1983 год 25 января. Ленинград

    Неделю назад через час после  начала работы Андрей Горшунов позвал к телефону. Удивленный сверх меры,  я взял трубку,  мне могли звонить только из  редакции,  но я с ними давно уже не поддерживаю контакта. 

Я услышал голос  Рашевской, хочу ли поехать в Ленинград в эту пятницу на четыре дня? Попросила продиктовать номер паспорта, чтобы записать в свои документы. Обычно я не помню номер, всегда заглядываю в паспорт, но сейчас произошло чудо, вспомнил и продиктовал.

В этот же день договорился об отгулах с Твердохлебовым, вечером отнес деньги Вале, и узнал,  что кроме нас едут и из литературного театра, Силкин с женой.
Встречу назначили у магазина "Восход" в шесть часов, то есть должен выйти, когда автобусы ещё не ходили.

Отправился пешком, за сорок минут добрался.
Подали хороший автобус, междугороднего сообщения. Нас сопровождал руководитель группы от бюро путешествий,   молодой человек лет под 30,  худощавый, смуглый,  со смоляными усами, неопределенной национальности, что-то от грузина и прочих подобных национальностей. Позже я узнал его фамилию,  которую ранее не расслышал — Игорь Шарифов. 

В Старом городе,  когда мы забрали живших там, он сделал  "приятное и неприятное сообщение",  мол, вчера поздно пришла телеграмма, что нашу группу в Л-де помещают в более комфортабельные условия,  поэтому, чтобы по приезде не было лишних разговоров, он сообщает здесь,  что нужно доплатить по полтора рубля в день, это шесть  рублей.  Тех,  кто не согласен,  он не будет помещать в гостиницу. 

Все  промолчали,  кто же захочет из-за шести рублей лишиться жилья? Поехали дальше.

Перед посадкой Валя, смеясь, сказала Воронцову:

— Не ожидала от тебя такой пакости. 

Я было не понял сути,  но, взглянув на красное лицо Саши, догадался, успел выпить.

Год назад Валя ездила в Москву с Воронцовым, Рассадиным, Богачевым и вволю наревелась с ними, вытаскивая их из канав, так она сказала. Урок ничему её не научил.

Весь путь до Ленинграда  под нами тянулись облака. Никаких происшествий.
В Ленинграде пришлось полчаса прождать, пока нас нашел  руководитель бюро путешествий,  который должен сопровождать нас по городу. Позже нам давали вместе  с автобусом и гида, получалось четыре человека сопровождающего персонала,  из которых работали только двое, остальные катались.

Поместили нас в  гостиницу "Карелия", вместе с иностранцами. Валя перед этим меня спрашивала:

— С кем тебя поселить?
— Мне всё  равно. Три дня можно с кем угодно перетерпеть.

Но она резонно заметила:
— Пьяниц нужно поселить вместе, а трезвенников отдельно.

Когда выдавали ордера на номер, Игорь деловито собирал с каждого по шесть рублей, и на списке против фамилии ставил крестик,  с 26-ти человек. 

Не теряя минуты, мы положили вещи в номер, и сразу вышли на остановку троллейбуса: гостиница находилась далеко от центра города. Ближе всего  подходила лишь линия троллейбуса,  да в километре — линия трамвая. 
Пока доехал до Невского  проспекта, стемнело, мела метель.

Я до этого никогда не был в Ленинграде зимой. Почти не узнавал город. Грязные сугробы, невзрачные дома, длинные заборы, за которыми промышленные объекты.

Когда заходил в магазин, очки запотевали,  приходилось доставать платок и протирать насухо. Гостиный двор быстро прошел вокруг и поверху, и внизу, но купил только утюг и пару коробок фломастеров,  карандашей детям не было. 

От Гостиного двора до площади Восстания по Невскому,  попутно заходил в магазины,  но больше ничего не было,  масла не видел,  сыр решил купить попозже.   Заехал на Петроградскую, купил два килограмма брынзы, изюма,  пять килограммов апельсинов, и зашел к Анохину. 

У него опять на ужин жарено-пареная курица с картофелем, угостил. Немного поговорили, и я уехал в гостиницу, где помылся под душем и лег спать, так как  пришлось очень рано вставать.

Утром с Женей и его сыном стали в лифт, по дороге с 15-го этажа вошли иностранцы и поздоровались:
— "Монинг".

Чтобы не быть невежливым,  пришлось мне ответить:
—  "Гуд монинг". 

Через десять секунд иностранка посмотрела на меня,  лицо ничего  не выражало,  бесстрастное, но можно понять, слышала,  что только я ответил на приветствие,   и она смотрит, любопытствуя,  кто я,  то ли такой же иностранец,  то ли неправильно ответил, не так.

В  ресторане,  видимо, сразу  разобрались,  что мы не иностранцы,  решили с нами не церемониться, сказали:

— Берите подносы и ставьте себе завтрак, после еды уберете за собой.

Мы дружно посмеялись над этим, и сделали, как они сказали.  Нам не трудно. Не избалованы советским сервисом.

После завтрака наш новый руководитель собрал желающих идти в  «Русский музей», и на троллейбусе мы доехали до центра, и оттуда пешком добрались до «Русского музея».

Под конец экскурсии почувствовал сильную головную боль.  Я запасливо взял с собой лекарства, и надо было лишь приехать в гостиницу, но пока добирались, на свежем воздухе головная боль прошла, и я решил не пить лекарство.
После обеда у нас запланирована экскурсия по городу. От Пискаревского кладбища  шофер довез желающих до магазинов, а меня провез подальше, к Кировскому мосту,  откуда я поехал к Анохину и взял купленные им три килограмма сливочного масла,  которое  ему принесли по-знакомству, так как  больше 400 гр. на руки не продавалось. Просидел у него не более десяти минут, и, почувствовав, что нам больше нечего говорить, сослался на необходимость посещения магазинов, ушел. 

Если в пятницу мела метель,  то в субботу и воскресенье погода была тихой и не морозной, около пяти градусов. Утром нас повезли по Пушкинским местам до места поединка на Черной речке. 

Четверть группы, во главе с Валей, высадились возле Эрмитажа,  остальные поехали дальше,  но через двадцать секунд Тане пришло в голову, что и она может пойти вместе с другими в Эрмитаж, и попросила шофера остановить автобус.

Гид — молодая,  маленькая женщина, обиженная, что часть группы ушла,  не выдержала и разразилась речью,  что культурные люди так не делают,  предупреждают, или хотя бы говорят, до свидания, она может сейчас высадить всех и идите по своим делам. Таня бесхитростно произнесла:

— А что же делать,  если не интересно?

Это ещё больше добило гида. Наши, видя,  что нас могут высадить, и мы не повидаем того,  что могли  бы повидать, напали на Таню. К её чести, не ответила на язвительные речи гида:

— Лучше ездить с колхозниками,  чем с литераторами,  которым нет никакого дала до Пушкина. 

Гид все же довела экскурсию до конца, и высадили нас у Петропавловской крепости,  где через сорок минут должна бы начаться другая экскурсия, но я решил пойти в Эрмитаж,   но для этого надо бы пообедать.

После столовой полчаса пришлось простоять на остановке трамвая. Когда подошел к Эрмитажу, увидел стометровую толстую очередь, не менее часа пришлось бы простоять на холоде,  а это невыносимо. Решив, что  у меня в памяти всё ещё свежо от последнего посещения Эрмитажа, пошел в Исаакиевский собор,  где  был в 80-м году лишь на колоннаде.  Билет в  Эрмитаж на этот раз стоил рубль.
Вспомнил,  что ещё тогда удивлялся:  почему билет в Эрмитаж стоит так дешево, —  30 копеек, когда вход в Петергофе, в один дом, стоил 40 коп. Видимо, не только у меня одного промелькнула такая мысль.

В прежние времена я был в Исаакиевском соборе летом, вернее, я до этого был всего лишь раз, и вот,  сейчас второй,  и для меня многое было внове, почти всё забылось,  помнил лишь маятник Фуко.

После собора прошел по Невскому проспекту до Казанского собора,  но  там была очередь. Не захотел терять время на стояние в очереди, когда времени так мало, тем более последний день, дошел до Фонтанки, а потом до красного Михайловского дворца, где убили Павла, зарезали.  Оттуда по Летнему саду, по набережной, до Эрмитажа.

В маленьких магазинчиках купил Российского сыра, чёрного хлеба и, порядком замерзнув, решил вернуться в гостиницу, хотя и было жаль уходить со знакомых мест. В гостинице, уложив все купленное, увидел,  что можно бы ещё докупить, но уже поздно, да и ехать до магазинов далеко. Вышел в холл смотреть цветной телевизор. Примеривался, стоит ли покупать? Не стоило. Краски были бледными, размытыми.

Через час мимо прошел Воронцов с Таней.  Увидев меня,  подошел, и, дыша водочным перегаром, сказал:

— Одолжи пять рублей.

Я солгал, что у меня всего лишь три рубля, оставленные на крайний случай, если опоздает с прилетом самолет, и пришлось бы покупать билет на автобус. Он беспечно махнул рукой:

— Ерунда, давай три рубля.

Я отказал.

— Жестокий ты человек, недаром ты пишешь прозу.

Я знал, что им деньги нужны только на выпивку,  поэтому  и отказал. Удивительный эгоизм, готов другого оставить без копейки, но чтобы самому было на что выпить.
 
Воронцов и Богачев со времени приезда почти никуда не ходили, все время пили.
В субботу тусовались в баре. Пьяный Богачев полез  целоваться к немке из ГДР, старше себя лет на десять минимум, и передал ей листок со своими стихами.
Наши, из особого отдела, два раза сфотографировали момент передачи, так сказал Мастерков, он был с ними  поселен в один номер.

Ему же пришлось вести упившихся и укладывать на кровать, в туфлях,  выслушивать от горничной утром: — Это ваши такие? — и объяснять,  что к ним имеет лишь косвенное отношение.

Мне он говорил, что у него вторая категория допуска к секретным документам, он давал расписку, если придется давать по этому поводу объяснения, то будет очень неприятно и нежелательно.

Я лишь мог порадоваться, что не достались столь беспокойные соседи.
Еще через час прошли Силкин с Сашей Рашевским,   подошли ко мне и стали говорить об Игоре, который, наверняка, смошенничал,  присвоив собранные деньги.  Валя уже на следующий день у директора спрашивала счет за гостиницу, видела счет, и тот ей объяснил,  что Игорь не имел права собирать деньги.  Она сделала устное заявление двум особистам, которые вызвали Игоря, и тот пообещал предоставить оправдательные документы, что все деньги он сдал, куда следует.

Саше и Алексею я объяснил,  что здешним особистам невыгодно заниматься этим делом, тем более сделанным устным заявлением, а не письменным,  нужно, по приезде в Тольятти, написать заявление, и пусть местные органы разбираются. Я это и раньше говорил Вале,  и она согласилась со мной. 
Утром нас не стали кормить,  так как  в первый же день выдали сухим пайком два завтрака,  — это кусочек колбасы,  сыра, два яйца и кусок черного и белого хлеба. 

Едва отъехали от гостиницы, Игорь достал деньги и, улыбаясь,  какое самообладание!  сказал:

— От ваших денег осталось   54 рубля,  как хотите, так и делите.
— Нет,  нет! Мы не возьмем! — сказала Рашевская, и встала с места, следя, чтобы никто не взял. 

Я ей говорил, что не надо брать у него часть денег, ему, все равно, придется их отдавать.

Людмила Смолина начала петь песни с Воронцовым, который уже успел выпить,  голоса у неё нет, слуха тоже.

У меня же грустное настроение, последний раз смотрел на город, а нас везли задворками,  не по Московскому проспекту, как при приезде.

Скоро Валя вспомнила,  что оставила в гостинице сумку со своими документами, и расстроенная сошла с автобуса.  Шофер крикнул грубо:

— Здесь нет шестерок, закрывать дверь!

Валя закрыла, и мы поехали дальше. Наши набросились на шофера, Людмила Смолина выкрикнула:
— Хамло!
И, как ни в чем, ни бывало, продолжила петь.

Как такие поездки высвечивают характеры,  за год человека так не узнаешь. 
Валя доехала до гостиницы на скорой помощи, и шофер не взял с нее деньги. Назад она приехала вместе с иностранными туристами. Все обошлось хорошо.
В самолете Игорь сидел в одном ряду со мной, не пытался заговорить, и я видел, как он задумчиво накручивает ниточку на свой палец. 

Багаж получили быстро. Наш автобус уже ждал и все заняли места. Мне досталось самое последнее — я не спешил впереди всех. Только отъехали, как Игорь предложил взять 126 рублей. Эльвира взяла деньги, а Валя вскочила и заставила её отдать ему назад деньги. 

Отъехали с километр, как одна пассажирка вдруг вспомнила, что оставила в аэропорту лыжи, и побежала за ними. Мы простоял полчаса, некоторые стали возмущаться,  что ему ничего  не стоило вернуться вместе с  ней, быстрей было бы.

Ещё через  полчаса шофер развернулся и поехал в аэропорт,  оставив на дороге, вышедших покурить. Выбежавшие искать беглянку, не могли её найти. Пошел Игорь, через 15 минут  нашел её. Она уже купила билет на рейсовый автобус. Ждала посадки,  а мы её ждали. Вот тебе и женская логика. Лыжи она нашла. 

И, наконец, мы отъехали из Курумоча. Игорь больше не предлагал деньги,  а я думал: удастся ли ему выкрутиться из этой истории? Подобное он проделывал не один раз, и пока сходило с рук,  а сейчас что-то у него не увязалось,  не на тех напал.

Опустились сумерки, и в половине седьмого я приехал домой, даже раньше намеченного срока. 

Закончилось моё путешествие и, как часто, гуляя по городу,  думал,  как всё это нереально,  что я в Ленинграде,  три дня слишком маленький срок,  чтобы осознать это,  через день снова начнутся серые будни,  и лишь въедливый холод и серый вид зданий говорил, что все это правда я снова в Ленинграде, и я уже не восторженный щенок, а пожилой мужчина у которого всё позади,  а впереди ничего нет. Успех не для таких, как я. 

Ленинград на это  раз не был таким праздничным,  как летом. Вспоминалось самое первое впечатление,  когда  впервые приехал в дождливый день,  и всё было так же уныло,  серо и грустно, что постигло глубокое разочарование. На этот раз все точно так же:  утомляло обилие людей на улицах,  в метро,  в магазинах, где многого поубавилось, по сравнению с шестидесятыми годами. Но была говядина по два  рубля, и многие наши брали, был сыр,  масло, вареная колбаса,  апельсины, яблоки, лимоны и многое, чего у нас нет, и не скоро будет.  Встречались и вежливые и хамы.  И уже думалось,  что я не хотел бы здесь жить,  слишком всё это бы скоро приелось,  а жить в музее не очень-то приятно.

Продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/25/477


Рецензии