже пожелтела, а небосвод, прежде казавшийся мне бездонным, теперь тяжелым серым покрывалом низко навис над землей.
Путь к дереву в этот раз показался мне слишком долгим. Мне было искренне жаль Сьюзан, ибо я прекрасно понимал, с каким трудом ей давался каждый шаг.
Добравшись до места, Сьюзан глубоко вздохнула и, осмотрев дерево снизу доверху, остановила взгляд на его макушке. Дерево было почти голым и совершенно мокрым от дождя.
- Я должна сама это сделать! – поторопилась возразить Сьюзан, едва я попытался помочь ей взобраться на дерево.
Мужественно преодолевая физическую боль и слабость, Сьюзан в последний раз в жизни приподнялась к дуплу. Тяжело дыша, она вынула из кармана голубой конверт и, приподнявшись, сунула его в дупло.
Словно почувствовав, что вот-вот может произойти что-то страшное, я подошел к ней и подоспел в тот момент, когда руки Сьюзан, отчаянно попытавшейся ухватиться за сук, разжались, и она медленно опустилась вниз. Успев ее обхватить, я поднял ее на руки и встал под ветку, на которой ещё оставалась желтая листва. Ветка затряслась и, сбросив на нас последние листья, застыла, став голой и серой, как остальные ветки.
«Вот и все…»  – почему-то подумал я тогда и, окинув дерево «исполнения желаний» прощальным взглядом, направился в деревню, неся Сьюзан на руках.
 Глава 8

Сьюзан больше не приходила в сознание. Пролежав в беспамятстве ещё неделю, она умерла.
Проститься с ней пришла вся деревенская ребятня. А ее ученики принесли рисунки и поделки из дерева.
После похорон Сьюзан я твердо решил для себя, что не смогу более оставаться в деревне. Я написал отцу Мануэлю и попросил его рассмотреть возможность моего перевода в другое место. Он удовлетворил мою просьбу, прекрасно понимая, что за желанием перевода стоит огромный страх перед продолжением миссии.
Накануне моего отъезда, меня навестил отец Сьюзан.
На него было жалко смотреть, он страшно осунулся и похудел.
Трясущимися руками он передал мне толстую тетрадь, которая оказалась дневником Сьюзан. Обнаружив его в комнате дочери после ее смерти, и, прочтя его, бедная Элен Тейлор лишилась рассудка. Оказалось, что Сьюзан начала вести дневник, как только узнала о своей страшной болезни.
Откровенно говоря, я и сам долгое время не решался его открыть. И лишь по прошествии нескольких лет я нашел в себе силы это сделать.
Прочтя записи Сьюзан, большинство из которых были адресованы мне лично, я сильно пожалел о том, что не открывал дневник раньше. Ибо доброта, с которой Сьюзан обращалась ко мне, словно бальзам подействовала на мою истерзанную страданиями и самоистязанием душу. Как много ответов на мучавшие меня вопросы получил я из этих записей. И как светло и легко стало у меня на душе после их прочтения.
Во многих предложениях она так и обращалась ко мне как к «священнику, сопровождавшему девочку с тростью». Она описывала наши с ней прогулки и беседы с таким юмором, что зачитываясь этими описаниями до утра, я просто засыпал за столом с улыбкой на губах, соленых от слез. Так я и читал дневник Сьюзан вперемешку со слезами и смехом, словно самое большое откровение в жизни.
Проведя в светлых воспоминаниях не одну бессонную ночь, я пришел к выводу, что такие люди, как Сьюзан Тейлор - это благо, дарованное свыше. И длительность их пребывания на земле среди нас, простых смертных – это всего лишь время, отведенное нам для того, чтобы мы смогли до конца разобраться как в окружающем мире, так и в самих себе.
В дневнике Сьюзан я нашел стихотворение, написанное ею, вероятно, после того самого вечера, когда мы любовались закатом и признавались друг другу в отсутствии поэтического дара. Думаю, что упомянутый мной тогда творческий порыв, все же, заставил Сьюзи взяться за перо, в результате чего и родилось это стихотворение. А может быть, мои настойчивые рассуждения о зиме у дерева «исполнения желаний» навеяли на нее такую непреодолимую грусть, что она решила таким вот образом ответить мне на заданный вопрос, вложив в свой ответ столь глубокий философский смысл.
Настроение, переданное этой необыкновенной девочкой через стихотворение, далеким эхом отозвалось в моем измученном сердце, разжигая в нем противоречивые эмоции, замешанные и на глубокой печали, и на рождении новой светлой надежды. 
Заучив это стихотворение наизусть и, окрестив его гимном своей бессмертной дружбы со Сьюзан Тейлор, имевшей богатый внутренний мир, я не раз читал его во время своих обращений к прихожанам.

Присыпая порошей дома,
Провожая ноябрь за воротца,
Поджидает седая зима…
Но, напрасно! Она не дождется…

В одиночестве ей коротать
Ночи длинные, вновь умиляясь
тем, что в страхе утраты познать,
все уходит, лишь с ней не прощаясь…

Так уходит и юность весны,
И восторженность зрелого лета,
И осенние грустные сны
Растворяясь в безвременье где-то… 

Все уходит, о прошлом скорбя…
Все уносится вихрем в былое,
Не посмотрит уже на тебя
То лицо, что до боли родное…

И уже не мелькнет за окном
Силуэт той, что холст расправляя,
Рисовала на нем милый дом
И сады поднебесного рая…

И его, что  в мечтаньях своих
видел ту, озаренную счастьем,
с тростью девочку, взяв за двоих
на себя одного все ненастья…

А зима, как непрошеный гость,
В тайне эту мечту схоронила…
И как псу изможденному кость,
В ноги швырнуть ее поспешила…

Но недолго зиме ликовать!
Сердце знает, печаль прогоняя,
Вновь наступит весна, и опять
С новой силою все засияет.

Глава 9 

И теперь, сидя на камне у дороги, задумавшись о тех далеких днях, я вновь стал читать вслух стихотворение Сьюзан.
Извозчик, посмотревший на меня в изумлении, раскашлялся, и, пожелав мне счастливого пути, вернулся к повозке.
Посидев ещё немного, я отправился в деревню.
Безошибочно ориентируясь в прежнем расположении улиц и домов, я неторопливо прошелся по самым приятным сердцу местам, погружаясь в чудесные размышления о прошлом.
С огромной радостью встречал я на своем пути людей, помнивших меня с тех далеких времен. Они восторженно приветствовали меня, останавливали для доброй беседы, рассказывали о жизни деревни. От них я узнал, что несчастная мать Сьюзан, так и не оправившаяся после смерти дочери, каждый год приезжает в эти места вместе с мужем и преданной ей Эммой, которая и водит хозяйку на прогулки.
Обойдя бывший дом Сьюзан со всех сторон, я так и не решился подойти к нему ближе. Он изменился и выглядел теперь заброшенным и мрачным домом, в котором никто и никогда уже не будет счастлив. Он представился мне одиноким унылым островком, окруженным огромным, полным разнообразных эмоций, миром, жизнь в котором продолжалась, несмотря ни на что.
Ближе к ночи я направился в долину «наблюдения заката». Уже почти стемнело, и единственное, что я успел застать, спустившись в долину, был небольшой краешек солнца, видневшегося над ровной гладью воды. А когда все вокруг погрузилось во мрак, и над землей поплыла прохлада, я устроился на траве и, положив руку под голову, уснул.
Проснувшись, я увидел долину в ином свете. Теперь она была ярко освещена солнцем, и над ней весело кружили разноцветные бабочки. Несмотря на сравнительно ранний час, солнце уже пригревало и, перебравшись под тень, я решил немного подкрепиться.

*******
Позавтракав, я поднялся на холм, где впервые встретился со Сьюзан.
Поравнявшись с огромным валуном, из-за которого я впервые ее увидел, я остановился и застыл от удивления и легкого шока. Там, вдали, почти на том же самом месте, где когда-то рисовала Сьюзан, теперь перед мольбертом стояла другая девочка. Чувства, которые я испытал в этот момент, невозможно передать словами. Сердце мое забилось сильнее, и, ускорив шаг, я направился к этой девочке.
Ах, как же она была похожа на Сьюзан! Такая же маленькая, серьезная и сосредоточенная на своей работе. Не дойдя до нее всего лишь несколько метров, я остановился и стал с умилением наблюдать за ней.
- Здравствуйте, отец Кристофер! – неожиданно услышал я с другой стороны, и какой-то молодой человек с восторженным выражением лица подбежал ко мне и протянул для приветствия руку.
Его восторг меня несколько смутил. Как он мог помнить меня спустя двадцать лет, если сейчас ему было немногим больше двадцати? Сколько же лет ему было тогда? Два, три, максимум четыре года…. И тут радостная догадка яркой искрой промелькнула в моем сознании.
- Тим? Малыш Тим?! – воскликнул я.
- Верно! – широко улыбаясь, ответил он. – Как видите, уроки рисования не прошли для меня даром. Я учусь в художественном колледже. А сейчас приехал сюда, чтобы поучить рисованию и мою младшую сестру.
- Так, значит, это твоя сестра?
- Да, моя сестренка Хелен.
- И сколько же ей лет?
- Восемь.
- Совсем ещё ребенок.
- Да, но она уже делает большие успехи!
- А кто-нибудь ещё из ребят, что учились у Сьюзан, продолжил рисовать? – спросил я, садясь на камень.
- Нет… - глубоко вздохнув, ответил Тим. – Только я один. Зато Мартин стал кораблестроителем! Наверняка, вы помните яхту, что он смастерил для Сьюзан.
- Конечно, помню! А, что Филипп, Оливер? И ваш командир Питер?
- Филипп работает пилотом. Это он доставляет продукты в деревню. Питеру перешел магазин его отца, он им сейчас и занимается. А Оливер вместе с родителями уехал в город. Говорят, он выучился на учителя. Но я не видел его с тех пор, как он уехал из деревни. А было это лет пятнадцать назад…
- Учитель – хорошая профессия… - отозвался я, вспоминая о том, с каким вниманием и заботой Сьюзан учила каждого из нас рисовать. Как помогала правильно держать карандаши, кисти, смешивать краски…
- А вы здесь надолго? – спросил Тим.
- Нет, только на два дня.
- И, как, по-вашему, сильно изменилась деревня за эти годы?
- Думаю, и да, и нет. Она стала больше, современнее. Но все доброе и светлое, что было в ней двадцать лет назад, конечно же сохранилось. По-крайней мере, я не почувствовал себя здесь чужаком.
********
Попрощавшись с Тимом и его сестрой, я отправился в конечный пункт своего назначения – к дереву «исполнения желаний» Сьюзан.
Оно стало ещё больше, ветвистее, мощнее, чем было. Такие деревья растут по нескольку сотен лет. А это дерево, несущее в себе такое огромное значение, должно простоять и того больше.
Устроившись под ним, я погрузился в воспоминания о былом. Все, что происходило со мной в те далекие несколько месяцев, промелькнуло передо мной словно кадры кинофильма.
Я подумал о том дне, когда мы в последний раз пришли к этому дереву вместе со Сьюзан. С сжимающимся от боли сердцем я вспомнил, с каким упорством она взбиралась на это дерево, доверяя ему свою последнюю тайну, свое последнее желание.
Должно быть, конверт так и остался в дупле, ведь никто, кроме самой Сьюзан и меня, не знал об особенном предназначении дерева. А сейчас я остался единственным человеком, посвященным в эту тайну.
«Имею ли я право посмотреть, о чем просила Сьюзан в последний раз?» - неожиданно даже для самого себя подумал я и, испугавшись собственных мыслей, оглянулся, словно стыдясь того, что кто-то мог их услышать. Но никого не было вокруг. Никто не мог услышать моих внутренних рассуждений. И лишь это дерево, зашумев от внезапного порыва ветра, слегка закачалось и, тряхнув огромной веткой, густо осыпало меня свежей листвой.
Подскочив от неожиданности, я отбежал в сторону и посмотрел наверх, словно пытаясь рассмотреть что-то в макушке дерева. Раскрыв рот от удивления и проанализировав случившееся, я опустился на колени.
- Имею! – победоносно воскликнул я. – Похоже, что я имею на это право!
Подняв глаза вверх, я мысленно обратился к Сьюзан, прося у нее прощения за дерзость. Подтвердив свою решимость и тем, что Сьюзан сама когда-то посвятила меня в эту тайну, я подошел к дереву и вынул из дупла его содержимое – конверт с последним желанием Сьюзи.
Несмотря на то, что конверт пролежал в дупле более двадцати лет, он почти не пострадал от времени и дождей. Торопливо вскрыв его, я дрожащими руками вынул свернутый лист бумаги, на котором было написано: «Господи, помоги отцу Кристоферу укрепить его веру!»
- Ну, конечно! – застонал я, обхватив голову руками. – Конечно! О чем ещё она могла просить в тот день?!
Словно заглянувшая вглубь моей души, и разглядевшая в ней эту маленькую, едва заметную, червоточину, она смогла избавить меня от нее, молясь и прося за меня Бога.
О, моя добрая спасительница! Маленькая девочка, ещё совсем ребенок, чья невидимая, но сильная рука провела меня через самые трудные жизненные испытания, сделав сильнее и увереннее в себе.
Вспоминая долгие годы миссии, я подумал теперь, что именно ей я должен быть благодарен за спокойствие и уверенность в поступках и словах.
- Твое желание исполнилось, дорогая Сьюзи, - сквозь слезы прошептал я и решил, что теперь уже нет необходимости возвращать конверт в дупло.

г. Алматы, 2009 г.