Мореходка рассказ

                М О Р Е Х О Д К А



Моряками становятся по-разному.
Очень многие в раннем детстве мечтают о  романтике моря, о дальних походах, о  путешествиях   в экзотические страны. Символами  личной  свободы и пылких юношеских устремлений на всю жизнь для них становятся Чайка и Парус. Они зачитываются книгами о морских путешествиях. Любое  слово флотского лексикона - будь то «такелаж*» или «рангоут*»,  «спардек*» или «шкафут*», «стеньга*» или «бизань*», - волшебной музыкой звучит в  сознании и, возбуждая  воображение, уносит в фантастический и прекрасный  мир.

Некоторые только однажды увидев море, подпадают под его непреодолимое гипнотическое влияние. В результате все они становятся курсантами гражданских мореходок и военно-морских училищ.
Но есть и такие, которые никогда не мечтали о море, однако, повестка  из военкомата переворачивала их жизнь, и они навсегда становились его пленниками.
Володя Михалевский не относился ни к тем, ни к другим.
 
Вчерашний школяр из Кишинева  был пылко влюблен первой юношеской любовью в  такую же  молодую особу именуемую Александра. В это время на пике популярности  был покоривший всю советскую страну белорусский  вокально-инструментальный ансамбль «Песняры»,  одним  (выражаясь современным сленгом) из хитов которого  была песня под названием «Александрина». Этот нюанс не прошел мимо возбужденного воображения  кишиневского Ромео, и свою первую любовь юноша  так и называл, копируя белорусское произношение, – «АлександрЫна». 
 
Тетя АлександрЫны работала на Сахалине, зашибая большую деньгу, чем и соблазнила свою  молдавскую племянницу. В советское время,  для того, чтобы заработать хорошие деньги, надо было или вербоваться «на севера»», или уходить в моря, поэтому вчерашняя школьница, не обладавшая кроме молодости никакими активами, легко сорвалась с места и убыла на Сахалин  строить свою биографию под наблюдением тети.

Володя мечтал построить  с АлександрЫной  общую биографию. Учитывая,  что любовь - двигатель очень мощный, он (по принципу «для бешеной собаки семь верст не крюк») забросив Кишинев,  тоже оказался на пресловутом Сахалине. Увы, но на его глазах и в его присутствии Володина возлюбленная энергично принялась писать главы своей новой биографии, отказав ему в соавторстве.

Рассказывают, один человек, прослышав, что на Сахалине деньги гребут лопатой, примчался туда и, увидев у стойки буфета в аэропорту валяющийся червонец,  подумал:
- Ладно. Сегодня я устал, в руках чемоданы. Не буду поднимать. Найду завтра лопату и начну грести…

На Володином пути деньги не валялись. Совершенно один, на чужбине, оставшийся не у дел переселенец из Молдавии вынужден был думать, как жить дальше. Придумал. Все его проблемы решились с поступлением в Холмское мореходное училище.
В мире стало  одним моряком больше.


Ничем не примечательный,  но въедливо-ехидный представитель солнечной Молдавии  Володя Михалевский оказался в группе судовых механиков. Его сокурсниками и друзьями на несколько лет обучения стали такие  же, как и он, вчерашние школяры - публика разбитная и веселая.

Самыми близкими его друзьями стали: неизвестно каким ветром занесенный на Сахалин, стопятидесятисантиметровый перворазрядник по спортивной гимнастике Изя Башмаков, моментально прозванный Тапочком, вечно улыбающийся верзила Гвоздь, энергичный авантюрист Вентилятор и мешковатый, с кулаками размером с пивную кружку, любитель поспать Свисток. Клички  присваивались не для того, чтобы оскорбить кого-либо  из курсантов, а исключительно для удобства. Если в роте из ста двадцати человек было семь Владимиров, пять Вячеславов,  девять Николаев  разобраться, кто есть кто, по имени было сложно, то кличка, несущая персональные черты  личности,  упрощала  идентификацию нужного человека.

На вопрос: кто ты по национальности? – Изя всегда отвечал – одессит. Отлично развитый физически, спортивно сложенный коротышка Тапочек и долговязый  Гвоздь составляли удивительно комичную пару.

           Володя  напротив, был настолько непримечателен, что даже персональную кличку длительное время не мог заработать. В конце концов, основываясь на  фамилии Михалевский,  ему прицепили кличку Мишель.

           Учились все  они  на одном курсе, однако Гвоздь чувствовал себя «предводителем дворянства».    Хотя бы потому, что ростом он был не на одну голову выше своих друзей. Худой и длинный,  он безобидно откликался на  приклеившуюся к нему кличку и, широко улыбаясь, отвечал:
            - Хорошие гвозди не гнутся!
            - Это как сказать…–  поддразнивали его курсанты. - А вдруг ты не очень хороший?
 - А ты попробуй. – Гвоздь добродушно скалил зубы и с высоты своего роста щедро раздавал щелбаны.


Занятия  проводились по группам. Большая часть аудиторий была расположена в  новеньком корпусе из стекла и металла, построенном на месте  старых японских фанз, долгое время  существовавших здесь - еще со времен владения  японцами островом Сахалин. Огромные, во всю стену стеклянные  окна давали прекрасную возможность курсантам, подперев ладонью щеку, забыть о происходящем в аудитории  и, включив юношескую фантазию, любоваться волнами Татарского пролива, великолепная панорама  которого открывалась  из корпусов, расположенного на высокой сопке, училища.
 
Часами можно было рассматривать бесконечные причалы порта и  пёстрое множество различных судов:  скромных портовых тружеников-буксиров и огромных океанских лайнеров, плавучих бочек-танкеров и сухогрузов, рыболовецких сейнеров и огромных холодильников. Десятки  судов разгружались у причалов портов,  десятки стояли на далеком рейде. Между ними деловито сновали малыши-буксиры, каждый из которых носил важные, горделивые имена «Богатырь», «Могучий», «Илья Муромец»…

Мечты начинали сливаться с реальностью, и курсанты плавно проваливались в сладкую полудрёму. Заунывный голос преподавателя по технике безопасности, гнусавящий о шаговом напряжении, о поражении током, о способах искусственного дыхания, убаюкивал и умиротворял.

- Герасименко! -  Свисток, который, уронив  голову на пудовый кулак и уже начал было тихо посвистывать носом, вскочил и заморгал заспанными глазами.
- Что я только что сказал? – судя по всему, расслабленный  послеобеденной духотой, преподаватель тоже не отказался бы сейчас соснуть часок.
- Ну… Про технику безопасности…- последнее, что запомнил Свисток пред тем, как провалиться в царство Морфея, были слова о шаговом напряжении.
- «Техника безопасности» - это название предмета. А я говорил о поражении током.
- Ну…да…
- «Нуда» хуже чесотки! Какие меры надо принять, чтобы помочь пострадавшему при поражении током?

Со всех сторон раздалось шипение. Доброжелатели  пытались шепотом подсказать  ответ сонному Свистку.
- Уложить пострадавшего на спину, - сидящий рядом Мишель прикрыл лицо учебником и громко шептал подсказки за спину Свистку.
- Уложить пострадавшего на спину…
- Правильно. Дальше…
- Расстегнуть пуговицы…- продолжал шипеть ехидный Мишель.
- Расстегнуть пуговицы - Свисток машинально повторял услышанное.
- Какие пуговицы? – в принципе, для облегчения дыхания и лучшего доступа воздуха ворот рубашки пораженного током можно было расстегнуть.
- На ширинке…- прикрывшись книгой, Мишель трясся от смеха.
- На ширинке… - еще не проснувшийся Свисток дублировал подсказки один к одному.
- Зачем?! – удивленный преподаватель выпучил глаза.
- Чтобы снять напряжение…- шипящий Мишель рыдал в книгу.

К вящему удовольствию засыпающей группы Свисток, не видя других объяснений, повторил:
- Чтобы снять напряжение…

До конца урока курсантам уже не спалось. Получивший своим же учебником по башке, Мишель сиял от удовольствия.