Последний Иван

Они поймали меня дома. Да я и не сопротивлялся. Скрутили руки, надели наручники и отвезли к себе.
Неуютно у них в подвале, сыро, комаров туча. Но комары не кусают. Красных пятен на стенах им хватает – сидят, кровопийцы, сосут.
Чувствую – моих пятен добавится. Первый удар перенёс хорошо, но знаю, что это разминка. И для них, и для меня.
– Имя? – издеваются.
– Иван, – говорю тоже издевательски. – А то не знаете!
– Национальность?
– Русский.
– Пол?
– Мужик!
Походив, он снова останавливается около меня – то ли ударить, то ли спросить.
– Ты совсем обнаглел? – спрашивает. – Ты почему ещё живой? Прививки?..
– Нет, – говорю, – привычка!
– А кодироваться не пробовали?
– Пробовали, все кому не лень. И в 17-ом, и в 85-ом, и в 91-ом, и в 96-ом, и в 98-м, и в… в... в…
– Почему замолчали дальше?
– Принято молчать.
– Симпатизируете?
– Нет, как и он, симптоматизирую.
Получаю под дых. На выдохе спрашиваю:
– Зачем привезли?
Второй, который сидел за столом, ехидно:
– Так, по мелочи. Вот на этой бумажке расписаться надо. Из всех Иванов ты последний остался.
И подносит папку, а на ней доллар лежит.
– Нет, – говорю, – не получится! Он от грязи жирный. Ручка писать не будет.
– А мы помоем его.
– До вас, – говорю, – сколько отмывали, а он только жирнее становится!
Получаю в ухо. Звенит. Как колокол. Нет, не сдамся!
– На выборы нынче ходил? – спрашивает первый.
– Ходил, – отвечаю, – даже урну правильную нашёл.
– Какую, правильную?..
– Которая на улице у входа стояла…
Получаю в другое ухо. Зазвенели колокола русские, затрезвонили.
– Для него, как для человека, государство выборы придумало, – возмущается второй, – а он до сих пор за единоросов не голосовал! Государство в этот раз даже камеры на участках установило!
– Для единоросов, – говорю, – камеры в других местах ставить надо. И каждому – по камере!
Получаю прямой в лоб.
– Патриот чёртов! Диссидент хренов! – визжат от злобы.
    Колокола на секунду звенят бубенчиками. Но на ногах держусь.
– А почему ты, негодяй, в ВТО идти не желаешь? Иль опять ерепениться надумал?
– Да не против я. Дайте сначала побриться… причесаться… в баньку сходить… лапти починить… а ещё...
Гады, даже ответить толком не дали. Получаю по скулам. Кровь сплёвываю. Но меня, русского мужика, голыми руками не взять! Колокола уже не в голове, а в душе звенят набатом!
    – А может кипятком его? – советуются.
«Нет, – думаю, – всё равно не возьмёте! Кукиш вам!»
– Кулаки уже болят, – жалуется первый и от бессилия фантазирует: – А может водки ему плеснуть?..
Здесь я насторожился.
– Грамм сто, – добавляет, наглец.
Я возмущаюсь в душе, но слышу, как где-то далёко в ней заиграла гармонь.
– А многовато ему не будет? – размышляет второй.
– Вы меня что, морально убить хотите? – не выдерживаю.
– Грамм двести… – предлагает второй.
А у меня гармонь уже вприсядку пошла, из души рвётся.
– Грамм триста…
Дальше не знаю, что со мной случилось.
– Пол-литра, сволочи! – кричу что есть мочи. – Изверги! Мучители!
Они приносят бутылку водки, и снова доллар и ручку. Я расписываюсь и облегчённо вздыхаю:
– С этого и надо было начинать!
Они тоже довольны – улыбаются.
– Ладно, Иван, дарим тебе этот доллар. Только дай слово, что вместо креста на груди носить его будешь.
– А если, – намекаю, – ещё огурчик солёный на закуску принесёте, то и за единоросов проголосую!